Сименон Жорж. Красный свет

   «Так вот, понимаешь, люди выдумывают всякие правила, которые именуют законами; они называют грехом все, что их пугает в других. Вот в чем суть, старина. Если бы они не дрожали, а были настоящими мужчинами, не нужно было бы ни полиции, ни судов, ни пасторов, ни церквей, не нужны были бы банки, страхование жизни, воскресные школы, светофоры на перекрестках. Разве такой парень, как ты, не презирает все это? Вот ты сидишь рядом со мной и смеешься над всеми. Сотни людей ищут тебя на дорогах, повторяют твое имя в каждой радиопередаче. А что делаешь ты? Ведешь себе мою колымагу, покуриваешь и говоришь им: „Дерьмо!“
   В действительности Стив излагал все это еще более длинно и путано; он вспоминал теперь, что прямо-таки вымаливал у попутчика хоть слово, хоть знак одобрения, но Хэллиген явно не слушал его. Разве что, не выпуская изо рта сигареты, лишний раз бросил: «Заткнись!»
   Утром Стив дал себе слово попросить у Ненси прощения. Но, оказывается, ответствен он не только перед Ненси, а перед всем миром, воплощенным в лейтенанте с рыжеватыми вьющимися волосами, который имеет на него, Стива, свои права.
   — Доехав до перекрестка, я обратился в кафетерий на углу. Хозяйка была за стойкой, она вам подтвердит.
   Я первым делом спросил, не видела ли она мою жену.
   — Знаю.
   — Она вам сказала?
   — Да.
   Он никогда не предполагал, что настанет день, когда любой его поступок приобретет вдруг такое важное значение.
   — А сказала она вам, что именно сообщила мне, когда ушел автобус?
   — Конечно. Вы сели в машину и, по ее выражению, рванули с места как бешеный.
   При этих словах лейтенант впервые слегка улыбнулся.
   — Я рассчитывал догнать автобус и упросить Ненси ехать со мной.
   — Догнали?
   — Нет.
   — Ас какой скоростью шли?
   — Иногда превышал семьдесят. Удивляюсь, как меня не оштрафовали.
   — Просто чудо, что вы не попали в аварию.
   — Да, — признал, понурившись, Стив.
   — Чем вы объясните, что на такой скорости не догнали автобус, который делает максимум пятьдесят миль в час?
   — Заблудился.
   — Вы знали, куда ехали?
   — Нет. До этого, вечером, когда жена еще была со мной, я свернул не на ту дорогу, но затем мы выбрались на магистраль. Оставшись один, я стал кружить.
   — Без остановок?
   Что делать? Наступила минута, которой он опасался с тех самых пор, как раскрыл глаза в машине на краю сосняка. Утром, сам не зная почему, он решил, что ничего не скажет. Разумеется, стыдился признаться Ненси в своих отношениях с Хэллигеном. Хотел также избежать длительного допроса в полиции.
   Хочешь не хочешь, он подвергался этому допросу уже около часа и, недоумевая, как его угораздило попасть в зубья полицейской машины, мысленно вновь представлял себе, как еще довольно беззаботно — недаром же он успел тогда разглядеть фотографии пожилых господ — вошел вслед за лейтенантом в зал с длинным столом.
   В тот момент он предполагал, что все сведется к формальностям. Поэтому вначале говорил больше, чем его спрашивали. Теперь он казался себе затравленным зверем. Дело шло уже не о Ненси, не о Хэллигене, а о нем самом, и он вряд ли удивился бы, если бы ему сказали, что на ставке его жизнь.
   Тридцать два, почти тридцать три года Стив был порядочным человеком, ни разу не покинувшим привычной колеи, о которой так неистово разглагольствовал ночью: послушный сын, хороший ученик, служащий, муж, глава семьи, домовладелец в Лонг-Айленде, он никогда не нарушал закон, никогда не представал перед судом и каждое воскресенье отправлялся утром с семьей в церковь. Счастливый человек, он обладал всем необходимым.
   Откуда же вылезало все то, о чем он так пылко рассуждал после лишнего стаканчика, начиная нападать сперва на Ненси, потом на общество в целом? Ему было просто необходимо выплеснуться. Этот бунт неизбежно возобновлялся и всякий раз протекал одним и тем же образом.
   Но ведь если он действительно верит в то, что говорил, если это составляет суть его личности, его характера, то разве не продолжал бы он мыслить точно так же, проснувшись на другой день?
   На другой день, однако, первым его чувством неизменно был стыд, сопровождаемый смутным страхом, словно он сознавал, что проявил неуважение к кому-то или чему-то, прежде всего к Ненси, у которой просил прощения, а также к обществу, силе более неопределенной, но способной призвать его к ответу.
   Вот этого ответа от него сейчас и требовали. Его еще не обвиняли. Лейтенант ни в чем его не упрекал — лишь задавал вопросы и записывал ответы, что, с точки зрения полиции, оказывает гораздо более устрашающее действие; потому-то он и не сказал ни слова, бросив вещи Ненси на стол.
   Что мешало Стиву чистосердечно признаться во всем, не дожидаясь, пока его заставят?
   На этот вопрос он не осмеливался ответить. К тому же все теперь запуталось. Не будет ли подлостью и трусостью выдать Хэллигена после всего, что произошло между ними нынче ночью?
   Стив все больше убеждался, что стал его сообщником.
   Так гласит закон. Он не только не попытался задержать Сида, но даже помог ему скрыться, и сделал это не под дулом пистолета.
   Не следует, правда, забывать, что это была его ночь!
   Утром, обзванивая гостиницы, больницы, полицию, он ни словом не упомянул о беглеце из Синг-Синга.
   У него оставалось несколько секунд для выбора. Лейтенант не торопил его, ждал подчеркнуто терпеливо.
   Какой он задал последний вопрос?
   — Без остановок?
   — Нет, я сделал еще одну.
   — Помните, где?
   Стив молчал, не сводя глаз с золотистых бликов на столе: он был уверен, что лейтенант обдумывает причину его молчания.
   — В баре типа бревенчатой хижины.
   Марри не отставал:
   — Где?
   — Не доезжая Провиденса. Рядом с гостиницей.
   Почему он почувствовал, что атмосфера разрядилась?
   Чем его ответ мог помочь лейтенанту, который внезапно посмотрел на него глазами не чиновника при исполнении служебных обязанностей, а — как показалось Стиву — просто человека?
   Он был растроган. Такими же глазами на него смотрели и утром: официантка в кафетерии, равно как участливая телефонистка, видела в нем лишь человека, которому сообщили плохое известие. Они не знали, как он провел ночь. Подозрения возникли только у хозяина станции обслуживания. Кстати, не решился ли все же мужчина с сигарой сообщить о них в полицию? Вполне допустимо. Стив не дал ему убедительного объяснения насчет беспорядка в багажнике, где инструмент обычно не валяется вперемежку с женским бельем. Не сказал он также, где и как потерял бумажник и документы.
   Все возможно, и сейчас он уже не сомневался, что лейтенант был полностью в курсе дела еще до того, как они с ним уселись на разных концах длинного стола, вокруг которого осталось восемь незанятых кресел.
   Лейтенант тоже казался теперь не таким бесстрастным: он с одного взгляда сообразил, что Стив готов расколоться.
   — Он сам назвал себя? — спросил Марри, словно не сомневаясь, что его поймут.
   — Не помню, сам или нет. Минутку.
   Стив улыбался, почти посмеиваясь теперь над своими страхами.
   — У меня в голове все перемешалось… Нет, это я его спросил… Да, я почти уверен, что догадался обо всем, когда обнаружил его в машине: о нем как раз сообщили по радио.
   Стив словно выплыл на поверхность. Он глубоко вздохнул и с досадой посмотрел на дверь: в нее опять постучали.
   Старшая сестра второго этажа обратилась не к Стиву, а к лейтенанту, которого, видимо, тоже знала:
   — Доктор говорит, что он может подняться.
   Она подошла к Марри, наклонилась и зашептала ему на ухо. Он отрицательно покачал головой, и сестра снова что-то повторила.
   — Слушайте, Хоген, — заговорил наконец лейтенант. — До сих пор я не имел возможности сообщить вам некоторые факты. Отчасти по вашей вине. Вначале я должен был…
   Стив знаком показал, что понимает. Выложи он все сразу, с этим давно было бы покончено, и теперь он находил свое упорство нелепым.
   — Жена ваша вне опасности. В этом врач уверен. Тем не менее она в шоке. Как бы она себя ни вела, что бы ни говорила, вы должны сохранять спокойствие.
   Стив не очень представлял себе, что скрывается за этими словами, и, чувствуя в горле комок, послушно ответил:
   — Обещаю вам.
   Он знал только одно: сейчас он увидит Ненси, и ощущал холодок в спине, следуя за сестрой по коридору, лейтенант шел сзади, стараясь не стучать сапогами.
   Они поднялись не на лифте, а по лестнице, дошли до пересекающихся крестом коридоров. Потом Стив так и не смог вспомнить, повернули они вправо или влево.
   Они прошли мимо трех открытых дверей, но он старался не заглядывать внутрь. Из четвертой палаты вышел врач, подал знак сестре, что все в порядке, внимательно посмотрел на Стива и пожал руку лейтенанту.
   — Как поживаете, Билл?
   Эти слова запечатлелись в памяти Стива, как если бы означали нечто чрезвычайно важное. Ноги у него подкашивались. Он насчитал слева вдоль стены всего три койки, а не шесть, как представлял себе утром. На той, что у окна, сидела и читала старуха. Другая женщина, с заплетенными в косы волосами, полулежала в кресле; третья, казалось, спала и тяжело дышала. Ни в одной из них он не узнал Ненси. Она была по другую сторону палаты, где стояли еще три койки, одну из которых скрывала от Стива дверь.
   Когда он увидел жену, он произнес ее имя сначала шепотом, потом повторил его громче, стараясь придать голосу веселые нотки, чтобы не напугать Ненси. Он не понимал, почему она смотрит на него с таким откровенным ужасом, что сестра сочла нужным погладить ее по плечу, приговаривая:
   — Вы же видите, ваш муж здесь. Он счастлив, что разыскал вас. Все будет хорошо.
   — Ненси! — позвал Стив, не в силах больше скрывать тревогу.
   Он не узнал ее взгляд. Бинты, обматывавшие голову до бровей и закрывшие уши, вероятно, изменили ее лицо — оно было до безжизненности белым, а бескровные губы показались Стиву иными, чем раньше. Он никогда не видел их такими тонкими, такими по-старушечьи сжатыми. Стив был готов ко многому, он мог и должен был предвидеть, что Ненси изменилась, но он не ожидал увидеть такие глаза: в них застыл страх перед ним, и Ненси внезапно отвела их.
   Тогда он шагнул вперед и осторожно взял одну из рук, покоившихся на одеяле.
   — Ненси, маленькая, прости меня.
   Ему пришлось наклониться, чтобы расслышать ее ответ.
   — Замолчи… — сказала она.
   — Я здесь, Ненси. Все хорошо. Доктор уверен, что ты скоро поправишься. Мы…
   Почему она все время отказывается смотреть на него и отворачивается к стене?
   — Завтра я съезжу за детьми в лагерь. С ними все в порядке. Ты увидишь их…
   — Стив!
   Она как будто хочет, чтобы он наклонился к ней поближе.
   — Да, я слушаю. Я так счастлив, что разыскал тебя.
   Знаешь, как я ругаю себя за глупость!
   — Тише!
   Да, она хотела говорить, но сначала ей пришлось перевести дух.
   — Тебе сказали? — спросила она, и Стив увидел, как слезы брызнули у нее из глаз, а зубы сжались с такой силой, что он услышал, как они скрипнули.
   Сестра коснулась его руки, словно подсказывая ответ, и Стив пробормотал:
   — Конечно, сказали.
   — Ты когда-нибудь простишь меня?
   — Но, Ненси, я же сам прошу у тебя прощения, это я…
   — Тише! — повторила Ненси.
   Она медленно повернула голову и посмотрела на Стива, но, когда он наклонился, чтобы прижаться губами к ее лицу, вдруг оттолкнула мужа слабыми руками и вскрикнула:
   — Нет, нет, не могу!
   Он обескураженно выпрямился, и вошедший в эту минуту врач заторопился к изголовью ее койки, а сестра шепнула:
   — Уходите! Сейчас ее лучше не трогать.

VII

   Все произошло словно на другой планете. Ему не пришло в голову ни задать вопрос, ни принять какое-либо решение, ни проявить малейшую инициативу, и он, вероятно, не удивился бы, если бы кто-нибудь прошел сквозь него, как проходят сквозь призрак.
   Положив руку на плечо Стиву, лейтенант вел его в конец коридора, где было окно, и им приходилось прокладывать себе дорогу через людской поток, который как по сигналу наводнил этаж: женщины, мужчины, принаряженные дети, многие с цветами, фруктами, коробками конфет.
   — Допрашивать ее сейчас, при посетителях, бесполезно, — сказал лейтенант; ни с того ни с сего он стал обращаться к Стиву так, словно обязан ему отчетом или нуждается в его согласии. — В любом случае самое разумное — дать ей прийти в себя. Выяснить с ней единственный существенный в данный момент вопрос я попросил врача.
   Старшая сестра, к которой у каждого был разговор, больше не занималась ни Ненси, ни им. Лейтенант протянул Стиву пачку сигарет, поднес спичку.
   — Подождите, пожалуйста, меня здесь — я только взгляну на раненого. Это сэкономит нам время.
   Три минуты или час — не все ли равно, сколько теперь ждать? Присев на подоконник, Стив смотрел в пространство не более заинтересованно, чем если бы перед ним был аквариум, в прозрачной воде которого шныряют рыбки, и не понимал, что ободряющие знаки, подаваемые старшей сестрой, относятся к нему.
   Врач вышел из палаты, посмотрел в оба конца коридора, чему-то, казалось, удивился и направился к сестре.
   Та бросила ему несколько слов, указала на лестницу, и врач, в свою очередь, исчез за стеклянной дверью.
   Молодая женщина в больничном халате медленно расхаживала по коридору от палаты к палате, опираясь на мужа; она держала за руку маленькую девочку и восторженно улыбалась, словно внимая неземной музыке. Всюду были люди. Они говорили, входили и уходили, жестикулируя без видимой причины, и когда лейтенант, появившись у стеклянной двери над лестницей, сделал Стиву знак подойти, тот с облегчением направился к Марри: теперь ему не нужно думать, куда себя деть.
   — Доктор, как и я, полагает, что вам лучше не видеться с женой до вечера или завтрашнего утра. Окончательно он скажет в семь, когда осмотрит ее. Если хотите, едем со мной: мне надо вернуться на службу, но прежде я должен позвонить.
   Он подошел к аппарату на столе сестры, стоя заказал разговор, а Стив все ждал и ждал: у него и в мыслях не было прислушиваться к тому, что говорит лейтенант. До него доносились лишь отдельные слова, и он в них не вдумывался.
   — Да, как мы и предполагали… Так точно… Сейчас еду.
   Стив последовал за ним по лестнице, коридору первого этажа, холлу и, наконец, больничному саду, аллеи которого были забиты машинами.
   У него кружилась голова от солнца, от шума и движения толпы. Вокруг все бурлило. Он машинально опустился на заднее сиденье полицейской машины, лейтенант сел рядом, захлопнул дверцу и скомандовал водителю-сержанту:
   — В полицию!
   Мимоходом Стив заметил свою машину, утратившую привычный вид: казалось, она больше не принадлежит ему. Улицы, по которым они проезжали, кишели народом: преобладали обнаженные до пояса мужчины в шортах и дети в цветных купальниках; повсюду ели или посасывали трубочки с мороженым, раздавались автомобильные гудки, девушки громко смеялись, запрокидывая голову или повисая на руке спутника, и громкоговорители как бы раскидывали пестрый музыкальный шатер над всей этой сумятицей.
   — Может быть, хотите купить себе рубашку-другую?
   Автомобиль остановился у магазина, где по обе стороны от входа висели разные предметы для пляжа.
   У Стива еще хватило соображения попросить две белые рубашки с короткими рукавами, назвать свой размер, положить в карман сдачу и снова сесть в машину, где ждали его оба спутника.
   — У меня в кабинете есть бритва и все необходимое.
   Там вы сможете привести себя в порядок. Если я не поеду с вами в больницу, вас подбросит одна из машин. Боюсь только, вам будет трудно найти номер в гостинице.
   Они выехали из города, и везде вдоль дороги стояли ларьки и палатки, где торговали разной едой и мороженым. Лейтенант дождался, пока шоссе станет настоящим шоссе, обсаженным с обеих сторон деревьями.
   — Вы поняли? — обратился он к Стиву, когда счел момент подходящим.
   Стив услышал слова, но понадобилось некоторое время, прежде чем они наполнились для него смыслом.
   — Что понял? — спросил он в свой черед.
   — Что произошло с вашей женой?
   Стив с трудом сосредоточился, покачал головой и признался:
   — Нет.
   И тихо добавил:
   — Можно подумать, что она меня боится.
   — Это я подобрал ее на обочине прошлой ночью, — продолжал его попутчик еще более приглушенным голосом. — Ей повезло: неподалеку от места, где она лежала, с людьми из Уайт-Плен случилась авария. Они услышали стоны. Я патрулировал в нескольких милях оттуда, мне радировали из управления, и я оказался там раньше «скорой помощи».
   Почему лейтенант говорит так неестественно? Он словно рассказывает все это лишь для того, чтобы оттянуть время. В их разговоре появился какой-то фальшивый тон. Стив, тоже думая не то, что говорит, спросил:
   — Она очень страдала?
   — Она была уже без сознания — потеряла много крови. Вот почему она выглядела такой бледной, когда вы ее увидели. Первую помощь ей оказали на месте.
   — Сделали укол?
   — Да. Делал, кажется, санитар. Потом пришлось искать больницу, где есть свободные койки, и мы объездили четыре, прежде чем…
   — Знаю…
   — Я просил поместить ее в отдельную палату. Оказалось — нельзя. Вы же сами могли убедиться… А допрашивать ее в присутствии других больных неприятно.
   — Да.
   Он все еще видел перед собой расширенные от ужаса глаза Ненси и по-прежнему не решался задать главный вопрос: за ними образовался целый кортеж. Их машина шла быстро, другие, заметив полицейскую эмблему, резко замедляли ход и пристраивались в хвост. Проезжая мимо какого-то ресторана, лейтенант предложил:
   — Не хотите чашку кофе?
   Стив отказался: у него не хватит решимости выйти из машины.
   — Впрочем, кофе есть и у нас. Понимаете, Хоген, ваша жена так испугалась, увидев вас, лишь потому, что считает себя ответственной за случившееся.
   — Но ведь ключ унес я. Ненси это прекрасно знает.
   — И все-таки она сама ушла от вас, хотя на шоссе было пусто и темно.
   Стив не знал, зачем лейтенант взял его с собой. Он не задумывался над этим. Он был только удивлен, что такой человек, как Марри, положил ему руку на колено. А тот, глядя в сторону, сказал еще более невыразительным голосом:
   — Преступник напал на нее не только для того, чтобы вырвать сумочку.
   Стив повернулся к нему и, нахмурив лоб, напрягая взгляд, чуть слышно произнес:
   — Вы хотите сказать, что…
   — Ее изнасиловали. Врач подтвердил нам это в десять утра.
   Стив не шевельнулся, не задрожал, не сказал ни слова.
   Он окаменел — перед ним возник трагический образ Ненси. Не важно, какие слова произносит сейчас лейтенант.
   Он прав, что продолжает говорить. Нельзя, чтобы их захлестнуло безмолвие.
   — Как подтверждают изорванная одежда и ссадины на теле, ваша жена мужественно защищалась. Тогда насильник оглушил ее, ударив по голове тяжелым предметом — куском свинцовой трубы, гаечным ключом или рукояткой пистолета, и она потеряла сознание.
   Они выбрались на автостраду, которую Стив уже видел в близком — или далеком? — прошлом, проехали по ней несколько миль, и машина остановилась у кирпичного здания, где помещалась полиция штата.
   — Я думал, по дороге об этом легче сказать. А теперь пойдем ко мне в кабинет.
   Стив не мог говорить. Как лунатик, он проследовал через комнату, где толпились люди в форме, и вошел В указанную ему дверь.
   — Одну минутку… Вы разрешите?
   Его оставили одного: то ли потому, что лейтенант должен был отдать распоряжения, то ли из деликатности.
   Но Стив не заплакал, как, вероятно, предполагал Марри, не сел, не сделал ни шага, а лишь раскрыл рот и попытался произнести: «Ненси».
   Но звука не получилось. Приближение мужа испугало Ненси. Она стыдится за себя, готова была просить у него прощения!
   Дверь открылась, вошел лейтенант, неся два картонных стаканчика с кофе.
   — Сахар уже положен. Надеюсь, пьете с сахаром?
   Они выпили кофе.
   — Если все пойдет хорошо, через час-другой мы его возьмем.
   Марри снова вышел, на этот раз оставив дверь открытой, почти сразу же вернулся с картой такого крупного масштаба, какой Стив никогда еще не видел, и расстелил ее на столе. Отдельные перекрестки, стратегические, так сказать, точки Мэна и Нью-Гэмпшира поблизости от канадской границы, были обведены красным карандашом.
   — Приблизительно в миле от того места, где он был вынужден оставить машину и бросить вас на дороге, его подобрал шофер грузовика и подвез до Эксетера. Оттуда…
   Внезапно обретя голос, Стив перебил:
   — О чем это вы еще?
   Он почти кричал, и тон его был угрожающим, словно Стив требовал от собеседника: «А ну-ка повтори, что ты сказал».
   — Я говорю, что в Эксетере он нашел…
   — Кто нашел?
   — Хэллиген. Сейчас он в квадрате…
   Лейтенант протянул руку, чтобы пальцем указать место на карте, но Стив резким движением отвел ее:
   — Я не спрашиваю, где он. Я хочу знать, это он?..
   — Я думал, вы давно поняли.
   — Вы не ошибаетесь?
   — Нет. Я точно знаю это еще с утра, когда предъявил фотографию бармену «У Армандо». Он его безоговорочно опознал. Хэллиген ушел из бара в тот момент, когда вы находились там.
   Сжав кулаки, стиснув челюсти, Стив пристально смотрел на лейтенанта и словно ожидал новых доказательств.
   — Мы напали на его след в той «бревенчатой хижине», где он пил с вами. Там же нам описали вас и вашу машину.
   — Хэллиген! — повторил Стив.
   — Только что в больнице, пока вы ждали в коридоре, а я прошел к раненому, врач по моей просьбе предъявил фотографию вашей жене. Она его тоже опознала.
   Помолчав, лейтенант добавил:
   — Теперь-то понимаете?
   Что он понимает? Слишком много для одного человека надо ему понять.
   — Сегодня в девять утра владелец станции обслуживания в одном маленьком местечке Нью-Гэмпшира позвонил в полицию и сообщил номер вашей машины, который мы уже знали от бармена «бревенчатой хижины».
   Шла ли полиция по его следу, отмечая путь Стива красным карандашом, как делает сейчас с Сидом Хэллигеном?
   — Хотите побриться? — спросил лейтенант, открывая дверь в ванную. — Ясно одно: за побег ему грозили пять — десять лет к прежнему сроку. Теперь это — электрический стул!
   Стив захлопнул дверь и согнулся вдвое: он обеими руками держался за живот, тело сотрясала икота, на глазах выступили слезы.
   Рядом, за стенкой, он слышал разговор лейтенанта по телефону, потом шаги нескольких человек и гул голосов — в кабинете началось совещание.
   Прошло много времени, прежде чем он смог умыться холодной водой, намылить лицо кремом и побриться, глядя на свое отражение в зеркале с той же суровостью, с какой он смотрел на Марри. Гнев клокотал в нем, как гроза, раскаты которой раздаются в небе сразу со всех сторон, его переполняла жгучая ненависть, выразимая лишь одним кратким словом — «убить!» Но убить не оружием, собственными руками — медленно, жестоко, со знанием дела, не упуская ни одного отчаянного взгляда, ни одной предсмертной судороги.
   Лейтенант сказал: «Теперь это — электрический стул!»
   Его слова напомнили Стиву голос, говоривший о том же прошлой ночью. Голос Хэллигена, который цедил: «Я не хочу угодить на электрический стул».
   Нет. Это было не так. Сцена воскресла в памяти Стива. Он спросил Сида, стрелял ли тот. Задал вопрос спокойно, без негодования, разве что голос слегка дрожал от любопытства. И Хэллиген небрежно проронил:
   «Если бы я стрелял, меня бы отправили на электрический стул».
   Не тогда ли Стив вспомнил о двух молодых людях, пытавшихся ограбить банк на Медисон-авеню?
   Хэллиген провел в Синг-Синге четыре года. Он не захотел сделать больно девчушке, дал ей плитку шоколада и запер в шкафу, чтобы она не кричала. Связал ее мать и заткнул ей рот кляпом, чтобы она не мешала ему шарить по ящикам в поисках семейных сбережений. У него еще не было пистолета. Ему понадобилась также одежда мужа на смену тюремной. Потом он украл оружие из витрины магазина. И наконец…
   Голый по пояс, с влажными волосами, Стив приоткрыл дверь:
   — Я забыл рубашки в машине.
   — Вот они, — ответил лейтенант, указывая на стол, где лежал пакет.
   Он окинул Стива взглядом и удостоверился, что тот пришел в себя.
   — Можете надеть рубашку прямо здесь. У нас ничего секретного.
   Сержант докладывал о только что полученном по телефону сообщении:
   — На триста второй, между Вудвиллом и Литтлтоном, обнаружена машина, угнанная в Эксетере. Бак пуст. Преступник либо рассчитывал, что горючего хватит до канадской границы, либо не рискнул появиться на заправочной станции.
   Оба склонились над картой.
   — Полиция Нью-Гэмпшира держит нас в курсе. Она уже предупредила ФБР. По всему району выставлены кордоны, но леса затрудняют поиск. Вызваны собаки. Их ждут с минуты на минуту.
   — Слышите, Хоген?
   — Слышу.
   — Я надеюсь, его возьмут еще до ночи и он не успеет совершить новое преступление на какой-нибудь уединенной ферме. Хэллиген в таком положении, что не остановится перед убийством. Он знает, что играет ва-банк.
   Можешь идти, старина.
   Сержант вышел. Лейтенант остался сидеть за картой.
   Он снял китель, завернул рукава рубашки и курил трубку, которой пользовался, наверно, лишь у себя в кабинете и дома.
   — Садитесь. Сегодня чуть поспокойней. Большинство уже приехали, куда хотели. Завтра на дорогах будет в основном местный транспорт — значит, жди лишь несколько несчастных случаев на воде да потасовок в дансингах. Туго придется в понедельник, когда все ринутся в Нью-Йорк и другие большие города.