- Ответьте Мурманску, - сказала она.
И не успел Володя сообразить, кто его может знать в этом далеком городе, как увидел перед собой чуть размытое расстоянием, но все равно очень знакомое изображение. Нина Журко!
- Здравствуй, Володя! - закричал ее далекий голое. - Ой, как я рада, что застала тебя! Только услыхала сообщение и сразу бросилась звонить. Неужели это правда, что ты послезавтра улетаешь?
- Правда, Нина.
- И ничего не мог сообщить! Как тебе не стыдно!
- Нельзя было. К тому же у меня нет твоего мурманского адреса.
- Ладно, не оправдывайся. Захотел бы - мог разыскать. Но я не обижаюсь. Знаю, тебе не до этого было.
- Я очень виноват, Нина.
- Вот еще, будем считаться. Скажя, вы вправду решили найти на Луне следы чужого звездолета?
- Мы все верим в это. Ты знаешь, может быть, даже узнаем что-нибудь о судьбе Платона Журко...
- Да, это было бы интересно, - задумчиво сказала Нина и вдруг спросила:
- Скажи, ты теперь, наверное, страшно загордишься?
- Что ты! Даже не думай.
- Знаю, знаю... Если бы не позвонила, так бы и не догадался попрощаться...
- Я часто вспоминал о тебе, Нина.
- Я тоже. И буду очень-очень ждать твоего возвращения. Можно?
- Можно, Нина. Мы же друзья с тобой...
Почему-то этот разговор оставил у Володи неприятный осадок на душе. Гуляя с Игорем по улице, он рассеянно отвечал на бесконечные вопросы брата, больше был занят своими мыслями. Нина любит его, это сразу видно. Но почему же он так равнодушен к ней? Милая, славная, чудесный характер. А он... Конечно, это просто свинство - нужно было разыскать ее. И зря соврал, будто часто вспоминал о ней. Тоже, захотел утешить! А на самом деле все мысли о другой. Смешно: все, кажется, встало на свои места, все определилось. Не для него Галя, это ясно. А он никак не может забыть о шей...
Под ногами похрустывал снег, крепкий мороз щипал уши. Эх, на лыжи бы сейчас! Чтобы свистел в ушах ошалелый ветер, чтобы лететь с горы в снежном вихре, забыв обо всем... Или на каток - где огни и музыка, песни и смех. Но времени остается мало! Предпоследний день на Земле, последние часы в Омске. И лыжи, и каток придется отложить до возвращения...
...На город опустились ранние сумерки, когда Володя занял свое место в кабине ракетоплана. Он летел в Москву, где должен был встретиться с остальными участниками экспедиции. Они пройдут по Красной площади, заглянут в Кремль. Потом прощальная пресс-конференция. Останутся последние сутки на космодроме и - долгожданный старт. Неужели все это действительно произойдет?
У Володи даже сердце сжалось. Может быть, виноваты две рюмки терпкого золотистого вина, которые он выпил на прощание с друзьями. А скорее всего - нелегкое расставание с родителями...
Отец крепился. Он только подозрительно часто покашливал и был непривычно суетливым. А мать не скрывала слез. Ее сухие, горячие пальцы сжимали руку Володи, словно она надеялась задержать сына.
- Береги себя, мальчик, - повторяла она. - Ох, и зачем все это нужно...
Володя заглянул в ее глаза, полные тревоги.
- Мама, а если бы я испугался, если бы отказался лететь ты была бы довольна?
И мать ничего не ответила...
Взревели ракетные двигатели, и мощная машина послушно легла на курс. Через час она будет в Москве. Но Володе казалось, что он находится на борту космического корабля, что полет к Луне уже начался...
Старт в небо
- Как самочувствие, товарищ журналист? - спросил Костров. - Жив?
Володя через силу улыбнулся.
- Кажется, жив.
Он все еще не мог прийти в себя. Вот когда ему в полной мере пришлось почувствовать разницу между теорией и практикой! Кажется, он до мелочей знал обо всем, что произойдет. Сорок секунд на вертикальный взлет, тройная перегрузка. Потом пятиминутный разгон по криволинейной траектории - и двигатель выключается. А дальше будет состояние невесомости, о котором он столько мечтал...
Но когда Никитин лег в плотно облегающее кресло, когда в наушниках застучал метроном, отсчитывая последние секунды перед стартом, мгновенно исчезли и знания, и способность рассуждать. Такое чувство бывает иногда перед трудным экзаменом, когда переступаешь порог кабины электронного "профессора" - из всех книжных премудростей остается одна классическая цитата: "Я знаю только то, что я ничего не знаю..." Правда, на экзамене спокойствие возвращается быстро. Зажигается на экране первый вопрос, и все становится на место. Пальцы привычно бегут по клавишам, и нет никакого сомнения, что увидишь зеленый огонек, знак верного ответа. А сейчас все было гораздо сложнее...
Бесстрастный голос Чумака привычно ответил: "Естъ пуск!" Все нарастающая тяжесть властно вдавила в кресло, и сознание Володи заполнила одна мысль: он летит! А потом не стало и этой мысли. Перед глазами заплясали радужные круги, зыбко закачалась черная пелена. Володе показалось, что он теряет сознание. Не было никакого сравнения с тренировками ьяа центрифуге, на роторе, на вибростендах. Пусть тогда перегрузжи было гораздо больше - зато отсутствовал самый важный, психологический фактор...
Гул двигателей внизу усиливался, превратился в отчаянный раздирающий треск и смолк. Ракета перешла звуковой барьер. Неожиданно Володю словно сдавила ледяная лапа. Стало до отчаяния страшно. На какое-то мгновение он почувствовал себя неумелым пловцом, которого неудержимо тянет в черную глубину - еще немного, и он захлебнется... В этот момент раздался спокойный, по-домашнему насмешливый голос Кострова. Володя с усилием перевел дыхание. Секунда паникш бесследно прошла. Он снова почувствовал себя не случайным пассажиром, а равноправным членом экипажа. И скоро Володя мысленно начал свой первый космический репортаж...
В ракетоплане их было трое. Дроздов и Соколов находились уже на борту межпланетной станции. Они вылетели раньше, чтобы присутствовать на последних предстартовых испытаниях "Циолковского". Там же находились и члены Государственной комиссии.
Володя почувствовал, как отделилась последняя ступень ракеты-носителя. Вибрация прекратилась. Наступил момент, которого он ждал с таким нетерпением. Начался свободный полет.
Такое чувство Володя прежде испытывал только во сне. Срываешься в бездонную пропасть, падаешь с замиранием сердца, и нет конца пустоте. Тело сделалось чужим, в ушах тонко зашумело. Тяжесть исчезла!
Володя закрыл глаза и опять почувствовал, что неудержимо падает. С легкой завистью подумал он прэ своих спутников им что, летят уже не в первый раз. А для него все в диковинку, ко всему надо привыкать...
Но потом стало лучше. И скоро Володя, с удовольствием вытянув ноги, наслаждался необыкновенной легкостью.
- Попробуй подняться, - сказал Костров. - Смелее!
- Подожди, - улыбнулся Володя. - Не все сразу.
Он знал, что на протяжении всего полета к Луне невесомости на "Циолковском" не будет. Непрерывно работающий двигатель обеспечит нормальное ускорение силы тяжести. На станции тоже создана искусственная тяжесть. Поэтому сейчас, во время кратковременного полета в ракете, следовало испытать все чудеса жизни в мире без веса. Но он не спешил.
Придерживая блокнот, чтобы тот не уплыл в сторону, Володя медленно вывел одно слово: "Циолковский". Название их корабля, название кратера, к которому полетит этот корабль. Но прежде всего - имя человека, чья мысль заглянула на десятки лет вперед, чья неукротимая фантазия приблизила день первого полета в Космос. Человека, который умел верить в будущее, как никто другой...
- Вставай, вставай, - торопил Костров. - А то смотри, прилетим скоро.
Володя знал, что произойдет после того, как он отстегнет ремни, удерживающие его в кресле. Ему не очень-то хотелось выглядеть смешным в глазах товарищей. Конечно, так плавно и свободно, как Костров, ему не взлететь - об этом и думать нечего. Но и оставаться на месте тоже нельзя.
Он покосился в сторону Чумака, лениво лежащего в своем кресле. Показалось, что в темных глазах Алексея мелькнула насмешка. Конечно, небось, любопытно посмотреть со стороны, каким неуклюжим был сам во время первого полета!
- Держись за мою руку, - предложил Чумак.
Нет, никто и не думал смеяться. И Володя, устыдившись своих мыслей, покачал головой, отказываясь от помощи, и решительно отбросил ремни.
Ничего особенного не произошло. Осталась та же удивительная легкость, то же ни с чем не сравнимое чувство парения. Только кресло вдруг стремительно перевернулось и повисло над головой. А голос Кострова раздавался теперь откуда-то снизу и сбоку:
- Спокойней, спокойней. Попробуй делать движения руками. Только не торопись.
Но руки слушались плохо. Володя опять закувыркался в воздухе. Просторная кабина не мешала такой акробатике.
Чумак больше не предлагал свою помощь, и Володя в душе был благодарен за это. Ребята дают ему возможность освоиться, самому научиться владеть своим телом. Даже Костров перестал обращать на него внимание. Но Володя знал, что если бы он вдруг почувствовал себя плохо, оба моментально бросились бы к нему на помощь...
Наконец, ему удалось добраться до иллюминатора, уцепиться за поручень. Перед ним открылась картина, которую он не раз уже видел в кино и которая тем не менее все равно не могла не волновать. Черное, плоское и необъятное небо, густо усеянное острыми неподвижными звездами. А рядом с ними - какое-то чужое, яростное солнце. В дымчатом стекле иллюминатора оно выглядит особенно зловеще. Землю не видно - она по другую сторону кабины.
- Успеешь еще насмотреться, - сказал Костров. - Подожди, будем испытывать скафандры на станции - такие пейзажи откроются, что только ахнешь! Так что советую не портить впечатления...
- А вот, кстати, и наша "Дружба", - заметил Чумак.
Володя обернулся к центральному стереоэкрану. Из плотной тьмы, пронизанной звездами, надвигалась серебряная округлая искорка. Рядом с ней поблескивало еще несколько, поменьше. Ракетоплан приближался к межпланетной научной станции "Дружба".
Эта станция была построена в Советском Союзе около семи лет назад. В свое время ее снимки и чертежи обошли страницы газет всего мира. О ней были сняты кинофильмы, написаны сотни страниц - от бойких репортажей до строгих научных трактатов. И сейчас Володя вспоминал все, что он знал о космическом острове...
Еще Циолковский, впервые предложивший идею создания "эфирных городов", предсказывал им большое будущее. В своих мечтах калужский мудрец видел удивительные сооружения, парящие в околоземном пространстве. И он писал, что межпланетные станции помогут людям решить тысячи задач - в науке, технике, народном хозяйстве.
Продолжатели дела Циолковского осуществили его замыслы. Сначала вокруг Земли стали появляться все более сложные автоматические спутники. Потом их сменили управляемые станции с двумя-тремя космонавтами на борту. И, наконец, решено было соорудить целый космический городок, устроить на нем своеобразный международный научночисследовательокий центр. Одновременно межпланетная станция должна была служить промежуточным космодромом для ракет, улетающих на Луну, Марс, Венеру.
До мелочей запомнился Володе фильм о строительстве станции. Сотни специальных грузовых ракет одна за другой отправлялись к месту заатмосферной стройки. Обратно они не возвращались - их части использовались как строительный материал. Первые ракеты были беспилотными, и основные работы по монтажу выполняли кибернетические устройства. Когда же костяк станции был собран, стали прибывать и люди. Их было немного - каждого правительственная комиссия выбирала из десятков тысяч добровольцев. Письма в управления "Космосстроя" тогда приходили изо всех стран земного шара, и в любом из них содержалась одинаковая просьба: хочу принять участие в строительстве, согласен на все условия. Володя, который кончал в то время школу, тоже не устоял, написал заявление. Но он получил отказ - вежливый, ободряющий, но все же самый решительный. Оставалось одно - завидовать счастливцам, которые проскочили сквозь игольное ушко конкурса...
Строители жили сначала в "космических палатках" - последних ступенях грузовых ракет, переоборудованных для жилья. Поселок находился неподалеку от места стройки, работа на которой не прекращалась круглые сутки. Монтажники, облаченные в свои громоздкие скафандры, передвигались по поверхности будущей станции, как громадные мухи, с трудом передвигая липкие магнитные подошвы. Повсюду вспыхивали молнии гелиосварки. И прямо на глазах росло причудливое сооружение - исполинский бублик, опоясывающий шар, раскинутые крылья солнечных установок, длинный тоннель оранжереи...
Оранжерея являлась предметом особых забот строителей. Она должна была снабжать жителей "малой Земли" не только плодами и овощами, но и самым необходимым - кислородом для дыхания.
Когда в Советском Союзе стали запускаться первые корабли-спутники, на борту у них помещались не только подопытные животные, но и микроскопическая водоросль - хлорелла. Не случайно проявили ученые такой интерес к этому крохотному растению, не видимому простым глазом. Исследования показали, что хлорелла способна выделять рекордное количество кислорода, поглощая взамен углекислоту. Всего 2,3 килограмма водоросли достаточно для того, чтобы обеспечить одного космонавта воздухом для дыхания. Надо еще учесть, что из хлореллы можно получать вкусные, питательные продукты. Трудно придумать более удачное для путешественников в космосе сочетание - сразу и фабрика кислорода, и установка для поглощения углекислоты, и продовольственный склад!
И вот Никитин видит станцию уже не в кино, а в непосредственной близости. Она медленно увеличивается, заполняет весь стереоэкран.
- Внимание! - сказал Чумак. - По местам!
Перекувырнувшись в последний раз, Володя сел в свое кресло. Снова вернулась тяжесть - включились корректирующие двигатели. Ракета медленно подплыла к станции. Чумак артистически подвел огромную машину к выступающему вперед шлюзу, и тотчас в кабине вспыхнули синие сигнальные огни. Это означало, что электромагнитные двери телескопичеокого тамбура плотно прилипли к борту ракеты.
- Станция Березайка, кому надо - вылезай-ка, - сказал Костров, выбираясь из кресла. - Можешь прощаться с этой ракетой. Сюда мы не вернемся... Давай, помогу раздеться.
Володя снял с помощью Сергея комбинезон, неуверенно шагнул вперед. Он знал, что можно без скафандра пройти прямо внутрь станции, что система герметизации тамбура совершенно надежна и исключает любую случайность. Но все же страшновато было переступить порог, за которым еще несколько минут назад была ледяная пустота космического пространства...
Створки двери мягко поползли в стороны. Открылся узкий коридор, залитый мягким светом. Три космонавта вышли из кабины, и дверь тотчас бесшумно вернулась на место.
- Пять минут постоим, - напомнил Чумак. - Необходимая процедура.
В коридорчике словно дул сухой и горячий ветер. Володя чувствовал, что у него по телу пробегают мурашки. В эти минуты потоки невидимых лучей со всех сторон пронизывали его, уничтожая последние микроорганизмы, "зайцами" прибывшие с Земли. На межпланетной станции микробы были нежелательными гостями...
- Сейчас наш вес составляет примерно три четверти земного, - говорил Костров. - Чувствуешь, как легко? Мне лично такой режим больше всего нравится. А когда я был здесь последний раз, система вращения станции не работала. Ее ремонтировали - прямое попадание метеорита. И помучились же мы с этой невесомостью! Ребята рассказывали, много комических эпизодов было, ьюгда неожиданно исчезла тяжесть. Повар обед готовил - не успел оглянуться, все бифштексы плавают под потолком. А один хлопец душ в это время принимал. Так такая водяная феерия получилась!
Володя представил, как кружился в воздухе голый человек, окруженный густым роем шаровых капель воды, и засмеялся.
- Да, не хотел бы я быть на его месте!
- Невесомость и строителям здорово мешала, - продолжал Костров. - Когда сваривали детали, их приходилось все время вращать, чтобы обеспечить плотность шва.
- Но, по-моему, сварка применялась здесь мало, - заметил Володя. - Большинство конструкций - клееные.
- Правильно. Всюду, где можно, здесь использовали спецклей. Это же удобно - перенести клееный шов из тени на солнце или наоборот, и полное схватывание обеспечено. Момент - и намертво!
- Выходим, - сказал Чумак.
За дверью тамбура космонавтов ожидали Дроздов, Соколов и несколько работников станции. Дружеские рукопожатия, обычные вопросы о том, как долетели - все это было настолько обыденно, что Володе на миг показалось, будто он не совершал никакого космического путешествия, все еще находится на Земле. Но Космос напоминал о себе на каждом шагу...
До конца пребывания на станции Володя так и не мог привыкнуть к ее чудесам. Ну как можно спокойно идти по коридору, который все время круто загибается вверх? Казалось, будто находишься внутри гигантского очень легкого колеса, и оно на каждом шагу мягко перекатывается, ложится под ноги. Предмет, подброшенный вверх, летит по кривой в сторону, а потом, описав замысловатую фигуру, возвращается прямо в руки, словно притянутый магнитом. Володя, впервые попавший в мир искусственной тяжести, иногда вел себя совсем не так, как полагалось бы работнику солидной газеты. Но все это прощалось новичку - трудно было удержаться в необычайных условиях.
Неумолимые врачи приказали прибывшим отдыхать. Но Володя все-таки ухитрился обмануть медицину. Весь час, предназначенный для отдыха, он торопливо писал свой первый космический репортаж. Пройдет немного времени - и из-под бешено вращающихся валов ротационных машин начнут дробно выскакивать газетные листы. И в каждом номере будет короткая подпись: "Владимир Никитин (наш спец. корр.). Борт межпланетной станции "Дружба". Репортаж прочитают миллионы людей. Прочитают родители, гордясь сыном и тревожась за него. Побежит хвастаться приятелям Игорь. Вздохнет и задумается Нина в своем далеком Мурманске. И может быть, прочитает эти строки сероглазая девушка с непокорными каштановыми волосами... Конечно, прочитает! Только будет думать и беспокоиться она не о нем.
Во время обеда, который почти не отличался от земного, Володя много раз поглядывал на Соколова. Ну чем ее привлек этот человек? Конечно, не славой, не заслугами. Но чем же? Он гораздо старше, у него нелегкое прошлое и, наверное, нелегкий характер. Даже внешне он не очень привлекательный рано поредевшие волосы, жесткие черты лица, невысокий рост. Каждый согласится, что у Володи гораздо больше шансов понравиться девушке. Но в жизни почему-то все получается иначе...
После обеда Соколов объявил, что "Циолковский" принят правительственной комиссией с отличной оценкой. Вечером экипаж испытает скафандры, и утром состоится второй старт. На этот раз - прямо к Луне.
Володе нравилось, что его товарищи, бывалые космонавты, ничуть не показывают перед ним своего превосходства. Правда, Костров иногда добродушно посмеивался, но в этом не было ничего обидного. Зато и Соколов, и Дроздов отнеслись к нему здесь как к равному.
- Знаете, Володя, - говорил Дроздов, когда они выходили из столовой, - я чувствую себя сейчас так, будто впервые в жизни лечу к Луне. Наверное, от этого ощущения новизны никогда не избавиться, сколько бы ни пришлось летать в Космос. Даже Соколов - и тот волнуется не меньше любого из нас. А он ведь космонавт с солидным стажем... И не подумайте, пожалуйста, что я говорю это, чтобы успокоить вас. Я нисколько не преувеличиваю... Луна есть Луна, и этим все сказано.
Негромкий голос, доверительный тон как-то сразу и ободрили и успокоили Володю. Нет, напрасно он думал сначала, что будет здесь чужим!
- Хотите осмотреть станцию? - предложил Дроздов.
Об этом можно было бы даже не спрашивать. Не только журналист, но и любой человек, оказавшийся здесь, не упустил бы возможности обойти все уголки космического острова.
Володя пошел вслед за Дроздовым - в узком коридоре идти рядом было трудно. И в этот момент позади раздался очень знакомый голос:
- Товарищ Никитин!
Володя обернулся и застыл в изумлении. Меньше всего ожидал он здесь встретить этого человека. Перед ним стоял и широко улыбался Вася Смирнов - вихрастый комсорг совхоза "Утро", помогавший им летом в поисках спрятанной рукописи.
- Удивляетесь? - засмеялся Вася. - Я-то знал, что вы к нам летите, а вот вы, наверное, не думали меня здесь повстречать. А здорово, правда! Я ведь уже целую неделю здесь живу...
- Всегда приятно встретить знакомого, - сказал Дроздов. Ну, не буду мешать вашей беседе. А когда, Володя, захотите осмотреть станцию - я к вашим услугам.
- Так я тоже могу все показать, - обрадованно закричал Вася. - Я же все тут изучил!
- Вот и прекрасно. Тогда мне остается только провести вас туда, куда доступ имеют немногие - на станцию связи, к энергетическим установкам, в обсерваторию. Но этим займемся попозже, после того, как вы осмотрите все остальное.
Смирнов повел Володю по крутому коридору и говорил, говорил без умолку, все время оборачиваясь.
- Вы, конечно, будете писать про станцию?
- Не знаю. О ней уже столько написано, что трудно сказать что-то новое.
- Жаль. У вас здорово получается. Совсем забыл - комсомольцы совхоза просили передать большое спасибо за тот очерк. Всем понравился. Только зря меня так разукрасили. Даже неудобно было перед ребятами...
- А что - напутал где-нибудь?
- Да нет, факты правильные.
- Тогда не беда.
- Но это я так, к слову. Вам виднее, как нужно писать. Я же понимаю - вы и хвалите, и ругаете в воспитательных целях. Как говорится, для широких читательских масс. А мне, честно говоря, обижаться стыдно. Это ведь благодаря вам я здесь очутился.
- Благодаря мне? - удивился Володя.
- Ну, может, я сказал не совсем точно, но в принципе это так. Вы описали наши опыты с полиплоидными растениями. А в Комитете по освоению космоса кто-то прочитал и заинтересовался. Решили, что будет очень здорово, если перенести нашу агротехнику сюда, на межпланетную станцию. Вот и было предложено послать в космическую командировку одного специалиста из совхоза. А у нас полиплоидами занимались три агронома: Иван Федорович - вы его видели, седой такой, Марина Фетисова и я. Ивану Федоровичу, конечно, лететь врачи не разрешили, Марина caмa побоялась, а я - вот он!
Вот, оказывается, и Володя сумел ответить услугой за услугу. Строго говоря, Вася тоже немного помог ему попасть в состав экспедиции. Он тогда указал точное место бывшей землянки бакенщика, и рукопись была сразу найдена. А могло случиться и так, что они пролазали бы в окрестностях совхоза несколько дней и уехали потом с пустыми руками. Не так-то просто отыскать в земле тайник, о котором ничего толком не известно! Так что все получилось очень хорошо.
Впрочем, Вася и без Володиной рекламы сумел бы попасть на станцию. Результаты совхозных опытов никак не могли остаться неизвестными. Еще бы! Полиплоидные растения дают просто сказочные урожаи, Пшеница, в колосе которой до семи сотен зерен, огромные арбузы без косточек, яблоки, величиной с голову ребенка... В космосе таким чудо-растениям самое место.
- Мы уже приступили к опытам, - рассказывал Вася, сверкая своей радостной улыбкой. - Условия здесь - мечта! Сейчас придем в оранжерею, я вам покажу кое-что. А обратно полетите, увидите здесь... Я даже боюсь сказать, такие у меня огромные планы. Но что удивитесь - гарантирую.
- Значит, довольны командировкой?
- Еще бы! Кстати, я отсюда увезу немало полезного. У нас и раньше были соображения насчет организации в совхозе фабрики биомассы - слышали, наверное, про этот особо питательный корм, - а здесь посмотрел, прямо глаза разбежались. Если бы такую технику, такой опыт в наш совхоз! Ну, вот и пришли. У вас магнитные подошвы? Тогда все в порядке - там ведь почти полная невесомость. Прошу!
И Вася хозяйским жестом распахнул двери космической оранжереи.
Луна под ногами
Осенью 1609 года Галилей впервые увидел Луну в объективе своего самодельного телескопа. "Я вне себя от изумления, писал тогда великий итальянец. - Я уже успел убедиться, что Луна представляет собою тело, подобное земле".
Четыре десятилетия спустя Иоганн Гевелий опубликовал первую полную лунную карту. Этот польский юрист много лет подряд упорно просиживал у собственноручно изготовленного телескопа, рисовал прихотливые россыпи лунного рельефа. А потом, по праву первооткрывателя, присвоил отдельным образованиям на Луне имена. Так появились небесные тезки у Апеннин и Карпат, у Кавказа и Везувия. Большое серое пятно на правой "щеке" Луны Гевелий назвал океаном Бурь. Он был убежден, что это - громадное водное пространство, по которому ходят исполинские волны... Думал ли Гевелий, что когда-то люди будут любоваться лунной поверхностью в непосредственной близости от нее?
- Да, многое бы отдали первые селенологи за то, чтобы очутиться на нашем месте, - сказал Дроздов. - Боюсь только, что в те времена сама мысль о такой возможности показалась бы им кощунственной...
- Я что-то забыл, Виктор Иванович, - сказал Володя. Названия кратерам тоже дал Гевелий?
- Нет, тут поработала фантазия итальянского иезуита Риччиоли. Это он назвал лунные кратеры именами великих философов и ученых. Между прочим, не забыл и себя. А кстати вспомнил и своих друзей - иезуитов. Кое-кто из них вошел в историю Луны с черного хода, без всяких на то оснований...
- Так почему же до сих пор не сменят эти названия? - удивился Володя.
И не успел Володя сообразить, кто его может знать в этом далеком городе, как увидел перед собой чуть размытое расстоянием, но все равно очень знакомое изображение. Нина Журко!
- Здравствуй, Володя! - закричал ее далекий голое. - Ой, как я рада, что застала тебя! Только услыхала сообщение и сразу бросилась звонить. Неужели это правда, что ты послезавтра улетаешь?
- Правда, Нина.
- И ничего не мог сообщить! Как тебе не стыдно!
- Нельзя было. К тому же у меня нет твоего мурманского адреса.
- Ладно, не оправдывайся. Захотел бы - мог разыскать. Но я не обижаюсь. Знаю, тебе не до этого было.
- Я очень виноват, Нина.
- Вот еще, будем считаться. Скажя, вы вправду решили найти на Луне следы чужого звездолета?
- Мы все верим в это. Ты знаешь, может быть, даже узнаем что-нибудь о судьбе Платона Журко...
- Да, это было бы интересно, - задумчиво сказала Нина и вдруг спросила:
- Скажи, ты теперь, наверное, страшно загордишься?
- Что ты! Даже не думай.
- Знаю, знаю... Если бы не позвонила, так бы и не догадался попрощаться...
- Я часто вспоминал о тебе, Нина.
- Я тоже. И буду очень-очень ждать твоего возвращения. Можно?
- Можно, Нина. Мы же друзья с тобой...
Почему-то этот разговор оставил у Володи неприятный осадок на душе. Гуляя с Игорем по улице, он рассеянно отвечал на бесконечные вопросы брата, больше был занят своими мыслями. Нина любит его, это сразу видно. Но почему же он так равнодушен к ней? Милая, славная, чудесный характер. А он... Конечно, это просто свинство - нужно было разыскать ее. И зря соврал, будто часто вспоминал о ней. Тоже, захотел утешить! А на самом деле все мысли о другой. Смешно: все, кажется, встало на свои места, все определилось. Не для него Галя, это ясно. А он никак не может забыть о шей...
Под ногами похрустывал снег, крепкий мороз щипал уши. Эх, на лыжи бы сейчас! Чтобы свистел в ушах ошалелый ветер, чтобы лететь с горы в снежном вихре, забыв обо всем... Или на каток - где огни и музыка, песни и смех. Но времени остается мало! Предпоследний день на Земле, последние часы в Омске. И лыжи, и каток придется отложить до возвращения...
...На город опустились ранние сумерки, когда Володя занял свое место в кабине ракетоплана. Он летел в Москву, где должен был встретиться с остальными участниками экспедиции. Они пройдут по Красной площади, заглянут в Кремль. Потом прощальная пресс-конференция. Останутся последние сутки на космодроме и - долгожданный старт. Неужели все это действительно произойдет?
У Володи даже сердце сжалось. Может быть, виноваты две рюмки терпкого золотистого вина, которые он выпил на прощание с друзьями. А скорее всего - нелегкое расставание с родителями...
Отец крепился. Он только подозрительно часто покашливал и был непривычно суетливым. А мать не скрывала слез. Ее сухие, горячие пальцы сжимали руку Володи, словно она надеялась задержать сына.
- Береги себя, мальчик, - повторяла она. - Ох, и зачем все это нужно...
Володя заглянул в ее глаза, полные тревоги.
- Мама, а если бы я испугался, если бы отказался лететь ты была бы довольна?
И мать ничего не ответила...
Взревели ракетные двигатели, и мощная машина послушно легла на курс. Через час она будет в Москве. Но Володе казалось, что он находится на борту космического корабля, что полет к Луне уже начался...
Старт в небо
- Как самочувствие, товарищ журналист? - спросил Костров. - Жив?
Володя через силу улыбнулся.
- Кажется, жив.
Он все еще не мог прийти в себя. Вот когда ему в полной мере пришлось почувствовать разницу между теорией и практикой! Кажется, он до мелочей знал обо всем, что произойдет. Сорок секунд на вертикальный взлет, тройная перегрузка. Потом пятиминутный разгон по криволинейной траектории - и двигатель выключается. А дальше будет состояние невесомости, о котором он столько мечтал...
Но когда Никитин лег в плотно облегающее кресло, когда в наушниках застучал метроном, отсчитывая последние секунды перед стартом, мгновенно исчезли и знания, и способность рассуждать. Такое чувство бывает иногда перед трудным экзаменом, когда переступаешь порог кабины электронного "профессора" - из всех книжных премудростей остается одна классическая цитата: "Я знаю только то, что я ничего не знаю..." Правда, на экзамене спокойствие возвращается быстро. Зажигается на экране первый вопрос, и все становится на место. Пальцы привычно бегут по клавишам, и нет никакого сомнения, что увидишь зеленый огонек, знак верного ответа. А сейчас все было гораздо сложнее...
Бесстрастный голос Чумака привычно ответил: "Естъ пуск!" Все нарастающая тяжесть властно вдавила в кресло, и сознание Володи заполнила одна мысль: он летит! А потом не стало и этой мысли. Перед глазами заплясали радужные круги, зыбко закачалась черная пелена. Володе показалось, что он теряет сознание. Не было никакого сравнения с тренировками ьяа центрифуге, на роторе, на вибростендах. Пусть тогда перегрузжи было гораздо больше - зато отсутствовал самый важный, психологический фактор...
Гул двигателей внизу усиливался, превратился в отчаянный раздирающий треск и смолк. Ракета перешла звуковой барьер. Неожиданно Володю словно сдавила ледяная лапа. Стало до отчаяния страшно. На какое-то мгновение он почувствовал себя неумелым пловцом, которого неудержимо тянет в черную глубину - еще немного, и он захлебнется... В этот момент раздался спокойный, по-домашнему насмешливый голос Кострова. Володя с усилием перевел дыхание. Секунда паникш бесследно прошла. Он снова почувствовал себя не случайным пассажиром, а равноправным членом экипажа. И скоро Володя мысленно начал свой первый космический репортаж...
В ракетоплане их было трое. Дроздов и Соколов находились уже на борту межпланетной станции. Они вылетели раньше, чтобы присутствовать на последних предстартовых испытаниях "Циолковского". Там же находились и члены Государственной комиссии.
Володя почувствовал, как отделилась последняя ступень ракеты-носителя. Вибрация прекратилась. Наступил момент, которого он ждал с таким нетерпением. Начался свободный полет.
Такое чувство Володя прежде испытывал только во сне. Срываешься в бездонную пропасть, падаешь с замиранием сердца, и нет конца пустоте. Тело сделалось чужим, в ушах тонко зашумело. Тяжесть исчезла!
Володя закрыл глаза и опять почувствовал, что неудержимо падает. С легкой завистью подумал он прэ своих спутников им что, летят уже не в первый раз. А для него все в диковинку, ко всему надо привыкать...
Но потом стало лучше. И скоро Володя, с удовольствием вытянув ноги, наслаждался необыкновенной легкостью.
- Попробуй подняться, - сказал Костров. - Смелее!
- Подожди, - улыбнулся Володя. - Не все сразу.
Он знал, что на протяжении всего полета к Луне невесомости на "Циолковском" не будет. Непрерывно работающий двигатель обеспечит нормальное ускорение силы тяжести. На станции тоже создана искусственная тяжесть. Поэтому сейчас, во время кратковременного полета в ракете, следовало испытать все чудеса жизни в мире без веса. Но он не спешил.
Придерживая блокнот, чтобы тот не уплыл в сторону, Володя медленно вывел одно слово: "Циолковский". Название их корабля, название кратера, к которому полетит этот корабль. Но прежде всего - имя человека, чья мысль заглянула на десятки лет вперед, чья неукротимая фантазия приблизила день первого полета в Космос. Человека, который умел верить в будущее, как никто другой...
- Вставай, вставай, - торопил Костров. - А то смотри, прилетим скоро.
Володя знал, что произойдет после того, как он отстегнет ремни, удерживающие его в кресле. Ему не очень-то хотелось выглядеть смешным в глазах товарищей. Конечно, так плавно и свободно, как Костров, ему не взлететь - об этом и думать нечего. Но и оставаться на месте тоже нельзя.
Он покосился в сторону Чумака, лениво лежащего в своем кресле. Показалось, что в темных глазах Алексея мелькнула насмешка. Конечно, небось, любопытно посмотреть со стороны, каким неуклюжим был сам во время первого полета!
- Держись за мою руку, - предложил Чумак.
Нет, никто и не думал смеяться. И Володя, устыдившись своих мыслей, покачал головой, отказываясь от помощи, и решительно отбросил ремни.
Ничего особенного не произошло. Осталась та же удивительная легкость, то же ни с чем не сравнимое чувство парения. Только кресло вдруг стремительно перевернулось и повисло над головой. А голос Кострова раздавался теперь откуда-то снизу и сбоку:
- Спокойней, спокойней. Попробуй делать движения руками. Только не торопись.
Но руки слушались плохо. Володя опять закувыркался в воздухе. Просторная кабина не мешала такой акробатике.
Чумак больше не предлагал свою помощь, и Володя в душе был благодарен за это. Ребята дают ему возможность освоиться, самому научиться владеть своим телом. Даже Костров перестал обращать на него внимание. Но Володя знал, что если бы он вдруг почувствовал себя плохо, оба моментально бросились бы к нему на помощь...
Наконец, ему удалось добраться до иллюминатора, уцепиться за поручень. Перед ним открылась картина, которую он не раз уже видел в кино и которая тем не менее все равно не могла не волновать. Черное, плоское и необъятное небо, густо усеянное острыми неподвижными звездами. А рядом с ними - какое-то чужое, яростное солнце. В дымчатом стекле иллюминатора оно выглядит особенно зловеще. Землю не видно - она по другую сторону кабины.
- Успеешь еще насмотреться, - сказал Костров. - Подожди, будем испытывать скафандры на станции - такие пейзажи откроются, что только ахнешь! Так что советую не портить впечатления...
- А вот, кстати, и наша "Дружба", - заметил Чумак.
Володя обернулся к центральному стереоэкрану. Из плотной тьмы, пронизанной звездами, надвигалась серебряная округлая искорка. Рядом с ней поблескивало еще несколько, поменьше. Ракетоплан приближался к межпланетной научной станции "Дружба".
Эта станция была построена в Советском Союзе около семи лет назад. В свое время ее снимки и чертежи обошли страницы газет всего мира. О ней были сняты кинофильмы, написаны сотни страниц - от бойких репортажей до строгих научных трактатов. И сейчас Володя вспоминал все, что он знал о космическом острове...
Еще Циолковский, впервые предложивший идею создания "эфирных городов", предсказывал им большое будущее. В своих мечтах калужский мудрец видел удивительные сооружения, парящие в околоземном пространстве. И он писал, что межпланетные станции помогут людям решить тысячи задач - в науке, технике, народном хозяйстве.
Продолжатели дела Циолковского осуществили его замыслы. Сначала вокруг Земли стали появляться все более сложные автоматические спутники. Потом их сменили управляемые станции с двумя-тремя космонавтами на борту. И, наконец, решено было соорудить целый космический городок, устроить на нем своеобразный международный научночисследовательокий центр. Одновременно межпланетная станция должна была служить промежуточным космодромом для ракет, улетающих на Луну, Марс, Венеру.
До мелочей запомнился Володе фильм о строительстве станции. Сотни специальных грузовых ракет одна за другой отправлялись к месту заатмосферной стройки. Обратно они не возвращались - их части использовались как строительный материал. Первые ракеты были беспилотными, и основные работы по монтажу выполняли кибернетические устройства. Когда же костяк станции был собран, стали прибывать и люди. Их было немного - каждого правительственная комиссия выбирала из десятков тысяч добровольцев. Письма в управления "Космосстроя" тогда приходили изо всех стран земного шара, и в любом из них содержалась одинаковая просьба: хочу принять участие в строительстве, согласен на все условия. Володя, который кончал в то время школу, тоже не устоял, написал заявление. Но он получил отказ - вежливый, ободряющий, но все же самый решительный. Оставалось одно - завидовать счастливцам, которые проскочили сквозь игольное ушко конкурса...
Строители жили сначала в "космических палатках" - последних ступенях грузовых ракет, переоборудованных для жилья. Поселок находился неподалеку от места стройки, работа на которой не прекращалась круглые сутки. Монтажники, облаченные в свои громоздкие скафандры, передвигались по поверхности будущей станции, как громадные мухи, с трудом передвигая липкие магнитные подошвы. Повсюду вспыхивали молнии гелиосварки. И прямо на глазах росло причудливое сооружение - исполинский бублик, опоясывающий шар, раскинутые крылья солнечных установок, длинный тоннель оранжереи...
Оранжерея являлась предметом особых забот строителей. Она должна была снабжать жителей "малой Земли" не только плодами и овощами, но и самым необходимым - кислородом для дыхания.
Когда в Советском Союзе стали запускаться первые корабли-спутники, на борту у них помещались не только подопытные животные, но и микроскопическая водоросль - хлорелла. Не случайно проявили ученые такой интерес к этому крохотному растению, не видимому простым глазом. Исследования показали, что хлорелла способна выделять рекордное количество кислорода, поглощая взамен углекислоту. Всего 2,3 килограмма водоросли достаточно для того, чтобы обеспечить одного космонавта воздухом для дыхания. Надо еще учесть, что из хлореллы можно получать вкусные, питательные продукты. Трудно придумать более удачное для путешественников в космосе сочетание - сразу и фабрика кислорода, и установка для поглощения углекислоты, и продовольственный склад!
И вот Никитин видит станцию уже не в кино, а в непосредственной близости. Она медленно увеличивается, заполняет весь стереоэкран.
- Внимание! - сказал Чумак. - По местам!
Перекувырнувшись в последний раз, Володя сел в свое кресло. Снова вернулась тяжесть - включились корректирующие двигатели. Ракета медленно подплыла к станции. Чумак артистически подвел огромную машину к выступающему вперед шлюзу, и тотчас в кабине вспыхнули синие сигнальные огни. Это означало, что электромагнитные двери телескопичеокого тамбура плотно прилипли к борту ракеты.
- Станция Березайка, кому надо - вылезай-ка, - сказал Костров, выбираясь из кресла. - Можешь прощаться с этой ракетой. Сюда мы не вернемся... Давай, помогу раздеться.
Володя снял с помощью Сергея комбинезон, неуверенно шагнул вперед. Он знал, что можно без скафандра пройти прямо внутрь станции, что система герметизации тамбура совершенно надежна и исключает любую случайность. Но все же страшновато было переступить порог, за которым еще несколько минут назад была ледяная пустота космического пространства...
Створки двери мягко поползли в стороны. Открылся узкий коридор, залитый мягким светом. Три космонавта вышли из кабины, и дверь тотчас бесшумно вернулась на место.
- Пять минут постоим, - напомнил Чумак. - Необходимая процедура.
В коридорчике словно дул сухой и горячий ветер. Володя чувствовал, что у него по телу пробегают мурашки. В эти минуты потоки невидимых лучей со всех сторон пронизывали его, уничтожая последние микроорганизмы, "зайцами" прибывшие с Земли. На межпланетной станции микробы были нежелательными гостями...
- Сейчас наш вес составляет примерно три четверти земного, - говорил Костров. - Чувствуешь, как легко? Мне лично такой режим больше всего нравится. А когда я был здесь последний раз, система вращения станции не работала. Ее ремонтировали - прямое попадание метеорита. И помучились же мы с этой невесомостью! Ребята рассказывали, много комических эпизодов было, ьюгда неожиданно исчезла тяжесть. Повар обед готовил - не успел оглянуться, все бифштексы плавают под потолком. А один хлопец душ в это время принимал. Так такая водяная феерия получилась!
Володя представил, как кружился в воздухе голый человек, окруженный густым роем шаровых капель воды, и засмеялся.
- Да, не хотел бы я быть на его месте!
- Невесомость и строителям здорово мешала, - продолжал Костров. - Когда сваривали детали, их приходилось все время вращать, чтобы обеспечить плотность шва.
- Но, по-моему, сварка применялась здесь мало, - заметил Володя. - Большинство конструкций - клееные.
- Правильно. Всюду, где можно, здесь использовали спецклей. Это же удобно - перенести клееный шов из тени на солнце или наоборот, и полное схватывание обеспечено. Момент - и намертво!
- Выходим, - сказал Чумак.
За дверью тамбура космонавтов ожидали Дроздов, Соколов и несколько работников станции. Дружеские рукопожатия, обычные вопросы о том, как долетели - все это было настолько обыденно, что Володе на миг показалось, будто он не совершал никакого космического путешествия, все еще находится на Земле. Но Космос напоминал о себе на каждом шагу...
До конца пребывания на станции Володя так и не мог привыкнуть к ее чудесам. Ну как можно спокойно идти по коридору, который все время круто загибается вверх? Казалось, будто находишься внутри гигантского очень легкого колеса, и оно на каждом шагу мягко перекатывается, ложится под ноги. Предмет, подброшенный вверх, летит по кривой в сторону, а потом, описав замысловатую фигуру, возвращается прямо в руки, словно притянутый магнитом. Володя, впервые попавший в мир искусственной тяжести, иногда вел себя совсем не так, как полагалось бы работнику солидной газеты. Но все это прощалось новичку - трудно было удержаться в необычайных условиях.
Неумолимые врачи приказали прибывшим отдыхать. Но Володя все-таки ухитрился обмануть медицину. Весь час, предназначенный для отдыха, он торопливо писал свой первый космический репортаж. Пройдет немного времени - и из-под бешено вращающихся валов ротационных машин начнут дробно выскакивать газетные листы. И в каждом номере будет короткая подпись: "Владимир Никитин (наш спец. корр.). Борт межпланетной станции "Дружба". Репортаж прочитают миллионы людей. Прочитают родители, гордясь сыном и тревожась за него. Побежит хвастаться приятелям Игорь. Вздохнет и задумается Нина в своем далеком Мурманске. И может быть, прочитает эти строки сероглазая девушка с непокорными каштановыми волосами... Конечно, прочитает! Только будет думать и беспокоиться она не о нем.
Во время обеда, который почти не отличался от земного, Володя много раз поглядывал на Соколова. Ну чем ее привлек этот человек? Конечно, не славой, не заслугами. Но чем же? Он гораздо старше, у него нелегкое прошлое и, наверное, нелегкий характер. Даже внешне он не очень привлекательный рано поредевшие волосы, жесткие черты лица, невысокий рост. Каждый согласится, что у Володи гораздо больше шансов понравиться девушке. Но в жизни почему-то все получается иначе...
После обеда Соколов объявил, что "Циолковский" принят правительственной комиссией с отличной оценкой. Вечером экипаж испытает скафандры, и утром состоится второй старт. На этот раз - прямо к Луне.
Володе нравилось, что его товарищи, бывалые космонавты, ничуть не показывают перед ним своего превосходства. Правда, Костров иногда добродушно посмеивался, но в этом не было ничего обидного. Зато и Соколов, и Дроздов отнеслись к нему здесь как к равному.
- Знаете, Володя, - говорил Дроздов, когда они выходили из столовой, - я чувствую себя сейчас так, будто впервые в жизни лечу к Луне. Наверное, от этого ощущения новизны никогда не избавиться, сколько бы ни пришлось летать в Космос. Даже Соколов - и тот волнуется не меньше любого из нас. А он ведь космонавт с солидным стажем... И не подумайте, пожалуйста, что я говорю это, чтобы успокоить вас. Я нисколько не преувеличиваю... Луна есть Луна, и этим все сказано.
Негромкий голос, доверительный тон как-то сразу и ободрили и успокоили Володю. Нет, напрасно он думал сначала, что будет здесь чужим!
- Хотите осмотреть станцию? - предложил Дроздов.
Об этом можно было бы даже не спрашивать. Не только журналист, но и любой человек, оказавшийся здесь, не упустил бы возможности обойти все уголки космического острова.
Володя пошел вслед за Дроздовым - в узком коридоре идти рядом было трудно. И в этот момент позади раздался очень знакомый голос:
- Товарищ Никитин!
Володя обернулся и застыл в изумлении. Меньше всего ожидал он здесь встретить этого человека. Перед ним стоял и широко улыбался Вася Смирнов - вихрастый комсорг совхоза "Утро", помогавший им летом в поисках спрятанной рукописи.
- Удивляетесь? - засмеялся Вася. - Я-то знал, что вы к нам летите, а вот вы, наверное, не думали меня здесь повстречать. А здорово, правда! Я ведь уже целую неделю здесь живу...
- Всегда приятно встретить знакомого, - сказал Дроздов. Ну, не буду мешать вашей беседе. А когда, Володя, захотите осмотреть станцию - я к вашим услугам.
- Так я тоже могу все показать, - обрадованно закричал Вася. - Я же все тут изучил!
- Вот и прекрасно. Тогда мне остается только провести вас туда, куда доступ имеют немногие - на станцию связи, к энергетическим установкам, в обсерваторию. Но этим займемся попозже, после того, как вы осмотрите все остальное.
Смирнов повел Володю по крутому коридору и говорил, говорил без умолку, все время оборачиваясь.
- Вы, конечно, будете писать про станцию?
- Не знаю. О ней уже столько написано, что трудно сказать что-то новое.
- Жаль. У вас здорово получается. Совсем забыл - комсомольцы совхоза просили передать большое спасибо за тот очерк. Всем понравился. Только зря меня так разукрасили. Даже неудобно было перед ребятами...
- А что - напутал где-нибудь?
- Да нет, факты правильные.
- Тогда не беда.
- Но это я так, к слову. Вам виднее, как нужно писать. Я же понимаю - вы и хвалите, и ругаете в воспитательных целях. Как говорится, для широких читательских масс. А мне, честно говоря, обижаться стыдно. Это ведь благодаря вам я здесь очутился.
- Благодаря мне? - удивился Володя.
- Ну, может, я сказал не совсем точно, но в принципе это так. Вы описали наши опыты с полиплоидными растениями. А в Комитете по освоению космоса кто-то прочитал и заинтересовался. Решили, что будет очень здорово, если перенести нашу агротехнику сюда, на межпланетную станцию. Вот и было предложено послать в космическую командировку одного специалиста из совхоза. А у нас полиплоидами занимались три агронома: Иван Федорович - вы его видели, седой такой, Марина Фетисова и я. Ивану Федоровичу, конечно, лететь врачи не разрешили, Марина caмa побоялась, а я - вот он!
Вот, оказывается, и Володя сумел ответить услугой за услугу. Строго говоря, Вася тоже немного помог ему попасть в состав экспедиции. Он тогда указал точное место бывшей землянки бакенщика, и рукопись была сразу найдена. А могло случиться и так, что они пролазали бы в окрестностях совхоза несколько дней и уехали потом с пустыми руками. Не так-то просто отыскать в земле тайник, о котором ничего толком не известно! Так что все получилось очень хорошо.
Впрочем, Вася и без Володиной рекламы сумел бы попасть на станцию. Результаты совхозных опытов никак не могли остаться неизвестными. Еще бы! Полиплоидные растения дают просто сказочные урожаи, Пшеница, в колосе которой до семи сотен зерен, огромные арбузы без косточек, яблоки, величиной с голову ребенка... В космосе таким чудо-растениям самое место.
- Мы уже приступили к опытам, - рассказывал Вася, сверкая своей радостной улыбкой. - Условия здесь - мечта! Сейчас придем в оранжерею, я вам покажу кое-что. А обратно полетите, увидите здесь... Я даже боюсь сказать, такие у меня огромные планы. Но что удивитесь - гарантирую.
- Значит, довольны командировкой?
- Еще бы! Кстати, я отсюда увезу немало полезного. У нас и раньше были соображения насчет организации в совхозе фабрики биомассы - слышали, наверное, про этот особо питательный корм, - а здесь посмотрел, прямо глаза разбежались. Если бы такую технику, такой опыт в наш совхоз! Ну, вот и пришли. У вас магнитные подошвы? Тогда все в порядке - там ведь почти полная невесомость. Прошу!
И Вася хозяйским жестом распахнул двери космической оранжереи.
Луна под ногами
Осенью 1609 года Галилей впервые увидел Луну в объективе своего самодельного телескопа. "Я вне себя от изумления, писал тогда великий итальянец. - Я уже успел убедиться, что Луна представляет собою тело, подобное земле".
Четыре десятилетия спустя Иоганн Гевелий опубликовал первую полную лунную карту. Этот польский юрист много лет подряд упорно просиживал у собственноручно изготовленного телескопа, рисовал прихотливые россыпи лунного рельефа. А потом, по праву первооткрывателя, присвоил отдельным образованиям на Луне имена. Так появились небесные тезки у Апеннин и Карпат, у Кавказа и Везувия. Большое серое пятно на правой "щеке" Луны Гевелий назвал океаном Бурь. Он был убежден, что это - громадное водное пространство, по которому ходят исполинские волны... Думал ли Гевелий, что когда-то люди будут любоваться лунной поверхностью в непосредственной близости от нее?
- Да, многое бы отдали первые селенологи за то, чтобы очутиться на нашем месте, - сказал Дроздов. - Боюсь только, что в те времена сама мысль о такой возможности показалась бы им кощунственной...
- Я что-то забыл, Виктор Иванович, - сказал Володя. Названия кратерам тоже дал Гевелий?
- Нет, тут поработала фантазия итальянского иезуита Риччиоли. Это он назвал лунные кратеры именами великих философов и ученых. Между прочим, не забыл и себя. А кстати вспомнил и своих друзей - иезуитов. Кое-кто из них вошел в историю Луны с черного хода, без всяких на то оснований...
- Так почему же до сих пор не сменят эти названия? - удивился Володя.