Страница:
Кстати, беспризорных кошек Иван здесь пока не встречал. Зато встречал беспризорного мальчишку, который, по его собственным словам, знает в этом городишке все и всех. Что имяхранителю сейчас и требовалось.
«Рильке. “Часослов”», – разобрал Иван и подумал: «Ничего себе!».
Рот Вика был полуоткрыт, и один из форейторов подкрадывался к нему с явным намерением сунуть туда жука. Жук был размером со сливу, коричневато-черный, с отливающим в синеву брюшком. Без сомнения, навозный. Второй затейник нетерпеливо поглаживал грушу автомобильного клаксона. Замысел их был стар как мир и прозрачен, как стекло: бережно-бережно, нежно-нежно вложить насекомое бедолаге в рот и тут же загудеть изо всей мочи. От неожиданности проснувшийся мальчишка резко сомкнет челюсти. Хруст хитина на зубах Вика должен был стать им наградой за остроумие. Рожи шутников выражали живейший азарт.
Ивана они не замечали.
– Подъем! – гаркнул Иван. – Вик, дружище, подъем! Дело есть.
Парнишка захлопнул рот, отклеился от колеса. Вскочил, недоуменно глянул на форейтора, замершего в нелепой позе. Вмиг сообразил, для кого приготовлен навозник, и покрутил пальцем у лба. Подобрал книжку, сунул в карман и устремился к Ивану.
Клаксон запоздало разразился прерывистым задушенным воплем.
– Добрый день, имяхранитель. – Глаза Вика поблескивали, в них не осталось и намека на сонливость. – Дело есть, говорите? На сколько потянет ваше дело в старых добрых «василиях»?
– По правде говоря, случалось мне видывать дни и добрее сегодняшнего, – сказал Иван, нарочито затягивая вступление. Он внезапно засомневался, стоит ли посвящать Вика в суть дела. – А потянет… потянет минимум на декарт. Если согласишься помочь.
– Неужели я похож на человека, который способен отказаться от декарта?
Иван неопределенно хмыкнул – дескать, всякое бывает.
– Кого надо зарезать? – предельно деловито осведомился Вик. – Учтите, за срочность я беру тридцать процентов сверху. За полноименного – втрое, а за члена императорской фамилии – впятеро против исходной цены. – Он не выдержал взятого тона и прыснул. Добавил грозно: – Впрочем, клоунов в желтых регланах я готов прикончить совершенно бесплатно.
Обозванные клоунами форейторы тем временем пришли в себя и счастливо гоготали над собственным конфузом. Устрашающее замечание Вика лишь добавило веселья.
– Ну, резать, положим, никого не придется, – сказал Иван. Затем, вздохнув, решился: – Во-первых, мне нужны некоторые сведения о личной жизни эва Логуна. Знаешь такого?
Вик кивнул.
– Превосходно. Во-вторых, сведения о… – Иван чуть было не ляпнул: «личной жизни твоего брата», но, слава Фанесу, успел вовремя остановиться. – …о владельце «Эспадона» деме Тростине и всем, что связано с ним и его магазином.
– В подробностях? – уточнил Вик.
– Насколько позволяют правила приличия, – сказал Иван.
– Да какие там приличия! Скандал-то был о-го-го! Лео, когда узнал, что Роза за старого Логуна выходит, так взбесился, что…
– Постой, – оборвал тараторящего юнца Иван. – Какая Роза? Что за скандал? О чем ты?
– Ну как… – озадачился Вик. – Роза, воспитанница Лео Тростина. Видели красотку в доспехах с рекламной линзы? Или с фантом-проектора в «Эспадоне»? Она самая и есть, Роза. Логун на ней женился, а Лео этого не вынес. Только-только от лимонадов девчонку вызволил, и на тебе, такой подарочек!.. А вы разве не о том спрашиваете?
Иван сделал ему знак: погоди. Надо признаться, он не ждал, что все объяснится так просто. Не было ни чарки, да вдруг ендова! Получается, молодая жена Логуна – приемная дочь Лео Тростина, известного любителя завитых мальчиков и ненавистника лаймитов-лимонадов? Фанес всеблагой! Так вот почему Логун сказал, что из-за девицы никто его ревновать не станет. Ох, и болван же этот полноименный! Да ведь Тростин дюжину самых смазливых юношей удавит собственными руками по одному взмаху ее ресниц. Иван не раз видел, как мука и тоска наполняют глаза Лео, глядящего на оптический фантом прекрасной воительницы. Воспитанной им в обожании, бывшей ему милой дочерью и бросившей его, точно падчерица. И вот, когда он сумел ее вернуть от лимонадов – новая беда вместо радости.
Иван поднял глаза:
– Вводная меняется. Мне крайне спешно надо разыскать дема Тростина. В лавке его нет. У тебя имеются какие-нибудь соображения?
– Соображения? Да я точно знаю, где он сейчас, – уверенно сказал Вик. – Только это далеко. Пешком топать замаемся. На колесах бы… – Он выразительно посмотрел в сторону таксомоторов. – И клоуны как раз без дела истомились. Скоро сами начнут жуков ради развлечения жрать. Прокатимся с ветерком?
Иван отрицательно замотал головой. От одной мысли о езде в авто рот его наполнился тягучей слюной. У слюны был горький привкус желчи.
– Ни за что! – Он умоляюще посмотрел на Вика. – Слушай, неужели во всем Арине не сыщется другого транспорта, кроме этих адских экипажей?
Вик неуверенно хмыкнул и завел очи к зениту. Определенно, ему до чертиков хотелось «прокатиться с ветерком» как раз на одном из «адских экипажей». Сидеть в пассажирском салоне и покрикивать на форейтора в развязной купеческой манере: «Эй, Ванька! Жарь в пространство, авось доедем до города Астраханска!»
Время утекало, Вик продолжал изучать бег облачков, изображая напряженную работу мысли. С этим необходимо было что-то делать. Имяхранитель пошарил в сумке, бросил рассеянный взгляд на появившуюся в результате между пальцами ассигнацию. Зашуршал ею. Испытанное средство не подвело и на сей раз. Пальцы Вика проворно сомкнулись на купюре, лицо озарил свет вспыхнувшей идеи:
– Эврика! А давайте мы к бабке Люции заскочим? – От избытка нахлынувших эмоций он даже хлопнул себя по ляжке: – Ну, точно, как это я сразу не допер! Она наверняка туда же собирается. Лишь бы не уехала до нашего прихода. Сейчас который час?
– Без четверти три, – сказал Иван.
– Успеем, – сказал Вик. – Пошли.
Они быстро зашагали, держа путь в северную часть города. Побывать в ней Ивану случая пока не представлялось. Он считал, что там вообще нет никакого жилья – столь густо и вольно росли деревья. Конечно же, он заблуждался. Судя по дворцам, сокрытым буйной зеленью, по крепким молодчикам со скучающими лицами, но живыми глазами, что прогуливались перед калитками из кованого железа, это был район обитания местных богатеев. Последние сомнения исчезли, когда навстречу им прошествовала парочка ослепительных молодых женщин в дорогих нарядах, сопровождаемых напыщенным господином с предлинной саблей на боку. Драгоценности красавиц и рубин размером с грецкий орех на рукоятке оружия послужили достаточным основанием, чтобы убедиться – жители этого пригорода не бедствуют.
– Скажи-ка, зачем этой твоей бабке Люции понадобилось туда же, куда нам? – спросил Иван, провожая женщин восхищенным взглядом. Спутник красавиц обернулся и адресовал ему сердитый жест, троекратно громыхнув ножнами о шпору. Иван примирительно поднял раскрытую ладонь. – И, кстати, куда «туда»?
– Да в «лимонадник»! У них же сегодня большой праздник, у лаймитов. День Срезания Кожуры или что-то вроде того. Туда сегодня многие отправятся. Лимонады обещают, что как только они эту свою кожуру с чего-то там срежут, обнажится драгоценная сердцевина мира. Будто бы на всех, даже на неверующих тотчас снизойдет благодать. Мало того, еще и бог какой-то явится. Лучезарный, вроде. Именем Регл. Как это… ага, вспомнил! «Свечение лика его, желтое и оранжевое, подобное солнечному в день ясный, омоет верующих, и радость их приумножится стократ и стократ». Имеется, правда, одна закавыка. Всеблагим Регл будет, только если обряд проведут соответствующим образом. Главное условие – любовь. При отсутствии самоотверженной любви лимонада к лимонаду, а в особенности при кровавом жертвоприношении Регл явится в облике чудовища. «И следовать будут за ним легионы тритонов огненных, пламенем сжигающих плоть человека, зверя, птицы…» – произнося эти слова, Вик сделал «страшные глаза». – Обещаны также аспиды длиною в семь локтей с быстрым смертоносным жалом. И, кажется, жабы плотоядные, состоящие из спеченной земли. А также какие-то особенно страшные «ваятели праха». Так что: или – или.
– Будем надеяться, лимонады не ошибутся, – сказал Иван, в который раз отмечая про себя, что Вик далеко не так прост, как хочет казаться. Откуда, помилуйте, у обычного городского попрошайки столько тонкой насмешки в голосе, когда он произносит (не запнувшись, между прочим) «драгоценная сердцевина мира» и цитирует наизусть сакральные лаймитские тексты? И почему здешние привратники, Ивана прямо-таки пронизывающие недоверчивыми взглядами, смотрят на Вика без малейшего подозрения? А почему мальчик на них вовсе не обращает внимания?
– В общем, они много всего обещали, – продолжал заливаться Вик. – А почтенная архэвисса Люция Комнин является владелицей почти трети мандариновых рощ в Арине. И той, где вся эта чепуха состоится, тоже.
– Комнин? – заинтересовался Иван. – Встречал я тут давеча бюст одного Комнина. Этакий почтенный муж с окладистыми бакенбардами и мудрым взглядом. В треуголке, – добавил он после секундного колебания. – Родственник эвиссе Люции?
– Ну, а как же! Батюшка ее. Удивительно, что вам всего один его бюст попался. Насколько знаю, ровно полторы дюжины памятников эв Комнин себе сам заказал, при жизни. Через подставных лиц, понятно. А то горожане, дай им волю, непременно приладили бы его голову к телу Приапа. Очень уж приволокнуться любил. Вот только… в треуголке… я такого что-то не припоминаю.
– Давай-ка к Люции вернемся, – предложил Иван, почувствовав, что разговор стремительно уходит в сторону. Пусть более занятную, но к делу отношения не имеющую.
– Давайте, – с легкостью согласился Вик. – Дама она строгая, но, в общем, не злая. Раз святилище лимонадов на земле Комнинов оказалось, предложила им уговор: пускай за деревьями ухаживают и лагерь свой содержат в опрятности – ну, не гадят по-свински; а она их не выставит взашей. Все полюбовно. Те, понятно, рады стараться – гусениц обирают, земельку рыхлят. Идиллия! Сегодня-то наверняка ее пригласили. Уважают!
– Лео они, надо полагать, тоже пригласили? – с капелькой яда в голосе осведомился Иван. – И тоже, разумеется, из уважения… Откуда ты знаешь, что дем Тростин с Валентином обязательно там, и нигде больше?
– Насчет этого засранца Валентина, – брезгливо выдавил Вик, – я ничего не скажу. А дем Тростин… Как же без него? Тростин у лимонадов главный. Он ведь и будет кожуру срезать.
Оказалось, что за те полгода, в течение которых Иван не бывал в Арине, случилось многое. Лео, отчаявшись вернуть Розу каким-либо из традиционных родительских способов, решил поступить довольно необычно: проникнуть в самое сердце лаймитской общины. А затем, возглавив ее, уничтожить изнутри. Для настойчивого, умного и богатого торговца, блестяще знающего людей, не составило труда осуществить первую часть плана. Он не только заслужил полное доверие лимонадов, но сделался первым из их вождей. «Вечно юным гиссервом, твердым держателем Ножа Вешнего». Однако в ту минуту, когда блудная дочь припала к отеческой груди, Лео понял, что сам незаметно превратился в убежденного лаймита. И потому ничего разрушать не станет. Более того – продолжит с преумноженной твердостью держать Нож Вешний. А вразумленное дитя будет обнимать свободной рукой. Да только Роза – ох уж, эти взрослые дочери! – внезапно охладела к лаймизму. Зато воспылала страстной любовью к эву Логуну. Вошла в его дом законной женой. Забеременела.
Бедный Лео вновь остался ни с чем! Если, конечно, не считать того, что под началом у него имелась отныне целая армия приспешников, свихнувшихся на божественной сути цитрусовых. Наступающей ночью новоявленный гиссерв должен свершить то, что предначертано свыше: пустить пресловутый ножик в ход. Срезать некую кожуру.
Можно было лишь предполагать, что этот знаменательный акт означает на деле. Скорей всего, какое-нибудь более или менее невинное представление. С фейерверками, карнавалом и потоками фруктового сока, в котором все присутствующие, разумеется, перемажутся с маковки до пят. После чего упьются аринским бальзамом и разбредутся по благоуханным окрестностям для исполнения древнего, как сами Пределы, обряда плодородия.
Все это не страшно. Другое страшно. Как бы под шумок не снял злопамятный Лео кожуру еще и с мастера Логуна. Карнавал предполагает обилие масок и дурацких костюмов – чем не способ отменной маскировки? Чем не возможность обеспечить непроверяемое алиби? Можно исчезнуть совершенно незаметно, исполнить задуманное и так же незаметно вернуться. Особенно, если у гиссерва Тростина имеется сообщник.
Сообщник… Иван немедленно вспомнил напавшего на него прошлой ночью человека в бычьей маске, так ловко умеющего обращаться с мечами. И притом совершенно не озабоченного отсутствием у себя какого-то там «стоп-пульсатора». И еще вспомнил имяхранитель, где видел такие же одежды, как у рогатого меченосца. Обшитая массой матерчатых полосок одежда – излюбленный наряд лаймитов. И значит это, что сообщников у Лео может оказаться целый легион.
«Быть того не может, – подумал Иван, – чистой же воды паранойя! Или все-таки может?..»
– Фанес предобрый, – прошептал он. – Умоляю, сделай так, чтобы я ошибался!
Иван потупил глаза. Вот так конфуз! Куда теперь прикажете глядеть? В землю? Только и единственно в лицо собеседнице?
Не иначе. Потому что куцый френчик с похожими на стрижиный хвост фалдами крайне легкомысленно открывал к обозрению обтянутые лосинами ноги архэвиссы Комнин. Ноги были тонкими, и даже тощими, с неумолимо выступающими старческими коленями. Об икрах так и вовсе упоминать неприлично. Лет архэвиссе Комнин было… не сто, конечно, но под восемьдесят, пожалуй. В руке она небрежно держала хлыстик, на сапожках присутствовали шпоры – верно, заядлая лошадница. Однако конюшней от нее не пахло, а пахло горько и пряно степными травами.
– Архэвисса!.. – сказал Иван, преклоняя колено, а заодно голову. – Счастлив познакомиться.
«Определенно, – подумал он, – эту бравую пожилую даму я уже встречал. Когда же и где? Ба, ну конечно! Первое посещение Арина. Гнедой жеребец в яблоках с нелепой кошелкой под хвостом. Только вместо сегодняшнего жокейского шлема была тогда на ней, помнится, шляпка с вуалеткой».
– Полноте, молодой человек. Да разве ж пред вами такая невозможно древняя развалина, что приставка «арх» кажется необходимой? – иронически спросила Люция, поигрывая хлыстиком.
Старушка явно напрашивалась на комплимент. Трудно определить, какова она была в молодости, хороша ли собой, но сейчас, высушенная до костяной твердости, похожая обострившимися чертами лица на ящерку (и ящерку небывалую – с усиками щеточкой), казалась почти страшной. Даже улыбка, обнажившая желтоватые зубы с золотыми коронками на всех четырех клыках, почти не красила ее. Годы, сколько было прожито, оставили архэвиссе Комнин свои отметки. Все до единого. Вряд ли она об этом не знала. И значит, вопрос был чем-то вроде экзамена.
Иван поднял голову и, устремив взгляд прямо ей в глаза, заявил:
– Подобное обращение, как мне видится, знаменует в первую очередь уважение к положению человека в обществе. И уж только во вторую – его возраст.
– Но вторая очередь является при этом второй очень условно, – усмехаясь, уточнила Люция. – Не так ли?
– Так, архэвисса, – выдерживая характер, сказал Иван.
Старуха удовлетворенно кивнула.
– Что ж, Иван, преамбулу будем считать законченной. Поднимайтесь. Не терплю этих китайских церемоний. Я, знаете ли, чрезвычайная прогрессистка и феминистка. Хотя, пожалуй, не агрессивная. – Она на секунду задумалась. – Ну, разве что изредка. Буду рада, коль вы станете обращаться ко мне без манер, «сударыня». Или даже по имени. Согласны?
– Согласен, сударыня.
– Великолепно. К лаймитам я вас, конечно, отвезу. Сама, видите, собралась, – она прикоснулась хлыстом к жокейскому шлему. – Правда, в мои планы входило путешествие не на коляске, а верхами. За город предпочитаю выезжать почти исключительно верхами. Не желаете ль разделить удовольствие? Подходящий костюм, думаю, отыщем.
– Предпочел бы экипаж, – сказал Иван. – Поскольку не вполне уверен в своих способностях к… как это?.. гарцовке?
– О да, к гарцовке, – рассмеялась Люция (Вик тоже прыснул). – А также к галопированию и рысачеству. Хорошо, экипаж так экипаж. Но для начала мы легонько поужинаем. Мужчине с такими дивными габаритами, как у вас, подкрепиться не повредит никогда. Да вы, поди, и не ели еще сегодня толком?
Иван неопределенно качнул головой и развел руками.
– Я права, – заключила архэвисса. – Пройдемте на веранду. Предпочитаю устраивать трапезы именно там. Люблю, знаете ли, свежий воздух.
Они двинулись к дому.
– Виктор, мальчик мой, – нахмурилась Люция, когда они оказались перед столом, – ты-то куда? Не спеши-ка усаживаться. Тебе, знаешь ли, необходимо сначала привести в порядок лицо и руки и сменить одежду. От тебя, прости, пованивает. Изволь, милый внук, следовать заведенным в доме гигиеническим и эстетическим правилам. Шагом марш в ванную!
Вик испустил вздох страдальца и побрел в дом.
– Славный парень, – сказала эвисса Комнин, когда он удалился. – Самостоятельный. Независимый. Представляете, возомнил, что богатство, нажитое предками, тратить на собственные нужды предосудительно. Результат налицо. Вместо внука-кадета, каким он был совсем недавно, я имею сейчас внука – стихийного анархиста. Шляется по улицам, дружит с какими-то одиозными субъектами, едва ли не безымянными, и уж, разумеется, поголовно непризнанными гениями. Под лавками ночует. Прудона почитывает, Бакунина. Откуда литературу берет, понятно – со всеми местными контрабандистами на короткой ноге. За Пределами бывал, о том знаю доподлинно. Я пока что не препятствую, пусть живет, как считает правильным. Конечно, до тех пор, пока бомбы мастерить не начнет.
– Бомбы внутри Пределов не взрываются, – резонно заметил Иван. – Во всяком случае, сколько-нибудь годные к скрытому ношению. А такая, которая взорвется, должна быть размером… да почти с этот стол. И веса соответствующего. Для самодеятельного террориста мало подходяще.
– Знаю, знаю. Но что, если эти сбрендившие колоны – в самом деле непризнанные гении? Откроют какой-нибудь кардинально новый закон природы и – бум! Полгорода на воздусях.
– Вряд ли, – протянул имяхранитель с сомнением.
Сомнение в первую очередь относилось к собственным его словам. В голову настойчиво лезла мыслишка о том, что Вик отнюдь неспроста крутится возле таксомоторов. Чем автомобиль не адская машина? Тут вам и убийственная начинка, сокрытая в двигателе многошагового расширения (особенно некоторым образом доработанного), тут вам и средство быстрой доставки. Тут и отменная маскировка.
«Экая все дрянь тебе сегодня мерещится», – осадил он себя и повторил твердо:
– Вряд ли.
– Ох, только этим и успокаиваюсь, – сказала Люция. – Догляд за ним, безусловно, существует. Негласный, но плотный. Хватит мне и того, что одного уже прозевала.
– Имеете в виду Валентина?
– Его. – Люция ничуть не удивилась осведомленности собеседника. – Я, признаться, всегда ждала от внуков чего-то подобного. Даже худшего, пожалуй. Понимаете, дочку, их мать, я родила нечаянно и очень поздно, мне уж изрядно за сорок было. А от кого! Извините за подробности, но это был самый настоящий жиголо – да такой, что пробы негде ставить. Вдобавок извне. Вообразите! Каталонский кабальеро, как сам он любил представляться. Этакий Гильем де Кабестань нашего времени. – Люция невесело усмехнулась. – Но, как бы то ни было, я давно уже перестала стыдиться этого.
Иван из вежливости придал лицу понимающе-скорбное выражение. Имя человека, с которым Люция сравнила своего давнего беспутного возлюбленного, было ему совершенно неизвестно. Но при этом почему-то ассоциировалось с гудением ветра в корабельных снастях, скрипом лебедок, запахом рыбы и просмоленной пеньки[4]. Он покачал головой и сказал:
– Помилуйте, сударыня, чего вам стыдиться! Мы тут до сих пор не выродились в скопище уродов, безымянных да скорбных умом только благодаря лучшим из наших женщин. Тем, которые не боятся любить мужчин извне.
– Возможно, вы правы, Иван. Жаль только, не в моем случае. Девочка удалась в папу. Прехорошенькая, но сумасбродная. И, к сожалению, весьма недалекая. Мне заниматься ею некогда было. Да чего там юлить, не больно-то и хотелось. Отдала в пансионат. Лет пятнадцать ей только-только исполнилось, глядь – она уж на сносях. Двойню ждет. Заявила, что понесла от самого великого князя. Помните, наверное, был тогда такой, Платон Ромас?
– Плохо, – не своим голосом сказал Иван. – Почти вовсе не помню.
– Отчего же? – удивилась Люция.
– После потери Имени и не то бывает, – буркнул Иван, пряча глаза.
– О… Я, должно быть, сделала вам больно? Простите, если так.
– Пустое. Дело давнее. Пережитое и накрепко забытое.
– Склоняю голову перед вашим мужеством, – сказала Люция торжественно. – Верите ли, всегда отчаянно завидовала полноименным. Но сама никогда не мечтала стать таковой. Именно поэтому, из-за Имени, из-за горгов. – Она умолкла. Тряхнула головой, энергично провела рукой по лицу, по глазам, словно отгоняя сонливость. Встрепенулась: – Так вот, возвращаясь к его сиятельству… У-у, великолепный, скажу я вам, был мужчина, ве-ли-ко-лепнейший! Этакий, знаете, высоченный красавец. Спортсмен, известный дамский угодник и поэт-бунтарь. Усы как шпаги, глаза как факелы. Мефистофель! Во множестве девичьих сердец занимал он долгие годы место вожделенного сказочного принца. Однако при живом императоре и здоровом цесаревиче пребывал в роли вечного холостяка, как велит кодекс престолонаследия. Думаю, бесило это его неимоверно. Я даже помню кое-что из его стихов по этому поводу… Сейчас… Ага…
Люция нахмурила брови и продекламировала, отбивая ритм хлыстиком:
– Вздор, – горячо возразил Иван, пораженный совпадением недавнего собственного «прорыва памяти» и темы, поднятой Люцией. – Фантастический вздор и ахинея. Сударыня вы моя! Да с вашим-то жизненным опытом стоит ли верить сплетням?
– Сплетням, наверное, не стоит, – нехотя согласилась Люция, тут же оговорившись: – А впрочем, всяко бывает. Иной раз и самые пустые сплетни могут на что-нибудь сгодиться, учтите! Н-ну, о глупенькой моей дочери и о том, что стал счастливым папашей, его сиятельство, разумеется, не узнал. Хороша бы я была, примчавшись к императорскому двору с беременной дурочкой на руках. Кроме того, сильно сомневаюсь, что отец моих внуков – действительно Ромас. А если бы и так… Догадываетесь, где он сейчас? Коротает век на острове Покоя и Призрения, в дичайшей для человека его происхождения компании с тысячей других калек. Включая преступников и безымянных. Поговаривают, опустился невозможно. «Сик транзит глория мунди». Да, Иван, слава земная, увы, преходяща. Мне его искренне жаль. Может быть, из него получился бы хороший государь. Лучше нынешнего рохли, храни его Фанес. Но история с проваленным дворцовым переворотом случилась, как понимаете, впоследствии. А в год, когда моя бедная дурочка согрешила, он еще был вполне здоров, молодцеват и при титуле. Так вот, заупрямилась доченька, от плода избавляться не захотела категорически. А родами скончалась…
– Соболезную, – тихо сказал Иван.
– Спасибо, – кивнула архэвисса. Посмотрела на него пристально и спросила: – Признайтесь-ка, Иван. Только искренне. Я вас, часом, не утомила? Душещипательные старушечьи воспоминания и так далее…
– Нет, что вы, вовсе не утомили. Мне интересно. То есть…
Иван, вдруг осознав, чту именно произнес, страшно смутился. «Мне интересно!» Экий ты, братец, оказывается, любитель смаковать интимные подробности! Он промямлил:
* * *
Вик спал крепко, прислонившись спиной к колесу таксомотора. Потрепанная книжица, навеявшая столь сладкие грезы, валялась рядом.«Рильке. “Часослов”», – разобрал Иван и подумал: «Ничего себе!».
Рот Вика был полуоткрыт, и один из форейторов подкрадывался к нему с явным намерением сунуть туда жука. Жук был размером со сливу, коричневато-черный, с отливающим в синеву брюшком. Без сомнения, навозный. Второй затейник нетерпеливо поглаживал грушу автомобильного клаксона. Замысел их был стар как мир и прозрачен, как стекло: бережно-бережно, нежно-нежно вложить насекомое бедолаге в рот и тут же загудеть изо всей мочи. От неожиданности проснувшийся мальчишка резко сомкнет челюсти. Хруст хитина на зубах Вика должен был стать им наградой за остроумие. Рожи шутников выражали живейший азарт.
Ивана они не замечали.
– Подъем! – гаркнул Иван. – Вик, дружище, подъем! Дело есть.
Парнишка захлопнул рот, отклеился от колеса. Вскочил, недоуменно глянул на форейтора, замершего в нелепой позе. Вмиг сообразил, для кого приготовлен навозник, и покрутил пальцем у лба. Подобрал книжку, сунул в карман и устремился к Ивану.
Клаксон запоздало разразился прерывистым задушенным воплем.
– Добрый день, имяхранитель. – Глаза Вика поблескивали, в них не осталось и намека на сонливость. – Дело есть, говорите? На сколько потянет ваше дело в старых добрых «василиях»?
– По правде говоря, случалось мне видывать дни и добрее сегодняшнего, – сказал Иван, нарочито затягивая вступление. Он внезапно засомневался, стоит ли посвящать Вика в суть дела. – А потянет… потянет минимум на декарт. Если согласишься помочь.
– Неужели я похож на человека, который способен отказаться от декарта?
Иван неопределенно хмыкнул – дескать, всякое бывает.
– Кого надо зарезать? – предельно деловито осведомился Вик. – Учтите, за срочность я беру тридцать процентов сверху. За полноименного – втрое, а за члена императорской фамилии – впятеро против исходной цены. – Он не выдержал взятого тона и прыснул. Добавил грозно: – Впрочем, клоунов в желтых регланах я готов прикончить совершенно бесплатно.
Обозванные клоунами форейторы тем временем пришли в себя и счастливо гоготали над собственным конфузом. Устрашающее замечание Вика лишь добавило веселья.
– Ну, резать, положим, никого не придется, – сказал Иван. Затем, вздохнув, решился: – Во-первых, мне нужны некоторые сведения о личной жизни эва Логуна. Знаешь такого?
Вик кивнул.
– Превосходно. Во-вторых, сведения о… – Иван чуть было не ляпнул: «личной жизни твоего брата», но, слава Фанесу, успел вовремя остановиться. – …о владельце «Эспадона» деме Тростине и всем, что связано с ним и его магазином.
– В подробностях? – уточнил Вик.
– Насколько позволяют правила приличия, – сказал Иван.
– Да какие там приличия! Скандал-то был о-го-го! Лео, когда узнал, что Роза за старого Логуна выходит, так взбесился, что…
– Постой, – оборвал тараторящего юнца Иван. – Какая Роза? Что за скандал? О чем ты?
– Ну как… – озадачился Вик. – Роза, воспитанница Лео Тростина. Видели красотку в доспехах с рекламной линзы? Или с фантом-проектора в «Эспадоне»? Она самая и есть, Роза. Логун на ней женился, а Лео этого не вынес. Только-только от лимонадов девчонку вызволил, и на тебе, такой подарочек!.. А вы разве не о том спрашиваете?
Иван сделал ему знак: погоди. Надо признаться, он не ждал, что все объяснится так просто. Не было ни чарки, да вдруг ендова! Получается, молодая жена Логуна – приемная дочь Лео Тростина, известного любителя завитых мальчиков и ненавистника лаймитов-лимонадов? Фанес всеблагой! Так вот почему Логун сказал, что из-за девицы никто его ревновать не станет. Ох, и болван же этот полноименный! Да ведь Тростин дюжину самых смазливых юношей удавит собственными руками по одному взмаху ее ресниц. Иван не раз видел, как мука и тоска наполняют глаза Лео, глядящего на оптический фантом прекрасной воительницы. Воспитанной им в обожании, бывшей ему милой дочерью и бросившей его, точно падчерица. И вот, когда он сумел ее вернуть от лимонадов – новая беда вместо радости.
Иван поднял глаза:
– Вводная меняется. Мне крайне спешно надо разыскать дема Тростина. В лавке его нет. У тебя имеются какие-нибудь соображения?
– Соображения? Да я точно знаю, где он сейчас, – уверенно сказал Вик. – Только это далеко. Пешком топать замаемся. На колесах бы… – Он выразительно посмотрел в сторону таксомоторов. – И клоуны как раз без дела истомились. Скоро сами начнут жуков ради развлечения жрать. Прокатимся с ветерком?
Иван отрицательно замотал головой. От одной мысли о езде в авто рот его наполнился тягучей слюной. У слюны был горький привкус желчи.
– Ни за что! – Он умоляюще посмотрел на Вика. – Слушай, неужели во всем Арине не сыщется другого транспорта, кроме этих адских экипажей?
Вик неуверенно хмыкнул и завел очи к зениту. Определенно, ему до чертиков хотелось «прокатиться с ветерком» как раз на одном из «адских экипажей». Сидеть в пассажирском салоне и покрикивать на форейтора в развязной купеческой манере: «Эй, Ванька! Жарь в пространство, авось доедем до города Астраханска!»
Время утекало, Вик продолжал изучать бег облачков, изображая напряженную работу мысли. С этим необходимо было что-то делать. Имяхранитель пошарил в сумке, бросил рассеянный взгляд на появившуюся в результате между пальцами ассигнацию. Зашуршал ею. Испытанное средство не подвело и на сей раз. Пальцы Вика проворно сомкнулись на купюре, лицо озарил свет вспыхнувшей идеи:
– Эврика! А давайте мы к бабке Люции заскочим? – От избытка нахлынувших эмоций он даже хлопнул себя по ляжке: – Ну, точно, как это я сразу не допер! Она наверняка туда же собирается. Лишь бы не уехала до нашего прихода. Сейчас который час?
– Без четверти три, – сказал Иван.
– Успеем, – сказал Вик. – Пошли.
Они быстро зашагали, держа путь в северную часть города. Побывать в ней Ивану случая пока не представлялось. Он считал, что там вообще нет никакого жилья – столь густо и вольно росли деревья. Конечно же, он заблуждался. Судя по дворцам, сокрытым буйной зеленью, по крепким молодчикам со скучающими лицами, но живыми глазами, что прогуливались перед калитками из кованого железа, это был район обитания местных богатеев. Последние сомнения исчезли, когда навстречу им прошествовала парочка ослепительных молодых женщин в дорогих нарядах, сопровождаемых напыщенным господином с предлинной саблей на боку. Драгоценности красавиц и рубин размером с грецкий орех на рукоятке оружия послужили достаточным основанием, чтобы убедиться – жители этого пригорода не бедствуют.
– Скажи-ка, зачем этой твоей бабке Люции понадобилось туда же, куда нам? – спросил Иван, провожая женщин восхищенным взглядом. Спутник красавиц обернулся и адресовал ему сердитый жест, троекратно громыхнув ножнами о шпору. Иван примирительно поднял раскрытую ладонь. – И, кстати, куда «туда»?
– Да в «лимонадник»! У них же сегодня большой праздник, у лаймитов. День Срезания Кожуры или что-то вроде того. Туда сегодня многие отправятся. Лимонады обещают, что как только они эту свою кожуру с чего-то там срежут, обнажится драгоценная сердцевина мира. Будто бы на всех, даже на неверующих тотчас снизойдет благодать. Мало того, еще и бог какой-то явится. Лучезарный, вроде. Именем Регл. Как это… ага, вспомнил! «Свечение лика его, желтое и оранжевое, подобное солнечному в день ясный, омоет верующих, и радость их приумножится стократ и стократ». Имеется, правда, одна закавыка. Всеблагим Регл будет, только если обряд проведут соответствующим образом. Главное условие – любовь. При отсутствии самоотверженной любви лимонада к лимонаду, а в особенности при кровавом жертвоприношении Регл явится в облике чудовища. «И следовать будут за ним легионы тритонов огненных, пламенем сжигающих плоть человека, зверя, птицы…» – произнося эти слова, Вик сделал «страшные глаза». – Обещаны также аспиды длиною в семь локтей с быстрым смертоносным жалом. И, кажется, жабы плотоядные, состоящие из спеченной земли. А также какие-то особенно страшные «ваятели праха». Так что: или – или.
– Будем надеяться, лимонады не ошибутся, – сказал Иван, в который раз отмечая про себя, что Вик далеко не так прост, как хочет казаться. Откуда, помилуйте, у обычного городского попрошайки столько тонкой насмешки в голосе, когда он произносит (не запнувшись, между прочим) «драгоценная сердцевина мира» и цитирует наизусть сакральные лаймитские тексты? И почему здешние привратники, Ивана прямо-таки пронизывающие недоверчивыми взглядами, смотрят на Вика без малейшего подозрения? А почему мальчик на них вовсе не обращает внимания?
– В общем, они много всего обещали, – продолжал заливаться Вик. – А почтенная архэвисса Люция Комнин является владелицей почти трети мандариновых рощ в Арине. И той, где вся эта чепуха состоится, тоже.
– Комнин? – заинтересовался Иван. – Встречал я тут давеча бюст одного Комнина. Этакий почтенный муж с окладистыми бакенбардами и мудрым взглядом. В треуголке, – добавил он после секундного колебания. – Родственник эвиссе Люции?
– Ну, а как же! Батюшка ее. Удивительно, что вам всего один его бюст попался. Насколько знаю, ровно полторы дюжины памятников эв Комнин себе сам заказал, при жизни. Через подставных лиц, понятно. А то горожане, дай им волю, непременно приладили бы его голову к телу Приапа. Очень уж приволокнуться любил. Вот только… в треуголке… я такого что-то не припоминаю.
– Давай-ка к Люции вернемся, – предложил Иван, почувствовав, что разговор стремительно уходит в сторону. Пусть более занятную, но к делу отношения не имеющую.
– Давайте, – с легкостью согласился Вик. – Дама она строгая, но, в общем, не злая. Раз святилище лимонадов на земле Комнинов оказалось, предложила им уговор: пускай за деревьями ухаживают и лагерь свой содержат в опрятности – ну, не гадят по-свински; а она их не выставит взашей. Все полюбовно. Те, понятно, рады стараться – гусениц обирают, земельку рыхлят. Идиллия! Сегодня-то наверняка ее пригласили. Уважают!
– Лео они, надо полагать, тоже пригласили? – с капелькой яда в голосе осведомился Иван. – И тоже, разумеется, из уважения… Откуда ты знаешь, что дем Тростин с Валентином обязательно там, и нигде больше?
– Насчет этого засранца Валентина, – брезгливо выдавил Вик, – я ничего не скажу. А дем Тростин… Как же без него? Тростин у лимонадов главный. Он ведь и будет кожуру срезать.
Оказалось, что за те полгода, в течение которых Иван не бывал в Арине, случилось многое. Лео, отчаявшись вернуть Розу каким-либо из традиционных родительских способов, решил поступить довольно необычно: проникнуть в самое сердце лаймитской общины. А затем, возглавив ее, уничтожить изнутри. Для настойчивого, умного и богатого торговца, блестяще знающего людей, не составило труда осуществить первую часть плана. Он не только заслужил полное доверие лимонадов, но сделался первым из их вождей. «Вечно юным гиссервом, твердым держателем Ножа Вешнего». Однако в ту минуту, когда блудная дочь припала к отеческой груди, Лео понял, что сам незаметно превратился в убежденного лаймита. И потому ничего разрушать не станет. Более того – продолжит с преумноженной твердостью держать Нож Вешний. А вразумленное дитя будет обнимать свободной рукой. Да только Роза – ох уж, эти взрослые дочери! – внезапно охладела к лаймизму. Зато воспылала страстной любовью к эву Логуну. Вошла в его дом законной женой. Забеременела.
Бедный Лео вновь остался ни с чем! Если, конечно, не считать того, что под началом у него имелась отныне целая армия приспешников, свихнувшихся на божественной сути цитрусовых. Наступающей ночью новоявленный гиссерв должен свершить то, что предначертано свыше: пустить пресловутый ножик в ход. Срезать некую кожуру.
Можно было лишь предполагать, что этот знаменательный акт означает на деле. Скорей всего, какое-нибудь более или менее невинное представление. С фейерверками, карнавалом и потоками фруктового сока, в котором все присутствующие, разумеется, перемажутся с маковки до пят. После чего упьются аринским бальзамом и разбредутся по благоуханным окрестностям для исполнения древнего, как сами Пределы, обряда плодородия.
Все это не страшно. Другое страшно. Как бы под шумок не снял злопамятный Лео кожуру еще и с мастера Логуна. Карнавал предполагает обилие масок и дурацких костюмов – чем не способ отменной маскировки? Чем не возможность обеспечить непроверяемое алиби? Можно исчезнуть совершенно незаметно, исполнить задуманное и так же незаметно вернуться. Особенно, если у гиссерва Тростина имеется сообщник.
Сообщник… Иван немедленно вспомнил напавшего на него прошлой ночью человека в бычьей маске, так ловко умеющего обращаться с мечами. И притом совершенно не озабоченного отсутствием у себя какого-то там «стоп-пульсатора». И еще вспомнил имяхранитель, где видел такие же одежды, как у рогатого меченосца. Обшитая массой матерчатых полосок одежда – излюбленный наряд лаймитов. И значит это, что сообщников у Лео может оказаться целый легион.
«Быть того не может, – подумал Иван, – чистой же воды паранойя! Или все-таки может?..»
– Фанес предобрый, – прошептал он. – Умоляю, сделай так, чтобы я ошибался!
* * *
– Бабушка, это Иван из Гелиополиса, – выпалил Вик. – Представляешь, он имяхранитель! Вызывает уважение, правда? Но, знаешь, он еще и отменно славный дядька сам по себе. Он очень, очень нуждается в помощи. Ему решительно необходимо присутствовать на сегодняшнем лаймитском шабаше. Ведь мы ему поможем, да? Иван, это моя бабушка, архэвисса Люция Комнин.Иван потупил глаза. Вот так конфуз! Куда теперь прикажете глядеть? В землю? Только и единственно в лицо собеседнице?
Не иначе. Потому что куцый френчик с похожими на стрижиный хвост фалдами крайне легкомысленно открывал к обозрению обтянутые лосинами ноги архэвиссы Комнин. Ноги были тонкими, и даже тощими, с неумолимо выступающими старческими коленями. Об икрах так и вовсе упоминать неприлично. Лет архэвиссе Комнин было… не сто, конечно, но под восемьдесят, пожалуй. В руке она небрежно держала хлыстик, на сапожках присутствовали шпоры – верно, заядлая лошадница. Однако конюшней от нее не пахло, а пахло горько и пряно степными травами.
– Архэвисса!.. – сказал Иван, преклоняя колено, а заодно голову. – Счастлив познакомиться.
«Определенно, – подумал он, – эту бравую пожилую даму я уже встречал. Когда же и где? Ба, ну конечно! Первое посещение Арина. Гнедой жеребец в яблоках с нелепой кошелкой под хвостом. Только вместо сегодняшнего жокейского шлема была тогда на ней, помнится, шляпка с вуалеткой».
– Полноте, молодой человек. Да разве ж пред вами такая невозможно древняя развалина, что приставка «арх» кажется необходимой? – иронически спросила Люция, поигрывая хлыстиком.
Старушка явно напрашивалась на комплимент. Трудно определить, какова она была в молодости, хороша ли собой, но сейчас, высушенная до костяной твердости, похожая обострившимися чертами лица на ящерку (и ящерку небывалую – с усиками щеточкой), казалась почти страшной. Даже улыбка, обнажившая желтоватые зубы с золотыми коронками на всех четырех клыках, почти не красила ее. Годы, сколько было прожито, оставили архэвиссе Комнин свои отметки. Все до единого. Вряд ли она об этом не знала. И значит, вопрос был чем-то вроде экзамена.
Иван поднял голову и, устремив взгляд прямо ей в глаза, заявил:
– Подобное обращение, как мне видится, знаменует в первую очередь уважение к положению человека в обществе. И уж только во вторую – его возраст.
– Но вторая очередь является при этом второй очень условно, – усмехаясь, уточнила Люция. – Не так ли?
– Так, архэвисса, – выдерживая характер, сказал Иван.
Старуха удовлетворенно кивнула.
– Что ж, Иван, преамбулу будем считать законченной. Поднимайтесь. Не терплю этих китайских церемоний. Я, знаете ли, чрезвычайная прогрессистка и феминистка. Хотя, пожалуй, не агрессивная. – Она на секунду задумалась. – Ну, разве что изредка. Буду рада, коль вы станете обращаться ко мне без манер, «сударыня». Или даже по имени. Согласны?
– Согласен, сударыня.
– Великолепно. К лаймитам я вас, конечно, отвезу. Сама, видите, собралась, – она прикоснулась хлыстом к жокейскому шлему. – Правда, в мои планы входило путешествие не на коляске, а верхами. За город предпочитаю выезжать почти исключительно верхами. Не желаете ль разделить удовольствие? Подходящий костюм, думаю, отыщем.
– Предпочел бы экипаж, – сказал Иван. – Поскольку не вполне уверен в своих способностях к… как это?.. гарцовке?
– О да, к гарцовке, – рассмеялась Люция (Вик тоже прыснул). – А также к галопированию и рысачеству. Хорошо, экипаж так экипаж. Но для начала мы легонько поужинаем. Мужчине с такими дивными габаритами, как у вас, подкрепиться не повредит никогда. Да вы, поди, и не ели еще сегодня толком?
Иван неопределенно качнул головой и развел руками.
– Я права, – заключила архэвисса. – Пройдемте на веранду. Предпочитаю устраивать трапезы именно там. Люблю, знаете ли, свежий воздух.
Они двинулись к дому.
– Виктор, мальчик мой, – нахмурилась Люция, когда они оказались перед столом, – ты-то куда? Не спеши-ка усаживаться. Тебе, знаешь ли, необходимо сначала привести в порядок лицо и руки и сменить одежду. От тебя, прости, пованивает. Изволь, милый внук, следовать заведенным в доме гигиеническим и эстетическим правилам. Шагом марш в ванную!
Вик испустил вздох страдальца и побрел в дом.
– Славный парень, – сказала эвисса Комнин, когда он удалился. – Самостоятельный. Независимый. Представляете, возомнил, что богатство, нажитое предками, тратить на собственные нужды предосудительно. Результат налицо. Вместо внука-кадета, каким он был совсем недавно, я имею сейчас внука – стихийного анархиста. Шляется по улицам, дружит с какими-то одиозными субъектами, едва ли не безымянными, и уж, разумеется, поголовно непризнанными гениями. Под лавками ночует. Прудона почитывает, Бакунина. Откуда литературу берет, понятно – со всеми местными контрабандистами на короткой ноге. За Пределами бывал, о том знаю доподлинно. Я пока что не препятствую, пусть живет, как считает правильным. Конечно, до тех пор, пока бомбы мастерить не начнет.
– Бомбы внутри Пределов не взрываются, – резонно заметил Иван. – Во всяком случае, сколько-нибудь годные к скрытому ношению. А такая, которая взорвется, должна быть размером… да почти с этот стол. И веса соответствующего. Для самодеятельного террориста мало подходяще.
– Знаю, знаю. Но что, если эти сбрендившие колоны – в самом деле непризнанные гении? Откроют какой-нибудь кардинально новый закон природы и – бум! Полгорода на воздусях.
– Вряд ли, – протянул имяхранитель с сомнением.
Сомнение в первую очередь относилось к собственным его словам. В голову настойчиво лезла мыслишка о том, что Вик отнюдь неспроста крутится возле таксомоторов. Чем автомобиль не адская машина? Тут вам и убийственная начинка, сокрытая в двигателе многошагового расширения (особенно некоторым образом доработанного), тут вам и средство быстрой доставки. Тут и отменная маскировка.
«Экая все дрянь тебе сегодня мерещится», – осадил он себя и повторил твердо:
– Вряд ли.
– Ох, только этим и успокаиваюсь, – сказала Люция. – Догляд за ним, безусловно, существует. Негласный, но плотный. Хватит мне и того, что одного уже прозевала.
– Имеете в виду Валентина?
– Его. – Люция ничуть не удивилась осведомленности собеседника. – Я, признаться, всегда ждала от внуков чего-то подобного. Даже худшего, пожалуй. Понимаете, дочку, их мать, я родила нечаянно и очень поздно, мне уж изрядно за сорок было. А от кого! Извините за подробности, но это был самый настоящий жиголо – да такой, что пробы негде ставить. Вдобавок извне. Вообразите! Каталонский кабальеро, как сам он любил представляться. Этакий Гильем де Кабестань нашего времени. – Люция невесело усмехнулась. – Но, как бы то ни было, я давно уже перестала стыдиться этого.
Иван из вежливости придал лицу понимающе-скорбное выражение. Имя человека, с которым Люция сравнила своего давнего беспутного возлюбленного, было ему совершенно неизвестно. Но при этом почему-то ассоциировалось с гудением ветра в корабельных снастях, скрипом лебедок, запахом рыбы и просмоленной пеньки[4]. Он покачал головой и сказал:
– Помилуйте, сударыня, чего вам стыдиться! Мы тут до сих пор не выродились в скопище уродов, безымянных да скорбных умом только благодаря лучшим из наших женщин. Тем, которые не боятся любить мужчин извне.
– Возможно, вы правы, Иван. Жаль только, не в моем случае. Девочка удалась в папу. Прехорошенькая, но сумасбродная. И, к сожалению, весьма недалекая. Мне заниматься ею некогда было. Да чего там юлить, не больно-то и хотелось. Отдала в пансионат. Лет пятнадцать ей только-только исполнилось, глядь – она уж на сносях. Двойню ждет. Заявила, что понесла от самого великого князя. Помните, наверное, был тогда такой, Платон Ромас?
– Плохо, – не своим голосом сказал Иван. – Почти вовсе не помню.
– Отчего же? – удивилась Люция.
– После потери Имени и не то бывает, – буркнул Иван, пряча глаза.
– О… Я, должно быть, сделала вам больно? Простите, если так.
– Пустое. Дело давнее. Пережитое и накрепко забытое.
– Склоняю голову перед вашим мужеством, – сказала Люция торжественно. – Верите ли, всегда отчаянно завидовала полноименным. Но сама никогда не мечтала стать таковой. Именно поэтому, из-за Имени, из-за горгов. – Она умолкла. Тряхнула головой, энергично провела рукой по лицу, по глазам, словно отгоняя сонливость. Встрепенулась: – Так вот, возвращаясь к его сиятельству… У-у, великолепный, скажу я вам, был мужчина, ве-ли-ко-лепнейший! Этакий, знаете, высоченный красавец. Спортсмен, известный дамский угодник и поэт-бунтарь. Усы как шпаги, глаза как факелы. Мефистофель! Во множестве девичьих сердец занимал он долгие годы место вожделенного сказочного принца. Однако при живом императоре и здоровом цесаревиче пребывал в роли вечного холостяка, как велит кодекс престолонаследия. Думаю, бесило это его неимоверно. Я даже помню кое-что из его стихов по этому поводу… Сейчас… Ага…
Люция нахмурила брови и продекламировала, отбивая ритм хлыстиком:
– Грозно, верно же? Между прочим, решителен Ромас был не только на словах. Около шести лет назад ходили упорные слухи, якобы он, пользуясь болезнью брата-монарха и малолетством и слабостью наследника, вероломно посягнул на трон. Впрочем, неудачно. Он едва не погиб буквально накануне подготовленного уже коронования. Покалечился чудовищно, лишился обеих ног. Постойте-ка, – спохватилась Люция и подняла ко лбу пальчик, – постойте, постойте. Да ведь, кстати говоря, шептались в связи с этим как раз о некоем таинственном бомбисте, подосланном Коллегией общественного здоровья. Вот вам и «невозможно»!
Это –
(Слева и справа
Несутся уже на рысях.)
Это –
(Дали орут:
Мы сочтемся еще за расправу.)
Это рвутся
Суставы
Династии данных
Присяг…[5]
– Вздор, – горячо возразил Иван, пораженный совпадением недавнего собственного «прорыва памяти» и темы, поднятой Люцией. – Фантастический вздор и ахинея. Сударыня вы моя! Да с вашим-то жизненным опытом стоит ли верить сплетням?
– Сплетням, наверное, не стоит, – нехотя согласилась Люция, тут же оговорившись: – А впрочем, всяко бывает. Иной раз и самые пустые сплетни могут на что-нибудь сгодиться, учтите! Н-ну, о глупенькой моей дочери и о том, что стал счастливым папашей, его сиятельство, разумеется, не узнал. Хороша бы я была, примчавшись к императорскому двору с беременной дурочкой на руках. Кроме того, сильно сомневаюсь, что отец моих внуков – действительно Ромас. А если бы и так… Догадываетесь, где он сейчас? Коротает век на острове Покоя и Призрения, в дичайшей для человека его происхождения компании с тысячей других калек. Включая преступников и безымянных. Поговаривают, опустился невозможно. «Сик транзит глория мунди». Да, Иван, слава земная, увы, преходяща. Мне его искренне жаль. Может быть, из него получился бы хороший государь. Лучше нынешнего рохли, храни его Фанес. Но история с проваленным дворцовым переворотом случилась, как понимаете, впоследствии. А в год, когда моя бедная дурочка согрешила, он еще был вполне здоров, молодцеват и при титуле. Так вот, заупрямилась доченька, от плода избавляться не захотела категорически. А родами скончалась…
– Соболезную, – тихо сказал Иван.
– Спасибо, – кивнула архэвисса. Посмотрела на него пристально и спросила: – Признайтесь-ка, Иван. Только искренне. Я вас, часом, не утомила? Душещипательные старушечьи воспоминания и так далее…
– Нет, что вы, вовсе не утомили. Мне интересно. То есть…
Иван, вдруг осознав, чту именно произнес, страшно смутился. «Мне интересно!» Экий ты, братец, оказывается, любитель смаковать интимные подробности! Он промямлил: