Императора внезапно осенило:
"Моя душа будет вместе с теми, кто умер здесь? Кто ждет возвращения?"
"Да. Там они живы. И ты не встретишь среди них сочувствия", предупредил Темный.
"Я согласен, - быстро сказал Император. - Согласен на любое искупление, пусть даже мне предстоит пройти не семь, а семьсот семьдесят семь кругов ада. Пусть я стану изгоем или бесправным рабом. Но я должен видеть, что они живы".
Боги ничего не ответили. И внезапно Император услышал тихую мелодию еле слышную, журчавшую, как хрустальный ручеек по отполированным камешкам. Каким-то наитием он понял, что эта мелодия - речь. Речь Богов. Они советовались меж собой.
И все время, пока они решали его дальнейшую судьбу, Император находился в крайнем напряжении. Он слишком хорошо помнил их слова, что Боги не имеют права на вмешательство...
"Хорошо, - сказал наконец Светлый. - Мы возьмем на себя ответственность. Ты получишь то, о чем просишь. Нам не нужно ничего взамен. Достаточно твоего желания исправить содеянное зло".
"Я исправлю все", - клятвенно пообещал Император.
Он испытывал самую настоящую радость - он не распоряжался, он всего лишь исполнял приказы. Не надо было выворачивать мозг наизнанку в поисках хоть какого-нибудь простенького желания. Он избавился от власти, его корона была здесь лишь блестящим украшением, побрякушкой. Он стал марионеткой, и он чувствовал облегчение. Что бы с ним ни случилось, это будет лучше его теперешней каторги.
Боги отошли к середине зала, Темный оглянулся:
"Ты готов?" - спросил он у Императора.
"Да".
Он не волновался. Скорее, это была радость смертельно уставшего человека, укладывающегося спать в мягкую и удобную постель. Это была усталость, и скоро должен был наступить покой, похожий на сон.
Нарастало ощущение чего-то сверхъестественного и совершенно неуместного в покоренной и разрушенной Вселенной. И вот... Сначала это было похоже на стену еле видимого мерцающего тумана, перегородившего пустую залу обсерватории по средней поперечной линии. Наитием Император понял, что должен сделать. Он встал в центре зала, от странной завесы его отделял всего лишь шаг. Боги встали плечом к плечу с ним, будто поддерживая его с двух сторон. Туман густел, теперь это был молочно-белый дым, плотный и непрозрачный, по которому волнами пробегали разноцветные блики и искры. Дверь обсерватории за этой пеленой разглядеть было невозможно.
Они стояли минут десять, и Император уже начал недоумевать - что же, он и будет так стоять?
Стена перед ним неожиданно вспыхнула ярким до боли розовым цветом, перешедшим в мягкое голубое свечение. Император почувствовал, как Боги подтолкнули его, и решительно шагнул в туман.
Два или три шага он шел, борясь с желанием вытянуть перед собой руки, чтобы не наткнуться на препятствие. Туман был настолько густым, что Император не видел нижнего края своего одеяния, а очертания его спутников скорее угадывались, чем были видимы.
Пелена спала внезапно, будто они вышли из гладкой стены. Никакой обсерватории по эту сторону тумана не было и в помине, и Император даже не пытался угадать, в какой точке пространства он находится. Больше всего это место напоминало квадратный зал на пересечении четырех коридоров. Коридор напротив Императора был затянут такой же голубоватой дымкой, как та, через которую он попал в Переход.
"Смотри, пристально смотри", - сказал Темный, показывая рукой на завесу.
Боги отошли в стороны и замерли, скрестив руки на груди, как окаменели. Император сосредоточил всю свою подточенную наркотиками силу воли на одном устремлении: смотреть. И через несколько минут картина изменилась:
теперь это был освещенный белый экран, а все вокруг погрузилось во тьму.
Экран недолго оставался пустым. Беззвучный щелчок, и такая знакомая, самая страшная картина его прошлого возникла перед ним. Только видел он ее с другой стороны.
Стоя в рубке корабля за спиной Сабин, он смотрел на свое лицо, видимое на экране прямой связи. И не только смотрел - он чувствовал то же, что и Сабин. Впервые он получил такую возможность. Зрелище это не удивило и не шокировало его. Люди всегда думали о нем так, как он сам о себе в последнее время. Они ненавидели Императора, ненавидели его неподвижное, застывшее лицо, эту маску из желтого камня. Люди не хотели даже разговаривать с ним.
Он узнал, как его ненавидела Сабин. Гордая дочь расы мутантов, она была унижена, и все ее попытки отстоять свою свободу безжалостно подавлялись. А до Императора даже не доходило, что это бунт - он принимал ее возмущение за приступы дурного настроения. Он побывал на месте белокурого капитана-мутанта. Арьен любил жизнь, любил свою расу, любил Сабин. Он был молод и достоин всего того, что имел. Он ненавидел Императора всем своим существом, и эта ненависть вполне могла потягаться с абсолютным оружием если бы капитан знал, как пользоваться своими чувствами. Раса могла бы уничтожить Императора, силой своей ненависти обернув Оружие против Хранителя. Жаль, что они не успели узнать, как уничтожить его физически. Впрочем, они сделали хуже. Он замер между жизнью и смертью, на бесконечно узком барьере, и ему не суждено было качнуться ни в ту, ни в другую сторону. Он перестал жить тогда, когда уничтожил свою расу, но понял это, лишь оставшись в одиночестве.
О, нет... Он не хотел видеть эту картину, не хотел быть среди умиравших от Оружия мутантов, не хотел чувствовать их боль. Но не мог оторвать глаз от экрана, и ему казалось, что за сиреневым жаром в небе он видит свое лицо, на котором не бывало даже подобия улыбки, и злорадный блеск в тускнеющих черных глазах. Как же это было больно, невыносимо больно сгорать в адском пламени... Его охватила такая ярость против себя, что сгоревшая в ту минуту часть его существа ожила и рванулась прочь из него. Он задыхался от ненависти к себе, две его половины боролись между собой. Мутант, плоть от плоти и кровь от крови родной планеты, хотел расправиться с Властителем Вселенной; они были двумя сторонами одного человека, и они больше не могли и не хотели существовать вместе.
Напрасно Император старался подавить эту внутреннюю ярость. Напрасно он пытался удержать обоих противников вместе. Боль ослепила его, разорвала надвое, он зажмурился и стиснул зубы. Несколько секунд показались ему вечностью, но затем внезапно наступило облегчение. Открыв слезящиеся глаза, он отшатнулся, встретившись взглядом с... самим собой.
Да, это был он, только очень молодой. И он носил имя Ксантив, а не Император.
Голубые глаза Ксантива с брезгливым сожалением смотрели в черные зрачки Императора. Это не было изображение на экране, Ксантив выглядел не менее реально, чем его постаревшее воплощение.
"Кто ты?" - на всякий случай спросил Император.
"Как будто ты меня не узнал", - губы Ксантива изогнулись в язвительной усмешке.
Надо же, когда-то он умел улыбаться, пусть даже и так. Император не помнил этого.
"Тогда я спрошу по-другому:
что ты?"
"Я - то, что ты почти с рождения глушил в себе. Я твоя душа, твоя совесть. Я люблю власть, но я ненавижу кровь. Мы не нужны друг другу, мы не можем быть вместе.
Убивая других, ты убивал меня. И я безумно рад возможности уйти в какой-нибудь другой мир. Прощай, Император. Ты ведь сам хотел этого", - он зло рассмеялся.
Ксантив повернулся и шагнул сквозь экран. Император стоял, обессилевший и оцепеневший, глядя ему вслед. Туда, в иную Вселенную сбежала его часть. Самая дорогая - та, в которой Сабин еще была жива. Безумие полыхнуло в его мозгу, и через мгновение он превратился в факел, одержимый одним желанием - найти, вернуть.
Не задумываясь, он бросился за ним - сквозь экран, в соседнюю Вселенную. Как коварны Боги...
Оказывается, существовало более худшее наказание, чем уготованное ему. И они заставили его просить об этом! Они отняли его душу. Что же тогда останется у него? И, даже лишившись способности чувствовать, он не забудет слов, сказанных Ксантивом. Кто же он, если собственная душа предпочла уйти от него?!
***
Император выскочил из молочно-белой пелены в ночной дождь. Это было так давно забыто - планета, а не Город в Космосе, запах мокрой листвы, ветер... Но тут же понял, что испытывает не свои ощущения - сам он был призраком в этом мире, так похожем на родной. Но, если не свои, то чьи? Значит, связь с душой не прервалась окончательно, и он испытывает то же самое, что и человек, приютивший душу космического скитальца.
Император обрадовался - для него это был единственный шанс разыскать беглеца Ксантива. Он не мог увидеть его глазами, ибо тот нашел себе приют, и Император не знал, как выглядит новый хозяин бунтаря. Но и человек не мог увидеть Императора, принадлежавшего другому миру и здесь обитавшему в виде бестелесного духа. Только Ксантив внутренним зрением мог определить опасность, а Император по передавшемуся ему трепету и страху мог узнать, насколько он близок к цели.
Император был неутомим, энергия его казалась неистощимой. Все ближе он подходил к Ксантиву, он отчетливо воспринимал волнение и беспокойство, но тот был хитер и умело ускользал из расставленных ему ловушек. И было еще одно ощущение, смысл которого Император не совсем понимал. Ксантив что-то знал, чего-то ждал и оттягивал время. Но ведь Ксантив не мог знать того, что не было бы известно Императору! У них была общая память.
Понимание пришло внезапно и принесло боль, как от ранения в сердце. Оружие... Он забыл про Оружие. А ведь он не мог надолго удаляться от проклятого черного Шара, ставшего его частью. Содержимое Оружия стало крепчайшей цепью, приковавшей Императора к погибающему миру. И Ксантив выжидал, пока истечет срок пребывания Императора на этой планете. Но это еще не все: Ксантив чувствовал, что возвращение произойдет очень скоро.
У Императора больше не оставалось времени. Странно, именно этого дерьма у него всегда было в избытке, как у любого бессмертного, но сейчас ему могло не хватить нескольких минут. Он начал метаться; поток энергии, поддерживавший его силы извне, таял, будто лед под солнцем...
***
Он нашел его, уже потеряв надежду. Грозовая ночь и ливень застали хозяина Ксантива в доме, и он не пожелал мокнуть, спасаясь под проливным дождем, хотя Ксантив поднял тревогу. Император подошел к окнам, заглянул внутрь. Как уютно было внутри... И - будто удар. Еще один коварный удар Богов.
Император молча глядел сквозь тонкое стекло, отделявшее его от хозяина Ксантива. Когда-то давно он уже видел это... Белокурый капитан-мутант и Сабин. Они снова были вместе. И какова же подлость - Ксантива приютил именно соперник и враг Императора!
Арьен, выглядевший удивительно молодо, брал ее руки в свои, гладил волосы цвета свинцовых грозовых туч, целовал серые с изумрудными искрами глаза...
Она смеялась, шутливо вырывалась и тут же сама обнимала его - ей нравились его ласки. Ксантив, деливший одно тело с душой своего соперника, теперь был рад такому странному союзу. А Император внезапно понял, что не сможет забрать свою душу назад, если Арьен не прикажет Ксантиву уходить. Он был бессилен! И ярость сделала невозможное - он стал видимым. Сабин громко вскрикнула, увидев за окном каменное лицо с тусклыми черными глазами, обрамленное снежно-белыми сединами, с переливающимися всеми цветами радуги кристаллами короны над бровями.
Но Ксантив больше не боялся. Он успел приготовиться к последней, отчаянной борьбе. Арьен вышел на улицу, в упор взглянул на Императора, стоявшего под раскидистой кроной белоствольного дерева.
"Что тебе нужно?" - спросил он спокойно.
"Моя душа. Она в тебе".
"Я знаю. Я сам предложил Ксантиву свою помощь".
"Верни его мне".
"Зачем? Ты отказался от него. А мы прекрасно ладим, и я не вижу причины, которая заставила бы меня расстаться с таким приятелем. Знаешь, в прошлой жизни я даже не предполагал, что ты можешь быть настоящим другом", - язвительно сказал Арьен.
И тогда Император заговорил, обращаясь лишь к Арьену, затрагивая его собственную душу.
В этой Вселенной Император не имел никакой власти, будучи призраком.
Но он надеялся, что там, в мире смерти, призраком станет Арьен.
Ксантив не сможет прятаться в теле, которое будет лишь плодом воображения. И Император принялся заманивать Арьена в свою Вселенную.
Даже прошлый опыт не мог заставить Арьена отказаться сразу и бесповоротно - уж слишком заманчивы были предложения. Император чувствовал колебание молодого человека при упоминании несметных богатств, Короны, неограниченной власти без всякой ответственности. Вселенная разрушена, но медики могли помочь Властителю жить вечно, и у него были все возможности. Он мог построить новые идеальные миры на обломках старых - Император обещал не мешать ему.
Все это было правдой. И колебание Арьена усиливалось тем, что Ксантив не опровергал слова Императора. Это не было ложью. Все, о чем говорил Император, мог получить Властитель. Но Ксантив не знал, что ложь заключена в другом - Арьен не смог бы получить ничего, так как не был бы материальным в той Вселенной. Император сделал это открытие уже после разделения и надеялся, что Ксантив не успеет додуматься до того же.
Он чувствовал нараставшие тоску и тревогу Ксантива. Он не имел полной власти над этим телом - у Арьена имелась и собственная душа. И этой душе пришлись по вкусу уговоры Императора, тем более, что Ксантив не мог найти подвох, хотя и понимал - Император не бескорыстен. Он никогда не отказался бы от власти, будь она так хороша, как он ее расписывал. Но доводы осторожного Ксантива были слишком жалким противовесом красочным картинкам щедрых обещаний Императора.
Арьен сделал один шаг к Императору, другой... "Иди же", - мысленно молил Император.
Напряжение достигло предела. Еще один шаг... Арьен нерешительно оглянулся - на крыльце, скрестив руки на груди, стояла Сабин.
Выражение ее лица было скептическим.
"А она?" - спросил парень.
"Конечно, возьми ее с собой, - великодушно позволил Император. - Ведь тебе нужна императрица. Я обречен на одиночество и готов нести свою кару. Мне будет достаточно сознания, что вы оба счастливы - так я искуплю свою вину".
Сабин бесстрашно сошла с крыльца; гравий дорожки хрустел под ее легкими ногами. Но в ее глазах читалась лишь настороженность.
"Ему нельзя верить, - сказала она Арьену. - Вспомни, что говорил Ксантив: помощь, оказанная им, оборачивается трагедией. Он - Зло. Подумай еще об одном: ты дал приют его душе, он хочет вернуть Ксантива назад. Потому и заманивает тебя в свой мир".
"Что он сможет сделать, если Ксантив не захочет уходить?"
"Его волосы и одежда сухие, хотя его, как и нас, поливает дождь. И трава под его ногами не примята. Он призрак, привидение. А в его мире привидением станешь ты.
Сможешь ли ты в таком положении удержать в себе сразу две души?"
"Но, может быть, он призрак как раз потому, что его душа во мне? И я там буду нормален".
"Он убьет тебя. Душа не может находиться в мертвом теле. Не надейся, что он пощадит тебя."
Арьен вздохнул.
"Ты права. Ты всегда была реалисткой".
"Давай вернемся в дом".
"А Император?"
"Ему нужен Ксантив, а не ты. Ксантив стал твоей частью, и я не понимаю, почему ты должен отдавать ему свою часть. Пойдем, забудь про него. Он бессилен здесь - если бы он мог достать тебя и Ксантива, он бы давно это сделал".
Хрустя гравием, они уходили. Вот и все... Захлопнулась дверь, на окна опустились шторы.
Они вычеркнули его из своей памяти, приютили Ксантива, но оттолкнули Императора. Они не испытывали к нему ненависти и не боялись его. Они смеялись над ним... Ему не вернуть Ксантива, предпочетшего быть гостем и делить чью-то оболочку с еще одной душой, лишь бы не быть замурованным в теле Императора.
Чуть позади возникли две фигуры. Не оборачиваясь, Император знал, что это Боги. Они пришли, чтобы вернуть его в мертвый мир.
"Пойдем, - сказал Светлый.
- Твое время истекло".
В обсерватории он входил в Переход с радостным предчувствием скорого отдыха. Теперь он знал - отдыха не будет, усталость будет преследовать его вечно. И обида, смешанная с тоской.
"Я был глупцом, - пробормотал он. - Я не думал, что могу потерять еще что-то после того, как потерял все".
"Нет. Действительно все ты еще не потерял", - возразил Темный.
И вновь стена молочно-белого тумана, окутавшая сад. Императору казалось, что его ноги скованы кандалами, как у раба в рудниках. В зале Перехода царила кромешная тьма, но через несколько секунд стены засветились прежним голубоватым свечением. Два десятка шагов по прямой, и Император оказался бы в своем Городе, среди пресмыкающейся свиты... Он не торопился шагнуть в пелену тумана перед его глазами.
"Когда-то давно, - начал Император, - я слышал сказку. В ней волшебник исполнял три любых желания. Вы не волшебники - вы больше. Вы боги. Я мечтал о Короне - вы дали мне ее. Я просил отпустить мою душу - вы сделали это".
"У тебя осталось лишь одно желание, - спокойно подтвердил Светлый. - И не торопись загадывать - оно последнее".
"Я знаю, чего хочу. Потеряв все, что мне было дорого, я хочу забыть о потерях. О том, что когда-то имел и чем не дорожил. Я сделаю то, чего ждут все, кому я причинил столько бед. Я убил этот мир - я готов похоронить его. Но я не хочу вечно помнить этого мертвеца".
"Хорошо, - ответил Темный.
- Этот мир уже нельзя изменить. Здесь надо начинать с нуля. Так пусть будет ноль. Точка отсчета".
Светлый внезапно махнул рукой перед лицом Императора. Все вспыхнуло перед глазами, обруч короны раскалился, кристаллы вонзились в мозг. Император зажмурился, попятился, чувствуя, что погружается во тьму...
***
...и открыл глаза. Прямо над головой был потолок его спальни, он лежал на своем ложе. Что с ним было? Сон или явь? Кажется, он все помнит. Память у него осталась. А душа? Нет, наверное, это был сон. Он передозировал наркотики, вот ему и померещилось... Но едва он встал с постели, как его пронзило понимание.
Это не сон. И он теперь знал, что нужно сделать, чтобы освободиться до конца. От власти, от Оружия, от Вселенной и от рабов.
Не обращая внимания на лакеев, Император вышел из спальни. Безлюдные обычно коридоры его покоев были забиты сворой лизоблюдов. Император не разгневался, как мог бы, он даже не замечал своих придворных, и что-то было в его лице, что заставляло их белеть и сереть от ужаса. Рабы, одни рабы...
Можно ли назвать такое существование жизнью? Можно ли назвать людьми тех, кто добровольно выбирает для себя прозябание? Он никогда не покорил бы Вселенную, если бы ее населяли не рабы. И Оружие - это только повод, не причина. Он пришел к власти потому, что расы не хотели быть свободными, они хотели быть покоренными и униженными, они возвели на трон раба еще более худшего, чем они. Зачем нужен целый мир червей, которые никогда не станут бабочками?
"Этот мир мертв. Ему нужен гробовщик".
В памяти колокольным звоном звучали слова Богов. Пришло время похоронить этот смердящий труп, и он устроит ему такой погребальный костер, равного которому не было во все времена. Да, пусть горит! Пусть все сгорит!
Он почти бежал, его одеяние развевалось черными крыльями зловещей птицы. Он летел, едва касаясь ногами пола, приближенные бросались прочь от него, а ему хотелось смеяться. Да, смеяться, хохотать, как безумному. Вот он - его путь!
Он маялся и терзался, надеясь, как на чудо, на появление преемника, но ведь был и еще один путь. Он мог уничтожить и Вселенную, и Оружие.
Да, это то, что он должен сделать. То, что следовало сделать давно.
Вихрем он ворвался в обсерваторию. Император увидел черный Шар, руки задрожали от радостного возбуждения. А вместилище абсолютного Зла будто почувствовало настроение своего Хранителя, наполнив зал обсерватории низким гудением - сила внутри Шара бесновалась, не сдерживаемая более ничем. Придворные, не отрывая наполненных жутью взглядов от черного шарика на пульте, медленно попятились к дверям, Император оглянулся и внезапно расхохотался. Смех его больше был похож на лай - громкий, страшный... Они жили в аду, и они боялись смерти! Он веселился, он наслаждался их страхом, он знал, что мир живет последние минуты, что вот-вот придет конец затянувшейся агонии. И он, Император, будет тем, кто поставит точку.
Кто-то осмелился выстрелить по сошедшему с ума Властителю. Глупцы, они забыли, что Император бессмертен... Он взглянул на свои ладони. Еще несколько секунд, и они выпустят на свободу силу, противостоять которой не сможет ничто.
Неукротимый лиловый смерч пронесется по Вселенной, и некому будет остановить его. Вырвавшись из-под контроля, эта сила не вернется назад.
Гудение повышалось в тональности по мере приближения его ладоней к поверхности Шара. Его руки захватило поле, похожее на магнитное, и он не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел. И, когда его пальцы намертво приклеились к гладкой поверхности, гудение перешло в пронзительный ультразвуковой вой, затихавший с каждой секундой.
Энергия Шара переливалась в Императора, пропитывала его тело, разрывала на части... Ослепительным клубком бело-голубого пламени вспыхнул уродливый Город в Космосе, этот клубок распухал, чудовищные протуберанцы оплетали близлежащие галактики. Не было ни криков, ни стонов, когда волны ледяного пламени захлестывали планеты.
Горело все. Полыхали феерическими свечами звезды, распадаясь на потоки элементарных частиц. Это было красиво и жутко: бесшумные сиреневые и синие языки пламени заполонили Вселенную, проникли в самые дальние ее уголки. Они скручивали галактики немыслимыми спиралями, пронизывали их спицами лучей и разлетались снопами фиолетовых искр. Дикий танец освобожденного зла, гимн разрушения, погребальный костер Вселенной.
Император смеялся. Его не угнетало больше ничего. Он не знал и не понимал, кто он и что происходит. Он шел в пламени, синие сполохи будто ветром раздували его одеяние, заставляли сверкать призрачные кристаллы его Короны, отражались в мертвых глазах. Он был свободен, как бушующее повсюду фиолетовое пламя. Он не знал и не думал, куда идет, будет ли конец у его пути. Пламя расступалось перед ним, лизало ноги, поддерживало под руки. Ему было весело. Он шел сквозь бесконечность, шел, не останавливаясь и не ускоряя шаг. Ему суждено было идти вечно, но тот, кто был Императором, больше не тяготился бессмертием...
"Моя душа будет вместе с теми, кто умер здесь? Кто ждет возвращения?"
"Да. Там они живы. И ты не встретишь среди них сочувствия", предупредил Темный.
"Я согласен, - быстро сказал Император. - Согласен на любое искупление, пусть даже мне предстоит пройти не семь, а семьсот семьдесят семь кругов ада. Пусть я стану изгоем или бесправным рабом. Но я должен видеть, что они живы".
Боги ничего не ответили. И внезапно Император услышал тихую мелодию еле слышную, журчавшую, как хрустальный ручеек по отполированным камешкам. Каким-то наитием он понял, что эта мелодия - речь. Речь Богов. Они советовались меж собой.
И все время, пока они решали его дальнейшую судьбу, Император находился в крайнем напряжении. Он слишком хорошо помнил их слова, что Боги не имеют права на вмешательство...
"Хорошо, - сказал наконец Светлый. - Мы возьмем на себя ответственность. Ты получишь то, о чем просишь. Нам не нужно ничего взамен. Достаточно твоего желания исправить содеянное зло".
"Я исправлю все", - клятвенно пообещал Император.
Он испытывал самую настоящую радость - он не распоряжался, он всего лишь исполнял приказы. Не надо было выворачивать мозг наизнанку в поисках хоть какого-нибудь простенького желания. Он избавился от власти, его корона была здесь лишь блестящим украшением, побрякушкой. Он стал марионеткой, и он чувствовал облегчение. Что бы с ним ни случилось, это будет лучше его теперешней каторги.
Боги отошли к середине зала, Темный оглянулся:
"Ты готов?" - спросил он у Императора.
"Да".
Он не волновался. Скорее, это была радость смертельно уставшего человека, укладывающегося спать в мягкую и удобную постель. Это была усталость, и скоро должен был наступить покой, похожий на сон.
Нарастало ощущение чего-то сверхъестественного и совершенно неуместного в покоренной и разрушенной Вселенной. И вот... Сначала это было похоже на стену еле видимого мерцающего тумана, перегородившего пустую залу обсерватории по средней поперечной линии. Наитием Император понял, что должен сделать. Он встал в центре зала, от странной завесы его отделял всего лишь шаг. Боги встали плечом к плечу с ним, будто поддерживая его с двух сторон. Туман густел, теперь это был молочно-белый дым, плотный и непрозрачный, по которому волнами пробегали разноцветные блики и искры. Дверь обсерватории за этой пеленой разглядеть было невозможно.
Они стояли минут десять, и Император уже начал недоумевать - что же, он и будет так стоять?
Стена перед ним неожиданно вспыхнула ярким до боли розовым цветом, перешедшим в мягкое голубое свечение. Император почувствовал, как Боги подтолкнули его, и решительно шагнул в туман.
Два или три шага он шел, борясь с желанием вытянуть перед собой руки, чтобы не наткнуться на препятствие. Туман был настолько густым, что Император не видел нижнего края своего одеяния, а очертания его спутников скорее угадывались, чем были видимы.
Пелена спала внезапно, будто они вышли из гладкой стены. Никакой обсерватории по эту сторону тумана не было и в помине, и Император даже не пытался угадать, в какой точке пространства он находится. Больше всего это место напоминало квадратный зал на пересечении четырех коридоров. Коридор напротив Императора был затянут такой же голубоватой дымкой, как та, через которую он попал в Переход.
"Смотри, пристально смотри", - сказал Темный, показывая рукой на завесу.
Боги отошли в стороны и замерли, скрестив руки на груди, как окаменели. Император сосредоточил всю свою подточенную наркотиками силу воли на одном устремлении: смотреть. И через несколько минут картина изменилась:
теперь это был освещенный белый экран, а все вокруг погрузилось во тьму.
Экран недолго оставался пустым. Беззвучный щелчок, и такая знакомая, самая страшная картина его прошлого возникла перед ним. Только видел он ее с другой стороны.
Стоя в рубке корабля за спиной Сабин, он смотрел на свое лицо, видимое на экране прямой связи. И не только смотрел - он чувствовал то же, что и Сабин. Впервые он получил такую возможность. Зрелище это не удивило и не шокировало его. Люди всегда думали о нем так, как он сам о себе в последнее время. Они ненавидели Императора, ненавидели его неподвижное, застывшее лицо, эту маску из желтого камня. Люди не хотели даже разговаривать с ним.
Он узнал, как его ненавидела Сабин. Гордая дочь расы мутантов, она была унижена, и все ее попытки отстоять свою свободу безжалостно подавлялись. А до Императора даже не доходило, что это бунт - он принимал ее возмущение за приступы дурного настроения. Он побывал на месте белокурого капитана-мутанта. Арьен любил жизнь, любил свою расу, любил Сабин. Он был молод и достоин всего того, что имел. Он ненавидел Императора всем своим существом, и эта ненависть вполне могла потягаться с абсолютным оружием если бы капитан знал, как пользоваться своими чувствами. Раса могла бы уничтожить Императора, силой своей ненависти обернув Оружие против Хранителя. Жаль, что они не успели узнать, как уничтожить его физически. Впрочем, они сделали хуже. Он замер между жизнью и смертью, на бесконечно узком барьере, и ему не суждено было качнуться ни в ту, ни в другую сторону. Он перестал жить тогда, когда уничтожил свою расу, но понял это, лишь оставшись в одиночестве.
О, нет... Он не хотел видеть эту картину, не хотел быть среди умиравших от Оружия мутантов, не хотел чувствовать их боль. Но не мог оторвать глаз от экрана, и ему казалось, что за сиреневым жаром в небе он видит свое лицо, на котором не бывало даже подобия улыбки, и злорадный блеск в тускнеющих черных глазах. Как же это было больно, невыносимо больно сгорать в адском пламени... Его охватила такая ярость против себя, что сгоревшая в ту минуту часть его существа ожила и рванулась прочь из него. Он задыхался от ненависти к себе, две его половины боролись между собой. Мутант, плоть от плоти и кровь от крови родной планеты, хотел расправиться с Властителем Вселенной; они были двумя сторонами одного человека, и они больше не могли и не хотели существовать вместе.
Напрасно Император старался подавить эту внутреннюю ярость. Напрасно он пытался удержать обоих противников вместе. Боль ослепила его, разорвала надвое, он зажмурился и стиснул зубы. Несколько секунд показались ему вечностью, но затем внезапно наступило облегчение. Открыв слезящиеся глаза, он отшатнулся, встретившись взглядом с... самим собой.
Да, это был он, только очень молодой. И он носил имя Ксантив, а не Император.
Голубые глаза Ксантива с брезгливым сожалением смотрели в черные зрачки Императора. Это не было изображение на экране, Ксантив выглядел не менее реально, чем его постаревшее воплощение.
"Кто ты?" - на всякий случай спросил Император.
"Как будто ты меня не узнал", - губы Ксантива изогнулись в язвительной усмешке.
Надо же, когда-то он умел улыбаться, пусть даже и так. Император не помнил этого.
"Тогда я спрошу по-другому:
что ты?"
"Я - то, что ты почти с рождения глушил в себе. Я твоя душа, твоя совесть. Я люблю власть, но я ненавижу кровь. Мы не нужны друг другу, мы не можем быть вместе.
Убивая других, ты убивал меня. И я безумно рад возможности уйти в какой-нибудь другой мир. Прощай, Император. Ты ведь сам хотел этого", - он зло рассмеялся.
Ксантив повернулся и шагнул сквозь экран. Император стоял, обессилевший и оцепеневший, глядя ему вслед. Туда, в иную Вселенную сбежала его часть. Самая дорогая - та, в которой Сабин еще была жива. Безумие полыхнуло в его мозгу, и через мгновение он превратился в факел, одержимый одним желанием - найти, вернуть.
Не задумываясь, он бросился за ним - сквозь экран, в соседнюю Вселенную. Как коварны Боги...
Оказывается, существовало более худшее наказание, чем уготованное ему. И они заставили его просить об этом! Они отняли его душу. Что же тогда останется у него? И, даже лишившись способности чувствовать, он не забудет слов, сказанных Ксантивом. Кто же он, если собственная душа предпочла уйти от него?!
***
Император выскочил из молочно-белой пелены в ночной дождь. Это было так давно забыто - планета, а не Город в Космосе, запах мокрой листвы, ветер... Но тут же понял, что испытывает не свои ощущения - сам он был призраком в этом мире, так похожем на родной. Но, если не свои, то чьи? Значит, связь с душой не прервалась окончательно, и он испытывает то же самое, что и человек, приютивший душу космического скитальца.
Император обрадовался - для него это был единственный шанс разыскать беглеца Ксантива. Он не мог увидеть его глазами, ибо тот нашел себе приют, и Император не знал, как выглядит новый хозяин бунтаря. Но и человек не мог увидеть Императора, принадлежавшего другому миру и здесь обитавшему в виде бестелесного духа. Только Ксантив внутренним зрением мог определить опасность, а Император по передавшемуся ему трепету и страху мог узнать, насколько он близок к цели.
Император был неутомим, энергия его казалась неистощимой. Все ближе он подходил к Ксантиву, он отчетливо воспринимал волнение и беспокойство, но тот был хитер и умело ускользал из расставленных ему ловушек. И было еще одно ощущение, смысл которого Император не совсем понимал. Ксантив что-то знал, чего-то ждал и оттягивал время. Но ведь Ксантив не мог знать того, что не было бы известно Императору! У них была общая память.
Понимание пришло внезапно и принесло боль, как от ранения в сердце. Оружие... Он забыл про Оружие. А ведь он не мог надолго удаляться от проклятого черного Шара, ставшего его частью. Содержимое Оружия стало крепчайшей цепью, приковавшей Императора к погибающему миру. И Ксантив выжидал, пока истечет срок пребывания Императора на этой планете. Но это еще не все: Ксантив чувствовал, что возвращение произойдет очень скоро.
У Императора больше не оставалось времени. Странно, именно этого дерьма у него всегда было в избытке, как у любого бессмертного, но сейчас ему могло не хватить нескольких минут. Он начал метаться; поток энергии, поддерживавший его силы извне, таял, будто лед под солнцем...
***
Он нашел его, уже потеряв надежду. Грозовая ночь и ливень застали хозяина Ксантива в доме, и он не пожелал мокнуть, спасаясь под проливным дождем, хотя Ксантив поднял тревогу. Император подошел к окнам, заглянул внутрь. Как уютно было внутри... И - будто удар. Еще один коварный удар Богов.
Император молча глядел сквозь тонкое стекло, отделявшее его от хозяина Ксантива. Когда-то давно он уже видел это... Белокурый капитан-мутант и Сабин. Они снова были вместе. И какова же подлость - Ксантива приютил именно соперник и враг Императора!
Арьен, выглядевший удивительно молодо, брал ее руки в свои, гладил волосы цвета свинцовых грозовых туч, целовал серые с изумрудными искрами глаза...
Она смеялась, шутливо вырывалась и тут же сама обнимала его - ей нравились его ласки. Ксантив, деливший одно тело с душой своего соперника, теперь был рад такому странному союзу. А Император внезапно понял, что не сможет забрать свою душу назад, если Арьен не прикажет Ксантиву уходить. Он был бессилен! И ярость сделала невозможное - он стал видимым. Сабин громко вскрикнула, увидев за окном каменное лицо с тусклыми черными глазами, обрамленное снежно-белыми сединами, с переливающимися всеми цветами радуги кристаллами короны над бровями.
Но Ксантив больше не боялся. Он успел приготовиться к последней, отчаянной борьбе. Арьен вышел на улицу, в упор взглянул на Императора, стоявшего под раскидистой кроной белоствольного дерева.
"Что тебе нужно?" - спросил он спокойно.
"Моя душа. Она в тебе".
"Я знаю. Я сам предложил Ксантиву свою помощь".
"Верни его мне".
"Зачем? Ты отказался от него. А мы прекрасно ладим, и я не вижу причины, которая заставила бы меня расстаться с таким приятелем. Знаешь, в прошлой жизни я даже не предполагал, что ты можешь быть настоящим другом", - язвительно сказал Арьен.
И тогда Император заговорил, обращаясь лишь к Арьену, затрагивая его собственную душу.
В этой Вселенной Император не имел никакой власти, будучи призраком.
Но он надеялся, что там, в мире смерти, призраком станет Арьен.
Ксантив не сможет прятаться в теле, которое будет лишь плодом воображения. И Император принялся заманивать Арьена в свою Вселенную.
Даже прошлый опыт не мог заставить Арьена отказаться сразу и бесповоротно - уж слишком заманчивы были предложения. Император чувствовал колебание молодого человека при упоминании несметных богатств, Короны, неограниченной власти без всякой ответственности. Вселенная разрушена, но медики могли помочь Властителю жить вечно, и у него были все возможности. Он мог построить новые идеальные миры на обломках старых - Император обещал не мешать ему.
Все это было правдой. И колебание Арьена усиливалось тем, что Ксантив не опровергал слова Императора. Это не было ложью. Все, о чем говорил Император, мог получить Властитель. Но Ксантив не знал, что ложь заключена в другом - Арьен не смог бы получить ничего, так как не был бы материальным в той Вселенной. Император сделал это открытие уже после разделения и надеялся, что Ксантив не успеет додуматься до того же.
Он чувствовал нараставшие тоску и тревогу Ксантива. Он не имел полной власти над этим телом - у Арьена имелась и собственная душа. И этой душе пришлись по вкусу уговоры Императора, тем более, что Ксантив не мог найти подвох, хотя и понимал - Император не бескорыстен. Он никогда не отказался бы от власти, будь она так хороша, как он ее расписывал. Но доводы осторожного Ксантива были слишком жалким противовесом красочным картинкам щедрых обещаний Императора.
Арьен сделал один шаг к Императору, другой... "Иди же", - мысленно молил Император.
Напряжение достигло предела. Еще один шаг... Арьен нерешительно оглянулся - на крыльце, скрестив руки на груди, стояла Сабин.
Выражение ее лица было скептическим.
"А она?" - спросил парень.
"Конечно, возьми ее с собой, - великодушно позволил Император. - Ведь тебе нужна императрица. Я обречен на одиночество и готов нести свою кару. Мне будет достаточно сознания, что вы оба счастливы - так я искуплю свою вину".
Сабин бесстрашно сошла с крыльца; гравий дорожки хрустел под ее легкими ногами. Но в ее глазах читалась лишь настороженность.
"Ему нельзя верить, - сказала она Арьену. - Вспомни, что говорил Ксантив: помощь, оказанная им, оборачивается трагедией. Он - Зло. Подумай еще об одном: ты дал приют его душе, он хочет вернуть Ксантива назад. Потому и заманивает тебя в свой мир".
"Что он сможет сделать, если Ксантив не захочет уходить?"
"Его волосы и одежда сухие, хотя его, как и нас, поливает дождь. И трава под его ногами не примята. Он призрак, привидение. А в его мире привидением станешь ты.
Сможешь ли ты в таком положении удержать в себе сразу две души?"
"Но, может быть, он призрак как раз потому, что его душа во мне? И я там буду нормален".
"Он убьет тебя. Душа не может находиться в мертвом теле. Не надейся, что он пощадит тебя."
Арьен вздохнул.
"Ты права. Ты всегда была реалисткой".
"Давай вернемся в дом".
"А Император?"
"Ему нужен Ксантив, а не ты. Ксантив стал твоей частью, и я не понимаю, почему ты должен отдавать ему свою часть. Пойдем, забудь про него. Он бессилен здесь - если бы он мог достать тебя и Ксантива, он бы давно это сделал".
Хрустя гравием, они уходили. Вот и все... Захлопнулась дверь, на окна опустились шторы.
Они вычеркнули его из своей памяти, приютили Ксантива, но оттолкнули Императора. Они не испытывали к нему ненависти и не боялись его. Они смеялись над ним... Ему не вернуть Ксантива, предпочетшего быть гостем и делить чью-то оболочку с еще одной душой, лишь бы не быть замурованным в теле Императора.
Чуть позади возникли две фигуры. Не оборачиваясь, Император знал, что это Боги. Они пришли, чтобы вернуть его в мертвый мир.
"Пойдем, - сказал Светлый.
- Твое время истекло".
В обсерватории он входил в Переход с радостным предчувствием скорого отдыха. Теперь он знал - отдыха не будет, усталость будет преследовать его вечно. И обида, смешанная с тоской.
"Я был глупцом, - пробормотал он. - Я не думал, что могу потерять еще что-то после того, как потерял все".
"Нет. Действительно все ты еще не потерял", - возразил Темный.
И вновь стена молочно-белого тумана, окутавшая сад. Императору казалось, что его ноги скованы кандалами, как у раба в рудниках. В зале Перехода царила кромешная тьма, но через несколько секунд стены засветились прежним голубоватым свечением. Два десятка шагов по прямой, и Император оказался бы в своем Городе, среди пресмыкающейся свиты... Он не торопился шагнуть в пелену тумана перед его глазами.
"Когда-то давно, - начал Император, - я слышал сказку. В ней волшебник исполнял три любых желания. Вы не волшебники - вы больше. Вы боги. Я мечтал о Короне - вы дали мне ее. Я просил отпустить мою душу - вы сделали это".
"У тебя осталось лишь одно желание, - спокойно подтвердил Светлый. - И не торопись загадывать - оно последнее".
"Я знаю, чего хочу. Потеряв все, что мне было дорого, я хочу забыть о потерях. О том, что когда-то имел и чем не дорожил. Я сделаю то, чего ждут все, кому я причинил столько бед. Я убил этот мир - я готов похоронить его. Но я не хочу вечно помнить этого мертвеца".
"Хорошо, - ответил Темный.
- Этот мир уже нельзя изменить. Здесь надо начинать с нуля. Так пусть будет ноль. Точка отсчета".
Светлый внезапно махнул рукой перед лицом Императора. Все вспыхнуло перед глазами, обруч короны раскалился, кристаллы вонзились в мозг. Император зажмурился, попятился, чувствуя, что погружается во тьму...
***
...и открыл глаза. Прямо над головой был потолок его спальни, он лежал на своем ложе. Что с ним было? Сон или явь? Кажется, он все помнит. Память у него осталась. А душа? Нет, наверное, это был сон. Он передозировал наркотики, вот ему и померещилось... Но едва он встал с постели, как его пронзило понимание.
Это не сон. И он теперь знал, что нужно сделать, чтобы освободиться до конца. От власти, от Оружия, от Вселенной и от рабов.
Не обращая внимания на лакеев, Император вышел из спальни. Безлюдные обычно коридоры его покоев были забиты сворой лизоблюдов. Император не разгневался, как мог бы, он даже не замечал своих придворных, и что-то было в его лице, что заставляло их белеть и сереть от ужаса. Рабы, одни рабы...
Можно ли назвать такое существование жизнью? Можно ли назвать людьми тех, кто добровольно выбирает для себя прозябание? Он никогда не покорил бы Вселенную, если бы ее населяли не рабы. И Оружие - это только повод, не причина. Он пришел к власти потому, что расы не хотели быть свободными, они хотели быть покоренными и униженными, они возвели на трон раба еще более худшего, чем они. Зачем нужен целый мир червей, которые никогда не станут бабочками?
"Этот мир мертв. Ему нужен гробовщик".
В памяти колокольным звоном звучали слова Богов. Пришло время похоронить этот смердящий труп, и он устроит ему такой погребальный костер, равного которому не было во все времена. Да, пусть горит! Пусть все сгорит!
Он почти бежал, его одеяние развевалось черными крыльями зловещей птицы. Он летел, едва касаясь ногами пола, приближенные бросались прочь от него, а ему хотелось смеяться. Да, смеяться, хохотать, как безумному. Вот он - его путь!
Он маялся и терзался, надеясь, как на чудо, на появление преемника, но ведь был и еще один путь. Он мог уничтожить и Вселенную, и Оружие.
Да, это то, что он должен сделать. То, что следовало сделать давно.
Вихрем он ворвался в обсерваторию. Император увидел черный Шар, руки задрожали от радостного возбуждения. А вместилище абсолютного Зла будто почувствовало настроение своего Хранителя, наполнив зал обсерватории низким гудением - сила внутри Шара бесновалась, не сдерживаемая более ничем. Придворные, не отрывая наполненных жутью взглядов от черного шарика на пульте, медленно попятились к дверям, Император оглянулся и внезапно расхохотался. Смех его больше был похож на лай - громкий, страшный... Они жили в аду, и они боялись смерти! Он веселился, он наслаждался их страхом, он знал, что мир живет последние минуты, что вот-вот придет конец затянувшейся агонии. И он, Император, будет тем, кто поставит точку.
Кто-то осмелился выстрелить по сошедшему с ума Властителю. Глупцы, они забыли, что Император бессмертен... Он взглянул на свои ладони. Еще несколько секунд, и они выпустят на свободу силу, противостоять которой не сможет ничто.
Неукротимый лиловый смерч пронесется по Вселенной, и некому будет остановить его. Вырвавшись из-под контроля, эта сила не вернется назад.
Гудение повышалось в тональности по мере приближения его ладоней к поверхности Шара. Его руки захватило поле, похожее на магнитное, и он не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел. И, когда его пальцы намертво приклеились к гладкой поверхности, гудение перешло в пронзительный ультразвуковой вой, затихавший с каждой секундой.
Энергия Шара переливалась в Императора, пропитывала его тело, разрывала на части... Ослепительным клубком бело-голубого пламени вспыхнул уродливый Город в Космосе, этот клубок распухал, чудовищные протуберанцы оплетали близлежащие галактики. Не было ни криков, ни стонов, когда волны ледяного пламени захлестывали планеты.
Горело все. Полыхали феерическими свечами звезды, распадаясь на потоки элементарных частиц. Это было красиво и жутко: бесшумные сиреневые и синие языки пламени заполонили Вселенную, проникли в самые дальние ее уголки. Они скручивали галактики немыслимыми спиралями, пронизывали их спицами лучей и разлетались снопами фиолетовых искр. Дикий танец освобожденного зла, гимн разрушения, погребальный костер Вселенной.
Император смеялся. Его не угнетало больше ничего. Он не знал и не понимал, кто он и что происходит. Он шел в пламени, синие сполохи будто ветром раздували его одеяние, заставляли сверкать призрачные кристаллы его Короны, отражались в мертвых глазах. Он был свободен, как бушующее повсюду фиолетовое пламя. Он не знал и не думал, куда идет, будет ли конец у его пути. Пламя расступалось перед ним, лизало ноги, поддерживало под руки. Ему было весело. Он шел сквозь бесконечность, шел, не останавливаясь и не ускоряя шаг. Ему суждено было идти вечно, но тот, кто был Императором, больше не тяготился бессмертием...