Сименон Жорж. Беглый

   — В этот час во всех домах то же самое.
   — Проходите, сударь.
   — После вас, — звучит другой голос, которого Ж. П. Г., насколько ему помнится, никогда не слышал.
   Ж. П. Г, пристально смотрит с кровати на дверь, тревожно ожидая, когда она наконец распахнется. Первым, с котелком в руке, появился директор. Он стоит спиной к г-же Гийом и поэтому позволяет себе нахмурить брови, не замечая, что Ж. П. Г, на него смотрит. Директор слегка удивлен, что оказывается как раз против кровати, и улыбается во весь рот с добродушием, не соответствующим выражению его физиономии.
   — Как видите, мы пришли вас проведать.
   Плотная фигура директора частично скрывает второго посетителя, который становится виден, лишь когда г-жа Гийом проходит вперед.
   — Ты узнаешь господина Гонне? — вкрадчиво спрашивает жена и слащаво улыбается.
   Улыбаются все. Впечатление такое, словно мир изменился и каждый старается сделать другому приятное, воссоздать на земле некий Эдем приветливости и доброты.
   Г-н Гонне с протянутой рукой приближается к больному. Это очень высокий человек. Если глядеть снизу, с постели, рост его кажется гигантским, и Ж. П. Г, смотрит на гостя в растерянности.
   Но, естественно, тоже улыбается.
   — Вы ведь родом из Сервана, не так ли?
   Ж. П. Г, не осмеливается ответить. Он ничего не понимает. Чтобы хоть как-то выйти из положения, поворачивается к директору и бормочет, словно извиняясь:
   — Вот, пришлось срезать усы: брился и нечаянно отхватил кусок.
   Страх сжимает ему горло. Самое страшное — видеть, как они втроем стоят вокруг кровати. Комната невелика, и Ж. П. Г, кажется, что его обложили, как зверя в берлоге. Даже в улыбках таится угроза.
   — Вчера я рассказывал моему другу Гонне, что вы из окрестностей Доля, я он заявил, что если вы Жан Поль Гийом из Сервана, то, значит, учились вместе с ним в школе. А сегодня утром я полюбопытствовал и проверил это по вашему личному делу. Оказывается, вы действительно родились в Серване.
   — Да еще в булочной, черт побери! Рядом с церковью, — поддакивает тощий верзила. — Дом и сейчас сохранился.
   Ж. П. Г, поступает, как они: изображает уклончивую улыбку.
   — После стольких лет трудновато, конечно, узнать друг друга, — добавляет Гонне, смотря Ж. П. Г, прямо в глаза. — Я, к примеру, поклясться готов, что вы были светлым шатеном. Кстати, в каком году мы виделись в последний раз?
   — Гм… Дайте припомнить…
   — Во всяком случае, я присутствовал на похоронах вашего отца.
   Ж. П. Г, взмок под простыней и чувствует, как из каждой его поры сочится пот. Он хотел бы встать, быть на ногах, как они: лежа, он сознает себя приниженным, беззащитным, его не покидает ощущение угрозы, организованного вокруг него заговора.
   Когда визитеры не смотрят на его жену, она хмурит брови и с подозрением наблюдает за мужем.
   Что они наговорили ей внизу? И кто этот Гонне, совершенно ему не знакомый и все-таки что-то напоминающий? Неужели им уже заинтересовалась полиция? Неужели, оставшись внешне безразличной, Мадо опознала его и донесла?
   — Вы, несомненно, помните Жюльетту.
   — Жюльетту? — повторяет Ж. П. Г., словно напрягая память.
   — Ну да. Вашу сводную сестру.
   — А!.. Конечно.
   — Так вот, я женился на ней, она здесь, в Ла-Рошели, и тоже будет рада вас видеть. Она и теперь рассказывает о Жан Поле, который вечно подшучивал над ней, выкидывая самые невообразимые номера.
   Взгляд директора не гармонирует с его улыбкой. Это тяжелый, беспощадный взгляд человека, решившего любой ценой выяснить всю подноготную.
   — Ты сегодня не слишком разговорчив, — вставляет г-жа Гийом.
   Вместо того чтобы помочь, она предает его. И, судя по ее виду, делает это умышленно.
   — Я немного устал… — шепчет Ж. П. Г., проводя рукой по лбу.
   Это правда. Ж. П. Г, нет надобности притворяться. Руки и ноги у него словно налиты свинцом, тело обмякло, как после непосильного потрясения. Он хочет пить, но не смеет пошевелиться и налить себе стакан воды.
   — Не будем вас больше утомлять, — говорит директор.
   Он обменивается несколькими быстрыми взглядами с Гонне. Тот делает отрицательный жест. Ж. П. Г, отчетливо видит это в зеркале.
   На прощание, словно сговорившись, все забывают улыбнуться. Лица становятся непроницаемыми, словно комедия наконец доиграна.
   Директор берет котелок, положенный им на стул, и даже не дает себе труда пожать больному руку.
   — Поправляйтесь, — вот и все, что бросает он, выходя.
   Ж. П. Г, чуть было не окликает его, чтобы потребовать объяснений, но взгляд его вовремя падает на Гонне, который в последний раз оборачивается к нему с видом полного удовлетворения.
   Г-жа Гийом следует за гостями. Комната пустеет.
   Шаги и голоса затихают на лестнице. В коридоре, у входа в гостиную, все на минуту останавливаются. Г-жа Гийом, очевидно, приглашает визитеров зайти, но они извиняются и отклоняют приглашение. Входная дверь распахивается, голоса доносятся уже с тротуара.
   Ж. П. Г, соскакивает с кровати, выбегает на площадку и свешивается над перилами, пытаясь что-нибудь расслышать. Он ждет возвращения жены или, по крайней мере, Элен.
   Входная дверь захлопывается. Почему г-жа Гийом не поднимается тут же наверх? Что ей делать в гостиной? Зачем она зовет дочь?
   Ж. П. Г, в полном неведении, и от этого можно сойти с ума. Он не смеет даже окликнуть женщин.
   Нет, он не ошибся. Когда они окружили его кровать, он правильно угадал, что все трое, в том числе и жена, пришли загнать его в капкан.
   Внизу снова тихо заговорили. Ж. П. Г, напрягает слух и различает плаксивый голос жены, внезапно прерываемый рыданием, потом мягкий голос Элен.
   Почему обе они плачут? Их слезы наводят на мысль о доме, где лежит тяжелобольной, а врач перед уходом отводит в сторону кого-либо из близких и шепчет:
   «Приготовьтесь к худшему».
   Почему они плачут? Что сказал им директор? Какие разоблачения сделал этот незнакомый Гонне?
   Ж. П. Г, продолжает ждать, стоя босиком на лестничной площадке. Он больше не в силах пребывать в неведении. Так не поступают, даже когда человек обвинен в чем-то серьезном.
   — Элен! — зовет он вполголоса.
   Дочь не слышит. Дверь в гостиную плотно закрыта.
   Спуститься Ж. П. Г, не решается. Страх сильнее его. Ему кажется, что он в безопасности лишь у себя в комнате.
   Даже на площадке ему страшно. Он возвращается в спальню, притворяет дверь, смотрится в зеркало и видит осунувшееся от тревоги лицо.
   Ему хочется что-нибудь разбить, совершить что-нибудь неистовое и ужасное. Через распахнутое окно он замечает в глубине садика рыжих кур и ведро с зеленым горошком. Все брошено. Женщины забыли даже о завтраке.
   Они оставили Ж. П. Г, одного!
   Он яростно стучит ногой в пол, зная, что его услышат: гостиная находится как раз под ним. В самом деле, голоса на момент смолкают, но вскоре разговор возобновляется.
   Так продолжалось бы долго, не вернись из лицея Антуан, Как обычно, он направляется прямо в столовую, но там никого нет и стол не накрыт. Мальчик зовет:
   — Мама!
   Дверь в гостиную открывается, и Антуана впускают.
   Заговор продолжается! Плач не утихает. Лишь изредка ломающийся голос Антуана прерывает материнские излияния.
   — Тысяча чертей! — взрывается Ж. П. Г., еще сильнее колотя ногой в пол.
   Он хватает графин с водой и швыряет в стену. Графин разлетается вдребезги. Внизу открывается дверь.
   Кто-то прислушивается, но наверх не идет.
   Тогда Ж. П. Г, начинает метаться по комнате, размахивая руками, изрыгая угрозы. Он чувствует легкую боль в правой ступне, наклоняется и видит кровь. Он разрезал себе ногу, наступив на стекло.
   Ж. П. Г, чуть не плачет. При виде крови ему становится дурно. Он пытается остановить ее, но порез глубок, и льется она обильно. Сидя на кровати, Ж. П. Г. куском простыни перетягивает раненую ногу и кричит:
   — Элен! Антуан! Элен!
   — Что случилось?
   — Пусть кто-нибудь сейчас же поднимется ко мне.
   Появляется Элен. Лицо ее взволнованно. Она смотрит на осколки графина на полу, потом на отца, обеими руками держащего ногу.
   — Зачем ты звал?
   — У меня идет кровь, — жалуется он, как ребенок.
   Ж. П. Г, почти рад, что у него кровотечение, — это в какой-то мере извиняет его за разбитый графин.
   — Глубоко порезался?
   Элен приносит из ванной таз, берет из эмалированного аптечного шкафчика перекись водорода и приготовляет дезинфицирующий раствор.
   — Опусти ногу в таз.
   Вода быстро краснеет. Стоя на коленях, Элен ждет, когда можно будет наложить повязку.
   — Что происходит внизу?
   — Ничего, — отвечает она.
   — Почему плачет мать?
   — Потому что взволнованна. Эти истории потрясли ее.
   — Какие истории?
   Но он уже предчувствует, что ничего не узнает.
   Конечно, дочь ухаживает за ним: нельзя же оставить без помощи человека, истекающего кровью. Только вот сочувствия она не проявляет. Ничто в ее поведении не позволяет предположить, что перед ней родной отец.
   Напротив! Она еще боязливей, чем утром, глаза еще недоверчивей.
   — Что сказал внизу директор?
   — Не знаю.
   Чтобы уйти от разговора, она встает и направляется к аптечке.
   — Надо все-таки смазать йодом.
   Девушка достает бинт и довольно ловко перевязывает раненую ногу.
   — Ложись, — говорит она.
   — Мать не поднимется ко мне?
   — Не знаю.
   — Скажи, что я хочу с ней поговорить.
   Элен с явным облегчением убегает. Проходит минут десять. Ж. П. Г, укладывается и неподвижно лежит на кровати, прислушиваясь к каждому шороху в доме.
   «Она не придет! Почему она боится прийти?»
   В кухне растапливают плиту. Со двора уносят ведро с овощами. Наверно, стряпают что-нибудь — ведь завтрак до сих пор не готов.
   Ж. П. Г, по-прежнему весь мокрый. Лицо покрыто бисеринками пота. Он в ярости. Ему страшно. Губы кривит саркастическая усмешка.
   «Она боится прийти!»
   Ж. П. Г, ошибся: на лестнице раздаются шаги. Дверь внезапно распахивается, но г-жа Гийом не входит, а лишь останавливается на пороге. Она утерла глаза, даже напудрилась. Лицо и поза сдержанны и строги. Она откашливается, потом спрашивает:
   — Что ты хочешь мне сказать?
   Ж. П. Г, смотрит на жену со смущением и растерянностью. Как и дочь, она изменилась. Вид отчужденный, взгляд совсем как у директора. Она не двигается.
   — Войди же… — лепечет он.
   — Слушаю тебя.
   — Но…
   Так с ней не поговоришь: между ними нет никакого контакта. Жене, видимо, не терпится уйти.
   — Это все, что ты можешь мне сообщить?
   Она порывается удалиться.
   Ж. П. Г, торопливо осведомляется:
   — Что сказал директор?
   — Ничего, что могло бы тебя интересовать.
   — Послушай, Жанна, — умоляет он. — Мне необходимо это знать. Как видишь, я поранил ногу и даже не могу ходить…
   Он надеется разжалобить ее, но г-жа Гийом холодно смотрит на куски стекла, усеивающие пол.
   — Должны же они были что-то сказать. А я ничего не знаю.
   — Я тоже. Это все?
   Г-жа Гийом закрывает дверь, на минуту заходит в ванную, потом спускается вниз. Ж. П. Г, в бешенстве затыкает себе рот кулаком.
   Они не имеют права поступать так, отказывать ему в объяснениях, окружать его стеной ненависти и подозрений. Он плачет и не плачет. Слез у него нет, он не рыдает, но лицо искажено гримасой ужаса и боли.
   Внизу как ни в чем не бывало расставляют на скатерти тарелки. Ж. П. Г, отчетливо слышит звяканье фаянса. Он представляет себе Антуана. Сын сидит на своем месте, вид у него озабоченный, подбородок подперт руками, а г-жа Гийом помогает дочери накрывать на стол.
   Окно на кухне открывается, и Ж. П. Г, понимает — для чего: он слышит потрескивание. На плите что-то жарится. Наверняка отбивные. Масло подгорело, кухня наполнилась голубым чадом, и теперь его выпускают в окно. Ж. П. Г, видит, как улетучиваются полоски дыма.
   В комнату то и дело проникают кухонные ароматы.
   Принесут ли ему, по крайней мере, поесть? Подадут ему до или после других?
   Он ждет, в бешенстве сжимая кулаки, ощущая колющую боль в правой ноге, и думает, не остался ли в ране кусочек стекла.
   Что будет, если ему придется бежать? Сумеет ли он надеть ботинки и ходить?
   Ж. П. Г, встает с постели и пытается обуться. Нет, повязка слишком толста. Сейчас он перебинтует ногу.
   Но ему приходится опять лечь: по лестнице кто-то поднимается.
   Это Элен. Она принесла тарелку с отбивной и вареным картофелем. Вместо десерта достает из кармана передника апельсин.
   Она молчит и не смотрит на отца, обслуживая его с таким же безразличием, как коридорная в отеле. Ловко, не выпуская из рук тарелку, освобождает ночной столик, стелит вместо скатерти полотенце. Из другого кармана передника достает нож и вилку.
   — Вот, пожалуйста, — бросает она.
   Ему хочется удержать ее за юбку, попросить посидеть с ним, поговорить. Но при виде ее спокойствия и самообладания от злости кровь бросается ему в голову.
   — Не забудь сходить в погреб и взять письмо на куче угля, — кричит он ей вдогонку, когда Элен переступает порог.
   Она удивленно оборачивается, краснеет, затем быстро захлопывает дверь и бежит вниз по лестнице.
   Ж. П. Г, не голоден, но хочет пить. Ему приходится встать и пойти за водой в ванную. Он хромает. Останавливается перед окном, смотрит на дворы и сады соседних домов, на отдаленные окна, за которыми сидят и завтракают другие семьи.
   Он убежден, что сейчас директор в промежутках между глотками кофе неторопливо рассказывает своей жене историю Ж. П. Г.
   Я отправился к Жан Полю Гийому с человеком, который его знает, неким Гонне. Они с ним из одного городка. Так вот, Гонне не узнал Гийома. Он задал ему несколько вопросов, и Гийом не смог на них ответить.
   Что ты на этот счет думаешь?
   Ты предполагаешь, что Гийом самозванец?
   Что будет? Сумеют ли они доказать, что он не Гийом? Бебер Итальянец, продавший Мадо документы, божился, что они в полном порядке и с ними никогда не будет неприятностей.
   Отбивная стынет. Ж. П. Г, делает жест, который до такой степени удивляет его самого, что рука на мгновение повисает в воздухе. В самом деле, проходя мимо ночного столика, он схватил отбивную двумя пальцами и поднес ко рту.
   Ж. П. Г, видит свое отражение в зеркале. На мгновение он замирает, потом передергивает плечами и впивается зубами в мясо. Утрируя скотство своего поведения, он нарочно таким же образом хватает картошку, а потом вытирает жирные пальцы о пижаму.
   Внизу орудуют ножами и вилками, но разве эти люди что-нибудь пережили? Что они знают о жизни?
   Ж. П. Г, снова пожимает плечами, и лицо его искажает гримаса презрительной жалости.

10

   Это было одно из тех воскресений, что живут в детских воспоминаниях. Прислушиваясь с закрытыми глазами к перезвону колоколов, представляешь себе синеву неба, ощущаешь чистоту воздуха, более прозрачного, чем в будни, потому что улицы пустынны и люди никуда не спешат.
   Ж. П. Г, просыпается в кровати, один в комнате, еще не сознавая, что сегодня воскресенье. Он напрягает слух, смотрит на часы, улавливает пение жаворонка как раз под окном, в голубом прямоугольнике, пронизанном солнечными лучами.
   Внизу кто-то ходит, и по шагам он узнает Элен. В ванной льется вода. Ж. П. Г, смотрит на дверь, опускает глаза и видит на полу белое пятно, которого не было накануне.
   Он настораживается, встает, морщится от боли, ступив на правую ногу, наклоняется и берет сложенный вчетверо листок, подсунутый под дверь. Это страничка, вырванная из школьной тетради. Она написана карандашом, крупным неровным почерком Антуана.
   «Человек, приходивший вчера, — из полиции. Он утверждает, что твоя фамилия не Гийом. Он уже написал в Париж и отправил туда твою фотографию, одну из тех, что лежали в гостиной»
   Ж. П. Г, замирает, смотрит на записку и напрягает слух. Шорохи подтверждают его первую мысль: сегодня воскресенье. Жена приводит себя в порядок, Элен хозяйничает, Антуан, разумеется, готовит уроки у себя в комнате.
   Все это легко проверить. Ж. П. Г, идет к окну и кричит:
   — Завтракать!
   Он даже не называет дочь по имени: она ведь тоже избегает обращаться к нему напрямую. Окно в кухне открывается. Элен отвечает:
   — Несу!
   Ж. П. Г, облокачивается на подоконник, глядя сверху на садик и соседние дворики. Он спокоен, в карих глазах мелькает подобие улыбки.
   Возможно, это реакция после вчерашнего возбуждения, когда он два часа катался по кровати в приступе ярости.
   Дело в том, что около четырех часов дня Элен нерешительно вошла в комнату и принялась вынимать из гардероба материнские вещи. Она перенесла платья и юбки к себе, затем освободила ящики комода.
   — Что ты делаешь?
   — То, что велела мама.
   — Где она?
   — Внизу.
   — Скажи, что мне надо с ней поговорить.
   Г-жа Гийом вошла так же, как утром. Как утром, она остановилась на пороге и отчеканила:
   — Прошу не беспокоить меня без надобности. С сегодняшнего дня я буду спать в комнате Элен.
   Потом закрыла дверь и ушла. Вечером Ж. П. Г., словно заключенному, принесли тарелку супа и овощи. Он швырнул все на пол, и Элен, присев на корточки, собрала осколки фаянса.
   Теперь это прошло. Довольно портить себе кровь.
   Он больше не хочет волноваться. Ж. П. Г, спокойно, по-мужски размышляет, глядя на задние стены домов и сады. В соседнем дворике женщина чистит обувь. Перед ней не менее дюжины пар всех фасонов.
   Ж. П. Г, мысленно следует за дочерью по лестнице.
   Она входит напуганная — откуда ей знать, что отец успокоился? — и ставит на ночной столик поднос с завтраком.
   Ж. П. Г, не говорит ей ни слова. Он лишь отмечает про себя, что под передником на Элен выходное платье, дочь собирается к мессе.
   — Тебе больше ничего не нужно? — робко осведомляется она.
   — Нет.
   Сидя на краю кровати напротив открытого окна, Ж. П. Г, один за другим макает оба рогалика в кофе.
   Ночь он провел совершенно нелепую. Несколько часов ворочался в постели с такой сильной головной болью, что даже испугался — уж не заболел ли. Потом, когда рассвело, увидел сладостный сон — слишком насыщенный, чтобы полностью запомнить.
   Пересказать этот сон Ж. П. Г, тоже не мог бы, но все образы, проходившие перед его глазами, были солнечными и радостным, все относились к одному и тому же периоду его жизни. Иллюзия была настолько правдоподобной, что Ж П. Г, ощущал даже запахи тех времен, опять, с фотографической четкостью, видел лица, которые считал навсегда забытыми. Перед ним, например, возник Итальянский бульвар около десяти утра в июне, когда в Париже разгар сезона, хотя все наводит уже на мысль об отпуске…
   На нем канотье по последней моде, в руках трость с золотым набалдашником. Он идет медленно, останавливается у витрин с мужскими рубашками. Иногда оборачивается, заглядевшись на проходящую женщину, или следует за иностранцем, вышедшим из «Гранд-отеля», и несколько минут прикидывает, не клиент ли это для Польти. Снились ему также дни скачек и дамы в шляпах с широченными полями, но в узких — по контрасту — у щиколоток платьях.
   «Человек, приходивший вчера, — из полиции», — пишет Антуан.
   Теперь Ж. П. Г, находится в Ла-Рошели. Сегодня воскресенье. Жена выходит из ванной, спускается в столовую завтракать, зовет:
   — Антуан! Пора!
   — Иду.
   Ж. П. Г, усмехается — с этим покончено. Он воображает, какое потрясение испытает вскоре его семья. Чтобы выиграть время, начинает умываться и бриться.
   Он бесспорно изменился с тех времен, когда разгуливал по Большим бульварам, но у него все те же глаза и яркие сочные губы. Недаром в молодости тетка говаривала ему, что в его жилах, должно быть, течет кровь метисов.
   После бритья Ж. П. Г, тщательно припудривает лицо, смачивает волосы одеколоном и тратит несколько минут на то, чтобы натянуть правый ботинок, не снимая с ноги повязку.
   Внизу кончают завтракать. Выдвигается ящик, где лежат молитвенники и выходные перчатки.
   — Поживее, Элен!
   Ж. П. Г, притаился. Каждый звук доносится до него с исключительной отчетливостью, и Ж. П. Г, сразу угадывает происхождение этого звука. Каждое воскресенье все повторяется. Г-жа Гийом стоит на пороге, натягивая перчатки; Антуан ждет на тротуаре. А вот Элен постоянно задерживается — она ведь обязана обо всем позаботиться: поставить на огонь завтрак, прикрыть масло от мух.
   — Идите, я сейчас, — кричит она.
   Ж. П. Г, входит в комнату дочери, смотрит в окно и на середине безлюдного тротуара видит жену в черном шелковом платье Она идет размеренным шагом, оборачивается, машинально поглядывает на дом. Наконец выходит Элен, запирает дверь, догоняет мать и брата.
   На улице распахиваются другие двери, из них выходят люди и тоже направляются к воскресной службе.
   Голуби что-то выклевывают из щелей между плитами мостовой.
   Ж. П. Г, облегченно вздыхает. Теперь можно двигаться, шуметь. Он раскрывает все двери, достает из-под шкафа свой лучший чемодан, запихивает в него белье, костюм, пару обуви.
   Вопрос с ногой по-прежнему не решен. Ж. П. Г, пробует снять повязку, не разбередив рану, но сразу же брызжет кровь.
   — Тем хуже! — бурчит он.
   Ж. П. Г, натягивает на повязку носок, потом надевает ботинок, слегка морщится от боли, но уже через несколько минут перестает ощущать ее.
   Женщины проспали ночь вдвоем в постели Элен.
   Ж. П. Г, с усмешкой смотрит на ночную рубашку жены, висящую на медном шаре кровати.
   Он редко чувствовал в себе такую легкость, как сегодня. Он действует, словно подстраиваясь к ритму колоколов, вновь звонящих к воскресной службе. Может быть, сегодня какой-нибудь праздник? Недаром небо такое чистое, воздух искрится.
   В мозгу Ж. П. Г., во всем его существе сливаются воедино два периода: годы жизни с Мадо и время выставки в Льеже, водяного каскада, нового автомобиля Польти.
   После стольких лет он опять окунется в ту же самую атмосферу.
   «Нужно купить себе другие костюмы», — решает Ж. П. Г., завязывая перед зеркалом галстук.
   Гардероб у него совершенно немыслимый: пиджаки слишком длинные, прямые, тяжелые. Он купит также мягкую шляпу серебристо-голубого цвета, какие носят теперь молодые люди.
   Неясно лишь одно — где раздобыть денег. Позавчера он свалял дурака, отдав жене две тысячи франков. Ж. П. Г, спускается в столовую и выдвигает ящик, где лежит коробка из-под галет — в ней обычно хранят наличные.
   Коробка пуста! Ж. П. Г, нервничает, нетерпеливо заглядывает в другие ящики, безуспешно ищет в гостиной. Потом возвращается в спальню, обшаривает комод, платяной шкаф. У жены мания прятать ценные вещи в самых неожиданных местах — под рубашки, на шкаф.
   Куда она могла деть две тысячи франков? Из дома она не выходила, следовательно, в банк не отнесла.
   Ж. П. Г, в панике. Он не может бежать без денег, а в бумажнике у него и двухсот франков не наберется.
   «Я забыл о сбережениях детей», — говорит он себе.
   У каждого из них свои сбережения, распорядиться которыми он имеет полное право. Элен складывает свои в коробку из папье-маше и держит ее, должно быть, в платяном шкафу. Ж. П. Г, находит коробку, которая запирается на ключ. Она черного цвета, на крышке большие золотые птицы.
   Ж. П. Г, хватает с туалета щипцы для завивки и взламывает замок. Первое, что попадается ему на глаза, — портрет молодого человека. Ж. П. Г, не знает его, но не сомневается, что это именно тот, кто бросает письма в подвальное окошко.
   Он довольно красив и тоже очень смугл. Лет ему не больше девятнадцати. Под портретом лежат разные бумаги, преимущественно письма от подруг. Наконец Ж. П. Г, обнаруживает деньги — франков шестьсот. Он засовывает их в карман, даже не потрудившись положить коробку на место.
   Теперь к Антуану!
   Комната сына более темная: в ней почти не бывает солнца. Черная эмалированная кровать. На дубовом столе раскрытые тетради, а в ящике Ж. П. Г. находит свой старый бумажник, где у Антуана хранится триста франков.
   Время идет. Месса давно началась. Ж. П. Г, спрашивает себя, ничего ли он не забыл, нет ли в доме вещи, которую легко унести, а главное, легко продать. Нет!
   Жена носит все свои драгоценности на себе.
   Ж. П. Г, поднимает свой нетяжелый чемодан. Внизу неизвестно отчего — ему хочется заглянуть в кухню. Он вдыхает знакомый запах варящейся в кастрюле курицы; приподнимает даже крышку, потом проходит через столовую и гостиную…
   Если он ни с кем не хочет встретиться, времени у него в обрез. План намечен. Ж. П. Г, предусмотрел все малейшие детали, даже возможность слежки или ареста.
   Эта уверенность приводит его в прекрасное настроение: теперь он ничего не боится.
   План подсказан ему поведением доктора Дигуэна, который последние дни считает его душевнобольным.
   А душевнобольных в тюрьму не сажают! В худшем случае, помещают в специальную лечебницу.
   К счастью, в Гвиане Ж. П. Г, однажды ударили железной палкой по голове, и он три месяца пробыл в лазарете.
   Запись о пребывании там еще можно отыскать, к тому же под волосами доныне сохранился широкий рубец.
   Ж. П. Г, открывает последнюю дверь и на мгновение цепенеет у нагретого солнцем порога. По тротуару проходят двое мужчин с удочками.
   Ж. П. Г, закрывает привычно скрипнувшую дверь. С чемоданом в руке идет в сторону, противоположную церкви и плацу.
   Он чуточку недоволен этим. Хорошо бы, словно совершая паломничество, завернуть в кафе «Мир» и выпить в прокладном зале рюмку, нет, лучше две, перно.
   Но он не имеет права подвергать себя риску быть замеченным. Он в отпуске, и все тут. Ж. П. Г, скорее бежит, чем идет. Ему хочется пить, но он обязан думать о своей безопасности.