Сименон Жорж. Мегрэ и привидение

   — Что же, попытаюсь внести в этот вопрос полную ясность, чтобы больше к нему не возвращаться, — сказал Йонкер. — Часть моего собрания досталась мне в наследство от отца, который был не только финансистом, но и большим меценатом. Именно он открыл и вывел в люди некоторых художников, чьи произведения ныне скупают крупнейшие музеи.
   Несмотря на значительные доходы, я, конечно, не в состоянии купить все интересующие меня картины.
   Как всякий коллекционер, я начал с картин второразрядных, вернее, с малоизвестных произведений великих мастеров.
   С течением времени ценность этих полотен возрастала, а я сам все глубже проникал в таинства живопись. Таким образом, у меня появилась возможность, продавая некоторые из своих картин, приобретать взамен более известные и ценные.
   — Простите, я вас перебью. Вы занимались этим до последнего времени?
   — Я буду заниматься этим до конца своих дней…
   — Картины, предназначенные для продажи, «вы отправляли на большие аукционы в Отель Друо или сбывали их через коммерсантов?
   — Иногда я отправлял одну-две картины на публичные распродажи, но лишь изредка. С молотка картины продают лишь случайные наследники. Крупные коллекционеры, как правило, сбывают свои полотна другим путем.
   — Каким же?
   — Они следят за спросом и знают, например, когда какой-либо музей в Соединенных Штатах или, скажем, в Латинской Америке ищет Ренуара или «голубого» Пикассо. И если коллекционер хочет продать такую картину, он непосредственно связывается с этим музеем.
   — Следовательно, ваши соседи могли видеть, как увозят проданные вами картины?
   — Да, впрочем, это могли быть полотна жены, которые она дарила друзьям.
   — Могли бы вы, господин Йонкер, назвать мне имена некоторых ваших покупателей? Ну, скажем, за последний год?..
   — Нет, не могу.
   Голос голландца прозвучал холодно и решительно.
   — В таком случае я вправе думать, что речь идет о контрабанде?
   — Ну зачем же такие сильные слова? Но вообще говоря, дело это, конечно, деликатное. Большинство стран объявляют ценные полотна национальным достоянием и ограничивают их вывоз со своей территории. Теперь вы понимаете, почему я не могу назвать вам имена своих покупателей. У меня покупают картину, я передаю ее новому хозяину, он расплачивается со мной, и ее дальнейшая судьба меня больше не волнует. Где она оказывается в итоге — я не знаю.
   — Так уж и не знаете? — перебил Мегрэ.
   — И не хочу знать! Это уже не мое дело. Точно так же меня не волнует, в чьих руках побывала картина, которую я покупаю…
   Мегрэ встал. Ему казалось, что прошла целая вечность с того момента, как он вошел в этот дом.
   — Простите, мадам, что я прервал ваши обычные занятия и исковеркал вам весь день…
   Мирелла промолчала, но в ее красноречивом взгляде он прочел немой вопрос:
   «Ведь это еще не все, не так ли? Я-то, слава богу, знаю полицию! Вы теперь не выпустите нас из рук! Какую же западню вы готовите?»
   Она повернулась к мужу, хотела было что-то сказать, но так и не сказала.
   И, прощаясь с Мегрэ, пробормотала лишь обычное:
   — Рада была с вами познакомиться…
   Йонкер встал и, затушив сигару в пепельнице, сказал с легким поклоном — Прошу извинить меня за непозволительную вспыльчивость. Мне ни на минуту не следовало забывать об обязанностях хозяина дома…
   Он не стал вызывать камердинера и сам проводил Мегрэ до двери.
   Прежде чем сесть в такси на углу улицы Колен-кур, Мегрэ не удержался и зашел в знакомое бистро, где побывал еще утром. Он заказал две кружки пива и выпил их, смакуя каждый глоток.

Глава 5
Босой пьяница

   В бистро на окраинах запоминают клиентов чуть ли не с первого раза, во всяком случае, хозяин в рубашке с засученными рукавами, казалось, удивился тому, что посетитель, утром заказавший грог, к вечеру перешел на пиво. А когда Мегрэ попросил жетон для телефона, он не выдержал:
   — Только один? Утром вы три просили!
   В кабине стоял густой запах яблочного спирта; кальвадосом пахло даже от телефонного диска; как видно, клиент, звонивший отсюда недавно, успел до этого изрядно накачаться.
   — Алло, кто у телефона?
   — Инспектор Неве.
   — Люка там?
   — Сейчас позову… Минуточку… Он разговаривает по другому аппарату…
   — Извините, шеф, что заставил вас ждать, — раздался в трубке голос Люка.
   — Ничего! Слушай, Люка, за домом некоего Норриса Йонкера, что на авеню Жюно, нужно установить слежку и как можно быстрее. Это напротив дома, откуда выходил Лоньон, когда на него напали. Нет, одним не обойтись, пошли двух, и с машиной!
   — Трудновато будет! Машины все в разгоне.
   — Хоть из-под земли добудь! Следить нужно не только за Йонкерами, если они куда поедут, но и за всеми, кто к ним приходит. Не теряй времени!
   Такси медленно пробиралось в потоке машин, то и дело останавливаясь перед светофорами.
   Еще в машине Мегрэ почувствовал вдруг какую-то неясную тревогу. С чего бы это? Казалось, сегодня он мог быть вполне доволен собой. Как ни старался Йонкер сбить его с толку — ничего не вышло. Не помогли голландцу ни надменный тон, ни окружавшая его роскошь, ни красавица жена.
   Так-то оно так! Но откуда же это чувство досады и смутного беспокойства?
   У Йонкера большую часть времени Мегрэ провел в его кабинете; обошел с хозяином дом сверху донизу; кульминацией всего визита, несомненно, был разговор в ателье на третьем этаже. И все-таки не это главное! А что же?
   Комната с рисунками на стенах и с незастланной железной кроватью! Вот что!
   …Фривольный портрет Миреллы Йонкер, нарисованный на стене, казалось бы, кое-как, несколькими небрежными взмахами кисти, был настолько выразителен и полон жизни, что Мегрэ, как ни старался, уже не мог себе ее иначе представить.
   Но кто же осмелился изобразить хозяйку дома в таком виде? Женщина? Вряд ли! Безумец? Пожалуй. Рисунки шизофреников, которые доводилось видеть комиссару, нередко отличались такой же выразительностью и силой воображения.
   В той комнате кто-то жил и совсем недавно — это факт! Иначе полы не стали бы мыть за несколько часов до его прихода, а стены давно бы побелили!
   Мегрэ неторопливо поднялся по широкой лестнице Дворца правосудия. Как часто бывало, он не прошел к себе в кабинет, а заглянул сначала в комнату инспекторов. На столах горели лампы, ребята корпели над бумагами — ни дать ни взять ученики вечерней школы. Он не подошел ни к кому, никого не окликнул, но сразу почувствовал себя в привычной деловой обстановке. И в комнате никто не поднял голо
   — Жанвье здесь?
   — Иду, шеф.
   Мегрэ некоторое время молча раскладывал на столе свои прокуренные трубки, потом бросил:
   — Ну давай рассказывай. Сначала о Лоньоне…
   — Я звонил в Биша минут десять назад… Старшая медсестра уже рычит на меня… «Пока никаких изменений, — говорит, — и до завтрашнего утра не трудитесь звонить…» Его еще не вывели из комы — он, правда, открывает иногда глаза, но не понимает, где он и что с ним…
   — Экс-жениха Маринетты ты разыскал?
   — А как же! Застал его на работе. Он пришел в ужас, узнав, что я из полиции. «А вдруг, — говорит, — отцу доложат?» Отец, кажется, человек серьезный, перед ним все там на задних лапках ходят… Этот Жан-Клод молодой хлыщ, папенькин сынок, рыхлый и трусоватый… «Лучше, — говорит, выйдем на улицу», а перед секретаршей разыграл комедию, выдавая меня за клиента…
   Парень страшно боится отца и еще больше — всего, что может осложнить ему жизнь. Он с ходу стал исповедаться мне в своих грехах… Я сказал ему, что Маринетта неожиданно исчезла из дому, а нам совершенно необходимы ее показания…
   «Помогите ее разыскать, — говорю, — ведь вы у ней в женихах ходили больше года, помолвлены были с ней».
   «Ну, какой я жених! Вы преувеличиваете!»
   «Скорей наоборот, если учесть, что вы два-три раза в неделю у нее ночевали».
   Тут он совсем расстроился.
   «Ах, так вы и об этом знаете, — говорит, — но если она ждет ребенка, то я тут ни при чем. Мы разошлись более девяти месяцев тому назад…»
   Чувствуете, шеф, что это за фрукт! Спросил я его, как и где они проводили выходные дни:
   «Были ли у вас свои любимые места?»
   Он мямлит что-то.
   «Машина у вас своя?» — спрашиваю.
   «Конечно».
   «Так куда же вы уезжали по субботам: к морю или за город?»
   «За город, — отвечает, — в окрестности. В разные места. Останавливались в сельских гостиницах, поближе к воде. Маринетта увлекалась плаванием и греблей… Она не любила дорогих отелей и модных курортов, не терпела светского блеска, было в ней что-то плебейское, знаете ли!»
   Под конец я выудил из него с полдюжины адресов тех загородных гостиниц, где они чаще всего бывали. Это «Оберж дю Клу» в Курселе, «Шэ Мелани» в Сен-Фаржо, между Мелуном и Корбсом, и «Феликс и Фелисия» в Помпонне, на берегу Марны, недалеко от Лани…
   По словам Жан-Клода, она особенно любила это местечко, хотя там и гостиницы-то нет, а лишь захудалый деревенский трактир, где сдают при случае две комнатушки без водопровода…
   — Ты сам съездил, проверил все это? — спросил Мегрэ.
   — Нет, решил остаться здесь, чтобы все новые сведения шли ко мне. Хотел было обзвонить тамошние полицейские участки, но побоялся, что по телефону не сумею им толком объяснить что к чему и они только спугнут нашу девицу.
   — И что же ты надумал?
   — Направил людей по каждому адресу — Лурти, Жамина, Лагрюма…
   — И всех — на машинах?
   — Да, — Жанвье сразу сник.
   — Вот почему Люка сказал мне, что машины в разгоне.
   — Виноват, шеф.
   — Нет, нет, решение правильное. Сведения уже поступили?
   — Только из трактира «Оберж дю Клу». Там ничего… Остальные, по моим расчетам, должны вот-вот позвонить…
   Мегрэ долго раскуривал трубку, словно забыв об инспекторе.
   — Я вам больше не нужен?
   — Пока нет. Но никуда не уезжай, не предупредив меня. Скажи Люка, чтобы тоже не отлучался…
   Комиссар чувствовал, что надо спешить. С тех пор как он вышел из дома голландца, где провел несколько часов, ощущение неясной тревоги не покидало его. Он был уже совершенно уверен, что над кем-то из людей, причастных к этому делу, нависла смертельная угроза. Но над кем?
   Йонкер сделал все, чтобы замести следы. Мегрэ подумал, что в доме голландца можно было принять на веру лишь полотна великих мастеров, все остальное — сплошная ложь.
   — Соедините меня с бюро регистрации иностранцев…
   Не прошло и десяти минут, как ему сообщили, что девичья фамилия мадам Йонкер — Майян и по паспорту зовут ее не Миреллой, а Марселиной.
   — Соедините меня, пожалуйста, с уголовной полицией Ниццы… Если можно сразу с комиссаром Бастиани…
   Не в силах больше ждать, Мегрэ решил действовать наудачу, во всех возможных направлениях.
   — Это вы, Бастиани? Как дела, старина? Какая там у вас погода? Здесь три дня шел дождь, только сегодня после полудня немного распогодилось…
   Послушайте, нужно, чтобы ваши люди порылись немного в архивах… Если не найдете у себя, покопайтесь в суде… Речь идет о некоей Марселине Майян.
   Родилась она в Ницце, вероятнее всего, где-то в старых кварталах, неподалеку от церкви святого Репарата…
   Теперь ей тридцать четыре года. Ее первый муж — англичанин по фамилии Мьюир — владелец завода шарикоподшипников в Манчестере. С ним она некоторое время жила в Лондоне, потом разошлась и там же в Лондоне вышла замуж во второй раз за богатого голландца Норриса Йонкера. Сейчас проживает в Париже.
   Да… Я буду у себя в кабинете… Видимо, всю ночь… Так что звоните…
   Минут пять он, казалось, дремал за столом, потом его рука снова потянулась к телефонной трубке.
   — Дайте мне Лондон вне всякой очереди! Вызовите Скотланд-Ярд… Попрошу соединить с инспектором Пайком… простите, бога ради, со старшим инспектором Пайком.
   Со Скотланд-Ярдом его соединили через три минуты, но пока там разыскивали Пайка, прошло добрых десять. Еще несколько минут Мегрэ на ломаном английском языке поздравлял коллегу с повышением, а тот — на ломаном французском сердечно благодарил.
   — Майян… Говорю по буквам: Морис, Андре… Майян… Мьюир… — Мегрэ передал по буквам и эту фамилию.
   — О, это имя мне знакомо, — отозвался мистер Пайк. — Сэр Герберт Мьюир из Манчестера? Да. Три года назад ее величество пожаловала ему титул сэра.
   — Второй ее муж — Норрис Йонкер… — и Мегрэ снова передал по буквам, не забыв добавить о том, что голландец, дослужился в английской армии до полковника.
   — Возможно, что между двумя замужествами она жила и с другими. Ведь после развода некоторое время она оставалась в Лондоне и вряд ли была там одинока…
   Мегрэ не преминул и здесь подчеркнуть, что речь идет о покушении на инспектора полиции, на что мистер Пайк торжественно заявил:
   — У нас виновного повесили бы, будь то мужчина или женщина. Покушение на полицейского карается у нас смертной казнью^[2].
   Как и Бастиани, Пайк обещал позвонить. Мегрэ заглянул к инспекторам — в огромной комнате осталось всего четыре человека. Жанвье поднялся ему навстречу.
   — Шеф, звонили из трактира «Шэ Мелани», что у Сен-Фаржо. Ее там нет. И в «Смелом петушке», как я и предполагал, ее нет. В «Танцующей сороке» тоже.
   Остается одна Марна.
   Мегрэ уже собирался идти в свой кабинет, как в комнату влетел запыхавшийся Шинкье.
   — Комиссар здесь? — спросил он и в тот же момент увидел его. — Есть новости, шеф! Я не стал звонить вам, решил сам подскочить…
   — Пройдемте ко мне, — сказал Мегрэ.
   — В приемной ждет свидетель. Я прихватил его на всякий случай — может быть, поговорите с ним.
   — Сначала садитесь и расскажите, в чем дело…
   — На авеню Жюно в самом конце улицы стоит большой жилой дом. Мы заходили туда еще до обеда, опросили консьержку и нескольких квартирантов, которые оказались у себя. В основном это были женщины — мужчины уже ушли на работу.
   Около часа назад один из наших снова зашел в этот дом и как раз говорил с консьержкой, когда некий Ланжерон пришел к ней за почтой. Он торговый агент — ходит по квартирам и предлагает пылесосы. Его-то я и привез с собой. Такой замухрышка безобидный. Из тех коммивояжеров, которых обычно выставляют за дверь, не успевают они рот открыть…
   Вот что служилось вчера. С шести до восьми вечера это время люди обычно уже дома — Ланжерон бегал по квартирам и продал два пылесоса. На радостях он выпил аперитив в пивной на площади Клиши, а потом зашел в маленький ресторанчик на углу улицы Коленкур…
   Было без малого десять, когда он поднимался по авеню Жюно, держа в руке пылесос-образец. Около дома голландца стояла роскошная английская машина желтый «ягуар». Ланжерону бросилась в глаза наклейка с красными буквами «ТТ» рядом с номером.
   Ланжерон был в нескольких шагах от дома, когда двери особняка открылись…
   — А он уверен, что открылась дверь имени в доме Йонкера?
   — На авеню Жюно он знает каждый дом как свои пять пальцев. Еще бы, он всем там пытался всучить свои пылесосы… Но слушайте дальше. Двое мужчин вывели оттуда третьего, поддерживая его под руку. Тот был, что называется, в доску пьян и, как видно, уже не мог стоять на ногах…
   Заметив Ланжерона, эти двое, чуть ли не на руках тащившие третьего к машине, попятились было назад, к двери, но потом один из них стал понукать пьяного: «Давай, давай! Пошевеливайся, скотина! Стыдно так напиваться!»
   — Дотащили они его до машины?
   — Постойте, это еще не все. Во-первых, этот мой продавец пылесосов утверждает, что у говорившего был сильный английский акцент. И потом на пьяном не было ни носков, ни ботинок, его босые ноги волочились по земле. Те двое усадили его на заднее сиденье, один сел рядом с ним, другой — за руль, и машина рывком тронулась с места. Ну что, позвать вам Ланжерона?
   Мегрэ покачал головой: теперь он был уже совершенно уверен, что нельзя терять ни минуты.
   — Нет, лучше опросите его еще раз и запишите показания. Постарайтесь ничего не упустить, любая мелочь может сыграть решающую роль!
   — А что мне делать потом?
   — Конечно, зайдете ко мне.
   Комиссар снял трубку и быстро набрал номер.
   — Отдел регистрации автомашин. Побыстрей, пожалуйста!
   Желтый «ягуар»! Англичане редко красят свои машины в яркие цвета. Буквы «ТТ» рядом с номером означали, что машина принадлежит иностранцу, приехавшему в страну ненадолго и поэтому освобожденному от уплаты таможней пошлины.
   — Кто там у вас занимается машинами иностранцев? Рорив? Нет его? Все уже ушли? Как это все, а ты? Ничего не поделаешь, дорогой, придется тебя потревожить. Сходи-ка в кабинет Рорива и поройся у него в бумагах, может, найдешь, что мне нужно. А еще лучше позвони ему и попроси сейчас же прийти на работу. Что? Он обедает? Ничего, потом пообедает! Теперь слушай дальше: я ищу «ягуар», желтый «ягуар» — понял? Машину еще вчера видели в Париже, она у вас зарегистрирована, судя по значку «ТТ» рядом с номером. Нет! Номера я не знаю. Ты, брат, слишком много хочешь! Но думаю, что в Париже не на каждом углу увидишь желтый «ягуар».
   В общем узнавай, где и как хочешь, и позвони мне потом на Кэ-дез-Орфевр.
   Мне нужно имя владельца, его адрес, дата въезда во Францию. Ну пока!
   Извинись за меня перед Роривом, если придется его побеспокоить. Скажи, что я в долгу не останусь и что мы ищем убийцу, стрелявшего в Лоньона. Да, в того самого из восемнадцатого района.
   Он приоткрыл дверь и позвал Жанвье.
   — Ничего нового с Марны?
   — Пока нет. Как бы у Лагрюма не случилось чего с машиной.
   — Который час?
   — Семь.
   — Пить хочется. Будь другом, скажи, чтобы принесли пива, а заодно и бутербродов.
   — Много?
   — Возьми побольше. До утра проголодаемся. Едва он положил трубку, как раздался звонок. Мегрэ чуть не опрокинул телефон.
   — Алло! Да. Это вы, Бастиани? Оказалось проще, чем вы думали? Просто повезло? Ну выкладывайте.
   Он сел за стол, придвинул к себе блокнот и схватил карандаш.
   — Так как его зовут? Стэнли Хобсон? Что? Долгая история? А вы покороче, но смотрите ничего не упустите. Да нет же, нет, старина. Просто перенервничал сегодня, боюсь опоздать. Вот, вот! Один босой пьянчуга не дает мне покоя. Ну, слушаю…
   Вот что рассказал Бастиани.
   Это было шестнадцать лет назад. В Ницце, в одном из дорогих отелей на Английском бульваре, был арестован некто Стэнли Хобсон. В Скотланд-Ярде он значился как «специалист» по драгоценностям. Незадолго до этого в Антибе и Каннах было зарегистрировано несколько случаев хищения драгоценностей на частных виллах, а также в одном из номеров отеля, где остановился Хобсон.
   С ним была задержана девчонка, его любовница, продавщица цветов — из местных. Почти ребенок — ей не было и восемнадцати.
   Допрос продолжался три дня. Обыскали их номер, в отеле, квартиру, где девица жила с матерью. Ничего!
   За отсутствием улик парочку освободили. Два дня спустя они уехали в Италию.
   С тех пор в Ницце ничего не было слышно ни о Хобсоне, ни о Марселине Майян — это, конечно, была она.
   — А что стало с ее матерью, жива она еще?
   — Да, вот уже который год она снимает комфортабельную квартиру на улице Сен-Совер, живет на пенсию. Я послая к ней одного из наших ребят, но он еще не вернулся. Без сомнения, дочь подбрасывает ей деньжат.
   — Благодарю, Бастиани. До свиданья, надеюсь, до скорого.
   Как любил говорить Мегрэ — машина закрутилась. В такие дни он жалел, что учреждения не работали круглые сутки.
   — Люка, зайди на минутку! Займешься пансионами и меблирашками. Улов, я думаю, будет. Запиши имя. Стэнли Хобсон. Судя по тому, что сказал Бастиани, ему сейчас лет сорок пять — сорок восемь. Какой он из себя, не знаю, но лет пятнадцать тому назад Скотланд-Ярд разослал его приметы по всему миру. У них он проходит как «специалист» международного класса.
   Если нужно будет, зайди в архивное управление, пусть пороются, может, найдут чего…
   Когда Люка ушел, Мегрэ бросил укоризненный взгляд на молчавший телефон. В дверь постучали.
   Рассыльный из кафе «Дофин» приволок поднос, уставленный пивом и бутербродами. Не успел он выйти, как зазвонил телефон.
   — Молодчина! Браво! Эд? Так вот просто, Эд? Ах, американец? Тогда понятно. Они даже своих президентов этак кличут. Эд Голлан… Через два «л»?
   Адрес его разузнал?
   Мегрэ помрачнел. Владельцем желтого «ягуара» оказался американец.
   — Ты уверен, что в Париже нет другой такой машины? Ну ладно. Спасибо, старина! Посмотрим, что это даст. Только и не хватало американца, да еще из отеля «Риц»!
   Он снова прошел в комнату инспекторов.
   — Двух человек с машиной живо! Есть машины во дворе?
   — Только что вернулись две.
   Через минуту он опять набирал номер.
   — Отель «Риц»? Пожалуйста, мадемуазель, соедините меня с портье. Это вы, Пьер? Говорит Мегрэ. Да, комиссар Мегрэ. Слушайте внимательно и не называйте моей фамилии — в вестибюле, наверное, полно народу. У вас живет сейчас некий Эд Голлан?
   — Одну минуту. Я перейду в закрытую кабину.
   Спустя несколько минут голос Пьера вновь послышался в трубке.
   — Да, есть у нас такой. Наш старый клиент. Американец, из Сан-Франциско, много путешествует и три-четыре раза в год наезжает в Париж. У нас останавливается обычно недели на три.
   — Сколько ему лет?
   — Тридцать восемь. По виду скорее интеллигент, чем бизнесмен, а по паспорту — искусствовед. Говорят — эксперт с мировым именем. К нему несколько раз приходил сам директор Лувра. Бывают у него и известные торговцы картинами.
   — Он сейчас у себя?
   — Сколько на ваших? Половина восьмого? Скорее всего он в баре.
   — Проверьте, пожалуйста, только незаметно.
   Последовала довольно долгая пауза, потом Мегрэ услышал:
   — Да, он там.
   — Один?
   — С какой-то красоткой.
   — Тоже ваша клиентка?
   — Как вам сказать… Вроде того… Я ее уже не первый раз вижу с ним в баре, потом они наверняка поедут ужинать в город.
   — Дайте мне знать, когда они соберутся уходить.
   — Только задержать их я не смогу.
   — Позвоните мне — этого достаточно. Благодарю вас, Пьер.
   Мегрэ вызвал Люка.
   — Слушай меня хорошенько. Дело тебе предстоит важное и щекотливое. Возьми кого-нибудь из ребят и поезжай в «Риц». Спросишь там от моего имени у портье, где сейчас Эд Голлан: в баре или ушел. Если еще в баре — я, признаться, на это рассчитываю, — оставишь своего напарника в вестибюле, а сам незаметно подойдешь к Голлану — он там с женщиной. Не вздумай показывать свой значок и вообще не шуми, что ты из полиции. Скажи ему, что речь идет о его машине и что нужно, мол, кое-что уточнить. Одним словом, постарайся всеми правдами и неправдами заполучить его сюда.
   — А что делать с женщиной? Ее тоже привезти?
   — Нет, не надо. Впрочем, если это высокая красавица брюнетка по имени Мирелла, то захвати и ее. Люка метнул завистливый взгляд на пенящиеся кружки пива и молча вышел.
   Дверь распахнулась, словно от порыва ветра, и появился Жанвье, возбужденный и сияющий.
   — Порядок, шеф! Ее нашли! — завопил Жанвье.
   — Маринетту?
   — Да. Лагрюм звонил, сейчас он ее привезет. Ничего с его машиной не случилось — оказалось, что в сумерках этот трактир — «Феликс и Фелисия» — не так-то просто разыскать. Это за Помпонном, на проселочной дороге, которая теряется в поле.
   — Сообщила она что-нибудь?
   — Клянется, что не знает, в чем дело. Услышав выстрелы, она сразу же подумала о Лоньоне и испугалась, что и до нее доберутся.
   — Почему?
   — Не объясняет. Но Лагрюм говорит, что готова ехать к нам без всяких ломаный и попросила только показать ей полицейский значок.
   «Самое большее через час она будет на Кэ-дез-Орфевр, — подумал Мегрэ. Если в „Рице“ все пройдет гладко, то к этому времени здесь будет и Эд Голлан. Конечно, поднимет шум, крик, будет угрожать звонком в посольство. Сегодня это будет уже второе посольство, просто с ума сойдешь!»
   — Алло! Да. Он самый, дорогой мистер Пайк!
   Старший инспектор Скотланд-Ярда неторопливо и обстоятельно поведал обо всем, что разузнал.
   Скорее всего он вслух зачитывал лежавшую перед ним справку, дважды повторяя особо интересные детали.
   Ему и впрямь было что сообщить. Так, например, что Герберт Мьюир, первый муж Миреллы, не прожив и двух лет с молодой женой, возбудил дело о разводе.
   Суд удовлетворил иск, «признав доказанным факт незаконного сожительства ответчицы миссис Мьюир с соответчиком по делу мистером Стэнли Хобсоном».
   Мало того, что их накрыли на окраине Манчестера, в квартале с весьма сомнительной репутацией, где Хобсон снимал квартиру, удалось также установить, что они постоянно встречались там почти два года, чуть не со дня свадьбы Миреллы.
   — Напасть на следы Стэнли в Лондоне мне пока не удалось, — продолжал мистер Пайк. — Надеюсь, что смогу завтра предоставить вам последние сведения о нем.
   Я уже подослал двух человек в Сохо^[3] — тамошние полицейские участки всегда в курсе всех новостей уголовного мира.
   Да, чуть не забыл. Учтите, что кличка Хобсона — Лысый Стэн, только так его и называют среди «своих». Ему и двадцати пяти не было, когда он потерял все волосы; после какой-то тяжелой болезни у него вылезли даже брови и ресницы.
   Мегрэ стало жарко. Приоткрыв окно, он взял было с подноса одну из кружек, но в этот момент в коридоре послышался чей-то громкий голос. Комиссар не разобрал слов, но сразу же уловил характерный американский акцент во французской речи.