договора, сметы, авансы на приобретение материалов, прибавочная стоимость,
уклонение от налогов. Жизнь превратилась в кошмар - меня начали величать по
имени-отчеству, отчего казалось, будто мне скоро на пенсию.
Рабочий бригадир, сутулясь, заходит в кабинет, зачем-то извиняясь, а
его подчиненные вообще стесняются показываться - ждут, куря на лавочках под
сливами во дворе. Никаких таких порядков я не устанавливал. Они сами
организовались, видимо, на основании старой закваски трудящейся массы.
Находясь три года в шкуре капиталиста, к отчеству я так и не привык,
несмотря на то, что слышал его раз по сто на день. По мне так: жить научным
сотрудником, ходить в свитере с оттянутым горлом, стричься раз в год и не
бриться совсем. По мне еще: сидеть у костра на земле и петь беспечные песни
от малоимущих вольных сочинителей, надрываться под тяжестью рюкзака, идя к
какой-нибудь странной для обычного гражданина цели, вроде вершины горы. Мне
нравятся задорные простоволосые женщины в джинсах и кедах, мне нравится
Герман Гессе. Чего я тут забыл?
Подъезжаю на стройку в черной машине с шофером, хожу по объекту труда и
пытаюсь понять, зачем все это, в конце концов, мне надо. Зачем эти тонны
сооружений из железобетона, зачем эти грузовые транспортные средства и
автокраны?
Как зачем? Нужна же пища для семьи, нужна одежда для жены, нужна
квартира для защиты тел членов той семьи от климатического ненастья. Нужен
большой черный автомобиль с шофером для пыли в глаза и для ощущения
значимости и причастности к важности.
Если взвесить все нужное - получится страшная цифра с нулями. Я
специально не берусь считать точно, сколько выйдет в результате, чтоб не
испугаться окончательно. Мне и так страшно. Зачем столько изделий и стараний
для их приобретения? Счастья от них никакого, и от количества денежных
знаков тоже не прибавляется -я проверял. Целых три года проверял, надеясь на
лучезарное безоблачное будущее, которое никак не хотело наступать. Вместо
него почему-то получалось все наоборот и в превосходной форме, и ни света в
конце тоннеля, и ни черта вообще.
Сижу на железнотехническом сооружении - объекте труда подчиненных людей
и стараюсь припомнить, когда же в течении трех последних лет мне было если
не совсем хорошо, то хоть, примерно, вроде ничего. Стараюсь изо всех сил, а
не получается ровным счетом ничего. На ум лезут неурядицы, недоразумения и
прочее. Зато точно помню, что такое хорошо: Сахалин и зарплата научного
сотрудника, Курильские острова и плавучее средство типа РС в разъяренном
океане, Вьетнам и бананы, и много чего еще помимо. Когда хорошо -нет
предметов, кроме необходимой малости, когда хорошо - нет начальников и
подчиненных, когда хорошо - есть любовь, а не просто так женщина, которая
терпит с тобой обязательную жизнь. Хорошо бывает от ерунды. Хорошо сейчас,
когда до этого додумался. И ничего у меня при себе в этот момент нет, кроме
штанов, трусов, носков, ботинок и рубашки на голое тело. Хочется и этого
лишиться, и все идти вперед без оглядки, гори все мое кооперативное
предприятие ярким пламенем!
Среди леса бродит голый человек с дубиной. Ему неведома ни таблица
умножения, ни производственная необходимость, ни супружеский долг. Счастлив
он или как-то иначе? Думаю, может быть. Ведь счастье невозможно изобрести в
процессе разделения труда, иначе как быть со всеми теми, до разделения труда
жившими? Они поголовно несчастны были, что ли? Глупости. Значит, счастье
никакой связи с предметами не имеет. А мы, живя во времена прибавочной
стоимости, думаем, что имеет.
То дом с камином, то уютная библиотека, оборудованная изнутри корешками
старинных книг, а на столе пузатая лупа для разгядываний. Во дворе сад, а в
стойле животное для ежедневного молока. Тут же гараж с транспортным
средством для езды. И природа вокруг мирно меняет одни сезоны на другие, и
время в течение дня течет постепенно и правильно, и не хочется пить вино и
произносить некультурные слова. Хочется не торопясь, как в старину, листать
привычные пожелтевшие страницы с применением любимой лупы, а после пить чай
на веранде с малиновым вареньем и собственным молоком. Полны продуктами
питания погреба и можно, не страшась зимних стуж, спокойно наблюдать, как
опадает листва.
Когда раньше видел такое, то успокаивался, согреваясь изнутри от
возможного уютного будущего. А сейчас не получается, потому как чувствую
себя обобранным до нитки проезжей цыганкой, сулящей червонному мне
очаровательную перспективу с приятными бубновыми хлопотами. Какое-то
предопределенное психическое заблуждение-мираж, эти бубновые хлопоты. И в
них действительно веришь, как в основу счастья, пока не окажешься внутри
того прелестного пейзажа и не посмотришь на себя, заблудшую овцу, со
стороны, бубны-черви.
Как-то раз я свил-таки гнездо,этакие малиновые кущи в свирелевой роще.
Там было, кажется, все, о чем обычному гражданину грезится:дом спаровым
отоплением, молодая женщина, индивидуальное транспортное средство, и
отдельное помещение, которое можно замаскировать под мечту с помощью
корешков старинных книг. Не хватало только лупы и еще чего-то, как мне тогда
казалось, маленького и несущественного. Но, как потом выяснилось, это
малюсенькая недостающая тютелька - главная деталь механизма мечты -
производителя счастья.
Гнездо появилось не сразу, оно долго маячило на горизонте, какнеясная
мечта с нимбом. С расстояния лет его одного, казалось, вполне хватит, чтоб
дальше все образумилось, пошло-поехало. Увлеченный буднями, я просто не
создал себе труд представить точнее, что же дальше будет в гнезде том и куда
и что, собственно говоря, " пошло-поехало".
И вот, на кухне большая плита для варки и жарки. В коридоре
электросчетчик против обмана. Унитаз, чтоб не прятаться по кустам. Ванна,
чтоб в ней млеть под действием тепла воды, мечтая о предстоящей вечерней еде
и теле жены после еды. Просмотр телепередач перед сном, причем очень важно
не пропустить последние известия: как там правители поживают, или пожар где,
или умер кто, важный посторонний.
Журчит по ночам вода в сливном бачке, тарахтит холодильный агрегат,
спит другой человек под одним со мной одеялом, и предстоящее утро с
перемещением по квартире тел ее жителей и перестановкойвещей. Жареные
куриные яйца и растворимый кофе с булочкой. Я же просил два кубика сахара, а
не три!
Все так, наверное, и должно быть. И унитаз, и жареные яйца, и та
женщина совершенно ни при чем. Это я не успеваю соображать за течением жизни
- куда ее, родимую, несет и когда надо поворачивать, и к какому берегу
причаливать: где надежный населенный пункт или где пустыня. Я, изучивший
математический анализ и английский язык,не понимал, что жизни без любви не
бывает, то не жизнь. Я не понимал, что любовь - это дар, она не
приобретается и не достигается. Яне знал, что любить надо стремиться самому,
а не стараться, чтоб любили тебя. Этот центростремительный закон природы
прост, как первобытный инструмент для нанесения удара по черепу. Незнание
этого правила корежит жизнь, заставляя видеть впереди грустную пустоту, а
позади никчемный хлам - трудов результат.
В центре готической залы из мрамора и самотканых ковров далеких
восточных государств расположен большой железный агрегат. Со стороны он
очень убедительно смотрится, как незыблемая индустриальная вещь, манящая в
очаровательную перспективучудесного завтра. А рядом я, отчаявшийся запустить
станок, перепачканный от дурного труда человек. Перепробовал все:
разбирал-собирал изделиесогласно инструкции, ласково перетирал-смазывал
каждую детальку, веря в пользу, и все напрасно. Станок-молчун ни скрипнул,
ни чихнул. Потом появился низкий белобородый гном в круглых для ума очках и
сообщил, что в его царстве, где я очутился, станки работают не от количества
правильных составных частей, а от внутреннего содержания и огромного желания
пуско-наладчика, станочного мастера. А само по себе изделие мертвое, оттого
молчит и зря весит.
Брось его в покое, горе-человек, иди себе по земле и заново научись
жалеть умершего червя, как лучшего товарища, потом приходи, и все у тебя
получится: и жить сквозь божьи дни, и станки заводить.
Что со мной? Очкарик-гном, агрегат счастья, который не заводится из-за
дохлого червяка тридцатилетней давности. Не работает - значит, сломан, на то
гарантийные мастерские с сетью приемных пунктов существуют. А самотканые
ковры зачем? Станки стоят среди голых стен цехов, а не в мраморных залах.
Я вспомнил про Эльзу. Хорошо, что она здесь - сидит себе и на огонь
смотрит. Иди ко мне, малыш. Онабезропотно подошла и села рядом.
В голову полезло всякое. Что делать с мертвым станком? Как проехать в
гарантийную мастерскую? И как рассказать слесарям о беде, чтоб не выглядеть
идиотом? Стоит агрегат и молчит? А точное название недостающей шестерни, а
если серийный номер изделия не совпадает с указанным в техническом паспорте,
и куда подевался гарантийный талон? Почему я об этом думаю? Пойду-ка лучше
спать и видеть общечеловеческие сны, а утром встанет солнце и все будет в
порядке.
На потной военной лошади скачет сложно одетый молодой человек из эпохи
Возрождения. Наездник стремится выполнить ответственное поручение - ценный
несъедобный предмет вручить дальнему ожидающему, причем не опоздать, иначе
везде начнутся неприятности, о которых лучше не думать. Ему,
красавцу-весельчаку, чинят каверзы смурные одинаковые люди под руководством
неулыбчивого злодея, который тоже сложно одет, но во все черное.Минуя
засады, наш задорный певун-усач, возможный жених и энергичная, вечно
стремящаяся личность, знай, порученное дело делает, и ценный несъедобный
предметдоставляет куда надо. Дождавшийся человек не знает, чего еще сделать
от счастья и грудастая женщина, введенная в курс дела, рядом итоже рада, но
по-другому. Ей от победителя добавочно надо чего-то еще. Повернув голову
набок, она смотрит на чемпиона из такого неудобного положения и показывает
передние зубы. В ответ молодой человек много и жарко говорит, употребляя
большое количество прилагательных в ущерб смыслу, отчего неважную по
содержанию речь можно слушать вполне, верить ей и удивляться.
Дальше уличное шествие веселых, опрятно одетых средних горожан,
деревянные столы в полуподвальных каменных помещениях, красное вино в
гончарной посуде, несложные песни в дружном исполнении произвольных
волосатых людей из той же эпохи Возрождения.
Веселье в разгаре, от вина главный всемирно любимый герой кажется еще
любимей. Папы мечтают поменяться с ним своими опостылевшими местами, а мамы,
в свою очередь, вспомнив, как оно в девках, заново хотят в принцессы, чтоб
сидеть на возвышенном месте и наблюдать, как рубятся женихи.
А где же военная лошадь нашего удальца? Она вынуждена грустить в
стойле, не слышазвуков почетного гимна, без вина, бездругого похожего рядом
существа.
Кто таков наш главный герой без верной лошади? Просто усталый пешеход,
которому не одолеть нужную дистанцию в срок. Без лошадиной силы наш любимец
- просто милый человек, вынутый из уличной толкотни.
Прерви пир, мушкетер, сходи в стойло и поцелуй в морду животное,пусть
оно тоже ощутит праздник вместе с тобой. Вспомни о нем, когда того животному
надо, а не когда оно требуется как нечеловеческая сила. Лошадь - тоже
человек.
Но гуляка-мушкетер так и не пошел в стойло, он продолжал пить вино,
обнимать женщину и громко без стыда хохотать, как главный. Вместо него в
стойле, очутился я, деревенский выходец, хромой смотритель конюшен,
второстепенный холостой человек с небритым лицом. Подхожу к чужой
героической лошади и обнимаю ей шею.
Дорогое животное! Люблю тебя гораздо больше твоего наездника,
мушкетера-пустобреха. Я, неустанный низкооплачиваемый труженик, долгие годы
прилежно коплю деньги, отказывая себе во всем подряд. Ем с лошадьми наравне,
не пью вина и не гуляю с женщинами от растрат подальше. Каждый вечер сижу в
своей тесной каморке и мечтаю о том, как куплю такую, как ты, и поскачу
выполнять ответственное поручение. А возвратясь с задания, буду наслаждаться
звуками почетного гимна и обнимать женщину победы. Не долго осталось, очень
скоро буду владеть собственным долгожданным животным для подвига. А пока я
скромный труженик нижних рядов, тайныймечтатель, хранитель гордыни, сгребаю
лошадиный навоз и терплю время перед небесным будущим.
Уважаемое будущее животное! Родней тебя у меня никого нет. Я так сильно
о тебе мечтаю, что даже себя вижу конем, а тебя моим вечным человеческим
соратником.
Ничего у меня в порядке от такого сна не стало, а совсем наоборот. И
роль у меня дурацкая, кому о ней сказать. Или я мушкетером был? Впрочем,
неважно. Пора вставать, приготовить завтрак и в путь. Надо зайти в ближайший
город, кое-что купить. Спички заканчиваются и овсянки только на раз
осталось.
Я умылся,почистил зубы и снова прилег не торопясь решить серьезную
задачу, чтоб такое особенное приготовить на завтрак: сварить кашу, а потом
вскипятить чай, или без чая можно обойтись, или лучше без каши, или не
делать ни того ни другого, а просто помечтать. Можно пойти дальше и вообще
не ходить сегодня ни в какой город. Остаться здесь надолго и без еды,может,
тогда в голову придет какая-нибудь давно забытая древняя истина или
совершенно новая, разящая массы наповал. Пойду тогда по миру рассказывать
умные вещи, буду гоним, пострадаю за правду и меня назначат святым. Что я
буду делать потом и что чувствовать: как мурашки по коже, когда пятки чешут,
или там, в небесах, вообще прелесть сплошная, как от вина, а в аду как с
похмелья после того вина?
Глянь на меня, сторонний наблюдатель: среди бескрайней степи расположен
одинокий человек. В голове у него кавардак: неработающий станок, лошадь -
мечта будущего победителя, как проехать в гарантийную мастерскую и еще
кое-что. Как ни старайся, ни за что не догадаться, чего он здесь делает и
зачем отдельно от всей остальной природы существует. Везде четко
организованная жизнь с незыблемыми правилами, только у него одни вопросы без
ответов. На фоне прочих земных обитателей он выглядит как сумасшедший
представитель какой-то тупиковой ветви эволюции.
По морю плывет пароход. А на нем я - честно исполняющий корабельное
расписание член морского экипажа. Раз просыпаюсь и обнаруживаю, что вокруг
судна пустота, и мы плывем неведомо куда. Глянь в бинокль, капитан! Там,
впереди, ничего нет. Куда ж ты рулишь, погруженный в заботу о живучести
вверенного транспортного средства? Но капитан молчит и сердито смотрит
вдаль, опасаясь, как бы не наскочить на опасный для судоходства молчаливый
предмет. Но мне нет дела до плавающих препятствий, я смотрю в капитанские
глаза, пытаясь отыскать в них разгадку моей и корабельной судьбы. Но ничего
не выходит - вижутолько отдельные медицинские части: глазные яблоки, зрачки,
брови и ресницы. И я, труженик пустоты, все плыву и плыву день за днем, год
за годом. При этом никак не могу точно себя почувствовать, чего-то главного
не улавливаю. Живу, получается, как во сне или как зритель в театре с никому
неизвестными актерами. И то, что спектакль про меня, верится с трудом. И как
себя правильно ощущать в процессе ежедневного существования, тоже не ясно.
То ли жить, последовательно сменяя одну внутреннюю идею на другую, так чтобы
мозги все время заняты, а внешняя действительность как в тумане? Или же
думать о наружных подробностях, забывая себя? А может вообще не стоит
морочить голову ни тем, ни другим, и просто плыть по течению, как под
наркозом? Но так я уже пробовал - скверно выходит. Жизнь получается, как
обязательное упражнение: раз - окончил школу, два - институт, три -
работать, четыре - наращивать благополучие, пять - чтоб как у людей: чтоб
жена, чтоб машина, чтоб квартира. С целью правдоподобности и ради
неподдельного интереса участникавсе организовано так, будто я сам до этого
додумался, а потом, как бы нечаянно, захотел изнутри. Я долго верил, что так
оно и есть.
А знания. Их всегда казалось мало,их зачем-то могло не хватить. Зачем?
После выясняется, что все они не нужны, надо жить по-другому, и накапливать
новые. Теория продаж ненужных вещей, книга государственного деятеля про
секс, Сартр. Да при чем тут Сартр!
Милейший, учеными регалиями обремененный, седой человек из телевизора
призывает учиться какой-то странной вещи: как продвигать новый товар на
рынке.Я внимательно смотрел ту передачу от самого начала до самого конца,но
так ничего и не понял. А на вопрос, зачем этот новый товар создавать, до сих
пор не могу найти вразумительный ответ. Чтоб его потом продвигать? Бред
какой-то. Раньше говорили о физике, океанологии, генетике, вулканологии.
Теперь звучит другое: банкир, бухгалтер, менеджер. Суть этих слов
представлена нечестно и криво, она вернее отражается в других выражениях:
ростовщик, счетовод, мальчик на побегушках.
Придуманный нами мир меняется слишком быстро -лично я не успеваю
соображать ему вслед. А так не должно быть. Жизнь должна течь, как река. Ей
надо начаться веселым горным ручейком, потом превратиться в мощный поток, а
под конец успокоиться, достигнуть океана и раствориться в его бесконечности,
чтоб ощутить вечность. Воду не надо гнать насосом - она должна сама течь.
Напор не нужен.
Будущее грезится, как чистый лист бумаги, на котором как впервые
хочется рисовать васильковое счастье. А прожитое отодвигается на второй
план, словно смывается струей в специальное странное место. Так где же я? На
листе бумаги или в странном месте? Ведь мгновение, которое зовется настоящим
до безумия скоротечно, чтобы успеть в нем как следует себя почувствовать,
осознать и четко отпечататься в уме для грядущих воспоминаний.
Как быть в таком случае с любимой звездой? Ее что, тоже требуется
отгрузить в странное место, где она поблекнет и сделается ненужной, или о
ней позволительно только мечтать. Объявить ее незыблемой и вечной? Пусть
тогда светит на небе, чтоб пароходы всегда знали, где вперед и где назад? Но
так не пойдет. Иначе меня никогда не покинет чувство, будто отправил жену
зарабатывать деньги холостяцким способом.
За звезду стало страшно по-настоящему. И я поклялся больше не искать ей
никакого практического применения. Не важен я, главное-звезда, которую можно
любить, отчего не страшно умереть и не страшно жить, накапливая дни. И
прошлое тогда должно место себе найти как часть меня, и перестать, наконец,
блуждать никчемным призраком впотьмах неведомого подземелья ума. И я в своем
настоящем должен четко ощутить себя, а не просто как биологическую
формальность плюс паспортные данные.
- Значит, любовь главное, - подумал я.
- Значит, без любви у прошлого нет будущего, - вторило эхо.
Тогда пустота не страшна, раз в ней есть место для любимой звезды.
Тогда не страшно плыть неведомо куда и можно каждый день устраивать праздник
радости ради, ведь никто не запрещает.
- Но как научиться любить? - спросил голос.
- Научись жалеть просроченного червяка в майонезной банке. - ответил
другой голос, или это я прошептал нечаянно.
Я посмотрел на Эльзу. Она стояла напротив и очень внимательно слушала.
Неужели тебе все это интересно? О таком я могу долго говорить, словно писать
- мне ничего не надо выдумывать. Хочешь сказку о золушке, которая стала
мачехой? Или рассказ о том, как друг в нужную минуту вовсе не друг оказался?
А историю о том, как нашли волшебную лампу и очень скоро привели ее в
негодность, протерев дырку в боку?А о невидимом счастье, об очень далекой
стране чудес, о бледном дяде, который сверху решает все здесь за нас, внизу
расположенных? Но это все неважно и ненужно, Эльза. Мне стыдно за то, что
знаю такое, а о другом только догадываюсь. Я с удовольствием выслушал бы все
твои истории. Но ты молчишь.
Знаешь, сколько людей живет на моей планете? Не знаешь. А я знаю -
очень много. Мы - море людей, наперебой говорящих о детстве, велосипеде,
первой любви. Прислушайся.
- Милостивый государь! Я хочу объяснить вам несколько чрезвычайно
важных вещей: как правильно нюхать травы диких степей, еще как плевать на
наживку, чтоб лучше клевало, а еще...
- Да идите к черту, сэр! Я только что узнал, как определять цвет желтка
в яйце, и теперьпытаюсь превратить знание в вечную память. Это важно. Умоляю
вас!
- Дайте яйцам покой - изжарьте глазунью, уважаемый!
- Гм...А Вы, я вижу, хитрец, сэр. Ну, все равно, идите к черту!
- А Вы, Вы кто? Что Вы ходите туда-сюда? Купите лучше пучок придорожной
травы. Или вот, только для вас. Это носила моя бабушка, забавная вещица, ей
цены нет. Берите даром.
- Гертруда, Гертруда, девочка моя. Я буду горы ворочать и по ночам не
спать. Мы уедем отсюда далеко и начнем все заново. Ты любишь манго?
Полюбишь. Я подарю тебе горы манго, Гертруда, Гертруда.
Мы слабо видим вокруг, мы любим себя, думаем о себе, говорим о себе и
для себя, образуя, таким образом, статистическую массу отдельно взятых
неважных друг для друга существ. Мы, как в лес по грибы, разбрелись в разные
стороны: ты, расположенный по ту сторону книги читатель, и тот босяк, худой
африканский житель, и средний американский человек, борец за понижение
уровня холестерина, и несчастливый член правительства, любитель посторонних
женщин.
Может, стоит прервать сбор урожая, перевести взгляд вверх, наломать
сухих ветвей для жаркого дружелюбного костра на поляне, чтоб все, наконец,
повыходили из лесу на дым и уселись греть руки, смотреть на огонь и просто
молчать, любя незнакомого соседа-грибника. А он в ответ додумается до
чего-нибудь теплого и передаст это чувство другому, а тот дальше. Замкнется
круг, и до нас, блуждающих грибников, любителей зимних заготовок, наконец
дойдет, что грибы могут подождать, они не важны, главное, что мы вместе, и
связывает нас одно важное и мощное чувство любви.
- Кажется, я погорячился, сэр. Простите великодушно. Так что вы там
говорили о рыбалке?
- Что вы, что вы, голубчик! Именно так мне и надо. Как же я раньше не
сообразил. Я осел - бестактный осел. Нельзя вот так сразу начинать. Ради
бога, простите.
- Гертруда, Гертруда, я буду горы ворочать, буду ворочать...
Манго-манго, горы манго...
Не будем им мешать, Эльза. Пойдем, я тебе, что другое покажу.
Видишь, там, вдали, в начале жизни меня усадили в глупый поезд, который
только и может, что по рельсам ездить. Внутри состава дозволено производить
только специальные действия: перемещаться из вагона в вагон,питаться
холодными котлетами в поездном ресторане и посещатьобщественную уборную, где
дурно пахнет. Причем, свободы ради, кушать котлеты и ходить в уборную можно,
когда заблагорассудится. Поехали! А вокруг сказочные леса, луга, озера,
реки, но их можно видеть только через окно и недолго: появится красота - и
нет ее. Ведь поезд должен ехать быстро, потому что мы куда-то спешим. А
куда, никто толком не знает, зато каждый точно согласен с расписанием и с
тем, что торопиться надо, иначе можно не успеть.
Настало время, и мне опостылело ездить, и я устал бояться опоздать. Я
захотел наружу под ясное солнце, под высокое небо. Хочу бродить по лесам и
лугам, раскапывать старые корни и резать из них странные фигуры, а потом
расставлять их у себя в хижине и ждать редкого гостя, чтоб показать. Тот
придет, улыбнется, попьет чай из трав и уйдет. А я снова буду тратить время
на вырезание и терпеливо ждать еще прохожего. И гадать, какой у него будет
голос, и не забывает ли он плевать на наживку перед тем, как рыбу удить. И
нюхает ли травы диких лугов, как мой друг Ваня.
Взобью гостю лучшую перину, чтоб он видел цветочные сны, а на завтра
встал и ушел, растворясь в утреннем тумане. А я снова отправлюсь искать
корни, но в этот раз обязательно найду самый главный. В нем ничего не надо
будет добавлять или отрезать. Оставлю его в покое на своем месте, чтобы
приходить по потребности, любоваться и вспоминать того гостя, который забыл
шарф, и что ему, страннику, наверное сейчас зябко в далекой северной стране,
или где он там.
Я жил и не думал о главном. Я долго смотрел на мир через общий
телевизор, пытаясь среди никчемного хлама отыскать необычное и интересное.
Но видел только катастрофы и происшествия. А ведь это не главное. Важно, как
два человека встретились и полюбили друг друга. Важно, как цветут деревья
весной, а осенью опадает листва. Очень важно сообщить всему населению, что
вот сегодня с дерева упал последний листочек, и скоро наступит зима. Но, вы,
граждане, пожалуйста, не волнуйтесь. Зимой тоже есть чему радоваться.
Сосульки, например, очень красивые, когда в них отражается солнце. Снегири
на белоснежном снегу клюют корм - чудесная картина. Важно, что какой-то
дзен-буддист домедитировался до просветления и обрел, наконец, покой. Вот
молодчина! Важно, что в селе Покров в крестьянской семье родился
потомственный славянин мальчик Петя, и что в тот же миг, вдумайся, читатель,
в тот же миг негритянская девочка Муди на другом конце земного шара сделала
свой первый шаг. Как рада чернокожая мамочка, а как рад чернокожий папочка!
Так почему же двум счастливым чернокожим из Америки не поделиться своей
безудержнойрадостью с нами, всеми жителями Земли. Это ж хорошо, Господи! Но
сколько не вглядывайся в экран, не увидеть радостных чернокожих. Там только
застывшие в суровом озабоченном несчастье до боли знакомые, но очень далекие
и чужие лица. Не важно и не нужно говорить о напастях, о том, что
премьер-министр гад и вор, что примадонна, хотя и дура, но вес в обществе и
молодого любовника имеет. Не надо про пожары и наводнения, про насилия и
достижения в производстве, пожалуйста, не надо. Человеку другого хочется,
того, что объединяет, любовь ему нужна. А ее как раз и не хватает. Любовь не
произвести, как продукт труда, она - нежный цветок-росток. За ним уход
нужен.
Звонок в дверь. Минуточку.
- Здравствуйте.
- Вы хотите спастись? - две женщины.
- От чего? Разве уже началось?
- Пока нет. Но скоро обязательно начнется.
- Что?
- Как что! Он ничего не знает. Скоро всех нас будут судить, и кто
вовремя не спохватится, того осудят на погибель, на вечные муки. Вы хотите
вечные муки?
- Нет. А кто с вами?
- Те, кто будет спасен.
- А с теми, кто не последовал за..., с ними что будет?
- А им поделом будет. Мы ведь предупреждаем заранее. Возьмите книжечки,
там все есть.
- Что все?
- Все...
- А все-таки как же те, которые сгинут? Ведь если спасусь я, то
получится,их бросил. Ведь мы все вместе живем. Я в море работал. Там капитан
последний тонущий пароход покидает, а в первую очередь в шлюпки садятся
женщины и дети. У вас есть капитан? А женщины и дети?
- У нас есть Он. А те - грешники. И мы не в море.
- Нет в море. Мы вместе плывем верхом на нашей планете по страшной
черной пустоте.Заберите книжечки назад - у меня не получится.
Я взял Эльзу за руку и мы пошли, удаляясь все дальше и дальше в сторону
горизонта.
- Постой, Эльза. Куда мы идем? Там ничего нет. И где мои жизненно
важные вещи - палатка и спальник?
Я посмотрел ребенку в глаза, и мне вдруг стало ужасно стыдно. Какие
вещи! Как я мог забыть, ведь мы идем назад в детство жалеть умершего в
майонезной банке червя.
уклонение от налогов. Жизнь превратилась в кошмар - меня начали величать по
имени-отчеству, отчего казалось, будто мне скоро на пенсию.
Рабочий бригадир, сутулясь, заходит в кабинет, зачем-то извиняясь, а
его подчиненные вообще стесняются показываться - ждут, куря на лавочках под
сливами во дворе. Никаких таких порядков я не устанавливал. Они сами
организовались, видимо, на основании старой закваски трудящейся массы.
Находясь три года в шкуре капиталиста, к отчеству я так и не привык,
несмотря на то, что слышал его раз по сто на день. По мне так: жить научным
сотрудником, ходить в свитере с оттянутым горлом, стричься раз в год и не
бриться совсем. По мне еще: сидеть у костра на земле и петь беспечные песни
от малоимущих вольных сочинителей, надрываться под тяжестью рюкзака, идя к
какой-нибудь странной для обычного гражданина цели, вроде вершины горы. Мне
нравятся задорные простоволосые женщины в джинсах и кедах, мне нравится
Герман Гессе. Чего я тут забыл?
Подъезжаю на стройку в черной машине с шофером, хожу по объекту труда и
пытаюсь понять, зачем все это, в конце концов, мне надо. Зачем эти тонны
сооружений из железобетона, зачем эти грузовые транспортные средства и
автокраны?
Как зачем? Нужна же пища для семьи, нужна одежда для жены, нужна
квартира для защиты тел членов той семьи от климатического ненастья. Нужен
большой черный автомобиль с шофером для пыли в глаза и для ощущения
значимости и причастности к важности.
Если взвесить все нужное - получится страшная цифра с нулями. Я
специально не берусь считать точно, сколько выйдет в результате, чтоб не
испугаться окончательно. Мне и так страшно. Зачем столько изделий и стараний
для их приобретения? Счастья от них никакого, и от количества денежных
знаков тоже не прибавляется -я проверял. Целых три года проверял, надеясь на
лучезарное безоблачное будущее, которое никак не хотело наступать. Вместо
него почему-то получалось все наоборот и в превосходной форме, и ни света в
конце тоннеля, и ни черта вообще.
Сижу на железнотехническом сооружении - объекте труда подчиненных людей
и стараюсь припомнить, когда же в течении трех последних лет мне было если
не совсем хорошо, то хоть, примерно, вроде ничего. Стараюсь изо всех сил, а
не получается ровным счетом ничего. На ум лезут неурядицы, недоразумения и
прочее. Зато точно помню, что такое хорошо: Сахалин и зарплата научного
сотрудника, Курильские острова и плавучее средство типа РС в разъяренном
океане, Вьетнам и бананы, и много чего еще помимо. Когда хорошо -нет
предметов, кроме необходимой малости, когда хорошо - нет начальников и
подчиненных, когда хорошо - есть любовь, а не просто так женщина, которая
терпит с тобой обязательную жизнь. Хорошо бывает от ерунды. Хорошо сейчас,
когда до этого додумался. И ничего у меня при себе в этот момент нет, кроме
штанов, трусов, носков, ботинок и рубашки на голое тело. Хочется и этого
лишиться, и все идти вперед без оглядки, гори все мое кооперативное
предприятие ярким пламенем!
Среди леса бродит голый человек с дубиной. Ему неведома ни таблица
умножения, ни производственная необходимость, ни супружеский долг. Счастлив
он или как-то иначе? Думаю, может быть. Ведь счастье невозможно изобрести в
процессе разделения труда, иначе как быть со всеми теми, до разделения труда
жившими? Они поголовно несчастны были, что ли? Глупости. Значит, счастье
никакой связи с предметами не имеет. А мы, живя во времена прибавочной
стоимости, думаем, что имеет.
То дом с камином, то уютная библиотека, оборудованная изнутри корешками
старинных книг, а на столе пузатая лупа для разгядываний. Во дворе сад, а в
стойле животное для ежедневного молока. Тут же гараж с транспортным
средством для езды. И природа вокруг мирно меняет одни сезоны на другие, и
время в течение дня течет постепенно и правильно, и не хочется пить вино и
произносить некультурные слова. Хочется не торопясь, как в старину, листать
привычные пожелтевшие страницы с применением любимой лупы, а после пить чай
на веранде с малиновым вареньем и собственным молоком. Полны продуктами
питания погреба и можно, не страшась зимних стуж, спокойно наблюдать, как
опадает листва.
Когда раньше видел такое, то успокаивался, согреваясь изнутри от
возможного уютного будущего. А сейчас не получается, потому как чувствую
себя обобранным до нитки проезжей цыганкой, сулящей червонному мне
очаровательную перспективу с приятными бубновыми хлопотами. Какое-то
предопределенное психическое заблуждение-мираж, эти бубновые хлопоты. И в
них действительно веришь, как в основу счастья, пока не окажешься внутри
того прелестного пейзажа и не посмотришь на себя, заблудшую овцу, со
стороны, бубны-черви.
Как-то раз я свил-таки гнездо,этакие малиновые кущи в свирелевой роще.
Там было, кажется, все, о чем обычному гражданину грезится:дом спаровым
отоплением, молодая женщина, индивидуальное транспортное средство, и
отдельное помещение, которое можно замаскировать под мечту с помощью
корешков старинных книг. Не хватало только лупы и еще чего-то, как мне тогда
казалось, маленького и несущественного. Но, как потом выяснилось, это
малюсенькая недостающая тютелька - главная деталь механизма мечты -
производителя счастья.
Гнездо появилось не сразу, оно долго маячило на горизонте, какнеясная
мечта с нимбом. С расстояния лет его одного, казалось, вполне хватит, чтоб
дальше все образумилось, пошло-поехало. Увлеченный буднями, я просто не
создал себе труд представить точнее, что же дальше будет в гнезде том и куда
и что, собственно говоря, " пошло-поехало".
И вот, на кухне большая плита для варки и жарки. В коридоре
электросчетчик против обмана. Унитаз, чтоб не прятаться по кустам. Ванна,
чтоб в ней млеть под действием тепла воды, мечтая о предстоящей вечерней еде
и теле жены после еды. Просмотр телепередач перед сном, причем очень важно
не пропустить последние известия: как там правители поживают, или пожар где,
или умер кто, важный посторонний.
Журчит по ночам вода в сливном бачке, тарахтит холодильный агрегат,
спит другой человек под одним со мной одеялом, и предстоящее утро с
перемещением по квартире тел ее жителей и перестановкойвещей. Жареные
куриные яйца и растворимый кофе с булочкой. Я же просил два кубика сахара, а
не три!
Все так, наверное, и должно быть. И унитаз, и жареные яйца, и та
женщина совершенно ни при чем. Это я не успеваю соображать за течением жизни
- куда ее, родимую, несет и когда надо поворачивать, и к какому берегу
причаливать: где надежный населенный пункт или где пустыня. Я, изучивший
математический анализ и английский язык,не понимал, что жизни без любви не
бывает, то не жизнь. Я не понимал, что любовь - это дар, она не
приобретается и не достигается. Яне знал, что любить надо стремиться самому,
а не стараться, чтоб любили тебя. Этот центростремительный закон природы
прост, как первобытный инструмент для нанесения удара по черепу. Незнание
этого правила корежит жизнь, заставляя видеть впереди грустную пустоту, а
позади никчемный хлам - трудов результат.
В центре готической залы из мрамора и самотканых ковров далеких
восточных государств расположен большой железный агрегат. Со стороны он
очень убедительно смотрится, как незыблемая индустриальная вещь, манящая в
очаровательную перспективучудесного завтра. А рядом я, отчаявшийся запустить
станок, перепачканный от дурного труда человек. Перепробовал все:
разбирал-собирал изделиесогласно инструкции, ласково перетирал-смазывал
каждую детальку, веря в пользу, и все напрасно. Станок-молчун ни скрипнул,
ни чихнул. Потом появился низкий белобородый гном в круглых для ума очках и
сообщил, что в его царстве, где я очутился, станки работают не от количества
правильных составных частей, а от внутреннего содержания и огромного желания
пуско-наладчика, станочного мастера. А само по себе изделие мертвое, оттого
молчит и зря весит.
Брось его в покое, горе-человек, иди себе по земле и заново научись
жалеть умершего червя, как лучшего товарища, потом приходи, и все у тебя
получится: и жить сквозь божьи дни, и станки заводить.
Что со мной? Очкарик-гном, агрегат счастья, который не заводится из-за
дохлого червяка тридцатилетней давности. Не работает - значит, сломан, на то
гарантийные мастерские с сетью приемных пунктов существуют. А самотканые
ковры зачем? Станки стоят среди голых стен цехов, а не в мраморных залах.
Я вспомнил про Эльзу. Хорошо, что она здесь - сидит себе и на огонь
смотрит. Иди ко мне, малыш. Онабезропотно подошла и села рядом.
В голову полезло всякое. Что делать с мертвым станком? Как проехать в
гарантийную мастерскую? И как рассказать слесарям о беде, чтоб не выглядеть
идиотом? Стоит агрегат и молчит? А точное название недостающей шестерни, а
если серийный номер изделия не совпадает с указанным в техническом паспорте,
и куда подевался гарантийный талон? Почему я об этом думаю? Пойду-ка лучше
спать и видеть общечеловеческие сны, а утром встанет солнце и все будет в
порядке.
На потной военной лошади скачет сложно одетый молодой человек из эпохи
Возрождения. Наездник стремится выполнить ответственное поручение - ценный
несъедобный предмет вручить дальнему ожидающему, причем не опоздать, иначе
везде начнутся неприятности, о которых лучше не думать. Ему,
красавцу-весельчаку, чинят каверзы смурные одинаковые люди под руководством
неулыбчивого злодея, который тоже сложно одет, но во все черное.Минуя
засады, наш задорный певун-усач, возможный жених и энергичная, вечно
стремящаяся личность, знай, порученное дело делает, и ценный несъедобный
предметдоставляет куда надо. Дождавшийся человек не знает, чего еще сделать
от счастья и грудастая женщина, введенная в курс дела, рядом итоже рада, но
по-другому. Ей от победителя добавочно надо чего-то еще. Повернув голову
набок, она смотрит на чемпиона из такого неудобного положения и показывает
передние зубы. В ответ молодой человек много и жарко говорит, употребляя
большое количество прилагательных в ущерб смыслу, отчего неважную по
содержанию речь можно слушать вполне, верить ей и удивляться.
Дальше уличное шествие веселых, опрятно одетых средних горожан,
деревянные столы в полуподвальных каменных помещениях, красное вино в
гончарной посуде, несложные песни в дружном исполнении произвольных
волосатых людей из той же эпохи Возрождения.
Веселье в разгаре, от вина главный всемирно любимый герой кажется еще
любимей. Папы мечтают поменяться с ним своими опостылевшими местами, а мамы,
в свою очередь, вспомнив, как оно в девках, заново хотят в принцессы, чтоб
сидеть на возвышенном месте и наблюдать, как рубятся женихи.
А где же военная лошадь нашего удальца? Она вынуждена грустить в
стойле, не слышазвуков почетного гимна, без вина, бездругого похожего рядом
существа.
Кто таков наш главный герой без верной лошади? Просто усталый пешеход,
которому не одолеть нужную дистанцию в срок. Без лошадиной силы наш любимец
- просто милый человек, вынутый из уличной толкотни.
Прерви пир, мушкетер, сходи в стойло и поцелуй в морду животное,пусть
оно тоже ощутит праздник вместе с тобой. Вспомни о нем, когда того животному
надо, а не когда оно требуется как нечеловеческая сила. Лошадь - тоже
человек.
Но гуляка-мушкетер так и не пошел в стойло, он продолжал пить вино,
обнимать женщину и громко без стыда хохотать, как главный. Вместо него в
стойле, очутился я, деревенский выходец, хромой смотритель конюшен,
второстепенный холостой человек с небритым лицом. Подхожу к чужой
героической лошади и обнимаю ей шею.
Дорогое животное! Люблю тебя гораздо больше твоего наездника,
мушкетера-пустобреха. Я, неустанный низкооплачиваемый труженик, долгие годы
прилежно коплю деньги, отказывая себе во всем подряд. Ем с лошадьми наравне,
не пью вина и не гуляю с женщинами от растрат подальше. Каждый вечер сижу в
своей тесной каморке и мечтаю о том, как куплю такую, как ты, и поскачу
выполнять ответственное поручение. А возвратясь с задания, буду наслаждаться
звуками почетного гимна и обнимать женщину победы. Не долго осталось, очень
скоро буду владеть собственным долгожданным животным для подвига. А пока я
скромный труженик нижних рядов, тайныймечтатель, хранитель гордыни, сгребаю
лошадиный навоз и терплю время перед небесным будущим.
Уважаемое будущее животное! Родней тебя у меня никого нет. Я так сильно
о тебе мечтаю, что даже себя вижу конем, а тебя моим вечным человеческим
соратником.
Ничего у меня в порядке от такого сна не стало, а совсем наоборот. И
роль у меня дурацкая, кому о ней сказать. Или я мушкетером был? Впрочем,
неважно. Пора вставать, приготовить завтрак и в путь. Надо зайти в ближайший
город, кое-что купить. Спички заканчиваются и овсянки только на раз
осталось.
Я умылся,почистил зубы и снова прилег не торопясь решить серьезную
задачу, чтоб такое особенное приготовить на завтрак: сварить кашу, а потом
вскипятить чай, или без чая можно обойтись, или лучше без каши, или не
делать ни того ни другого, а просто помечтать. Можно пойти дальше и вообще
не ходить сегодня ни в какой город. Остаться здесь надолго и без еды,может,
тогда в голову придет какая-нибудь давно забытая древняя истина или
совершенно новая, разящая массы наповал. Пойду тогда по миру рассказывать
умные вещи, буду гоним, пострадаю за правду и меня назначат святым. Что я
буду делать потом и что чувствовать: как мурашки по коже, когда пятки чешут,
или там, в небесах, вообще прелесть сплошная, как от вина, а в аду как с
похмелья после того вина?
Глянь на меня, сторонний наблюдатель: среди бескрайней степи расположен
одинокий человек. В голове у него кавардак: неработающий станок, лошадь -
мечта будущего победителя, как проехать в гарантийную мастерскую и еще
кое-что. Как ни старайся, ни за что не догадаться, чего он здесь делает и
зачем отдельно от всей остальной природы существует. Везде четко
организованная жизнь с незыблемыми правилами, только у него одни вопросы без
ответов. На фоне прочих земных обитателей он выглядит как сумасшедший
представитель какой-то тупиковой ветви эволюции.
По морю плывет пароход. А на нем я - честно исполняющий корабельное
расписание член морского экипажа. Раз просыпаюсь и обнаруживаю, что вокруг
судна пустота, и мы плывем неведомо куда. Глянь в бинокль, капитан! Там,
впереди, ничего нет. Куда ж ты рулишь, погруженный в заботу о живучести
вверенного транспортного средства? Но капитан молчит и сердито смотрит
вдаль, опасаясь, как бы не наскочить на опасный для судоходства молчаливый
предмет. Но мне нет дела до плавающих препятствий, я смотрю в капитанские
глаза, пытаясь отыскать в них разгадку моей и корабельной судьбы. Но ничего
не выходит - вижутолько отдельные медицинские части: глазные яблоки, зрачки,
брови и ресницы. И я, труженик пустоты, все плыву и плыву день за днем, год
за годом. При этом никак не могу точно себя почувствовать, чего-то главного
не улавливаю. Живу, получается, как во сне или как зритель в театре с никому
неизвестными актерами. И то, что спектакль про меня, верится с трудом. И как
себя правильно ощущать в процессе ежедневного существования, тоже не ясно.
То ли жить, последовательно сменяя одну внутреннюю идею на другую, так чтобы
мозги все время заняты, а внешняя действительность как в тумане? Или же
думать о наружных подробностях, забывая себя? А может вообще не стоит
морочить голову ни тем, ни другим, и просто плыть по течению, как под
наркозом? Но так я уже пробовал - скверно выходит. Жизнь получается, как
обязательное упражнение: раз - окончил школу, два - институт, три -
работать, четыре - наращивать благополучие, пять - чтоб как у людей: чтоб
жена, чтоб машина, чтоб квартира. С целью правдоподобности и ради
неподдельного интереса участникавсе организовано так, будто я сам до этого
додумался, а потом, как бы нечаянно, захотел изнутри. Я долго верил, что так
оно и есть.
А знания. Их всегда казалось мало,их зачем-то могло не хватить. Зачем?
После выясняется, что все они не нужны, надо жить по-другому, и накапливать
новые. Теория продаж ненужных вещей, книга государственного деятеля про
секс, Сартр. Да при чем тут Сартр!
Милейший, учеными регалиями обремененный, седой человек из телевизора
призывает учиться какой-то странной вещи: как продвигать новый товар на
рынке.Я внимательно смотрел ту передачу от самого начала до самого конца,но
так ничего и не понял. А на вопрос, зачем этот новый товар создавать, до сих
пор не могу найти вразумительный ответ. Чтоб его потом продвигать? Бред
какой-то. Раньше говорили о физике, океанологии, генетике, вулканологии.
Теперь звучит другое: банкир, бухгалтер, менеджер. Суть этих слов
представлена нечестно и криво, она вернее отражается в других выражениях:
ростовщик, счетовод, мальчик на побегушках.
Придуманный нами мир меняется слишком быстро -лично я не успеваю
соображать ему вслед. А так не должно быть. Жизнь должна течь, как река. Ей
надо начаться веселым горным ручейком, потом превратиться в мощный поток, а
под конец успокоиться, достигнуть океана и раствориться в его бесконечности,
чтоб ощутить вечность. Воду не надо гнать насосом - она должна сама течь.
Напор не нужен.
Будущее грезится, как чистый лист бумаги, на котором как впервые
хочется рисовать васильковое счастье. А прожитое отодвигается на второй
план, словно смывается струей в специальное странное место. Так где же я? На
листе бумаги или в странном месте? Ведь мгновение, которое зовется настоящим
до безумия скоротечно, чтобы успеть в нем как следует себя почувствовать,
осознать и четко отпечататься в уме для грядущих воспоминаний.
Как быть в таком случае с любимой звездой? Ее что, тоже требуется
отгрузить в странное место, где она поблекнет и сделается ненужной, или о
ней позволительно только мечтать. Объявить ее незыблемой и вечной? Пусть
тогда светит на небе, чтоб пароходы всегда знали, где вперед и где назад? Но
так не пойдет. Иначе меня никогда не покинет чувство, будто отправил жену
зарабатывать деньги холостяцким способом.
За звезду стало страшно по-настоящему. И я поклялся больше не искать ей
никакого практического применения. Не важен я, главное-звезда, которую можно
любить, отчего не страшно умереть и не страшно жить, накапливая дни. И
прошлое тогда должно место себе найти как часть меня, и перестать, наконец,
блуждать никчемным призраком впотьмах неведомого подземелья ума. И я в своем
настоящем должен четко ощутить себя, а не просто как биологическую
формальность плюс паспортные данные.
- Значит, любовь главное, - подумал я.
- Значит, без любви у прошлого нет будущего, - вторило эхо.
Тогда пустота не страшна, раз в ней есть место для любимой звезды.
Тогда не страшно плыть неведомо куда и можно каждый день устраивать праздник
радости ради, ведь никто не запрещает.
- Но как научиться любить? - спросил голос.
- Научись жалеть просроченного червяка в майонезной банке. - ответил
другой голос, или это я прошептал нечаянно.
Я посмотрел на Эльзу. Она стояла напротив и очень внимательно слушала.
Неужели тебе все это интересно? О таком я могу долго говорить, словно писать
- мне ничего не надо выдумывать. Хочешь сказку о золушке, которая стала
мачехой? Или рассказ о том, как друг в нужную минуту вовсе не друг оказался?
А историю о том, как нашли волшебную лампу и очень скоро привели ее в
негодность, протерев дырку в боку?А о невидимом счастье, об очень далекой
стране чудес, о бледном дяде, который сверху решает все здесь за нас, внизу
расположенных? Но это все неважно и ненужно, Эльза. Мне стыдно за то, что
знаю такое, а о другом только догадываюсь. Я с удовольствием выслушал бы все
твои истории. Но ты молчишь.
Знаешь, сколько людей живет на моей планете? Не знаешь. А я знаю -
очень много. Мы - море людей, наперебой говорящих о детстве, велосипеде,
первой любви. Прислушайся.
- Милостивый государь! Я хочу объяснить вам несколько чрезвычайно
важных вещей: как правильно нюхать травы диких степей, еще как плевать на
наживку, чтоб лучше клевало, а еще...
- Да идите к черту, сэр! Я только что узнал, как определять цвет желтка
в яйце, и теперьпытаюсь превратить знание в вечную память. Это важно. Умоляю
вас!
- Дайте яйцам покой - изжарьте глазунью, уважаемый!
- Гм...А Вы, я вижу, хитрец, сэр. Ну, все равно, идите к черту!
- А Вы, Вы кто? Что Вы ходите туда-сюда? Купите лучше пучок придорожной
травы. Или вот, только для вас. Это носила моя бабушка, забавная вещица, ей
цены нет. Берите даром.
- Гертруда, Гертруда, девочка моя. Я буду горы ворочать и по ночам не
спать. Мы уедем отсюда далеко и начнем все заново. Ты любишь манго?
Полюбишь. Я подарю тебе горы манго, Гертруда, Гертруда.
Мы слабо видим вокруг, мы любим себя, думаем о себе, говорим о себе и
для себя, образуя, таким образом, статистическую массу отдельно взятых
неважных друг для друга существ. Мы, как в лес по грибы, разбрелись в разные
стороны: ты, расположенный по ту сторону книги читатель, и тот босяк, худой
африканский житель, и средний американский человек, борец за понижение
уровня холестерина, и несчастливый член правительства, любитель посторонних
женщин.
Может, стоит прервать сбор урожая, перевести взгляд вверх, наломать
сухих ветвей для жаркого дружелюбного костра на поляне, чтоб все, наконец,
повыходили из лесу на дым и уселись греть руки, смотреть на огонь и просто
молчать, любя незнакомого соседа-грибника. А он в ответ додумается до
чего-нибудь теплого и передаст это чувство другому, а тот дальше. Замкнется
круг, и до нас, блуждающих грибников, любителей зимних заготовок, наконец
дойдет, что грибы могут подождать, они не важны, главное, что мы вместе, и
связывает нас одно важное и мощное чувство любви.
- Кажется, я погорячился, сэр. Простите великодушно. Так что вы там
говорили о рыбалке?
- Что вы, что вы, голубчик! Именно так мне и надо. Как же я раньше не
сообразил. Я осел - бестактный осел. Нельзя вот так сразу начинать. Ради
бога, простите.
- Гертруда, Гертруда, я буду горы ворочать, буду ворочать...
Манго-манго, горы манго...
Не будем им мешать, Эльза. Пойдем, я тебе, что другое покажу.
Видишь, там, вдали, в начале жизни меня усадили в глупый поезд, который
только и может, что по рельсам ездить. Внутри состава дозволено производить
только специальные действия: перемещаться из вагона в вагон,питаться
холодными котлетами в поездном ресторане и посещатьобщественную уборную, где
дурно пахнет. Причем, свободы ради, кушать котлеты и ходить в уборную можно,
когда заблагорассудится. Поехали! А вокруг сказочные леса, луга, озера,
реки, но их можно видеть только через окно и недолго: появится красота - и
нет ее. Ведь поезд должен ехать быстро, потому что мы куда-то спешим. А
куда, никто толком не знает, зато каждый точно согласен с расписанием и с
тем, что торопиться надо, иначе можно не успеть.
Настало время, и мне опостылело ездить, и я устал бояться опоздать. Я
захотел наружу под ясное солнце, под высокое небо. Хочу бродить по лесам и
лугам, раскапывать старые корни и резать из них странные фигуры, а потом
расставлять их у себя в хижине и ждать редкого гостя, чтоб показать. Тот
придет, улыбнется, попьет чай из трав и уйдет. А я снова буду тратить время
на вырезание и терпеливо ждать еще прохожего. И гадать, какой у него будет
голос, и не забывает ли он плевать на наживку перед тем, как рыбу удить. И
нюхает ли травы диких лугов, как мой друг Ваня.
Взобью гостю лучшую перину, чтоб он видел цветочные сны, а на завтра
встал и ушел, растворясь в утреннем тумане. А я снова отправлюсь искать
корни, но в этот раз обязательно найду самый главный. В нем ничего не надо
будет добавлять или отрезать. Оставлю его в покое на своем месте, чтобы
приходить по потребности, любоваться и вспоминать того гостя, который забыл
шарф, и что ему, страннику, наверное сейчас зябко в далекой северной стране,
или где он там.
Я жил и не думал о главном. Я долго смотрел на мир через общий
телевизор, пытаясь среди никчемного хлама отыскать необычное и интересное.
Но видел только катастрофы и происшествия. А ведь это не главное. Важно, как
два человека встретились и полюбили друг друга. Важно, как цветут деревья
весной, а осенью опадает листва. Очень важно сообщить всему населению, что
вот сегодня с дерева упал последний листочек, и скоро наступит зима. Но, вы,
граждане, пожалуйста, не волнуйтесь. Зимой тоже есть чему радоваться.
Сосульки, например, очень красивые, когда в них отражается солнце. Снегири
на белоснежном снегу клюют корм - чудесная картина. Важно, что какой-то
дзен-буддист домедитировался до просветления и обрел, наконец, покой. Вот
молодчина! Важно, что в селе Покров в крестьянской семье родился
потомственный славянин мальчик Петя, и что в тот же миг, вдумайся, читатель,
в тот же миг негритянская девочка Муди на другом конце земного шара сделала
свой первый шаг. Как рада чернокожая мамочка, а как рад чернокожий папочка!
Так почему же двум счастливым чернокожим из Америки не поделиться своей
безудержнойрадостью с нами, всеми жителями Земли. Это ж хорошо, Господи! Но
сколько не вглядывайся в экран, не увидеть радостных чернокожих. Там только
застывшие в суровом озабоченном несчастье до боли знакомые, но очень далекие
и чужие лица. Не важно и не нужно говорить о напастях, о том, что
премьер-министр гад и вор, что примадонна, хотя и дура, но вес в обществе и
молодого любовника имеет. Не надо про пожары и наводнения, про насилия и
достижения в производстве, пожалуйста, не надо. Человеку другого хочется,
того, что объединяет, любовь ему нужна. А ее как раз и не хватает. Любовь не
произвести, как продукт труда, она - нежный цветок-росток. За ним уход
нужен.
Звонок в дверь. Минуточку.
- Здравствуйте.
- Вы хотите спастись? - две женщины.
- От чего? Разве уже началось?
- Пока нет. Но скоро обязательно начнется.
- Что?
- Как что! Он ничего не знает. Скоро всех нас будут судить, и кто
вовремя не спохватится, того осудят на погибель, на вечные муки. Вы хотите
вечные муки?
- Нет. А кто с вами?
- Те, кто будет спасен.
- А с теми, кто не последовал за..., с ними что будет?
- А им поделом будет. Мы ведь предупреждаем заранее. Возьмите книжечки,
там все есть.
- Что все?
- Все...
- А все-таки как же те, которые сгинут? Ведь если спасусь я, то
получится,их бросил. Ведь мы все вместе живем. Я в море работал. Там капитан
последний тонущий пароход покидает, а в первую очередь в шлюпки садятся
женщины и дети. У вас есть капитан? А женщины и дети?
- У нас есть Он. А те - грешники. И мы не в море.
- Нет в море. Мы вместе плывем верхом на нашей планете по страшной
черной пустоте.Заберите книжечки назад - у меня не получится.
Я взял Эльзу за руку и мы пошли, удаляясь все дальше и дальше в сторону
горизонта.
- Постой, Эльза. Куда мы идем? Там ничего нет. И где мои жизненно
важные вещи - палатка и спальник?
Я посмотрел ребенку в глаза, и мне вдруг стало ужасно стыдно. Какие
вещи! Как я мог забыть, ведь мы идем назад в детство жалеть умершего в
майонезной банке червя.