Шоун Робин. Нежный наставник

   Выпрямившись, Элизабет вдруг поняла, что впервые сделала реверанс перед толпой, не боясь наступить на подол собственного платья. Чувство удовлетворения, которое доставила ей эта мысль, улетучилось под пристальным взглядом бирюзовых глаз.
   Жуткая паника охватила ее. Паника… и воспоминание о жестком кожаном фаллосе, который сжимали сильные загорелые пальцы.
   И тут Элизабет сделала то, чего всегда больше всего боялась, — она пошатнулась. И цепь рук тут же разорвалась. Премьер-министр ступил вниз с помоста, чтобы пожимать руки аплодирующим избирателям, а Эдвард тем временем скромно и ненавязчиво поддерживал Элизабет. Ее неловкость была так хорошо замаскирована, что никто ничего не заметил, кроме отца, мужа и лорда Сафира.
   — С вами все в порядке, Элизабет? — Голос Эдварда звучал тепло и заботливо, а глаза стали цвета внезапно замерзшей Темзы.
   Элизабет отступила в сторону.
   — Спасибо, все хорошо, Эдвард. Пожалуйста, не забывайте о ваших избирателях.
   Он улыбнулся:
   — Хорошо, не буду.
   Музыканты позади нее нетерпеливо зашевелились, им хотелось поскорее начать играть и покончить с этим вечером. Того же хотела и Элизабет. Придерживая подол платья, она спустилась с небольшой деревянной платформы. Лорда Сафира нигде не было видно. А может, ей просто привиделось?
   — Я ожидал от вас большего, Элизабет.
   Элизабет резко обернулась.
   Рамиэль стоял так близко, что ее грудь почти задевала лацканы черного пиджака его вечернего костюма. Огонь пробежал по ее жилам.
   — Что вы здесь делаете?
   Жаркое дыхание коснулось ее исказившегося лица. Смуглое лицо, склонившееся над ней, было в тени, над золотистыми волосами сиял ореол света.
   — Я пришел за вами.
   У Элизабет перехватило дыхание. Сегодня утром он заявил, что вот уже шесть дней у него не было женщины. На какую-то секунду это прозвучало как… Чепуха! Ее собственный муж отказал ей.
   — Я полагаю, вы получили мой пакет. В любом случае, если книга повреждена, я буду счастлива возместить ее стоимость.
   Бирюзовые глаза были так же тверды, как камень, чей цвет они позаимствовали.
   — Что вы сделали с вашим мужем?
   Он не мог знать, что произошло между ней и Эдвардом сегодня утром. Никто не знал о ее унижении, кроме нее самой… и мужа.
   Элизабет холодно поджала губы.
   — Что вы имеете в виду?
   — Вы покинули мой дом, охваченная похотью, и обратились к мужу, чтобы утолить свое желание. Как далеко вы зашли, прежде чем он отверг вас?
   — Откуда вы знаете, что мой муж отверг меня, лорд Сафир?
   — Я прочел вашу записку, Элизабет.
   Эдвард произносил ее имя со сдержанной учтивостью. Ребекка — с холодной властностью. Рамиэль произнес его так, словно между ними уже давно существовала физическая близость.
   — Я не давала вам разрешения обращаться ко мне по имени. — На ее глазах выступили слезы. — Я не допущу фамильярности.
   — Я никогда не обращался с вами фамильярно.
   Она смахнула слезу и прямо заглянула в его бирюзовые глаза.
   — А как назвать то, что вы преследуете меня вопросами о сексуальном поведении моего мужа?
   Он не отвел свой жесткий, безжалостный взгляд.
   — Просто ответьте на мой вопрос.
   — Нет, я не целовала моего мужа. Я не ласкала его член руками. Я не брала в рот его язык. Он не хочет меня, так что вы можете быть довольны. Я полностью уничтожена. Разве вы не этого добивались — унизить меня за то, что я обманом проникла в ваш дом? Что ж, вы добились своего. Желаю вам счастья, сэр.
   Мужчины и женщины толпились вокруг накрытых столов, обсуждая креветки в кляре, отпуская шутки по поводу икры, довольные обильной пищей и собственными персонами. Элизабет улыбалась одним, приветствовала других, болтала со всеми, но не могла вспомнить ни единого слова из сказанного.
   Ее мать совещалась с поставщиком, обеспечившим стол, »— они стояли вместе, царственная Ребекка в королевском синем бархате и замученный поставщик в коричневом шелковом костюме. Заметив Элизабет, Ребекка приветливо помахала ей рукой. Элизабет повернулась и не глядя улыбнулась кому-то оказавшемуся рядом.
   — Потанцуйте со мной.
   Она уже приготовилась отказаться. Он бастард. Экзотический, смуглокожий. Общение с ним считается дурным тоном. Элизабет ощущала на себе ледяной, осуждающий взгляд зеленых глаз матери.
   Рамиэль настороженно смотрел на нее, ожидая отказа.
   — Вы будете снова танцевать со мной?
   — Почту за честь, лорд Сафир.
   Синее пламя сверкнуло в бирюзовых глазах. Он тоже помнил уроки, признания, исповеди. В молчании он повел ее на площадку для танцев. Так же молча и неторопливо она подняла левую руку и положила на его плечо. Он держал ее гораздо ближе положенных восемнадцати дюймов, и это было приятно. Теплое дыхание касалось ее уха. Тепло, интимная близость, все то, чего она была лишена так долго.
   Боже мой! Как она сможет дальше жить с Эдвардом?
   — Что бы ни случилось, я хочу, чтобы вы дали мне обещание. Как вы можете дышать в таком туго затянутом корсете?
   Она упрямо сжала губы. Эмма по указанию Элизабет затянула на ней корсет туже обычного, чтобы поддержать ее» коровье вымя»и рыхлые бедра.
   — Где вы научились так хорошо танцевать, если не посещаете балы?
   Тихий смешок вырвался у него из груди.
   — Есть балы и… балы, дорогая.
   — Это там, где танцуют голые женщины? — спросила она ехидно.
   — Ну да, некоторые из них, — лениво подтвердил он.
   Это прозвучало так, словно мысль о том, как он танцует с ней, а ее обнаженная грудь легко касается его пиджака, показалась ему очень привлекательной. Не может быть! Эдвард совершенно ясно дал понять, что полногрудые женщины не привлекают мужчин.
   — Так что я должна пообещать?
   — Я хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что у вас есть право на сексуальное удовлетворение.
   Элизабет выпрямилась.
   — Здесь не Аравия, лорд Сафир.
   — Я хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что мужчина может дрожать от страсти… точно так же, как и женщина.
   Элизабет попыталась отстраниться, однако танцующих было слишком много, и она ничего не добилась.
   — Я хочу, чтобы вы пообещали прийти ко мне, когда горечь одиночества станет невыносимой.
   Она перестала бороться.
   — Я не совершу прелюбодеяния, лорд Сафир.
   — Брак — это нечто большее, нежели несколько слов, произнесенных перед алтарем в церкви. Вы не можете совершить прелюбодеяние, если не живете с мужем по-настоящему.
   — У меня двое детей.
   — Ваши сыновья скоро станут мужчинами. Кто у вас тогда останется, дорогая?
   Эти слова отозвались болью в ее сердце.
   — А кто есть у вас, лорд Сафир? — парировала она резко.
   — Никого. Вот почему я знаю, что слишком скоро горечь одиночества становится слишком велика, чтобы нести ее в одиночку.
   — Но вы-то переносите одиночество достаточно хорошо.
   — Я вынужден так жить.
   — Ну и я обязана.
   — Нет, вы не обязаны.
   — Но мужчина и женщина… между ними может существовать полное слияние души и тела, верно?
   — Я надеюсь на это.
   — Но вы не уверены?
   — Теперь уверен. Да, дорогая, мужчина и женщина могут слиться в единое целое.
   — Вы ведь знаете, кто его любовница, не так ли?
   И в тот же момент они стали просто мужчиной и женщиной, вальсирующей парой. Элизабет зажмурила глаза. Любовница наверняка должна быть очень красивой, раз уж лорд Сафир уверен, что ее муж не будет спать со своей женой.
   — Запрещенный прием, Элизабет.
   Он явно знал… и не хотел ей сказать. Она не смогла скрыть горечи.
   — Не отказывайте мне, вдруг еще можно спасти мой брак.
   — Есть вещи, в которые можно поверить только тогда, когда увидишь собственными глазами, — парировал он с загадочным видом. — Когда вы созреете для правды, вы сами увидите, кого любит ваш муж.
   Музыка стихла, но газовые канделябры и смуглое лицо Рамиэля продолжали кружиться. Чтобы не упасть, Элизабет ухватилась за него. Его губы скривились в улыбке.
   — Я буду ждать, дорогая.
   Рамиэль осторожно освободился от вцепившихся в него пальцев и отступил назад. Толпа танцующих поглотила его.
   Что он хотел сказать этим «я буду ждать»? Ведь в ее записке ясно сказано: уроков больше не будет. Она вернула книгу.
   Элизабет смотрела на то место, где несколькими мгновениями раньше стоял Рамиэль. У нее в голове все еще звучал его голос: «Когда вы созреете для правды, вы сами увидите, кого любит ваш муж». Она в растерянности огляделась вокруг.
   Толпа рассеялась, устремившись к буфету, дабы восполнить запасы энергии, затраченной на танец. Эдвард стоял, склонившись над юной девушкой — Элизабет дала бы ей лет восемнадцать, на год больше, чем было ей самой, когда Эдвард на ней женился. У девушки были светлые волосы и худая фигура, которую она попыталась сделать привлекательной с помощью неуклюжего турнюра, который сейчас приобретал все большую популярность.
   А может, Эдвард предпочел плоскую грудь и тощие бедра молодой девицы?
   Молодой блондин подошел к Эдварду. Его сходство с девушкой бросалось в глаза. Эдвард вскинул голову и поприветствовал подошедшего. Элизабет поразила теплота его улыбки.
   — Миссис Петре, мы хотели бы выразить вам нашу признательность за такой чудесный вечер. Можете быть уверены, мы поддержим вашего отца и мужа.
   Элизабет с трудом оторвала взгляд от мужа и посмотрела в бледные, навыкате, глаза. Она не сразу узнала длинную, бесцветную женщину и приземистого мужчину позади нее.
   — Мистер и миссис Фредерик, большое спасибо, что вы пришли к нам сегодня. — Элизабет взяла ее руку в свои. — А ваша фарфоровая статуэтка была очень щедрым пожертвованием.
   — Мы так переживаем, что есть еще голодающие женщины и дети, миссис Петре. — Это уже говорил мистер Фредерик. — В особенности если их мужчины отдали жизни за свою страну.
   Элизабет изобразила приличествующую улыбку.
   — Существует также немало женщин и детей на улице, у которых нет мужей и отцов, мистер Фредерик. Они тоже нуждаются в помощи.
   Неодобрительное выражение, появившееся на их лицах, заставляло усомниться в судьбе будущих пожертвований. Элизабет отбросила мысли о Рамиэле, безнадежно бедных женщинах и больных детишках, страдающих от человеческого невежества.
   — Вы пробовали креветки, мистер Фредерик? Это фирменное блюдо нашего повара, просто объедение. По-моему, он их приготовил в ликере. У вас чудесное платье, миссис Фредерик. Обязательно скажите, кто ваша модистка?
   Мистер Фредерик был размягчен обильной едой, польщенная миссис Фредерик наслаждалась вниманием Элизабет. Но та почувствовала истинное облегчение, когда мать отвела ее в сторону.
   — Что здесь делает лорд Сафир? Кто его пригласил? И почему ты танцевала с ним?
   Улыбка увяла на лице Элизабет.
   — Не имею ни малейшего понятия. Может, он сторонник консервативной партии.
   — Он либерал и к тому же ублюдок. Мы с подобными типами не общаемся. Даже ради финансовой поддержки.
   Это было что-то новое. Элизабет всегда думала, что ради продвижения мужа мать готова общаться с самим дьяволом.
   — Извини, мама, но я действительно не имею ни малейшего понятия, зачем он пришел.
   Жаркая краска залила лицо Элизабет.
   — Почему ты танцевала с ним?
   — Потому что он меня пригласил, — ответила она спокойно.
   — Вот уже второй раз ты танцуешь с ним, дочь моя. Даже ты должна опасаться его репутации.
   Элизабет хладнокровно встретила взгляд своей матери.
   — Ты думаешь, лорд Сафир пытается соблазнить меня?
   Изумрудные глаза Ребекки сверкнули.
   — Не смеши меня. Совершенно очевидно, что он пытается нас скомпрометировать. Он очень хорошо понимает, что, если люди видят тебя танцующей с подобными типами, это дурно отразится на твоем отце и муже. Либералы не хотят иметь премьер-министром консерватора.
   Элизабет пропустила мимо ушей сентенцию матери.
   — А ты не допускаешь, что мужчина может танцевать со мной, потому что находит меня привлекательной?
   — А ты находишь его привлекательным? — Голос матери стал острее бритвы.
   — Да, нахожу. А ты разве нет?
   Впервые в жизни Элизабет так поразила мать, что та не нашлась с ответом. Однако шок быстро сменился раздражением.
   — Ты что, флиртуешь с этим человеком, Элизабет?
   Невыразимая слабость охватила Элизабет, как только возбуждение, вызванное появлением Рамиэля, и тепло, исходившее от него во время танца, рассеялись.
   — Да нет же. Ты же сама только что сказала, что мужчины вроде него не интересуются женщинами вроде меня.
   Мужчина, который должен был бы жаждать ее ласк, отказывался прикоснуться к ней, в то время как мужчина, который мог заполучить любую женщину, готов был взять ее из жалости.

Глава 14

   «…соблазн и искушение», — гремело над головами прихожан.
   Неровное пламя свечей освещало деревянный алтарь, по его полированной поверхности плясали тени.
   Элизабет сидела на скамье в первом ряду. На ней был черный капор и вуаль, которую она надевала по воскресеньям. Эдвард с нафабренными усами сидел справа от жены. Одетый в серый шерстяной костюм, он, как всегда, выглядел безупречно. Ребекка, тоже в черном капоре с вуалью, сидела по левую сторону от дочери и завороженно ловила каждое слово проповедника. Элизабет не нужно было поворачивать голову, чтобы убедиться, что и ее отец столь же внимательно слушает священника.
   Когда-то их с Эдвардом здесь венчали, и тот же самый пастор, что читал сейчас проповедь, объявил их мужем и женой. После венчания последовал свадебный завтрак. Подобающее такому случаю шампанское пузырилось и искрилось в бокале у Элизабет.
   Как же она была разочарована, когда выяснилось, что у них с Эдвардом не будет медового месяца, и как волновалась в предвкушении новой жизни в своем собственном доме. Как много она ждала от первой брачной ночи!
   Невидящими глазами Элизабет смотрела в раскрытую у нее на коленях Библию. Ребекка обустроила их новый дом в городе. Ребекка наняла прислугу. Единственное, на что имела право Элизабет в своей новой жизни, — это Эдвард. Но он проводил с ней по несколько минут каждую ночь. Все только ради того, чтобы она забеременела, а он получил голоса избирателей.
   Шуршание бумаги наполнило церковь. Сидевшая рядом Ребекка перевернула страницу в своей Библии. Элизабет машинально последовала ее примеру. Сквозь вуаль она смотрела на маленькие черные буквы и никак не могла сообразить, с какого места ей надо читать.
   Склонив голову, она заглянула в Библию матери. Заповеди блаженства, убийство, развод.
   Развод запрещен, за исключением тех случаев, когда измена одного из супругов доказана.
   У Эдварда есть любовница. Прелюбодеяние — это и есть измена.
   «Я буду ждать, дорогая».
   Элизабет откинулась на спинку скамьи. Ее сердце глухо билось в груди, туго стянутой корсетом. Голос пастора теперь звучал гораздо громче, по-видимому, для прихожан, сидевших в задних рядах, и отзывался канонадой в ее голове. О чем она думает? Добропорядочная женщина никогда не потребует развода.
   Элизабет постаралась сконцентрировать все свое внимание на пасторе, на блестящей поверхности деревянного алтаря, на тающих свечах, на изысканной вышивке, украшавшей одеяния священника. Благородные мысли, подобающие благородной женщине.
   — Элизабет.
   Она отрешенно посмотрела на мать. Глухое эхо шаркающих ног наполнило церковь. Первый ряд наполовину опустел. Другие прихожане, выказывая явное нетерпение, включая ее мужа и родителей, толпились в ожидании своей очереди покинуть церковь. Покраснев, Элизабет быстро поднялась. Громкий стук заглушил шум удалявшихся шагов.
   Эдвард быстро поднял и протянул ей книгу. Странное выражение промелькнуло на его лице.
   Солнечный свет залил проходы между рядами, превратив малиновую ковровую дорожку в кроваво-красную. Элизабет, улыбаясь знакомым, прошла вдоль скамеек. И только оказавшись снаружи, глубоко вздохнула.
   — Элизабет, Эдвард и твой отец пойдут сейчас в клуб, почему бы нам с тобой вместе не позавтракать?
   Каждое воскресенье после службы в церкви Эдвард и ее отец отправлялись в клуб, а Ребекка приглашала дочь на завтрак. И каждый раз Элизабет не могла отказаться.
   По воскресеньям им с матерью о многом надо было поговорить: обсудить светские и политические рауты предстоящей недели, скоординировать свои планы…
   — Нет, мама, мне еще нужно просмотреть несколько писем, — солгала она.
   Изумрудно-зеленые глаза Ребекки встревоженно блеснули сквозь черную вуаль. Элизабет попыталась вспомнить, появлялось ли в этих глазах когда-нибудь выражение радости и любви, но так и не смогла припомнить.
   — Но в наши ближайшие планы нужно внести некоторые изменения.
   — Мы сможем обсудить это за завтраком во вторник, мама.
   — Ну что ж, хорошо, у меня тоже есть кое-какие дела, которыми надо бы заняться. Твой отец выступает в среду, ты помнишь?
   — Да, мама, я помню.
   — Я довезу тебя до дома, Эдвард и отец поедут в другом экипаже.
   Элизабет кивнула:
   — Спасибо.
   На лестнице церкви послышался взрыв смеха. Элизабет не нужно было видеть или слышать своего отца и мужа, чтобы догадаться о причине всеобщего веселья. Как всегда, каждое воскресенье Эндрю и Эдвард из кожи вон лезли, чтобы очаровать и завоевать расположение паствы.
   Зная свою роль наизусть, Элизабет повернулась и смешалась с толпой замешкавшихся прихожан. Отца и мужа можно было не ждать. До тех пор, пока их окружала восторженная публика, они не покинут церковь.
   Позже, уже в экипаже, Ребекка, поражая своей осведомленностью, рассказывала Элизабет последние сплетни. И тут между прочим спросила:
   — Давно ли ты была у доктора?
   Элизабет повернула голову к окну и стала следить за мелькавшими за ним домами.
   — Давно. Почему ты спрашиваешь?
   — В последнее время ты на себя не похожа. Может быть, тебе нужно подлечиться?
   «Может быть, мне нужно, чтобы меня просто кто-нибудь любил?»
   — Почему у тебя больше не было детей, мама? — неожиданно спросила Элизабет.
   Ребекка обеими руками держалась за Библию.
   — Я больше не могла иметь детей.
   Элизабет пожалела, что задала этот вопрос.
   — Извини.
   — У моей матери, твоей бабушки, тоже был только один ребенок — я. Ты счастливая женщина, у тебя двое сыновей.
   Элизабет так и хотелось спросить Ребекку, что она имела в виду, называя ее счастливой. Счастливая, потому что у нее двое детей или потому что у нее двое мальчиков? Потом ей вдруг пришло в голову, что, может быть, матери Ребекки хотелось иметь сына, а появилась дочь. Не знавшая материнской любви Ребекка, наверное, не могла подарить любовь и своей дочери.
   — Да, — спокойно ответила Элизабет. Экипаж резко остановился.
   — Увидимся во вторник, дорогая. Рассчитываю на твою пунктуальность.
   Элизабет подавила неожиданную вспышку раздражения.
   — Ну разумеется, мама.
   Лакей — новый лакей, отметила про себя Элизабет — распахнул дверцу экипажа.
   — До свидания, Элизабет.
   — До свидания, мама.
   Слегка согнувшись, она протянула руку лакею, чтобы тот помог ей спуститься. Молодой человек стоял, вытянувшись по стойке «смирно», словно она была сержантом, а он рядовым. Казалось, он вот-вот отдаст честь.
   Еле сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Элизабет опустила ногу на ступеньку. Не успела она сойти на тротуар, как дверца кареты тут же за ней захлопнулась.
   — Спасибо, Джонни.
   — Рад услужить.
   — Джонни…
   Юноша продолжал смотреть прямо перед собой.
   — Да, мэм?
   Элизабет хотела проинструктировать его о том, как должен себя вести лакей, но передумала. Его поступок заслуживал одобрения. Работая сейчас в качестве лакея, он выручал своего кузена, который должен был ухаживать за больной матерью.
   — Ты раньше никогда не служил лакеем?
   — Нет, мэм.
   — Ты хорошо справляешься.
   — Спасибо, мэм.
   Элизабет поднялась по ступенькам к двери своего городского дома. Вздохнув, она уже собралась дернуть за ручку, но услужливая рука в белой перчатке тут же опередила ее. Элизабет почувствовала на плече тепло, исходящее от молодого человека.
   — Вы вели себя очень храбро, когда управляли лошадьми в тумане.
   Склонившись, он распахнул перед Элизабет дверь. На мгновение ей показалось, что солнце стало светить ярче.
   — Спасибо, Джонни.
   Бидлс уже дожидался в холле; он всплеснул руками:
   — Миссис Петре! Вы себя плохо чувствуете? Может быть, следует вызвать врача?
   Улыбка сошла с ее лица. Все проявляли столько заботы о ней, все, кроме мужа.
   — Нет, Бидлс, не нужно. Я сегодня не завтракаю с матерью из-за почты, которую мне нужно просмотреть. Пожалуйста, пришли ко мне Эмму.
   Но, переодевшись, Элизабет поняла, что ей нечем себя занять. Она написала два письма сыновьям, полистала томик английской поэзии, но не нашла там ни одной строки, где бы упоминалось лоно женщины или мужской член.
   Говорилось о поцелуях, но без языка, о вздохах, но не о подлинной страсти; воспевалась любовь, но не соитие. Опавшие лепестки цветов символизировали смерть, но ни один из них не обнажил своей сердцевины.
   Женщина в Аравии… имеет право требовать развода, если муж ее не удовлетворяет.
   Она отшвырнула книгу, которая ударилась о стену. За внушительным шлепком послышался легкий стук в дверь.
   — Миссис Петре.
   Стук стал настойчивее.
   — Миссис Петре!
   Пригладив волосы, Элизабет открыла дверь в спальню.
   — Да, Бидлс?
   — К вам посетительница, мадам.
   Склонившись, Бидлс протянул ей маленький серебряный поднос. На нем лежала визитка с загнутым правым уголком, означавшим, что, кем бы ни оказалась посетительница, она желала быть принятой.
   Заинтересовавшись, Элизабет взяла визитку. На карточке черной вязью значилось «графиня Девингтон», мать Рамиэля.
   Элизабет резко подняла голову.
   — Я сегодня не принимаю, Бидлс.
   — Как вам будет угодно, мадам.
   Закрыв дверь, Элизабет прислонилась к ней спиной. Как посмела эта женщина заявиться к ней в дом? Мать, бросившая своего ребенка, когда тот больше всего нуждался в ее любви и заботе.
   В дверь опять постучали.
   — Миссис Петре.
   Бидлс.
   Она осторожно приоткрыла дверь.
   Дворецкий вновь поклонился. Правда, на этот раз его всегда невозмутимый и достойный вид был несколько подпорчен одышкой, сказались два спешных подъема по лестнице. На подносе лежал сложенный вдвое листок.
   — Графиня настояла, чтобы я передал вам эту записку.
   Почерк у графики был четким, а содержание записки предельно ясным: «Вы можете принять сейчас меня или потом — моего сына».
   Губы Элизабет сжались в тонкую линию. Она знала. Вот что значит довериться. Предательство мужчин уже давно не ранило Элизабет, но на этот раз она почувствовала ожесточение.
   — Пожалуйста, пригласите графиню в гостиную, Бидлс, и попросите приготовить чай.
   Графиня Девингтон грелась у камина. На ней было темно-малиновое шелковое платье и бархатная черная шляпка, приколотая с небрежным изяществом к золотистым волосам. Серые глаза графини встретились с глазами Элизабет в зеркале, висевшем над каминной полкой.
   — Судя по выражению вашего лица, вы поняли, что мне известно о вашей связи с моим сыном.
   Элизабет почувствовала, как у нее кровь отливает от лица. Графиня выражалась с той же прямотой, что и Рамиэль.
   — Да.
   Графиня обернулась с прирожденной грацией, в ее серых глазах отразилось понимание.
   — Пожалуйста, не сердитесь на Рамиэля, об этом мне рассказал Мухаммед, а не мой сын.
   — В вашем визите не было никакой необходимости, моей так называемой связи с вашим сыном больше не существует, — холодно заметила Элизабет.
   Графиня поправила шляпку.
   — Вам, наверное, трудно понять, почему я отправила сына в Аравию к отцу.
   — Это меня не касается.
   Графиня сняла тонкие темно-желтые перчатки.
   — Элизабет — могу я вас называть по имени? — мои родители отправили меня заканчивать школу в Италию, когда мне исполнилось шестнадцать. В один прекрасный день во время экскурсии я отбилась от класса, и меня похитили. Вскоре я очутилась на корабле, где уже находилось много девушек со светлыми волосами. Видите ли, блондинки высоко ценятся в Аравии. В Турции нас отправили на невольничий рынок, где раздели догола, чтобы любой мужчина смог нас осмотреть и даже пощупать, как ощупывают лошадей перед тем, как купить. Нас продали одну за другой. Мой новый хозяин — турок — жестоко насиловал меня, но мне посчастливилось: ему это вскоре наскучило, и он продал меня сирийскому работорговцу.
   Элизабет смотрела на графиню, не в силах произнести ни слова.
   — Сириец научил меня, как выжить в стране, где женщина стоит дешевле хорошего скакуна. В конце концов он продал меня молодому шейху. Я научилась любить его всем сердцем и забрала у него то, что больше всего ценит любой араб, — его сына. Когда Рамиэлю исполнилось двенадцать лет, я больше не могла препятствовать его общению с отцом. Я отправила своего сына в Аравию не ради собственного удобства, а потому что любила его.
   — Но его отец подарил сыну целый гарем, когда ему исполнилось всего тринадцать лет! — выпалила Элизабет.
   — Разумеется, в Англии это трудно себе представить, но уверяю вас, при дворе Сафира отцы поступают именно так со своими сыновьями,
   — И тем не менее вы его туда послали, прекрасно зная, что за образование он получит.