Сименон Жорж. Порт туманов

   Роль Большого Луи была проще: он взял верх, у него не было ни единой царапины. Еще недавно его трудноописуемая улыбка выражала почти детскую радость. А теперь он чувствовал себя неловко, не знал, что делать, куда встать, на что смотреть.
   Мегрэ задавался вопросом: «Если предположить, что один из них — главный в этом деле, то который?» — и не знал, что ответить. Временами казалось — Гранмэзон, временами — Луи.
   — Алло! Полиция Кана? Комиссар Мегрэ просит передать вам, что он будет находиться всю ночь в доме мэра… Да… Звоните по номеру один… Алло! Какие новости? Уже в Лизьё?.. Спасибо. Да.
   Обращаясь к шефу, Люка сказал:
   — Машина только что проехала через Лизьё. Они будут здесь через сорок пять минут.
   — Если я не ошибаюсь, вы сказали… — начал мэр.
   — Что я останусь тут всю ночь? Да! С вашего позволения, разумеется… Уже два раза вы мне начинали говорить о вашем собственном расследовании. Я думаю, лучше всего будет, если вы позволите, объединить результаты, которые мы получили таким образом.
   Мегрэ не иронизировал. Он был зол. Зол на невероятную ситуацию, в которую попал. Зол, потому что ничего не понимал.
   — Объясните мне, пожалуйста, Луи, почему, когда мы вошли, вы… хм… наносили удары господину мэру?
   Но Большой Луи не отвечал, глядя на мэра и как бы предлагая: «Вам говорить!»
   Господин Гранмэзон произнес сухо:
   — Это мое личное дело.
   — Конечно! Каждый имеет право быть избитым, если ему это нравится, — проворчал вконец рассерженный Мегрэ. — Люка, попросите гостиницу «Лютеция».
   Удар достиг цели. Господин Гранмэзон открыл рот, желая что-то сказать. Его рука сжаяа мраморную доску камина.
   Люка говорил по телефону:
   — Подождать три минуты?.. Спасибо… Да… Мегрэ громко произнес:
   — Вы не находите, что расследование принимает престранный оборот? Кстати, господин Гранмэзон, вы могли бы мне оказать услугу. Вы — судовладелец и, должно быть, знакомы с людьми из разных стран. Не слышали ли вы о некоем… подождите, как его… некоем Мартино… или Мотино из Бергена или Тронхейма. Словом, какой-то норвежец…
   Молчание. Лицо Большого Луи стало суровым. Он машинально налил себе вина в один из опрокинутых на столе стаканов.
   — Жаль, что вы с ним незнакомы. Он сейчас приедет.
   Все! Можно было больше ни о чем не спрашивать: никто не ответит ни слова! Никто и не вздрогнет. Об этом говорила поза мэра. Господин Гранмэзон переменил тактику. Продолжая стоять, прислонившись к камину, он смотрел в пол с самым безразличным видом. Странное лицо! Размытые черты, с подтеками и синяками, кровь на подбородке. Смесь решительности и не то паники, не то страдания.
   Тем временем Большой Луи уселся верхом на стуле. Зевнув несколько раз, он задремал.
   Зазвонил телефон. Мегрэ быстро снял трубку.
   — Алло! Гостиница «Лютеция»? Алло! Не вешайте трубку… Соедините меня с госпожой Гранмэзон. Да… Она должна была приехать сегодня после обеда или вечером… Да, я жду.
   — Я надеюсь, — тусклым голосом начал мэр, — вы не собираетесь впутывать мою жену в ваши по меньшей мере странные действия?
   Ни слова в ответ. Мегрэ ждал, прижав к уху трубку и уставившись на скатерть перед собой.
   — Алло! Да… Как вы говорите? Она уже уехала в обратном направлении?.. Минуточку, давайте по порядку. В котором часу приехала госпожа Гранмэзон? В семь часов… Очень хорошо. На своей машине с шофером… Вы говорите, она поужинала в гостинице и потом ее позвали к телефону… Она уехала сразу же после звонка?.. Спасибо. Нет, этого достаточно.
   Никто не шевелился. Господин Гранмэзон казался более спокойным. Мегрэ повесил трубку и снова снял ее:
   — Алло! Почтовое отделение Кана? С вами говорят из полиции. Скажите, абонент, от которого я вам звоню, заказывал переговоры с Парижем, еще до моего звонка? Да? С четверть часа тому назад? Просил соединить с гостиницей «Лютеция», да? Благодарю вас…
   На лбу у Мегрэ блестели капельки пота. Указательным пальцем он медленно набил трубку, потом налил себе вина в один из двух стаканов, стоявших на столе.
   — Я полагаю, комиссар, вы отдаете себе отчет в том, что все ваши действия в настоящий момент противозаконны. Вы проникли в дом, взломав дверь. Вы остаетесь здесь без приглашения. Вы решаетесь сеять панику в моей семье. И наконец, в присутствии постороннего, вы обращаетесь со мной, как с преступником. Вы ответите за все это.
   — Хорошо!
   — И поскольку я уже не хозяин в собственном доме, прошу вашего разрешения отправиться спать.
   — Нет!
   Мегрэ уже прислушивался к отдаленному шуму мотора.
   — Пойди открой им, Люка.
   Он машинально бросил в огонь лопатку угля и повернулся к двери как раз в тот момент, когда в комнату входили новые люди.
   Между двумя жандармами из Эврё шел мужчина в наручниках.
   — Оставьте нас, — сказал Мегрэ жандармам. — Идите в портовое бистро и ждите меня, если понадобится, всю ночь.
   Ни мэр, ни Большой Луи не двинулись с места Можно было подумать, что они ничего не видели или ничего не хотели видеть. Со своей стороны человек в наручниках сохранял полное спокойствие. При виде распухшего лица мэра он едва заметно улыбнулся.
   — К кому я должен обратиться? — спросил он, оглядывая присутствующих. Мегрэ пожал плечами как бы для того, чтобы показать, что жандармы явно перестарались, вынул из кармана маленький ключ и разомкнул наручники.
   — Благодарю вас… Я был так удивлен… Мегрэ с негодованием перебил:
   — Удивлены чем? Тем, что вас арестовали? Вы уверены, что это вас так сильно удивило?
   — То есть я жду, когда мне наконец скажут, в чем моя вина.
   — Да хотя бы в краже велосипеда!
   — Простите, но я взял его взаймы! Хозяин гаража, где я купил машину, может это подтвердить. Велосипед я оставил в гараже и просил хозяина переправить его в Вистреам, а также заплатить владельцу за причиненный ущерб.
   — Так, так! А ведь вы не норвежец!..
   Незнакомец говорил без акцента, да и внешне отнюдь не походил на типичного скандинава. Он был высокого роста, хорошо сложен и еще молод. Его элегантный костюм был немного помят.
   — Прошу прощения! Я не норвежец по происхождению, но имею норвежское подданство…
   — Вы живете в Бергене?
   — В Тромсё, на Лофотенских островах.
   — Вы коммерсант?
   — У меня фабрика по переработке отходов трески.
   — Таких, как икра, например?
   — Икра и прочее. Из голов и печени делаем рыбий жир, из костей — удобрения…
   — Прекрасно! Просто прекрасно! Остается только выяснить, что вы делали в Вистреаме в ночь с шестнадцатого на семнадцатое сентября…
   Незнакомец не смутился, медленно огляделся вокруг и сказал:
   — Меня не было в Вистреаме.
   — Где же вы были?
   — А вы?
   Улыбнувшись, он поправился:
   — Я хочу сказать: смогли бы вы сами, так вдруг, сказать, что вы делали в такой-то день и час, когда прошло уже более месяца?
   — Вы находились в Норвегии?
   — Возможно.
   — Держите!
   И Мегрэ протянул собеседнику золотую авторучку, которую норвежец, поблагодарив, преспокойно положил в карман.
   Честное слово, красивый мужчина! Примерно одного возраста и роста, что и мэр, но стройнее, мускулистее. Его темные глаза выражали напряженную внутреннюю жизнь. Улыбка тонких губ говорила о большой уверенности в себе.
   Он вежливо отвечал на вопросы комиссара.
   — Думаю, — сказал он, — что произошла ошибка, и я был бы счастлив продолжить свою путь в Париж.
   — Это уже другой вопрос. Где вы познакомились с Большим Луи?
   Вопреки ожиданию Мегрэ, незнакомец не посмотрел на матроса.
   — Большой Луи? — повторил он.
   — Вы познакомились с капитаном Жорисом, когда он еще плавал?
   — Простите, я не понимаю.
   — Ну конечно! А если я спрошу вас, почему вы предпочли провести ночь на борту заброшенной драги, а не в гостинице, вы тоже посмотрите на меня круглыми глазами.
   — О да. Согласитесь, что на моем месте…
   — И однако вчера вы прибыли в Вистреам на борту «Сен-Мишеля». При входе в порт вы пересели со шхуны в лодку. Вы направились на драгу и провели там ночь. Сегодня после обеда вы обошли виллу, в которой мы сейчас находимся, потом взяли велосипед и отправились в Кан. Купили машину. Выехали в Париж. В гостинице «Лютеция» вы должны были встретиться с госпожой Гранмэзон? В таком случае, нет смысла никуда уезжать. Или я сильно ошибаюсь, или она будет здесь сегодня ночью.
   Молчание. Мэр превратился в статую, а взгляд его был столь неподвижен, что в нем не чувствовалось никакой жизни. Большой Луи почесывал в затылке и зевал, продолжая сидеть посреди стоящих.
   — Вас зовут Мартино?
   — Да, Жан Мартино.
   — Ну так вот, господин Жан Мартино, поразмыслите! Действительно ли вам нечего мне сказать? Очень возможно, что один из здесь присутствующих скоро предстанет перед судом.
   — Мне не только нечего вам сказать, но я прошу у вас разрешения предупредить норвежского консула, чтобы он принял необходимые меры.
   И этот туда же! Господин Гранмэзон грозил уже подать жалобу, теперь и Мартино собирался сделать то же самое! Только Большой Луи никому не угрожал, готовый принять любую ситуацию, когда есть что выпить.
   Снаружи доносился грохот шторма, который с приливом достиг своей высшей точки.
   Выражение лица Люка было очень красноречиво. Без всякого сомнения, он думал: «Ну и попали же мы в переделку! Хоть что-нибудь обнаружилось бы!»
   Мегрэ ходил по комнате, сердито затягиваясь трубкой.
   — В общем, вы ничего не знаете, ни тот, ни другой, по поводу злоключений и смерти капитана Жориса?
   Отрицательное покачивание головой, молчание. Взгляд Мегрэ то и дело останавливался на Мартино.
   В этот момент снаружи послышались быстрые шаги и стук в дверь. Люка, поколебавшись, пошел открывать. Вбежала запыхавшаяся Жюли и, еле переводя дыхание, проговорила:
   — Комиссар, мой брат…
   Она тут же удивленно замолчала, увидев перед собой гигантскую фигуру поднявшегося со стула Большого Луи.
   — Ваш брат?.. — переспросил Мегрэ.
   — Ничего… Я…
   Она попыталась улыбнуться, все еще тяжело дыша. Пятясь к двери, она наткнулась на Мартино, повернулась к нему и прошептала:
   — Извините, мсье.
   Было ясно, что она не знакома с ним. Через оставленную открытой дверь в дом врывался ветер.

9. Заговор молчания

   Жюли торопилась все рассказать.
   — Я была дома совсем одна… Мне было страшно… Легла спать, не раздеваясь. Вдруг в дверь сильно постучали… Пришел Ланнек, капитан на шхуне брата…
   — «Сен-Мишель» пришел?
   — Он стоял в шлюзе, когда я подошла. Ланнек хотел срочно видеть моего брата. Кажется, они торопятся отплыть. Я ему сказала, что Луи даже не заходил ко мне… И расстроилась из-за него, потому что он бормотал что-то странное, что — я не поняла.
   — А почему вы пришли сюда? — спросил Мегрэ.
   — Я хотела знать, нет ли какой опасности для Луи… Ланнек мне сказал, что опасность есть и что, возможно, уже ничем не поможешь. А в порту мне сказали, что вы здесь…
   Уставившись с недовольным видом в пол, Большой Луи пожал плечами, как бы говоря, что женщины часто волнуются по пустякам.
   — Вам грозит опасность? — спросил Мегрэ, пытаясь поймать его взгляд.
   Большой Луи рассмеялся. Смех его был деланным, еще более идиотским, чем обычно.
   — Чем встревожен Ланнек?
   — А я почем знаю?
   Оглядев собравшихся, Мегрэ задумчиво произнес:
   — В общем, вы ничего не знаете! И все находитесь в одинаковом положении. Вы, господин мэр, не знакомы с господином Мартино и не знаете, почему Большой Луи, которого вы принимаете как доброго знакомого, играете с ним в шашки, кормите и поите, вдруг принимается бить вас по лицу кулаками…
   Ни слова в ответ.
   — Мало того! Вы считаете такое обращение с вами естественным! Не защищаетесь! Отказываетесь подать жалобу! Вы даже не выставляете Большого Луи за дверь…
   И, обращаясь к Большому Луш
   — Вы тоже ничего не знаете! Вы проводите ночь на драге, но кто там находится вместе с вами — вам неизвестно… Вас принимают в этом доме, а за гостеприимство вы платите хозяину отменными тумаками… И тоже не встречались с господином Мартино…
   Никто даже не вздрогнул. Все упрямо рассматривали узоры на скатерти.
   — И вы, господин Мартино, тоже знаете не больше других. Вам хоть известно, на чем вы прибыли из Норвегии во Францию? Нет!.. Мягкой постели в гостинице вы предпочитаете кушетку на борту заброшенной драги… Вы уезжаете на велосипеде, затем покупаете машину, чтобы ехать в Париж… Но вы ничего не знаете! Вы не знакомы ни с господином Гранмэзоном, ни с Луи, ни с капитаном Жорисом… Ну а вы, Жюли, конечно же, знаете обо всем этом еще меньше других…
   Мегрэ обескуражено взглянул на Люка. Тот понял: не приходилось и думать, чтобы арестовать их всех подряд. Каждый из них вел себя странно, лгал и противоречил самому себе, но не оставлял ни одной настоящей улики.
   Часы показывали одиннадцать вечера. Мегрэ выбил трубку в камин и сказал ворчливо:
   — Я вынужден просить всех вас оставаться в распоряжении правосудия. Мне, несомненно, придется еще задать вам несколько вопросов, несмотря на ваше неведение… Я полагаю, господин мэр, что вы не имеете намерения покинуть Вистреам?
   — Нет!
   — Благодарю вас… Вы, господин Мартино, могли бы снять номер в гостинице «Универсалы», где остановился и я.
   Норвежец поклонился.
   — Люка, проводи господина в гостиницу… Затем, обращаясь к Большому Луи и Жюли:
   — Вы оба идите за мной…
   Он вышел, отпустил двух ожидавших его жандармов, увидел, как Люка и Мартино сворачивают в сторону гостиницы, где хозяин ждал, не ложился спать.
   Жюли ушла из дому без пальто. Ее брат, видя, что она дрожит от холода, снял куртку и насильно накинул ее на плечи девушки. Из-за ветра было трудно говорить. Приходилось идти согнувшись. В ушах беспрестанно свистел ветер, ледяной воздух обжигал лицо, так что векам было больно. Подойдя к порту, они увидели свет в окнах бистро. В перерыве между шлюзованиями портовики еще шли сюда, пили горячий грог, стучали нога об ногу. Все лица повернулись в сторону троицы, шагающей против ветра по направлению к мосту.
   — Это «Сен-Мишель»? — спросил Мегрэ при виде парусника, выходящего из шлюза в порт. Он показался Мегрэ гораздо более высоким, чем в первый раз.
   — Без балласта! — проворчал матрос.
   Он хотел сказать, что «Сен-Мишель» выгрузился в Кане и плыл налегке с тем, чтобы взять новый груз.
   Они подходили к домику Жориса, когда к ним приблизилась чья-то тень. Чтобы узнать друг друга, нужно было встать лицом к лицу. Подошедший не очень уверенно сказал Большому Луи:
   — А, вот и ты… Поторопись, отплываем…
   Мегрэ посмотрел на низкорослого капитана-бретонца, потом на море, которое с беспрестанным грохотом кидалось на приступ пирсов. Небо, усеянное бегущими тучами, выглядело тревожно.
   «Сен-Мишель» стоял на якоре у свай, в полной темноте, если не считать маленькой лампочки, горевшей над рубкой.
   — Вы хотите отплывать? — спросил комиссар.
   — Да, черт возьми!
   — Куда держите курс?
   — В Ла-Рошель, загрузим вино.
   — Большой Луи вам действительно необходим?
   — А вы думаете, можно справиться вдвоем в такую погоду?
   Жюли замерзла. Она слушала разговор, переступая с ноги на ногу. Ее брат посмотрел сначала на Мегрэ, потом на судно, где уже скрипели шкивы.
   — Подождите меня на шхуне, — сказал Мегрэ Ланнеку.
   — Только…
   — Что?
   — Через два часа вода спадет, и нам не выйти в море…
   В его глазах промелькнуло смутное беспокойство. Было видно, что он не в своей тарелке. Он переминался с ноги на ногу и не мог ни на чем сосредоточить свой взгляд.
   — Мне нужно зарабатывать на жизнь!
   Ланнек и Луи переглянулись, и Мегрэ понял значение этого взгляда. Иной раз на интуицию можно вполне положиться. Взгляд капитана, казалось, выражал нетерпение: «Судно рядом… Остается отдать один швартов… Двинь полицейскому — и порядок!»
   Большой Луи, поколебавшись, мрачно посмотрел на сестру, мотнул головой.
   — Ждите меня на судне! — повторил Мегрэ.
   — Но…
   Он не ответил и подал знак брату и сестре следовать за ним в дом.
   Они сидели втроем в кухне капитана Жориса, где в железной печке уютно горел огонь. Тяга была такой сильной, что гудение пламени иногда переходило в оглушительный грохот. Мегрэ впервые видел брата и сестру вместе.
   — Дайте нам что-нибудь выпить, — сказал комиссар Жюли, и девушка достала из шкафа графин с кальвадосом и разрисованные стаканы.
   Мегрэ чувствовал, что сейчас он был лишним. Жюли дорого бы заплатила, чтобы остаться с братом наедине. Тот следил за ней глазами, в которых угадывалась любовь и какая-то неуклюжая нежность. Как настоящая хозяйка, Жюли, налив мужчинам, осталась стоять и подложила угля в печку.
   — Светлая память капитану… — сказал Мегрэ.
   Потом наступило долгое молчание, которое Мегрэ нарочно выдерживал. Это давало каждому из них возможность проникнуться теплой, спокойной атмосферой кухни. Мало-помалу гудение печки, сопровождаемое размеренным тиканьем часов, стало звучать как мелодия. После уличного ветра и холода щеки раскраснелись, глаза блестели. Воздух наполнился острым запахом кальвадоса.
   — Капитан Жорис… — задумчиво повторил Мегрэ. — Сейчас я сижу на его месте, в его кресле… Плетеное кресло, скрипящее при каждом движении. Если бы он был жив, то вернулся бы теперь из порта и, вероятно, тоже попросил бы немного спиртного, чтобы согреться… Ведь так, Жюли?..
   Она широко раскрыла глаза, потом отвернулась.
   — Он не сразу бы пошел спать… Держу пари, что он снял бы обувь… Вы принесли бы ему тапки… Он ска зал бы вам: «Мерзкая погода… А все-таки „Сен-Мишель“ решил выйти в море, да поможет ему бог…»
   — Откуда вы знаете?
   — Что?
   — Что он говорил «да поможет ему бог»… Он именно так и говорил!..
   Она была взволнована и смотрела на Мегрэ с признательностью. Большой Луи сгорбил спину.
   — Больше он этого не скажет… Он был счастлив… У него был красивый дом, сад с цветами, которые он любил, сбережения. Казалось, все его любят… И все-таки кто-то положил этому конец, бросив немного белого порошка в стакан с водой…
   Лицо Жюли сморщилось. Она прилагала отчаянные усилия, чтобы не расплакаться.
   — Немного белого порошка, и все! А тот, кто это сделал, будет жить счастливо — ведь никому не известно, кто он! Вероятно, он только что был среди нас…
   — Молчите! — попросила Жюли, умоляюще сложив руки. Слезы текли по ее лицу.
   Но комиссар знал, что делает. Он продолжал тихо говорить, медленно произнося слово за словом. Игрой это было трудно назвать, он сам отдался ей. Отдался действию этой щемящей душу атмосферы, в которой он тоже мысленно рисовал приземистую фигуру начальника порта.
   — У покойного Жориса только один друг — я! Человек, который бьется в одиночестве, чтобы узнать правду, чтобы помешать убийце Жориса быть счастливым.
   Сопротивление было сломлено. Жюли рыдала. Мегрэ продолжал:
   — Все вокруг молчат, все лгут, так что невольно подумаешь, что все в чем-то виноваты, все замешаны в преступлении.
   — Это неправда! — крикнула Жюли. Большой Луи, которому становилось все больше не по себе, снова наполнил оба стакана.
   — Большой Луи первый молчит.
   Жюли посмотрела сквозь слезы на брата, словно пораженная правотой этих слов.
   — А он ведь кое-что знает… И немало знает… Может, он боится убийцы?.. Может, ему есть чего бояться?..
   — Луи! — крикнула Жюли.
   Луи глядел в сторону с суровым выражением лица.
   — Скажи, что это неправда, Луи! Ты слышишь?
   — Не знаю я, чего комиссар… Ему не сиделось на месте, он встал.
   — Луи лжет больше других. Он уверяет, что незнаком с норвежцем, а сам его знает! Говорит, что не имеет дел с мэром, а я застаю его в доме мэра, когда он избивает хозяина…
   На губах каторжника появилась еле заметная улыбка. Но Жюли иначе оценивала события.
   — Это правда, Луи?
   И поскольку он не отвечал, она схватила его за руку.
   — Тогда почему ты не говоришь правду?.. Ты ничего плохого не сделал, я в этом уверена!..
   Он высвободил руку, смущенный и, вероятно, готовый сдаться. Мегрэ не дал ему времени опомниться.
   — Хватило бы, возможно, одной маленькой детали, крохотной правды, чтобы рухнула вся эта башня лжи…
   Но нет! Несмотря на умоляющий взгляд сестры, Луи встряхнулся, как великан, сбрасывающий с себя мелких, но злобных врагов.
   — Ничего я не знаю…
   Чувствуя что-то неладное, Жюли строго спросила:
   — Почему ты молчишь?
   — Не знаю я ничего!
   — Комиссар говорит…
   — Не знаю я ничего!
   — Послушай, Луи! Я всегда верила тебе, ты знаешь! Я тебя защищала даже перед капитаном Жорисом…
   Произнеся последние слова, она поняла свою оплошность, покраснела и поспешила заговорить о другом:
   — Ты должен сказать правду! Я больше так не могу! И не останусь одна больше в этом доме…
   — Помолчи! — выдохнул Луи.
   — Что он должен вам сказать, комиссар?
   — Две вещи. Во-первых, кто такой Мартино. Во-вторых, почему мэр позволяет себя избивать…
   — Ты слышишь, Луи? Ведь это нетрудно.
   — Я ничего не знаю…
   Она начинала злиться:
   — Берегись, Луи! Я же могу подумать, что…
   Огонь в печке продолжал гудеть. Медленно тикали часы, в медном маятнике отражался свет лампы.
   Луи казался слишком громоздким, слишком мощным, слишком грубым в этой чистенькой кухонке скромного рантье. Он сидел, свесив голову набок и перекосив плечи, и не знал, куда девать свои ручищи, на чем остановить свой бегающий взгляд.
   — Так говори же!
   — Да что я скажу!..
   Он хотел налить себе еще, но Жюли схватила графин.
   — Хватит! Опять напьешься!
   Жюли находилась в состоянии болезненной нервозности. Она смутно чувствовала драматизм момента а цеплялась за надежду, что все станет ясно с одного слова.
   — Луи… этот человек, норвежец… это он должен был купить «Сен-Мишель» и стать твоим хозяином?
   Ответ был категоричен:
   — Нет!
   — Тогда кто он? Его никогда не видели у нас. Иностранцы сюда не приезжают…
   — Не знаю…
   Она продолжала настаивать, с чисто женским чутьем находя нужные слова.
   — Мэр же тебя терпеть не мог… Правда, что ты ужинал у него сегодня вечером?
   — Правда…
   Она задрожала от нетерпения.
   — Но тогда скажи мне хоть что-нибудь! Это необходимо. Или я подумаю, что ты…
   Жюли не договорила. Она была несчастна. Она смотрела на плетеное кресло, на печку, на часы, на вазу, разрисованную цветами.
   — Ты хорошо относился к капитану, я знаю! Ты сто раз это говорил, и если вы поссорились, то… Это нужно было объяснить.
   — Не подумайте чего-нибудь такого, господин комиссар! Мой брат любил капитана Жориса, и тот его тоже любил… Вот только… Но неважно!.. Луи не справиться с собой, когда у него заводятся деньги — он сразу все спускает… Капитан знал, что иногда он берет у меня деньги, и выговаривал ему за это… Вот и все! И если в конце концов капитан запретил ему приходить сюда, то потому, чтобы он больше не брал у меня денег. Но мне капитан говорил, что, в сущности, Луи — хороший парень, правда, с одним недостатком — слаб характером…
   — А Луи, наверно, знал, — медленно сказал Мегрэ, — что умри Жорис и вы получили бы триста тысяч в наследство!
   Все произошло так стремительно, что комиссар чуть было не оказался на полу. Луи навалился на него, пытаясь схватить за горло. Жюли пронзительно закричала.
   Комиссару удалось схватить на лету руку Луи. Медленным, но сильным движением он вывернул ее матросу за спину и прогремел:
   — Убери лапы!
   Жюли, прижавшись к стене и закрыв лицо руками, рыдала, издавая слабые безутешные крики.
   — Боже мой! Боже мой!
   — Будешь ты говорить, Луи? — отчеканил Мегрэ, выпуская руку бывшего каторжника.
   — Мне нечего сказать.
   — А если я тебя арестую?
   — Ну и что!
   — Следуй за мной.
   Жюли воскликнула:
   — Господин комиссар, умоляю вас! Луи, говори ради бога!
   Они стояли уже у застекленной двери кухни. Большой Луи обернулся. На багровом лице блестели глаза. Он состроил немыслимую гримасу и протянул руку к плечу сестры.
   — Лили, клянусь тебе…
   — Оставь меня!
   Поколебавшись, он шагнул в коридор, обернулся еще раз.
   — Послушай…
   — Нет! Нет! Убирайся!
   Луи потащился за Мегрэ, остановился на пороге, хотел обернуться, но пересилил себя. Дверь за ними закрылась. Они не прошли и нескольких метров под шквальным ветром, как дверь открылась и на пороге появилась девушка. Она позвала:
   — Луи!
   Слишком поздно. Мужчины уже шагали в темноте. Порыв ветра с дождем вымочил их в несколько секунд. Ничего не было видно, даже стенок шлюза. Однако из темноты над ними раздался голос:
   — Это ты, Луи?
   Говорил Ланнек, с борта шхуны. Он услышал шаги и высунул голову из люка. Должно быть, он понял, что матрос шел не один, потому что быстро произнес по-бретонски:
   — Прыгай на бак и смываемся.
   Мегрэ понял, но ждал, не видя в темноте, где начинается и где кончается шхуна. Он неясно видел лишь массивную фигуру Луи, его мокрые плечи, блестевшие под дождем.

10. Трое со шхуны

   Большой Луи взглянул на море, превратившееся в черную дыру, потом украдкой на Мегрэ, пожал плечами и буркнул, обращаясь к комиссару:
   — Подниметесь на борт?
   Мегрэ заметил, что Ланнек держит что-то в руках: это был конец швартова. Он проследил глазами и увидел, как трос скользит по береговому кнехту, возвращаясь на судно. Значит, трос был просто наброшен на кнехт, а оба конца его закреплены на палубе. Это позволяло экипажу «Сен-Мишеля» отдать швартовы, не спускаясь на берег. Комиссар ничего не сказал. Он знал, что в порту никого не было. Жюли, должно быть, рыдала в своей кухне, в трехстах метрах отсюда, а кроме нее ближе всего к судну находились сидящие в тепле бистро портовики. Он ступил на стрингер, соскочил на палубу. Луи последовал за ним. Несмотря на волнорезы, море в порту было неспокойным, и «Сен-Мишель» поднимался и опускался на волнах, как бы подчиняясь мощному дыханию.