– И какой вывод мы должны из всего этого сделать? – усмехнулся Скотт.
– Что Александр был безумцем. Вы только представьте, какая получалась путаница. Допустим, кто-то говорил: «Я еду в Александрию». – «В которую из семидесяти?» – спрашивали его. Чтобы как-то различать все эти города, люди стали давать им дополнительные наименования: «Александрия на Оксе», «Александрия на Герируде (Герат)»… И даже Троя при нем стала называться «Александрия-Троя». Думаю, единственная Александрия, сохранившаяся до наших дней, это Александрия в Египте. Знаете, мне даже захотелось перечитать Плутарха, «Сравнительные жизнеописания», биографию Александра.
Ресторан, в который привел их Наджибулла, пообещав угостить всем самым лучшим, что только есть в афганской кухне, был почти пуст. Только за одним из столов двое мужчин играли в нарды. На первый взгляд ресторан произвел на них далеко не лучшее впечатление. Помещение было мрачным, и чистота, по-видимому, не была основным пристрастием его хозяина. Да и меню не отличалось разнообразием. В качестве закуски предлагались «болани», пирожки с картошкой и кумином, и «аушак» – вареные шарики из теста также с кумином.
– Что такое кумин? – подозрительно спросил Торрес.
– Это растение из семейства камнеломковых, – поторопился объяснить Андре, желая блеснуть перед Анной своими познаниями.
– Это цветок, и довольно-таки ароматный, – уточнила Анна, бросив на Андре быстрый взгляд.
– Как у некоторых из женщин? – многозначительно спросил Торрес.
– Но он примитивный на вкус, как некоторые из мужчин, – с простодушным видом заметил Андре.
Торрес нахмурился. Наступило неловкое молчание. Но обстановка разрядилась, когда начали есть. Соус, кисловатый и пряный, придавал мясу, гарниром к которому служили вареные шарики, поистине божественный вкус. Пирожки не пользовались таким же успехом, но всем понравилось хрустящее тесто, из которого они были сделаны.
В качестве основного блюда Анна, Америку, Скотт и Торрес заказали «кабеле палав» – маленькие кусочки баранины с рисом, приправленным морковью, шафраном и сухими фруктами. Цвет у этого кушанья был ярким, вкус – изумительным. Андре и Наджибулла, которых нисколько не заботила проблема холестерина, ели традиционный «шиш-кебаб». По афганскому рецепту, на шампуре чередовались кусочки баранины и бараньего сала. Поджаренное таким образом мясо таяло во рту. Андре получил такое удовольствие, что спокойно перенес лекцию Бии о вреде нездоровой пиши. Сама она заказала тушеные баклажаны с помидорами, сдобренные чесночным соусом.
Вернувшись после ужина в гостиницу, Анна установила свой «ноутбук» на большом столе в холле и подключила его к телефону. Эта операция заняла минут пятнадцать. Администратор подозрительно следил за ее действиями, но ничего не сказал.
– А теперь посмотрим… – размышляла вслух Анна. – Ближайшая страна, в которой провайдер обеспечивает мне доступ, это Туркменистан… Ашхабад… номер… Готово.
Странное потрескивание, издаваемое компьютером, вызвало в воображении Америку образ извивающегося земляного червя. Если бы он мог издавать звуки, то они, наверное, были бы такими же. Америку недоверчиво относился к новейшим технологиям, в этом смысле он был последователем Хайдегерра.
– Вам нужен был Плутарх? Жизнеописание Александра? – спросила Анна, ища это произведение в списке, появившемся на ее мониторе. – Вот! Жизнеописание Александра в переводе Джона Драйдена! К сожалению, греческого оригинала здесь нет.
– Драйден – это замечательно! Он временами даже лучше, чем сам Плутарх, который не был таким уж выдающимся стилистом, – обрадовался Америку, предвкушая встречу с классиком, готовым материализоваться прямо у него на глазах.
– Теперь надо подождать несколько минут, – сказала Анна, нажимая на «Enter».
Америку не отрывал взгляд от монитора.
– Все, профессор! Вот ваш Плутарх.
– Где?
– На моем жестком диске. Теперь вы можете читать его на мониторе.
– На мониторе? – Америку был явно разочарован. – Вообще-то я предпочитаю печатный вариант.
– К сожалению, у меня нет с собой принтера…
– Что ж, и на том спасибо, – грустно молвил профессор и отправился к себе.
– Мне кажется, он не разделяет ваших восторгов по поводу этих машин, – заметил Скотт, устроившийся неподалеку в кресле с сигарой, – и я с ним совершенно согласен. Ни один компьютер не сможет заменить книгу. Кажется, Эдмунд Уилсон испытывал чувственную страсть к книгам? Может быть, и наш профессор таков. К тому же, компьютер не будешь читать в постели, даже такой маленький, как у вас.
– Я тоже люблю хорошие издания. Но в чрезвычайных обстоятельствах, когда нужно достать текст в такой дыре, как здесь, нет ничего лучше Интернета.
– Возможно, но для некоторых людей недостаточно только получить доступ к тексту, иметь только электронную версию какой-нибудь книги, если нельзя ее потрогать!
– Но он хотел Плутарха, и я предоставила ему Плутарха.
– Вы его только раздразнили и поступили жестоко… Пообещали ему Плутарха и тут же отняли.
– Он вправду обиделся. Мне жаль. Он забавный. Такой… зрелый мужчина, а порой – как ребенок. Обиделся чуть не до слез.
– Еще бы. Вы поманили его, обнадежили и тут же лишили надежды. Как и меня, между прочим. Какой-то поэт сказал, что его не интересуют женщины, которыми он не может обладать. Тут то же самое.
– Ну вам-то нечего жаловаться. Вам я ничего не обещала. А старика надо бы утешить, – прибавила она с легкой улыбкой.
– Не переусердствуйте, а то сделаете его еще более несчастным.
– Да, капитан, мы похитили какой-то древний текст вместе с переводом. Но… там сам черт ногу сломит – ничего не поймешь! Совершенно смутные указания, типа: иди туда, не знаю куда.
– Ничего, что-нибудь придумаем. Надо будет захватить кого-то из их людей. Наверняка они в этом тексте уже разобрались. Главное, мы знаем, что экспедиция эта затеяна не из пустого научного любопытства. Они ищут конкретный объект, и этот объект явно сулит нам немалый куш.
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
– Что Александр был безумцем. Вы только представьте, какая получалась путаница. Допустим, кто-то говорил: «Я еду в Александрию». – «В которую из семидесяти?» – спрашивали его. Чтобы как-то различать все эти города, люди стали давать им дополнительные наименования: «Александрия на Оксе», «Александрия на Герируде (Герат)»… И даже Троя при нем стала называться «Александрия-Троя». Думаю, единственная Александрия, сохранившаяся до наших дней, это Александрия в Египте. Знаете, мне даже захотелось перечитать Плутарха, «Сравнительные жизнеописания», биографию Александра.
Ресторан, в который привел их Наджибулла, пообещав угостить всем самым лучшим, что только есть в афганской кухне, был почти пуст. Только за одним из столов двое мужчин играли в нарды. На первый взгляд ресторан произвел на них далеко не лучшее впечатление. Помещение было мрачным, и чистота, по-видимому, не была основным пристрастием его хозяина. Да и меню не отличалось разнообразием. В качестве закуски предлагались «болани», пирожки с картошкой и кумином, и «аушак» – вареные шарики из теста также с кумином.
– Что такое кумин? – подозрительно спросил Торрес.
– Это растение из семейства камнеломковых, – поторопился объяснить Андре, желая блеснуть перед Анной своими познаниями.
– Это цветок, и довольно-таки ароматный, – уточнила Анна, бросив на Андре быстрый взгляд.
– Как у некоторых из женщин? – многозначительно спросил Торрес.
– Но он примитивный на вкус, как некоторые из мужчин, – с простодушным видом заметил Андре.
Торрес нахмурился. Наступило неловкое молчание. Но обстановка разрядилась, когда начали есть. Соус, кисловатый и пряный, придавал мясу, гарниром к которому служили вареные шарики, поистине божественный вкус. Пирожки не пользовались таким же успехом, но всем понравилось хрустящее тесто, из которого они были сделаны.
В качестве основного блюда Анна, Америку, Скотт и Торрес заказали «кабеле палав» – маленькие кусочки баранины с рисом, приправленным морковью, шафраном и сухими фруктами. Цвет у этого кушанья был ярким, вкус – изумительным. Андре и Наджибулла, которых нисколько не заботила проблема холестерина, ели традиционный «шиш-кебаб». По афганскому рецепту, на шампуре чередовались кусочки баранины и бараньего сала. Поджаренное таким образом мясо таяло во рту. Андре получил такое удовольствие, что спокойно перенес лекцию Бии о вреде нездоровой пиши. Сама она заказала тушеные баклажаны с помидорами, сдобренные чесночным соусом.
Вернувшись после ужина в гостиницу, Анна установила свой «ноутбук» на большом столе в холле и подключила его к телефону. Эта операция заняла минут пятнадцать. Администратор подозрительно следил за ее действиями, но ничего не сказал.
– А теперь посмотрим… – размышляла вслух Анна. – Ближайшая страна, в которой провайдер обеспечивает мне доступ, это Туркменистан… Ашхабад… номер… Готово.
Странное потрескивание, издаваемое компьютером, вызвало в воображении Америку образ извивающегося земляного червя. Если бы он мог издавать звуки, то они, наверное, были бы такими же. Америку недоверчиво относился к новейшим технологиям, в этом смысле он был последователем Хайдегерра.
– Вам нужен был Плутарх? Жизнеописание Александра? – спросила Анна, ища это произведение в списке, появившемся на ее мониторе. – Вот! Жизнеописание Александра в переводе Джона Драйдена! К сожалению, греческого оригинала здесь нет.
– Драйден – это замечательно! Он временами даже лучше, чем сам Плутарх, который не был таким уж выдающимся стилистом, – обрадовался Америку, предвкушая встречу с классиком, готовым материализоваться прямо у него на глазах.
– Теперь надо подождать несколько минут, – сказала Анна, нажимая на «Enter».
Америку не отрывал взгляд от монитора.
– Все, профессор! Вот ваш Плутарх.
– Где?
– На моем жестком диске. Теперь вы можете читать его на мониторе.
– На мониторе? – Америку был явно разочарован. – Вообще-то я предпочитаю печатный вариант.
– К сожалению, у меня нет с собой принтера…
– Что ж, и на том спасибо, – грустно молвил профессор и отправился к себе.
– Мне кажется, он не разделяет ваших восторгов по поводу этих машин, – заметил Скотт, устроившийся неподалеку в кресле с сигарой, – и я с ним совершенно согласен. Ни один компьютер не сможет заменить книгу. Кажется, Эдмунд Уилсон испытывал чувственную страсть к книгам? Может быть, и наш профессор таков. К тому же, компьютер не будешь читать в постели, даже такой маленький, как у вас.
– Я тоже люблю хорошие издания. Но в чрезвычайных обстоятельствах, когда нужно достать текст в такой дыре, как здесь, нет ничего лучше Интернета.
– Возможно, но для некоторых людей недостаточно только получить доступ к тексту, иметь только электронную версию какой-нибудь книги, если нельзя ее потрогать!
– Но он хотел Плутарха, и я предоставила ему Плутарха.
– Вы его только раздразнили и поступили жестоко… Пообещали ему Плутарха и тут же отняли.
– Он вправду обиделся. Мне жаль. Он забавный. Такой… зрелый мужчина, а порой – как ребенок. Обиделся чуть не до слез.
– Еще бы. Вы поманили его, обнадежили и тут же лишили надежды. Как и меня, между прочим. Какой-то поэт сказал, что его не интересуют женщины, которыми он не может обладать. Тут то же самое.
– Ну вам-то нечего жаловаться. Вам я ничего не обещала. А старика надо бы утешить, – прибавила она с легкой улыбкой.
– Не переусердствуйте, а то сделаете его еще более несчастным.
* * *
– Ну что, Павел Вячеславович, как наши дела? Вы добыли их карту или что там у них?– Да, капитан, мы похитили какой-то древний текст вместе с переводом. Но… там сам черт ногу сломит – ничего не поймешь! Совершенно смутные указания, типа: иди туда, не знаю куда.
– Ничего, что-нибудь придумаем. Надо будет захватить кого-то из их людей. Наверняка они в этом тексте уже разобрались. Главное, мы знаем, что экспедиция эта затеяна не из пустого научного любопытства. Они ищут конкретный объект, и этот объект явно сулит нам немалый куш.
Глава двенадцатая
– Истоки Окса, или Амударьи, находятся в нескольких километрах к югу отсюда, вон в тех горах. Согласно манускрипту и если наши предположения верны, сейчас нам нужно найти второй исток, несущий мутные воды. В том месте, где сливаются оба истока, должен быть минарет или что-то в этом роде. От него мы и направимся на поиски нашего сокровища, – изрекла Бия решительным тоном.
– Но этот манускрипт написан много веков назад. С тех пор русло реки могло измениться, – возразил Скотт.
– Да. Поэтому мы пройдем по реке от самого ее начала и будем тщательно исследовать всю близлежащую местность.
– А почему бы нам не воспользоваться вертолетом? Это бы существенно облегчило нашу задачу.
– Дело в том, что в Афганистане еще осталось много ракет «Стингер», в свое время подаренных ЦРУ. Говорят даже, что именно благодаря этим портативным ракетам «земля-воздух» удалось заставить уйти отсюда советские войска.
– Значит, мы должны обойти все эти места пешком?
– Не все. Ориентируясь по спутниковым фотографиям, мы выберем только самые перспективные пункты. И начнем работу с них. Если повезет, справимся быстро.
Поиски, однако, затянулись. Члены экспедиции добросовестно изучали участок за участком по течению реки, и этой однообразной и скучной работе, казалось, не будет конца.
– Я, кажется, что-то нашел! – крикнул Скотт, очищая своей кистью археолога какой-то обломок камня. – Идите скорей сюда!
– Что это? – спросила, подойдя, Бия.
– Еще не знаю, но следы на этом камне явно не природного происхождения. Он, без всякого сомнения, обработан человеком. Раскопки надо вести здесь.
Началась работа по извлечению, очистке и классификации найденных объектов.
– Ну как, Скотт? Это развалины нужного нам минарета? Да или нет? – то и дело допытывалась Бия. – Если да, то я должна принять меры.
– Откровенно говоря, я не уверен. Могу лишь сказать, что перед нами постройка средних или больших размеров. Возможно, она служила мечетью и здесь был минарет. Но чтобы это окончательно выяснить, надо работать несколько месяцев и иметь более многочисленную команду.
– Проклятье! Мы не можем торчать тут несколько месяцев! – расстроено воскликнула Бия.
– А если предположить, что это и есть тот самый минарет и следовать инструкциям, изложенным в манускрипте? – предложила Анна. – Тогда в худшем случае мы просто ничего не найдем.
– Я уже думала об этом, – ответила Бия. – Нет, мы не можем так рисковать. Нужно убедиться, что перед нами именно тот минарет, о котором говорится в манускрипте.
– Дайте мне еще три дня! – попросил Скотт. – Потом мы примем решение. Сегодня мы изучим очередную порцию камней, и может быть, нам повезет.
К всеобщей радости, надежды археолога оправдались – в новой партии камней они обнаружили глиняные таблички с какими-то знаками. Расшифровку их поручили Америку.
– Очень любопытно! Я бы даже сказал, поразительно… – озадаченно бормотал тот. – Это клинопись… еще не знаю, какая. Мне нужно время для расшифровки… будет нелегко… у меня с собой мало справочного материала… я не ожидал найти здесь клинопись. Однако – за работу!
В течение двух дней с профессором невозможно было общаться. Он не выходил из своей палатки и ни с кем не разговаривал. Он даже почти не прикасался к пище, которую ему оставляли у входа в палатку.
Утром третьего дня, когда участники экспедиции завтракали, Анна решила сама отнести еду ученому.
– Иначе мы будем иметь вместо упитанного профессора истощенную мумию, – пояснила она, улыбаясь.
– Что-то прежде у некоторых не замечалось такой трогательной заботливости, – съязвил Андре. – Но уверен: это бесполезно. Ничто не в силах оторвать профессора от его любимых текстов.
– Посмотрим, – с вызовом посмотрела на него красавица.
Завтрак подошел к концу, а Анна все не возвращалась. Андре заметно нервничал. Скотт посмеивался.
«Вот упрямая, – ворчал Андре про себя. – Наверное, кормит профессора силком, с ложечки, лишь бы утереть мне нос. А может быть, не только кормит?… Дьявол! Она сводит меня с ума! Кончится тем, что я ее изнасилую. До сих пор я понять не мог насильников: ведь женщины сами ждут, чтобы их соблазнили и затащили в кровать, – но теперь вполне их понимаю… Однако… это уже черт знает что такое!»
К полудню он не выдержал и, делая вид, будто прогуливается без всякой цели, приблизился к палатке лингвиста, стоящей на отшибе. Тихо. Ни звука не доносилось изнутри.
Погуляв еще немного и убедившись, что поблизости никого нет, Андре вплотную подступил к палетке с тыльной ее стороны. Сетчатое окошко было затянуто поверх тканью. Андре слегка распустил «молнию» и заглянул в приоткрывшуюся щель.
Сперва он мало что увидел в голубоватых сумерках. Потом различил широкую рыхлую спину профессора, распростертую на разостланном на земле спальном мешке. Головы ученого не было видно, потому что… потому что ее закрывали изящные женские ноги. Да, так оно и было: голова Америку потерялась между согнутых в коленях и слегка разведенных женских ног.
Анна лежала перед профессором и ритмично приподнимала вверх живот. Пальцами рук она пощипывала (или покручивала) соски на своих напряженных, прямо-таки вздувшихся грудях.
Рука Андре, придерживающая край ткани, заметно дрожала. Он задыхался, но не в силах был отвести взгляд от этой сцены. Он еще никогда не видел Анну голой так отчетливо, в такой бесстыдной позе… Жгучая мука, ярость, страсть, возбуждение – все смешалось в нем, и он едва сдержался, чтобы не разорвать эту тонкую материю, не броситься внутрь, отшвырнуть это бесформенное туловище и самому припасть губами к столь желанному источнику сладости и разврата.
Вот Анна запрокинула голову, выгнулась, сотрясая руками свои груди, прямо-таки терзая их, и замычала сквозь сжатые зубы. И в тот же миг словно какая-то могучая, неведомая сила затрясла ее столь бешено, что даже широкое распластавшееся тело Америку заколыхалось. Женщина выгнулась еще сильнее, ноги ее с силой сжали голову трудолюбивого профессора…
Уже ничего не соображая, Андре схватился рукой за пах, и тотчас острая молния сладостного блаженства пронзила его; он ощутил, как горячая влага растекается по его животу и ногам.
Анна между тем обессиленно опала, уронила руки и во всю ширь раскинула бедра.
Андре же показалось, что еще никогда в жизни он не испытывал столь пронизывающего, огненного, неземного и – увы – столь краткого наслаждения. Он стоял, покрытый испариной, колени его подрагивали. Он с трудом сдвинул ноги с места и поплелся прочь, пошатываясь, ошеломленный, растерянный, с какой-то жалкой, застывшей на лице улыбкой.
Ближе к вечеру Америку вышел из палатки. У него был вид победителя.
– Кое-что я выяснил, – профессор откашлялся. – Может быть, я не совсем правильно что-то понял, но вывод, к которому я пришел, просто… невероятный. Да, именно невероятный.
– Что же вы такое открыли, интересно? – ядовито спросил Андре. – Уж не то ли, что пытаются открыть все мужчины?
Америку не понял или сделал вид, будто не понимает этих намеков.
– Текст написан на аккадском языке, в этом можно не сомневаться.
– Язык нас не интересует, профессор, – нетерпеливо перебила его Бия. – Это минарет?
– Минарет? Нет, о минарете речь не идет. Я знаю, вы будете надо мной смеяться, но… это публичный дом. Самый настоящий! С прейскурантом цен и всем, что положено. Он назывался Дом Иджби.
– Не может быть! – возмутилась Бия.
– Я сначала сказал себе то же самое и перепроверил все три раза. Либо перед нами какой-то особый диалект аккадского языка, абсолютно непереводимый, что представляется мне маловероятным, либо мы действительно раскопали публичный дом.
– Меня это ничуть не удивляет, – сказал Андре. – Я всегда был уверен, что смысл перевода напрямую зависит от эмоционального состояния переводчика.
– Разве в те времена были публичные дома? – не могла успокоиться Бия. – О какой, собственно, эпохе идет речь?
– На первый вопрос следует ответить положительно. Дома терпимости существовали с самых древнейших времен. Это факт известный. На второй вопрос ответить сложнее. Текст на аккадском языке мог появиться между третьим тысячелетием и шестью веками до новой эры. Но поскольку перед нами вавилонский диалект, а не ассирийский, то, скорее всего, это интервал от двух тысяч до шестисот лет до новой эры. В те далекие времена аккадский в его вавилонском варианте был своего рода «Лингва-франка», распространенным языком широкого…
– Но что там написано? – прервал его Скотт. – Почему вы решили, что мы откопали именно… это заведение?
– Об этом говорят тексты. Данные таблички являются своеобразной рекламой. Вот, послушайте перевод, который мне удалось сделать:
«Добро пожаловать в Дом Иджби
Забудь все печали
Вкуси сладость земную
Под покровительством
Великой богини любви
Добро пожаловать в дом Иджби
Где женщины
Легко доступны
Берешь одну иль сразу три
Соразмерно силе своей и кошельку».
Потом там приводится гимн, восхваляющий Иштар, вавилонскую богиню любви.
Все пораженно молчали.
– Проклятье! – выругался Торрес. – Впечатление, будто кто-то над нами издевается!
– У вас, профессор, такой счастливый вид, – заметил Андре, – что создается впечатление, будто вы в этом доме уже побывали. И как вам жрицы любви? Или она была в единственном числе, но стоила трех?
Америку смутился на этот раз, покосился на Анну и беспомощно захлопал белесыми ресницами.
– Я сам не поверил в то, что перевел, – пробормотал он через какое-то время. – В связи с этим я проделал определенную работу и выяснил, что вавилонские храмы тоже в некоторой степени выполняли роль публичных домов. Начиная где-то с двухтысячного года до нашей эры, служители храмов получали доход, ссуживая деньги под процент. А оборотные средства они добывали благодаря весьма распространенному в те времена явлению – священной проституции. Вот, послушайте, я выбрал отрывок из Геродота на эту тему: «А теперь рассмотрим один позорный вавилонский обычай. Каждая женщина их страны раз в жизни, обычно до замужества, должна соединиться с чужим мужчиной в храме Афродиты, как Геродот называет Иштар. Когда женщина сидит там, вблизи храма, она, чтобы вернуться домой, должна дождаться, чтобы какой-нибудь чужой мужчина бросил ей на колени деньги и соединился с ней внутри храма. Каждый дает столько денег, сколько захочет и женщина не вправе отказать мужчине, потому что эти деньги священны. Женщина, естественно, не брала их себе, а отдавала в храм. Красивые женщины быстро возвращались домой, а некрасивым приходилось оставаться там много времени, чтобы соблюсти этот закон. Некоторые остаются там три или четыре года».
– Четыре года! Это какой же надо быть уродиной! – усмехнулся Андре. – Нашим женщинам это бы не грозило.
Он живо представил себе картину из вавилонской жизни. Что ж, ему бы этот обычай понравился.
– Хорошо, и что же нам теперь делать? В манускрипте есть хоть слово про публичный дом? – спросила Бия.
– Нет, но… – начал было Америку.
– То, что здесь когда-то было такое… учреждение, не исключает, что потом здесь мог возникнуть минарет, – пояснил Скотт. – В древности часто использовали старые постройки для новых целей.
– Тем более – близкие по своим функциональным особенностям, – хмыкнул Андре.
– Итак, мы не сдвинулись с места, – подвела итог Бия.
– Но мы совершили важное археологическое открытие, моя дорогая, которое будет оценено по достоинству, – утешил ее Америку.
– Боюсь, что нет. Эти таблички мы с собой не потащим. Не забывайте, что мы в Афганистане, в обстановке гражданской войны.
– Но это… преступление!..
– Не первое и не последнее из совершенных здесь.
– А вы что, предлагаете позвать талибов и объявить: «Смотрите, какое мы обнаружили чудо!» – вновь поддел профессора Андре. – Вот уж они обрадуются!
– Давайте вернемся к тому, что нас интересует, – прервала их спор Анна. – Мы ведь так и не знаем, нашли мы нужный нам минарет или не нашли.
– Я полагаю, что нам ничего не остается, кроме как считать эти руины тем самым минаретом и двигаться от него, согласно вашему древнему путеводителю, – заключил Скотт.
– Но этот манускрипт написан много веков назад. С тех пор русло реки могло измениться, – возразил Скотт.
– Да. Поэтому мы пройдем по реке от самого ее начала и будем тщательно исследовать всю близлежащую местность.
– А почему бы нам не воспользоваться вертолетом? Это бы существенно облегчило нашу задачу.
– Дело в том, что в Афганистане еще осталось много ракет «Стингер», в свое время подаренных ЦРУ. Говорят даже, что именно благодаря этим портативным ракетам «земля-воздух» удалось заставить уйти отсюда советские войска.
– Значит, мы должны обойти все эти места пешком?
– Не все. Ориентируясь по спутниковым фотографиям, мы выберем только самые перспективные пункты. И начнем работу с них. Если повезет, справимся быстро.
Поиски, однако, затянулись. Члены экспедиции добросовестно изучали участок за участком по течению реки, и этой однообразной и скучной работе, казалось, не будет конца.
– Я, кажется, что-то нашел! – крикнул Скотт, очищая своей кистью археолога какой-то обломок камня. – Идите скорей сюда!
– Что это? – спросила, подойдя, Бия.
– Еще не знаю, но следы на этом камне явно не природного происхождения. Он, без всякого сомнения, обработан человеком. Раскопки надо вести здесь.
Началась работа по извлечению, очистке и классификации найденных объектов.
– Ну как, Скотт? Это развалины нужного нам минарета? Да или нет? – то и дело допытывалась Бия. – Если да, то я должна принять меры.
– Откровенно говоря, я не уверен. Могу лишь сказать, что перед нами постройка средних или больших размеров. Возможно, она служила мечетью и здесь был минарет. Но чтобы это окончательно выяснить, надо работать несколько месяцев и иметь более многочисленную команду.
– Проклятье! Мы не можем торчать тут несколько месяцев! – расстроено воскликнула Бия.
– А если предположить, что это и есть тот самый минарет и следовать инструкциям, изложенным в манускрипте? – предложила Анна. – Тогда в худшем случае мы просто ничего не найдем.
– Я уже думала об этом, – ответила Бия. – Нет, мы не можем так рисковать. Нужно убедиться, что перед нами именно тот минарет, о котором говорится в манускрипте.
– Дайте мне еще три дня! – попросил Скотт. – Потом мы примем решение. Сегодня мы изучим очередную порцию камней, и может быть, нам повезет.
К всеобщей радости, надежды археолога оправдались – в новой партии камней они обнаружили глиняные таблички с какими-то знаками. Расшифровку их поручили Америку.
– Очень любопытно! Я бы даже сказал, поразительно… – озадаченно бормотал тот. – Это клинопись… еще не знаю, какая. Мне нужно время для расшифровки… будет нелегко… у меня с собой мало справочного материала… я не ожидал найти здесь клинопись. Однако – за работу!
В течение двух дней с профессором невозможно было общаться. Он не выходил из своей палатки и ни с кем не разговаривал. Он даже почти не прикасался к пище, которую ему оставляли у входа в палатку.
Утром третьего дня, когда участники экспедиции завтракали, Анна решила сама отнести еду ученому.
– Иначе мы будем иметь вместо упитанного профессора истощенную мумию, – пояснила она, улыбаясь.
– Что-то прежде у некоторых не замечалось такой трогательной заботливости, – съязвил Андре. – Но уверен: это бесполезно. Ничто не в силах оторвать профессора от его любимых текстов.
– Посмотрим, – с вызовом посмотрела на него красавица.
Завтрак подошел к концу, а Анна все не возвращалась. Андре заметно нервничал. Скотт посмеивался.
«Вот упрямая, – ворчал Андре про себя. – Наверное, кормит профессора силком, с ложечки, лишь бы утереть мне нос. А может быть, не только кормит?… Дьявол! Она сводит меня с ума! Кончится тем, что я ее изнасилую. До сих пор я понять не мог насильников: ведь женщины сами ждут, чтобы их соблазнили и затащили в кровать, – но теперь вполне их понимаю… Однако… это уже черт знает что такое!»
К полудню он не выдержал и, делая вид, будто прогуливается без всякой цели, приблизился к палатке лингвиста, стоящей на отшибе. Тихо. Ни звука не доносилось изнутри.
Погуляв еще немного и убедившись, что поблизости никого нет, Андре вплотную подступил к палетке с тыльной ее стороны. Сетчатое окошко было затянуто поверх тканью. Андре слегка распустил «молнию» и заглянул в приоткрывшуюся щель.
Сперва он мало что увидел в голубоватых сумерках. Потом различил широкую рыхлую спину профессора, распростертую на разостланном на земле спальном мешке. Головы ученого не было видно, потому что… потому что ее закрывали изящные женские ноги. Да, так оно и было: голова Америку потерялась между согнутых в коленях и слегка разведенных женских ног.
Анна лежала перед профессором и ритмично приподнимала вверх живот. Пальцами рук она пощипывала (или покручивала) соски на своих напряженных, прямо-таки вздувшихся грудях.
Рука Андре, придерживающая край ткани, заметно дрожала. Он задыхался, но не в силах был отвести взгляд от этой сцены. Он еще никогда не видел Анну голой так отчетливо, в такой бесстыдной позе… Жгучая мука, ярость, страсть, возбуждение – все смешалось в нем, и он едва сдержался, чтобы не разорвать эту тонкую материю, не броситься внутрь, отшвырнуть это бесформенное туловище и самому припасть губами к столь желанному источнику сладости и разврата.
Вот Анна запрокинула голову, выгнулась, сотрясая руками свои груди, прямо-таки терзая их, и замычала сквозь сжатые зубы. И в тот же миг словно какая-то могучая, неведомая сила затрясла ее столь бешено, что даже широкое распластавшееся тело Америку заколыхалось. Женщина выгнулась еще сильнее, ноги ее с силой сжали голову трудолюбивого профессора…
Уже ничего не соображая, Андре схватился рукой за пах, и тотчас острая молния сладостного блаженства пронзила его; он ощутил, как горячая влага растекается по его животу и ногам.
Анна между тем обессиленно опала, уронила руки и во всю ширь раскинула бедра.
Андре же показалось, что еще никогда в жизни он не испытывал столь пронизывающего, огненного, неземного и – увы – столь краткого наслаждения. Он стоял, покрытый испариной, колени его подрагивали. Он с трудом сдвинул ноги с места и поплелся прочь, пошатываясь, ошеломленный, растерянный, с какой-то жалкой, застывшей на лице улыбкой.
Ближе к вечеру Америку вышел из палатки. У него был вид победителя.
– Кое-что я выяснил, – профессор откашлялся. – Может быть, я не совсем правильно что-то понял, но вывод, к которому я пришел, просто… невероятный. Да, именно невероятный.
– Что же вы такое открыли, интересно? – ядовито спросил Андре. – Уж не то ли, что пытаются открыть все мужчины?
Америку не понял или сделал вид, будто не понимает этих намеков.
– Текст написан на аккадском языке, в этом можно не сомневаться.
– Язык нас не интересует, профессор, – нетерпеливо перебила его Бия. – Это минарет?
– Минарет? Нет, о минарете речь не идет. Я знаю, вы будете надо мной смеяться, но… это публичный дом. Самый настоящий! С прейскурантом цен и всем, что положено. Он назывался Дом Иджби.
– Не может быть! – возмутилась Бия.
– Я сначала сказал себе то же самое и перепроверил все три раза. Либо перед нами какой-то особый диалект аккадского языка, абсолютно непереводимый, что представляется мне маловероятным, либо мы действительно раскопали публичный дом.
– Меня это ничуть не удивляет, – сказал Андре. – Я всегда был уверен, что смысл перевода напрямую зависит от эмоционального состояния переводчика.
– Разве в те времена были публичные дома? – не могла успокоиться Бия. – О какой, собственно, эпохе идет речь?
– На первый вопрос следует ответить положительно. Дома терпимости существовали с самых древнейших времен. Это факт известный. На второй вопрос ответить сложнее. Текст на аккадском языке мог появиться между третьим тысячелетием и шестью веками до новой эры. Но поскольку перед нами вавилонский диалект, а не ассирийский, то, скорее всего, это интервал от двух тысяч до шестисот лет до новой эры. В те далекие времена аккадский в его вавилонском варианте был своего рода «Лингва-франка», распространенным языком широкого…
– Но что там написано? – прервал его Скотт. – Почему вы решили, что мы откопали именно… это заведение?
– Об этом говорят тексты. Данные таблички являются своеобразной рекламой. Вот, послушайте перевод, который мне удалось сделать:
«Добро пожаловать в Дом Иджби
Забудь все печали
Вкуси сладость земную
Под покровительством
Великой богини любви
Добро пожаловать в дом Иджби
Где женщины
Легко доступны
Берешь одну иль сразу три
Соразмерно силе своей и кошельку».
Потом там приводится гимн, восхваляющий Иштар, вавилонскую богиню любви.
Все пораженно молчали.
– Проклятье! – выругался Торрес. – Впечатление, будто кто-то над нами издевается!
– У вас, профессор, такой счастливый вид, – заметил Андре, – что создается впечатление, будто вы в этом доме уже побывали. И как вам жрицы любви? Или она была в единственном числе, но стоила трех?
Америку смутился на этот раз, покосился на Анну и беспомощно захлопал белесыми ресницами.
– Я сам не поверил в то, что перевел, – пробормотал он через какое-то время. – В связи с этим я проделал определенную работу и выяснил, что вавилонские храмы тоже в некоторой степени выполняли роль публичных домов. Начиная где-то с двухтысячного года до нашей эры, служители храмов получали доход, ссуживая деньги под процент. А оборотные средства они добывали благодаря весьма распространенному в те времена явлению – священной проституции. Вот, послушайте, я выбрал отрывок из Геродота на эту тему: «А теперь рассмотрим один позорный вавилонский обычай. Каждая женщина их страны раз в жизни, обычно до замужества, должна соединиться с чужим мужчиной в храме Афродиты, как Геродот называет Иштар. Когда женщина сидит там, вблизи храма, она, чтобы вернуться домой, должна дождаться, чтобы какой-нибудь чужой мужчина бросил ей на колени деньги и соединился с ней внутри храма. Каждый дает столько денег, сколько захочет и женщина не вправе отказать мужчине, потому что эти деньги священны. Женщина, естественно, не брала их себе, а отдавала в храм. Красивые женщины быстро возвращались домой, а некрасивым приходилось оставаться там много времени, чтобы соблюсти этот закон. Некоторые остаются там три или четыре года».
– Четыре года! Это какой же надо быть уродиной! – усмехнулся Андре. – Нашим женщинам это бы не грозило.
Он живо представил себе картину из вавилонской жизни. Что ж, ему бы этот обычай понравился.
– Хорошо, и что же нам теперь делать? В манускрипте есть хоть слово про публичный дом? – спросила Бия.
– Нет, но… – начал было Америку.
– То, что здесь когда-то было такое… учреждение, не исключает, что потом здесь мог возникнуть минарет, – пояснил Скотт. – В древности часто использовали старые постройки для новых целей.
– Тем более – близкие по своим функциональным особенностям, – хмыкнул Андре.
– Итак, мы не сдвинулись с места, – подвела итог Бия.
– Но мы совершили важное археологическое открытие, моя дорогая, которое будет оценено по достоинству, – утешил ее Америку.
– Боюсь, что нет. Эти таблички мы с собой не потащим. Не забывайте, что мы в Афганистане, в обстановке гражданской войны.
– Но это… преступление!..
– Не первое и не последнее из совершенных здесь.
– А вы что, предлагаете позвать талибов и объявить: «Смотрите, какое мы обнаружили чудо!» – вновь поддел профессора Андре. – Вот уж они обрадуются!
– Давайте вернемся к тому, что нас интересует, – прервала их спор Анна. – Мы ведь так и не знаем, нашли мы нужный нам минарет или не нашли.
– Я полагаю, что нам ничего не остается, кроме как считать эти руины тем самым минаретом и двигаться от него, согласно вашему древнему путеводителю, – заключил Скотт.
Глава тринадцатая
После той единственной ночи, проведенной с Анной, Скотт испытывал двойственное чувство: постоянную тягу к ней, жгучее желание хотя бы еще раз насладиться с этой бесподобной женщиной, и – отталкивание, презрение к себе и к ней. Ведь он всегда стремился к чему-то более серьезному, мечтал связать свою жизнь с женщиной на прочной основе – в первую очередь на взаимной любви. А в отношениях с Анной любовью и не пахло – скорее, это была телесная страсть, утоление безумного сексуального голода.
В последнее время он сблизился с Бией. Сначала ему просто хотелось поддержать ее в этих утомительных поисках, а потом стало казаться, что он увлечен этой женщиной и что его чувство не безответно.
Сейчас он отправился к ней, чтобы пригласить позагорать на зимнем солнце.
– Нет, Скотт, спасибо! Я лучше останусь в тени.
– Почему?
– Можно получить меланому! Солнце полезно только растениям.
– Но оно необходимо для синтеза витамина «Д», – вмешался в разговор Скотта и Бии Андре.
– В очень небольшой степени, – ответила Бия. – И солнце опасно не только для кожи. Оно вредно для зрения, может привести к слепоте, оно ослабляет иммунную систему… хотя в этом отношении механизм его воздействия еще мало изучен.
– А эстетический аспект? – не сдавался Скотт. – Легкий загар сделал бы вас еще более красивой.
– Это заблуждение! – Бия начала раздражаться. – Это побочный эффект классовой борьбы! До промышленной революции, когда многие неквалифицированные работы производились под открытым небом, считалось шикарным иметь кожу цвета слоновой кости. Бледный цвет лица указывал на высокое социальное положение человека. Когда рабочие скрылись от солнца в фабричных сараях, положение коренным образом изменилось. В моду вошли бронзовые тела людей, у которых есть свободное время, чтобы загорать на солнышке. Эта тенденция достигла пика в двадцатые годы, когда знаменитая Коко Шанель вернулась загорелой с Ривьеры. Но это заблуждение, и заблуждение, вредное для здоровья.
– Вы доказали, что понятие красоты является относительным, изменяясь в зависимости от интересов господствующих классов, но это не исключает, что, в соответствии с современными эстетическими понятиями, загар сделал бы вас еще более привлекательной, – не уступал своих позиций Скотт.
– Этого недостаточно.
– Значит, вы ставите индивидуальное своеобразие выше шансов на успех в репродуктивной сфере?
– Бия, переводя на нормальный язык, – заявила подошедшая Анна, – Скотт всего лишь пытается дать понять, что считает тебя хорошенькой, и хочет узнать, каким образом ты выбираешь сексуальных партнеров.
Англичанин покраснел.
Андре расхохотался. Бия, тоже смутившаяся, не знала, что ей теперь делать: смеяться или же помочь бедняге Скотту сохранить достоинство.
В последнее время он сблизился с Бией. Сначала ему просто хотелось поддержать ее в этих утомительных поисках, а потом стало казаться, что он увлечен этой женщиной и что его чувство не безответно.
Сейчас он отправился к ней, чтобы пригласить позагорать на зимнем солнце.
– Нет, Скотт, спасибо! Я лучше останусь в тени.
– Почему?
– Можно получить меланому! Солнце полезно только растениям.
– Но оно необходимо для синтеза витамина «Д», – вмешался в разговор Скотта и Бии Андре.
– В очень небольшой степени, – ответила Бия. – И солнце опасно не только для кожи. Оно вредно для зрения, может привести к слепоте, оно ослабляет иммунную систему… хотя в этом отношении механизм его воздействия еще мало изучен.
– А эстетический аспект? – не сдавался Скотт. – Легкий загар сделал бы вас еще более красивой.
– Это заблуждение! – Бия начала раздражаться. – Это побочный эффект классовой борьбы! До промышленной революции, когда многие неквалифицированные работы производились под открытым небом, считалось шикарным иметь кожу цвета слоновой кости. Бледный цвет лица указывал на высокое социальное положение человека. Когда рабочие скрылись от солнца в фабричных сараях, положение коренным образом изменилось. В моду вошли бронзовые тела людей, у которых есть свободное время, чтобы загорать на солнышке. Эта тенденция достигла пика в двадцатые годы, когда знаменитая Коко Шанель вернулась загорелой с Ривьеры. Но это заблуждение, и заблуждение, вредное для здоровья.
– Вы доказали, что понятие красоты является относительным, изменяясь в зависимости от интересов господствующих классов, но это не исключает, что, в соответствии с современными эстетическими понятиями, загар сделал бы вас еще более привлекательной, – не уступал своих позиций Скотт.
– Этого недостаточно.
– Значит, вы ставите индивидуальное своеобразие выше шансов на успех в репродуктивной сфере?
– Бия, переводя на нормальный язык, – заявила подошедшая Анна, – Скотт всего лишь пытается дать понять, что считает тебя хорошенькой, и хочет узнать, каким образом ты выбираешь сексуальных партнеров.
Англичанин покраснел.
Андре расхохотался. Бия, тоже смутившаяся, не знала, что ей теперь делать: смеяться или же помочь бедняге Скотту сохранить достоинство.
Глава четырнадцатая
Андре проснулся от выстрелов. Через несколько секунд сильный взрыв сотряс землю. Выглянув, он увидел, что люди Наджибуллы стреляют, бегая между палатками. Андре попытался найти револьвер, данный ему полковником. Когда наконец удалось обнаружить его в рюкзаке в пакете с грязным бельем, перестрелка уже закончилась.
Он выбрался наружу.
Наджибулла с грозным видом отдавал распоряжения своим бойцам. Торрес поддерживал Америку, который, задыхаясь, пытался сесть на стул. Скотт топтался возле палатки Бии, ожидая, когда она выйдет. Кажется, все были целы.
– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь произошло, черт побери! – крикнула появившаяся Бия, на ходу надевая куртку.
Наджибулла кратко доложил, что на лагерь было совершено нападение, его люди открыли ответный огонь и проявили при этом большую храбрость. Пока полковник превозносил героизм своих бойцов, один из моджахедов подошел к нему и что-то шепнул на ухо. Наджибулла изменился в лице, невинное выражение, с каким обычно говорят безобидную ложь, уступило место ярости.
– Проклятые! – закричал он. – Тысячу раз проклятые!
Он все еще изрыгал ругательства, когда двое бойцов принесли тело убитого юноши. Они положили его перед большой палаткой, служившей столовой и кухней.
– О Фирдуси, о мой сладчайший Фирдуси, как это могло с тобой случиться! – выкрикивал Наджибулла, рыдая. – Что я скажу твоей матери?! Что с ней будет? О, проклятые!
– Кто этот юноша? – спросила Бия.
– Они за это расплатятся, клянусь! – угрожающе прорычал шиит.
Им удалось немного успокоить полковника, и он объяснил, что этот мальчик – его племянник, сын его сестры, которого ему поручили, чтобы он научился воевать под его руководством. Юноша был убит автоматной очередью в спину, возвращаясь после патрулирования.
– Кто на нас напал, и почему атака так быстро закончилась? – допытывалась Бия.
– Послушайте, а где Анна? – с тревогой спросил Андре, оглядывая лагерь.
Остальные тоже стали оглядываться, а затем начались судорожные поиски, в которых приняли участие все, включая людей Наджибуллы. Однако обнаружить удалось только следы предполагаемых похитителей.
– Ты в этом уверен? – спросил Наджибулла одного из своих моджахедов.
– Да, полковник! Следы трех мужчин. Ее похитили.
– А вы ничего не заметили? У нас похищают человека, а вы ничего не знаете?
– Наверное, они специально завязали перестрелку, чтобы нас отвлечь…
– И им это без труда удалось. Замечательно! Да вы просто банда бездельников. Иногда я спрашиваю себя, как это мы ухитрились победить русских…
– Да! Это были они, полковник! Русские…
– Русские? С чего ты решил?
– Они потеряли значок подразделения «Гамма».
– Вот задница! Что же нам теперь делать? – еще больше помрачнела Бия.
– Не знаю, жду ваших указаний, – ответил полковник.
– Что если атаковать их?
– Нет, не годится. Во-первых, надо сперва найти их лагерь. Во-вторых, это приведет к потерям с обеих сторон. И я не думаю, что они Анну… убьют. Если они ее похитили, значит, им что-то от нас нужно. Подождем, возможно, они сами попробуют с нами связаться.
– А если нет?
– Для чего же тогда она им понадобилась?
– Она – женщина…
– И что?
– Как – что?! А то, что мужчины женщин насилуют!
– Вряд ли они рискнули войти в наш укрепленный лагерь, вступить в перестрелку только для того, чтобы получить женщину.
Он выбрался наружу.
Наджибулла с грозным видом отдавал распоряжения своим бойцам. Торрес поддерживал Америку, который, задыхаясь, пытался сесть на стул. Скотт топтался возле палатки Бии, ожидая, когда она выйдет. Кажется, все были целы.
– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь произошло, черт побери! – крикнула появившаяся Бия, на ходу надевая куртку.
Наджибулла кратко доложил, что на лагерь было совершено нападение, его люди открыли ответный огонь и проявили при этом большую храбрость. Пока полковник превозносил героизм своих бойцов, один из моджахедов подошел к нему и что-то шепнул на ухо. Наджибулла изменился в лице, невинное выражение, с каким обычно говорят безобидную ложь, уступило место ярости.
– Проклятые! – закричал он. – Тысячу раз проклятые!
Он все еще изрыгал ругательства, когда двое бойцов принесли тело убитого юноши. Они положили его перед большой палаткой, служившей столовой и кухней.
– О Фирдуси, о мой сладчайший Фирдуси, как это могло с тобой случиться! – выкрикивал Наджибулла, рыдая. – Что я скажу твоей матери?! Что с ней будет? О, проклятые!
– Кто этот юноша? – спросила Бия.
– Они за это расплатятся, клянусь! – угрожающе прорычал шиит.
Им удалось немного успокоить полковника, и он объяснил, что этот мальчик – его племянник, сын его сестры, которого ему поручили, чтобы он научился воевать под его руководством. Юноша был убит автоматной очередью в спину, возвращаясь после патрулирования.
– Кто на нас напал, и почему атака так быстро закончилась? – допытывалась Бия.
– Послушайте, а где Анна? – с тревогой спросил Андре, оглядывая лагерь.
Остальные тоже стали оглядываться, а затем начались судорожные поиски, в которых приняли участие все, включая людей Наджибуллы. Однако обнаружить удалось только следы предполагаемых похитителей.
– Ты в этом уверен? – спросил Наджибулла одного из своих моджахедов.
– Да, полковник! Следы трех мужчин. Ее похитили.
– А вы ничего не заметили? У нас похищают человека, а вы ничего не знаете?
– Наверное, они специально завязали перестрелку, чтобы нас отвлечь…
– И им это без труда удалось. Замечательно! Да вы просто банда бездельников. Иногда я спрашиваю себя, как это мы ухитрились победить русских…
– Да! Это были они, полковник! Русские…
– Русские? С чего ты решил?
– Они потеряли значок подразделения «Гамма».
– Вот задница! Что же нам теперь делать? – еще больше помрачнела Бия.
– Не знаю, жду ваших указаний, – ответил полковник.
– Что если атаковать их?
– Нет, не годится. Во-первых, надо сперва найти их лагерь. Во-вторых, это приведет к потерям с обеих сторон. И я не думаю, что они Анну… убьют. Если они ее похитили, значит, им что-то от нас нужно. Подождем, возможно, они сами попробуют с нами связаться.
– А если нет?
– Для чего же тогда она им понадобилась?
– Она – женщина…
– И что?
– Как – что?! А то, что мужчины женщин насилуют!
– Вряд ли они рискнули войти в наш укрепленный лагерь, вступить в перестрелку только для того, чтобы получить женщину.