Страница:
– Не стоит оправдываться, если ты хочешь пригласить отца, Тесса, – в конце концов, сумела выдавить из себя Кэролайн. – Как я уже сказала, ты можешь видеться с ним, когда захочешь. То есть, – прибавила она, – когда он будет в наших краях или когда бабушка оплатит твою поездку в Лос-Анджелес. – Она поднялась. – Я уберу со стола. Если ты с твоим отцом будете пить кофе здесь, то мы с Кевином перейдем в гостиную.
– Мама, прошу тебя. Если бы не он, у нас был бы чудесный семейный…
Прежде чем Кэролайн успела что-то сказать, Кевин бросился к Тессе, схватил ее за руку и выволок в гостиную.
– Ты ставишь свою мать в неловкое положение, – прошипел он сквозь зубы. – При всей твоей болтовне о манерах ты просто злобное маленькое… отродье. – От гнева заикание Кевина усилилось. – Мой отец шкуру бы с меня спустил, посмей я… так разговаривать с матерью, особенно при посторонних. Кому-нибудь… надо бы поучить тебя хорошим манерам при помощи щетки для волос, пока еще не поздно. – Его рыжие волосы пламенели в свете лампы, он чуть было не начал трясти ее, но сумел взять себя в руки.
Слушая собственные слова, Кевин клял себя на чем свет стоит. Высокопарный кретин! Почему он так взвился из-за этой несносной, невоспитанной девчонки? Потому, что она дочь Кэролайн? Возможно, и из-за этого. Потому, что она была великолепна, даже капризничая, как двухлетний ребенок? Частично и из-за этого, конечно. Помимо же всего, ему показалось, что он увидел проблеск благородного и необычного характера, глубоко спрятанного, мучительно пытающегося пробиться через барьеры горя и страха.
– Отойди от меня, ты, подонок!
Трудно было углядеть в этом проявление благородного характера, разве что очень постараться, но, вместо явно ожидаемого Тессой отступления и принесения извинений Кевин не смог удержаться от смеха.
– Подонок, – сказал он, тряся головой. – Это восхитительно! Словно заговорила чья-то бабушка.
Так оно и было. Бабушка Тессы. «Подонок» – одно из любимых словечек Мейды, и Тесса сгоряча не нашла ничего получше.
– Смейся, смейся. Настоящий подонок!
Откровенное удовлетворение в глазах Кевина заставило Тессу в глубине души пожалеть, что она настолько прониклась стилем своей бабушки. Мейда, конечно, замечательная, но, может быть, несколько… несовременная. И к тому же недобрая.
– Возможно. Но, как говаривала тетушка Мейм, весь вопрос в том, как отличить, где подонки, а где общество? – ухмыльнулся Кевин.
Ярость заставила Тессу забыть все сомнения относительно бабушки. Она попыталась высвободиться, но Кевин не отпускал ее.
– Я… не кончил. – Его рука еще крепче сжала ее руку. Тесса не ожидала, что он так силен. – Твоя мать и Дэниел Фрателли любят друг друга. Это ясно каждому. Если ты не способна порадоваться за нее, ради Бога, оставь ее в покое. У нее хватает неприятностей и без твоих стараний. – Он негодующе покачал головой, видя упрямое выражение лица Тессы. – Да что с тобой говорить!
– Я не хочу, чтобы она была несчастной, – сказала Тесса, оправдываясь. – Просто мне хочется, чтобы они снова…
Кевин понял ее:
– Все дети этого хотят… Тесса. Все мы мечтаем, чтобы наши родители были вместе. Но это иллюзия. Ты должна перешагнуть через нее.
Ему было так жаль сбитого с толку ребенка, выглядывающего из ее глаз. Тесса пожала плечами и освободилась от его ослабевшей хватки. С достоинством разгневанной королевы она прошествовала на кухню, где оказалась лицом к лицу с разъяренной Кэролайн.
– Мне еще никогда в жизни не было так стыдно за тебя, – сказала Кэролайн глухим от бешенства голосом. – Ты груба, нетерпима и злобна – именно такая, какой я учила тебя не быть. Теперь из-за тебя мне придется просить у Кевина прощения, и не в первый раз. Если ты еще когда-нибудь устроишь подобную демонстрацию моим друзьям, то можешь уйти из этого дома и жить со своей бабушкой. Вы с ней похожи как две капли воды и отлично поладите. Вы заслуживаете друг друга!
На какое-то мгновение мысль о том, чтобы жить с бабушкой и походить на бабушку, породила в Тессе легкое сомнение. Она почти сожалела, что помогла бабушке все закрутить, но раздался звонок в дверь, и момент был упущен.
Тесса побежала открывать отцу дверь. Кэролайн пошла в гостиную. Когда появился Гарри в обнимку с улыбающейся Тессой, Кэролайн поторопилась избавить всех от каких-либо приветствий, сказав:
– Гарри, как мило, что Тесса смогла заполучить тебя. Это Кевин Келли, один из моих соучеников по «Урбане». Кевин, это отец Тессы, Гарри Фолкнер. Нам с Кевином необходимо позаниматься сегодня вечером, поэтому, я надеюсь, вы не откажетесь съесть ваш пирог на кухне. Мы будем в гостиной: не хотим вам мешать. Тесса, не забудь вымыть перед уходом тарелки. Гарри, рада тебя увидеть. С Новым годом!
Второго января Дэниел устроил для Сары фантастический завтрак в одном из маленьких ресторанчиков в Бурсе, старом здании филадельфийской биржи около площади Независимости, где теперь располагались дорогие магазинчики женской одежды и продуктовые магазины. Быстро расправившись с бельгийской вафлей и большим стаканом апельсинового сока, Сара захватила отца врасплох. Он как раз собирался завести разговор о Кэролайн.
– Тебе нравится Кэро? – спросила Сара, слизывая с ложки остатки взбитых сливок.
Дэниел постарался не выдать своего удивления: – Да, она мне очень нравится. А тебе?
– Мне тоже, папа. – Сара что-то обдумывала. – Мне кажется, я была бы рада, если бы ты женился на ней.
Дэниел подавился своим кофе со взбитыми сливками:
– Правда? Ты была бы рада?
– Да. Мне хочется, чтобы у меня была мама. Настоящая, а не такая, как моя. Которая жила бы вместе с нами.
Дэниел почувствовал себя так, словно ему дали пинка. Он пытался быть для дочери и матерью и отцом сразу, понимая, насколько это безнадежно. Естественно, что Сара нуждалась в матери, женщине, которую могла бы любить и которой могла бы подражать. Все правильно. Он знал это. Но его не покидало чувство, что он не сумел дать этому самому дорогому для него существу то, в чем она больше всего нуждалась.
– Хорошо, – сказал он, выигрывая время. – Понимаю. И ты считаешь, что Кэро такая, какую тебе бы хотелось?
– Да. Я уже сказала это. А как ты?
Сара задумчиво смотрела на него, словно читая его чувства по выражению лица. Возможно, так и было. Он пытался действовать осторожно:
– Я уже думал об этом, принцесса. Мне кажется, что я хочу жениться на ней.
Сара улыбнулась:
– Правда? Это хорошо. Ты ее любишь?
Дэниел решил, что уклоняться от расспросов Сары бесполезно. Она сразу перешла к главному, подобно настоящему маленькому адвокату в зале суда.
– Да, Сара, очень люблю. И, предвосхищая твой вопрос, скажу, что, кажется, и она меня любит. Но не знаю, хочет ли она вообще выходить замуж, даже за твоего отца, если ты в состоянии поверить, что бывают такие глупые женщины. А теперь, – решительно сказал он, – оставим эту тему. Отныне предоставь взрослым самим во всем разбираться.
Когда они вернулись домой, его ожидало послание на автоответчике. Рокочущий голос декана Гриерсона попросил Дэниела прийти к нему в кабинет в половине десятого утра в понедельник. В этом не было ничего угрожающего, но, проработав в «Урбане» шесть лет, Дэниел понимал, что подобный вызов не случаен.
Он не особенно беспокоился, пока вечером не позвонил Кэролайн и не узнал, что ее попросили прийти в школу в такое же время. Ей назначил встречу декан, ведающий студентами.
Дэниел закрыл глаза и глубоко вздохнул. Кажется, собираются поднять вопрос об их отношениях. В глубине души Дэниел никогда не исключал такой возможности. Вероятно, все в школе знали, что они с Кэролайн встречаются. Школа походила на маленькую деревню, а преподаватели играли роль старейшин этой деревни. Их поступки вызывали общий интерес, который разгорался до предела, если речь шла о взаимоотношениях кого-то из преподавателей со студенткой или студентом.
Он знал об этом, но надеялся, что все обойдется или, по крайней мере, ничего не произойдет до того, как он убедит Кэролайн выйти за него замуж. Теперь он испугался, что она порвет с ним из-за ложных этических соображений или обязательств по отношению к факультету. Дэниелу не хотелось размышлять о том, что школа может сделать им обоим.
– Ты ведь знаешь, почему они хотят нас видеть, правда? – спросила Кэролайн с напряжением в голосе. – Они скажут, что ты волочишься за мной. Я же говорила тебе, что это случится, Дэниел!
– Знаю, любимая, знаю, что говорила. И теперь это произошло. Пусть так. Но если даже дело в этом, все может обернуться не так уж плохо. Они не станут потрошить меня и резать на части. Они даже не смогут меня уволить, если ты не согласишься подать жалобу. – Его голос звучал уверенно. – И не думаю, что они причинят неприятности тебе, хотя, возможно, это как-то повлияет на твою характеристику. Но зато никак не отразится на твоих оценках или на чем-то таком.
– Меня это не волнует. Нам не надо было… увлекаться друг другом до конца семестра. И они именно тебя… О, Дэниел, я не должна была это допускать.
– Эй, леди, я тоже имел к этому некоторое отношение. Ты была не одна. Или ты забыла? – сказал он дразнящим, потеплевшим голосом.
– Конечно, не забыла. – Разве можно это забыть? Она так стосковалась по нему всего за один день разлуки, что ощущала физическую боль в теле. – Что нам делать?
– Подождем и увидим. Мы делаем слишком поспешные выводы. Ты как-то сказала мне, что это единственное интеллектуальное упражнение, на которое я способен.
– Нет, я этого не говорила. Или говорила?
– Разумеется, говорила. В тот день, когда ты пришла в мой кабинет с просьбой продлить тебе срок сдачи работы. Помнишь?
По его голосу Кэролайн поняла, что он улыбается. Их первый разговор! Она вспомнила его, и ее губы сложились в улыбку.
– Помню. Ты был невероятно груб. Хорошо, я подожду и послушаю, что надо студенческому декану. Мы можем потом встретиться, или нам лучше не видеться?
Кэролайн все еще беспокоило мнение окружающих. Однако Дэниела оно не пугало.
– Пропади они все пропадом. Я буду ждать тебя в «Раддиччо» в двенадцать.
Это был один из немногочисленных ресторанов поблизости от школы, где использовались салфетки из материи, являвшийся излюбленным местом студентов для обедов с родителями и других официальных встреч.
Кэролайн мечтательно думала о постели, хотя и понимала, что слишком встревожена и способна только ворочаться и метаться по ней, когда в дверь позвонили. Она неохотно пошла открывать. В дверях стояла прекрасно одетая Мейда в серой беличьей куртке и мягкой серой юбке. Безжалостно подавив трусливое желание побежать наверх и спрятаться, Кэролайн распахнула дверь.
Смерив бывшую невестку уничтожающим взглядом от всклокоченных белокурых волос до стоптанных тапочек, Мейда вошла в дом Кэролайн, словно он принадлежал ей.
– Кэролайн, я здесь потому, что, как мне кажется, это требуют от меня правила хорошего тона. – Мейда сняла длинные серые замшевые перчатки. – Ты должна иметь возможность сделать соответствующий шаг до того, как от тебя этого потребуют.
Кэролайн давно уже перестала удивляться поступкам Мейды. Ничего не говоря, она жестом предложила Мейде войти в гостиную. Опустившись на диванчик, она сказала:
– Садитесь и расскажите мне, что, по-вашему, я должна сделать.
– Ты могла бы предложить гостье чашку чая или стаканчик бренди, Кэролайн. Где твое воспитание?
Кэролайн улыбнулась. Возможно, при других обстоятельствах ее позабавили бы старомодные наставления Мейды об этикете.
– Мейда, я очень устала и не приглашала вас сюда. Если вы что-то хотите мне сказать, пожалуйста, сделайте это.
Мейда неодобрительно поджала губы:
– Я пришла, потому что завтра днем должно состояться неофициальное совещание дисциплинарного комитета совета опекунов юридической школы. Они собираются принять меры против твоего профессора Фрателли. Из-за его поведения.
– О? Какого такого поведения? – спросила Кэролайн с обманчивой кроткостью.
– Послушай, Кэролайн, тебе ли спрашивать? – Мейда покачала головой. – Сделать одну из студенток своей любовницей, вот какое поведение. Привезти тебя к себе накануне Нового года и отпустить тебя домой только на следующий день! Вот какое поведение, если ты сама не понимаешь!
Кэролайн уставилась на женщину, сидящую напротив. Ярость, испытываемая ею, была холодной и целенаправленной. Ей необходимо было точно знать, с чем завтра придется столкнуться им с Дэниелом.
– Нет, я понимаю, Мейда. Но мне интересно, как совет мог узнать, где мы с Дэниелом встречали Новый год. Кто мог им рассказать?
Кэролайн почувствовала, что ее руки сжимаются в кулаки. Под ее пристальным взглядом Мейда опустила глаза:
– Хорошо, признаю, что это я сообщила им. Я почувствовала, что они имеют право знать о подобных поступках одного из преподавателей их факультета.
– Это очень интересно, Мейда, – сказала Кэролайн по-прежнему сдержанно и спокойно. Она сделала глубокий вдох. Предстояло самое трудное. – А вы как узнали? Раскошелились на частного детектива? Это немного не в вашем стиле – перемывать семейное грязное белье на людях.
Во взгляде пожилой женщины промелькнуло что-то, похожее на замешательство. Прежде чем ответить, она смахнула не видимую пушинку со своей юбки:
– Я никого не нанимала, Кэролайн.
– Я этого и не думала.
– Мне рассказала Тесса, – проговорила наконец Мейда. – Она позвонила мне, после того как пришла домой и получила твое сообщение. Девочка была очень расстроена. Ей надо было с кем-то поговорить, посоветоваться.
– И вы порекомендовали сообщить о поведении ее матери людям, которых ни вы, ни Тесса даже не знаете. Неужели это именно то, в чем она нуждалась? И, по-вашему, это может как-то помочь? – Глаза Кэролайн потемнели от гнева.
– Мне жаль, что ты сердишься, Кэролайн, но я отказываюсь нести ответственность за то, что произойдет. – По мере того как Мейда говорила, ее тон становился все более самонадеянным. Если она и не верила в свою правоту, то по голосу это было совершенно незаметно. – Ты поступила очень плохо, афишируя свою интрижку с этим человеком вопреки правилам твоей школы и общества. И, что самое главное, вопреки насущным интересам своей семьи.
– Значит, то, что вы вмешиваетесь в мою жизнь и используете мою дочь, чтобы шпионить за мной, совершенно оправдано? Организовывать травлю человека, которого вы даже не знаете, это тоже нормально, потому что выгодно вам?
Кэролайн покачала головой. Это безнадежно. Никто не может поколебать уверенность Мейды в своей добродетельности. Она сделала глубокий вдох. Надо вернуться к сути дела, к тому, что имеет значение:
– Предположим, вы расскажете мне со всеми подробностями, что должно произойти завтра на заседании комитета.
– Декан доложит о результатах своей беседы с профессором Фрателли, а декан, ведающий студентами, доложит о своем разговоре с тобой. Затем комитет решит, каким должно быть наказание.
– И о каком же наказании пойдет речь, Мейда? Вам наверняка это известно. Вы не отпустили бы своего друга из совета от телефона, пока он не ответил бы вам. В чем заключается наказание? Нам обоим предложат покинуть школу? Именно это состряпали вы и ваши друзья из совета?
Под конец голос Кэролайн задрожал. У Мейды хватило храбрости смотреть ей прямо в глаза, когда она ответила просто:
– Да.
Глава 28
– Мама, прошу тебя. Если бы не он, у нас был бы чудесный семейный…
Прежде чем Кэролайн успела что-то сказать, Кевин бросился к Тессе, схватил ее за руку и выволок в гостиную.
– Ты ставишь свою мать в неловкое положение, – прошипел он сквозь зубы. – При всей твоей болтовне о манерах ты просто злобное маленькое… отродье. – От гнева заикание Кевина усилилось. – Мой отец шкуру бы с меня спустил, посмей я… так разговаривать с матерью, особенно при посторонних. Кому-нибудь… надо бы поучить тебя хорошим манерам при помощи щетки для волос, пока еще не поздно. – Его рыжие волосы пламенели в свете лампы, он чуть было не начал трясти ее, но сумел взять себя в руки.
Слушая собственные слова, Кевин клял себя на чем свет стоит. Высокопарный кретин! Почему он так взвился из-за этой несносной, невоспитанной девчонки? Потому, что она дочь Кэролайн? Возможно, и из-за этого. Потому, что она была великолепна, даже капризничая, как двухлетний ребенок? Частично и из-за этого, конечно. Помимо же всего, ему показалось, что он увидел проблеск благородного и необычного характера, глубоко спрятанного, мучительно пытающегося пробиться через барьеры горя и страха.
– Отойди от меня, ты, подонок!
Трудно было углядеть в этом проявление благородного характера, разве что очень постараться, но, вместо явно ожидаемого Тессой отступления и принесения извинений Кевин не смог удержаться от смеха.
– Подонок, – сказал он, тряся головой. – Это восхитительно! Словно заговорила чья-то бабушка.
Так оно и было. Бабушка Тессы. «Подонок» – одно из любимых словечек Мейды, и Тесса сгоряча не нашла ничего получше.
– Смейся, смейся. Настоящий подонок!
Откровенное удовлетворение в глазах Кевина заставило Тессу в глубине души пожалеть, что она настолько прониклась стилем своей бабушки. Мейда, конечно, замечательная, но, может быть, несколько… несовременная. И к тому же недобрая.
– Возможно. Но, как говаривала тетушка Мейм, весь вопрос в том, как отличить, где подонки, а где общество? – ухмыльнулся Кевин.
Ярость заставила Тессу забыть все сомнения относительно бабушки. Она попыталась высвободиться, но Кевин не отпускал ее.
– Я… не кончил. – Его рука еще крепче сжала ее руку. Тесса не ожидала, что он так силен. – Твоя мать и Дэниел Фрателли любят друг друга. Это ясно каждому. Если ты не способна порадоваться за нее, ради Бога, оставь ее в покое. У нее хватает неприятностей и без твоих стараний. – Он негодующе покачал головой, видя упрямое выражение лица Тессы. – Да что с тобой говорить!
– Я не хочу, чтобы она была несчастной, – сказала Тесса, оправдываясь. – Просто мне хочется, чтобы они снова…
Кевин понял ее:
– Все дети этого хотят… Тесса. Все мы мечтаем, чтобы наши родители были вместе. Но это иллюзия. Ты должна перешагнуть через нее.
Ему было так жаль сбитого с толку ребенка, выглядывающего из ее глаз. Тесса пожала плечами и освободилась от его ослабевшей хватки. С достоинством разгневанной королевы она прошествовала на кухню, где оказалась лицом к лицу с разъяренной Кэролайн.
– Мне еще никогда в жизни не было так стыдно за тебя, – сказала Кэролайн глухим от бешенства голосом. – Ты груба, нетерпима и злобна – именно такая, какой я учила тебя не быть. Теперь из-за тебя мне придется просить у Кевина прощения, и не в первый раз. Если ты еще когда-нибудь устроишь подобную демонстрацию моим друзьям, то можешь уйти из этого дома и жить со своей бабушкой. Вы с ней похожи как две капли воды и отлично поладите. Вы заслуживаете друг друга!
На какое-то мгновение мысль о том, чтобы жить с бабушкой и походить на бабушку, породила в Тессе легкое сомнение. Она почти сожалела, что помогла бабушке все закрутить, но раздался звонок в дверь, и момент был упущен.
Тесса побежала открывать отцу дверь. Кэролайн пошла в гостиную. Когда появился Гарри в обнимку с улыбающейся Тессой, Кэролайн поторопилась избавить всех от каких-либо приветствий, сказав:
– Гарри, как мило, что Тесса смогла заполучить тебя. Это Кевин Келли, один из моих соучеников по «Урбане». Кевин, это отец Тессы, Гарри Фолкнер. Нам с Кевином необходимо позаниматься сегодня вечером, поэтому, я надеюсь, вы не откажетесь съесть ваш пирог на кухне. Мы будем в гостиной: не хотим вам мешать. Тесса, не забудь вымыть перед уходом тарелки. Гарри, рада тебя увидеть. С Новым годом!
Второго января Дэниел устроил для Сары фантастический завтрак в одном из маленьких ресторанчиков в Бурсе, старом здании филадельфийской биржи около площади Независимости, где теперь располагались дорогие магазинчики женской одежды и продуктовые магазины. Быстро расправившись с бельгийской вафлей и большим стаканом апельсинового сока, Сара захватила отца врасплох. Он как раз собирался завести разговор о Кэролайн.
– Тебе нравится Кэро? – спросила Сара, слизывая с ложки остатки взбитых сливок.
Дэниел постарался не выдать своего удивления: – Да, она мне очень нравится. А тебе?
– Мне тоже, папа. – Сара что-то обдумывала. – Мне кажется, я была бы рада, если бы ты женился на ней.
Дэниел подавился своим кофе со взбитыми сливками:
– Правда? Ты была бы рада?
– Да. Мне хочется, чтобы у меня была мама. Настоящая, а не такая, как моя. Которая жила бы вместе с нами.
Дэниел почувствовал себя так, словно ему дали пинка. Он пытался быть для дочери и матерью и отцом сразу, понимая, насколько это безнадежно. Естественно, что Сара нуждалась в матери, женщине, которую могла бы любить и которой могла бы подражать. Все правильно. Он знал это. Но его не покидало чувство, что он не сумел дать этому самому дорогому для него существу то, в чем она больше всего нуждалась.
– Хорошо, – сказал он, выигрывая время. – Понимаю. И ты считаешь, что Кэро такая, какую тебе бы хотелось?
– Да. Я уже сказала это. А как ты?
Сара задумчиво смотрела на него, словно читая его чувства по выражению лица. Возможно, так и было. Он пытался действовать осторожно:
– Я уже думал об этом, принцесса. Мне кажется, что я хочу жениться на ней.
Сара улыбнулась:
– Правда? Это хорошо. Ты ее любишь?
Дэниел решил, что уклоняться от расспросов Сары бесполезно. Она сразу перешла к главному, подобно настоящему маленькому адвокату в зале суда.
– Да, Сара, очень люблю. И, предвосхищая твой вопрос, скажу, что, кажется, и она меня любит. Но не знаю, хочет ли она вообще выходить замуж, даже за твоего отца, если ты в состоянии поверить, что бывают такие глупые женщины. А теперь, – решительно сказал он, – оставим эту тему. Отныне предоставь взрослым самим во всем разбираться.
Когда они вернулись домой, его ожидало послание на автоответчике. Рокочущий голос декана Гриерсона попросил Дэниела прийти к нему в кабинет в половине десятого утра в понедельник. В этом не было ничего угрожающего, но, проработав в «Урбане» шесть лет, Дэниел понимал, что подобный вызов не случаен.
Он не особенно беспокоился, пока вечером не позвонил Кэролайн и не узнал, что ее попросили прийти в школу в такое же время. Ей назначил встречу декан, ведающий студентами.
Дэниел закрыл глаза и глубоко вздохнул. Кажется, собираются поднять вопрос об их отношениях. В глубине души Дэниел никогда не исключал такой возможности. Вероятно, все в школе знали, что они с Кэролайн встречаются. Школа походила на маленькую деревню, а преподаватели играли роль старейшин этой деревни. Их поступки вызывали общий интерес, который разгорался до предела, если речь шла о взаимоотношениях кого-то из преподавателей со студенткой или студентом.
Он знал об этом, но надеялся, что все обойдется или, по крайней мере, ничего не произойдет до того, как он убедит Кэролайн выйти за него замуж. Теперь он испугался, что она порвет с ним из-за ложных этических соображений или обязательств по отношению к факультету. Дэниелу не хотелось размышлять о том, что школа может сделать им обоим.
– Ты ведь знаешь, почему они хотят нас видеть, правда? – спросила Кэролайн с напряжением в голосе. – Они скажут, что ты волочишься за мной. Я же говорила тебе, что это случится, Дэниел!
– Знаю, любимая, знаю, что говорила. И теперь это произошло. Пусть так. Но если даже дело в этом, все может обернуться не так уж плохо. Они не станут потрошить меня и резать на части. Они даже не смогут меня уволить, если ты не согласишься подать жалобу. – Его голос звучал уверенно. – И не думаю, что они причинят неприятности тебе, хотя, возможно, это как-то повлияет на твою характеристику. Но зато никак не отразится на твоих оценках или на чем-то таком.
– Меня это не волнует. Нам не надо было… увлекаться друг другом до конца семестра. И они именно тебя… О, Дэниел, я не должна была это допускать.
– Эй, леди, я тоже имел к этому некоторое отношение. Ты была не одна. Или ты забыла? – сказал он дразнящим, потеплевшим голосом.
– Конечно, не забыла. – Разве можно это забыть? Она так стосковалась по нему всего за один день разлуки, что ощущала физическую боль в теле. – Что нам делать?
– Подождем и увидим. Мы делаем слишком поспешные выводы. Ты как-то сказала мне, что это единственное интеллектуальное упражнение, на которое я способен.
– Нет, я этого не говорила. Или говорила?
– Разумеется, говорила. В тот день, когда ты пришла в мой кабинет с просьбой продлить тебе срок сдачи работы. Помнишь?
По его голосу Кэролайн поняла, что он улыбается. Их первый разговор! Она вспомнила его, и ее губы сложились в улыбку.
– Помню. Ты был невероятно груб. Хорошо, я подожду и послушаю, что надо студенческому декану. Мы можем потом встретиться, или нам лучше не видеться?
Кэролайн все еще беспокоило мнение окружающих. Однако Дэниела оно не пугало.
– Пропади они все пропадом. Я буду ждать тебя в «Раддиччо» в двенадцать.
Это был один из немногочисленных ресторанов поблизости от школы, где использовались салфетки из материи, являвшийся излюбленным местом студентов для обедов с родителями и других официальных встреч.
Кэролайн мечтательно думала о постели, хотя и понимала, что слишком встревожена и способна только ворочаться и метаться по ней, когда в дверь позвонили. Она неохотно пошла открывать. В дверях стояла прекрасно одетая Мейда в серой беличьей куртке и мягкой серой юбке. Безжалостно подавив трусливое желание побежать наверх и спрятаться, Кэролайн распахнула дверь.
Смерив бывшую невестку уничтожающим взглядом от всклокоченных белокурых волос до стоптанных тапочек, Мейда вошла в дом Кэролайн, словно он принадлежал ей.
– Кэролайн, я здесь потому, что, как мне кажется, это требуют от меня правила хорошего тона. – Мейда сняла длинные серые замшевые перчатки. – Ты должна иметь возможность сделать соответствующий шаг до того, как от тебя этого потребуют.
Кэролайн давно уже перестала удивляться поступкам Мейды. Ничего не говоря, она жестом предложила Мейде войти в гостиную. Опустившись на диванчик, она сказала:
– Садитесь и расскажите мне, что, по-вашему, я должна сделать.
– Ты могла бы предложить гостье чашку чая или стаканчик бренди, Кэролайн. Где твое воспитание?
Кэролайн улыбнулась. Возможно, при других обстоятельствах ее позабавили бы старомодные наставления Мейды об этикете.
– Мейда, я очень устала и не приглашала вас сюда. Если вы что-то хотите мне сказать, пожалуйста, сделайте это.
Мейда неодобрительно поджала губы:
– Я пришла, потому что завтра днем должно состояться неофициальное совещание дисциплинарного комитета совета опекунов юридической школы. Они собираются принять меры против твоего профессора Фрателли. Из-за его поведения.
– О? Какого такого поведения? – спросила Кэролайн с обманчивой кроткостью.
– Послушай, Кэролайн, тебе ли спрашивать? – Мейда покачала головой. – Сделать одну из студенток своей любовницей, вот какое поведение. Привезти тебя к себе накануне Нового года и отпустить тебя домой только на следующий день! Вот какое поведение, если ты сама не понимаешь!
Кэролайн уставилась на женщину, сидящую напротив. Ярость, испытываемая ею, была холодной и целенаправленной. Ей необходимо было точно знать, с чем завтра придется столкнуться им с Дэниелом.
– Нет, я понимаю, Мейда. Но мне интересно, как совет мог узнать, где мы с Дэниелом встречали Новый год. Кто мог им рассказать?
Кэролайн почувствовала, что ее руки сжимаются в кулаки. Под ее пристальным взглядом Мейда опустила глаза:
– Хорошо, признаю, что это я сообщила им. Я почувствовала, что они имеют право знать о подобных поступках одного из преподавателей их факультета.
– Это очень интересно, Мейда, – сказала Кэролайн по-прежнему сдержанно и спокойно. Она сделала глубокий вдох. Предстояло самое трудное. – А вы как узнали? Раскошелились на частного детектива? Это немного не в вашем стиле – перемывать семейное грязное белье на людях.
Во взгляде пожилой женщины промелькнуло что-то, похожее на замешательство. Прежде чем ответить, она смахнула не видимую пушинку со своей юбки:
– Я никого не нанимала, Кэролайн.
– Я этого и не думала.
– Мне рассказала Тесса, – проговорила наконец Мейда. – Она позвонила мне, после того как пришла домой и получила твое сообщение. Девочка была очень расстроена. Ей надо было с кем-то поговорить, посоветоваться.
– И вы порекомендовали сообщить о поведении ее матери людям, которых ни вы, ни Тесса даже не знаете. Неужели это именно то, в чем она нуждалась? И, по-вашему, это может как-то помочь? – Глаза Кэролайн потемнели от гнева.
– Мне жаль, что ты сердишься, Кэролайн, но я отказываюсь нести ответственность за то, что произойдет. – По мере того как Мейда говорила, ее тон становился все более самонадеянным. Если она и не верила в свою правоту, то по голосу это было совершенно незаметно. – Ты поступила очень плохо, афишируя свою интрижку с этим человеком вопреки правилам твоей школы и общества. И, что самое главное, вопреки насущным интересам своей семьи.
– Значит, то, что вы вмешиваетесь в мою жизнь и используете мою дочь, чтобы шпионить за мной, совершенно оправдано? Организовывать травлю человека, которого вы даже не знаете, это тоже нормально, потому что выгодно вам?
Кэролайн покачала головой. Это безнадежно. Никто не может поколебать уверенность Мейды в своей добродетельности. Она сделала глубокий вдох. Надо вернуться к сути дела, к тому, что имеет значение:
– Предположим, вы расскажете мне со всеми подробностями, что должно произойти завтра на заседании комитета.
– Декан доложит о результатах своей беседы с профессором Фрателли, а декан, ведающий студентами, доложит о своем разговоре с тобой. Затем комитет решит, каким должно быть наказание.
– И о каком же наказании пойдет речь, Мейда? Вам наверняка это известно. Вы не отпустили бы своего друга из совета от телефона, пока он не ответил бы вам. В чем заключается наказание? Нам обоим предложат покинуть школу? Именно это состряпали вы и ваши друзья из совета?
Под конец голос Кэролайн задрожал. У Мейды хватило храбрости смотреть ей прямо в глаза, когда она ответила просто:
– Да.
Глава 28
Кэролайн перегнулась через стол с ярко голубой скатертью в ресторане «Раддиччо» и крепко сжала руку Дэниела:
– Я просто вне себя! Я чувствую себя одиннадцатилетней девчонкой, которая, по мнению некоторых взрослых, еще слишком глупа и неспособна понять, что ее изнасиловали. Надеюсь, что о некоторых вещах я знаю больше, чем кто-либо другой, и меня бесит, когда кое-кто убежден, что разбирается в них лучше меня.
– Кто это пытался сказать тебе, что я тебя изнасиловал? – Дэниел в ответ тоже крепко сжал ее руку. – Элфрида Франклин?
– Да. – Кэролайн внезапно схватила свободной рукой хлебную палочку и стала ее яростно грызть. Знаешь, декан Франклин моложе меня по меньшей мере на десять лет, но она сочла своим долгом объяснить мне, что ты заставил меня заняться с тобой сексом, пусть даже я и думала, что иду на это добровольно. По ее мнению, я неспособна постичь нашего изначального неравенства в этой ситуации. – Кэролайн покачала головой. – Мне нужно выпить вина. Я еще вся киплю.
– Что ты ей сказала? – улыбнулся Дэниел, нежно поглаживая указательным пальцем ее руку.
– Что мне не нужна помощь, когда я выбираю себе друзей, а если она мне и потребуется, то к ней я не обращусь. – Кэролайн нахмурилась. – Я пыталась объяснить ей, что действовала не по принуждению и что если я сегодня решу больше с тобой не встречаться, то ты не станешь давить на меня и требовать, чтобы я передумала.
– Ну… – неуверенно сказал Дэниел. – Сомневаюсь, чтобы я так просто взял и ушел. Пожалуй, разок-другой я все же постучался бы снова в твою дверь.
– Да, а я могла бы барабанить в твою. Здесь нет неравенства! Я могла бы закатить тебе сцену в твоем доме посреди ночи, если бы ты меня захотел бросить, но ты не преследуешь меня, а я не стараюсь выцарапать из тебя оценку. Это приводит меня в настоящее бешенство! – Кэролайн почувствовала спазм в желудке. – Я столько сил положила на учебу в твоем классе, а Элфрида Франклин считает, что для получения хорошей оценки мне надо было переспать с тобой! И тогда я взяла ее на пушку.
– Даже боюсь спорить, что ты сделала.
Дэниел знал, что Элфрида Франклин достаточно расчетлива, чтобы стоять на своем, не обращая внимания на слова Кэролайн. По мнению Элфриды, стоило пожертвовать отдельной личностью ради принципа. Если Кэролайн и Дэниела надлежит наказать за неофициальное общение друг с другом, хотя по отношению к таким зрелым людям это правило выглядит глупо, то пусть так и будет.
На факультетских собраниях, где в течение двух лет разрабатывали и утверждали эти правила, Элфрида четко определила свою позицию. Такое правило необходимо. Оно призвано уберечь юных, неопытных студентов от сексуальных хищников факультета, жертвами которых они могут пасть. С неизменным лицемерием Элфрида всегда добавляла, что говорит о хищниках, разумеется, чисто гипотетически. То, что в роли жертвы она представляла только представительницу женского пола, а в роли хищника – только мужчину, казалось Элфриде подтверждением реалистичности ее позиции, а не отражением ее феминистских убеждений.
– Я сказала ей, что расспрашивать меня, с кем я встречаюсь и чем мы с ним занимаемся, значит бесцеремонно вторгаться в мою личную жизнь. – Кэролайн подняла свой бокал с вином и, не сделав ни глотка, поставила его обратно. – А потом я сказала, что подам в суд на администрацию школы, если она попытается наказать меня за мое поведение.
Дэниел покачал головой. Проявляя ради нее несвойственное ему самому благоразумие, он не хотел и думать о всех тех неприятностях, расходах, гласности, с которыми придется столкнуться Кэролайн, исполни она когда-нибудь свою угрозу. Он сам дважды подумал бы, прежде чем бросить вызов грозной Элфриде Франклин, но Кэролайн, которая, как студентка, могла потерять значительно больше, сразу вступила в бой.
– Я восхищаюсь твоим мужеством. Но, думаю, ты могла бы не проявлять такую… непреклонность. – Он посмотрел на упрямую линию подбородка Кэролайн и решил повременить с благоразумными советами. – Что же сказала на это Элфрида?
– Прочитала лекцию на тему старого юридического правила «тяжкие преступления требуют сурового наказания». О том, что если они спустят это мне ввиду моего преклонного возраста, то не смогут выступить в защиту какой-нибудь молодой женщины, которая будет в ней нуждаться. Она сказала, что я окажу плохую услугу всем женщинам.
– Ты тоже так думаешь? – Дэниел испытывал двойственное чувство. Студенты не участвовали в обсуждении проведения такой политики, но на факультете устроили голосование, и это решение распространялось и на него. Он сам голосовал за это, помня о некоторых своих коллегах, заставлявших уйти из школы студенток, с которыми они имели любовную связь, когда это начинало грозить неприятностями. – Ты не считаешь, что кто-то, скажем, возраста Тессы, нуждается в защите собственной неопытности?
Некоторое время Кэролайн молчала, потом пожала плечами и грустно взглянула ему в глаза:
– Я не могу быть настолько беспристрастной. Я по-настоящему разозлилась, что за мной шпионят. Что декан юридической школы выслушивает самые гнусные и низкие сплетни, подхваченные на базаре, и реагирует на них, словно это данные под присягой свидетельские показания. Меня такие вещи приводят в бешенство! Что нас с тобой собираются судить, будто мы совершили какое-то преступление, что ты можешь потерять свое положение в университетских кругах и даже свою работу. Это неправильно, Дэниел. И меня не волнует, что подобная политика хороша по отношению к некоторым восемнадцатилетним девочкам. К черту ее, когда дело касается меня! И я чертовски возмущена!
– Успокойся, любимая, я на твоей стороне. – Дэниел взял ее за руку. Он еще не видел Кэролайн такой разъяренной. И эта ярость была вызвана принципиальным несогласием. Кэролайн готова была сразиться с деканом Гриерсоном, профессором Франклин и кем угодно, кто бы ни угрожал ее свободе поступать так, как она находит нужным. – Я считаю, что ты права, когда дело касается тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, это политика факультета. Я знал о ней. Я одобрял ее. По-моему, нечестно требовать теперь ее пересмотра только потому, что она ударила по мне, чего я даже представить не мог. – Он ухмыльнулся. – Одна мерка для всех, или, как мы говорим, одинаковый соус и для гусыни, и для гусака – вот один из основных принципов англо-американского законодательства.
– Скорее можно сказать, одинаковый соус и для гусыни, и для жеребца, – заметила Кэролайн. – Что общего между тобой и преподавателем, злоупотребляющим своей властью над студентками? Ты не какой-то там престарелый Дон-Жуан, которому, чтобы чувствовать себя мужчиной, необходимо соблазнить юную девушку.
– Благодарю. – Дэниел поднял свой бокал с вином, словно произнося иронический тост. – Всегда приятно узнать, что ты не считаешь меня исходящим слюной, любителем малолетних.
Кэролайн проигнорировала его попытку разрядить обстановку. Она была в бешенстве, но под ее яростью скрывался холодный ручеек страха. Она позволила вырваться наружу только ярости.
– Я не понимаю, почему нужно применять одно правило ко всем. Это что, страховой полис на все возможные случаи? Почему для защиты и Тессы и меня, предусмотрены одни и те же законы?
– Ты уже рассуждаешь как юрист, гнев просветляет твой разум.
«Он должен понять, – думала Кэролайн. – Он, конечно, поймет».
– Теперь я вижу, что ты будешь лучшей в своем классе, Каролина миа. Но не трать понапрасну время на столь бурное обсуждение этих вопросов со мной. – Дэниел криво усмехнулся. – Декан и совет – вот кого нам придется убеждать. Я почти уверен, что тебе ничто не грозит. Эта политика не предполагает наказания студентов.
– Но почему же! Нельзя не признать, что и мы выступаем иногда в роли преследователей. – Ярость Кэролайн еще не прошла. – Стоит ли защищать какого-нибудь юного жеребца, разбивающего сердце преподавательнице факультета!
– Не стоит. А также не стоит защищать тебя, разбившую мое сердце. – Он больше не улыбался.
– Это не предмет для шуток, Дэниел. Я никогда не разобью твое сердце, и ты это знаешь.
В голосе. Кэролайн не было ни тени сомнения.
Однако Дэниел далеко не разделял ее уверенности.
– Позволь мне взять руководство на себя. Ты не обязана поддакивать членам совета, но и не спорь с ними. Пусть себе думают, что я домогался тебя. Видит Бог, я именно это и делал. Я так желал тебя… – Он оборвал сам себя. Теперь было не время для этого. – Даже если тебя впрямую не накажут, школа может осложнить тебе жизнь: ты не получишь рекомендательных писем, тебе не предложат работу. Юристы не очень любят допускать в свою среду возмутителей спокойствия. Позволь мне взять все в свои руки, Кэролайн.
Она, нахмурясь, смотрела на него.
– Уж не собираешься ли ты принять мученический венец или сделать что-то в этом роде! Взять всю вину на себя и броситься на свою шпагу!
– В этом нет необходимости. Я просто скажу, что напрасно рассчитывал…
– Ни в коем случае! Ты не станешь уступать им, чтобы защитить меня. – Кэролайн отняла у него свою руку. – Даже не думай об этом, Дэниел. – Она помолчала, а потом заговорила уже спокойнее. – Ты хочешь, чтобы мы перестали встречаться…
– Нет! – Он прижал два пальца к ее губам. – Никогда. Но если бы это могло тебя защитить, дать гарантию, что ты закончишь юридическую школу, что ты не окажешься вновь объектом пересудов, то я бы так и поступил. Возможно, это наилучший выход из положения, любимая.
– Самый лучший выход – сказать правду и посоветовать им отправиться вместе со своими законами в преисподнюю. Если право на частную жизнь не просто слова, оно должно защищать любовные отношения. Я начинаю чувствовать себя Элоизой, или Джульеттой, или какой-нибудь другой разлученной с любимым женщиной, которой не позволили спокойно любить.
– Я просто вне себя! Я чувствую себя одиннадцатилетней девчонкой, которая, по мнению некоторых взрослых, еще слишком глупа и неспособна понять, что ее изнасиловали. Надеюсь, что о некоторых вещах я знаю больше, чем кто-либо другой, и меня бесит, когда кое-кто убежден, что разбирается в них лучше меня.
– Кто это пытался сказать тебе, что я тебя изнасиловал? – Дэниел в ответ тоже крепко сжал ее руку. – Элфрида Франклин?
– Да. – Кэролайн внезапно схватила свободной рукой хлебную палочку и стала ее яростно грызть. Знаешь, декан Франклин моложе меня по меньшей мере на десять лет, но она сочла своим долгом объяснить мне, что ты заставил меня заняться с тобой сексом, пусть даже я и думала, что иду на это добровольно. По ее мнению, я неспособна постичь нашего изначального неравенства в этой ситуации. – Кэролайн покачала головой. – Мне нужно выпить вина. Я еще вся киплю.
– Что ты ей сказала? – улыбнулся Дэниел, нежно поглаживая указательным пальцем ее руку.
– Что мне не нужна помощь, когда я выбираю себе друзей, а если она мне и потребуется, то к ней я не обращусь. – Кэролайн нахмурилась. – Я пыталась объяснить ей, что действовала не по принуждению и что если я сегодня решу больше с тобой не встречаться, то ты не станешь давить на меня и требовать, чтобы я передумала.
– Ну… – неуверенно сказал Дэниел. – Сомневаюсь, чтобы я так просто взял и ушел. Пожалуй, разок-другой я все же постучался бы снова в твою дверь.
– Да, а я могла бы барабанить в твою. Здесь нет неравенства! Я могла бы закатить тебе сцену в твоем доме посреди ночи, если бы ты меня захотел бросить, но ты не преследуешь меня, а я не стараюсь выцарапать из тебя оценку. Это приводит меня в настоящее бешенство! – Кэролайн почувствовала спазм в желудке. – Я столько сил положила на учебу в твоем классе, а Элфрида Франклин считает, что для получения хорошей оценки мне надо было переспать с тобой! И тогда я взяла ее на пушку.
– Даже боюсь спорить, что ты сделала.
Дэниел знал, что Элфрида Франклин достаточно расчетлива, чтобы стоять на своем, не обращая внимания на слова Кэролайн. По мнению Элфриды, стоило пожертвовать отдельной личностью ради принципа. Если Кэролайн и Дэниела надлежит наказать за неофициальное общение друг с другом, хотя по отношению к таким зрелым людям это правило выглядит глупо, то пусть так и будет.
На факультетских собраниях, где в течение двух лет разрабатывали и утверждали эти правила, Элфрида четко определила свою позицию. Такое правило необходимо. Оно призвано уберечь юных, неопытных студентов от сексуальных хищников факультета, жертвами которых они могут пасть. С неизменным лицемерием Элфрида всегда добавляла, что говорит о хищниках, разумеется, чисто гипотетически. То, что в роли жертвы она представляла только представительницу женского пола, а в роли хищника – только мужчину, казалось Элфриде подтверждением реалистичности ее позиции, а не отражением ее феминистских убеждений.
– Я сказала ей, что расспрашивать меня, с кем я встречаюсь и чем мы с ним занимаемся, значит бесцеремонно вторгаться в мою личную жизнь. – Кэролайн подняла свой бокал с вином и, не сделав ни глотка, поставила его обратно. – А потом я сказала, что подам в суд на администрацию школы, если она попытается наказать меня за мое поведение.
Дэниел покачал головой. Проявляя ради нее несвойственное ему самому благоразумие, он не хотел и думать о всех тех неприятностях, расходах, гласности, с которыми придется столкнуться Кэролайн, исполни она когда-нибудь свою угрозу. Он сам дважды подумал бы, прежде чем бросить вызов грозной Элфриде Франклин, но Кэролайн, которая, как студентка, могла потерять значительно больше, сразу вступила в бой.
– Я восхищаюсь твоим мужеством. Но, думаю, ты могла бы не проявлять такую… непреклонность. – Он посмотрел на упрямую линию подбородка Кэролайн и решил повременить с благоразумными советами. – Что же сказала на это Элфрида?
– Прочитала лекцию на тему старого юридического правила «тяжкие преступления требуют сурового наказания». О том, что если они спустят это мне ввиду моего преклонного возраста, то не смогут выступить в защиту какой-нибудь молодой женщины, которая будет в ней нуждаться. Она сказала, что я окажу плохую услугу всем женщинам.
– Ты тоже так думаешь? – Дэниел испытывал двойственное чувство. Студенты не участвовали в обсуждении проведения такой политики, но на факультете устроили голосование, и это решение распространялось и на него. Он сам голосовал за это, помня о некоторых своих коллегах, заставлявших уйти из школы студенток, с которыми они имели любовную связь, когда это начинало грозить неприятностями. – Ты не считаешь, что кто-то, скажем, возраста Тессы, нуждается в защите собственной неопытности?
Некоторое время Кэролайн молчала, потом пожала плечами и грустно взглянула ему в глаза:
– Я не могу быть настолько беспристрастной. Я по-настоящему разозлилась, что за мной шпионят. Что декан юридической школы выслушивает самые гнусные и низкие сплетни, подхваченные на базаре, и реагирует на них, словно это данные под присягой свидетельские показания. Меня такие вещи приводят в бешенство! Что нас с тобой собираются судить, будто мы совершили какое-то преступление, что ты можешь потерять свое положение в университетских кругах и даже свою работу. Это неправильно, Дэниел. И меня не волнует, что подобная политика хороша по отношению к некоторым восемнадцатилетним девочкам. К черту ее, когда дело касается меня! И я чертовски возмущена!
– Успокойся, любимая, я на твоей стороне. – Дэниел взял ее за руку. Он еще не видел Кэролайн такой разъяренной. И эта ярость была вызвана принципиальным несогласием. Кэролайн готова была сразиться с деканом Гриерсоном, профессором Франклин и кем угодно, кто бы ни угрожал ее свободе поступать так, как она находит нужным. – Я считаю, что ты права, когда дело касается тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, это политика факультета. Я знал о ней. Я одобрял ее. По-моему, нечестно требовать теперь ее пересмотра только потому, что она ударила по мне, чего я даже представить не мог. – Он ухмыльнулся. – Одна мерка для всех, или, как мы говорим, одинаковый соус и для гусыни, и для гусака – вот один из основных принципов англо-американского законодательства.
– Скорее можно сказать, одинаковый соус и для гусыни, и для жеребца, – заметила Кэролайн. – Что общего между тобой и преподавателем, злоупотребляющим своей властью над студентками? Ты не какой-то там престарелый Дон-Жуан, которому, чтобы чувствовать себя мужчиной, необходимо соблазнить юную девушку.
– Благодарю. – Дэниел поднял свой бокал с вином, словно произнося иронический тост. – Всегда приятно узнать, что ты не считаешь меня исходящим слюной, любителем малолетних.
Кэролайн проигнорировала его попытку разрядить обстановку. Она была в бешенстве, но под ее яростью скрывался холодный ручеек страха. Она позволила вырваться наружу только ярости.
– Я не понимаю, почему нужно применять одно правило ко всем. Это что, страховой полис на все возможные случаи? Почему для защиты и Тессы и меня, предусмотрены одни и те же законы?
– Ты уже рассуждаешь как юрист, гнев просветляет твой разум.
«Он должен понять, – думала Кэролайн. – Он, конечно, поймет».
– Теперь я вижу, что ты будешь лучшей в своем классе, Каролина миа. Но не трать понапрасну время на столь бурное обсуждение этих вопросов со мной. – Дэниел криво усмехнулся. – Декан и совет – вот кого нам придется убеждать. Я почти уверен, что тебе ничто не грозит. Эта политика не предполагает наказания студентов.
– Но почему же! Нельзя не признать, что и мы выступаем иногда в роли преследователей. – Ярость Кэролайн еще не прошла. – Стоит ли защищать какого-нибудь юного жеребца, разбивающего сердце преподавательнице факультета!
– Не стоит. А также не стоит защищать тебя, разбившую мое сердце. – Он больше не улыбался.
– Это не предмет для шуток, Дэниел. Я никогда не разобью твое сердце, и ты это знаешь.
В голосе. Кэролайн не было ни тени сомнения.
Однако Дэниел далеко не разделял ее уверенности.
– Позволь мне взять руководство на себя. Ты не обязана поддакивать членам совета, но и не спорь с ними. Пусть себе думают, что я домогался тебя. Видит Бог, я именно это и делал. Я так желал тебя… – Он оборвал сам себя. Теперь было не время для этого. – Даже если тебя впрямую не накажут, школа может осложнить тебе жизнь: ты не получишь рекомендательных писем, тебе не предложат работу. Юристы не очень любят допускать в свою среду возмутителей спокойствия. Позволь мне взять все в свои руки, Кэролайн.
Она, нахмурясь, смотрела на него.
– Уж не собираешься ли ты принять мученический венец или сделать что-то в этом роде! Взять всю вину на себя и броситься на свою шпагу!
– В этом нет необходимости. Я просто скажу, что напрасно рассчитывал…
– Ни в коем случае! Ты не станешь уступать им, чтобы защитить меня. – Кэролайн отняла у него свою руку. – Даже не думай об этом, Дэниел. – Она помолчала, а потом заговорила уже спокойнее. – Ты хочешь, чтобы мы перестали встречаться…
– Нет! – Он прижал два пальца к ее губам. – Никогда. Но если бы это могло тебя защитить, дать гарантию, что ты закончишь юридическую школу, что ты не окажешься вновь объектом пересудов, то я бы так и поступил. Возможно, это наилучший выход из положения, любимая.
– Самый лучший выход – сказать правду и посоветовать им отправиться вместе со своими законами в преисподнюю. Если право на частную жизнь не просто слова, оно должно защищать любовные отношения. Я начинаю чувствовать себя Элоизой, или Джульеттой, или какой-нибудь другой разлученной с любимым женщиной, которой не позволили спокойно любить.