Страница:
внутри. Бабах! Потемнело в глазах, все кружится, проваливаюсь туда, где
любовная сила нагнетает в организм сладострастную истому предвкушения
райских благ, заставляя тело необычно звенеть, отчего легко дышать и как в
невесомости.
Кожа бархатистая. Одно касание - и я летаю в небесах под томную
арфическую музыку, которую исполняет порхающий рядом архангел. Снизу
туловища поднимается теплая волна блаженства, вначале чуть притормаживая в
груди, а немного погодя разрывается в голове ослепительным фейерверком.
Я не вынесу разлуки. Как кот в чужой квартире, не нахожу себе места.
Грудь давит и дыханье сперло.Ах, Моник Ламиранд? Где тебя четри носят?
Почему мир такой жестокий? Почему он разлучает любящие сердца и заставляет
мою ненаглядную страдать под игом капитализма в далекой Франции?
Я запасусь терпением, вырасту, достигну в жизни заоблачных высот, поеду
в Париж и заберу тебя к себе счастья ради. Ты будешь поражена тем, что я
отыскал тебя сквозь много лет и огромное расстояние. Это зародит в тебе
новую мощную волну любви. Мы будем жить-поживать вместе долго и счастливо. У
нас будет большой красивый дом с лужайкой, в котором нам никто не помешает
заниматься чем в голову взбредет, воспитывать детишек и наращивать семейное
благополучие. Я выучусь на астронома, открою новую звезду и назову ее твоим
именем. Чувство гордости за мои достижения будет усиливать в тебе любовь ко
мне и выводить ее с каждым днем на новую орбиту. Счастье - безоблачная
небесная синева с радужным обрамлением, как с нимбом.
Последовали годы переписки. Французский я не знал, а английским
владелеще хуже, чем она. Вскоре Моник начала писать на своем родном языке, а
я в ответ легко перешел на русский. Ее письма хранил как талисман вечной
любви для возбуждения воображения молодости вплоть до третьего курса
института, пока не удалось их в конце-концов толком перевести. Только тогда
выяснилось, что она долго писала мне про какого-то венгра, с которым
познакомилась сразу, стоило только расстаться со мной.
Рухнул железный занавес и развалился Советский Союз. Я сильно
повзрослел, выучил английский и написал письмо в Париж, как в прошлое. Но
там ее уже нет, а где - неизвестно.
Сейчас запросто могу сорваться на поиски своей первой любви, например,
на велосипеде. Но не делаю этого, потому что ей, как и мне, за сорок, и я
боюсь сильно разочароваться, хотя сама идея кажется привлекательной.
Прошлое. Его не вернуть. Ведь так очевидно. А я много раз пытался, и
никогда ничего хорошего не выходило. Бестолковое и вредное это занятие, как
пить вчерашний чай.
Люблю политическую карту Советского Союза. Глобус не возбуждает до
такой степени даже сейчас, когда все те далекие страны и континенты, которые
на нем изображены, доступныдля посещения.
Когда впервые увидел фильм про доктора Айболита, мне сразу же
захотелось в Африку, туда, где тепло и много бананов. Я вырос, выучил
диалектический материализм и понял, что Африка- это очень далеко, как другая
планета, и я перестал думать об Африке. Мне стало грустно, но совсем
ненадолго потому, что страна, откуда меня никуда не пускали, оказывается,
очень огромная. И я перестал чувствовать себя птицей в клетке, а стал
чувствовать орлом, который не знает, в каком направлении лететь.
Лежу на железной кровати в общежитии Московского физико-технического
института и смотрю в потолок, потом на политическую карту Советского Союза,
потом опять в потолок. Мысли улетают в космос, потом возвращаются назад и я
снова гляжу на карту. Взору ума открываются обширные территории с великим
многообразием мест для осуществления подвига. Вижу себя полярным
первопроходцем, отважным исследователем кратера действующего вулкана,
искателем затонувших сокровищ и первым в мире, поймавшим живьем снежного
человека. Мозги рождают шальные мысли, которые носятся в голове, не давая
покоя ни днем, ни ночью. Водка и студентки Института легкой промышленности
не успокаивают.
Каждый человек чего-то постоянно хочет: явно или в глубине души, но
хочет. И если хочется по-настоящему, то это "чего-то" вовсе не то, что мы
достигаем и приобретаем стандартными способами, а то, что из ряда вон.
Хочется бегать голым в полнолуние, хочется полететь в космос, хочется, чтобы
в тебя влюбилась самая красивая женщина в мире, хочется море переплыть.
Я читал много книжек о путешествиях по морям и океанам. В детстве
обнаружил у себя дома "Путешествие на Кон-Тики" Тура Хейердала. Я не мог
нарадоваться, перечитывая книгу снова и снова, кажется, несчетное количество
раз. Почему так увлекают обычные записки путешественника? Наверное, просто
потому, что все было на самом деле, и я верю написанному. И когда
представляю себя в гуще книжных событий, мне кажется, будто все случилось и
со мной тоже. "Путешествие на Кон-Тики" - волшебная книга. Я сразу полюбил
ее, потом надолго забыл, а сейчас вдруг вспомнил и обрадовался заново.
Хочу переплыть море, хочу настоящего путешествия. От напора
приключенческой страсти вдруг тяжело задышалось, и я вышел на улицу.Серые
свинцовые тучи заволокли небо, ветрено и холодно - это поздняя подмосковная
осень, но мне все равно - мысли мои далеко, в тепле мечты.
После целого ряда умственных упражнений над политической картой
Советского Союза и прочтения путевых записок знаменитых путешественников я
начал произносить в публичных местах восторженные речи во славу дальних и
опасных странствий.
Люди! Человечество в опасности, ему не хватает подвига. Без подвига
жизнь на земле зачахнет и исчезнет бесславно и бесследно. Земля будет
существовать порожняком, она погибнет со скуки. Этого допустить нельзя. Мы
должны суметь, мы должны, во что бы то ни стало, совершить. Лично я хочу!
- Я тоже хочу совершить, Я думал об этом и раньше, только сказать
стеснялся, - это мой друг Женя Ковалевский. Он вышел из толпы и встал рядом
со мной, решительно повернувшись грудью к народу.
То, что получилось в результате полугодового труда и энтузиазма
молодости, было нечто из старых камер от казенных грузовиков и стальных,
стянутых со строительства советских домов, водопроводных труб диаметром один
дюйм с четвертью. Плавсредство размером 6 метров в длину и 4 в ширину весило
около тонны. Как все это хозяйство доставить на море - не знал никто. Но нам
все равно. Молодость слабо соображает, что будет дальше. Ее цель - только
вперед.
Из погрузки в поезд нашего экспедиционного инвентаря можно составить
сильно захватывающий сюжет. Поездной персонал, узбекские проводники, очень
слабо реагируют на русскую речь и совершенно не желают входить ни в чье
положение. Почувствовал себя на эшафоте, где мне вот-вот должны снести
голову, но я, наивный, пытаюсь уговорить угрюмого палача не делать этого.
Лицо того палача из средневековья и лица тружеников железнодорожных путей
сообщения из солнечного Узбекистана в 1980 году были одинаковы.
Поезд трогается в то время, как мы продолжаем закидывать свой
негабаритный груз морских путешественников в вагон, а проводники, нехорошие
люди, старательно выбрасывают его обратно на перрон.Одна половина
экспедиционеров едет в вагоне, принимая груз - другая бежит по перрону с
неподъемным инвентарем. На ходу обе половины договариваются, на всякий
случай, встретиться за 3500 км южней, в том месте, которое никто никогда не
видел, а только догадывался на основании политической карты Советского
Союза. В результате мы все-таки загрузились и через три дня оказались среди
пустыни в городе Аральск.
Дунул попутный ветер, сначала слегка и неуверенно, но скоро крепко и
решительно. Мы подняли парус и понеслись в открытое море. Появились волны,
которые к ночи достигли 5 метров.
Годы спустя, бороздя океанский простор на большом пароходе, я видел
волны куда как более. Но чувства мои при этом не сравнить с теми, которые
испытал в ту ночь. Нечто существенное происходит, когда живешь с водой на
одном уровне, среди волн выше головы. Вода над тобой, если она не
комфортабельный душ, очень интересно действует на психику. Как будто через
миг канешь в пучину, и окажешься в очень непривычной обстановке: среди рыб и
прочих легендарных подводных обитателей.
Бывало море, возле которого рос, бушевало и сильно. Но я находился лишь
рядом, на берегу, и только наблюдал, а не чувствовал стихию. Оказывается,
между видеть и чувствовать пропасть - как между присутствовать и
участвовать.
Все мои друзья-мореплаватели свалились от усталости и заснули.
Разбушевавшаяся стихия и одинокий я - неспящий рулевой. Для высвечивания
волн в темноте у меня есть серьезное приспособление - карманный китайский
фонарик с одной квадратной батарейкой. С его помощью вижу метра на два.
Сначала нет ничего, только черная пустота, полная неожиданностей. Потом
вдруг, как по волшебству, вырастает стена воды. Где она вверху заканчивается
- не видно, можно только догадываться, слушая, как срывается пенная шапка.
Не счесть сколько раз думал: " Все: вот теперь приплыли. Эта волна
последняя, она захлестнет и перевернет мое суденышко". Но в очередной раз
происходило чудо, и я, с перехваченным от восторга и ужаса дыханием, взмывал
ввысь, чтоб там, на верху, переведя дух,через миг снова рухнуть вниз в
страшную водяную яму.
Чего я здесь забыл? Какие такие тайны откроются передо мной, если вот
сейчас сделаю одно неосторожное движение рулевым веслом и: до свидания белый
свет со всеми земными радостями! Кругом море, а вокруг моря -жаркая пустыня.
А разум говорит: " В затее прока нет - одни мытарства. Как славно млеть
под ласковым солнышком на пляжике Черного моря среди дамских тел. Как
чудесно вечерком попить вина, а после закрутить курортный романчик. Зачем
пуп рвать-то?!"
Сижу на берегу острова и смотрю на Аральское море. Завтра, от силы
послезавтра в последний раз гляну на солнце, на нещадно выжженную пустыню,
еще раз вспомню, чего прожил, девушек обязательно надо будет вспомнить всех
и папу с мамой. Вот, пожалуй, и все - можно распрощаться с белым светом и
отправиться к праотцам. Сначала как будто прыгну в пропасть, страшно будет
только вначале, а дальше все пойдет как по накатанной дорожке: тьма,
туннель, потом золотистый свет, царство мертвых, чистилище, судилище, а
дальше черт знает что или Бог весть что. Это уж как повезет.
А все из-за неосторожности. Нашел в пустыне труп джайрана, от которого
изрядно воняло мертвечиной, и, врезав по черепу несколько раз топором, стал
крутить башку животному, пытаясь обломать рог на сувенир. Рог не поддавался,
я начал усердствовать и распорол об острую трупную кость себе руку довольно
сильно. Не придав особого значения случившемуся, засунул добычу в рюкзак и
зашагал дальше.
Вечером поднялась температура и начало знобить. Тут же вспомнилась
классика и всякие страсти про трупный яд. Признаки того, что мне крупно не
повезло, были налицо. Спасать меня от погибели на затерянном островке
некому. Я приготовился к самому худшему и пошел к морю прощаться с жизнью.
Мысли отказывались выстраиваться в стройные ряды. Стало ужасно грустно
оттого, что придется погибнуть в неизвестном месте вдали от славянской
родины. Хотелось успеть добраться домой и закончить жизнь под отчем кровом
среди безутешно скорбящих родственников и соболезнующих односельчан. Маялся
долго, пока не уморил себя мыслями о загробной жизни окончательно и не пошел
спать.
Несмотря на большую подготовительную работу, умереть не удалось.
Температура через день спала - все обошлось. А тот вид Аральского моря и
пустынных окрестностей я помню до сих пор. Равнодушная вода, равнодушное
небо, равнодушная нерусская местность из песка и редких саксаульных кустов.
И не в кого уткнуться лицом, чтоб утешиться. Нет мамы, нет какой-нибудь
другой женщины для защиты. Совсем один и пренебрегающая мной любимая
природа.
Очень часто вижу себя посторонним гражданином чужой страны, хотя на
самом деле это я - студент, который скоро станет настоящим инженером. У меня
есть зачет по марксистско-ленинской философии и много чего еще из области
прогрессивных знаний по науке и технике. А тут весь углем перепачканный и
босиком стою в центре кассового зала куйбышевского железнодорожного вокзала.
Одеяние мое состоит из рванойштормовки на голое тело, подстреленного драного
трико и все. В руках лодочный компас весом пять кило, а в кармане восемь
социалистических рублей и пятьдесят копеек. Больше ничего нет, кроме бороды
и блеска в глазах.
Наше героическое покорение морской стихии закончилось кораблекрушением
посередине Аральского моря. Волна зацепила почти весь пищевой запас и
утащила в пучину. Чудом удалось добраться до острова Барса-Кельмес, где
вынуждены были дожидаться какого-нибудь попутного транспорта. Долго ждать не
пришлось. Через пару недель подвернулась ржавая баржа с углем. За помощь при
разгрузке капитан пообещал подбросить робинзонов в город Аральск.
Грузим уголь мешками в тракторный прицеп в сорокаградусную жарищу.
Вдруг в небе застрекотало, а через несколько минут можно было
разглядетьсамолет марки АН-2. Стал понятен восторг, который испытывали
наблюдатели воздушных полетов в эпоху зари воздухоплавания. Бегу к
посадочной полосе, и, подражая пропеллеру, кручу одежду над головой.
Самолет, не щадя моторной мощи, как-то особенно натужно взревел, взял
разгон и скоро оказался в воздухе, пробежав, кажется, значительно меньше
положенного. Тряска, воздушные ямы, под нами море, а сбоку грустные
Кара-Кумские пески. Вот и город Аральск, а вот и железнодорожный вокзал, и
поезд на север через час подадут. В поезде напился портвейна, а ночью меня
обокрали. Осталось только то, что было на мне во время сна и угольная пыль
на теле.
Граждане! Я хороший. Вот мое удостоверение студента Советского Союза. И
паспорт у меня тоже есть, женщина. Видите, я кораблекрушение потерпел, а
сейчас еду домой к маме. Займите денег, товарищи! Мне десять рублей не
хватает. Я всем вам обратно вышлю. Честное комсомольское слово, что вы все,
в самом деле...
Денег я все-таки насобирал, даже немного больше, чем стоил билет.
Рублей пять лишних оказалось. На них я сразу приобрел залежалого печенья
"Карнавал" в перронном ларьке и ел его потом два дня.
Я вдруг не захотел работать в одном престижном конструкторском бюро,
название которого выгодно впечатляет участников застолья или новую женщину.А
все из-за того, что там трудилось много людей, тысяч сорок. Мурашки по коже
от мысли, что вся эта народная масса ежедневно входит в одну проходную и из
нее же потом выходит. А я, такой особенный, должен влиться в ту массу и
числиться в ней как похожий элемент. Не хочется стоять в очереди после
запятой, как перечисление. Хочется выглядеть важной птицей, отдельным
сложносочиненным предложением и с нового абзаца, и полным загадочного смысла
для читательского удивления.
Я поделил себя одного на сорокатысячный народ. В результате получилась
очень маленькая цифра, почти ноль. А это значит, что мной при определенных
обстоятельствах можно пренебречь - ничего решительно не убудет в
производстве том. Арифметический результат сильно меня напугал. И я срочно
поменял космическую профессию на океанологическую, тайно надеясь на легкость
представиться отличительной особенностью в малочисленном коллективе,
выполняя какое-нибудь высокооплачиваемое героическое научное поручение на
фоне симпатичного морского пейзажа.
Внутренний голос нашептывал странное: искать счастья в медвежьих углах.
И я разослал письма в разные северные места, предлагая отдать себя всего
труду в тех местах, откуда мне исправно ответили вот что:
Телеграмма из города Диксона Красноярского края четко отрубала:
"Трудоустроить по специальности физика океана не можем= 21193 Гимет
Великодный".
Письмо из Певекского территориального управления по гидрометеорологии и
контролю природной среды слегка обнадеживало:
"Письмо Ваше получили и отвечаем на интересующие Вас вопросы:
А. Можете напомнить о себе через 2-3 года.
Б. Работа состоит в измерении течений, температуры, солености,
загрязнения, в экспедициях, анализ и обобщение информации.
В. Работать будете в Певеке.
Г. Оклад 130 руб., коэффициент два, через каждые 6 месяцев 10% полярных
надбавок.
Ст. Инспектор по кадрам( подпись )М.В. Зимич"
Письмо из поселка Амдерма Архангельской области будто М.В. Зимич из
Певека писал, несмотря на то, что между Амдермой и Певеком простерлись
огромные суровые безжизненные просторы побережья Ледовитого океана.
Написано письмо от руки неуверенным почерком пившего мужчины:
"Уважаемый тов.Сидоренко А.А.!
Ваше письмо получено и приобщено к делу ЛГО (ледово-гидрологический
отдел) Гидрометобсерватории Амдерминского Управления гидрометеорологии и
контролю природной среды.
Ответы на Ваши вопросы:
1.Инженерных должностей Вашего профиля на полярных станциях нет (только
техники).
2.Наш отдел занимается изучением физики и динамики вод (Карское море,
Обская губа).
3.В настоящее время инженерных вакансий нет, но могут быть к середине
1981 года или началу 1982 г.
4.Оклад инженера гидролога ЛГО - 125-130 руб., районный коэффициент 60%
и через каждые полгода 10% надбавки от основного оклада, питание платное,
спецодежда не выдается; при выполнении экспедиционных работ - коэффициент
80%, питание бесплатное, обеспечение спецодеждой
9.01.1981г.Зам.нач.ЛГО(подпись )"
В конверте обрывок бумаги, а на нем напутствие полярного волка: "При
написании деловых бумаг следует полностью писать имя и отчество. Оставлять
поля для подшивки (4см)".
Полярный волк, зам. начальника Амдерминского ЛГО поразил меня сильно,
отослав свое письмо в вывернутом наизнанку моем конверте. Что было б,
возникни нужда в физиках в городе Диксоне, или обратись я чуть позже в Певек
или Амдерминское ЛГО? Не знаю точно что, но чужие конверты, наверное,
научился бы выворачивать наизнанку, а может и еще чего. Но мне на судьбу не
жаловаться, потому что оказался я в местах куда более удаленных и ничуть не
менее экзотических.
Кто такой этот М.В. Зимич? Почему я о нем думаю? Может он несчастный
лысый человек, и от него ушла жена, а может наоборот, все просто чудесно
сложилось, и внуки, и на работе его сильно любят?
А этот оклад в 130 рублей плюс северные надбавки - к чему это все? Сижу
у себя дома на полу и старые вещи сортирую. Чуть было не выбросил эти три
письма из разных северных мест. Ведь ничего в них значимого для меня нет. А
я держу их в руках и долго смотрю, не моргая, в дальний верхний угол
домашнего помещения.
13-го сентября 1981 года в здании Московского аэропорта стоит человек с
двумя чемоданами и билетом на 13-й рейс, место No13. Стоящий тот - я,
молодой специалист, романтик, страстный искатель приключений, неутомимый
гонец за птицей удачи. Лечу на далекий остров Сахалин изучать моря-океаны и
еще зачем-то, кто его знает. В Москве прожил две недели просто так, потому
что самолеты до Южно-Сахалинскалетать перестали из-за тайфунов. Сильно
пострадали сравнительно крупные населенные пункты, а некоторые поменьше
просто исчезли. Здесь, в Москве, точно ничего не известно, и я, на всякий
случай, приготовился пару лет прожить в палатке, пока не построят заново
островные города.
Рейс постоянно откладывают и каждый раз на два часа. И каждый раз мне и
провожающим Шуре и Наташе Пономаревым надо успеть напиться водки до
состояния, отвечающего торжественности момента. Выпили столько, что я смутно
помню, как проходил рекордный перелет через необозримые просторы Советского
Союза. Ощутил себя, лишь когда спускался по трапу на островную землю.
Ночь, холодина, и нет никакого сооружения, напоминающего аэровокзал.
Вещи подвезли на военном грузовике и роздали, не проверяя квитанций. Горстка
пассажиров столпилась в кучку, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра. Я
собрался было распаковать спальник и отправиться в ближайшие кусты на
ночлег. Но подали автобус и нас увезли. Где я? Смотрю в окно - только черная
глухая стена леса вдоль дороги.
В институте меня встретили как долгожданного любимого родственника.
Устроился пока временно в коммуналке, в маленькой комнатушечке-берлоге,
которая принадлежит старому островитянину научному сотруднику Андрею
Харламову. Сам же он в экспедиции в каком-то дальневосточном захолустье, и
когда вернется- неизвестно. А по возвращении к нему в гости каждые выходные
будет ходить сам мэтр, начальник отдела цунами Сан Саныч Поплавский, чтобы
пить крепленую брусничную настойку. Ее он предварительно закупает в
несметном количестве в местном деревянном магазинчике. Запирается с
Харламовым в его берлоге и не выходит оттуда, пока не прикончит последнюю
бутылку. Какую такую умственную усталость запивал Сан Саныч, я не знал, но
догадывался, что корни ее должны уходить глубоко, в интеллигентскую сущность
пожилого островитянина, а может быть и еще глубже. Изображение его папы,
бывало, отпечатывалось в газетахрядом с самим Л.И. Брежневым.
Комната до отказа забита книгами различной тематики, остальное место
занимает кровать и куча тряпья, которое по идее предназначается для защиты
тела научного сотрудника от зимней стужи, осенних ветров и летних дождей.
Покрой одежд можно отнести к любому столетию. Предметы и их расположение
внутри помещения говорили о том, что хозяин живет мощно, не беря в голову
лишнего.
После стука в дверь вошла корейская женщина Таня Ким с подносом, на
котором еда из трех блюд и чай, с уже разболтанным сахаром. Спустя двадцать
лет помню принесенное Таней Ким: поднос из никелированного железа с
незатейливыми давленными узорчиками, нержавеющую вилку с длинными зубьями и
маленькую, потемневшую от частого пребывания в крепком чае, алюминиевую
ложечку . Еще тарелка с зеленой каймой, а в ней картошка, перемешанная с
овощами и мясом. В пиале что-то вкусное корейское с чесноком и перцем. И
яблокопомню - зеленое в черных пупырышках, а на хвостике листик подвявший.
Мне никуда не хочется уходить.
Интересно, можно ли меня сейчас назвать счастливым человеком? Мне
хорошо и покойно, никуда не стремлюсь и ничего не хочу. Просто разглядываю
прошлое. Вряд ли это счастье. Тогда произвольный зритель в кинотеатре - тоже
счастливый. Купил, получается, билет и порядок? Конечно, нет. Трудней должно
быть все организовано, иначенеинтересно.
Качаюсь на волнах Охотского моря. Плыву на Курильский остров Шикотан, в
экспедицию, которая занимается созданием системы предупреждения цунами. Три
дня пароход не может подойти к острову из-за непрекращающегося шторма. В
каюте четверо: житель острова Итуруп, житель острова Кунашир, житель острова
Шикотан и я, житель острова Сахалин. Целыми днями пьем горькую и спорим, чей
остров лучше. Когда курильчане хвастают вулканами - я молчу, на Сахалине их
нет. Зато в Южно-Сахалинске есть ресторан "Океан", где пятьдесят видов
холодных закусок из морепродуктов. Не придя к консенсусу вечером, мы
возобновляем беседу утром, и начинаем с пива.
Стою на грунтовой дороге с грязью по колено - это набережная
Малокурильска. От местного рыбзавода завоняло так, что меня сходу начало
тошнить. После чего я огляделся. Взору открылся вид на страшенное захолустье
российской глубинки, состоящее из мрачных неухоженных деревянных строений
барачного типа и изб. Блуждаю в поисках геофизической обсерватории, куда
откомандирован. Найти учреждение с уважаемым названием в маленьком городишке
- что может быть проще, спроси любого. Не тут-то было. Прохожие местные
понятия ни о чем подобном не имеют - только плечами пожимают.
Это огромный океан без конца и края, а среди него крохотулечка - земля
островная. На той земле город, а по городу бродит грязный научный сотрудник
с рюкзаком пива, которое должно доставить в дар начальнику экспедиции
(своего пивного завода на острове нет и пиво здесь - по цене водки, а водка
- бесценна). Научному сотруднику уже ничего не хочется, и он бредет, меся
малокурильскую грязь, уже просто так, куда глаза глядят.
Начал сомневаться: на тот ли остров попал. Посмотрел в командировочный
документ - вроде на тот. Останавливаюсь рядом с бараком. В комнате с
открытым окном угрюмый мужчина сидит за столом и смотрит на океанский
горизонт. Заприметив меня, налил стакан водки и выпил залпом. Не закусив,
крякнул и снова устремил взгляд в пространство. Там, куда так печально
глядел мужик, не было ничегопримечательного - только Тихий океан. Сбросив с
плеч рюкзак, сажусь на корточки, подпираю спиной черную стену деревянного
строения и тоже смотрю на горизонт, пытаясь понять, что при этом должно
чувствовать, и что потом с этим чувством делать - запивать его водкой или
писать грустные стихи, или то и другое сразу. Над головой с бешенной
скоростью проносятся свирепые серые облака, как будто спешат куда-то.
Насмотревшись на водную стихию, мужчина снова потянулся за бутылкой.
- Послушайте, уважаемый. Где же здесь геофизическая обсерватория
все-таки? - спрашиваю, без всякой надежды узнать что-либо полезное.
-Чего?
-Да так,ничего. А вы давно здесь обитаете?
Нет ответа. Опять он смотрит на горизонт и молчит, только взгляд
сделался растерянным. Что-то подобное я видел в южных странах. Сидит бабай и
любовная сила нагнетает в организм сладострастную истому предвкушения
райских благ, заставляя тело необычно звенеть, отчего легко дышать и как в
невесомости.
Кожа бархатистая. Одно касание - и я летаю в небесах под томную
арфическую музыку, которую исполняет порхающий рядом архангел. Снизу
туловища поднимается теплая волна блаженства, вначале чуть притормаживая в
груди, а немного погодя разрывается в голове ослепительным фейерверком.
Я не вынесу разлуки. Как кот в чужой квартире, не нахожу себе места.
Грудь давит и дыханье сперло.Ах, Моник Ламиранд? Где тебя четри носят?
Почему мир такой жестокий? Почему он разлучает любящие сердца и заставляет
мою ненаглядную страдать под игом капитализма в далекой Франции?
Я запасусь терпением, вырасту, достигну в жизни заоблачных высот, поеду
в Париж и заберу тебя к себе счастья ради. Ты будешь поражена тем, что я
отыскал тебя сквозь много лет и огромное расстояние. Это зародит в тебе
новую мощную волну любви. Мы будем жить-поживать вместе долго и счастливо. У
нас будет большой красивый дом с лужайкой, в котором нам никто не помешает
заниматься чем в голову взбредет, воспитывать детишек и наращивать семейное
благополучие. Я выучусь на астронома, открою новую звезду и назову ее твоим
именем. Чувство гордости за мои достижения будет усиливать в тебе любовь ко
мне и выводить ее с каждым днем на новую орбиту. Счастье - безоблачная
небесная синева с радужным обрамлением, как с нимбом.
Последовали годы переписки. Французский я не знал, а английским
владелеще хуже, чем она. Вскоре Моник начала писать на своем родном языке, а
я в ответ легко перешел на русский. Ее письма хранил как талисман вечной
любви для возбуждения воображения молодости вплоть до третьего курса
института, пока не удалось их в конце-концов толком перевести. Только тогда
выяснилось, что она долго писала мне про какого-то венгра, с которым
познакомилась сразу, стоило только расстаться со мной.
Рухнул железный занавес и развалился Советский Союз. Я сильно
повзрослел, выучил английский и написал письмо в Париж, как в прошлое. Но
там ее уже нет, а где - неизвестно.
Сейчас запросто могу сорваться на поиски своей первой любви, например,
на велосипеде. Но не делаю этого, потому что ей, как и мне, за сорок, и я
боюсь сильно разочароваться, хотя сама идея кажется привлекательной.
Прошлое. Его не вернуть. Ведь так очевидно. А я много раз пытался, и
никогда ничего хорошего не выходило. Бестолковое и вредное это занятие, как
пить вчерашний чай.
Люблю политическую карту Советского Союза. Глобус не возбуждает до
такой степени даже сейчас, когда все те далекие страны и континенты, которые
на нем изображены, доступныдля посещения.
Когда впервые увидел фильм про доктора Айболита, мне сразу же
захотелось в Африку, туда, где тепло и много бананов. Я вырос, выучил
диалектический материализм и понял, что Африка- это очень далеко, как другая
планета, и я перестал думать об Африке. Мне стало грустно, но совсем
ненадолго потому, что страна, откуда меня никуда не пускали, оказывается,
очень огромная. И я перестал чувствовать себя птицей в клетке, а стал
чувствовать орлом, который не знает, в каком направлении лететь.
Лежу на железной кровати в общежитии Московского физико-технического
института и смотрю в потолок, потом на политическую карту Советского Союза,
потом опять в потолок. Мысли улетают в космос, потом возвращаются назад и я
снова гляжу на карту. Взору ума открываются обширные территории с великим
многообразием мест для осуществления подвига. Вижу себя полярным
первопроходцем, отважным исследователем кратера действующего вулкана,
искателем затонувших сокровищ и первым в мире, поймавшим живьем снежного
человека. Мозги рождают шальные мысли, которые носятся в голове, не давая
покоя ни днем, ни ночью. Водка и студентки Института легкой промышленности
не успокаивают.
Каждый человек чего-то постоянно хочет: явно или в глубине души, но
хочет. И если хочется по-настоящему, то это "чего-то" вовсе не то, что мы
достигаем и приобретаем стандартными способами, а то, что из ряда вон.
Хочется бегать голым в полнолуние, хочется полететь в космос, хочется, чтобы
в тебя влюбилась самая красивая женщина в мире, хочется море переплыть.
Я читал много книжек о путешествиях по морям и океанам. В детстве
обнаружил у себя дома "Путешествие на Кон-Тики" Тура Хейердала. Я не мог
нарадоваться, перечитывая книгу снова и снова, кажется, несчетное количество
раз. Почему так увлекают обычные записки путешественника? Наверное, просто
потому, что все было на самом деле, и я верю написанному. И когда
представляю себя в гуще книжных событий, мне кажется, будто все случилось и
со мной тоже. "Путешествие на Кон-Тики" - волшебная книга. Я сразу полюбил
ее, потом надолго забыл, а сейчас вдруг вспомнил и обрадовался заново.
Хочу переплыть море, хочу настоящего путешествия. От напора
приключенческой страсти вдруг тяжело задышалось, и я вышел на улицу.Серые
свинцовые тучи заволокли небо, ветрено и холодно - это поздняя подмосковная
осень, но мне все равно - мысли мои далеко, в тепле мечты.
После целого ряда умственных упражнений над политической картой
Советского Союза и прочтения путевых записок знаменитых путешественников я
начал произносить в публичных местах восторженные речи во славу дальних и
опасных странствий.
Люди! Человечество в опасности, ему не хватает подвига. Без подвига
жизнь на земле зачахнет и исчезнет бесславно и бесследно. Земля будет
существовать порожняком, она погибнет со скуки. Этого допустить нельзя. Мы
должны суметь, мы должны, во что бы то ни стало, совершить. Лично я хочу!
- Я тоже хочу совершить, Я думал об этом и раньше, только сказать
стеснялся, - это мой друг Женя Ковалевский. Он вышел из толпы и встал рядом
со мной, решительно повернувшись грудью к народу.
То, что получилось в результате полугодового труда и энтузиазма
молодости, было нечто из старых камер от казенных грузовиков и стальных,
стянутых со строительства советских домов, водопроводных труб диаметром один
дюйм с четвертью. Плавсредство размером 6 метров в длину и 4 в ширину весило
около тонны. Как все это хозяйство доставить на море - не знал никто. Но нам
все равно. Молодость слабо соображает, что будет дальше. Ее цель - только
вперед.
Из погрузки в поезд нашего экспедиционного инвентаря можно составить
сильно захватывающий сюжет. Поездной персонал, узбекские проводники, очень
слабо реагируют на русскую речь и совершенно не желают входить ни в чье
положение. Почувствовал себя на эшафоте, где мне вот-вот должны снести
голову, но я, наивный, пытаюсь уговорить угрюмого палача не делать этого.
Лицо того палача из средневековья и лица тружеников железнодорожных путей
сообщения из солнечного Узбекистана в 1980 году были одинаковы.
Поезд трогается в то время, как мы продолжаем закидывать свой
негабаритный груз морских путешественников в вагон, а проводники, нехорошие
люди, старательно выбрасывают его обратно на перрон.Одна половина
экспедиционеров едет в вагоне, принимая груз - другая бежит по перрону с
неподъемным инвентарем. На ходу обе половины договариваются, на всякий
случай, встретиться за 3500 км южней, в том месте, которое никто никогда не
видел, а только догадывался на основании политической карты Советского
Союза. В результате мы все-таки загрузились и через три дня оказались среди
пустыни в городе Аральск.
Дунул попутный ветер, сначала слегка и неуверенно, но скоро крепко и
решительно. Мы подняли парус и понеслись в открытое море. Появились волны,
которые к ночи достигли 5 метров.
Годы спустя, бороздя океанский простор на большом пароходе, я видел
волны куда как более. Но чувства мои при этом не сравнить с теми, которые
испытал в ту ночь. Нечто существенное происходит, когда живешь с водой на
одном уровне, среди волн выше головы. Вода над тобой, если она не
комфортабельный душ, очень интересно действует на психику. Как будто через
миг канешь в пучину, и окажешься в очень непривычной обстановке: среди рыб и
прочих легендарных подводных обитателей.
Бывало море, возле которого рос, бушевало и сильно. Но я находился лишь
рядом, на берегу, и только наблюдал, а не чувствовал стихию. Оказывается,
между видеть и чувствовать пропасть - как между присутствовать и
участвовать.
Все мои друзья-мореплаватели свалились от усталости и заснули.
Разбушевавшаяся стихия и одинокий я - неспящий рулевой. Для высвечивания
волн в темноте у меня есть серьезное приспособление - карманный китайский
фонарик с одной квадратной батарейкой. С его помощью вижу метра на два.
Сначала нет ничего, только черная пустота, полная неожиданностей. Потом
вдруг, как по волшебству, вырастает стена воды. Где она вверху заканчивается
- не видно, можно только догадываться, слушая, как срывается пенная шапка.
Не счесть сколько раз думал: " Все: вот теперь приплыли. Эта волна
последняя, она захлестнет и перевернет мое суденышко". Но в очередной раз
происходило чудо, и я, с перехваченным от восторга и ужаса дыханием, взмывал
ввысь, чтоб там, на верху, переведя дух,через миг снова рухнуть вниз в
страшную водяную яму.
Чего я здесь забыл? Какие такие тайны откроются передо мной, если вот
сейчас сделаю одно неосторожное движение рулевым веслом и: до свидания белый
свет со всеми земными радостями! Кругом море, а вокруг моря -жаркая пустыня.
А разум говорит: " В затее прока нет - одни мытарства. Как славно млеть
под ласковым солнышком на пляжике Черного моря среди дамских тел. Как
чудесно вечерком попить вина, а после закрутить курортный романчик. Зачем
пуп рвать-то?!"
Сижу на берегу острова и смотрю на Аральское море. Завтра, от силы
послезавтра в последний раз гляну на солнце, на нещадно выжженную пустыню,
еще раз вспомню, чего прожил, девушек обязательно надо будет вспомнить всех
и папу с мамой. Вот, пожалуй, и все - можно распрощаться с белым светом и
отправиться к праотцам. Сначала как будто прыгну в пропасть, страшно будет
только вначале, а дальше все пойдет как по накатанной дорожке: тьма,
туннель, потом золотистый свет, царство мертвых, чистилище, судилище, а
дальше черт знает что или Бог весть что. Это уж как повезет.
А все из-за неосторожности. Нашел в пустыне труп джайрана, от которого
изрядно воняло мертвечиной, и, врезав по черепу несколько раз топором, стал
крутить башку животному, пытаясь обломать рог на сувенир. Рог не поддавался,
я начал усердствовать и распорол об острую трупную кость себе руку довольно
сильно. Не придав особого значения случившемуся, засунул добычу в рюкзак и
зашагал дальше.
Вечером поднялась температура и начало знобить. Тут же вспомнилась
классика и всякие страсти про трупный яд. Признаки того, что мне крупно не
повезло, были налицо. Спасать меня от погибели на затерянном островке
некому. Я приготовился к самому худшему и пошел к морю прощаться с жизнью.
Мысли отказывались выстраиваться в стройные ряды. Стало ужасно грустно
оттого, что придется погибнуть в неизвестном месте вдали от славянской
родины. Хотелось успеть добраться домой и закончить жизнь под отчем кровом
среди безутешно скорбящих родственников и соболезнующих односельчан. Маялся
долго, пока не уморил себя мыслями о загробной жизни окончательно и не пошел
спать.
Несмотря на большую подготовительную работу, умереть не удалось.
Температура через день спала - все обошлось. А тот вид Аральского моря и
пустынных окрестностей я помню до сих пор. Равнодушная вода, равнодушное
небо, равнодушная нерусская местность из песка и редких саксаульных кустов.
И не в кого уткнуться лицом, чтоб утешиться. Нет мамы, нет какой-нибудь
другой женщины для защиты. Совсем один и пренебрегающая мной любимая
природа.
Очень часто вижу себя посторонним гражданином чужой страны, хотя на
самом деле это я - студент, который скоро станет настоящим инженером. У меня
есть зачет по марксистско-ленинской философии и много чего еще из области
прогрессивных знаний по науке и технике. А тут весь углем перепачканный и
босиком стою в центре кассового зала куйбышевского железнодорожного вокзала.
Одеяние мое состоит из рванойштормовки на голое тело, подстреленного драного
трико и все. В руках лодочный компас весом пять кило, а в кармане восемь
социалистических рублей и пятьдесят копеек. Больше ничего нет, кроме бороды
и блеска в глазах.
Наше героическое покорение морской стихии закончилось кораблекрушением
посередине Аральского моря. Волна зацепила почти весь пищевой запас и
утащила в пучину. Чудом удалось добраться до острова Барса-Кельмес, где
вынуждены были дожидаться какого-нибудь попутного транспорта. Долго ждать не
пришлось. Через пару недель подвернулась ржавая баржа с углем. За помощь при
разгрузке капитан пообещал подбросить робинзонов в город Аральск.
Грузим уголь мешками в тракторный прицеп в сорокаградусную жарищу.
Вдруг в небе застрекотало, а через несколько минут можно было
разглядетьсамолет марки АН-2. Стал понятен восторг, который испытывали
наблюдатели воздушных полетов в эпоху зари воздухоплавания. Бегу к
посадочной полосе, и, подражая пропеллеру, кручу одежду над головой.
Самолет, не щадя моторной мощи, как-то особенно натужно взревел, взял
разгон и скоро оказался в воздухе, пробежав, кажется, значительно меньше
положенного. Тряска, воздушные ямы, под нами море, а сбоку грустные
Кара-Кумские пески. Вот и город Аральск, а вот и железнодорожный вокзал, и
поезд на север через час подадут. В поезде напился портвейна, а ночью меня
обокрали. Осталось только то, что было на мне во время сна и угольная пыль
на теле.
Граждане! Я хороший. Вот мое удостоверение студента Советского Союза. И
паспорт у меня тоже есть, женщина. Видите, я кораблекрушение потерпел, а
сейчас еду домой к маме. Займите денег, товарищи! Мне десять рублей не
хватает. Я всем вам обратно вышлю. Честное комсомольское слово, что вы все,
в самом деле...
Денег я все-таки насобирал, даже немного больше, чем стоил билет.
Рублей пять лишних оказалось. На них я сразу приобрел залежалого печенья
"Карнавал" в перронном ларьке и ел его потом два дня.
Я вдруг не захотел работать в одном престижном конструкторском бюро,
название которого выгодно впечатляет участников застолья или новую женщину.А
все из-за того, что там трудилось много людей, тысяч сорок. Мурашки по коже
от мысли, что вся эта народная масса ежедневно входит в одну проходную и из
нее же потом выходит. А я, такой особенный, должен влиться в ту массу и
числиться в ней как похожий элемент. Не хочется стоять в очереди после
запятой, как перечисление. Хочется выглядеть важной птицей, отдельным
сложносочиненным предложением и с нового абзаца, и полным загадочного смысла
для читательского удивления.
Я поделил себя одного на сорокатысячный народ. В результате получилась
очень маленькая цифра, почти ноль. А это значит, что мной при определенных
обстоятельствах можно пренебречь - ничего решительно не убудет в
производстве том. Арифметический результат сильно меня напугал. И я срочно
поменял космическую профессию на океанологическую, тайно надеясь на легкость
представиться отличительной особенностью в малочисленном коллективе,
выполняя какое-нибудь высокооплачиваемое героическое научное поручение на
фоне симпатичного морского пейзажа.
Внутренний голос нашептывал странное: искать счастья в медвежьих углах.
И я разослал письма в разные северные места, предлагая отдать себя всего
труду в тех местах, откуда мне исправно ответили вот что:
Телеграмма из города Диксона Красноярского края четко отрубала:
"Трудоустроить по специальности физика океана не можем= 21193 Гимет
Великодный".
Письмо из Певекского территориального управления по гидрометеорологии и
контролю природной среды слегка обнадеживало:
"Письмо Ваше получили и отвечаем на интересующие Вас вопросы:
А. Можете напомнить о себе через 2-3 года.
Б. Работа состоит в измерении течений, температуры, солености,
загрязнения, в экспедициях, анализ и обобщение информации.
В. Работать будете в Певеке.
Г. Оклад 130 руб., коэффициент два, через каждые 6 месяцев 10% полярных
надбавок.
Ст. Инспектор по кадрам( подпись )М.В. Зимич"
Письмо из поселка Амдерма Архангельской области будто М.В. Зимич из
Певека писал, несмотря на то, что между Амдермой и Певеком простерлись
огромные суровые безжизненные просторы побережья Ледовитого океана.
Написано письмо от руки неуверенным почерком пившего мужчины:
"Уважаемый тов.Сидоренко А.А.!
Ваше письмо получено и приобщено к делу ЛГО (ледово-гидрологический
отдел) Гидрометобсерватории Амдерминского Управления гидрометеорологии и
контролю природной среды.
Ответы на Ваши вопросы:
1.Инженерных должностей Вашего профиля на полярных станциях нет (только
техники).
2.Наш отдел занимается изучением физики и динамики вод (Карское море,
Обская губа).
3.В настоящее время инженерных вакансий нет, но могут быть к середине
1981 года или началу 1982 г.
4.Оклад инженера гидролога ЛГО - 125-130 руб., районный коэффициент 60%
и через каждые полгода 10% надбавки от основного оклада, питание платное,
спецодежда не выдается; при выполнении экспедиционных работ - коэффициент
80%, питание бесплатное, обеспечение спецодеждой
9.01.1981г.Зам.нач.ЛГО(подпись )"
В конверте обрывок бумаги, а на нем напутствие полярного волка: "При
написании деловых бумаг следует полностью писать имя и отчество. Оставлять
поля для подшивки (4см)".
Полярный волк, зам. начальника Амдерминского ЛГО поразил меня сильно,
отослав свое письмо в вывернутом наизнанку моем конверте. Что было б,
возникни нужда в физиках в городе Диксоне, или обратись я чуть позже в Певек
или Амдерминское ЛГО? Не знаю точно что, но чужие конверты, наверное,
научился бы выворачивать наизнанку, а может и еще чего. Но мне на судьбу не
жаловаться, потому что оказался я в местах куда более удаленных и ничуть не
менее экзотических.
Кто такой этот М.В. Зимич? Почему я о нем думаю? Может он несчастный
лысый человек, и от него ушла жена, а может наоборот, все просто чудесно
сложилось, и внуки, и на работе его сильно любят?
А этот оклад в 130 рублей плюс северные надбавки - к чему это все? Сижу
у себя дома на полу и старые вещи сортирую. Чуть было не выбросил эти три
письма из разных северных мест. Ведь ничего в них значимого для меня нет. А
я держу их в руках и долго смотрю, не моргая, в дальний верхний угол
домашнего помещения.
13-го сентября 1981 года в здании Московского аэропорта стоит человек с
двумя чемоданами и билетом на 13-й рейс, место No13. Стоящий тот - я,
молодой специалист, романтик, страстный искатель приключений, неутомимый
гонец за птицей удачи. Лечу на далекий остров Сахалин изучать моря-океаны и
еще зачем-то, кто его знает. В Москве прожил две недели просто так, потому
что самолеты до Южно-Сахалинскалетать перестали из-за тайфунов. Сильно
пострадали сравнительно крупные населенные пункты, а некоторые поменьше
просто исчезли. Здесь, в Москве, точно ничего не известно, и я, на всякий
случай, приготовился пару лет прожить в палатке, пока не построят заново
островные города.
Рейс постоянно откладывают и каждый раз на два часа. И каждый раз мне и
провожающим Шуре и Наташе Пономаревым надо успеть напиться водки до
состояния, отвечающего торжественности момента. Выпили столько, что я смутно
помню, как проходил рекордный перелет через необозримые просторы Советского
Союза. Ощутил себя, лишь когда спускался по трапу на островную землю.
Ночь, холодина, и нет никакого сооружения, напоминающего аэровокзал.
Вещи подвезли на военном грузовике и роздали, не проверяя квитанций. Горстка
пассажиров столпилась в кучку, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра. Я
собрался было распаковать спальник и отправиться в ближайшие кусты на
ночлег. Но подали автобус и нас увезли. Где я? Смотрю в окно - только черная
глухая стена леса вдоль дороги.
В институте меня встретили как долгожданного любимого родственника.
Устроился пока временно в коммуналке, в маленькой комнатушечке-берлоге,
которая принадлежит старому островитянину научному сотруднику Андрею
Харламову. Сам же он в экспедиции в каком-то дальневосточном захолустье, и
когда вернется- неизвестно. А по возвращении к нему в гости каждые выходные
будет ходить сам мэтр, начальник отдела цунами Сан Саныч Поплавский, чтобы
пить крепленую брусничную настойку. Ее он предварительно закупает в
несметном количестве в местном деревянном магазинчике. Запирается с
Харламовым в его берлоге и не выходит оттуда, пока не прикончит последнюю
бутылку. Какую такую умственную усталость запивал Сан Саныч, я не знал, но
догадывался, что корни ее должны уходить глубоко, в интеллигентскую сущность
пожилого островитянина, а может быть и еще глубже. Изображение его папы,
бывало, отпечатывалось в газетахрядом с самим Л.И. Брежневым.
Комната до отказа забита книгами различной тематики, остальное место
занимает кровать и куча тряпья, которое по идее предназначается для защиты
тела научного сотрудника от зимней стужи, осенних ветров и летних дождей.
Покрой одежд можно отнести к любому столетию. Предметы и их расположение
внутри помещения говорили о том, что хозяин живет мощно, не беря в голову
лишнего.
После стука в дверь вошла корейская женщина Таня Ким с подносом, на
котором еда из трех блюд и чай, с уже разболтанным сахаром. Спустя двадцать
лет помню принесенное Таней Ким: поднос из никелированного железа с
незатейливыми давленными узорчиками, нержавеющую вилку с длинными зубьями и
маленькую, потемневшую от частого пребывания в крепком чае, алюминиевую
ложечку . Еще тарелка с зеленой каймой, а в ней картошка, перемешанная с
овощами и мясом. В пиале что-то вкусное корейское с чесноком и перцем. И
яблокопомню - зеленое в черных пупырышках, а на хвостике листик подвявший.
Мне никуда не хочется уходить.
Интересно, можно ли меня сейчас назвать счастливым человеком? Мне
хорошо и покойно, никуда не стремлюсь и ничего не хочу. Просто разглядываю
прошлое. Вряд ли это счастье. Тогда произвольный зритель в кинотеатре - тоже
счастливый. Купил, получается, билет и порядок? Конечно, нет. Трудней должно
быть все организовано, иначенеинтересно.
Качаюсь на волнах Охотского моря. Плыву на Курильский остров Шикотан, в
экспедицию, которая занимается созданием системы предупреждения цунами. Три
дня пароход не может подойти к острову из-за непрекращающегося шторма. В
каюте четверо: житель острова Итуруп, житель острова Кунашир, житель острова
Шикотан и я, житель острова Сахалин. Целыми днями пьем горькую и спорим, чей
остров лучше. Когда курильчане хвастают вулканами - я молчу, на Сахалине их
нет. Зато в Южно-Сахалинске есть ресторан "Океан", где пятьдесят видов
холодных закусок из морепродуктов. Не придя к консенсусу вечером, мы
возобновляем беседу утром, и начинаем с пива.
Стою на грунтовой дороге с грязью по колено - это набережная
Малокурильска. От местного рыбзавода завоняло так, что меня сходу начало
тошнить. После чего я огляделся. Взору открылся вид на страшенное захолустье
российской глубинки, состоящее из мрачных неухоженных деревянных строений
барачного типа и изб. Блуждаю в поисках геофизической обсерватории, куда
откомандирован. Найти учреждение с уважаемым названием в маленьком городишке
- что может быть проще, спроси любого. Не тут-то было. Прохожие местные
понятия ни о чем подобном не имеют - только плечами пожимают.
Это огромный океан без конца и края, а среди него крохотулечка - земля
островная. На той земле город, а по городу бродит грязный научный сотрудник
с рюкзаком пива, которое должно доставить в дар начальнику экспедиции
(своего пивного завода на острове нет и пиво здесь - по цене водки, а водка
- бесценна). Научному сотруднику уже ничего не хочется, и он бредет, меся
малокурильскую грязь, уже просто так, куда глаза глядят.
Начал сомневаться: на тот ли остров попал. Посмотрел в командировочный
документ - вроде на тот. Останавливаюсь рядом с бараком. В комнате с
открытым окном угрюмый мужчина сидит за столом и смотрит на океанский
горизонт. Заприметив меня, налил стакан водки и выпил залпом. Не закусив,
крякнул и снова устремил взгляд в пространство. Там, куда так печально
глядел мужик, не было ничегопримечательного - только Тихий океан. Сбросив с
плеч рюкзак, сажусь на корточки, подпираю спиной черную стену деревянного
строения и тоже смотрю на горизонт, пытаясь понять, что при этом должно
чувствовать, и что потом с этим чувством делать - запивать его водкой или
писать грустные стихи, или то и другое сразу. Над головой с бешенной
скоростью проносятся свирепые серые облака, как будто спешат куда-то.
Насмотревшись на водную стихию, мужчина снова потянулся за бутылкой.
- Послушайте, уважаемый. Где же здесь геофизическая обсерватория
все-таки? - спрашиваю, без всякой надежды узнать что-либо полезное.
-Чего?
-Да так,ничего. А вы давно здесь обитаете?
Нет ответа. Опять он смотрит на горизонт и молчит, только взгляд
сделался растерянным. Что-то подобное я видел в южных странах. Сидит бабай и