Сименон Жорж. Красный свет

   — Вы ничего не заметили?
   — Что именно?
   — Татуировки у него на запястье.
   До Стива не сразу дошло, о ком его спрашивают.
   — У кого?
   — У парня, которому вы предложили выпить.
   — Он отказался. Но я не в обиде.
   Хозяин пожал плечами и посмотрел на него так, что Стиву это не понравилось. Пожалуй, лучше уйти — спиртного все равно больше не подадут, а поболтать здесь не с кем.
   Он положил пятидолларовый билет прямо на мокрую стойку, поднялся, слегка покачиваясь, и бросил:
   — Получите.
   Одновременно удостоверился, что никто на него не смотрит косо, — он бы этого не потерпел.

III

   Когда он неторопливо, вразвалку шел к выходу, на губах его играла благожелательная и покровительственная улыбка сильного человека, затесавшегося среди слабых. У него было такое ощущение, будто он великан.
   Двое мужчин, стоя к нему спиной и перешептываясь, загораживали проход. Он отстранил их широким жестом, и, хотя оба были с ним почти одного роста, ему показалось, что он выше их на голову. Мужчины даже не возмутились. Стив не искал с ними ссоры, он ни с кем не хотел ссориться, и если на пороге все-таки обернулся, то не затем, чтобы бросить вызов.
   Он не спеша закурил и почувствовал себя хорошо.
   Воздух приятно освежал лицо. По гладкому асфальту, одинаково шурша шинами, неслись автомобили. Он подошел к своей машине, которую припарковал на неосвещенной части стоянки, открыл дверцу. Все его поразительно раскованные движения, все, что он видел и делал, — все доставляло ему внутреннее удовлетворение.
   Опускаясь на сиденье, он увидел, что на месте, которое должна бы занимать Пеней, расположился мужчина.
   Несмотря на темноту, Стив сразу узнал удлиненный овал лица, темные глаза и не удивился ни тому, что обнаружил его здесь, ни тому, чем это могло быть чревато.
   Он не попятился, не заколебался, не принял оборонительную позу, а уселся поудобней, привычно подтянул брюки, захлопнул дверцу и положил руку на переключатель скоростей.
   Потом, не ожидая, пока незнакомец заговорит, и скорее продолжая беседу, чем спрашивая, бросил:
   — Так это ты?
   Смысл этих слов был не тот, что обычно. Стив как бы поднялся на несколько ступеней выше повседневности, жил сейчас в какой-то сверхреальности и поэтому изъяснялся кратко, уверенный в себе и в том, что будет понят.
   Сказав: «Так это ты?» — он вовсе не спрашивал своего пассажира, ему ли он недавно предложил в баре выпить.
   И тот не заблуждался на этот счет. Вопрос означал:
   «Ты — парень, которого ищут?»
   На самом деле все было даже сложнее. Непонятным для себя путем он объединил в трех словах разрозненные, почти бессознательные впечатления, накопившиеся за вечер, в законченную, ясную, убедительную картину.
   Гордясь как своей проницательностью, так и хладнокровием, Стив недрогнувшей рукой вставил на место ключ зажигания — он повернет его после ответа попутчика.
   Нет, это не покорность. Он не желает выглядеть покорным. Но и не станет возмущаться, как сделали бы хозяин бара или женщина вроде Ненси. Паниковать — и подавно. Он не испытывал страха и понимал это. В свой черед спутник все понял и ответил ему уважением — недаром же он просто, без лишних слов и уверток спросил:
   — Они опознали меня?
   Вот таким Стив и представлял себе разговор двух настоящих мужчин, встретившихся на большой дороге.
   Никаких лишних слов. Каждая реплика не менее значительна, чем самые пространные рассуждения. В большинстве случаев люди слишком много говорят. Но разве Стиву пришлось разглагольствовать, чтобы сосед в первом баре понял, что перед ним не обычный служащий, как можно было предположить?
   Теперь этот незнакомец выбрал именно его машину.
   По радио передавали, что он вооружен. Прибегнет ли он к оружию? К угрозам?
   — Хозяин, кажется, подозревает, — ответил Стив.
   Любопытно! Сейчас он припоминает подробности, которым прежде не придавал значения. Он твердо знает: речь шла о беглеце из Синг-Синга. Фамилию он забыл: память у него не на имена — лишь на цифры, особенно на номера телефонов. Фамилия, как и у него самого, оканчивалась на «ген».
   Сообщалось еще о происшествии на ферме возле озера, о маленькой девочке, запертой с плиткой шоколада в шкафу. Перед Стивом отчетливо возник образ девчушки, и он вспомнил, что впервые увидел ее на экране телевизора.
   Тогда же показали разбитую витрину магазина и говорили о дороге № 2. Верно?
   Будь он пьян, разве все это запомнилось бы?
   — Какие приметы указали?
   — Речь шла о татуировке.
   Стив по-прежнему терпеливо ждал знака завести мотор, словно всю жизнь предвидел, что такой час наступит. Он был доволен не только оказанным ему доверием, но и тем, как держится сам.
   Разве он не сказал недавно, что эта ночь — его?
   — Вести можешь?
   Вместо ответа он дал газ и осведомился:
   — Провидено объедем проселками?
   — Жми по магистрали.
   — А если полиция?..
   Мужчина повернулся и взял с заднего сиденья коричневую клетчатую куртку и соломенную шляпу, прихваченные Стивом в дорогу. Куртка была ему широка в плечах, но он надвинул шляпу на глаза и привалился в углу, как уснувший пассажир.
   — Скорость не превышай.
   — Понятно.
   — Главное, не лезь под красный свет.
   Ясное дело: не хочет, чтобы им сели на хвост.
   — Как все-таки тебя зовут? — спросил Стив.
   — Сид Хэллиген. Да про меня в каждой передаче долдонят.
   — Слушай, Сид, а если на кордон напоремся?
   Он шел со скоростью сорок пять миль в час, как и другие, доверху забитые вещами машины с семьями.
   — Следуй за остальными.
   Стив впервые находился в подобном положении и все-таки не нуждался в указаниях. Он чувствовал себя таким же умудренным, как его первый голубоглазый знакомец в баре, тот, что похож на него.
   Прежде всего, в такую ночь останавливать все машины по всем дорогам Новой Англии и проверять пассажиров одного за другим просто немыслимо: создастся огромная пробка. Полиции остается одно — заглядывать в машины, особенно те, где сидит один человек.
   А их двое.
   — Повезло! — сказал он.
   Он возобновит разговор позже, за Провиденсом. Тогда, в «бревенчатой хижине», он правильно сделал, что не обиделся на молчание соседа. До сих пор тот неизменно держался с ним запросто, по-товарищески.
   С дороги приходилось не спускать глаз. Поток встречных машин увеличился. На каждом шагу начали возникать перекрестки, в низине засверкали огни большого города.
   — Дорогу знаешь? — прозвучал голос из темноты.
   — Ездил по ней раз десять, самое малое.
   — В случае, если полиция остановит…
   — Ты уже говорил.
   — Надеюсь, догадываешься, что случится, если ты вздумаешь…
   Для чего повторять одно и то же? И незачем держать руку в кармане. Видимо, там пистолет.
   — Я ничего не скажу.
   — Ладно.
   Стив будет даже огорчен, если им не встретится полицейский патруль. Всякий раз, видя вдали неподвижные огни, он думал: «Наконец-то!» Но все получалось иначе, чем он предполагал. Вскоре расстояние между машинами сократилось. Они пошли впритык друг к другу и наконец совсем остановились. Насколько хватал глаз, впереди застыла нескончаемая вереница автомобилей. Как это бывает в очередях, они время от времени делали рывок в несколько метров, потом снова останавливались.
   — Они?
   — Да.
   — Нервничаешь?
   Стив пожалел о сорвавшемся слове, но ответа не последовало. В какую-то минуту, когда они очутились у придорожного бара, Стиву захотелось пропустить стаканчик, но он не осмелился подать Сиду такую мысль.
   Несмотря на прохладу, Стив чувствовал, что покрывается противным потом; пальцы его безостановочно постукивали по баранке.
   Неподвижная фигура Хэллигена, притулившегося в углу в позе спящего человека, то утопала в темноте, то ярко освещалась огнями бензоколонок или баров. Несмотря на длинное лицо, череп у него был крупнее, чем казалось: ему подошла шляпа Стива, хотя тот считал, что у него большая голова.
   — Сигарету хочешь?
   — Нет.
   — Стив закурил. Руки у него дрожали, как у мужчины в первом баре, когда тот зажигал сигарету, но у него, Стива, это, безусловно, только нервы, точнее, нетерпение.
   Он не боится. Просто ему не терпится, чтобы все поскорее кончилось.
   Теперь он видел, как полиция организовала проверку.
   Дорогу перегородили белыми турникетами, через проход между которыми могла пройти лишь одна машина в каждом направлении; это создавало затор, и, хотя фактически автомобили не останавливались, а шли на малой скорости, полисмены в форме успевали заглянуть в салон через дверцу.
   За Провиденсом все, конечно, прекратится: там искать не будут — слишком далеко.
   — Что это за история с девчушкой?
   Хэллиген не ответил. Видно, сейчас не время. Стив вернется к этому позднее. Вернется и к объяснениям, которые начал давать Сиду в «бревенчатой хижине».
   Если не поймет даже такой человек, как Сид, значит, никто не поймет.
   Всегда ли Сид был таким? Случилось ли это само собой, без всяких усилий с его стороны? Наверно, он был очень беден. Когда детство проходит в перенаселенном предместье, где вся семья ютится в одной комнате, а мальчишка уже в десять лет вступает в гангстерскую шайку, характер закаляется быстрее.
   Может, Сид и сам этого не понимает?
   — Давай вперед!
   Затем, когда они снова остановились, Сид поинтересовался:
   — Бак полон?
   — Наполовину.
   — На сколько хватит?
   — Миль на полтораста.
   Недурно бы сейчас взбодриться ржаным, чтобы удержаться на достигнутом уровне. Временами его блаженное состояние, его уверенность в себе грозили вот-вот развеяться, в голову назойливо лезли неприятные мысли. Если, к примеру, их задержат вдвоем, в его невиновность ни за что не поверят, и детективы, сменяя друг друга, не давая ему ни глотка воды, ни сигареты, учинят многочасовой допрос. У него отберут галстук и шнурки от ботинок. Вызовут Ненси для опознания мужа.
   Впереди осталось всего три машины, и тут ноги у Стива настолько обмякли, что, когда настала его очередь, он не сразу смог нажать на акселератор.
   — Постарайся не дышать в лицо.
   Хэллиген произнес эти слова уголками рта, не шевелясь и по-прежнему сохраняя позу спящего человека.
   Машина подошла к турникету. Стив собрался было затормозить, но полисмен, бросив беглый взгляд внутрь, знаком показал ему: «Давай жми!» Кончено. Дорога, точнее, улица, спускавшаяся к городу, который им предстояло пересечь, была свободна.
   — Ну вот! — с облегчением выдохнул Стив, доведя скорость до сорока миль.
   — Что — вот?
   — Проскочили.
   — Видишь знак: «Не свыше тридцати пяти»? Едем на Бостон. Знаешь, где дорога?
   — Мы уже на ней.
   Они проехали ночное кабаре, освещенное красным светом. Стиву опять захотелось выпить, но он и в этот раз не заговорил с Сидом, только раскурил сигарету.
   — Спятил?
   — А что?
   — Ты за баранкой или где? Правой стороны держаться не можешь?
   — Виноват.
   Верно! Сам не зная отчего, он вдруг повел машину кое-как. Пока они не миновали кордон, он чувствовал себя таким же сильным и уверенным в себе, как при выходе из «бревенчатой хижины». Теперь тело его словно расслабилось, контуры набегающих улиц утратили четкость. На одном из поворотов он чуть было не влетел на тротуар.
   В голове тоже все путалось, и Стив дал себе слово, что, как только они выберутся на магистраль, он попросит у Сида разрешения выпить. Неужели тот его остерегается? Разве он не доказал, что ему можно доверять?
   — Уверен, что не перепутал дорогу?
   — Внизу я заметил указатель с надписью «Бостон».
   И с внезапным беспокойством он спросил:
   — А тебе куда?
   — Дальше. Не твое дело.
   — Мне в Мэн. Там меня жена с детьми ждет.
   — Двигай и помалкивай.
   Они проехали предместье, и по обеим сторонам дороги, вдоль которой неслись, набирая скорость, редкие машины, вновь воцарилась тьма.
   — Нужно заправиться, пока бензоколонки не закрылись.
   Стив согласился. Его подмывало задать попутчику вопрос, один-единственный вопрос: «Ты мне доверяешь?»
   Он хотел, чтобы Сид верил ему, знал, что его не предадут.
   Но вместо вопроса он сказал:
   — В большинстве случаев люди боятся.
   — Чего? — процедил Сид, снимая шляпу и закуривая сигарету.
   Стив искал ответа. Это должно быть одно-единственное слово: правдивы только такие ответы. Это казалось ему настолько ясным, что он приходил в ярость от неспособности выразить свою мысль.
   — Не знаю, — сдался он наконец.
   И тут же, испытывая такое чувство, будто его осенило гениальное прозрение, добавил:
   — Люди тоже не знают.
   А вот Сид Хэллиген не боится. Он, видимо, никогда не испытывал страха; потому-то Стив и относится к нему с уважением.
   Сложения Сид и то не слишком крепкого, а вот оказался один на большой дороге да еще, разумеется, без гроша в кармане, и полиция трех штатов охотится за ним уже третьи сутки. У него ни жены, ни детей, ни дома, вероятно, даже друзей нет, и все-таки он продолжает свой путь в ночи. Понадобился пистолет — он разбил витрину и добыл оружие.
   Случалось ли ему задавать себе вопрос, что думают о нем люди? В баре он облокотился о стойку, заказал кружку пива и не пил его, выжидая случая отправиться дальше, готовый скрыться, как только по радио опять передадут его приметы и соседи начнут подозрительно коситься.
   — Сколько должен был отсидеть в Синг-Синге?
   Хэллиген вздрогнул, но не из-за вопроса, а потому что стал засыпать и голос Стива разбудил его.
   — Десятку.
   — А сколько отбыл?
   — Четыре года.
   — Угодил туда совсем молодым?
   — В девятнадцать.
   — А до этого сидел?
   — Три года в исправительной колонии — За что?
   — Угон машин.
   — А десятку?
   — Угон машин и вооруженное ограбление.
   — В Нью-Йорке?
   — На дороге.
   — Откуда ехал?
   — Из Миссури.
   — Оружие применил?
   — Если бы я стрелял, меня отправили бы на электрический стул.
   Год назад Стив был свидетелем вооруженного ограбления средь бела дня на Медисон-авеню. Вернее, видел его эпилог. Напротив конторы Стива был банк с монументальным порталом. В начале десятого, когда Стив стал созваниваться с аэропортами, на улице оглушительно зазвенел звонок — сигнал тревоги в банке. Прохожие застыли, почти все машины остановились, полисмен в мундире, на бегу расстегивая кобуру, ринулся к порталу.
   Через короткий до смешного срок полисмен вышел на улицу в сопровождении охранника в банковской униформе, подталкивая перед собой двух очень молодых парней, чуть ли не подростков. Те были в наручниках, но, несмотря на это, закрывали лицо. Из магазина фототоваров, что напротив, кто-то выскочил и защелкал фотоаппаратом.
   Как по волшебству, словно сцена была спланирована заранее, у тротуара затормозила полицейская машина с включенной сиреной.
   С минуту молодые люди неподвижно стояли в одинаковой позе на фоне величественного подъезда, одинокие среди далеко отхлынувшей толпы. Когда их наконец увезли, Стив подумал, что, прежде чем они вновь увидят улицы и тротуары, пройдет самое меньшее лет десять.
   Стива не покинуло воспоминание о запертой в шкафу девчушке: она напоминала ему Бонни, хотя Бонни было уже десять.
   — Зачем ты запер ее?
   — Она орала, соседи могли всполошиться. А мне нужно было время, чтобы убраться из поселка. Связать ее, как мать, я не хотел: боялся сделать ей больно. Нашел в буфете плитку шоколада и сунул ей, потом впихнул ее в шкаф, уговаривая не бояться, и запер дверцу на ключ.
   Я старался не пугать девчонку и силу к ней не применил.
   — А к матери?
   — Вот заправочная станция, она еще открыта. Остановись и залей бак.
   Привычным движением Сид надвинул шляпу на лоб, сунул руку в карман и забился в угол.
   — Деньги есть?
   — Да.
   — Пошевеливайся.
   Заправщик, не глядя на них, подошел к цистерне, отвинтил колпак:
   — Сколько галлонов?
   — Сколько влезет.
   Они сидели молча, не шевелясь. Потом Стив протянул заправщику десятку.
   — Бутылки холодного пива случайно не найдется?
   Сид в своем углу не решился возражать.
   — Пива нет. Маленькую, может, и раздобуду.
   Стив так боялся, что спутник не даст ему выпить, что, взяв в руку плоскую бутылку, тут же раскупорил ее, поднес к губам и глотнул прямо из горлышка сколько мог.
   — Спасибо, старина. Сдачи не надо.
   — Далеко едете?
   — В Мэн.
   — Движение уже затихает — все-таки ночь.
   Они опять тронулись. Немного погодя Стив спросил:
   — Выпить хочешь?
   Он задал вопрос тем же тоном, каким задал бы его Ненси, — словно признавая свою вину и оправдываясь.
   Хеллиген не ответил. Ему не нужно пить. Во-первых, это для него опасно. Во-вторых, в допинге он не нуждается.
   Объяснить ему это? А почему бы нет? Миндальничать с ним ни к чему, а времени у них довольно: впереди длинная дорога, по краям которой, насколько хватает глаз, тянутся леса.
   — Тебе случалось напиваться?
   — Нет.
   — Тебе после этого худо?
   — Просто не тянет.
   — Значит, тебе это не нужно, — отрезал Стив.
   Он посмотрел на Сида и понял, что его слова не доходят до попутчика. Тот, должно быть, выбился из сил.
   В машине он казался еще бледнее, чем в баре, и, очевидно, с трудом удерживался, чтобы не заснуть. Удалось ли ему хоть раз поспать после побега?
   — Спишь?
   — Нет.
   — А хочешь?
   — Потом высплюсь.
   — Обычно я тоже не пью. Разве что стаканчик с женой после работы в те дни, когда мы с ней возвращаемся домой вместе. В другие вечера у меня нет времени — дети.
   Он вроде бы уже рассказывал про детей, ожидающих его по вечерам, и про негритянку Аиду, которую чаще всего застает на пороге в шляпе, отчего ему всегда кажется, что она подозревает его в намеренном опоздании.
   А может, он просто выдумывает? Сейчас, когда у него под рукой бутылка, Стив все видел в розовом свете.
   Он нащупал ее на сиденье — нет, не для того, чтобы приложиться: ему надо только удостовериться, что она на месте. Но попутчик сухо бросил из темноты:
   — Не смей!
   А Сид-то покатегоричней Ненси.
   — Следи за дорогой.
   — Слежу.
   — Неважно ведешь.
   — Хочешь, чтоб я прибавил газу?
   — Хочу, чтобы тебя не мотало из стороны в сторону.
   — Не доверяешь? Но после стаканчика я всегда веду увереннее.
   — После одного — может быть, у», — Я не пьян.
   Почему Сид, если тот ему не доверяет, не сядет за руль сам? Ответ Стив нашел мгновенно, и это лишний раз доказывало, что, промочив горло глотком виски, он не лишился ясности мысли.
   Даже если они не наскочат на новый кордон, не исключено, что для проверки документов их остановит патруль. Полисмен же обычно наклоняется к машине со стороны водителя и, как в Провиденсе, не станет вглядываться в спящего человека.
   Похолодало. Воздух пропитался сыростью. Часы на приборной доске стояли вот уже несколько месяцев, а вытащить свои из кармана Стив почему-то не решался. Он попробовал подсчитать, сколько прошло времени, но запутался, открыл рот с намерением что-то сказать и промолчал.
   Он не знал, что хочет сказать. Будь у него возможность хоть на минуту остановиться, он достал бы габардиновый плащ, лежащий на заднем сиденье или в багажнике. Стив стал зябнуть в одной рубашке, но из чувства приличия не мог потребовать у Сида свою куртку.
   — Куда собираешься податься?
   Задавать этот вопрос не следовало: он мог насторожить Хэллигена. К счастью, тот не расслышал: несмотря на всю свою волю, он-таки заснул и слегка посапывал, ровно дыша полураскрытым ртом.
   Правой рукой Стив ощупывал сиденье, пока не натолкнулся на бутылку, пробку которой из осторожности вытащил зубами, и в три приема, задерживая дыхание, осушил ее до дна: ему же наверняка больше не дадут пить. Лицо его запылало, глаза помутнели.
   Он тщательно воткнул пробку в горлышко, положил бутылку на прежнее место и убрал руку с сиденья, как вдруг машину резко занесло и начало подбрасывать. Отпустив акселератор и дав тормоза, Стив успел ее выровнять, и она, еще несколько раз подпрыгнув, остановилась на обочине.
   Все произошло так неожиданно, так быстро, и он был настолько ошеломлен, что не обратил внимания на Сида и опешил, увидев направленное на него дуло пистолета.
   Лицо Сида ничего не выражало, но всем своим видом он напоминал животное, изготовившееся к схватке.
   — Покрышка, — пролепетал Стив, лоб которого сразу взмок.
   Пролепетал не столько из-за пистолета, а просто потому, что едва мог говорить. Язык у него так заплетался, что слово «покрышка» прозвучало совершенно неразборчиво. Он попробовал выдавить другие:
   — Прокол… Я ненарочно…
   Не выпуская из рук оружия, Сид молча включил подсветку панели, схватил бутылку, поднес ее к лампочке, с отвращением осмотрел и швырнул в окно.
   — Выходи.
   — Хорошо.
   Стив никогда не предполагал, что алкоголь окажет на него такое сокрушительное действие. Чтобы вылезти из машины, ему пришлось уцепиться за распахнутую дверцу.
   — Есть запасное колесо?
   — В багажнике.
   — Давай быстрей.
   На негнущихся и в то же время дрожащих ногах Стив направился к багажнику: он знал, что рухнет как подкошенный, если не сдвинется с места. Особенно опасно ему сейчас наклоняться: сильно кружится голова. Запор багажника оказался для него слишком тугим и сложным, и открыть его пришлось Сиду.
   — Домкрат найдется?
   — Должен быть.
   — Где?
   Он не знает, он больше ничего не знает. Что-то в нем надломилось. Ему хотелось опуститься на траву на обочине и заплакать.
   — Ну?
   Нужно превозмочь себя любой ценой. Если он не проявит доброй воли, Хэллиген запросто его прикончит.
   Автомобили возникали рядом с интервалом в две-три минуты. Остальное время они с Сидом были одни, только над головой чуть слышно шелестела листва.
   Хэллиген может без всякого для себя риска убить Стива, а труп оттащить в чащу, где его обнаружат не раньше чем через несколько дней, особенно если лес находится далеко от поселка. Поколеблется ли Сид убить человека? Вряд ли. Только что, говоря о девчушке, он утверждал, что не причинил ей боли и не хотел ее пугать, а как он поступил с матерью? Теперь Стив больше не осмелится расспрашивать его ни о ней, ни о чем бы то ни было.
   Он держал в руке домкрат. Полетело правое заднее колесо, и рядом с ним, не опуская оружия, стоял Сид.
   — Сменить сумеешь?
   — Сумею.
   Чтобы не наклоняться, он опустился на колени, потом на четвереньки и начал устанавливать домкрат, как вдруг почувствовал, что его выворачивает, бессильно вытянул руки вперед и рухнул наземь, икнув:
   — Извините.
   Сознания он не потерял. И не стой рядом Хэллиген с пистолетом, ощущение не было бы даже неприятным.
   Все в Стиве ослабло, тело и голову словно выпотрошили, он был теперь не способен к малейшему усилию, и ему оставалось одно — положиться на судьбу и ждать.
   А вдруг он заснет? Ну и что? Нечто подобное он испытал всего раз в жизни, как-то вечером, когда они принимали у себя друзей и он пил из всех бокалов подряд. Когда они с Ненси остались одни, он упал в кресло, вытянул ноги, с огромным облегчением вздохнул и блаженно улыбнулся: «Кончено!»
   Хотя о том, что было дальше, он в основном знал из рассказов жены, у него все-таки создалось впечатление, что некоторые эпизоды он запомнил и сам. Ненси заставила его выпить кофе, большую часть которого он пролил, потом нюхать нашатырный спирт. Говоря с ним резким, командирским тоном, она помогла ему подняться, но он все время валился в кресло, и Ненси в конце концов потащила мужа на закорках, так что ноги его волочились по ковру.
   «Я не хотела, чтобы дети утром застали тебя в гостиной и увидели, как ты валяешься в кресле».
   Ей удалось его раздеть, натянуть на него пижаму.
   А вот Хэллиген дотащил его за руку до откоса и бросил там в густой траве.
   Глаза у Стива были открыты, он не спал. Он понимал, что происходит, слышал, как вполголоса ругается его спутник, орудуя скрипящим домкратом.
   Не стоит портить себе кровь: в любом случае он в его власти.
   Беззащитный, как новорожденный младенец. Слово его позабавило. Он несколько раз мысленно повторил:
   «Беззащитный!» Наконец он заметил, что лежит головой в крапиве, и с трудом сел.
   — Не двигаться!
   Он не пытался отвечать. Он знал, что скорее сдохнет, чем выдавит из себя хоть слово. Напрягшись, он еще мог шевелить губами, но звук получался не сильнее, чем у засорившегося свистка.
   Разве он не объявил, что это его ночь? Жаль, что здесь нет Ненси — вот бы посмотрела на него. Правда, она ничего бы не поняла. Впрочем, будь она с ним, ничего бы и не случилось. Сейчас они уже приехали бы в лагерь.
   Он не знал, который час. Ему теперь и знать не нужно.
   Ненси не решилась бы разбудить м-с Кин. Ее зовут Гертрудой. Когда м-р Кин откуда-нибудь издалека зовет жену, на весь лагерь разносится: «Гертруда-а-а!»
   Кина зовут Гектор. Детей у них нет. Кин носит шорты цвета хаки, придающие ему вид мальчишки-переростка; на шее у него всегда висит маленькая труба — ею он созывает лагерных ребят. Он играет с ними во все игры, лазит на деревья, и, чувствуется, делает это не ради заработка и не по обязанности, а потому, что это его забавляет.
   А Сид — экое невезение! — все еще бьется над колесом. Видимо, ужасно злится и сквозь зубы бормочет ругательства.