Сименон Жорж. Цена головы

   Мегрэ дослушал до конца, сохраняя полное спокойствие. Зато голос Комельо звучал все неуверенней.
   — Как вам это нравится, комиссар?
   — Это только доказывает, что я был прав. Статья в «Сиффле» отражает мнение не только газеты. О нашей операции знали всего шесть человек, но никто из них, конечно, не проболтался. Значит, заметку написал…
   — Кто?
   — Возможно, я скажу вам это сегодня вечером. Все идет хорошо, господин Комельо.
   — Вы полагаете? А если заметку подхватит вся парижская пресса?
   — Тогда будет скандал.
   — Вот видите!
   — А разве жизнь человека не стоит скандала? Пятью минутами позже Мегрэ связался по телефону с префектурой полиции.
   — Бригадир Люкас?.. Слушайте внимательно, старина… Сходите немедленно в редакцию газеты «Сиффле» на улицу Монмартр. Поговорите с ответственным редактором с глазу на глаз. Припугните его хорошенько. Мне нужно знать, кто дал им материал о бегстве из Сайте. Готов руку дать на отсечение, что они получили его по почте или по пневматической почте!.. Возьмите у них черновик и принесите мне. Понятно?
   Телефонистка спросила:
   — Разговор окончен?
   — Нет, мадмуазель. Соедините меня еще раз с «Белой цаплей».
   И снова инспектор Дюфур повторил минутой позже:
   — Он спит. Я прижался ухом к двери номера и простоял так минут пятнадцать. Я слышал, как он ворочается во сне, стонет и зовет мать.
   Направив бинокль на среднее окно, которое было закрыто, Мегрэ представил себе лицо спящего с такой четкостью, словно стоял у изголовья его кровати.
   Впервые он увидел Эртена в июле. После драмы в Сен-Клу не прошло и двух суток, когда Мегрэ опустил на плечо Жозефа Эртена тяжелую руку и сказал вполголоса:
   — Только без глупостей. Иди за мной, паренек.
   Они находились в дешевых меблированных комнатах на улице Мсье-ле-Пренс, где на шестом этаже ютился Жозеф Эртен.
   Хозяйка сказала о нем:
   — Аккуратный молодой человек, спокойный, работящий. Иной раз, правда, бывал какой-то странный.
   — Его кто-нибудь навещал?
   — Нет. И сам он никогда не возвращался домой позже полуночи. Вот только в последние дни…
   — Что — в последние дни?
   — Раз или два возвращался позже. Однажды — это было в среду — он пришел часа в четыре утра.
   Но именно в среду и было совершено убийство в Сен-Клу. Судебно-медицинские эксперты утверждали, что смерть обеих женщин наступила около двух часов ночи.
   Впрочем, в веских уликах против Эртена и так не было недостатка, и улики эти большей частью раскопал сам Мегрэ.
   Вилла м-с Хендерсон стояла у Сен-Жерменской дороги, примерно в километре от «Голубого павильона». Эртен вошел в «Голубой павильон» в среду около полуночи, без спутников, и выпил четыре стакана грога один за другим. Расплачиваясь, выронил из кармана железнодорожный билет третьего класса в один конец — из Парижа в Сен-Клу.
   М-с Хендерсон, вдова американского дипломата, связанного с высшими финансовыми кругами, жила у себя на вилле. После смерти Хендерсона нижний этаж виллы пустовал. У вдовы была только одна служанка, скорее компаньонка, чем горничная, м-ль Элиза Шатрие, француженка. Она полжизни прожила в Англии и получила там блестящее образование.
   Два раза в неделю приходил садовник, житель Сен-Клу, и ухаживал за маленьким парком, окружавшим виллу.
   Гостей м-с Хендерсон принимала очень редко. Иногда приезжал с женой Уильям Кросби, племянник старой дамы.
   В ночь с 7 на 8 июля по магистрали, ведущей к Довилю, машины, как обычно, шли сплошным потоком.
   «Голубой павильон», как и все соседние увеселительные заведения, закрывался в час ночи.
   Позднее один из водителей заявил, что, проезжая мимо виллы в 2 часа 30 минут, заметил на втором этаже свет и странно метавшиеся тени.
   В шесть часов утра явился садовник: был его день. Он всегда сам тихо открывал садовую калитку.
   Около 8 часов м-ль Элиза Шатрие обычно звала его завтракать.
   Но в этот раз его никто с позвал. Он работал до 9, но двери виллы так и не открылись. Обеспокоенный, он постучал. Никто не ответил. Тогда садовник пошел за полицейским, дежурившим на ближайшем перекрестке.
   Через несколько минут все разъяснилось. Тело м-с Хендерсон было обнаружено в спальне. Она лежала на коврике около кровати в изорванной и окровавленной ночной рубашке. Старой женщине было нанесено в грудь десять ножевых ран.
   Та же участь постигла Элизу Шатрие, спавшую в соседней комнате: м-с Хендерсон требовала, чтобы компаньонка спала поблизости, так как-всегда боялась, что ночью может плохо себя почувствовать.
   Итак, имело место зверское убийство двух женщин — одно из тех преступлений, о которых в полиции говорят: «совершены с особой жестокостью».
   На полу комнаты повсюду виднелись следы ног, а на занавесях отпечатки окровавленных пальцев.
   Начались обычные формальности. Из Парижа прибыли представители прокуратуры, эксперты отдела идентификации, были произведены многочисленные анализы, вскрытие трупов.
   Расследование было поручено комиссару Мегрэ, и меньше чем через двое суток он вышел на след Жозефа Эртена.
   Они были так отчетливо видны, эти следы! В коридорах виллы не было ковров, а паркет — натерт.
   Хватило нескольких снимков, чтобы получить об этих следах полное представление. Они бьши оставлены совершенно новыми ботинками на каучуковой подошве. На ней имелись выпуклости, чтобы предотвратить скольжение в сырую погоду, кроме того, в центре отчетливо виднелась фамилия фабриканта и даже номер размера — сорок четвертый.
   Через несколько часов Мегрэ вошел в магазин торговца обувью на бульваре Распайль. Выяснилось, что за последние дни недели была продана только одна пара обуви такого фасона и размера.
   — Ее купил разносчик товара из цветочного магазина, он приехал со своей тележкой. Мы его часто видим в наших краях.
   Через час или два комиссар уже беседовал с г-ном Жерардье, владельцем цветочного магазина на Севрской улице; на ногах у Жозефа Эртена Мегрэ увидел ботинки на каучуке.
   Оставалось сличить отпечатки пальцев. Эта операция производилась экспертами отдела идентификации в помещении Дворца правосудия.
   Эксперты, вооруженные всем необходимым, склонились над отпечатками пальцев. Заключение последовало немедленно:
   — Это он.
   — Зачем ты это сделал?
   — Я не убивал!
   — Кто дал тебе адрес миссис Хендерсон?
   — Я не убивал!
   — Что ты делал на вилле в два часа ночи?
   — Не знаю.
   — Как ты возвратился из Сен-Клу?
   — Не возвращался я из Сен-Клу.
   Его крупное отталкивающее лицо было бледным. Веки покраснели, как у человека, который не спал несколько ночей подряд.
   В комнате его на улице Мсье-ле-Пренс нашли платок, пропитанный кровью. Химики установили, что это человеческая кровь; больше того, они нашли в ней те же бациллы, которые были обнаружены в крови м-с Хендерсон.
   — Я не убивал!
   — Какого адвоката ты хочешь?
   — Не надо мне адвоката…
   Ему дали защитника по назначению. Мэтру Жоли было всего тридцать лет, он бесцельно суетился и махал руками.
   Жозефа Эртена неделю обследовали психиатры, которые единогласно объявили:
   — О невменяемости не может быть и речи. Этот человек отвечает за свои поступки. Сейчас он находится в подавленном состоянии, но это объясняется сильным нервным потрясением.
   Наступило время отпусков. Срочное расследование заставило комиссара Мегрэ выехать в Довиль. Следователю Комельо дело представлялось предельно ясным. Обвинение было поддержано уголовной палатой.
   Никого не смутило то обстоятельство, что Жозеф Эртен ничего не украл и не извлек никакой выгоды из своего страшного преступления.
   Комиссар Мегрэ, насколько это было возможно, углубился в биографию Жозефа Эртена. Он изучал его внешность, его моральные качества, прослеживал, как развивался и рос обвиняемый.
   Жозеф родился в Мелене, отец его был официантом в кафе «Сена», мать — прачкой.
   Спустя три года после его рождения родители арендовали бистро, но дела у них шли плохо. Тогда семья переехала в Найди, в департаменте Сены и Марны, где содержала постоялый двор.
   Жозефу исполнилось шесть, когда родилась сестренка Одетта. У Мегрэ была карточка: Жозеф в матросском костюмчике сидит на корточках перед медвежьей шкурой, на которой, задрав руки и ноги, лежит пухлый младенец.
   В тринадцать Жозеф ухаживал за лошадьми и помогал отцу обслуживать клиентов.
   В семнадцать он устроился официантом в фешенебельный ресторан близ Фонтенбло.
   К двадцати двум отслужил свой срок в армии, приехал в Париж, поселился на улице Мсье-ле-Пренс и поступил работать в цветочный магазин г-на Жерардье.
   — Он много читал, — сказал г-н Жерардье.
   — Его единственным развлечением было кино, — утверждала квартирная хозяйка.
   Какое же отношение мог иметь этот парень к обитателям виллы в Сен-Клу?
   — Приходилось тебе прежде бывать в Сен-Клу?
   — Нет.
   — Что ты делал по воскресеньям?
   — Читал.
   М-с Хендерсон никогда не покупала цветов в магазине Жерардье. И потом, чем ее вилла могла привлечь налетчика? К тому же ничего украдено не было.
   — Почему ты молчишь?
   — Мне нечего сказать.
   Весь август Мегрэ пробыл в Довиле, где изловил банду международных аферистов. Он вернулся в Париж в начале сентября и сразу же посетил Эртена в тюрьме Сайте. Эртен был жалок и растерян.
   — Я ничего не знаю. Я не убивал!
   — И все же ты был в Сен-Клу…
   — Оставьте меня в покое.
   — Банальнейшее дело! — решили в прокуратуре. — Заслушаем его первым по окончании каникул.
   Первого октября дело Жозефа Эртена слушалось в суде присяжных.
   Мэтр Жоли, защитник обвиняемого, не нашел ничего лучшего, как потребовать вторичной экспертизы умственных способностей своего клиента. Избранный им психиатр попробовал было заикнуться: вменяемость ограничена…
   Прокурор отпарировал:
   — Убийство с особой жестокостью! Если Эртен ничего не украл, то лишь потому, что ему что-то помешало. Зато он нанес в общей сложности восемнадцать ножевых ударов.
   Присяжным продемонстрировали снимки жертв, они их с ужасом оттолкнули.
   Они единогласно ответили «Да!» на все вопросы.
   Смертная казнь! На следующий день Жозефа Эртена перевели в сектор особого надзора, где содержались еще четверо смертников.
   — Тебе и теперь нечего мне сказать? — допытывался Мегрэ. Он был недоволен собой.
   — Нечего!
   — А ты знаешь, что тебя казнят? Тогда Эртен заплакал. Он был так же бледен, и веки его были такими же красными.
   — Кто твои сообщники?
   — У меня нет сообщников.
   Мегрэ продолжал являться к нему каждое утро, хотя формально не имел больше права заниматься этим делом. С каждым днем Эртен становился спокойнее, он перестал дрожать, им овладевала животная тупость. Однако порой в его глазах вспыхивал насмешливый огонек.
   Так продолжалось до того утра, когда он услышал в соседней камере шаги, а потом душераздирающий крик. Это пришли за отцеубийцей, номером Девятым, чтобы отвести его на эшафот.
   Вечером Эртен, который стал номером Одиннадцатым, зарыдал. Но так и не заговорил. Он лежал, вытянувшись на койке, и громко стучал зубами. Лицо его было повернуто к стене.
   Если комиссар Мегрэ забирал себе что-нибудь в голову, это было надолго.
   — Этот человек либо невиновен, либо сумасшедший, — заявил он следователю Комельо.
   — Это невероятно! И потом, приговор уже вынесен.
   С высоты своих ста восьмидесяти сантиметров, плечистый и крупный, как грузчик с Центрального рынка, Мегрэ упрямо смотрел нэ Комельо.
   — Вспомните, что следствием не установлено, как Эртен вернулся из Сен-Клу в Париж. Поездом он не ехал, это доказано. Трамваем тоже. Не мог же он идти пешком!
   Мегрэ продолжал с улыбкой:
   — Давайте проведем один опыт.
   — А что скажет министерство? — испугался Комельо.
   И Мегрэ. грузный, упрямый Мегрэ отправился в министерство. Он сам составил для Эртена записку с планом побега.
   — Послушайте! Если у него есть сообщники, он решит, что записка от них, если сообщников нет — сообразит, что это ловушка. Я отвечаю за него. Клянусь вам, что уйти от нас он не сможет.
   Надо было видеть при этом лицо комиссара — широкое, спокойное и жесткое. Он уговаривал начальство три дня. Три дня Мегрэ тревожил их призраком судебной ошибки и грозил скандалом, который рано или поздно разразится.
   — Но вы же сами арестовали Эртена, комиссар!
   — Я арестовал его как полицейский чиновник. Я должен был сделать логический вывод из неопровержимых доказательств.
   — А как человек?
   — Как человек я требую более убедительных подтверждений его виновности.
   — И вы полагаете…
   — …что Эртен либо безумен, либо невиновен.
   — Почему же он молчит?
   — Мы узнаем это, если проделаем опыт, который я предлагаю.
   Без конца созывались совещания, звонили телефоны.
   — Вы рискуете своей карьерой, комиссар! Подумайте!
   — Я уже все обдумал.
   Наконец заключенному передали записку. Он никому не показал ее, но аппетит его заметно улучшился.
   — Стало быть, он нисколько не удивился, — сказал Мегрэ. — Стало быть, это не было для него неожиданностью. Значит, у него есть сообщники, обещавшие ему устроить побег.
   — Если только он не валяет дурака и, оказавшись на свободе, не проскользнет у вас между пальцев. Подумайте, комиссар, о своей карьере.
   — Кроме моей карьеры на карту поставлена человеческая голова.
   И вот Мегрэ сидит в кожаном кресле перед окном гостиницы. Время от времени он направляет бинокль на «Белую цаплю», видит грузчиков, которые заходят туда пропустить стаканчик.
   На набережной инспектор Жанвье ежится от холода, стараясь придать себе беззаботный вид.
   Мегрэ видит все, что происходит напротив. Дюфур заказал сосиски с картофельным пюре и теперь пьет кальвадос.
   Среднее окно по-прежнему закрыто.
   — Дайте мне «Белую цаплю», мадмуазель.
   — Занято.
   — Меня это не касается. Разъедините!
   И через минуту:
   — Это ты, Дюфур?
   Инспектор не тратил лишних слов:
   — Он спит.
   В дверь постучали. Вошел бригадир Люкас и закашлялся. От дыма в комнате было трудно дышать.

3. Рваная газета

   — Есть новости?
   Люкас пожал комиссару руку и присел на краешек кровати.
   — Новости? Ничего интересного. Редактор «Сиффле» все же дал мне черновик письма о побеге из Сайте: он получил его по почте в десять утра.
   — Давай сюда!
   Бригадир протянул ему грязный лист бумаги, испещренный поправками, сделанными синим карандашом. В редакции «Сиффле» письмо сократили и переставили кое-какие фразы, прежде чем отдать заметку в набор. В углу был типографский индекс и инициалы линотиписта, набиравшего статью.
   — Бумага обрезана сверху, — сказал Мегрэ. — Несомненно, для того, чтобы избавиться от фирменного штампа.
   — Конечно! Я так и подумал, комиссар. И еще я подумал: письмо, наверное, написано в кафе. Я пошел к Мерсу. Он уверяет, что может опознать почтовую бумагу чуть ли не всех парижских кафе…
   — И что сказал Мерс?
   — Он потратил на это не больше десяти минут. Бумага эта из кафе «Купол» на бульваре Монпарнас. Я только что оттуда. К сожалению, у них бывает до тысячи клиентов в день. И не менее пятидесяти требуют бумагу и чернила.
   — А что Мерс сказал о почерке?
   — Пока ничего. Он сказал, что, если я дам ему письмо, он проведет графологическую экспертизу по всем правилам. А пока что я могу еще раз сходить в «Купол».
   Мегрэ не терял из виду «Белую цаплю». Раскрылись ворота фабрики, расположенной по соседству, толпа рабочих вылилась на улицу, большинство было на велосипедах, они быстро исчезли в серых сумерках.
   В бистро зажглась одна-единственная лампа, и комиссар мог продолжать свои наблюдения за посетителями.
   Перед стойкой стояли человек шесть, кое-кто недоверчиво поглядывал на Дюфура.
   — Что он там делает? — удивился Люкас, заметив в бистро своего коллегу. — Ого! Да тут еще Жанвье любуется Сеной!
   Мегрэ не слушал его. Он навел бинокль на винтовую лесенку, изгибавшуюся за стойкой. На ней появились чьи-то ноги. Минуту они были неподвижны, потом показалось тело и,наконец, — бледная физиономия Жозефа Эртена. Яркий свет лампы падал прямо на него; в ту же минуту Мегрэ увидел, как хозяин бросил на один из столов вечернюю газету.
   — Вот что, Люкас, вечерние газеты перепечатали заметку в «Сиффле»?
   — Не знаю, я их не видел. Но можете не сомневаться — перепечатают непременно. Хотя бы для того, чтобы досадить нам.
   Мегрэ схватил трубку.
   — «Белую цаплю», мадмуазель… Скорее!
   Впервые за весь день Мегрэ заторопился. На том берегу Сены хозяин бистро обратился к Эртену, видимо спрашивая, что тот будет пить. Но беглеца, кажется, больше всего интересовала газета, которая лежала совсем рядом.
   Наконец-то соединили!
   Дюфур вышел из-за стола и направился к телефонной кабине.
   — Алло!.. Ты, Дюфур?.. Внимание, старина! На столе лежит газета. Он не должен ее прочесть… Ни в коем случае, понятно?
   — Нужно помешать ему?
   — Торопись!.. Он садится… Газета у него под носом.
   Мегрэ сердито бросил трубку и вскочил. Если Эртен прочтет заметку, опыт, которого он добился с таким трудом, пойдет насмарку. Мегрэ видел, как приговоренный устало опустился на длинную скамью, стоявшую у стены, облокотился о стол и обхватил голову руками.
   Хозяин принес ему стакан вина. Сейчас Дюфур вернется в комнату и возьмет газету…
   Люкас, не совсем понимая, что происходит, чутьем угадал волнение комиссара и тоже высунулся из окна. На мгновение бистро исчезло: по реке, оглушительно гудя и сверкая белыми, красными и зелеными огнями, прошел буксир.
   — Наконец-то! — проворчал Мегрэ, когда Дюфур вышел из телефонной будки.
   Эртен небрежно развернул газету. На какой странице помещена статья? Успеет ли он прочесть ее? Сумеет ли Дюфур предотвратить опасность?
   Характерная деталь: прежде чем начать действовать, Дюфур посмотрел в окно — на месте ли Жанвье? Затем повернулся в сторону гостиницы — следит ли за ним Мегрэ?
   В этом дешевом бистро, набитом рабочими и грузчиками, Дюфур в своем аккуратном костюме был инородным телом.
   Дюфур между тем приблизился к Эртену и протянул руку к газете. По-видимому, он сказал:
   — Простите, сударь. Это моя газета!
   Посетители, пившие у стойки, обернулись. Эртен поднял на инспектора удивленный взгляд.
   Дюфур настаивал, он нагнулся к Эртену и попытался завладеть газетой. Люкас, стоявший рядом с Мегрэ, недовольно крякнул.
   Казалось, Эртен только этого и ждал. Картина сразу изменилась. Эртен медленно поднялся, словно человек, не знающий, на что ему решиться. Левой рукой он продолжал держаться за газету, которую Дюфур не отпускал, а правой схватил с соседнего стола тяжелую бутылку и ударил ею Дюфура по голове.
   Жанвье стоял метрах в пятидесяти от бистро. Он даже не обернулся.
   Дюфур покачнулся. Он ударился о стойку, с нее упали и разбились два стакана. Трое мужчин бросились к Эртену, двое других подхватили Дюфура.
   Видимо, только теперь поднялся шум, потому что Жанвье оторвался наконец от созерцания бликов, игравших на воде, повернулся в сторону бистро, сделал несколько шагов и побежал.
   — Живо! Бери машину и гони туда! — приказал Мегрэ.
   Люкас неохотно двинулся к дверям. Он понимал.что приедет слишком поздно. Ведь Жанвье был уже совсем рядом.
   Приговоренный отбивался и что-то кричал. Может быть, он догадался, что Дюфур из полиции?
   Так или иначе, его отпустили. Бутылка все еще была у него в правой руке. Как только Эртен получил возможность двигаться, он запустил ею в лампу.
   Пальцы комиссара впились в подоконник, но он не двинулся с места. От подъезда гостиницы отъехало такси. В бистро вспыхнула спичка и тут же погасла. Несмотря на расстояние, Мегрэ был почти уверен, что слышал звук выстрела.
   Минуты тянулись нескончаемо. Такси переехало мост и ползло по разбитой дороге, шедшей вдоль левого берега Сены. Машина двигалась нестерпимо медленно, и метров за двести до «Белой цапли» бригадир Люкас выскочил из автомобиля и побежал. Вероятно, он тоже услышал выстрел.
   Раздались пронзительные свистки. Свистел либо Жанвье, либо Люкас.
   За грязными стеклами бистро зажглась свеча. На витрине была надпись, но краска кое-где облезла, и получалось: «Бел..я..апля». Несколько человек склонились над рухнувшим телом. Больше ничего разглядеть не удавалось. В тусклом свете не различить было даже, что там происходит.
   Не отходя от окна, Мегрэ тихо говорил по телефону.
   — Полицейский комиссариат района Гренель?.. Немедленно пошлите людей на машинах к бистро «Белая цапля»… Надо задержать одного парня, если он попытается удрать. Он высокий, у него большая голова и бледное лицо… Возьмите с собой врача…
   Люкас прибыл на место. Его такси остановилось перед витриной бистро и скрыло от глаз комиссара часть комнаты.
   Хозяин влез на стул и ввернул новую лампочку. Яркий свет снова залил бистро.
   Зазвонил телефон.
   — Алло!.. Это вы, комиссар?.. Говорит Комельо… Я дома, у меня к обеду гости, но я не могу сесть за стол, пока вы не успокоите меня.
   Мегрэ молчал.
   — Вы меня слышите?.. Не разъединяйте, мадмуазель… Алло, комиссар…
   — Да, я вас слушаю.
   — А я вас почти не слышу. Вы видели вечерние газеты? Они перепечатали заметку из «Сиффле»… Я думаю, будет лучше, если…
   Из дверей «Белой цапли» выскочил Жанвье и бегом бросился направо к темным пустырям.
   — У вас-то хоть все в порядке? — допытывался Комельо.
   — Все! — заорал Мегрэ и дал отбой.
   Он был весь в поту. Трубка упала на пол, зола высыпалась и прожгла ковер.
   — Алло! «Белую цаплю», мадмуазель.
   — Я вас только что соединяла, мсье.
   — А я опять прошу «Белую цаплю». Понятно?
   По движению в бистро он понял, что телефон зазвонил. К телефонной будке двинулся хозяин, но его опередил Люкас.
   — Слушаю… Это вы, комиссар?
   — Да, я, — устало сказал Мегрэ. — Он, конечно, скрылся?
   — Конечно.
   — А как Дюфур?
   — Ничего страшного, рассечена кожа на голове. Он даже не потерял сознания.
   — Сейчас прибудут полицейские из Гренельского комиссариата.
   — Теперь это ни к чему. Вы же знаете местность: мастерские, сараи, кучи строительных материалов, фабричные дворы. И переулки Исси-ле-Мулино.
   — Кто-то стрелял?
   — Да. Но кто, пока неизвестно. Публика растерялась и притихла. Никто не понимает, что произошло.
   Из-за угла набережной выскочила машина. Из нее выпрыгнули двое полицейских, через сто метров — еще двое. Еще четверо вышли у самого бистро, один из них, как полагается, обошел здание и встал у заднего входа.
   — Что я должен делать? — спросил Люкас.
   — Ничего. Впрочем, на всякий случай организуй облаву. Я сейчас приеду.
   — Хорошо. А доктора вызвали?
   — Да.
   Телефонистка гостиницы, сидевшая у аппарата, вздрогнула от неожиданности, когда перед ней возникла огромная фигура Мегрэ. Комиссар был совершенно спокоен, а лицо его было настолько непроницаемым и неподвижным, что казалось высеченным из камня.
   — Сколько я вам должен?
   — Вы уезжаете?
   — Сколько я вам должен?
   — Надо спросить администратора. Сколько раз вы пользовались телефоном?.. Будьте любезны подождать.
   Она хотела встать, но комиссар схватил ее за руку и почти силой усадил на место. Он положил перед ней стофранковую бумажку.
   — Этого достаточно?
   — Я думаю… Вероятно… Но…
   Мегрэ вздохнул и вышел на улицу. Он медленно пересек мост и двинулся по набережной, не ускоряя шага.
   Похлопав по карманам, он не нашел трубки и, видимо, счел это дурным предзнаменованием, потому что губы его искривились горькой улыбкой.
   Вокруг «Белой цапли» толпились речники, но особого любопытства никто не выказывал. Здесь случалось и не такое. На прошлой неделе два араба убили друг друга. А месяцем раньше из воды вытащили парусиновый мешок, в котором оказалось обезглавленное тело молодой женщины.
   На том берегу Сены виднелись богатые особняки квартала Отейль. Поезда метро с грохотом мчались по соседнему мосту.
   Накрапывал дождь. Полицейские в кепи и пелеринах сновали вокруг бистро, электрические фонарики в их руках отбрасывали бледные круги света.
   В бистро действовал бригадир Люкас. Свидетели потасовки и те, кто принимал в ней участие, сели на скамейку у стены.. Бригадир, сопровождаемый злобными взглядами, переходил от одного к другому и проверял документы.
   Дюфура перенесли в полицейскую машину, которая медленно и осторожно тронулась. Мегрэ молчал. Засунув руки в карманы пальто, он обвел бистро мрачным взглядом.
   Хозяин пытался оправдаться:
   — Клянусь вам, комиссар, мы все…
   Мегрэ жестом приказал ему замолчать. Подошел к молодому арабу и неторопливо оглядел его с головы до ног. Лицо араба стало землистым.