Летом лучше всего бегать просто в трусах и майках – на стадионе, пляже, спортплощадке, в парке, в лесу. Думаю, что это не будет большим нарушением этических норм. Ведь проводятся же у нас эстафеты и пробеги по центральным улицам больших и малых городов – и никто не корит спортсменов за то, что они неподобающим образом одеты в общественном месте. А постепенно горожане привыкают и к тому, что даже в обычные, будние дни на улицах можно увидеть группки бегунов, одетых, как легкоатлеты на дистанции состязаний.
Какие еще неудобства и неприятности могут ждать вас на дистанции, что нужно еще предусмотреть? Избегайте мозолей и потертостей. При длительных пробегах носки выворачивайте швом наружу. Не надевайте для бега новую обувь, прежде нужно немного разносить ее дома. При необходимости можно смазывать внутренние стороны бедер, под мышками, пальцы ног вазелином или каким-либо гигиеническим кремом.
Некоторые бегуны повязывают лоб, подобно индейцам, полоской ткани. Это для того, чтобы пот не застилал глаза, не оставлял борозды на щеках – повязка впитывает его. Но мне кажется, это просто мода. Вы тоже можете придумать что-нибудь этакое.
Этих советов вам должно хватить на первое время. А потом вы сами станете открывать закономерности, премудрости бега, выработаете свою систему здоровой, насыщенной радостным движением жизни.
42.195: ФИНИШ
Какие еще неудобства и неприятности могут ждать вас на дистанции, что нужно еще предусмотреть? Избегайте мозолей и потертостей. При длительных пробегах носки выворачивайте швом наружу. Не надевайте для бега новую обувь, прежде нужно немного разносить ее дома. При необходимости можно смазывать внутренние стороны бедер, под мышками, пальцы ног вазелином или каким-либо гигиеническим кремом.
Некоторые бегуны повязывают лоб, подобно индейцам, полоской ткани. Это для того, чтобы пот не застилал глаза, не оставлял борозды на щеках – повязка впитывает его. Но мне кажется, это просто мода. Вы тоже можете придумать что-нибудь этакое.
Этих советов вам должно хватить на первое время. А потом вы сами станете открывать закономерности, премудрости бега, выработаете свою систему здоровой, насыщенной радостным движением жизни.
42.195: ФИНИШ
«Ахилл никогда не догонит черепаху». Этот математический парадокс засел у меня в голове. И мне кажется, что точно так же, по той же странной логике я никогда не достигну финишной черты. Почти физически ощущаю тяжесть, вес дороги, которая лежит передо мной. Тяну ее на себя, как тянут лежащий на полу ковер, уставленный тяжелой мебелью. И даже руки мои сейчас выполняют загребающие движения, подобные тем, когда тянут на себя канат. Медленно-медленно подается дорога навстречу. Все вокруг стало неимоверно тяжелым, все давит на плечи, на глаза, на слух – на все органы чувств. Тяжелым кажется упавший с дерева желтый лист, тяжел полет облаков по вечернему небу. Где-то далеко натужно гудит самолет, набирающий высоту. По пуду весят кроссовки. Мокрая майка кажется скафандром, часы на руке многократно потяжелели, и собственно время обрело вязкость, едва течет. Так может бежать человек на какой-нибудь тяжелой планете, на Сатурне, где притяжение, сила гравитации во много раз сильнее, чем на Земле.
«Ахилл никогда не догонит черепаху». Я стремлюсь к финишу, а он все не приближается.
Едва заметное возвышение впереди, улица чуть-чуть горбатится, холмик высотой со стул. Но даже этот подъем кажется горным перевалом. И когда я все же покоряю его и жду, что вот сейчас на спуске станет чуть легче, – легче не становится. Мускулы не способны даже на дармовое ускорение, на бег под уклон. На пути последний привал, пункт питания, цифра «2» на круглом щите. Два километра до финиша. Я не должен здесь останавливаться. Если остановлюсь, то ноги забудут, как надо бежать, а я уже не смогу дать им команду «вперед!». На скамейке сидит какой-то марафонец. Медработник массирует ему икры, говорит какие-то подбадривающие слова. Я черепашьим шагом продвигаюсь мимо, бросаю затуманенный взгляд на соперника, которого мне неожиданно удалось обогнать, когда уже ни о каком соперничестве не может быть речи. И вдруг узнаю в нем давнишнего знакомого: № 437 улыбается мне со скамейки, отстраняет массажиста, встает и бежит рядом. Мне становится чуть легче от этого соседства, я негромко говорю 437-му: «Еще немного продержаться. Десять минут. Два километра». Зарубежный мой соперник слов не понимает, но знает, о чем я говорю, кивает головой, показывает два растопыренных пальца. Двоякий смысл у этого жеста: два километра и «виктория», то есть победа. Два километра до победы, до моей и до его победы, мы не станем отнимать ее друг у друга, разделим. Мы бежим шаг в шаг, бежим тандемом, помогая друг другу. Вдруг он резко снижает темп, подталкивает меня в спину: беги, мол, я не могу так быстро. Останавливаюсь, хочу схватить его за руку, потащить за собой. 437-й мотает головой, морщится, показывает взглядом на ноги. Еще секунду простою на месте – и тоже откажусь от всякого сопротивления усталости. Что ж делать? Как выручить товарища? Протягиваю ему яблоко, отдаю свой талисман. Полтора километра теперь уж как-нибудь протяну и без талисмана. 437-й берет яблоко и опять толкает меня в спину. Это дополнительное ускорение тоже кое-что теперь значит, когда неоткуда взять иной попутной силы.
Бегу, бегу, бегу. Бегу по желтой линии, ничего уже не вижу, кроме нее, бегу по ее простому понятному иероглифу, по стреле, указывающей путь к цели. Нельзя с нее сворачивать, еще тысячу шагов по ней – и я смогу остановиться, сесть, упасть, заснуть, раствориться. Но надо сделать эту тысячу шагов.
Кто-то хлопает в ладоши, диктует ритм, кричит:
– Прибавь, прибавь немного!
Зачем мне прибавлять? Мне хотя бы не убавить темп.
– Почаще, поэнергичнее руками! Тогда ноги за руками быстрей пойдут.
Знаю этот закон. Знаю, что ноги и руки работают всегда в такт. Но разве в моих руках сейчас прыти больше, чем в ногах? Руки мои тоже сейчас весят по пуду.
– Давай! Немного осталось!
«Сколько „немного“? Когда же будет финиш?» Хочется крикнуть. Но если крикну, то дыхания не хватит, чтобы добежать. Здание Дворца спорта «Дружба» напоминает черепаху. «Ахилл никогда не догонит черепаху». Но Дворец спорта «Дружба» – это уже Лужники, рукой подать до Большой спортивной арены. Дорогу освещают уличные фонари, но мощнее их свет прожекторов на высоких мачтах стадиона. Совсем близко этот свет. Близко. Можно сказать, что добежал. Сорок два километра продержался. А уж 192 метра – как-нибудь… Но без этих 192 метров марафон бы не был марафоном.
Уже поздно, уже вечер, уже темно. Но чаша стадиона залита светом, солнечным светом. Здесь так тепло и уютно. Наконец-то ступни касаются мягкой красной дорожки. На зеленом футбольном поле сидят группками марафонцы, пьют минеральную воду, чай из легких стаканчиков. Еще немного, и я присоединюсь к ним.
Но вот кто-то пытается обогнать меня? Слышу скорые шаги за спиной. Оборачиваюсь. Верно, плотный, крепкий мужчина затеял финишный рывок. Зачем ему это, зачем? И вот уже зрители приветствуют его дерзость, участники поднялись с травки. Нет уж, просто так я не дам хоть чуточку омрачить мое настроение. У меня тоже есть силы. Вперед! Я пробегу еще 192 метра, еще круг, если надо. Но на последней стометровке не сдамся. Если не бороться, зачем же тогда бегать и жить?
Финиш! Я не проиграл. Победил. Я перешагнул черту, за которой ждет радость. Для верности делаю еще несколько шагов и сожалею, что осталось немного сил, что не отдал их без остатка чуть раньше, на последнем километре, когда можно было бежать быстрей. Вечное сожаление, которое заставляет думать о следующем старте. Усталость пока что торжествует. Но чувствую, что обыкновенную ходьбу забыл за эти три с лишним часа, продолжаю черепаший бег.
Кто-то протягивает мне бутылку минеральной воды, кто-то успокаивает, хвалит меня, поддерживает за локти. Наконец опускаюсь с высоты бега на привычный шаг.
Где же радости? Пока есть только страдание, боль. Состояние мое сейчас больше похоже на бред, на болезнь, чем на торжество и воодушевление. Как будто мне сделали прививку против какой-то хвори. Но я уже одолел этот призрак болезни. Марафон и есть прививка от всех напастей, они мне уже не так страшны, как до старта, до этого бесконечно долгого бега. Только через боль, напряжение, испытание рождается в человеке все новое, необходимое. И надо повторять эти возрождения, чтобы каждый раз со всей полнотой ощущать себя человеком. Движение – это развитие. Без движения суживается наш мир.
Это так просто. Вырваться из тесноты своего бездействия и побежать, распахнуть настежь все горизонты. Попробуйте, сейчас самое время.
«Ахилл никогда не догонит черепаху». Я стремлюсь к финишу, а он все не приближается.
Едва заметное возвышение впереди, улица чуть-чуть горбатится, холмик высотой со стул. Но даже этот подъем кажется горным перевалом. И когда я все же покоряю его и жду, что вот сейчас на спуске станет чуть легче, – легче не становится. Мускулы не способны даже на дармовое ускорение, на бег под уклон. На пути последний привал, пункт питания, цифра «2» на круглом щите. Два километра до финиша. Я не должен здесь останавливаться. Если остановлюсь, то ноги забудут, как надо бежать, а я уже не смогу дать им команду «вперед!». На скамейке сидит какой-то марафонец. Медработник массирует ему икры, говорит какие-то подбадривающие слова. Я черепашьим шагом продвигаюсь мимо, бросаю затуманенный взгляд на соперника, которого мне неожиданно удалось обогнать, когда уже ни о каком соперничестве не может быть речи. И вдруг узнаю в нем давнишнего знакомого: № 437 улыбается мне со скамейки, отстраняет массажиста, встает и бежит рядом. Мне становится чуть легче от этого соседства, я негромко говорю 437-му: «Еще немного продержаться. Десять минут. Два километра». Зарубежный мой соперник слов не понимает, но знает, о чем я говорю, кивает головой, показывает два растопыренных пальца. Двоякий смысл у этого жеста: два километра и «виктория», то есть победа. Два километра до победы, до моей и до его победы, мы не станем отнимать ее друг у друга, разделим. Мы бежим шаг в шаг, бежим тандемом, помогая друг другу. Вдруг он резко снижает темп, подталкивает меня в спину: беги, мол, я не могу так быстро. Останавливаюсь, хочу схватить его за руку, потащить за собой. 437-й мотает головой, морщится, показывает взглядом на ноги. Еще секунду простою на месте – и тоже откажусь от всякого сопротивления усталости. Что ж делать? Как выручить товарища? Протягиваю ему яблоко, отдаю свой талисман. Полтора километра теперь уж как-нибудь протяну и без талисмана. 437-й берет яблоко и опять толкает меня в спину. Это дополнительное ускорение тоже кое-что теперь значит, когда неоткуда взять иной попутной силы.
Бегу, бегу, бегу. Бегу по желтой линии, ничего уже не вижу, кроме нее, бегу по ее простому понятному иероглифу, по стреле, указывающей путь к цели. Нельзя с нее сворачивать, еще тысячу шагов по ней – и я смогу остановиться, сесть, упасть, заснуть, раствориться. Но надо сделать эту тысячу шагов.
Кто-то хлопает в ладоши, диктует ритм, кричит:
– Прибавь, прибавь немного!
Зачем мне прибавлять? Мне хотя бы не убавить темп.
– Почаще, поэнергичнее руками! Тогда ноги за руками быстрей пойдут.
Знаю этот закон. Знаю, что ноги и руки работают всегда в такт. Но разве в моих руках сейчас прыти больше, чем в ногах? Руки мои тоже сейчас весят по пуду.
– Давай! Немного осталось!
«Сколько „немного“? Когда же будет финиш?» Хочется крикнуть. Но если крикну, то дыхания не хватит, чтобы добежать. Здание Дворца спорта «Дружба» напоминает черепаху. «Ахилл никогда не догонит черепаху». Но Дворец спорта «Дружба» – это уже Лужники, рукой подать до Большой спортивной арены. Дорогу освещают уличные фонари, но мощнее их свет прожекторов на высоких мачтах стадиона. Совсем близко этот свет. Близко. Можно сказать, что добежал. Сорок два километра продержался. А уж 192 метра – как-нибудь… Но без этих 192 метров марафон бы не был марафоном.
Уже поздно, уже вечер, уже темно. Но чаша стадиона залита светом, солнечным светом. Здесь так тепло и уютно. Наконец-то ступни касаются мягкой красной дорожки. На зеленом футбольном поле сидят группками марафонцы, пьют минеральную воду, чай из легких стаканчиков. Еще немного, и я присоединюсь к ним.
Но вот кто-то пытается обогнать меня? Слышу скорые шаги за спиной. Оборачиваюсь. Верно, плотный, крепкий мужчина затеял финишный рывок. Зачем ему это, зачем? И вот уже зрители приветствуют его дерзость, участники поднялись с травки. Нет уж, просто так я не дам хоть чуточку омрачить мое настроение. У меня тоже есть силы. Вперед! Я пробегу еще 192 метра, еще круг, если надо. Но на последней стометровке не сдамся. Если не бороться, зачем же тогда бегать и жить?
Финиш! Я не проиграл. Победил. Я перешагнул черту, за которой ждет радость. Для верности делаю еще несколько шагов и сожалею, что осталось немного сил, что не отдал их без остатка чуть раньше, на последнем километре, когда можно было бежать быстрей. Вечное сожаление, которое заставляет думать о следующем старте. Усталость пока что торжествует. Но чувствую, что обыкновенную ходьбу забыл за эти три с лишним часа, продолжаю черепаший бег.
Кто-то протягивает мне бутылку минеральной воды, кто-то успокаивает, хвалит меня, поддерживает за локти. Наконец опускаюсь с высоты бега на привычный шаг.
Где же радости? Пока есть только страдание, боль. Состояние мое сейчас больше похоже на бред, на болезнь, чем на торжество и воодушевление. Как будто мне сделали прививку против какой-то хвори. Но я уже одолел этот призрак болезни. Марафон и есть прививка от всех напастей, они мне уже не так страшны, как до старта, до этого бесконечно долгого бега. Только через боль, напряжение, испытание рождается в человеке все новое, необходимое. И надо повторять эти возрождения, чтобы каждый раз со всей полнотой ощущать себя человеком. Движение – это развитие. Без движения суживается наш мир.
Это так просто. Вырваться из тесноты своего бездействия и побежать, распахнуть настежь все горизонты. Попробуйте, сейчас самое время.