Сименон Жорж. Мегрэ и дело Наура

   Его возраст определить было трудно. Он обладал типичной внешностью араба — темное морщинистое лицо могло принадлежать человеку как сорока, так и шестидесяти лет. В его густых пышных волосах черно-чернильного цвета не было ни одного седого волоса.
   Он даже не пошевелился, чтобы встретить посетителя, и лишь смотрел на него жгучими глазами. Его лицо, казалось, не выражало никаких чувств.
   — Надеюсь, вы говорите по-французски?
   Он утвердительно кивнул.
   — Комиссар Мегрэ, начальник бригады уголовной полиции. Вы и есть секретарь господина Наура?
   Вновь утвердительный кивок.
   — Не назовете ли вы мне свое точное имя?
   — Фуад Уэни.
   Голос у него был глухим, как будто он страдал хроническим ларингитом.
   — Вам известно, что здесь произошло этой ночью?
   — Нет.
   — Но вам уже сообщили, что господин Наур убит?
   — Да, только это.
   — Где вы находились?
   Ни один мускул на его лице не дрогнул. Мегрэ редко приходилось встречать таких людей, как в этом доме, людей, которые так упорно отказывались от сотрудничества с ним. Служанка отвечала на вопросы уклончиво, с явной враждебностью в голосе. Горничная-голландка довольствовалась лишь односложными ответами.
   Что касается этого Фуада Уэни, одетого в строгий черный костюм, белую рубашку и темно-серый галстук, то он смотрел на собеседника и слушал его с полным безразличием, если не с презрением.
   — Вы провели ночь в этой комнате?
   — Начиная с половины второго.
   — Вы хотите сказать, что возвратились в половине второго ночи?
   — Я думал, что вы это поняли из моего ответа.
   — Где вы были до этого времени?
   — В клубе на бульваре Сен-Мишель.
   — В игорном клубе?
   Тот ограничился лишь пожатием плеч.
   — Где он точно находится?
   — Над баром «Липы».
   — Вы участвовали в игре?
   — Нет.
   — Что вы делали?
   — Я записывал выигравшие номера.
   Не ирония ли придавала ему вид человека, довольного самим собой? Мегрэ сел на стул и продолжал задавать вопросы.
   — Когда вы возвратились, вы заметили свет в гостиной?
   — Я не знаю, горел ли там свет.
   — Шторы были задернуты?
   — Полагаю, что да. Они всегда закрыты по вечерам.
   — Вы не видели, просачивался ли свет из-под двери?
   — Никакого света из-под двери не было.
   — Господин Наур в такое время обычно спал?
   — Когда как.
   — Он часто уходил по вечерам?
   — Когда у него было желание.
   — Куда он уходил?
   — Куда хотел.
   — Один?
   — Он уезжал из дома один.
   — На машине?
   — Вызывал такси.
   — Он не водил машину?
   — Ему не нравилось водить машину. Днем я служил ему шофером.
   — Какой марки его машина?
   — «Бентли».
   — Она в гараже?
   — Я не проверял. Мне запретили выходить из своей комнаты.
   — А мадам Наур?
   — Что вы хотите знать?
   — У нее тоже есть машина?
   — «Триумф» зеленого цвета.
   — Вчера вечером она уезжала из дома?
   — Мне до нее не было никакого дела.
   — В каком часу вы вышли из дома?
   — В половине одиннадцатого.
   — Она находилась здесь?
   — Я этого не знаю.
   — А господин Наур?
   — Я не знаю, вернулся ли он к этому времени. Он должен был ужинать в городе.
   — Вам известно, где?
   — Вероятно, в «Маленьком Бейруте», где он часто ужинал.
   — Кто готовил еду в доме?
   — Когда как.
   — А завтрак?
   — Для господина Феликса — я.
   — Для господина Наура? Почему вы называете его господином Феликсом?
   — Потому что есть также господин Морис.
   — Кто он, господин Морис?
   — Отец господина Феликса.
   — Он живет здесь?
   — Нет, в Ливане.
   — А кто есть еще?
   — Господин Пьер, брат господина Феликса.
   — А где живет он?
   — В Женеве.
   — Кто вам звонил сегодня утром?
   — Мне не звонили.
   — Тем не менее слышали, как в вашей комнате звонил телефон.
   — Это я заказывал разговор с Женевой, и, когда связь была получена, мне позвонили.
   — Вы говорили с господином Пьером?
   — Да.
   — Вы поставили его в известность?
   — Я ему сказал, что господин Феликс умер. Господин Пьер будет в Орли через несколько минут, он должен прилететь ближайшим рейсом.
   — Вам известно, чем он занимается в Женеве?
   — Он банкир.
   — А господин Морис Наур в Бейруте?
   — Банкир.
   — А господин Феликс?
   — У него не было профессии.
   — С каких пор вы были у него на службе?
   — Я не был у него на службе.
   — Разве вы не выполняли обязанности секретаря? И потом, вы только что сказали, что готовили для него завтрак и служили ему шофером.
   — Я помогал ему.
   — С какого времени?
   — Восемнадцать лет.
   — Вы знали его еще в Бейруте?
   — Я познакомился с ним на юридическом факультете.
   — В Париже?
   Он утвердительно кивнул, по-прежнему оставаясь бесстрастным и неподвижным в кресле, в то время как Мегрэ, сидя на стуле, начинал терять терпение.
   — У него были враги?
   — Насколько я знаю, нет.
   — Он занимался политикой?
   — Конечно, нет.
   — Итак, можно утверждать, что вы вышли отсюда примерно в десять тридцать не зная, кто остался в доме. Вы пошли в игорный клуб на бульваре Сен-Мишель, где записывали выигравшие номера, не принимая участия в самой игре. Потом вы возвратились домой в половине второго ночи и поднялись сюда, по-прежнему не интересуясь, где находится каждый из живущих в доме. Это так? Вы ничего не видели, ничего не слышали и не ожидали того, что вас разбудят, чтобы сообщить о том, что господин Наур убит выстрелом из пистолета.
   — Я только от вас узнал, что было использовано огнестрельное оружие.
   — Что вам известно о семейной жизни господина Феликса Наура?
   — Ничего. Это меня не касалось.
   — Это была счастливая супружеская чета?
   — Я этого не знаю.
   — У меня после ваших слов сложилось впечатление, что муж и жена редко бывали вместе.
   — Я полагаю, что такое встречается довольно часто.
   — Почему дети не живут в Париже?
   — Вероятно, на Лазурном берегу им лучше.
   — Где жил господин Наур до того, как снял этот дом?
   — Везде понемногу… В Италии. Год на Кубе, до революции… Мы жили также в Довиле…
   — Вы часто бываете в клубе на Сен-Мишель?
   — Два или три раза в неделю.
   — И никогда не играете?
   — Редко.
   — Не желаете ли пройти со мной?
   Они направились к лестнице. Стоя, Фуад Уэни казался еще более высоким и сухопарым, чем сидя в кресле.
   — Сколько вам лет?
   — Не знаю. В горах, когда я родился, не существовало метрических книг. Судя по цифрам, записанным в моем паспорте здесь, во Франции, мне пятьдесят один год.
   — А в действительности вам больше или меньше?
   — Я не знаю.
   В большой комнате люди Моэрса укладывали свои приборы в чехлы.
   Когда фургончик отъехал и двое мужчин остались одни, Мегрэ попросил:
   — Оглядитесь и скажите мне, не пропало ли чего-нибудь в комнате. А может быть, появилось что-то лишнее.
   Уэни оторвался от созерцания большого пятна крови, открыл правый ящик письменного стола и заявил:
   — Отсюда исчез пистолет.
   — Какого типа было оружие?
   — Браунинг калибра 6,35.
   — С перламутровой рукояткой?
   — Да.
   — Почему Феликс Наур выбрал оружие, которое обычно считается дамским?
   — Оно когда-то принадлежало мадам Наур.
   — Сколько лет тому назад?
   — Мне это неизвестно.
   — Он забрал у нее пистолет?
   — Он не говорил мне об этом.
   — У него было разрешение на ношение оружия?
   — Он никогда не носил с собой этот пистолет.
   Считая, что вопрос исчерпан, ливанец открыл другие ящики, в которых лежало несколько папок, затем направился к книжным шкафам, открыл нижние дверцы.
   — Вы не скажете мне, что это за столбики цифр?
   Уэни поглядел на него с удивлением, смешанным с иронией, словно считая, что Мегрэ мог бы до этого додуматься сам.
   — Это номера, которые выпадали во время игры в крупных казино. Списки, размноженные на ротаторе, рассылаются агентствами своим абонентам. Остальные господин Феликс получал по договоренности от одного крупье. Мегрэ собирался задать следующий вопрос, но в дверном проеме появился Лапуэнт.
   — Вы не можете на минуту подняться, шеф?
   — Есть что-то новое?
   — Пустяки, но я считаю, что мне лучше сообщить вам об этом.
   — Я попросил бы вас, господин Уэни, не покидать дом до тех пор, пока вам не разрешат.
   — Могу ли я пойти приготовить себе кофе?
   Пожав плечами, Мегрэ повернулся к нему спиной.

Глава 3

   Мегрэ редко чувствовал себя в столь затруднительном положении, словно был выбит из привычной колеи. У него возникло неприятное ощущение, которое испытываешь во сне, когда почва уходит из-под ног.
   По заснеженным улицам с трудом передвигались редкие прохожие, старавшиеся сохранять равновесие; машины, такси, автобусы двигались с замедленной скоростью, а вдоль тротуаров ползли грузовики, разбрасывая песок и соль.
   Почти все окна домов были освещены, и снег все падал с серого, пасмурного неба.
   Он мог почти с уверенностью сказать, что происходило в каждой из этих небольших квартир, где жили простые смертные. За тридцать лет он хорошо изучил Париж, каждый его квартал, каждую улицу, и тем не менее сейчас он как будто погрузился в какой-то иной мир, где реакция обитателей была непредсказуемой.
   Как еще вчера жил Феликс Наур? Каковы были отношения между ним и его секретарем, который не признавал себя таковым, как он относился к своей жене и детям? Почему те жили на Лазурном берегу, и почему…
   Этих «почему» скопилось столько, что он не мог даже выстроить их в один ряд. Ничего не было ясно. Никакой определенности. Ничто не происходило так, как в других семьях, у других супружеских пар.
   Пардон, видно, испытал такое же неприятное ощущение, когда в его медицинский кабинет вторглась какая-то странная чета.
   История с выстрелом, сделанным из машины, была маловероятна, как маловероятно и то, что некая пожилая женщина указала на дом врача.
   Феликс Наур, с его трудами по математике и списками выигравших и проигравших номеров в различных казино, не вписывался ни в одну из известных Мегрэ категорий людей, да и Фуад Уэни был выходцем из какого-то другого мира.
   Комиссару казалось, что все в этом доме было фальшивым, и, когда он поднимался по лестнице, Лапуэнт подтвердил его догадки.
   — Я не могу понять, шеф, нормальна ли вообще эта девица. По ее ответам, если она и соизволит отвечать, по взглядам, которые она бросает на меня, кажется, что у нее ум десятилетней девочки, если это не притворство.
   Войдя в комнату мадам Наур, где на стуле, обитом шелком, по-прежнему сидела Нелли, Лапуэнт заметил:
   — В действительности, шеф, дети старше, чем на этой фотографии. Девочке теперь пять лет, а мальчику два года.
   — Ты узнал, где они живут со своей воспитательницей?
   — В Мужене, в пансионе «Пальмы».
   — Давно?
   — Насколько я мог понять, мальчик родился в Каннах и никогда не был в Париже.
   Горничная смотрела на них ясными, прозрачными глазами и, казалось, не понимала ни слова из того, о чем они говорили.
   — Я нашел другие фотографии в ящике, который она мне указала… Дюжину фотографий детей, когда они были грудными, когда уже научились ходить, а вот эта сделана на пляже — Наур и его жена, более молодые, вероятно, в период, когда они встретились… Вот, наконец, снимок мадам Шур с подругой, возле одного из каналов в Амстердаме…
   Подруга выглядела некрасивой, с приплюснутым носом, слишком маленькими глазами, но, несмотря на это, ее лицо казалось открытым и привлекательным.
   — Письма, найденные в комнате, написаны женским почерком по-голландски. Первое — семь лет назад, а последнее — около двух недель.
   — Нелли никогда не ездила в Голландию со своей хозяйкой?
   — Утверждает, что нет.
   — А сама мадам часто туда ездила?
   — Время от времени… По-видимому, одна… Но я не уверен, что даже по-английски Нелли хорошо понимает вопросы, которые я ей задаю…
   — Поищи переводчика для этих писем… Что она говорит относительно вчерашнего вечера и этой ночи?
   — Ничего. Она ничего не знает. Дом не настолько велик, однако каждый живущий в нем, кажется, представления не имеет, что делают другие. Она думает, что мадам Наур ужинала в городе…
   — Одна? Никто не приходил за ней? Она не вызывала такси?
   — Она утверждает, что не знает.
   — Горничная не помогала мадам Наур одеваться?
   — На этот вопрос она отвечает, что ее не вызывали. Она поела на кухне, как обычно, затем поднялась в свою комнату, почитала голландскую газету и легла спать… Показала мне позавчерашний номер…
   — Она не слышала звука шагов в коридоре?
   — Не обращала на это внимания… Говорит, что как только она засыпает, ее ничто не может разбудить…
   — В котором часу она начинает работу?
   — Точного времени ей не установили…
   Мегрэ тщетно старался отгадать, что скрывалось за этим гладким цвета слоновой кости лбом горничной, которая слегка улыбалась, глядя на него.
   — Скажи ей, что она может идти завтракать и что ей не разрешается уходить из дома. Когда Лапуэнт перевел эти указания, Нелли сделала небольшой книксен, на манер воспитанницы пансиона, и безмятежно направилась к лестнице.
   — Она лжет, шеф…
   — Почему ты так считаешь?
   — Она говорит, что этой ночью не входила в гостиную. Сегодня утром местные инспектора не позволили ей выйти из ее комнаты. Однако же, когда я спросил ее о том, какое пальто было на ее хозяйке, она не колеблясь ответила: «Из морской выдры»… А ведь в шкафах у мадам Наур были шубы из норки и серого каракуля…
   — Я хочу, чтобы ты взял машину и поехал к доктору Пардону, на бульвар Вольтера. Покажи ему фотографию, которая находится внизу, на письменном столе…
   В комнате стоял телефон. Когда он зазвонил, Мегрэ снял трубку и услышал два голоса, один — судебно-медицинского эксперта, другой — Уэни.
   — Да, — говорил секретарь, — он еще в доме…. Сейчас я скажу ему…
   — Не стоит беспокоиться, господин Уэни, — вмешался Мегрэ. — Положите, пожалуйста, трубку.
   Три аппарата, один из которых находился в комнате секретаря, были, таким образом, подключены к одной и той же линии.
   — Алло, это Мегрэ…
   — Это Колинэ… Я только что начал вскрытие и подумал, что вам сразу нужно сообщить первые результаты… Это не самоубийство…
   — Я никогда этого и не предполагал…
   — Я тоже, но теперь мы уверены в этом полностью… Я не специалист по баллистике, но, думаю, пуля, обнаруженная, как мы и предполагали, в черепной коробке, выпущена из оружия среднего или крупного калибра — 7,32 или 45. Считаю, что расстояние составляло от трех до четырех метров. Череп треснул…
   — Время смерти?
   — Для окончательного заключения мне нужно знать, когда убитый последний раз принимал пищу, а для этого необходим анализ внутренних органов…
   — А приблизительно?
   — Середина ночи…
   — Благодарю вас, доктор…
   Лапуэнт уже вышел из дома, и было слышно, как он заводил двигатель своей машины.
   Двое мужчин внизу говорили на чужом языке, как потом понял Мегрэ, — арабском. Он спустился по лестнице и встретился в коридоре с Уэни, беседовавшим с незнакомцем. Квартальный инспектор, наблюдавший за ними, не решался вмешаться.
   Приехавший был похож на Феликса Наура, но выглядел старше, был выше и более худощав. Его темные волосы серебрились на висках.
   — Господин Пьер Наур?
   — Вы из полиции? — спросил его собеседник недоверчиво.
   — Комиссар Мегрэ, начальник бригады уголовной полиции.
   — Что случилось с моим братом? Где его тело?
   — Он убит этой ночью выстрелом в горло, и его тело отправлено в судебно-медицинский институт…
   — Я могу его видеть?
   — Да, в скором времени.
   — Почему не сейчас?
   — Потому что идет вскрытие… Входите, господин Наур…
   Комиссар какое-то время колебался, приглашать ли Уэни в кабинет, но потом решил:
   — Вы не подождете в своей комнате?
   Уэни и Наур посмотрели друг на друга, и Мегрэ не прочел в глазах брата убитого никакой симпатии к секретарю. Когда дверь закрылась, банкир из Женевы спросил:
   — Это произошло здесь?
   Комиссар указал на большое пятно крови на ковре, и его собеседник какое-то время хранил молчание, как если бы тело все еще находилось в комнате.
   — Как это случилось?
   — Пока ничего не известно. По-видимому, он ужинал в городе, и после этого его никто уже не видел.
   — А Лина?
   — Вы имеете в виду мадам Наур?.. Ее горничная утверждает, что она тоже не ужинала дома и что она не вернулась.
   — Ее здесь нет?
   — Ее постель не разобрана, и она забрала с собой вещи… Что касается Пьера Наура, то он не казался удивленным.
   — А Уэни?
   — Он был в игорном клубе на бульваре Сен-Мишель и якобы записывал там номера до часа ночи. Когда Уэни возвратился, то не пытался выяснить, дома ли его хозяин, а поднялся сразу в свою комнату, чтобы лечь спать… Он ничего не слышал…
   Они сидели друг против друга. Банкир машинально вынул из кармана сигару, не решаясь закурить ее, возможно, из уважения к умершему, хотя тела здесь уже не было.
   — Я обязан задать вам несколько вопросов, господин Наур, и прошу извинить меня за возможную бестактность. Вы были в хороших отношениях со своим братом?
   — В очень хороших отношениях, хотя мы не часто виделись.
   — Почему?
   — Потому что я живу в Женеве, и если уезжаю, то чаще всего в Ливан… Что касается брата, то у него не было особых причин ездить в Женеву… У него не было там никаких дел.
   — Уэни заявил, что у Феликса Наура не было никакой профессии…
   — Это правда и в то же время неверно… Я полагаю, господин Мегрэ, что, не дожидаясь следующих вопросов, мне стоило бы сообщить некоторые сведения, которые позволят вам лучше понять ситуацию… Мой отец — банкир в Бейруте… Вначале его дело было очень скромным и предназначалось, для финансирования импорта и экспорта — ведь именно через Бейрут проходит вся продукция для Ближнего Востока…
   Он решился наконец раскурить сигару. Его руки выглядели такими же ухоженными, как у брата, и он тоже носил обручальное кольцо.
   — Мы принадлежим к секте христиан-маронитов, что и объясняет выбор наших имен… С годами дело моего отца расширилось, и теперь он управляет одним из самых крупных частных банков Ливана… Я учился на юридическом факультете в Париже…
   — Еще до приезда вашего брата?
   — Он на пять лет моложе меня… Таким образом, я опередил его… Когда он приехал, я уже заканчивал учебу…
   — Сразу же после этого вы обосновались в Женеве?
   — Сначала я работал с отцом, затем мы решили открыть филиал в Швейцарии, «Ливанское отделение», которое я возглавляю… Это довольно скромное дело. В нашем бюро только пять сотрудников, оно расположено на авеню Дю Рон…
   Теперь, когда перед ним был человек, который при разговоре излагал все достаточно ясно, Мегрэ пытался поставить каждое действующее лицо на свое место.
   — У вас есть еще братья?
   — Только сестра, ее муж; управляет таким же отделением, как и мое, но в Стамбуле…
   — Таким образом, ваш отец, ваш зять и вы контролируете значительную часть торговли Ливана?
   — Около четверти, или, более скромно, пятую часть…
   — А ваш брат Феликс не участвовал в финансовой деятельности семьи?
   — Он был самым младшим… Феликс также начал изучать право, но без рвения, его больше интересовали пивные в Латинском квартале… Он открыл для себя покер, в котором, как обнаружилось, был очень силен, и проводил за ним ночи напролет…
   — Именно тогда он и встретил Уэни?
   — Я не утверждаю, что Уэни, который не маронит, а мусульманин, был злым гением, но иногда мне кажется, что это так… Уэни был очень беден, как и большинство людей, живущих в горах… Он должен был работать, чтобы платить за учебу…
   — Если я правильно понял, по находкам, которые сделал в этом кабинете, ваш брат был профессиональным игроком…
   — Если вообще в данном случае можно говорить о профессии. В один прекрасный день нам стало известно, что он забросил учебу на юридическом факультете, но стал посещать в Сорбонне лекции по математике… В течение нескольких лет отец и Феликс были в ссоре…
   — А вы?
   — Я встречался с ним изредка… Вначале я считал своим долгом помогать ему деньгами…
   — Он вернул их вам?
   — Полностью. После того, что я только что сказал, не думайте, что мой брат был неудачником. Первое время, два или три года, оказались для него трудными, но вскоре он начал выигрывать крупные суммы, и я убежден, что он был богаче меня…
   — Ваш отец помирился с ним?
   — Довольно быстро… У нас, маронитов, сильно развито чувство семьи…
   — Я правильно понял — ваш брат играл главным образом в казино?
   — В Довиле, в Каннах, в Эвьяне, зимой в Энгиене. В течение года или двух, до Кастро, он был техническим советником и, я думаю, компаньоном в казино Гаваны… Он никогда не играл наудачу, а использовал свои математические познания…
   — Вы женаты, господин Наур?
   — Женат и отец четверых детей, старшему двадцать два года, и он учится в Гарвардском университете.
   — Когда женился ваш брат?
   — Подождите… Это было… семь лет назад…
   — Вы знаете его жену?
   — Естественно, я познакомился с Линой…
   — Вы встречали ее до свадьбы?
   — Нет… У нас всех вообще создалось впечатление, что брат так и останется закоренелым холостяком…
   — Как вы узнали о его браке?
   — Из письма…
   — Вам известно, где состоялась свадьба?
   — В Трувиле, где Феликс снял виллу.
   Лицо Пьера Наура немного омрачилось.
   — Что она за человек?
   — Не знаю, как вам и ответить…
   — Почему?
   — Я видел ее всего два раза.
   — Ваш брат ездил в Женеву, чтобы ее представить?
   — Я приезжал в Париж по делам и встретил их обоих в «Рице», где они тогда жили.
   — Ваш брат бывал с ней в Ливане?
   — Нет. Через несколько месяцев после свадьбы мой отец встретился с ними в Эвьяне, куда ездил лечиться.
   — Ваш отец одобрял этот брак?
   — Мне трудно отвечать за отца.
   — А вы?
   — Я считаю, что это не мое дело.
   В разговоре вновь возникла какая-то неопределенность, а ответы стали неясными.
   — Знаете ли вы, где ваш брат познакомился со своей будущей женой?
   — Он никогда об этом не рассказывал, но было нетрудно догадаться. За год до этого в Довиле состоялся конкурс «Мисс Европа»… Феликс жил тогда в этом городе, потому что в казино шла игра по-крупному и банк срывали почти каждый вечер… «Мисс Европой» стала девятнадцатилетняя голландка Эвелина Виемерс..»
   — На которой ваш брат женился…
   — Примерно год спустя… До этого они много путешествовали вдвоем, или, точнее, втроем, поскольку Феликс никогда не расставался с Фуадом Уэни…
   Их разговор прервал телефонный звонок. МегрЭ снял трубку. Звонил Лапуэнт.
   — Я у доктора Пардона, шеф… Он сразу же узнал женщину на фотографии… Это раненая, которой он прошлой ночью оказывал помощь…
   — Можешь ли ты вернуться сюда? Заскочи сначала на набережную и попроси Жанвье, если он там, Торранса или кого-нибудь еще, чтобы заехали за мной на авеню Парк-Монсури…
   Он повесил трубку.
   — Извините меня, господин Наур… Мне остается задать вам один довольно нескромный вопрос… Ваш брат и его жена ладили между собой?
   Лицо собеседника сразу стало отчужденным.
   — Сожалею, но ничего не могу сказать по этому поводу… Я никогда не интересовался супружеской жизнью моего брата…
   — Его комната была на первом этаже, а комната жены — на втором… Насколько я могу судить по показаниям, в которых много недомолвок, супруги редко встречались за столом и еще реже уходили из дома вместе…
   Пьер Наур оставался невозмутимым, но скулы у него порозовели.
   — Персонал в этом доме ограничивается служанкой, Фуадом Уэни, роль которого не вполне ясна, и горничной-голландкой, говорящей, кроме родного, только на английском языке…
   — Мой брат, не считая арабского, владел французским, английским, испанским и итальянским, не говоря о том, что немного изъяснялся по-немецки…
   — Уэни готовил завтрак для хозяина, а Нелли Фелтхеис — для хозяйки. С обедом обстояло также, если они ели дома, а ужинали супруги чаще всего в городе, но порознь…
   — Я об этом не знал…
   — Где находятся ваши дети, господин Наур?
   — В Женеве, разумеется, или, точнее, в восьми километрах от Женевы, на нашей вилле…
   — Дети вашего брата живут на Лазурном берегу с гувернанткой…
   — Феликс часто навещал их и проводил часть года в Каннах…
   — А его жена?
   — Думаю, она их тоже навещала…
   — Вы никогда не слышали, были ли у нее любовники?
   — Я живу в другом городе…
   — Я попытаюсь, господин Наур, рассказать вам все, что произошло этой ночью, или, точнее, то, что нам известно… До часа ночи ваш брат был убит выстрелом в горло, сделанным из автоматического оружия довольно крупного калибра. Его тип и, вероятно, марку мы узнаем, как только эксперт-оружейник даст свое заключение… Господин Наур в это время стоял у письменного стола…
   У вашего брата, как и у того, кто в него стрелял, в руке было оружие — пистолет калибра 6,35 с перламутровой рукояткой. Этот пистолет обычно находился в правом ящике письменного стола, который мы нашли наполовину открытым…
   Я не знаю, сколько человек было в комнате, но уверен в том, что в ней присутствовала ваша невестка…