Сиснев Виссарион Иванович. Записки Виквикского клуба

   Мне хотелось похвастаться, как я в Гастингсе победил "бандита", но за забором прозвучал свисток, и Клиффа как ветром сдуло. Волосы волосами, а дисциплина-то, кажется, в этих "публичных" школах построже, чем в нашей. Один этот свисток чего стоит.
   Наша перемена еще продолжалась, и ребята пристали ко мне: кто это такой да откуда я его знаю. Я ответил, что Клифф - сын того самого лорда Холланда, которому принадлежит наша улица и вообще вся земля района Холланд-парк. Он, мол, со своим отцом, лордом, ехал в огромном черном "роллс-ройсе" и нечаянно наскочил на папину машину - не очень сильно, но все-таки вмятина осталась. Лорд вышел из машины, приподнял свой цилиндр и извинился перед папой. Его сын, то есть Клифф, тоже вышел, тоже приподнял свой маленький цилиндр и тоже извинился - передо мной. Так, мол, у них, у лордов, положено. Таким образом мы и свели знакомство.
   Ребята видели, что я привираю, но спорить им со мной было трудно: доказательство-то только что сидело на заборе. Вовка меня не выдал, слушал мою байку и посмеивался.
   После этой неожиданной встречи мы с Клиффом общались почти каждый день. Только на забор он уже больше не влезал, ему и за прошлый раз влетело от учителя. Мы нашли другой способ, более удобный и безопасный. Забор-то был деревянный, уже довольно ветхий, и мы в дальнем углу двора, где росли густые акации, расшатали доски и проделали приличную щель, которую не было видно ни с нашего, ни с их крыльца. Там мы и беседовали. Вовка тоже обычно присутствовал.
   Иногда и к Клиффу присоединялся кто-нибудь из его приятелей, которым любопытно было поговорить с русскими.
   Ну и вопросы они нам задавали! Например, такой:
   - А у вас автомобили делают?
   Я даже не понял с первого раза:
   - Автомобили?
   - Ну да. Делают или вы их у американцев покупаете?
   - Ты что, Клифф, слепой?
   - Почему слепой? - удивился он, не обижаясь.
   - А если нет, то после уроков прогуляйся около школы. Увидишь машины, которые называются "Волга", "Москвич" и "Жигули". По-твоему, они в Америке делаются?
   Верхний этаж нашей школы был отдан под квартиры для технических работников посольства, преимущественно шоферов. Поэтому вдоль тротуара у школы часто стояли машины советских марок.
   - Клифф, - задал я вопрос в свою очередь, - а почему ты решил, что у нас своих машин нет?
   Он поколебался, но честно ответил, что один их учитель сказал, будто у нас вся техника либо немецкая, либо американская.
   - Да? Тогда спроси своего учителя, где мы купили первый искусственный спутник Земли, если его не было ни у американцев, ни тем более у немцев?
   - Разве ваш спутник был первым?
   - Здравствуйте! А само название-то откуда взялось? Ты меня разыгрываешь или верно не знал?
   - Не знал.
   Помалкивавший, как всегда, но внимательно слушавший Вовка тут уж не выдержал, хотя обратился почему-то ко мне, а не прямо к Клиффу:
   - Может, он не знает и кто был первым человеком в космосе?
   - Знаю, - сказал Клифф. - Это все знают: Гагарин. Он приезжал в Лондон, только я еще маленький был, не помню. А мой папа его видел.
   Вовка упорно продолжал адресоваться ко мне:
   - Тогда пусть сообразит, как это можно, не имея даже собственных автомобилей, запустить спутники и людей в космос.
   Клифф, слышавший его голос, но не видевший его самого, просунул голову сквозь забор и с любопытством посмотрел на моего друга. Прежде чем втянуть голову обратно, он пообещал Вовке:
   - Я этот вопрос завтра задам тому учителю. Поглядим, что он мне ответит.
   Учитель ему ответил, как мы потом узнали, что все это "сложный комплекс проблем", в котором ребята разберутся, когда вырастут и накопят побольше знаний. По нашему с Вовкой мнению, этот самый учитель просто вывернулся, и все, потому что сказать ему было нечего.
   Всерьез мы схватились с Клиффом насчет того, кто победил Гитлера. Вернее, кто был главнее в той войне - мы или англичане. Он доказывал, что Англия первой вступила в бой с нацистами - так он называл фашистов - и дралась с ними в одиночку, когда французы уже капитулировали, а американцы и русские еще не думали влезать в драку.
   - Знаешь, сколько народу погибло под нацистскими бомбами в Лондоне и других городах? Если хочешь знать, дом, где папа родился, на куски разнесло, экономка и садовник погибли. Хорошо, что бабушка с дедушкой уехали в Шотландию, а то и их бы убило.
   - Знаешь что, - сказал я Клиффу в сердцах, - у вас тут сколько человек населения? Миллионов шестьдесят?
   - Пятьдесят пять. А что?
   - А то. У вас всего населения пятьдесят пять миллионов, а у нас за войну погибло двадцать миллионов.
   - Двадцать миллионов! - ужаснулся Клифф.
   - Но дело не в этом только, - не дал я ему прийти в себя. - Хоть вы и первыми начали воевать, да только вы ведь все оборонялись. А в наступление пошли, второй фронт открыли, когда мы уже к Берлину подходили. Можешь спросить своего отца, раз он у тебя историей интересуется, уж это он тебе подтвердит.
   - Откуда ты все это знаешь? - спросил Клифф серьезно.
   - У нас это любой мальчишка знает. У каждого кто-нибудь из родственников погиб в этой войне.
   Но по большей части наши беседы протекали вполне мирно. Я отвечал на его бесчисленные вопросы о Москве, о московских школах, вообще о нашей жизни, а от него мы с Вовкой получали массу сведений об Англии и англичанах.
   12. КОРОЛЕВСКАЯ КАРЕТА У ПОСОЛЬСТВА
   Кому-то может показаться, что я, как любит говорить бабушка Прасковья, поставил телегу впереди лошади: про школьный забор и соседний двор наговорил семь верст до небес (тоже бабушкина присказка), а про саму школу пока ни слова. Но это потому, что если забыть, где она находится, то от моей московской школы она отличается только самим помещением. Под нее приспособили обычный жилой дом с узкими лестницами и коридорами, поэтому классы гораздо меньше московских - просто комнаты с партами и досками. Парты на одного человека, а доски не черные, а зеленые, английские.
   Что классы не велики - это не страшно, учеников-то в них ведь не столько, сколько в обычных школах. Ни в одном нет больше двадцати. Мама сказала, что это очень хорошо - учителям легче работать и следить за каждым из нас. Ей легко так рассуждать, а у меня, например, совсем другое мнение. Из-за того, что нас мало, меня чуть ли не каждый день по всем предметам спрашивали. В Москве у меня за месяц столько отметок не появлялось, сколько тут за неделю.
   В остальном же наша школьная жизнь, как летом лагерная, строилась точно так же, как дома. Те же предметы, если не считать одного часа в неделю практики с мистером Хатчинсоном, те же привычные тетрадки в линейку и в клеточку, пионерские галстуки, линейки по пятницам, школьная и классные стенгазеты, дежурства по классу, дежурства по школе, замечания и благодарности в дневнике - все, как заведено в советских школах.
   Привозил нас в школу и отвозил домой веселый шофер дядя Сережа, ездивший на синем маленьком автобусе, походившем на наш "рафик", но называвшемся "форд". Он проделывал сложный маршрут, начинавшийся от посольства и петлявший затем по улицам и переулкам мимо всех домов, где жили советские семьи. Ребята из торгпредства - их было много приезжали на своем большом автобусе. Остальных доставляли родители по дороге на работу. Пешком никто не шел до школы, как в Москве, потому что это все-таки не Москва. Я достаточно четко понял это, натолкнувшись вместе с мамой на того противного старикашку в Гайд-парке.
   Ближе всего от школы было до посольства, поэтому на обратном пути мы прежде всего делали остановку там. Однажды я еще издалека увидел, что между тринадцатым и восемнадцатым домами образовалось скопление людей, в гуще которых виднелись странные сооружения на высоких колесах, запряженных лошадьми.
   Зрелище было настолько непривычным, что я не сразу осознал, что это же самые настоящие кареты, в которых ездили цари и вельможи сто лет назад. Две золоченые кареты с шестеркой вороных коней каждая. Между ушами у лошадей колыхались пышные султаны из страусовых перьев, спины их покрывали парчовые попоны с вензелями по углам. Приглядевшись, я разобрал, что вензеля-то королевские, я их уже видел раньше на почтовых марках. Впереди у карет на уровне крыши были сиденья, на которых замерли кучера, наряженные в расшитые позументами ливреи и цилиндры. Они не обращали ни малейшего внимания на направленные на них со всех сторон объективы фотоаппаратов, видимо, давно привыкли к такому вниманию. А может, им полагалось сидеть такими вот истуканами, по каким-то им одним известным правилам.
   Не потеряли они важности и когда им вынесли из посольства на серебряном подносе по большой рюмке вина. С серьезным видом приняли их, медленно выпили и опять застыли.
   - Вовка, что тут такое происходит? - спросил я.
   - Может, кино какое-нибудь снимают? - не очень уверенно предположил он.
   - Около нашего посольства?
   - Да, не похоже... В таких каретах королева ездит. Может, она в гости к новому послу приехала?
   - Что у нее, машин не хватает?
   - Хватает, не беспокойся. У нее не то пять, не то шесть самых больших "роллс-ройсов". Но у англичан так полагается, чтобы королева по торжественным случаям ездила не на машине, а в карете.
   - А по каким это случаям?
   - Точно не знаю, надо папу спросить, но что ездит - я сам видал по телевизору. Едет и рукой из окна машет, а рука в перчатке по локоть. Смотри, смотри! - дернул он вдруг меня за рукав. - Вон твой папа, а рядом мой.
   Папа стоял, приложив к глазам свой "Зоркий", который он теперь срочно осваивал и каждый день брал на работу, говоря, что интересный кадр может подвернуться в любую секунду.
   Золотые кареты тянули меня, как магнит, и я сказал:
   - Вовка, пошли вблизи посмотрим.
   - Вы куда? - хотел остановить нас дядя Сережа, но мы успели выскочить, крикнув ему, что приедем сами, с родителями.
   Я пробрался сквозь толпу к папе и с ходу спросил:
   - Пап, это королевские?
   - Королевские, королевские... - рассеянно ответил он, продолжая фотографировать.
   - А зачем они здесь?
   - Зачем ты здесь - вот вопрос. А кареты здесь затем, что повезут нового посла представляться королеве.
   - Разве новые послы обязательно ей представляются в карете?
   Папа не успел мне ответить, занятый непривычным для него делом.
   Ответил мне, похохатывая, дядя Глеб:
   - Именно так и бывает. Приедет новый посол, позвонит в Букингемский дворец, чтобы ему карету покрасивее прислали, и прямым ходом к королеве: "Давайте знакомиться, ваше величество, теперь нам вместе работать, будем в гости друг к другу ходить на чаек".
   - Да ну... - обиженно протянул я и хотел было удалиться. Но он поймал меня за локоть:
   - Погоди, погоди, ишь ты какой важный, уж и пошутить нельзя. Чувство юмора, сэр Витька, нельзя терять ни в какой обстановке, даже в присутствии персональных королевских лошадей. А ты сразу надулся.
   - Ничего я не надулся...
   - А не надулся, так слушай. И ты, сэр Вовка, тоже. В любом государстве это обязательная процедура - послу вскоре после приезда представиться главе государства и вручить ему верительные грамоты. В Англии глава государства - королева Елизавета Вторая, вот ей наш посол и поедет вручать свои верительные грамоты. По дворцовому протоколу послы прибывают в посланных за ними и их ближайшими помощниками королевских каретах.
   Грамоты в моем представлении были свернутой в трубку бумагой, перевязанной шнурком, на концах которого болтается сургучная печать. Дядя Глеб подтвердил, что в прошлом веке грамоты именно так и выглядели, а ныне это просто кожаная папка, содержащая скрепленное государственной печатью - она оттискивается особой несмываемой краской - подтверждение, что вручающий ее человек назначен представлять свою страну.
   - Дядя Глеб, а вы же говорили, что королева царствует, а не управляет, управляет страной премьер-министр. Почему же тогда посол везет свою грамоту ей, а не премьер-министру?
   - Ты, сэр, хочешь королеву совсем безработной сделать, а она, между прочим, как тебе известно, немалую зарплату получает под названием "цивильный лист". А грамоту она передаст министру иностранных дел и забудет о ней. Посол в дальнейшем будет иметь дело именно с министром или в особых случаях с премьером, а королеву будет встречать раз или два в год на больших приемах да в театре.
   - Непонятно, зачем тогда англичанам короли, которым надо платить по стольку денег.
   - Традиции, сэр, традиции, у англичан это святое дело.
   Люди вокруг нас почему-то дружно обернулись к крыльцу тринадцатого дома и заулыбались. Мы тоже последовали их примеру и увидели на крыльце человека во фраке, цилиндре и полосатых брюках. Чувствовалось, что ему не по себе в таком наряде.
   - Ого, - весело сказал дядя Глеб, - да ведь это Аркадий Андреевич!
   Аркадий Андреевич, будто артист в театре, приподнял свой черный цилиндр и слегка поклонился зрителям. Раздался смех и аплодисменты.
   - Это кто? - спросил я.
   - Один из советников посольства.
   - Они что, послу советуют?
   - Точно. А иначе откуда бы такое название? Вернее звание. Советник - третье по старшинству звание после посла и советника-посланника. Затем идут секретари - первые, вторые и третьи. А в самом низу атташе. Причем "атташе" может быть звание, самое младшее, как я уже сказал, а может быть должность, и тогда первый секретарь может выполнять обязанности атташе, скажем, по печати. А военный атташе тот вообще генерал. Уразумел, сэр?
   - Уразумел.
   Тут я услыхал папин зов:
   - Виктор! Быстро сюда!
   Он в этот момент разговаривал со спустившимся вниз Аркадием Андреевичем. Подойдя, я сразу сообразил, что становлюсь жертвой очередной папиной фотографической "задумки".
   Аркадий Андреевич, зачем-то оглянувшись на дверь посольства, снял цилиндр, протянул его папе и попросил:
   - Только чтоб мгновенно.
   Папа нахлобучил цилиндр на мою голову, насадил мне на нос чьи-то очки - из-за слишком длинных дужек они сразу съехали на самый кончик, - поставил меня так, чтобы кареты оказались за моей спиной, и нащелкал не меньше десяти кадров.
   На крыльце появилось еще несколько человек в таких же нарядах, как Аркадий Андреевич. Он снял с меня цилиндр и водрузил на себя.
   Вся группа во фраках, разделившись, влезла по откидным ступеням в кареты. Папа схватил меня за руку и потащил за собой. Без всяких объяснений посадил меня в свою машину и рванул с места, как гонщик. Я-то думал, он боится опоздать домой к обеду, чтобы мама не сердилась, но мы приехали не на Холланд-парк, а к королевскому Букингемскому дворцу.
   Торопился он не зря. Мы встретили кареты с послом и прочими у самого въезда во дворец на широкой аллее с красноватым асфальтом, которая вела через Сент-Джеймский парк от Трафальгарской площади прямо к воротам Букингемского дворца. Кареты двигались уже не сами по себе, а в сопровождении отряда конных гвардейцев. Папа, велев мне стоять на одном месте, чтоб не потеряться, бегал с аппаратом туда-сюда и наснимал целую пленку.
   Домой я в этот день попал с трехчасовым опозданием. Папа, высадив меня, без обеда укатил обратно в посольство. Когда я рассказал маме, по какой причине я так запоздал, она очень расстроилась, что папа не догадался быстренько съездить за ней, чтобы и она тоже увидела редкое зрелище.
   Когда через несколько дней папа показал мою фотографию - там, где я в цилиндре и очках, - мама долго ее разглядывала, смеясь и повторяя:
   - Сущий мистер Пиквик, ну просто вылитый Пиквик...
   Этот снимок папа увеличил, вставил в рамку и прикрепил к стене в столовой. Приходившие к нам обязательно обращали внимание на мой портрет и говорили, что папа вполне мог бы стать профессиональным фотографом.
   13. В АНГЛИИ ЕСТЬ ФАШИСТЫ!
   Едва переступив порог дома после школы, я услыхал в столовой папин голос:
   - Ах, мерзавцы! Вот ведь мерзавцы!
   - Что случилось? - спросил я у мамы.
   - По телевизору только что сообщили, что какие-то негодяи пытались взорвать могилу Карла Маркса на Хайгейтском кладбище.
   Папа рассказал, что фашисты подложили взрывчатку под бронзовую часть памятника, но совсем уничтожить его не смогли, только повредили.
   - Фашисты?! - переспросил я. - Папа, откуда в Англии фашисты? Они были в Германии и в Италии, их разбили в 1945 году, а главных фашистов судили и казнили в Нюрнберге.
   - Да, Витя, главных фашистов судили. И все-таки их еще хватает на белим свете, в том числе и в доброй старой Англии. Те, кто надругались над могилой Маркса - и заметь, не впервые, - не считают нужным скрывать свое мировоззрение. На постаменте масляной краской намалеваны свастики - вместо подписи, так сказать. Ах, какие мерзавцы! - снова воскликнул он и закончил: - Вот что, давайте съездим на Хайгейтское кладбище, посмотрим.
   - Пап, - попросил я, - а можно, я Вовку позову?
   - Зови, - ответил папа.
   По пути папа купил цветы и вечернюю газету, полистал ее, показал маме и передал нам с Вовкой:
   - Смотрите и запоминайте.
   Голова Маркса была сфотографирована сбоку, чтобы показать, как поврежден нос, а по гранитному постаменту, как пауки, ползли свастики.
   Среди толпившихся у могилы англичан мы увидели хмурого дядю Алешу. Он о чем-то беседовал с пожилым человеком в допотопных круглых очках и такой же допотопной черной, с загнутыми вверх полями шляпе. Дядя Алеша делал заметки в блокноте. Видимо, он готовился написать о совершившемся здесь преступлении.
   В воздухе все еще чувствовался запах масляной краски. Мы обошли вокруг оскверненного памятника. Массивная бронзовая голова покоилась на прямоугольном гранитном постаменте с выбитыми на нем словами Маркса: "Ученые пытались объяснить мир, а дело заключается в том, чтобы его изменить".
   - Памятник стоит на месте перезахоронения. Первоначально могила была там, - папа указал на травянистую площадку метрах в десяти позади памятника.
   У его подножия лежала груда свежих цветов, которая продолжала расти на наших глазах: то и дело подходили люди и клали новые букетики. Под ними очень скоро совершенно скрылись наши розовые гвоздики.
   Подошел дядя Алеша и, как всегда, погладил меня по голове, будто мне все еще пять лет.
   - Напишешь? - спросил папа.
   - Короткую информацию я уже передал, чтобы успеть в завтрашний номер. А сейчас я говорил с председателем комиссии по наблюдению за могилой, хочу подробно написать об истории создания памятника и обо всех случаях, когда его хотели уничтожить.
   - Хоть раз кого-нибудь поймали?
   - Скотленд-Ярду некогда заниматься такими "пустяками".
   - Значит, и сейчас все пройдет безнаказанно?
   - Скорее всего. Хотя, если бы полиция всерьез проявила усердие, этих мерзавцев нашли бы в два счета. Сыщики у них в самом деле классные, да и по почерку сразу видно, где нужно искать. Убежден, что тут действуют не отдельные выродки, а организация. Вполне возможно, что виновных следует искать неподалеку от вашего дома.
   - То есть?
   - Штаб-квартира английской фашистской партии находится в десяти минутах ходьбы от вас.
   - Значит, они действуют легально? А я, признаться, думал, что после войны они уже не смеют поднять голову. Это что же, осколки старой банды Мосли или что-то новое?
   - Пап, а кто такой Мосли? - спросил я.
   - Маленький английский Гитлер, который перед войной создал здесь фашистскую партию и получил за это благодарность от настоящего Гитлера. Сообщники Мосли носили форму гитлеровских штурмовиков и нарукавную повязку со свастикой.
   - Так вот прямо и ходили по Лондону?
   - Нет, конечно. В форме они маршировали на парадах, которые Мосли устраивал в своем поместье. Он был богатым.
   - И даже лордом, - подсказал дядя Алеша. - Нынешние фашисты к Мосли прямого отношения не имеют. Эта шайка возникла уже после войны. Их первым фюрером был мелкий клерк по фамилии Джордан. Никто бы о нем никогда не услышал, но за него вышла замуж французская баронесса из миллионерского семейства, оголтелая поклонница Гитлера. Вместо креста на золотой цепочке носила золотую свастику. Но потом Джордан ей надоел, и она уехала обратно во Францию. А его сместили сообщники.
   Дядя Алеша посмотрел на часы, помолчал, что-то прикидывая, и предложил:
   - Знаете что? Мне все равно ехать в посольство, сделаем небольшой крюк, и я вам покажу это осиное гнездо.
   Дядя Алеша не преувеличивал - фашисты окопались совсем рядом с Холланд-парком. Мне казалось, что их штаб должен быть черного или коричневого цвета, а он оказался ядовито-синим, я такого оттенка домов больше не видел. Окон на первых двух этажах не было, их прикрывало листовое железо. На третьем этаже окна прятались за толстыми решетками. Под ними тянулись красные, будто выведенные кровью буквы: "Национал-социалистская партия". По обеим сторонам надписи кровянели две огромные свастики.
   Предосторожности фашисты предпринимали не напрасно. Все четыре незащищенных окна четвертого этажа зияли разбитыми стеклами. И, похоже, случилось это недавно: на тротуаре валялись неубранные осколки и половинки кирпича. По синему фасаду расплылись неправильными звездами разноцветные пятна, - видно, кто-то кидал бутылки с краской. Первый этаж украшало гигантское черное слово "рэтс" - "крысы".
   - Свеженькие, - указал на стекляшки дядя Алеша.
   - Думаешь, успели им отплатить? - спросил папа.
   - Ну, разве это отплата за то, что они натворили! Просто кто-то засвидетельствовал, что называется, свое почтение.
   - Что-то не похоже на англичан, а?
   - А окна, по-твоему, ветром выдуло?
   - Тоже не похоже, - засмеялся папа.
   - То-то и оно-то. Состоять в этой вот, с позволения сказать, партии - это, ты считаешь, на англичан похоже? Ты говоришь об англичанах как едином целом, а они, как и все прочие, представляют собой спектр. От коммунистов до, как видишь, национал-социалистов.
   - Убедил. А все-таки любопытно было бы посмотреть, что там внутри этого синюшного сооружения.
   - Я там был, - просто сказал дядя Алеша.
   Пока мы шли к машине, дядя Алеша рассказал о своей встрече с живыми английскими фашистами. Их было двое - один пожилой, уже плешивый, а второй совсем юный, лет восемнадцати. Оба в форме коричневая рубашка, кожаная портупея через плечо, бриджи с сапогами и красная нарукавная повязка с черной свастикой. Дядя Алеша выдал себя за скандинавского журналиста, иначе его не впустили бы внутрь.
   Видел он лишь кабинет на первом этаже, который был у них вроде приемной. Там пол, мебель, письменный стол - все черного цвета. А на стенах - портрет Гитлера и картина с марширующими штурмовиками. Дядя Алеша сказал, что ему все время казалось, что какая-то машина времени взяла и забросила его лет на тридцать пять назад. Плешивый штурмовик, не моргнув глазом, признал, что, в общем, они ученики немецкого фюрера.
   - Просто не верится, - развела руками мама. - В наше время.
   14. РЕЗИНОВЫЕ ПУЛИ
   Как я уже упоминал, кроме учительницы английского языка, приехавшей, как и остальные, из Москвы, с нами раз в неделю занимался настоящий англичанин мистер Хатчинсон. Он должен был помочь нам усвоить английскую разговорную речь, поэтому на его уроках мы почти не писали, а только беседовали на самые разнообразные темы. Мистер Хатчинсон предпочитал, чтобы ученики сами что-нибудь рассказывали, а он поправлял ошибки в произношении фраз. Не возражал он и если мы начинали осаждать его вопросами.
   Думаю, что мистера Хатчинсона не приняли бы за француза или, скажем, немца, было в нем что-то, сразу выдававшее его английское происхождение. А может, мне так стало со временем казаться. Свои довольно длинные рыжеватые, как у многих англичан, волосы он зачесывал набок, а сзади они закрывали почти весь воротничок. Лицо у него худое, со впалыми щеками, но свежее. Одет он обычно в зеленоватый твидовый пиджак с зеленым же, в коричневую полоску галстуком. За весь год я не слышал ни разу, чтобы он повысил голос на кого-то из своих учеников, хотя, честно говоря, мы, пользуясь его невозмутимостью, не раз устраивали из уроков базар. Однажды даже директор поставила вопрос о дисциплине на уроках мистера Хатчинсона на родительском собрании.
   Я слышал, как папа рассказывал маме об этом собрании. Он спросил мистера Хатчинсона, не нужна ли ему какая-то конкретная помощь родителей, а тот ему сказал: "Благодарю вас. По сравнению с теми, кому я преподаю остальные пять дней, ваши дети - ангелы". И наши собеседования по-прежнему проходили шумно, но в самой дружелюбной обстановке.
   Вот к нему-то мы с Вовкой и обратились, когда ни его, ни мои родители не смогли нам толком объяснить, кто и зачем взрывает в Лондоне бомбы замедленного действия. То есть такие, в которых есть часовой механизм, позволяющий назначить взрыв на любой час. Такие вот устройства начали все чаще калечить лондонцев, их дома и машины. То вдруг грохнет в огромном универсальном магазине "Харродс", который называют королевским, потому что королевская семья перед рождеством покупает там подарки друг другу. То взлетает на воздух начиненный взрывчаткой автомобиль на людной улице. То в обеденный час взорвется цветочный горшок в переполненном кафе. А еще до нашего приезда кто-то заминировал лондонскую телевизионную башню, и у нее вырвало бок.
   Мама сказала: "Спроси папу, он у нас политик".
   Папа ответил: "Взрывы? Это работа ирландских экстремистов. Настоящие ирландские патриоты от них отмежевываются", - и убежал на службу.
   "Что значит - отмежевываются?" - размышлял я.
   Вовка у себя дома добился примерно таких же результатов. И когда на следующее утро мы узнали, что очередной взрыв произошел в гостинице "Хилтон" и что серьезно ранено несколько человек, Вовка предложил:
   - Давай сегодня спросим у мистера Хатчинсона.