Сибирцев Сергей. Привратник 'Бездны'

   И гордиться самим собою - это все равно, что превозносить до небес песчинку, что случайно залетела в глаз, и произвела в нем некоторое оживление в виде механических гигиенических слезоточений, соплеизъявлений...
   - ... а по этой статье, вам, господин Типичнев, грозит срок лишения свободы: от восьми до пятнадцати лет, в зонах общего режима. А прежде светит мучительная отсидка в тюрьме, в следственном изоляторе, в битком набитых камерах. В этих помещениях, к вашему сведению, не только отправлять сон, физиологические надобности, но дышать возбраняется. И пойдете вы на зону законченным тубиком. И никакой лагерный лазарет вас не поправит...
   Мы находились в закуренном, провонявшем испарениями человеческого пота, малогабаритном кабинете одни. Хотя я не исключал, что некто заинтересованный ведет профессиональную прослушку нашего уединения.
   "Приручить" неподатливую волну, струящуюся, выталкиваемую глазами моего допрашивателя, к вящему сожалению, мне до сих пор не удалось.
   Возможно, я сам с собою блефую, и пытаюсь отыскать в присутствующем взгляде совсем неприсущую ему мистику...
   Почему-то только сейчас обратил внимание на форменную тужурку моего казенного угрожателя.
   Его, в меру грузноватые плечи, как-то совсем по-детски украшали миниатюрные милицейские эполеты с одним золотящимся прострелом и массой мелких звездочек, гербов-орлов и дутых пуговичек в желтом напылении.
   Сосредоточившись, насчитал на одном погончике четыре сусальные звездочки, - следовательно, я имел честь общаться с капитаном милиции.
   - Хотел бы уточнить, товарищ капитан, я прохожу по делу, как злостный умышленный душегубец, или все-таки, в качестве - первого свидетеля?
   Обронивши в конце фразы два парольных слова, я ожидал адекватной реакции.
   Именно, того волнового зрительного излития, перехватив которое, мы наконец-то поймем (вернее, я пойму), что мы единомышленники, и весь этот казенный угрожательный монолог моего флегматичного визави, такая же вынужденная лицедейская игра, как и мое меланхолическое, мало заинтересованное кивание головой, и едва удерживаемая нервная зевота...
   - Я бы посоветовал вам, гражданин Типичнев, не паясничать. Вы попали в щекотливую ситуацию. Да, вы защищали девочку и покалеченного юношу...Девочка, как раз и проходит по делу первым свидетелем. Юноша, к сожалению, все еще в наркотическом состоянии. Девочка, которую, как вы утверждаете, спасли от ножа, утверждает, что вы превысили меру самообороны. Выбив из рук ее немой подружки нож, вы на этом не остановились. Вы стали проталкивать обезоруженную девушку в открытую форточку салона поезда. На подходе поезда к станции "У", вам удалась эта немотивированная попытка. Останки девушки растащило по путям метров на сто. Зрелище малоприятное, даже для наших закаленных "патрульных" тележурналистов. Вы совершили убийство, характеризующееся особо дерзкой жестокостью. В советское время, за подобное дерзкое преступление - вас ждала высшая мера наказания.
   По всей видимости, моим зрачкам поднадоела усмирительная работа по выявлению чужих глазных флюид. Приручение явно не удавалось. И поэтому, я с чистым сердцем доложил второй своей сути: "госпожа душа, похоже, что этот человек не наш, и посему я позволю себе некоторую некорректность по отношению..."
   Неужели, все-таки я обманулся? Так дешево обмишуриться, - купился на какие-то нафантазированные зрительные волны... Любительщиной занялся, господин Типичнев! За подобные измышления, возможно, последует дисквалификация, - так сказать, понижение на низшую иерархическую жреческую ступень...
   И придется тебе не служить, но услужать в качестве "экзекутора" палаческие должности среди элитной публики никогда не пользовались искренней благосклонностью...
   - Интересная и весьма "жаренная" деталь - собирали кралю-психопатку на протяжении всей стометровки... И главное - какие злободневные уголовные новости. Но самое примечательное - оперативность неслыханная! Значит, вы полагаете, что для успокоения собственных расшалившихся нервишек, я, эту дуру-молотилку, попросил покинуть салон прямо на ходу, так сказать, движения электропоезда? На перегоне от станции "Жизнь" до платформы "Смерть"...Понятно! Значит, в качестве "первого свидетеля" я уже прискучил... Понятненько, - вновь по какому-то идиотскому наитию, забросил я знаковую, понятную лишь "посвященным" фразу-приманку. И, не ошибся, кажется...
   - Упорствуйте, гражданин Типичнев, а зря. Знаете, что в таких случаях мой приятель-коллега, звать его, Игорь Игоревич, говорит: а пускай этот несознательный зверь-убийца посидит в камере. Переночует на казенном топчане. Пускай поразмышляет...
   - Позвольте, а вы разве... Игорь Игоревич, значит расклад такой - я обязан сознаться в том, что... Значит, ночевать в камере - нет никакой надобности. У меня ведь животина. Фараон, - такой понимаете, котяра, с тоски и голоду... В общем, сами понимаете. Пишите, я подпишу! Давно бы так, а то комедию тут... А скажите, если это можно, - в моем случае, сей трагифарс: повышение по "иной" службе, или?..
   - Вот, пожалуйста, ознакомьтесь. Если с чем не согласны, укажите ниже и поставьте подпись.
   - Пожалуйста! Вот вам моя дарственная завитушка. Я вам полностью доверяю. И Бога ради, если вам больше нечего мне сказать или передать... Я пойду домой. Да? И еще просьба - может ваши товарищи подчиненные подбросят на вашей "маршрутке" до дома? На дворе - сплошная хулиганская ночь, - а?
   Внимательно изучив мою "завитушку", Игорь Игоревич (или кто он там), нажал на столе какую-то пипку. И тотчас в дверях выросла знакомая жердинистая бронированная фигура.
   - На сегодня у меня все. Гражданина Типичнева, пока содержать в "кубике". На основании этого протокола, получишь у следака санкцию на обыск квартиры. К утру, результаты обыска должны лежать у меня на столе.
   В продолжение этого странноватого, абсолютно безэмоционального монолога, я пару раз насильно усаживал себя на стул, намертво привинченного к полу.
   До моих "посвященных" мозгов стало доходить: похоже, меня здесь всерьез принимают... за сумасшедшего! Господи, опять втяпался в какую-то дрянную историю! Обыск у меня... Какой-то - кубик...
   Одно время, меня очень забавляли всевозможные кубики Рубика. Любые комбинации, делал на спор за секунды. А наблюдающая публика-дура, по-детски удивлялась, и чесала макушки... Да-с, дядя Володя, вот ты уже и гражданин! И приготовили тебе совсем еще неопознанный кубичек...
   - Игорь Игоревич, а вы настоящий профессионал! С такими талантами в НКВД - такую карьеру... Стахановец-энкэвэдэшник! Как вы меня, изящно и просто! - поперла из меня отчаянная интеллигентская обида.
   И уже от двери, уцеписто придерживаемый за локоть сухостойным милиционером, накликая удачу, сардонически попрощался с казенным человеком, которого принял (по своей всегдашней дурости!) за тайного "посвященного брата":
   - Египетским адептам двуликого бога Амона Ра, - в просторечии - ж р е ц а м, до ваших умственных способностей уполномоченного ритора...
   Закончить двусмысленную аналогию, мне не позволил мой уличный кожзамный знакомец. Его костлявая кисть, безо всякого уведомления преобразилась в натуральные слесарные тиски.
   На мгновение, оторопев от (нежданно пронзившей все предплечье - уже левого) болевого шока, я на нужное (моему конвоиру) время превратился в куклу-марионетку, набитую обыкновенной технической ватой и стружками. А может, опилками, потому, как вес имел порядочный, около восьмидесяти килограмм нетто...
   "Кубиком" оказалось мизерное, именно кубической емкости, помещение, совершенно не предназначенное для длительного хранения подозреваемых в совершении тяжких деяний.
   Перед тем как оставить меня в долгочаянном уединении, сопроводитель-хват, обронил, как бы невзначай:
   - А капитана звать совсем по-другому. Учти на будущее!
   - И как же величать вашего звездного авторитета? - по интеллигентской привычке съерничал я, продолжая, внутренне наливаться странной невостребованной меланхоличностью.
   - Гобой Гобоевич Игоревский. Девчонку, ту, что ты, козел, сбросил с поезда, - была его дочкой. Вникни в информацию, падла!
   - Информация - не для слабонервных! И он будет вести это "мое" дело? А по закону, ведь...
   - Ее мать, Гобой, бросил лет пятнадцать как. И знаю о дочке - только я. Учти, я тебе этот факс не сбрасывал. Понял?
   - Я начинаю понимать... что до утренней баланды могу не дожить. Или все-таки есть надежда, а, господин милиционер?
   6. Ночные бдения
   Боже, какое это блаженство ночевать в холостяцкой собственной постели!
   Прежде чем, по-настоящему сие неизъяснимое одиночество прочувствовать, - всенепременно рекомендуется поютиться в семейной крепости, которую с тупым тщанием отстраивал не один и не три года.
   Налаженный быт, очаровательная, даже в своей истинно женской стервозности, родная половина, от которой у вас общий малопослушный отпрыск...
   И вот, поживши и, испробовавши все радости и печали семейного цивилизованного феодала, - вдруг, посреди жизни, оставивши добрую и лучшую (так мне мниться) половину за спиною, в прошлом, - вдруг, со всей многокопившейся благозлостью женатого человека, - вдруг обнаружить себя (всего себя!) посреди осенней малоуютной ночи в постели, в которую без твоего доброго согласия никакая женская ножка не заступит, прежде чем...
   Волшебное, ни с чем не сравнимое, мужское, почти мальчишеское (когда, жадно мечтаешь-бредишь о взрослости, о самостоятельности) чувство беспредельной свободы.
   Освобождение от всяческих диких, сплошь ханжеских, сплошь лицемерных условностей, привычек, привязанностей...
   Натуральным перезревшим холостякам сие дичайшее (якобы!) долгожданное освобождение из кошмарного семейного полона ни в жизнь не понять и не уразуметь.
   Хотя находятся и оригиналы (а таких большинство), предпочитающие неволю в любом ее виде: тюрьма, казарма, семейный очаг. Лучше мучиться, лелеять свое страдание, покрываться нервно-психическими волдырями-лишаями, - но ощущать себя в некоем закрытом пространстве, в так называемом коллективе. И неважно, в каком статусе, - чаще всего в сугубо приниженном, слизняковом, услужающем, шестерочном, - но боже упаси обречь себя на добровольное одиночество.
   Будучи индивидуалистом (от рождения, скорее всего) до мозга костей, тем не менее, умудрился пятнадцать лет отдать всем известному сверхрутинному (будто бы поощряемому государством) опыту семейного совместножительства.
   Отдал, доверил на растерзание лучшие мужские лета, которые никогда более не вернут мне той свежести, неутомимости (во всем: в познавании вселенских и земных сокровищ, самого себя, в питие и чревоугодии, в путешествиях и встречах с неизведанным, и не в последнюю очередь с бесовским слабым полом), жадности и, порой, элементарной глупой доверчивой неразборчивости - но боже! какой же всегда пьянящей, - все там, все в пошлом семейном прошлом...
   Так мне думалось совсем еще недавно. Я казался самому себе древним скучным существом, существующим ради близких существ, изыскивающим легальные и порядочные способы добычи денежных знаков...
   На тринадцатом году совместного пребывания под одной кровлей моя родная половина, с мудро простецкой ухмылкой обмолвилась в моем присутствии:
   - Не припомню года, когда я была спокойна за наш дом, за наш бюджет. И получается в итоге: вместо жизни, одни занудные мыслишки - о деньгах, о деньгах...
   Я с дуру попытался, было интеллигентно возразить:
   - Мадам, вы изволите шутить! С наличными в нашем семейном портмоне всегда было более или менее, - но было!
   - Отстань! Кто бы говорил! Живешь только ради себя. Гения...
   Аналогичные милые пикирования сопровождали нашу совместную жизнь, в особенности последние годы. И если вначале я пытался капризно артачиться: какой же, позвольте, из меня эгоист, когда вкалываю, не вылезаю из лаборатории...Из бюджетной государственной совсекретной лаборатории.
   А, в сущности, она права: жил законченным подлецом. Весь отдавался без остатка любимой работе, полагая, искренне надеясь, что вся эта перестроечная демкутерьма, наконец-то войдет в нужное здравомыслящее, прагматическое русло, и уникальные разработки - мои и моих сотрудников-коллег, наконец-то будут востребованы государством, которое вовремя сбросило с подуставшего своего станового хребта всяческих агитпроповских нахлебников, лодырей и прочих неумех и приспособленцев...
   Жизнь, однако, распорядилась (как всегда на Руси) по-своему. Чрезвычайно, своевольно распорядилась. И меня "ушли" из института, после драматических событий (которые вскоре стали почти рутинными по стране): в собственном кабинете застрелился из именного пистолета наш директор, академик АН и множества заграничных, дважды герой соцтруда, лауреат Ленинской и прочее и прочее...
   А "ушли" меня по простой причине. Попытался создать штаб из ближайших единомышленников, на котором поклялись найти истинных виновников, доведших нашего Лавра Игнатьевича Тузановича до последней предсмертной записки...
   Мы успели выяснить, что наш суперзасекреченный "ящик" какие-то (успели выйти и на парочку официальных фамилий-подельщиков) подонки поставили на некий "правильный счетчик"...
   Моя лаборатория в те страшные дни уже была чудовищно ужата. От первоначального, слегка разбухшего штатного расписания осталась меньше трети сотрудников. Но зато, какие ребята остались! Таких светлых одаренных голов (Боже, а какие это были умельцы "золотые руки"!) даже на нынешнем элитарно-научном Западе и днем с фонарем не отыщешь... Впрочем, вся эта так называемая элита сплошь вольные или невольные перебежчики из униженной матушки России.
   До сих пор сердце саднит и не отпускает тупая простодушная мысль: зачем я, мои ребята, сам батя, Лавр Игнатьевич, ночей не спали, семьи впроголодь держали, инфаркты и прочие паршивые недуги приобретали, веруя в истинного Бога на земле, - веруя в Разум, Гений и Труд человеческий...
   Сломалось, что-то самое важное в моем организме.
   Испоганить, исковеркать физическое тело человеческое, наверное, нетрудно.
   Восстановить, реабилитировать какие-то нужные центры жизнедеятельности, - это в силах человеческих. Медицинская наука, слава Богу, живет и даже где-то там, далеко процветает. Находятся и у нас порядочные ученые и патриоты, - как-то выкручиваются.
   Моя же научная засекреченная деятельность пришлась не ко двору нынешнего демрежима.
   Видимо, так судьбе и Богу угодно, чтобы мое направление (на невежественный взгляд, совершенно не прикладное, не злободневное) оказалось чуждым нынешним министрам-капиталистам.
   ...Зарплату бы бюджетникам наскрести, хотя бы раз в полгода, а вы господин ученый о каких-то фундаментальных приоритетах талдычите...
   Собственно, и с изуродованной душой можно жить и даже предаваться ничтожным человеческим радостям.
   Вот, пожалуйста, лежу себе в единоличной постели, которая расположена на единоличной (приватизированной) убогой - в смысле метража, территории, и купаюсь в одиночестве, точно запаршивевший аристократ в долгочаянной благовонной ванне.
   Радуюсь себе, и никто меня за эту мелкую единоличную радость не смеет доставать, читать моральные прописные диктанты, - а это, позвольте, согласиться с самим собою, в наше мрачноватое времяпроживание немало. Именно, немало...
   Собственно, вот так - для собственного тщедушного удовольствия удовлетворять свои пошлые прозаические мечтания - поспать вволю, а перед этим до одури начитаться и напитаться, любимым и скучнейшим Борхесом...
   Ведь что это такое, - просыпаться по звонку, или от родного едко ощутительного толчка, после которого рутинная череда обязательных утренних процедур благовоспитанного отца семейства.
   И непременное любезничание с любимой, глубоко почитаемой, половиной, выслушивание ее справедливых упреков и пожеланий, кажется знакомых тебе тысячу лет, но по какой-то гнусной антинаучной логике, почти всегда оцарапывающих сердце...
   И после множества полноценных полигонных семейных битв-испытаний, меня пытаются убедить какие-то медицинские деятели своими научными выкладками и статистикой, что семейный муж трижды застрахован от цивилизованных недугов, возглавляет которые сердечный инфаркт...
   Признаться, я до сих пор удивляюсь своей живучести, - вышел-то из бесконечного б о я, покинул поле брани семейное, на собственных ногах. А всякие мелкие благоприобретенные хвори, - я, как-то вообще забыл про их существование.
   Уж на что привязалась ко мне, стала можно сказать родною - мигрень, и то ведь почти сникла, утеряла умышленную дерзость, поблекла буквально на глазах. А потом, по какому-то наитию, видимо, устыдившись своей ненужности, неполноценности, неангажированности, вообще перестала наведываться в нежданные гости...
   Вполне могла случиться и обратная, еще более плачевная картина, будь на моем месте истинный, так сказать, прирожденный семьянин. Однако, оказавшись на своем месте, - я всей своей продубленной эгоистической душою неисправимого индивидуалиста осознал: мое истинное место в шкуре волка-одиночки.
   Я давно уведомил себя: ты, старик, всегда был и будешь в одиночестве, - один. И ждать помощи тебе...
   Стоп! Стоп, дядя Володечка... Побыть в реальном вольном кафтане одиночки, тебе довелось всего ничего... Какие-то жалкие недели... Вмешались нехорошие странные люди, которым, вероятно, стало завидно твое вполне сносное состояние души и тела...
   А этот, несообразный ни с какой логикой случай в ночном салоне метро...
   Услышав, каким-то остатком сознания объявленную родную остановку, успел таки ретироваться с места разборки - кровавой, кошмарной, чересчур натуралистической, чтобы видеться настоящей, - обкурившихся юнцов-наркоманов.
   И, совершенно неправдоподобное задержание на выходе из метро молодчиками в (якобы) милицейской униформе.
   И не менее дикий разговор с неким упитанным капитаном, глазные флюиды которого так и не удосужился перехватить, изловить, приручить.
   И безумная бесконечная "внутрикубическая" ночь...
   Каким образом я не заполучил милую психическую недужность под нежным термином: клаустрофобия, - до сих пор вспоминаю, и приятные колкие волдырники рассыпаются по всему малотренированному хребту, согнутому там (в "кубике") старинным деревенским коромыслом, - в финале отсидки превращенного в обыкновенную лошадиную дугу...
   И как же меня ласково и предупредительно удерживали на весу (по прошествии нескончаемых внутрикубических часов) молодцеватые забронированные служители местного закона, оберегатели моего обывательского благополучия, - а хребтина моя бедная, превратившись в кляузную одеревеневшую запятую, ни под каким видом-углом не желала преображаться в основательный привычный восклицательный знак...
   Причем, восстановить первоначальное более-менее гордо-вертикальное положение помогли штатные каучуковые приспособления, - лукавый митингующий люд окрестил их вполне правдиво научно: демократизаторы.
   Не знаю, не хочется все-таки впадать в подлый глобальный пессимизм, тем самым, поставив на своей единоличной настоящей жизни жирную наглую вопросительную фигуру...
   Я почти искренни примерился и уверовал в свою удачливую единоличную звездочку (безусловно, я некогда мечтал о полноценном божественном знаке звезде предназначения) столичного мелкого грызуна. Именно, грызуна. Отнюдь, не хищника, которому в качестве прокорма служат как раз мои мелкие собратья...
   В конце концов, все эти полумистические игры в "первого свидетеля", а с недавних пор, и подозреваемого в совершении умышленного убийства...
   В сущности, всегда существует выход из любой сверхтупиковой ситуации, - пока еще моя жизнь в моих руках, и суметь перекрыть пару-тройку вентилей, отвечающих за поддержание жизни этого жалкого, белкового, водянистого аппарата...
   Но я опять верю, что мой личный ангел-хранитель не допустит сего греховного отчаянного непотребства. Тем более, - и Я - за!
   Я за ж и з н ь, какой бы она не поворачивалась архимерзкой античеловеческой стороною.
   Потому что позволить себе возможность - ж и т ь, - чертовски занимательное занятие.
   Даже незатейливое лежание в холостяцкой постели, и смакование этого непреложного тактильного факта - есть высшее животно-человеческое наслаждение!
   И почему я не должен получать удовольствия от этого рядового незамысловатого времяпрепровождения, почему должен истязать свои мозги какими-то издевательскими думами по поводу недавно приключившихся с моим бренным организмом - заточением в приемлемо инквизиторский закут "кубик"?!
   Почему я не могу? Как раз могу и желаю!
   Я прямо сейчас могу дать себе устную запанибратскую команду: "милый товарищ, а не пойти ли нам на кухню, и не опрокинуть ли грамм семьдесят "Мартеля", и закусить эту французскую влагу парой ломтиков испанского цитруса-лимона, а? А?!"
   А почему бы и нет, - запросто отвечу я. Черт возьми, кто, какая собака посмеет на меня мелко и раздраженно затявкать? Нету, милый товарищ, здесь, на этой единоличной малометражной местности таких занудливых воспитательных псин...
   Ах, вы говорите, - нету! Тогда, что ж, милый товарищ Володя, дерзайте!
   И, разумеется, пререкаться я себе не позволил.
   Развивать тяжбы с самим собою - самое распоследнее свинство, двурушничество и...
   ...И, разумеется, на кухне меня поджидал мерзкий, я бы добавил, мерзопакостный сюрприз, который тотчас же возвестил о себе:
   - Вован, пидер ты наш! А ты че смурной, а? Ты че, падла, опять в задницу радость засунул, да? Сперни мне свою радость, а! Слушай, Вован, а че-то кота твоего не слышно, не видно, а? Я из него пирожок хочу пошить, чтоб темечко грел, а?
   Если говорить по справедливости, сей поздний нежданный визит нахального старознакомого пришельца пришелся мне не по душе.
   Но утверждать, что я чрезмерно удивился явлению этого приблатненого ерника (ведь за версту тащило дилетантизмом, самодеятельностью, "мальчик" старательно представлял бывалого зека), - этого естественного чувства я в себе не нащупал.
   Потому что, пока мои милые вымогатели существуют где-то рядом, где-то в пределах досягаемости нашей общей планеты Земля, не видать мне обывательского упокоя на ближайшие лет двадцать-тридцать... Если только физическим путем не превратить их в трупные оболочки.
   Хотя, насчет этого иронического говоруна, - я полагал, что прописал, так сказать, его жабье тело в муниципальной покойницкой... Вероятно, вновь, что-то напутал в собственных мозгах!
   - Мальчик, - так вроде вас, сударь, кличут, - а позвольте спросить: а куда командир подразделения потерялся? Откуда такая чапаевская куражливость - в одиночку, на разведку? А кругом сплошное вражеское озлобленное окружение... Я ведь тебя, дурашка, разложу и выстегаю, как советского пионера-хулигана... Вот что ты расселся здесь? Грязными башмаками и локтями мою кухонную местность грязнишь и портишь...
   Я стоял, облокотившись о косяк дверной коробки, скрестивши руки на полуголой груди. Стоял в обычном спальном неглиже: цветастые семейные трусы и германская гарнитурная майка, серая на обвислых тонких петлях.
   Какого-либо страхолюдного конфуза от вида безмятежно развалившегося крепыша - и в помине не было.
   Так, поприсутствовала обыкновенная интеллигентская оторопь, - и то, на какие-то невзрачные мгновения, почти тотчас же поменявшись на глухую маловразумительную раздражительность. Самую полезную раздражительность, по прошествии которой, от меня можно было заполучить нечто малоинтеллигентное. Я нежно баюкал тайное желание, - я почти воочию лицезрел, как лихо размазываю по затертому линолеуму молодого пребойкого слизняка.
   В ответ на мои мягкие хозяйские замечания, "отмороженный" визитер даже позу не переменил: сидел, вольно откинувшись на подоконник, разбросавши свои короткопалые мясисто-джинсовые ходульки, всунутые в завышенные неухожено белесые кроссовки, с еще светлыми, но отвратительно замызганными, затоптанными, разлапистыми шнурками.
   На накаченных сине-забеленных коленях этого ухарька, с мордой органичного недоноска, возлежал нагло заголенный здоровенный тесак. Подобные сувенирные холодно-пикантные кинжальные игрушки нынче в любом порядочном охотничьем шопе - на выбор.
   Обоюдозаточенный (мне так виделось с моего наблюдательного пункта) клинок имел боевую длину не менее пятидесяти сантиметров, и наборную рукоять с эфесом в виде, сросшихся затылками сиамских бронзово-червленых, адамовых анфасов.
   По первому впечатлению, - сие квазижреческое кузнечное изделие явно не из тибетских пещер, не из горячих кавказских аулов, а наверняка из зоны, где сработано на поток, холодными несвободными руками.
   Я никогда не считал себя отъявленным храбрецом, не понимающим, что такое тяжелая зеркальная сталь в малокультурных неопрятных (в заусеницах, с черными полумесяцами под ногтями) пальцах. Нет, мое сознание приняло информацию, которая поступила к нему через зрительные колбочки, оперативно переварило, сигнализируя о печальных (а то и летальных для меня) последствиях, в случае грамотного бандитского мажора, так сказать...
   Впрочем, хотел бы напомнить: в последние месяцы текущего года (года, расставляющего апокалипсические библейские меты и зарубки на теле матери-Земли) мое сознание, как-то мало бралось мною в расчет.
   Я существовал по некоему нутряному наитию, порядком, поднадоевшему и мне, и моему Эго, и моей душе, и сердцу завзятого единоличника...