Стоны, хриплый смех и сбивчивое дыхание массовой оргии становились все громче и неистовей. Состав групп был различным, встречались даже однополые, и Ивану сделалось невыносимо гадко. Он наморщил нос, подавил яростное желание выругаться и отвернулся. Мандариновые деревца на фоне первых звезд выглядели куда более привлекательно, чем свихнувшиеся лимонады.
– Да смотри же ты, имяхранитель! – дернул его за руку тяжело дышащий Виктор. – Начинается!
Он нехотя оборотился.
Кольцо, напоминающее огромную омерзительную гусеницу или морское иглокожее, состоящее из десятков сегментов, пыхтящее множеством горячих устьиц, шевелящее сотнями щупиков, целенаправленно замыкалось. «Гусеница» поглощала все новые лаймитские клубки и оттого короткими толчками удлинялась, росла, будто бы стремясь поскорее впиться жадным ртом в собственный хвост. В трепетании слипшихся тел стал проступать ритм – так же, как и в какофонии звуков, складывающихся постепенно в завораживающую мелодию. Начальная неспешная торжественность церемонии нарушилась совершенно. Старшие жрецы более не ждали рассеченных фруктов от гиссерва, хватали их сами из невесть откуда появившихся корзин, раздирали пальцами и зубами и метались, втирая без разбору в торсы и лица лаймитов – куда придется.
Возбуждение передалось зрителям. Несколько человек, завороженных страстным действием сильнее остальных, срывая одежду, ринулись к лимонадам. Бешено заработали дубинки охранников. Генерал Топтыгин хватал обезумевших людей в охапку и швырял назад. Кто-то силился выбраться прочь и не мог протиснуться сквозь уплотнившуюся толпу; кто-то плакал навзрыд. Повсеместно вспыхивали и тут же угасали короткие нелепые потасовки. Близ помоста кого-то мучительно рвало. Вик, поддавшись общему психозу, дернул ворот, сделал движение вперед, но был остановлен беспощадной пощечиной Люции. Он безвольно опустился на корточки и тихонько, совсем по-детски, захныкал.
Просвет в кольце почти исчез. Через мгновение его заполнили собою двенадцать старших жрецов, обошедшихся без соединения в клубки. Почти неуловимое движение… и они поглощены единым махом. Прозвучал слитный вздох. Кольцо дрогнуло, по нему пробежала волна всплеснувших рук. Полторы тысячи ножек задвигались. «Гусеница» пришла в движение, все быстрее и быстрее разгоняя невообразимый лаймитский хоровод вокруг святилища.
Надрывно вскрикнув, Валентин обеими руками сдернул с чресл Лео Тростина шаль и дико ударил ногой в обнажившуюся промежность. Лео пошатнулся, болезненно скрючился, с запозданием обнимая бедра. Выпавший из его руки Вешний Нож сейчас же оказался подхваченным юношей.
Разводя клинки в стороны, Валентин двинулся наружу.
Он остановился в проеме внутренней стены, торжественно развернулся лицом к центру святилища и коснулся остриями камней. Фонари враз погасли, превратились в чадно коптящие огоньки. Валентин начал вполголоса, сбивчивым речитативом говорить. Слов было не разобрать, кроме одного, которое повторялось чаще других, короткого и трескучего – как будто совсем не сложного, однако такого, что повторить его Иван не взялся бы.
– Не-ет! – с отчаянием взвыл Лео и пополз к юноше, протягивая руку. – Нет, не смей, не смей! Ты не можешь!..
Валентин, не прекращая говорить, ждал его приближения.
Иван внезапно понял, что сейчас обязательно произойдет. Страшное, невозможное – произойдет. Он сорвался с места, походя откинул охранника, но и сам вдруг оказался сбитым с ног. Вскочил – и снова упал; звезды из глаз полетели веером.
Он встал на колени.
На него накатила густая душная волна, состоящая из запахов человеческого пота, половой секреции, пыли, апельсинового сока и еще чего-то, едкого, кислого. Он услышал совокупный топот множества ступней и звук дыхания множества глоток. Перед глазами летела нескончаемая череда испачканных голых ног. Невероятная лаймитская тысяченожка не желала пропускать его к своему гнезду, где скоро должна была вылупиться долгожданная кладка. Его попросту отбрасывало от этой безумной, чудовищной карусели, как отбрасывает от разогнавшегося точильного круга мелкие предметы. И попробуй-ка прижмись! Он посмотрел на саднящие ладони. Кожа была ободрана. Жгло лоб и щеку, слезился и закрывался левый глаз. Подбородок тупо саднило, точно его долго и со вкусом, без излишней жестокости, но и без пощады били свинчаткой.
Даже самый закаленный металл не способен устоять перед наждаком.
Иван выпрямился во весь немалый рост, заранее понимая, что уже опоздал.
Он не ошибся. Лео Тростина, удачливого торговца оружием, толстяка-жизнелюба, умелого рассказчика, игрока и выпивохи больше не существовало. Его тело лежало подле ног Валентина и выглядело так, будто его растоптал бык.
Валентин возвышался над ним, как молочно-белое фарфоровое изваяние. Безмолвное, недвижимое, прекрасное и жуткое одновременно. Длинные волосы раскинулись над головой короной, поднятые ветром пряди напоминали витые шпили. Шаль влажно облепила стройные ноги; золотые кисти с шипением искрили. Клеванги по-прежнему касались жалами стен. Камни стен раскалились, потрескивали от страшного жара, шли трещинами и постреливали мелкими осколками; краска вздулась пузырями. Кое-где поднимались струйки дыма. Растущая вблизи стен трава потемнела и скукожилась.
Но Валентину, как и лаймитам, жар был нипочем. Они перестали быть людьми.
Аринцы безупречным обывательским нюхом почуяли, что карнавал, неожиданно обернувшись публичной казнью, грозит перейти в кровавое действо с их непосредственным участием, и поспешно рассеивались. И молчаливыми при этом их не назвал бы даже глухой. Охранники, вмиг растерявшие недавнюю удаль, стягивались к Топтыгину. Но и он, несмотря на звание-прозвище генерала, похоже, слабо представлял, как быть дальше.
Подошла Люция. От влажного, в розовых разводах носового платка, который она держала у лица, явственно припахивало вином. Иван вспомнил о круглой плоской фляжке, взятой старухой в дорогу, и ему тотчас нестерпимо захотелось промочить горло. Не обязательно вином, хотя бы водой. Он сглотнул, поискал глазами мальчишку. Не нашел. Не хватало еще чего-то. Ах да, куртки с мечами. Иван решительно не помнил, когда умудрился выронить сверток.
– Где Вик? – спросил он.
– Отправила к бричке вместе с вашими саблями. Ему тут не место.
– Ага, правильно, – сказал Иван. – Детям здесь вообще не место. Ну почему мы…
– Кончайте болтать, имяхранитель, – оборвав его, повелительно сказала старуха. – Идите туда, внутрь. Заберите моего внука, пока он не натворил еще чего-нибудь. – У нее вдруг сел голос.
– Сударыня, прошу, не тревожьтесь, – сказал Иван, взяв ее за руку. Добавил уверенно: – Я его вытащу. Только как мне туда попасть? И главное… понимаете, мальчик, похоже, слегка не в себе. В трансе, вооруженный… Короче говоря, – прекратил он юлить, – на что я имею право?
– Абсолютно на все, – сухо сказала Люция.
– На ВСЕ? – переспросил Иван. – То есть…
– Да смотри же ты, имяхранитель! – дернул его за руку тяжело дышащий Виктор. – Начинается!
Он нехотя оборотился.
Кольцо, напоминающее огромную омерзительную гусеницу или морское иглокожее, состоящее из десятков сегментов, пыхтящее множеством горячих устьиц, шевелящее сотнями щупиков, целенаправленно замыкалось. «Гусеница» поглощала все новые лаймитские клубки и оттого короткими толчками удлинялась, росла, будто бы стремясь поскорее впиться жадным ртом в собственный хвост. В трепетании слипшихся тел стал проступать ритм – так же, как и в какофонии звуков, складывающихся постепенно в завораживающую мелодию. Начальная неспешная торжественность церемонии нарушилась совершенно. Старшие жрецы более не ждали рассеченных фруктов от гиссерва, хватали их сами из невесть откуда появившихся корзин, раздирали пальцами и зубами и метались, втирая без разбору в торсы и лица лаймитов – куда придется.
Возбуждение передалось зрителям. Несколько человек, завороженных страстным действием сильнее остальных, срывая одежду, ринулись к лимонадам. Бешено заработали дубинки охранников. Генерал Топтыгин хватал обезумевших людей в охапку и швырял назад. Кто-то силился выбраться прочь и не мог протиснуться сквозь уплотнившуюся толпу; кто-то плакал навзрыд. Повсеместно вспыхивали и тут же угасали короткие нелепые потасовки. Близ помоста кого-то мучительно рвало. Вик, поддавшись общему психозу, дернул ворот, сделал движение вперед, но был остановлен беспощадной пощечиной Люции. Он безвольно опустился на корточки и тихонько, совсем по-детски, захныкал.
Просвет в кольце почти исчез. Через мгновение его заполнили собою двенадцать старших жрецов, обошедшихся без соединения в клубки. Почти неуловимое движение… и они поглощены единым махом. Прозвучал слитный вздох. Кольцо дрогнуло, по нему пробежала волна всплеснувших рук. Полторы тысячи ножек задвигались. «Гусеница» пришла в движение, все быстрее и быстрее разгоняя невообразимый лаймитский хоровод вокруг святилища.
Надрывно вскрикнув, Валентин обеими руками сдернул с чресл Лео Тростина шаль и дико ударил ногой в обнажившуюся промежность. Лео пошатнулся, болезненно скрючился, с запозданием обнимая бедра. Выпавший из его руки Вешний Нож сейчас же оказался подхваченным юношей.
Разводя клинки в стороны, Валентин двинулся наружу.
Он остановился в проеме внутренней стены, торжественно развернулся лицом к центру святилища и коснулся остриями камней. Фонари враз погасли, превратились в чадно коптящие огоньки. Валентин начал вполголоса, сбивчивым речитативом говорить. Слов было не разобрать, кроме одного, которое повторялось чаще других, короткого и трескучего – как будто совсем не сложного, однако такого, что повторить его Иван не взялся бы.
– Не-ет! – с отчаянием взвыл Лео и пополз к юноше, протягивая руку. – Нет, не смей, не смей! Ты не можешь!..
Валентин, не прекращая говорить, ждал его приближения.
Иван внезапно понял, что сейчас обязательно произойдет. Страшное, невозможное – произойдет. Он сорвался с места, походя откинул охранника, но и сам вдруг оказался сбитым с ног. Вскочил – и снова упал; звезды из глаз полетели веером.
Он встал на колени.
На него накатила густая душная волна, состоящая из запахов человеческого пота, половой секреции, пыли, апельсинового сока и еще чего-то, едкого, кислого. Он услышал совокупный топот множества ступней и звук дыхания множества глоток. Перед глазами летела нескончаемая череда испачканных голых ног. Невероятная лаймитская тысяченожка не желала пропускать его к своему гнезду, где скоро должна была вылупиться долгожданная кладка. Его попросту отбрасывало от этой безумной, чудовищной карусели, как отбрасывает от разогнавшегося точильного круга мелкие предметы. И попробуй-ка прижмись! Он посмотрел на саднящие ладони. Кожа была ободрана. Жгло лоб и щеку, слезился и закрывался левый глаз. Подбородок тупо саднило, точно его долго и со вкусом, без излишней жестокости, но и без пощады били свинчаткой.
Даже самый закаленный металл не способен устоять перед наждаком.
Иван выпрямился во весь немалый рост, заранее понимая, что уже опоздал.
Он не ошибся. Лео Тростина, удачливого торговца оружием, толстяка-жизнелюба, умелого рассказчика, игрока и выпивохи больше не существовало. Его тело лежало подле ног Валентина и выглядело так, будто его растоптал бык.
Валентин возвышался над ним, как молочно-белое фарфоровое изваяние. Безмолвное, недвижимое, прекрасное и жуткое одновременно. Длинные волосы раскинулись над головой короной, поднятые ветром пряди напоминали витые шпили. Шаль влажно облепила стройные ноги; золотые кисти с шипением искрили. Клеванги по-прежнему касались жалами стен. Камни стен раскалились, потрескивали от страшного жара, шли трещинами и постреливали мелкими осколками; краска вздулась пузырями. Кое-где поднимались струйки дыма. Растущая вблизи стен трава потемнела и скукожилась.
Но Валентину, как и лаймитам, жар был нипочем. Они перестали быть людьми.
Аринцы безупречным обывательским нюхом почуяли, что карнавал, неожиданно обернувшись публичной казнью, грозит перейти в кровавое действо с их непосредственным участием, и поспешно рассеивались. И молчаливыми при этом их не назвал бы даже глухой. Охранники, вмиг растерявшие недавнюю удаль, стягивались к Топтыгину. Но и он, несмотря на звание-прозвище генерала, похоже, слабо представлял, как быть дальше.
Подошла Люция. От влажного, в розовых разводах носового платка, который она держала у лица, явственно припахивало вином. Иван вспомнил о круглой плоской фляжке, взятой старухой в дорогу, и ему тотчас нестерпимо захотелось промочить горло. Не обязательно вином, хотя бы водой. Он сглотнул, поискал глазами мальчишку. Не нашел. Не хватало еще чего-то. Ах да, куртки с мечами. Иван решительно не помнил, когда умудрился выронить сверток.
– Где Вик? – спросил он.
– Отправила к бричке вместе с вашими саблями. Ему тут не место.
– Ага, правильно, – сказал Иван. – Детям здесь вообще не место. Ну почему мы…
– Кончайте болтать, имяхранитель, – оборвав его, повелительно сказала старуха. – Идите туда, внутрь. Заберите моего внука, пока он не натворил еще чего-нибудь. – У нее вдруг сел голос.
– Сударыня, прошу, не тревожьтесь, – сказал Иван, взяв ее за руку. Добавил уверенно: – Я его вытащу. Только как мне туда попасть? И главное… понимаете, мальчик, похоже, слегка не в себе. В трансе, вооруженный… Короче говоря, – прекратил он юлить, – на что я имею право?
– Абсолютно на все, – сухо сказала Люция.
– На ВСЕ? – переспросил Иван. – То есть…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента