Сименон Жорж. Сомнения Мегрэ

   — Можете курить, — разрешил Мегрэ.
   — Спасибо. У меня есть эта отвратительная привычка — я много курю. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам курить трубку?
   Он видел мелкие морщинки в углах ее глаз, но вместо того, чтобы старить ее, они лишь придавали ей особый шарм. Серо-голубые глаза женщины искрились добротой близорукого человека.
   — Должно быть, мы оба кажемся вам нелепыми и смешными, по очереди приходя сюда и исповедуясь.
   Впрочем, отчасти так и есть. Вот уже несколько месяцев меня беспокоит состояние мужа. Он измотан, встревожен, бывают периоды полной апатии, когда он совсем не разговаривает со мной.
   Мегрэ хотелось бы, чтобы при разговоре присутствовал Пардон: возможно, врач сумел бы из него что-нибудь вытянуть?
   — Уже в октябре… да, в начале октября… я сказала ему, что у него неврастения и что ему следовало бы сходить к врачу…
   — Это вы заговорили с ним о неврастении?
   — Да. А что, не следовало?
   — Продолжайте.
   — Я много за ним наблюдаю. Он начал жаловаться на одного из своих начальников, которого никогда не любил, однако теперь повел речь о заговоре, организованном тем против него. Потом он ополчился на одного молодого продавца…
   — По какому поводу?
   — Это покажется странным, но я отчасти понимаю реакции Ксавье. Я не преувеличиваю, когда говорю, что он лучший во Франции специалист по игрушечным железным дорогам. Надеюсь, это не вызовет у вас улыбки? Ведь не смеются же над людьми, всю жизнь придумывающими новые модели бюстгальтеров или корсетов.
   Почему-то он спросил:
   — А вы связаны с бюстгальтерами и корсетами?
   Она засмеялась:
   — Я их продаю. Но речь не обо мне. Так вот, молодой продавец стал наблюдать за моим мужем, вынюхивать его маленькие секреты, перерисовывать макеты…
   Короче, у Ксавье сложилось впечатление, что тот хочет занять его место. Но по-настоящему я встревожилась, когда заметила, что подозрения Ксавье распространяются и на меня…
   — В чем же он вас подозревает?
   — Полагаю, он вам рассказал. Это началось однажды вечером, когда, внимательно глядя на меня, он прошептал: «Ты будешь красивой вдовой, верно?» Потом это слово часто всплывало в разговоре. Например: «Все женщины созданы, чтобы быть вдовами. Кстати, статистика подтверждает»… Отсюда недалеко до утверждения, что без него моя жизнь была бы более блестящей, что он — единственное препятствие на моем пути наверх…
   Она не шевелилась, хотя Мегрэ специально буравил ее тяжелым взглядом.
   — Остальное вы знаете. Он убежден, что я решила от него избавиться. За столом часто меняет свой стакан на мой — не скрываясь, напротив, насмешливо глядя на меня. За едой ждет, пока я проглочу первый кусок.
   Иногда, когда я возвращаюсь позже его, замечаю, что он рылся по всей кухне. Не знаю, что ему сказал доктор Стейнер…
   — Вы ходили к нему вместе?
   — Нет. Ксавье мне объявил, что идет на консультацию. Это опять был своего рода вызов с его стороны. Он сказал: «Я знаю: ты стараешься меня убедить, что я схожу с ума. О, ты делаешь это очень ловко, так сказать, по капле. Посмотрим, что решит специалист».
   — Он рассказал вам о заключении врача?
   — Он мне ничего не сказал, но с тех пор — а это было с месяц назад — смотрит на меня покровительственно-иронично. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу сказать. Как человек, который причастен к тайне и наслаждается этим. Он следит за мной взглядом.
   У меня всегда такое ощущение, что он думает: «Давай, девочка! Делай что хочешь. Тебе не добиться успеха, потому что я все знаю…»
   Мегрэ затянулся трубкой и спросил:
   — И сегодня утром вы следили за ним? Слежка за мужем вошла у вас в привычку?
   — Нет, я слежу за ним не каждый день, потому что тоже работаю. Обычно мы выходим из дому — мы живем на авеню Шатийон — одновременно, в половине девятого и едем на одном автобусе до улицы Пирамид.
   Я иду в магазин на улице Сент-Оноре, а он идет дальше, до улицы Риволи, в универмаг «Лувр». С некоторых пор, думаю, я вам это уже говорила, ваше имя стало часто мелькать в наших разговорах. Два дня назад он мне сказал, сардонически и одновременно угрожающе: «Что бы ты ни делала, какой бы хитрой ни была, кое-кто все узнает».
   — Я поняла, что он намекает на вас. Вчера я проследила за ним до «Лувра» и некоторое время стояла перед служебным входом, чтобы убедиться, не выйдет ли он.
   Сегодня я поступила так же…
   — И проследили за ним до входа в это здание?
   Она откровенно ответила «да» и нагнулась погасить сигарету в хрустальной пепельнице.
   — Я попыталась дать вам представление о ситуации, а теперь готова ответить на ваши вопросы.
   И только ее сцепленные на крокодиловой сумочке руки выдавали некоторую нервозность.

Глава 3
Младшая сестра из Америки

   Если утром, разговаривая с продавцом игрушечных железных дорог, Мегрэ был отяжелевшим и как бы отсутствующим, это было непроизвольное состояние, скорее близкое к дремотному отупению. В общем, контакт не установился; точнее, установился слишком поздно.
   Теперь, с мадам Мартон, он принял профессиональную тяжеловесность, которую взял на вооружение давным-давно, когда был еще робок, взял, чтобы сбивать с толку собеседника, а она стала почти обязательным рефлексом.
   На женщину это, похоже, особого впечатления не производило, и она продолжала смотреть на него взглядом ребенка, разглядывающего большого медведя, которого не боится, но за которым все равно следит краем глаза.
   Разве не она до сих пор давала направление разговору, завершив его словами, которые Мегрэ редко слышал в этом кабинете: «А теперь я готова ответить на ваши вопросы…»
   Комиссар заставил ее подождать некоторое время, намеренно затягивая молчание и куря трубку. Наконец произнес с видом человека, не слишком хорошо осознающего, кто он и где находится:
   — Так зачем вы мне все это рассказали?
   Этот вопрос явно выбил ее из седла.
   — Но…
   Она взмахивала ресницами, как делают близорукие люди, не находя ничего лучшего, чем улыбаться, как бы показывая, что ответ очевиден.
   А он, как человек, не придающий особого значения данному случаю, как госслужащий, выполняющий свою работу, продолжал:
   — Вы просите заключить вашего мужа под стражу?
   На этот раз лицо женщины моментально побагровело, глаза сверкнули, нижняя губа задрожала от гнева.
   — Полагаю, я не сказала ничего такого, что позволило бы вам…
   Удар поразил ее до такой степени, что она даже сделала вид, будто встает, чтобы положить конец разговору.
   — Садитесь, прошу вас. Успокойтесь. Не понимаю, почему этот вполне естественный вопрос вас так возмутил.
   Так что же вы мне сказали? Не забывайте, мы находимся в уголовной полиции, где занимаются преступлениями и правонарушениями или чтобы арестовать виновных, или — что бывает гораздо реже — предотвратить трагедию.
   Во-первых, вы мне поведали, что на протяжении нескольких месяцев ваш муж страдает от неврастении…
   — Я сказала…
   — Вы сказали: неврастении. И его поведение вас до такой степени встревожило, что вы отправили его к невропатологу…
   — Я ему только посоветовала…
   — Допустим, вы посоветовали ему проконсультироваться у невропатолога. Ожидали, что врач порекомендует ему лечь в больницу?
   Черты лица посетительницы заострились, голос изменился.
   — Я ожидала, — парировала она, — что врач назначит ему лечение.
   — Отлично. Полагаю, он это сделал?
   — Понятия не имею.
   — Вы звонили доктору Стейнеру или лично приходили к нему, а он укрылся за врачебной тайной.
   Она с напряженным вниманием смотрела на комиссара, словно пытаясь угадать, куда будет направлена его следующая атака. Ее нервы были натянуты.
   — После визита к врачу ваш муж стал принимать какие-либо лекарства?
   — Нет, насколько мне известно.
   — Его поведение изменилось?
   — Он кажется мне таким же подавленным.
   — Подавленным, а не возбужденным?
   — Не знаю. Не понимаю, к чему вы клоните.
   — Чего вы боитесь?
   На сей раз она замешкалась с ответом, обдумывая, что означает этот вопрос.
   — Вы спрашиваете, боюсь ли я своего мужа?
   — Да.
   — Я боюсь не его, а за него.
   — Почему?
   — Потому что я способна за себя постоять, что бы ни случилось.
   — Тогда я возвращаюсь к тому, с чего начал. Зачем вы ко мне пришли?
   — Потому что утром к вам приходил он.
   У них была разная логика. Или же она просто не хотела принять логику комиссара?
   — Вы знали, что он мне скажет?
   — Если бы я знала, то я…
   Она прикусила губу. Не хотела ли она сказать: «…мне бы не было нужды приходить».
   Мегрэ не успел это обдумать, потому что на столе зазвонил телефон. Он снял трубку.
   — Алло, патрон… Это Жанвье… Я в соседнем кабинете…
   Мне сказали, кто у вас, и я решил, что мне будет лучше не показываться… Я бы хотел с вами коротко переговорить.
   — Сейчас приду…
   Мегрэ встал и извинился:
   — Вы позволите? Меня вызывают по другому делу.
   Я ненадолго.
   В кабинете инспекторов он велел Люка:
   — Выйди в коридор и, если эта дама попытается уйти, как ее муж, задержи.
   Он закрыл дверь, ведущую из этого кабинета в его.
   Торранс заказал стакан пива, и Мегрэ машинально с удовольствием его выпил.
   — Есть новости?
   — Я там побывал. Вы знаете авеню Шатийон. Можно подумать, что попал в провинцию, хотя совсем рядом авеню д'Орлеан. Семнадцатый, в котором они живут, — новый семиэтажный дом из желтого кирпича, жильцы по большей части служащие и коммивояжеры.
   Стенки, похоже, такие, что в каждой квартире слышно все, что происходит у соседей. На всех этажах есть маленькие дети.
   Мартоны живут не в самом доме. На его месте раньше стоял частный особняк, который потом снесли. Но двор остался: в центре дерево, а в глубине — двухэтажный коттедж.
   Внутренняя лестница ведет на второй этаж, где находятся две спальни и кабинет.
   Восемнадцать лет назад, когда Ксавье Мартон, тогда еще холостяк, снял эту квартиру, весь фасад первого этажа был застекленным, там находилась столярная мастерская.
   Позже столяр куда-то съехал. Мартон снял и первый этаж, из которого сделал милую комнатку — полумастерскую, полугостиную.
   В целом выглядит все неожиданно изящно и занятно.
   Неординарное жилье. Сначала я предложил страхование жизни консьержке, которая выслушала мой треп, не перебивая, потом заявила, что не нуждается в этом, поскольку в один прекрасный день получит страховку по старости. Тогда я спросил о жильцах, которые могли бы стать моими клиентами. Она назвала несколько фамилий.
   — У всех социальная страховка, — добавила она. — У вас мало шансов…
   — А не проживает ли здесь у вас некий месье Мартон?
   — Да, в глубине двора. Может, они?.. Они очень хорошо зарабатывают. В прошлом году купили машину.
   Погодите…
   — У них кто-нибудь дома?
   — Думаю, да.
   Как видите, патрон, все было не очень сложно. Я позвонил в дверь мастерской, мне открыла довольно молодая женщина.
   — Мадам Мартон? — спросил я.
   — Нет. Моя сестра вернется часам к семи.
   Мегрэ нахмурил брови:
   — Что собой представляет сестра?
   — Женщина, на которую на улице оборачиваются мужчины. Лично я…
   — Она произвела на тебя сильное впечатление?
   — Ее трудно описать. Я бы дал ей максимум тридцать пять лет. Не то чтобы она была очень красивой или эффектной. Элегантностью она меня тоже не поразила, потому что была в простом черном платье и непричесанная — как женщина, занимающаяся уборкой.
   Вот только…
   — Что «только»?
   — Вот что: в ней есть что-то удивительно женственное, трогательное. Чувствуется, что она очень добрая, немного напугана жизнью. Относится к тому типу женщин, которых мужчине хочется защитить. Вы понимаете, о чем я хочу сказать? Ее фигура очень, очень женственная.
   Он покраснел, увидев веселую улыбку Мегрэ.
   — Ты долго с ней общался?
   — Минут десять. Сначала я заговорил о страховке.
   Она мне ответила, что ее зять и сестра, каждый, застраховались на крупную сумму на год…
   — Точную сумму она не назвала?
   — Нет. Знаю только, что застраховались они в «Мютюэль». Еще она добавила, что сама не нуждается в страховке, потому что получает пенсию. Возле одной стены стояли рядом стол и верстак, на столе — сложный макет железной дороги. Я рассказал, что недавно купил железную дорогу сынишке. Это позволило мне задержаться в доме. Она меня спросила, где я покупал игрушку, не в универмаге ли «Лувр», и я ответил «да».
   — Значит, продавал вам ее мой зять…
   — И все? — спросил Мегрэ.
   — Почти. Я обошел пару-тройку торговцев, но не решился задавать конкретные вопросы. Похоже, к Мартонам в округе относятся хорошо, платят они регулярно.
   Только теперь Мегрэ заметил, что осушил стакан Торранса.
   Прости, старина. Закажи себе другой, за мой счет… — И добавил: — И мне тоже. Я приду выпить, когда закончу разговор с посетительницей.
   За время его отсутствия та не сдвинулась с места, лишь закурила новую сигарету.
   Мегрэ сел на свое место и положил ладони на стол.
   — Простите, на чем мы остановились? Ах да! Вы предложили мне задавать вам вопросы. А я не очень хорошо себе представляю, о чем вас спрашивать. У вас есть прислуга, мадам Мартон? Если я правильно понял, вы целыми днями работаете.
   — Да, я работаю целыми днями.
   — У вас свое дело?
   — Не совсем. Однако мой патрон, месье Харрис, открывший магазин белья на улице Сент-Оноре, выплачивает мне довольно высокий процент с прибыли, потому что его бизнес держится в основном на мне.
   — То есть вы довольно обеспечены.
   — Да, обеспечена.
   — Кажется, я уже слышал о фирме Харриса.
   — Это один из трех лучших магазинов изящного нижнего белья в Париже. У нас избранная клиентура, в том числе и коронованные особы.
   Теперь он лучше понимал некоторые детали, поразившие его в самом начале: скромную и в то же время какую-то особую элегантность посетительницы. Как бывает в мире высокой моды и некоторых других видах торговли, она постепенно усвоила вкусы и манеры клиентов, сохранив при этом необходимую скромность.
   — Ваши родители тоже занимались торговлей бельем?
   Теперь, когда они перешли на более банальную тему и вопросы казались невинными, она расслабилась.
   — Они были далеки от этого. Мой отец работал учителем истории в лицее, в Руане, а мать никогда ничего не делала, разве что была дочерью генерала.
   — У вас есть братья или сестры?
   — Сестра. Она некоторое время жила в США, в Грин-Виллидж, в штате Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, с мужем; он был инженером в нефтеперерабатывающей компании.
   — Вы сказали «был»?
   — Два года назад он погиб при взрыве в лаборатории.
   Сестра вернулась во Францию такой потрясенной, в таком отчаянии, что мы пригласили ее пожить у нас.
   — Я вас только что спрашивал, есть ли у вас прислуга.
   — Нет. Моя сестра не работает. Она моложе меня и вышла замуж в двадцать лет, когда еще жила с родителями. Она всегда была балованным ребенком.
   — Это она ведет ваше хозяйство?
   — Если хотите, это ее взнос в общий бюджет. Мы ее не просили, она сама на этом настояла.
   — Вы тоже жили с родителями, когда встретили будущего мужа?
   — Нет. В отличие от Дженни — это моя сестра — я чувствовала, что не создана для жизни в Руане, да и с матерью не очень ладила. В общем, я уехала в Париж, как только окончила среднюю школу.
   — Одна?
   — Что вы хотите сказать?
   — У вас не было друга?
   — Понимаю, к чему вы клоните. Поскольку я сама предложила вам задавать вопросы, то не могу отказаться отвечать. Я действительно приехала сюда к знакомому, молодому адвокату, с которым мы прожили несколько месяцев. У нас ничего не получилось. Я стала искать работу и обнаружила, что аттестат о среднем образовании, ради получения которого отец мучил меня несколько лет, ничего не дает. Единственное, что я нашла после недели беготни по Парижу, было место продавщицы в универмаге «Лувр».
   — И там вы встретили Мартона.
   — Не сразу — мы работали на разных этажах. А познакомились в метро.
   — Он уже был старшим продавцом?
   — Конечно нет.
   — Вы поженились?
   — На этом настоял он. Мне было бы достаточно просто жить с ним…
   — Вы его любите?
   — А разве иначе я была бы здесь?
   — Когда вы уволились из универмага?
   — Подождите… В следующем месяце будет пять лет.
   — То есть через семь лет после заключения брака.
   — Примерно.
   — К тому времени ваш муж уже занял должность старшего продавца?
   — Да.
   — А вы оставались простой продавщицей?
   — Не понимаю, к чему вы клоните.
   — Я тоже, — задумчиво проронил комиссар. — Итак, вы поступили на работу к месье Харрису.
   — Все было не совсем так. Во-первых, Харрис — название фирмы. Настоящее имя моего патрона — Морис Швоб. Он работал в универмаге «Лувр» в отделе белья.
   — Возраст?
   — Теперь?
   — Да.
   — Сорок девять лет. Но это не то, о чем вы подумали. У нас с ним чисто деловые отношения. Он всегда мечтал открыть собственный бизнес. Для работы в магазине ему была нужна молодая женщина, знающая свое дело. Когда речь заходит о белье и корсетах, женщины не любят, чтобы их обслуживали мужчины. Он это заметил еще в «Лувре». Вот и все.
   — Вы практически его компаньон?
   — В каком-то смысле, хотя мои проценты намного ниже, чем его, что естественно, поскольку он внес капитал и создает модели.
   — В общем, еще пять лет назад положение вашего мужа было выше вашего. Зарплата тоже. Но потом все изменилось.
   — Совершенно верно, но, поверьте, я об этом даже не думаю.
   — Ваш муж тоже?
   Она заколебалась.
   — Поначалу это не доставляет удовольствия ни одному мужчине. Потом он привык. Мы по-прежнему живем скромно.
   — У вас есть машина?
   — Верно, есть, но мы пользуемся ею, только когда ездим за город на уикенд и в отпуск.
   — Вы ездите в отпуск вместе с сестрой?
   — А почему бы нам не ездить вместе?
   — И правда, почему нет?
   Повисло довольно долгое молчание. Мегрэ выглядел смущенным.
   — Теперь, когда я больше не представляю себе, какие еще вопросы можно вам задать, скажите мне, мадам Мартон, каких действий вы от меня ждете?
   Этой фразы оказалось достаточно, чтобы она вновь заняла оборону.
   — Я вас не понимаю, — прошептала она.
   — Вы не хотите, чтобы мы установили за вашим мужем наружное наблюдение?
   — Зачем за ним следить?
   — Вы готовы подписать официальное заявление, которое позволило бы нам подвергнуть вашего мужа психиатрической экспертизе по всем правилам?
   — Конечно нет.
   — Значит, это все?
   — Все… Полагаю…
   — В таком случае и я не вижу причины вас задерживать дольше…
   Он поднялся. Она последовала его примеру, но сделала это как-то напряженно. Вместо того чтобы проводить посетительницу до двери, комиссар как будто спохватился:
   — Вы пользуетесь фосфатом цинка?
   Она не вздрогнула. Должно быть, ждала этого вопроса все время, что длился разговор, и — кто знает? — может быть даже, пришла сюда именно ради того, чтобы ответить на него.
   — Да, пользуюсь.
   — Для каких целей?
   — Улица Сент-Оноре — одна из старейших парижских улиц, позади роскошных магазинов стоят дома, по большей части находящиеся в очень плохом состоянии; этот район — настоящий лабиринт двориков, улочек и переулков, о существовании которых многие даже не подозревают. Все это плюс близость рынка привлекают неисчислимое полчище крыс, которые наносят большой урон товарам. Мы перепробовали множество отрав, но все безуспешно. Кто-то посоветовал месье Швобу фосфат цинка, который дал отличный результат. На авеню Шатийон нас тоже замучили крысы, муж на них постоянно жаловался. Я взяла в магазине немного фосфата…
   — Не сказав об этом мужу?
   — Я уже не помню, говорила ему об этом или нет.
   Глаза у нее округлились, как будто ее поразила какая-то мысль.
   — Надеюсь, он не вообразил?.. — Она не закончила фразу. — Если он говорил об этом вам, то… Господи!
   А я-то мучилась, гадая, что его так терзает… Я объяснюсь с ним сегодня же вечером… Или… Если я коснусь этой темы, он поймет, что я побывала у вас…
   — А вы собирались это от него скрыть?
   — Не знаю. Я уже ничего не знаю, месье Мегрэ. Я пришла… как бы это объяснить… пришла по-простому, с наивной мыслью все вам рассказать. Все, что я говорила вам о Ксавье и его страхах, — правда. Вместо того чтобы помочь мне, вы стали задавать вопросы, по которым я поняла, что вы мне не верите, подозреваете меня бог знает в каких замыслах… — Она не плакала, но выглядела печальной. — Что ж!.. А я-то надеялась… Мне остается лишь постараться…
   Она открыла дверь рукой, затянутой в перчатку, и, уже выйдя в коридор, произнесла:
   — До свидания, господин комиссар… Все равно спасибо за то, что согласились меня принять…
   Мегрэ посмотрел ей вслед, пока она удалялась четким шагом, покачиваясь на своих высоченных каблуках, пожал плечами и вернулся к себе в кабинет. Через четверть часа он вновь вышел из него и направился в кабинет своего шефа, спросив по дороге Жозефа:
   — Директор у себя?
   — Нет. На совещании у префекта. Он предупредил, что после обеда может не вернуться.
   Все равно Мегрэ вошел в кабинет директора уголовной полиции, включил лампу и принялся читать заголовки на корешках книг, выставленных в двух книжных шкафах красного дерева. Там были работы по статистике, которые никто ни разу не открывал, технические книги на разных языках, которые авторы и издатели высылали автоматически. На полках было много книг по криминологии и судебной медицине.
   Наконец Мегрэ нашел полку с книгами по психиатрии и пролистал три или четыре из них, прежде чем выбрать ту, которая показалась ему написанной более простым и общедоступным языком.
   Вечером он унес книгу к себе и после ужина, сидя в тапочках у огня, под тихо работающее радио, принялся читать, а мадам Мегрэ тем временем чинила манжеты рубашек.
   Он искал определенные главы и слова, произнесенные сегодня во время беседы с Пардоном, слова, смысл которых кажется понятным всем, но у профессионалов имеющих совершенно иное значение.
   Неврозы… По мнению Адлера, отправной точкой неврозов является постоянное ощущение собственной неполноценности или опасности… Защитная реакция против таких ощущений побуждает больного самоидентифицироваться с вымышленной идеальной структурой…
   Он повторял вполголоса, отчего жена подняла голову:
   — …вымышленной идеальной структурой…
   Психический синдром… Неврастении хорошо известны специалистам всех уровней… Не испытывая серьезных проблем со здоровьем, больные страдают и, главное, беспокоятся возможных осложнений; они многократно учащают визиты к врачам, осмотры и консультации…
   Ментальный синдром… Доминирует ощущение собственной неспособности… Физически больной чувствует себя отяжелевшим, ощущает недомогание, устает при малейшем усилии…
   Прямо как Мегрэ сегодня утром. Он и сейчас чувствовал себя отяжелевшим, даже испытывал недомогание, но… Он хмуро листал страницы. Параноидальное состояние… Гипертрофированное Я…
   В отличие от лиц с повышенной возбудимостью эти больные проецируют на свою семейную и, главное, социальную жизнь собственное всеобъемлющее и доминирующее Я.
   Они никогда не считают себя виновными и ответственными. Для них характерно тщеславие. Даже не слишком умные, они часто доминируют в семье своим авторитаризмом и неколебимой уверенностью в собственной правоте…
   Интересно, к кому это больше подходит, к Ксавье Мартону или к его жене? И нельзя ли было охарактеризовать так добрую четверть парижан?
   Синдром мстительности… Преследуемые — преследователи…
   Речь идет о типичном эмоциональном психозе, нозологическое положение которого вызвало бесконечные дискуссии… Вместе с Крепелином и Капграсом я полагаю, что он не входит в разряд подлинных бредов…
   Больной считает себя жертвой несправедливости, которую хочет исправить, и пытается отомстить любой ценой…
   Ксавье Мартон? Мадам Мартон?
   Он переходил от неврозов к психозам, от психозов к психоневрозам, от истерии к паранойе и, как все люди, которые, заглянув в медицинский словарь, обнаруживают у себя все болезни, в каждой статье находил симптомы, которые были применимы как к тому персонажу, так и к другому.
   Время от времени он ворчал, повторяя то или иное слово либо фразу, а мадам Мегрэ бросала на него встревоженные взгляды.
   Наконец он поднялся как человек, которому все надоело, бросил книгу на стол и, открыв буфет в столовой, вынул из него графин со сливовкой и наполнил две рюмки с золотой каймой.
   Это было протестом здравого смысла против всей этой ученой белиберды, способом снова встать на землю обеими ногами.
   Пардон был прав: выискивая аномалии в человеческом поведении и классифицируя их, ученые дошли до того, что уже не знали, что же такое психически здоровый человек.
   А сам-то он здоров? После всего прочитанного Мегрэ уже не был в этом полностью уверен.
   — Тебе попалось сложное дело? — робко спросила мадам Мегрэ, редко интересовавшаяся работой мужа.
   Он только пожал плечами и буркнул:
   — История с сумасшедшими! — И, осушив рюмку, добавил: — Пошли спать.
   Однако утром следующего дня он зашел к директору за несколько минут до общего доклада, и шеф сразу заметил, что комиссар озабочен.
   — Что-то не так, Мегрэ? — спросил он.