— Все в порядке, шеф?
— Да… Нет… Алваредо приехал?
— Пока ещё нет… Из наших дам никто из отеля не выходил. Только Кехель спускалась вниз за газетами…
Мегрэ, поколебавшись, произнес:
— Ты не хочешь пропустить стаканчик?
— Минут пятнадцать назад я выпил кружку пива…
Оставив в гардеробе пальто, Мегрэ вошел в бар и уселся на высоком табурете у стойки. Посетителей почти не было, по радио передавали репортаж с футбольного матча.
— Виски, — сказал комиссар.
Чтобы выполнить то, что он задумал, комиссару требовалось выпить чего-нибудь покрепче. Где же Мегрэ слышал это изречение: бить всегда в слабую точку?
Он думал об этом, когда ехал в такси. Правду о деле Наура, пусть даже ещё и частичную, знали только четыре человека. Комиссар допросил всех четверых, а некоторых даже дважды. И все хоть раз, но солгали.
Кто из четверых мог оказаться той пресловутой слабой точкой?
— Поначалу ему казалось, что это могла быть Нелли Фелтхеис. Комиссар понимал, что наивность её не наигранна, она не осознавала всех последствий своей лжи и могла наболтать все что угодно.
Алваредо в общем-то вызвал у него симпатию. Его любовь к Лине казалась искренней и восторженной, так что скорее всего он будет молчать о том, что может повредить молодой женщине.
Мегрэ только что расстался с Уэни, который умело обходил все словесные ловушки комиссара.
Оставалась Лина. О ней у Мегрэ не было определенного мнения. На первый взгляд, она казалась затерявшимся в мире взрослых ребёнком.
Скромная машинистка из Амстердама, соблазнившись более престижной профессией манекенщицы, решила выставить свою кандидатуру на конкурс красоты. И произошло чудо. Уже на следующий день девушка очутилась в совершенно ином мире.
Какой-то богач, каждую ночь игравший по-крупному, которому низко кланялся весь персонал казино, присылает ей цветы, приглашает отобедать с ним в одном из лучших ресторанов.
Он увозит её в Биарриц, по-прежнему робко обращаясь с ней, пока однажды ночью не отваживается проникнуть в её спальню, после чего предлагает выйти за него замуж.
Могла ли она понять психологию какого-то Наура? И уж тем более какого-то Фуада Уэни, без видимой причины постоянно их сопровождавшего?
Когда же она захотела иметь возле себя горничную-голландку, это выглядело словно призыв о помощи, и мадам Наур выбрала — уж не по фотографии ли? — самую простодушную и веселую на вид девушку.
Теперь у неё были платья, драгоценности и меха, но её таскали в Довиль, Канны и Эвьян, совершенно не считаясь с её желанием. Она оставалась одинокой, лишь изредка удирая в Амстердам, чтобы излить душу Анне Кехель, как в те добрые времена, когда подруги жили в одной квартире на Ломан-страат.
Появился ребенок. Была ли она готова к этому? Может быть, Наур опасался, «что она не выдержит всех трудностей материнства, и поэтому нанял ребёнку воспитательницу?
Тогда ли у неё начали появляться любовники?
Шли годы, она по-прежнему была молодой, с гладкой и светлой кожей. А что происходило у неё в душе? Поняла ли она что-нибудь?
Появление второго ребёнка, сына, принесло счастье только её мужу.
Ей встретился Алваредо… И внезапно жизнь предстала в ином свете…
Мегрэ почти был готов пожалеть её, но тут же спросил себя: а не эта ли маленькая девочка с невинными глазами сама заварила всю кашу? И затем, начиная с пятницы, вела себя с поразительным хладнокровием.
Он чуть было не решил выпить ещё рюмку виски, но передумал и через несколько минут уже поднимался в лифте на четвертый этаж. Дверь открыла Нелли.
— Мадам Наур спит?
— Нет. Пьёт чай.
— Скажите ей, пожалуйста, что я хочу её видеть.
Она сидела в постели в ночной кофточке из белого шелка и листала американский иллюстрированный журнал. На столике стоял поднос. В чашках оставался недопитый чай, на тарелочках лежали куски кекса. Анна Кехель, по-видимому, вставшая с постели за минуту до прихода комиссара, приглаживала волосы, пытаясь привести себя в порядок.
— Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам Наур.
— А Анна разве не может остаться? Я никогда ничего от нее не скрывала и…
— Допустим, что ее присутствие стеснило бы меня
Мегрэ действительно так думал. Когда дверь за подругой закрылась, он принес стул, поставил его между кроватями и тяжело уселся.
— Вы видели Висенте? Он переживает за меня?
— Я успокоил его, сказав, что вы хорошо себя чувствуете, впрочем, вы сами сообщили ему это по телефону. Вы ведь его ждете?
— Через полчаса. Мы договорились встретиться в половине шестого, мне хотелось поспать подольше. Как он вам?
— Похоже, он очень влюблен в вас. Кстати, о нем и мой первый вопрос, мадам Наур. Я понимаю, вы пошли на все, чтобы не замешивать его в это дело. Ведь тогда ваши отношения с родственниками Алваредо осложнятся. Я тоже постараюсь, чтобы его имя оставалось в тени. Одно лишь мне непонятно. Вы заявили, что он оставался в машине, пока вы были в доме, то есть почти час. Он знал о вашем решении. Ему было известно, что муж не хочет и слышать о разводе. Значит, он понимал, что объяснение будет бурным. Как он мог при таких обстоятельствах оставить вас одну?
В то время, когда комиссар говорил это, Лина кусала губы.
— Но все было так, как я сказала, — смогла лишь произнести она.
— А вот Уэни говорит другое.
— Что же он вам сказал?
— Что Алваредо вошел в кабинет вместе с вами, и еще добавил, что ваш спутник был в зимних перчатках. Уэни заявляет также, что после того, как выстрелил ваш муж, Алваредо вынул пистолет из кармана и выстрелил тоже.
— Уэни лжет.
— Думаю, вначале между вами и мужем произошел довольно резкий разговор. Алваредо же в это время стоял за дверью. Когда Наур понял, что ваше решение бесповоротно, он начал вам угрожать, а затем схватил пистолет, лежавший в ящике стола. Ваш друг, считая, что ваш муж сейчас выстрелит, защищая вас, сделал это первым. Наур же успел нажать на спуск, уже будучи раненым.
— Все было не так.
— А как?
— Я вам уже рассказывала. Вначале Висенте остался в машине, я просила его об этом и даже пригрозила, что не поеду с ним, если он попытается войти в дом.
— Ваш муж сидел за столом?
— Да.
— А Уэни?
— Стоял справа от него.
— То есть находился перед ящиком, где лежал пистолет.
— Наверное…
— Наверное или точно?
— Я в этом не уверена.
— Уэни не собирался оставить вас вдвоем?
— Отошел в сторону, но остался в комнате.
— И где он стоял?
— Почти в центре комнаты.
— Это произошло перед началом вашего разговора с мужем?
— После.
— Вы говорили, что Уэни вам не нравится. Почему же вы не попросили мужа, чтобы он приказал секретарю покинуть кабинет?
— Феликс бы отказался. Откровенно говоря, мне тогда это было безразлично.
— С чего вы начали разговор?
— Я сказала: «Феликс! Я приняла твердое решение и ухожу от тебя…»
— Вы говорили по-французски?
— Нет, по-английски. Я его знаю с детства, а французский выучила значительно позлее.
— Какова была реакция мужа?
— Он спросил: «С любовником? Это он ждет в машине?»
— Как в тот момент выглядел Наур?
— Был бледен, его взгляд стал жестким. Феликс медленно поднялся и, наверное, именно в этот момент приоткрыл ящик стола, но я тогда не придала этому значения. Добавила лишь, что не сержусь на него, что благодарна за все, что он для меня сделал, что вопрос о детях мы решим позже, и мой адвокат свяжется с ним…
— Где стоял Уэни?
— Я не обращала не него внимания. Он был где-то рядом. Он всегда передвигался бесшумно.
— И тогда ваш муж выстрелил?
— Нет. Еще нет. Сначала он повторил то, что уже часто говорил мне: он никогда не согласится на развод. Я ответила, что ему придется на это пойти. И только тогда до меня дошло, что у него в руках пистолет…
— А потом?
Мегрэ чуть наклонился к ней, словно пытался помешать ей солгать во второй раз.
— Оба… — она запнулась и поправила себя. — Раздался выстрел.
— Нет. Вы хотели сказать, что раздались оба выстрела. Я убежден, что Алваредо был в кабинете, но стрелял не он.
— Вы думаете, что я?
— И не вы. Оружие в руках Уэни появилось до или после того, как выстрелил ваш муж?
— Пока я находилась в доме, стреляли только один раз, и Нелли может это подтвердить.
— Нелли лжет почти так же хорошо, как и вы, милочка.
На этот раз в голосе Мегрэ звучала почти угроза. Для него игра закончилась. Поднявшись и поставив стул в угол гостиной, комиссар принялся широкими шагами мерить комнату. И теперь он совершенно не был похож на человека, минуту назад беседовавшего с Линой почти отеческим тоном.
— Если вы наконец не прекратите лгать, я сейчас же позвоню судебному следователю и потребую ордер на ваш арест.
— Зачем Уэни было стрелять в моего мужа?
— Потому что он любил вас.
— Он? Разве Фуад способен любить кого-то?
— Не стройте из себя ребенка, Лина. Когда Уэни стал вашим любовником? Это случилось вскоре после вашей встречи с Науром?
— Уэни вам об этом сказал?
— Неважно. Отвечайте…
— Через несколько месяцев после свадьбы… Я не ожидала этого… Я вообще никогда не видела его с женщинами, мне казалось, что он их презирает…
— И тогда вы решили соблазнить его?
— Хорошо же вы обо мне думаете.
— Очень сожалею. Предположим, инициатива могла исходить от него. Ведь до женитьбы Наур в какой-то степени принадлежал Уэни, а из-за вас он почувствовал, что теряет его. Став вашим любовником, он тем самым как бы мстил за все свои, прошлые и будущие унижения.
Внезапно черты ее лица исказились, она заплакала, даже не пытаясь вытереть слезы, и при этом утратила всю свою красоту.
— Вы с мужем спали в разных комнатах, значит, Уэни было легко приходить к вам по ночам. На авеню Парк-Монсури…
— Там ничего не было…
Она была близка к отчаянию, и чувствовалось, что Лина действительно страдает.
— Я клянусь вам в этом! Когда отношения с Алваредо стали серьезными…
— То есть?
— Когда я поняла, что люблю его, то с Фуадом у нас все кончилось.
— И он это воспринял спокойно?
— Он всячески, однажды даже силой, пытался заставить меня вернуться к нашим прежним отношениям…
— Когда это было?
— Примерно полтора года назад.
— Вы считаете, он продолжал вас любить?
— Да.
— Разве затеяв при Фуаде в тот вечер разговор с мужем, вы не бередили рану Уэни?
— Я об этом не думала.
— Когда он подошел к вам в самом начале разговора, возможно, он пытался защитить вас?
— Может быть. Да и потом, я не знаю, где он находился в тот момент.
— Оба выстрела прозвучали почти одновременно?
Лина не ответила. Было видно, что она устала и уже не притворяется. Она съежилась под одеялом.
— Почему вы сразу же не сказали правду?
— О чем?
— О том, что Фуад выстрелил.
— Потому что я не хотела, чтобы Висенте узнал…
— Что именно?
— О моих отношениях с Фуадом. Мне было стыдно. Много лет назад в Каннах у меня было маленькое приключение, и я призналась в этом Висенте. Но не об отношениях же с Фуадом! Если я обвиню Уэни, он выдаст меня на суде, и наша свадьба с Алваредо никогда не состоится…
— Алваредо не удивился, увидев, что Уэни стреляет в вашего мужа?
Они долго смотрели друг на друга. Взгляд Мегрэ понемногу теплел, а в голубых глазах Лины все больше проступали усталость и покорность судьбе.
— Он увлек меня на улицу, и в машине я сказала Висенте, что Фуад всегда ненавидел мужа…
И она тихо добавила:
— Почему вы так жестоки со мной, господин Мегрэ?
Глава 7
— Да… Нет… Алваредо приехал?
— Пока ещё нет… Из наших дам никто из отеля не выходил. Только Кехель спускалась вниз за газетами…
Мегрэ, поколебавшись, произнес:
— Ты не хочешь пропустить стаканчик?
— Минут пятнадцать назад я выпил кружку пива…
Оставив в гардеробе пальто, Мегрэ вошел в бар и уселся на высоком табурете у стойки. Посетителей почти не было, по радио передавали репортаж с футбольного матча.
— Виски, — сказал комиссар.
Чтобы выполнить то, что он задумал, комиссару требовалось выпить чего-нибудь покрепче. Где же Мегрэ слышал это изречение: бить всегда в слабую точку?
Он думал об этом, когда ехал в такси. Правду о деле Наура, пусть даже ещё и частичную, знали только четыре человека. Комиссар допросил всех четверых, а некоторых даже дважды. И все хоть раз, но солгали.
Кто из четверых мог оказаться той пресловутой слабой точкой?
— Поначалу ему казалось, что это могла быть Нелли Фелтхеис. Комиссар понимал, что наивность её не наигранна, она не осознавала всех последствий своей лжи и могла наболтать все что угодно.
Алваредо в общем-то вызвал у него симпатию. Его любовь к Лине казалась искренней и восторженной, так что скорее всего он будет молчать о том, что может повредить молодой женщине.
Мегрэ только что расстался с Уэни, который умело обходил все словесные ловушки комиссара.
Оставалась Лина. О ней у Мегрэ не было определенного мнения. На первый взгляд, она казалась затерявшимся в мире взрослых ребёнком.
Скромная машинистка из Амстердама, соблазнившись более престижной профессией манекенщицы, решила выставить свою кандидатуру на конкурс красоты. И произошло чудо. Уже на следующий день девушка очутилась в совершенно ином мире.
Какой-то богач, каждую ночь игравший по-крупному, которому низко кланялся весь персонал казино, присылает ей цветы, приглашает отобедать с ним в одном из лучших ресторанов.
Он увозит её в Биарриц, по-прежнему робко обращаясь с ней, пока однажды ночью не отваживается проникнуть в её спальню, после чего предлагает выйти за него замуж.
Могла ли она понять психологию какого-то Наура? И уж тем более какого-то Фуада Уэни, без видимой причины постоянно их сопровождавшего?
Когда же она захотела иметь возле себя горничную-голландку, это выглядело словно призыв о помощи, и мадам Наур выбрала — уж не по фотографии ли? — самую простодушную и веселую на вид девушку.
Теперь у неё были платья, драгоценности и меха, но её таскали в Довиль, Канны и Эвьян, совершенно не считаясь с её желанием. Она оставалась одинокой, лишь изредка удирая в Амстердам, чтобы излить душу Анне Кехель, как в те добрые времена, когда подруги жили в одной квартире на Ломан-страат.
Появился ребенок. Была ли она готова к этому? Может быть, Наур опасался, «что она не выдержит всех трудностей материнства, и поэтому нанял ребёнку воспитательницу?
Тогда ли у неё начали появляться любовники?
Шли годы, она по-прежнему была молодой, с гладкой и светлой кожей. А что происходило у неё в душе? Поняла ли она что-нибудь?
Появление второго ребёнка, сына, принесло счастье только её мужу.
Ей встретился Алваредо… И внезапно жизнь предстала в ином свете…
Мегрэ почти был готов пожалеть её, но тут же спросил себя: а не эта ли маленькая девочка с невинными глазами сама заварила всю кашу? И затем, начиная с пятницы, вела себя с поразительным хладнокровием.
Он чуть было не решил выпить ещё рюмку виски, но передумал и через несколько минут уже поднимался в лифте на четвертый этаж. Дверь открыла Нелли.
— Мадам Наур спит?
— Нет. Пьёт чай.
— Скажите ей, пожалуйста, что я хочу её видеть.
Она сидела в постели в ночной кофточке из белого шелка и листала американский иллюстрированный журнал. На столике стоял поднос. В чашках оставался недопитый чай, на тарелочках лежали куски кекса. Анна Кехель, по-видимому, вставшая с постели за минуту до прихода комиссара, приглаживала волосы, пытаясь привести себя в порядок.
— Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам Наур.
— А Анна разве не может остаться? Я никогда ничего от нее не скрывала и…
— Допустим, что ее присутствие стеснило бы меня
Мегрэ действительно так думал. Когда дверь за подругой закрылась, он принес стул, поставил его между кроватями и тяжело уселся.
— Вы видели Висенте? Он переживает за меня?
— Я успокоил его, сказав, что вы хорошо себя чувствуете, впрочем, вы сами сообщили ему это по телефону. Вы ведь его ждете?
— Через полчаса. Мы договорились встретиться в половине шестого, мне хотелось поспать подольше. Как он вам?
— Похоже, он очень влюблен в вас. Кстати, о нем и мой первый вопрос, мадам Наур. Я понимаю, вы пошли на все, чтобы не замешивать его в это дело. Ведь тогда ваши отношения с родственниками Алваредо осложнятся. Я тоже постараюсь, чтобы его имя оставалось в тени. Одно лишь мне непонятно. Вы заявили, что он оставался в машине, пока вы были в доме, то есть почти час. Он знал о вашем решении. Ему было известно, что муж не хочет и слышать о разводе. Значит, он понимал, что объяснение будет бурным. Как он мог при таких обстоятельствах оставить вас одну?
В то время, когда комиссар говорил это, Лина кусала губы.
— Но все было так, как я сказала, — смогла лишь произнести она.
— А вот Уэни говорит другое.
— Что же он вам сказал?
— Что Алваредо вошел в кабинет вместе с вами, и еще добавил, что ваш спутник был в зимних перчатках. Уэни заявляет также, что после того, как выстрелил ваш муж, Алваредо вынул пистолет из кармана и выстрелил тоже.
— Уэни лжет.
— Думаю, вначале между вами и мужем произошел довольно резкий разговор. Алваредо же в это время стоял за дверью. Когда Наур понял, что ваше решение бесповоротно, он начал вам угрожать, а затем схватил пистолет, лежавший в ящике стола. Ваш друг, считая, что ваш муж сейчас выстрелит, защищая вас, сделал это первым. Наур же успел нажать на спуск, уже будучи раненым.
— Все было не так.
— А как?
— Я вам уже рассказывала. Вначале Висенте остался в машине, я просила его об этом и даже пригрозила, что не поеду с ним, если он попытается войти в дом.
— Ваш муж сидел за столом?
— Да.
— А Уэни?
— Стоял справа от него.
— То есть находился перед ящиком, где лежал пистолет.
— Наверное…
— Наверное или точно?
— Я в этом не уверена.
— Уэни не собирался оставить вас вдвоем?
— Отошел в сторону, но остался в комнате.
— И где он стоял?
— Почти в центре комнаты.
— Это произошло перед началом вашего разговора с мужем?
— После.
— Вы говорили, что Уэни вам не нравится. Почему же вы не попросили мужа, чтобы он приказал секретарю покинуть кабинет?
— Феликс бы отказался. Откровенно говоря, мне тогда это было безразлично.
— С чего вы начали разговор?
— Я сказала: «Феликс! Я приняла твердое решение и ухожу от тебя…»
— Вы говорили по-французски?
— Нет, по-английски. Я его знаю с детства, а французский выучила значительно позлее.
— Какова была реакция мужа?
— Он спросил: «С любовником? Это он ждет в машине?»
— Как в тот момент выглядел Наур?
— Был бледен, его взгляд стал жестким. Феликс медленно поднялся и, наверное, именно в этот момент приоткрыл ящик стола, но я тогда не придала этому значения. Добавила лишь, что не сержусь на него, что благодарна за все, что он для меня сделал, что вопрос о детях мы решим позже, и мой адвокат свяжется с ним…
— Где стоял Уэни?
— Я не обращала не него внимания. Он был где-то рядом. Он всегда передвигался бесшумно.
— И тогда ваш муж выстрелил?
— Нет. Еще нет. Сначала он повторил то, что уже часто говорил мне: он никогда не согласится на развод. Я ответила, что ему придется на это пойти. И только тогда до меня дошло, что у него в руках пистолет…
— А потом?
Мегрэ чуть наклонился к ней, словно пытался помешать ей солгать во второй раз.
— Оба… — она запнулась и поправила себя. — Раздался выстрел.
— Нет. Вы хотели сказать, что раздались оба выстрела. Я убежден, что Алваредо был в кабинете, но стрелял не он.
— Вы думаете, что я?
— И не вы. Оружие в руках Уэни появилось до или после того, как выстрелил ваш муж?
— Пока я находилась в доме, стреляли только один раз, и Нелли может это подтвердить.
— Нелли лжет почти так же хорошо, как и вы, милочка.
На этот раз в голосе Мегрэ звучала почти угроза. Для него игра закончилась. Поднявшись и поставив стул в угол гостиной, комиссар принялся широкими шагами мерить комнату. И теперь он совершенно не был похож на человека, минуту назад беседовавшего с Линой почти отеческим тоном.
— Если вы наконец не прекратите лгать, я сейчас же позвоню судебному следователю и потребую ордер на ваш арест.
— Зачем Уэни было стрелять в моего мужа?
— Потому что он любил вас.
— Он? Разве Фуад способен любить кого-то?
— Не стройте из себя ребенка, Лина. Когда Уэни стал вашим любовником? Это случилось вскоре после вашей встречи с Науром?
— Уэни вам об этом сказал?
— Неважно. Отвечайте…
— Через несколько месяцев после свадьбы… Я не ожидала этого… Я вообще никогда не видела его с женщинами, мне казалось, что он их презирает…
— И тогда вы решили соблазнить его?
— Хорошо же вы обо мне думаете.
— Очень сожалею. Предположим, инициатива могла исходить от него. Ведь до женитьбы Наур в какой-то степени принадлежал Уэни, а из-за вас он почувствовал, что теряет его. Став вашим любовником, он тем самым как бы мстил за все свои, прошлые и будущие унижения.
Внезапно черты ее лица исказились, она заплакала, даже не пытаясь вытереть слезы, и при этом утратила всю свою красоту.
— Вы с мужем спали в разных комнатах, значит, Уэни было легко приходить к вам по ночам. На авеню Парк-Монсури…
— Там ничего не было…
Она была близка к отчаянию, и чувствовалось, что Лина действительно страдает.
— Я клянусь вам в этом! Когда отношения с Алваредо стали серьезными…
— То есть?
— Когда я поняла, что люблю его, то с Фуадом у нас все кончилось.
— И он это воспринял спокойно?
— Он всячески, однажды даже силой, пытался заставить меня вернуться к нашим прежним отношениям…
— Когда это было?
— Примерно полтора года назад.
— Вы считаете, он продолжал вас любить?
— Да.
— Разве затеяв при Фуаде в тот вечер разговор с мужем, вы не бередили рану Уэни?
— Я об этом не думала.
— Когда он подошел к вам в самом начале разговора, возможно, он пытался защитить вас?
— Может быть. Да и потом, я не знаю, где он находился в тот момент.
— Оба выстрела прозвучали почти одновременно?
Лина не ответила. Было видно, что она устала и уже не притворяется. Она съежилась под одеялом.
— Почему вы сразу же не сказали правду?
— О чем?
— О том, что Фуад выстрелил.
— Потому что я не хотела, чтобы Висенте узнал…
— Что именно?
— О моих отношениях с Фуадом. Мне было стыдно. Много лет назад в Каннах у меня было маленькое приключение, и я призналась в этом Висенте. Но не об отношениях же с Фуадом! Если я обвиню Уэни, он выдаст меня на суде, и наша свадьба с Алваредо никогда не состоится…
— Алваредо не удивился, увидев, что Уэни стреляет в вашего мужа?
Они долго смотрели друг на друга. Взгляд Мегрэ понемногу теплел, а в голубых глазах Лины все больше проступали усталость и покорность судьбе.
— Он увлек меня на улицу, и в машине я сказала Висенте, что Фуад всегда ненавидел мужа…
И она тихо добавила:
— Почему вы так жестоки со мной, господин Мегрэ?
Глава 7
В понедельник, в одиннадцать утра, Мегрэ завершил допрос всех четверых свидетелей по этому делу.
Алваредо он задал вопросов двадцать, а Лапуэнт тщательно записал все сказанное колумбийцем. Однако на один из них, самый главный, молодой человек отвечать не спешил.
— Подумайте хорошенько, господин Алваредо. Я расспрашиваю вас, по-видимому, в последний раз, поскольку дело переходит к судебному следователю. Где вы были тогда — в машине или в доме?
— В доме. Прежде чем войти в кабинет мужа, Лина открыла мне наружную дверь.
— Наур был еще жив?
— Да.
— Кто, кроме него, был в комнате?
— Фуад Уэни.
— Где вы стояли?
— Возле двери.
— Наур не попросил вас удалиться?
— Он сделал вид, что не замечает меня.
— Где стоял Уэни, когда раздались выстрелы?
— Приблизительно в метре от Лины, в центре комнаты.
— Насколько далеко от Наура?
— Метрах в трех.
— Кто выстрелил первым?
— Я думаю, Уэни, но не уверен в этом: оба выстрела прогремели почти одновременно.
Затем показания давала Анна Кехель, разговор с ней был недолгим.
Нелли Фелтхеис он задал всего несколько вопросов, что немало ее удивило.
— Сколько выстрелов вы слышали?
— Я не знаю.
— А не могло произойти так, что два выстрела слились в один?
— Думаю, да.
Лину он заставил повторить большую часть того, что она рассказала накануне, но старательно обходил все вопросы, касавшиеся ее интимных отношений с Уэни.
Снег уже не шел. На улице становилось теплее, на тротуарах была грязь. В коридорах уголовной полиции гуляли сквозняки, но в кабинетах стояла жара.
Во всем здании царило какое-то возбуждение, и даже инспектора, не занимавшиеся уголовными делами, чувствовали, что происходит что-то важное.
Журналисты, среди которых был и вездесущий Макий, шатались в коридорах, бросаясь навстречу комиссару каждый раз, когда он появлялся в дверях кабинета.
— Подождите немного, ребята. Я еще не закончил.
Одна утренняя газета, бог весть каким образом, узнала о поездке Лины в Амстердам и о том, что ее сопровождал какой-то таинственный человек, которого окрестили «господином Икс». Это означало, что дело приобрело характер сенсации, и это вовсе не нравилось Мегрэ.
Ему оставалось лишь допросить Уэни.
В конце коридора Мегрэ шумно вздохнул и сказал:
— Ну что, Лапуэнт, пойдем?
Он еще на что-то надеялся. Открыв дверь кабинета, комиссар увидел, что Уэни сидит, удобно устроившись в единственном кресле, вытянув перед собой ноги.
Как и накануне, секретарь далее не привстал, не сделал ни малейшей попытки поздороваться с вошедшими, на которых лишь поочередно взглянул с полной горькой иронии усмешкой.
С лицейских времен Мегрэ помнил абзац из учебника, где говорилось о «мерзкой улыбке» Вольтера, но потом, увидев бюст великого человека, он не согласился с подобным утверждением. С тех пор комиссар повидал много людей, улыбавшихся высокомерно, вызывающе, даже коварно. Но почему-то именно сейчас, впервые, он вспомнил слово «мерзкая», отметив улыбку на лице Уэни.
Комиссар опустился на стул. Белый деревянный стол был покрыт коричневой бумагой, на нем стояла пишущая машинка. Лапуэнт устроился рядом, положив перед собой блокнот
— Ваши имя и фамилия?
— Фуад Уэни, родился в Такла, Ливан
— Возраст?
— Пятьдесят один год.
Вынув из кармана удостоверение личности для иностранцев, он, не вставая с кресла, протянул его, и Лапуэнту пришлось подняться, чтобы взять документ
— Мой возраст установлен французской полицией, — подчеркнул он.
— Ваша профессия?
— Юридический советник. — Он произнес эти два слова почти с насмешкой. — Опять же по утверждению вашей полиции… Прочтите сами.
— Находились ли вы в пятницу, 14 января, в период с одиннадцати вечера до часа ночи в кабинете вашего хозяина господина Наура, в доме на авеню Парк-Монсури?
— Нет. Кстати, прошу отметить, что господин Наур не был моим хозяином, поскольку я не получал жалованья.
— В качестве кого же вы повсюду жили с ним все это время?
— В качестве друга.
— Разве вы не были его секретарем?
— Я помогал ему, когда он нуждался в моих советах…
— Где вы находились в пятницу после одиннадцати часов?
— В клубе на Сен-Мишель, членом которого я являюсь.
— Не можете ли вы назвать фамилии лиц, которые могли вас там видеть.
— Не могу сказать определенно.
— Как по-вашему, сколько человек было тогда в двух небольших залах клуба?
— Человек тридцать — сорок, люди приходили и уходили.
— Вы ни с кем не разговаривали?
— Нет. Я пришел туда не болтать, а записывать номера, которые выпали во время игры в рулетку.
— Где вы сидели?
— Позади игроков, в углу, возле двери.
— В котором часу вы пришли на бульвар Сен-Мишель?
— Около половины одиннадцатого.
— А когда ушли из клуба?
— Примерно в час ночи.
— Итак, вы утверждаете, что находились в течение двух с половиной часов в обществе почти тридцати человек и при этом никто вас не видел?
— Я не утверждал ничего подобного.
— Но вы не можете назвать ни одного имени.
— Я не поддерживаю отношений с игроками, это большей частью студенты.
— Уходя, вы прошли через бар, расположенный на первом этаже? Вы говорили там с кем-нибудь?
— С хозяином.
— Что вы ему сказали?
— Что за час четверка выпала восемь раз.
— На чем вы добирались домой?
— На той же машине, что и приехал.
— На «бентли» господина Наура?
— Да. Обычно ее водил я.
— Три свидетеля утверждают, что около полуночи вы находились в кабинете господина Наура.
— Все трое заинтересованы в этой лжи.
— Что вы делали, когда вернулись домой?
— Поднялся к себе в комнату и лег спать.
— И не открывали двери кабинета?
— Нет, не открывал.
— В течение двадцати лет, Уэни, вы жили за счет Феликса Наура, который обращался с вами, как с бедным родственником. Вы выполняли обязанности не только секретаря, но камердинера и шофера. Вас это не унижало?
— Я был благодарен Науру за доверие и выполнял его мелкие поручения исключительно по собственной воле.
Он продолжал вызывающе смотреть на Мегрэ и, казалось, внутренне ликовал. Уэни тщательно взвешивал каждое свое слово, прекрасно понимая, что их записывают и потом могут использовать против него. Но нельзя было запротоколировать выражение его лица, взгляд, все вызывающее поведение секретаря.
— Господин Наур женился, прожив вместе с вами почти пятнадцать лет. Вас не уязвило, что он стал уделять вам меньше внимания?
— Наши отношения не имели той формы, на которую вы намекаете, и у меня не было причин для ревности.
— Брак вашего хозяина был счастливым?
— Он не откровенничал со мной о своей супружеской жизни.
— Как по-вашему, была ли в последние два года мадам Наур довольна семейной жизнью?
— Никогда не интересовался этим.
На этот раз Мегрэ взглянул на него пристальнее, словно желая сказать что-то собеседнику, и Уэни это хорошо понял. Секретарь сбавил тон, хотя оставался циничным, что не вязалось со взвешенностью его ответов.
— Какие отношения были у вас с мадам Наур?
— Никаких.
Теперь, при официальном допросе, каждое слово которого, занесенное в протокол, могло повлиять на судьбу Уэни, все им сказанное приобретало огромное значение.
— Вы никогда не пытались соблазнить ее?
— Подобное не приходило мне в голову.
— Вам не приходилось оставаться с ней в комнате наедине?
— Если вы хотите сказать — в спальне, то нет.
— Подумайте.
— Ответ будет тот же.
— В вашей комнате найдено оружие калибра 7,65. Есть ли у вас другой пистолет, и где он в настоящее время находится?
— У оружейника с улицы Ренн, куда я часто ходил тренироваться в стрельбе.
— Когда вы были там в последний раз?
— В четверг.
— В четверг 13-го, то есть накануне убийства. Было ли вам известно, что мадам Наур намеревалась покинуть мужа на следующий день?
— Своими планами она со мной не делилась.
— Ее горничная знала об этом?
— Хороших отношений у меня с Нелли не было.
— Она отвергала ваши ухаживания?
— Скорее, все было наоборот.
— Ваши тренировки в стрельбе очень кстати, ведь это прекрасно объясняет, откуда на ваших пальцах появился порох. В пятницу в кабинете Наура, примерно около полуночи, находились по меньшей мере два человека. Они утверждают под присягой, что вы тоже там были.
— Кто эти двое?
— Первая — мадам Наур.
— И что она там делала?
— Пришла сказать мужу о решении уйти от него этой же ночью и потребовать согласия на развод.
— Она не говорила, дает ли ей муж развод? Она же не впервые этого требовала? Ведь мадам Наур знала, что он категорически против?
— До такой степени, чтобы стрелять в нее?
— А разве доказано, что он выстрелил умышленно? Кстати, не сказала ли также вам мадам Наур, почему ей так не терпелось быстрее добиться развода?
— Чтобы выйти замуж за Висенте Алваредо, который тоже был в комнате, когда прозвучали выстрелы.
— Один или несколько?
— Они прогремели почти одновременно, и Наур был убит первым же.
— Выходит, второй выстрел был сделан покойником?
— Смерть не всегда бывает мгновенной. Наур мог нажать на спуск непроизвольно, уже падая.
— Кто же сделал первый выстрел?
— Вы.
— Зачем?
— Может быть, чтобы защитить Лину, или просто из ненависти к вашему хозяину.
— А почему не Алваредо?
— Похоже, он ни разу в жизни не держал в руках пистолета, да у него его и не было. Впрочем, следствие покажет.
— Разве они не сбежали?
— Они отправились в Амстердам, как и хотели сделать это неделю назад, и возвратились в Париж, как только им посоветовала голландская полиция.
— Полиция действовала от вашего имени? И не обещала при этом, что их не будут трогать? И еще: разве на руках господина Алваредо не было перчаток?
— Да, были.
— Они найдены?
— Вчера вечером их обнаружили в Орли, но следов пороха на них не было.
— А мадам Наур, которая собиралась уходить, разве была не в перчатках?
— И на ее перчатках тоже нет следов пороха.
— А вы уверены, что это были те самые перчатки?
— Это подтверждает горничная.
— Вначале вы говорили о трех свидетелях. Полагаю, третьим является Нелли Фелтхеис, не так ли?
— Она ожидала окончания объяснения в коридоре второго этажа и услышала два выстрела.
— Она заявила полиции об этом уже в субботу?
— Вас это не касается.
— Можете ли вы, по крайне мере, сказать, где она провела воскресенье?
— В «Отель де Лувр» вместе с хозяйкой и ее подругой.
— Кроме вас, к ним кто-нибудь приходил? Думаю, вы беседовали с ними в отеле, так же, как допрашивали меня на авеню Парк-Монсури.
— Во второй половине дня к ним приходил господин Алваредо.
И тогда Уэни сухо заключил:
— С меня довольно. Отныне я буду говорить только в присутствии адвоката.
— И все же есть вопрос, который я вам задавал и считаю необходимым повторить: какие в действительности у вас были отношения с мадам Наур?
На губах Уэни появилась ледяная улыбка, глаза потемнели и блеснули, когда он процедил:
— Никаких.
— Спасибо. Лапуэнт, позови двух инспекторов.
Комиссар поднялся со стула, обошел стол кругом и остановился перед Уэни, продолжавшим сидеть в кресле. Глядя на него сверху вниз, Мегрэ с горечью произнес:
— Месть?
Тогда Фуад, видя, что они находятся в комнате одни и дверь заперта, тихо ответил:
— Возможно.
— Встаньте.
Он послушно поднялся с кресла.
— Протяните руки вперед.
Фуад подчинился, не переставая улыбаться.
— На основании ордера, выданного судебным следователем Кайотом, я вас арестую…
Затем, обращаясь к двум вошедшим инспекторам, приказал:
— Отведите его в камеру.
Случившееся все же стало «делом Наура». Целых восемь дней оно занимало первые страницы газет, а еженедельники, падкие на всякого рода сенсации, уделили ему по нескольку колонок. Журналисты рыскали по авеню Парк-Монсури, собирая сплетни, и домашняя работница мадам Воден хоть и ненадолго, но стала героиней дня.
Макий побывал в Амстердаме, затем в Каннах, где взял интервью у воспитательницы, сфотографировал ее и детей. Он расспросил управляющих игорными домами и крупье нескольких казино.
Все это время эксперты обшаривали дом Науров в надежде обнаружить хоть какую-нибудь улику. Они обыскали весь сад и даже сточные канавы вокруг, пытаясь найти пистолет, из которого был убит Наур.
В понедельник во второй половине дня состоялась встреча у нотариуса, на которой присутствовали Пьер Наур с отцом, а также Лина.
Мэтр Леруа-Бодье сообщил по телефону Мегрэ, что во втором завещании Феликс Наур оставил жене минимально допустимую законом сумму. Все остальное переходило детям, и он выражал пожелание, чтобы брат стал их опекуном.
— Уэни он не оставил ничего?
— Меня это поразило. Теперь-то я могу вам рассказать, что в первом завещании Наур выделил своему секретарю полмиллиона франков «в знак признательности за преданность и оказанные им услуги». А теперь имя Уэни даже не упоминается.
Может быть, Наур узнал, какие отношения были у Лины с Фуадом?
Судебный следователь заслушал показания управляющего и крупье игорного клуба на Сен-Мишель и тридцати шести его завсегдатаев.
Журналисты подстерегали свидетелей у выхода, что приводило некоторых из них в ярость.
Произошли и ошибки. Один студент заявил, что видел Уэни сидящим в углу игорного зала с одиннадцати часов вечера. Понадобилось два дня, чтобы установить, что этот молодой человек был в клубе не в пятницу, а спутал ее со средой.
Соседи, вернувшиеся домой около половины двенадцатого, утверждали, что не видели машины, стоявшей напротив бара.
Следователь Кайот был терпеливым и дотошным человеком. В течение трех месяцев он почти ежедневно вызывал к себе Мегрэ, чтобы поручить ему расследование новых обстоятельств.
В газетах политические новости отодвинули сообщения о деле Наура на третью, затем на пятую страницу, а потом упоминания о нем исчезли совсем.
Лина, Алваредо и Нелли не имели права покидать Париж до окончания следствия, и лишь только после его завершения им разрешили выехать в окрестности Дрё, где они укрылись от любопытных в небольшом домике.
Прокуратура утвердила обвинение, предъявленное Уэни, но суд присяжных был настолько загружен работой, что процесс был перенесен аж на будущий январь, затянувшись почти на год.
Удивительно, что во время традиционных, устраиваемых раз в месяц, совместных обедов, ни Мегрэ, ни Пардон ни разу не вспомнили историю с Наурами.
Наступил день, когда комиссар должен был давать показания перед судом. До этого судьи ничего не спрашивали об отношениях Лины с обвиняемым.
Мегрэ отвечал на вопросы председателя суда предельно объективно и коротко. Когда он увидел, что прокурор просит слова, то понял, что тайна молодой женщины вот-вот будет раскрыта.
— Господин председатель, позвольте мне задать вопрос свидетелю.
— Слово прокурору республики.
— Может ли свидетель сообщить: возникала ли у него мысль о том, что между обвиняемым и мадам Наур могли существовать интимные отношения?
Комиссар давал свидетельские показания под присягой и не имел права что-либо скрывать.
— Да, возникала.
— Обвиняемый категорически отверг это?
— Да.
— Однако не дал ли он понять, что такие отношения существовали?
— Да.
— Поверил ли свидетель в эти отношения?
— Да.
— Это не сыграло роли в аресте Уэни, по-новому освещая причины его поступка?
— Да.
Вопросов больше не последовало. Если до этого публика слушала молча, то теперь в зале послышался гул голосов, и председатель был вынужден постучать молотком…
— Прошу соблюдать тишину, иначе я немедленно прикажу очистить зал…
Мегрэ мог сесть рядом со следователем Кайотом, который даже занял для него место, но предпочел выйти из зала.
Проходя по пустынному коридору, где гулко звучали его шаги, комиссар машинально набивал трубку табаком. Через несколько минут, сидя за столиком бара Дворца правосудия, он ворчливо заказывал кружку пива.
Ему совсем не хотелось идти домой. Выпив вторую кружку пива почти залпом, Мегрэ медленно направился на набережную Орфевр.
В этом году снег почти не выпал, погода стояла теплая. Чувствовалось, что весна наступает раньше срока, и солнце было таким ясным, что казалось вот-вот лопнут почки на деревьях.
Проходя в свой кабинет, комиссар открыл дверь в инспекторскую.
— Люка!.. Жанвье!.. Лапуэнт!..
Можно было подумать, что все трое его ждали.
— Одевайтесь и пойдем со мной…
Инспектора шли за ним, не спрашивая, куда он их ведет. Через несколько минут они оказались в пивной «Дофин».
— Ну, как с этим делом Наура, господин Мегрэ? — прокричал ее хозяин.
Он тут же пожалел, что задал этот вопрос, увидев, как комиссар взглянул на него, пожав плечами. И тогда он поторопился добавить:
— Знаете, сегодня у меня сосиски…
Влюбленная пара больше не помышляла ехать в Боготу. Да и потом, разве после этого заседания суда отношения между Линой и Алваредо могли остаться прежними?
«Дело Наура» вновь вернулось на первые страницы газет. Вечерние выпуски преподносили его уже как историю о любовном четырехугольнике.
Вынес бы суд оправдательный приговор, если бы в основе речи прокурора не лежал новый мотив преступления?
Пистолет так и не нашли, а обвинение было построено на свидетельских показаниях заинтересованных лиц.
На другой день Уэни получил десять лет заключения. После приговора Лина и Алваредо сели в «альфа-ромео» и умчались в неизвестном направлении.
Больше Мегрэ о них никогда не слышал.
— Я потерпел неудачу, — признался он Пардону, у которого обедал в очередной вторник.
— Возможно, если бы я не позвонил вам в ту ночь…
— События все равно следовали бы своим чередом, разве что с небольшой задержкой…
И Мегрэ добавил, протягивая руку к бокалу бургундского:
— А ведь, в сущности, Уэни выиграл…
Алваредо он задал вопросов двадцать, а Лапуэнт тщательно записал все сказанное колумбийцем. Однако на один из них, самый главный, молодой человек отвечать не спешил.
— Подумайте хорошенько, господин Алваредо. Я расспрашиваю вас, по-видимому, в последний раз, поскольку дело переходит к судебному следователю. Где вы были тогда — в машине или в доме?
— В доме. Прежде чем войти в кабинет мужа, Лина открыла мне наружную дверь.
— Наур был еще жив?
— Да.
— Кто, кроме него, был в комнате?
— Фуад Уэни.
— Где вы стояли?
— Возле двери.
— Наур не попросил вас удалиться?
— Он сделал вид, что не замечает меня.
— Где стоял Уэни, когда раздались выстрелы?
— Приблизительно в метре от Лины, в центре комнаты.
— Насколько далеко от Наура?
— Метрах в трех.
— Кто выстрелил первым?
— Я думаю, Уэни, но не уверен в этом: оба выстрела прогремели почти одновременно.
Затем показания давала Анна Кехель, разговор с ней был недолгим.
Нелли Фелтхеис он задал всего несколько вопросов, что немало ее удивило.
— Сколько выстрелов вы слышали?
— Я не знаю.
— А не могло произойти так, что два выстрела слились в один?
— Думаю, да.
Лину он заставил повторить большую часть того, что она рассказала накануне, но старательно обходил все вопросы, касавшиеся ее интимных отношений с Уэни.
Снег уже не шел. На улице становилось теплее, на тротуарах была грязь. В коридорах уголовной полиции гуляли сквозняки, но в кабинетах стояла жара.
Во всем здании царило какое-то возбуждение, и даже инспектора, не занимавшиеся уголовными делами, чувствовали, что происходит что-то важное.
Журналисты, среди которых был и вездесущий Макий, шатались в коридорах, бросаясь навстречу комиссару каждый раз, когда он появлялся в дверях кабинета.
— Подождите немного, ребята. Я еще не закончил.
Одна утренняя газета, бог весть каким образом, узнала о поездке Лины в Амстердам и о том, что ее сопровождал какой-то таинственный человек, которого окрестили «господином Икс». Это означало, что дело приобрело характер сенсации, и это вовсе не нравилось Мегрэ.
Ему оставалось лишь допросить Уэни.
В конце коридора Мегрэ шумно вздохнул и сказал:
— Ну что, Лапуэнт, пойдем?
Он еще на что-то надеялся. Открыв дверь кабинета, комиссар увидел, что Уэни сидит, удобно устроившись в единственном кресле, вытянув перед собой ноги.
Как и накануне, секретарь далее не привстал, не сделал ни малейшей попытки поздороваться с вошедшими, на которых лишь поочередно взглянул с полной горькой иронии усмешкой.
С лицейских времен Мегрэ помнил абзац из учебника, где говорилось о «мерзкой улыбке» Вольтера, но потом, увидев бюст великого человека, он не согласился с подобным утверждением. С тех пор комиссар повидал много людей, улыбавшихся высокомерно, вызывающе, даже коварно. Но почему-то именно сейчас, впервые, он вспомнил слово «мерзкая», отметив улыбку на лице Уэни.
Комиссар опустился на стул. Белый деревянный стол был покрыт коричневой бумагой, на нем стояла пишущая машинка. Лапуэнт устроился рядом, положив перед собой блокнот
— Ваши имя и фамилия?
— Фуад Уэни, родился в Такла, Ливан
— Возраст?
— Пятьдесят один год.
Вынув из кармана удостоверение личности для иностранцев, он, не вставая с кресла, протянул его, и Лапуэнту пришлось подняться, чтобы взять документ
— Мой возраст установлен французской полицией, — подчеркнул он.
— Ваша профессия?
— Юридический советник. — Он произнес эти два слова почти с насмешкой. — Опять же по утверждению вашей полиции… Прочтите сами.
— Находились ли вы в пятницу, 14 января, в период с одиннадцати вечера до часа ночи в кабинете вашего хозяина господина Наура, в доме на авеню Парк-Монсури?
— Нет. Кстати, прошу отметить, что господин Наур не был моим хозяином, поскольку я не получал жалованья.
— В качестве кого же вы повсюду жили с ним все это время?
— В качестве друга.
— Разве вы не были его секретарем?
— Я помогал ему, когда он нуждался в моих советах…
— Где вы находились в пятницу после одиннадцати часов?
— В клубе на Сен-Мишель, членом которого я являюсь.
— Не можете ли вы назвать фамилии лиц, которые могли вас там видеть.
— Не могу сказать определенно.
— Как по-вашему, сколько человек было тогда в двух небольших залах клуба?
— Человек тридцать — сорок, люди приходили и уходили.
— Вы ни с кем не разговаривали?
— Нет. Я пришел туда не болтать, а записывать номера, которые выпали во время игры в рулетку.
— Где вы сидели?
— Позади игроков, в углу, возле двери.
— В котором часу вы пришли на бульвар Сен-Мишель?
— Около половины одиннадцатого.
— А когда ушли из клуба?
— Примерно в час ночи.
— Итак, вы утверждаете, что находились в течение двух с половиной часов в обществе почти тридцати человек и при этом никто вас не видел?
— Я не утверждал ничего подобного.
— Но вы не можете назвать ни одного имени.
— Я не поддерживаю отношений с игроками, это большей частью студенты.
— Уходя, вы прошли через бар, расположенный на первом этаже? Вы говорили там с кем-нибудь?
— С хозяином.
— Что вы ему сказали?
— Что за час четверка выпала восемь раз.
— На чем вы добирались домой?
— На той же машине, что и приехал.
— На «бентли» господина Наура?
— Да. Обычно ее водил я.
— Три свидетеля утверждают, что около полуночи вы находились в кабинете господина Наура.
— Все трое заинтересованы в этой лжи.
— Что вы делали, когда вернулись домой?
— Поднялся к себе в комнату и лег спать.
— И не открывали двери кабинета?
— Нет, не открывал.
— В течение двадцати лет, Уэни, вы жили за счет Феликса Наура, который обращался с вами, как с бедным родственником. Вы выполняли обязанности не только секретаря, но камердинера и шофера. Вас это не унижало?
— Я был благодарен Науру за доверие и выполнял его мелкие поручения исключительно по собственной воле.
Он продолжал вызывающе смотреть на Мегрэ и, казалось, внутренне ликовал. Уэни тщательно взвешивал каждое свое слово, прекрасно понимая, что их записывают и потом могут использовать против него. Но нельзя было запротоколировать выражение его лица, взгляд, все вызывающее поведение секретаря.
— Господин Наур женился, прожив вместе с вами почти пятнадцать лет. Вас не уязвило, что он стал уделять вам меньше внимания?
— Наши отношения не имели той формы, на которую вы намекаете, и у меня не было причин для ревности.
— Брак вашего хозяина был счастливым?
— Он не откровенничал со мной о своей супружеской жизни.
— Как по-вашему, была ли в последние два года мадам Наур довольна семейной жизнью?
— Никогда не интересовался этим.
На этот раз Мегрэ взглянул на него пристальнее, словно желая сказать что-то собеседнику, и Уэни это хорошо понял. Секретарь сбавил тон, хотя оставался циничным, что не вязалось со взвешенностью его ответов.
— Какие отношения были у вас с мадам Наур?
— Никаких.
Теперь, при официальном допросе, каждое слово которого, занесенное в протокол, могло повлиять на судьбу Уэни, все им сказанное приобретало огромное значение.
— Вы никогда не пытались соблазнить ее?
— Подобное не приходило мне в голову.
— Вам не приходилось оставаться с ней в комнате наедине?
— Если вы хотите сказать — в спальне, то нет.
— Подумайте.
— Ответ будет тот же.
— В вашей комнате найдено оружие калибра 7,65. Есть ли у вас другой пистолет, и где он в настоящее время находится?
— У оружейника с улицы Ренн, куда я часто ходил тренироваться в стрельбе.
— Когда вы были там в последний раз?
— В четверг.
— В четверг 13-го, то есть накануне убийства. Было ли вам известно, что мадам Наур намеревалась покинуть мужа на следующий день?
— Своими планами она со мной не делилась.
— Ее горничная знала об этом?
— Хороших отношений у меня с Нелли не было.
— Она отвергала ваши ухаживания?
— Скорее, все было наоборот.
— Ваши тренировки в стрельбе очень кстати, ведь это прекрасно объясняет, откуда на ваших пальцах появился порох. В пятницу в кабинете Наура, примерно около полуночи, находились по меньшей мере два человека. Они утверждают под присягой, что вы тоже там были.
— Кто эти двое?
— Первая — мадам Наур.
— И что она там делала?
— Пришла сказать мужу о решении уйти от него этой же ночью и потребовать согласия на развод.
— Она не говорила, дает ли ей муж развод? Она же не впервые этого требовала? Ведь мадам Наур знала, что он категорически против?
— До такой степени, чтобы стрелять в нее?
— А разве доказано, что он выстрелил умышленно? Кстати, не сказала ли также вам мадам Наур, почему ей так не терпелось быстрее добиться развода?
— Чтобы выйти замуж за Висенте Алваредо, который тоже был в комнате, когда прозвучали выстрелы.
— Один или несколько?
— Они прогремели почти одновременно, и Наур был убит первым же.
— Выходит, второй выстрел был сделан покойником?
— Смерть не всегда бывает мгновенной. Наур мог нажать на спуск непроизвольно, уже падая.
— Кто же сделал первый выстрел?
— Вы.
— Зачем?
— Может быть, чтобы защитить Лину, или просто из ненависти к вашему хозяину.
— А почему не Алваредо?
— Похоже, он ни разу в жизни не держал в руках пистолета, да у него его и не было. Впрочем, следствие покажет.
— Разве они не сбежали?
— Они отправились в Амстердам, как и хотели сделать это неделю назад, и возвратились в Париж, как только им посоветовала голландская полиция.
— Полиция действовала от вашего имени? И не обещала при этом, что их не будут трогать? И еще: разве на руках господина Алваредо не было перчаток?
— Да, были.
— Они найдены?
— Вчера вечером их обнаружили в Орли, но следов пороха на них не было.
— А мадам Наур, которая собиралась уходить, разве была не в перчатках?
— И на ее перчатках тоже нет следов пороха.
— А вы уверены, что это были те самые перчатки?
— Это подтверждает горничная.
— Вначале вы говорили о трех свидетелях. Полагаю, третьим является Нелли Фелтхеис, не так ли?
— Она ожидала окончания объяснения в коридоре второго этажа и услышала два выстрела.
— Она заявила полиции об этом уже в субботу?
— Вас это не касается.
— Можете ли вы, по крайне мере, сказать, где она провела воскресенье?
— В «Отель де Лувр» вместе с хозяйкой и ее подругой.
— Кроме вас, к ним кто-нибудь приходил? Думаю, вы беседовали с ними в отеле, так же, как допрашивали меня на авеню Парк-Монсури.
— Во второй половине дня к ним приходил господин Алваредо.
И тогда Уэни сухо заключил:
— С меня довольно. Отныне я буду говорить только в присутствии адвоката.
— И все же есть вопрос, который я вам задавал и считаю необходимым повторить: какие в действительности у вас были отношения с мадам Наур?
На губах Уэни появилась ледяная улыбка, глаза потемнели и блеснули, когда он процедил:
— Никаких.
— Спасибо. Лапуэнт, позови двух инспекторов.
Комиссар поднялся со стула, обошел стол кругом и остановился перед Уэни, продолжавшим сидеть в кресле. Глядя на него сверху вниз, Мегрэ с горечью произнес:
— Месть?
Тогда Фуад, видя, что они находятся в комнате одни и дверь заперта, тихо ответил:
— Возможно.
— Встаньте.
Он послушно поднялся с кресла.
— Протяните руки вперед.
Фуад подчинился, не переставая улыбаться.
— На основании ордера, выданного судебным следователем Кайотом, я вас арестую…
Затем, обращаясь к двум вошедшим инспекторам, приказал:
— Отведите его в камеру.
Случившееся все же стало «делом Наура». Целых восемь дней оно занимало первые страницы газет, а еженедельники, падкие на всякого рода сенсации, уделили ему по нескольку колонок. Журналисты рыскали по авеню Парк-Монсури, собирая сплетни, и домашняя работница мадам Воден хоть и ненадолго, но стала героиней дня.
Макий побывал в Амстердаме, затем в Каннах, где взял интервью у воспитательницы, сфотографировал ее и детей. Он расспросил управляющих игорными домами и крупье нескольких казино.
Все это время эксперты обшаривали дом Науров в надежде обнаружить хоть какую-нибудь улику. Они обыскали весь сад и даже сточные канавы вокруг, пытаясь найти пистолет, из которого был убит Наур.
В понедельник во второй половине дня состоялась встреча у нотариуса, на которой присутствовали Пьер Наур с отцом, а также Лина.
Мэтр Леруа-Бодье сообщил по телефону Мегрэ, что во втором завещании Феликс Наур оставил жене минимально допустимую законом сумму. Все остальное переходило детям, и он выражал пожелание, чтобы брат стал их опекуном.
— Уэни он не оставил ничего?
— Меня это поразило. Теперь-то я могу вам рассказать, что в первом завещании Наур выделил своему секретарю полмиллиона франков «в знак признательности за преданность и оказанные им услуги». А теперь имя Уэни даже не упоминается.
Может быть, Наур узнал, какие отношения были у Лины с Фуадом?
Судебный следователь заслушал показания управляющего и крупье игорного клуба на Сен-Мишель и тридцати шести его завсегдатаев.
Журналисты подстерегали свидетелей у выхода, что приводило некоторых из них в ярость.
Произошли и ошибки. Один студент заявил, что видел Уэни сидящим в углу игорного зала с одиннадцати часов вечера. Понадобилось два дня, чтобы установить, что этот молодой человек был в клубе не в пятницу, а спутал ее со средой.
Соседи, вернувшиеся домой около половины двенадцатого, утверждали, что не видели машины, стоявшей напротив бара.
Следователь Кайот был терпеливым и дотошным человеком. В течение трех месяцев он почти ежедневно вызывал к себе Мегрэ, чтобы поручить ему расследование новых обстоятельств.
В газетах политические новости отодвинули сообщения о деле Наура на третью, затем на пятую страницу, а потом упоминания о нем исчезли совсем.
Лина, Алваредо и Нелли не имели права покидать Париж до окончания следствия, и лишь только после его завершения им разрешили выехать в окрестности Дрё, где они укрылись от любопытных в небольшом домике.
Прокуратура утвердила обвинение, предъявленное Уэни, но суд присяжных был настолько загружен работой, что процесс был перенесен аж на будущий январь, затянувшись почти на год.
Удивительно, что во время традиционных, устраиваемых раз в месяц, совместных обедов, ни Мегрэ, ни Пардон ни разу не вспомнили историю с Наурами.
Наступил день, когда комиссар должен был давать показания перед судом. До этого судьи ничего не спрашивали об отношениях Лины с обвиняемым.
Мегрэ отвечал на вопросы председателя суда предельно объективно и коротко. Когда он увидел, что прокурор просит слова, то понял, что тайна молодой женщины вот-вот будет раскрыта.
— Господин председатель, позвольте мне задать вопрос свидетелю.
— Слово прокурору республики.
— Может ли свидетель сообщить: возникала ли у него мысль о том, что между обвиняемым и мадам Наур могли существовать интимные отношения?
Комиссар давал свидетельские показания под присягой и не имел права что-либо скрывать.
— Да, возникала.
— Обвиняемый категорически отверг это?
— Да.
— Однако не дал ли он понять, что такие отношения существовали?
— Да.
— Поверил ли свидетель в эти отношения?
— Да.
— Это не сыграло роли в аресте Уэни, по-новому освещая причины его поступка?
— Да.
Вопросов больше не последовало. Если до этого публика слушала молча, то теперь в зале послышался гул голосов, и председатель был вынужден постучать молотком…
— Прошу соблюдать тишину, иначе я немедленно прикажу очистить зал…
Мегрэ мог сесть рядом со следователем Кайотом, который даже занял для него место, но предпочел выйти из зала.
Проходя по пустынному коридору, где гулко звучали его шаги, комиссар машинально набивал трубку табаком. Через несколько минут, сидя за столиком бара Дворца правосудия, он ворчливо заказывал кружку пива.
Ему совсем не хотелось идти домой. Выпив вторую кружку пива почти залпом, Мегрэ медленно направился на набережную Орфевр.
В этом году снег почти не выпал, погода стояла теплая. Чувствовалось, что весна наступает раньше срока, и солнце было таким ясным, что казалось вот-вот лопнут почки на деревьях.
Проходя в свой кабинет, комиссар открыл дверь в инспекторскую.
— Люка!.. Жанвье!.. Лапуэнт!..
Можно было подумать, что все трое его ждали.
— Одевайтесь и пойдем со мной…
Инспектора шли за ним, не спрашивая, куда он их ведет. Через несколько минут они оказались в пивной «Дофин».
— Ну, как с этим делом Наура, господин Мегрэ? — прокричал ее хозяин.
Он тут же пожалел, что задал этот вопрос, увидев, как комиссар взглянул на него, пожав плечами. И тогда он поторопился добавить:
— Знаете, сегодня у меня сосиски…
Влюбленная пара больше не помышляла ехать в Боготу. Да и потом, разве после этого заседания суда отношения между Линой и Алваредо могли остаться прежними?
«Дело Наура» вновь вернулось на первые страницы газет. Вечерние выпуски преподносили его уже как историю о любовном четырехугольнике.
Вынес бы суд оправдательный приговор, если бы в основе речи прокурора не лежал новый мотив преступления?
Пистолет так и не нашли, а обвинение было построено на свидетельских показаниях заинтересованных лиц.
На другой день Уэни получил десять лет заключения. После приговора Лина и Алваредо сели в «альфа-ромео» и умчались в неизвестном направлении.
Больше Мегрэ о них никогда не слышал.
— Я потерпел неудачу, — признался он Пардону, у которого обедал в очередной вторник.
— Возможно, если бы я не позвонил вам в ту ночь…
— События все равно следовали бы своим чередом, разве что с небольшой задержкой…
И Мегрэ добавил, протягивая руку к бокалу бургундского:
— А ведь, в сущности, Уэни выиграл…