– Ну что, идем, – сказал он, подхватывая свой витой жезл центуриона.
   Они направились через форум, который уже звенел голосами бордельных зазывал, торговцев дребеденью и свободных от службы солдат из лагеря. Молодые, еще с юношеским пушком на щеках, рекруты держались в основном шумными ватагами и дружно вваливались в ближайшие харчевни и таверны, где их тут же окружало прыткое, хитроглазое жулье и ворье, для которого вынуть у хмельного юнца-солдатишки кошель раз плюнуть. Рекрутов Катону было немного жаль, но известно одно: лишь горький опыт научит их тому, что требуется просто-таки вбить себе в башку. Так что больная поутру голова и потеря кошелька заставят их быстро усвоить урок на будущее. Если они до него доживут, конечно.
   Как всегда, легионеры и ауксилиарии – солдаты вспомогательных когорт – держались друг от друга на расстоянии. У легионеров жалованье было на порядок больше, а к солдатне из неграждан они традиционно относились с легким пренебрежением – чувство, понятное Катону и всецело одобряемое Макроном. Из-за лагерного частокола оно просачивалось и на улицы Антиохии, где люди из когорт, как правило, держались от легионеров на почтительной дистанции. Хотя, похоже, не все. При повороте с форума на одну из улиц друзья заслышали невдалеке сердитую перебранку. Под мутноватым кругом фонаря при входе в одну из таверн теснилась небольшая толпа – оказывается, вокруг двоих драчунов, которые, выбравшись на улицу, без промедления покатились в сточную канаву, немилосердно мутузя друг друга.
   – Ишь, чего-то не поделили, – хмыкнул Макрон.
   – Думаешь вмешаться?
   Макрон, пока приближались, с прищуром наблюдал за происходящим, после чего пожал плечами.
   – Еще нам не хватало влезать. Пускай сами меж собой разбираются.
   Как раз в эту секунду в руке у одного из дерущихся огнисто взблестнуло, и кто-то крикнул:
   – Да у него нож!
   – Вот погань, – Макрон досадливо цыкнул. – И не хотели, а придется. А ну-ка, быстро!
   Он ускорил шаг, бесцеремонно оттолкнув с пути кого-то дюжего в красной тунике, вышедшего взглянуть, что там за шум.
   – Эй, – сердито вскинулась туника, – смотри, куда прешь!
   – Придержи язык! – Макрон поднял свой жезл центуриона, чтобы его разглядел и этот крикун, и все остальные, а сам между тем проталкивался к дерущимся в канаве. – А ну-ка, вы оба! Сейчас же расцепиться! Это приказ!
   Драчуны, шумно возясь и пыхтя, наконец разнялись. Один из них, поджарый, в тунике легионера, по-кошачьи вскочил и тут же гибко сложился, готовый наброситься снова. Макрон двинулся на него, потрясая жезлом:
   – Прекратить, я сказал!
   Взгляд Катона упал на заостренную полоску металла в руке поджарого. Она уже не блестела, так как ее обволакивала маслянисто-темная, капающая с заостренного конца жидкость. Другой забияка на земле, приподнявшись на локте, вторую свою руку притискивал к боку. При этом он прерывисто дышал, морщась от сильной боли.
   – Вот пес… А-а, больно-то как… Этот выродок меня пырнул!
   Секунду посверлив легионера взглядом, он с мучительным стоном запрокинулся в неясном кругу фонаря.
   – Я его знаю, – сказал негромко Катон. – Это один из наших. Кай Менат, из кавалерийской алы.
   Присев рядом с ним на корточки, он ощупал рану. Туника пострадавшего липла к рукам из-за теплой, обильно струящейся крови. Катон, обернувшись, ожег взглядом сгрудившихся зевак.
   – А ну, все назад! – прикрикнул он. – Дайте мне место!
   Свой жезл он оставил в лагере: не любил вгонять в смущение бывалых служак, медливших подчиняться указаниям неприлично молодого центуриона. Однако те, кто служил с Менатом во Второй Иллирийской, признали своего офицера и сразу же отстранились. После секундного колебания последовали и остальные, и Катон опять повернулся к пострадавшему. Прокол в ткани был незначительный, но кровь текла обильно, и Катон задрал тунику, чтобы оглядеть вымазанный красным торс лежачего. Там была небольшая, мелким зевом вздувшаяся ранка; лоснясь под фонарем, она, пульсируя, исторгала наружу кровь. Катон рукой зажал место пореза, одновременно оборачиваясь к тем, кто стоял неподалеку:
   – Вы двое, тащите какую-нибудь доску, понесете его на ней, живо! А ты беги в лагерь, отыщи там хирурга и быстро с ним в лазарет. Чтоб он был готов к тому моменту, как этот человек туда поступит. Скажи ему, что Мената ткнули ножом.
   – Слушаю!
   Недогулявший солдат отсалютовал и, повернувшись, припустил по улице в сторону городских ворот.
   Пока Катон занимался Менатом, Макрон осторожно приближался к вооруженному ножом легионеру. Тот успел уйти от толпы на противоположную сторону улицы, где так и стоял в напряженной позе, диковато следя за приближением центуриона.
   Макрон с улыбкой протянул на ходу руку:
   – Отчаянный, хватит на сегодня. Дай-ка мне свой нож, покуда еще бед не понаделал.
   – Ублюдок сам напросился, – упрямо мотнул головой легионер.
   – Уверен, что так оно и было. Позднее разберемся. А теперь дай его сюда.
   – Не-ет, – густым от вина голосом протянул легионер. – Ты меня арестуешь.
   – Арестую? – фыркнул Макрон. – Да это для тебя еще пустячок. Брось нож, а то ведь хуже будет.
   – Ты не понял. Он, – легионер махнул ножом в сторону лежащего, – сплутовал, когда мы с ним в кости играли.
   – Чего? – возмущенно выкрикнул чей-то голос. – Лжешь! Он все по-честному выиграл!
   Послышался нестройный гам сердитого единодушия и не менее гневливого несогласия.
   – Тихо!! – рявкнул Макрон.
   Под его гневным взглядом все тут же прикусили языки. Выразительно помолчав, Макрон снова обратился к правонарушителю:
   – Каково твое имя, звание и часть, легионер?
   – Марк Метеллий Крисп, оптион, четвертая центурия второй когорты Десятого легиона! – безошибочно отчеканил тот и даже сделал неудачную попытку встать навытяжку.
   – Дай мне свой нож, оптион. Это приказ.
   Крисп опять помотал головой:
   – Да не пойду я под караул из-за этого вшивого плута!
   Макрон, поджав губы, чопорно кивнул:
   – Хорошо же. Тогда мы займемся этим с утра, первым же делом. Я поговорю с твоим центурионом.
   Он начал отворачиваться, от чего Крисп уже успокоенно переступил с ноги на ногу. Одним быстрым, как вихрь, взмахом Макрон выхлестнул руку вбок и жезлом хряснул легионера по черепу. Крисп грянулся оземь, выронив при этом нож. Макрон встал сверху с поднятой рукой, но бездыханное тело внизу не шевелилось. Макрон с удовлетворенным кивком опустил жезл.
   – Вы четверо, – жестом указал он на людей из Второй Иллирийской. – Соскребите этот кусок дерьма и отнесите к нам в караульную. Пусть потомится там, пока я улаживаю вопрос с его командиром.
   – А ну, постой!
   Выступив из толпы, на Макрона надвинулся некто дородный – выше на голову и соответственно шире в плечах; рыжеватый свет фонаря подчеркивал жесткость его черт. – Я забираю этого человека в расположение Десятого легиона. Мы там сами со всем разберемся.
   Макрон, не тушуясь, оглядел нежданного миротворца.
   – Я уже отдал приказ. Этот человек состоит под моим арестом.
   – Нет, он отправится со мной.
   – А ты кто, позволь поинтересоваться? – сдержанно улыбнулся Макрон.
   – Центурион из Десятого легиона, который говорит тебе, как все будет, – ответил тот с язвительной ухмылкой. – Заметь, не вшивый центурионишка вспомогательной когорты. А теперь хорошо бы, чтобы твои вспомогатели потеснились и…
   – Подумать только, как тесен мир, – мечтательно вздохнул Макрон. – Так ведь и я, надо сказать, не центурионишка вспомогательной когорты. Я, чтобы ты знал, префект Второй Иллирийской. А жезл при мне – так, воспоминание старых дней. Когда я еще дослуживал центурионом Второго легиона.
   Какое-то время второй офицер оторопело оглядывал Макрона, вслед за чем вытянулся в салюте.
   – Вот так-то лучше, – кивнул Макрон. – А ты кто будешь, язви тебя?
   – Центурион Порций Цимбер, господин префект! Вторая центурия третьей когорты!
   – Ну вот что, Цимбер. Этот человек пока отдохнет у меня. Найди своего легата и объясни ему, что произошло. Пусть его подчиненный себя не распускает, так вот пырять ножом одного из моих.
   Макрона отвлек тягостный стон с земли, где пострадавший от ножа, отчаянно дернувшись, оторвал с себя руку Катона. Снова вольно брызнула кровь.
   – Где доска? Я же просил! – раздраженно крикнул Катон, снова зажимая рану и склоняясь над Менатом: – А ты лежи!
   – Холодно мне, – горячечно поводя глазами, сказал Менат, действительно трясясь. – Знобит всего… И больно, пес его дери, ох больно…
   – Крепись, – твердо сказал ему Катон. – Рану будем врачевать. Ты поправишься.
   Небольшая толпа солдат с вкраплением вездесущих горожан стояла и молча глазела на страдания Мената и на то, как он прерывисто, с сипом дышит. Вот его затрясло, затем тело пошло судорогами, он весь мучительно напрягся и наконец с долгим, словно прощальным, выдохом затих. Катон прильнул ухом к его окровавленной груди и чуть погодя отстранился, отведя от ножевого ранения руку.
   – Всё. Он отошел.
   Секунду толпа молчала. Затем кто-то из иллирийцев прорычал:
   – Тот выродок его убил. Все, не жить ему!
   С гвалтом разгневанных, взывающих к мести голосов толпа разделилась надвое – велиты против легионеров. По обе стороны стиснутые кулаки, прочно упертые ноги; плечи, напрягшиеся в готовности ринуться в драку. Макрон, решительно встав между обеими стенками, вскинул руки.
   – А ну, стоять! Хватит! Держать дистанцию, я кому сказал! – Со свирепым лицом он смотрел то в одну, то в другую сторону: мол, только попробуйте ослушаться. – Центурион! – кивнул он Цимберу. – Уводите своих людей обратно в лагерь, быстрее!
   – Слушаю!
   Цимбер, салютнув, пихнул ближайшего по направлению ворот:
   – А ну, пошли! Давайте, давайте! Покуролесили, и будет!
   Сердитыми толчками он сбивал негодующих легионеров в кучу, прочь от таверны и лежащего на улице тела. Кто-то из иллирийцев крикнул им вслед:
   – Ничего, мы еще встретимся! Поквитаемся с вами за Мената!
   – А ну, тихо! – прикрикнул Макрон. – Закрыть рты! Центурион Катон?
   – Слушаю!
   Катон встал, отирая запачканные кровью руки о тунику.
   – Дать легионерам фору, затем вести наших обратно в лагерь. И смотреть, чтобы с арестованным ничего не случилось.
   – Как быть с Менатом?
   – Его тоже взять. Санитарам из лазарета готовить тело к погребению.
   Ожидая, когда легионеры отдалятся на безопасное расстояние, Катон подобрался к Макрону и тихо заговорил:
   – Пахнет скверно. Не хватало еще, чтобы когорта выходила в поход с зубом на легион, а он – на нас.
   – Да, правильно все, – мрачно согласился Макрон. – И Криспу со смертью нашего человека тоже жизни не будет.
   – А что его ждет?
   – За то, что зарезал своего? – Макрон лишь досадливо махнул рукой. – Приговорят к смерти, тут и к гадалке не ходи. Причем не думаю, что казнь Криспа положит всему этому конец.
   – Вот как?
   – Сам знаешь, каково оно, когда враждуют меж собой солдаты. Тут и в одном-то подразделении хлопот не оберешься. А уж если пойдет раздор между Десятым и Второй Иллирийской, тут уж… Помяни мое слово. – Макрон тяжело вздохнул. – Ладно. Мне сейчас писать донесение, чтоб его, проконсулу, и завтра с утра первым делом к нему. Так что я пошел. А ты еще чуток повремени и уж тогда веди наших ребят.
   – Слушаюсь.
   – Ну давай, Катон. До встречи.
   Проводив взглядом Макрона, Катон посмотрел на тело, лежащее возле ног. Кампания еще и не начиналась, а армия уже потеряла двоих. Хуже того: если прав Макрон, одна лишь пьяная ссора может отравленной занозой засесть в сердцах людей. И это тогда, когда весь ум, вся рассудительность должны быть направлены на поражение парфян, а не на собственные распри.

Глава 3

   Тело кавалериста было помещено на похоронные носилки, которые товарищи перед рассветом отнесли к погребальному костру. Костер был сооружен невдалеке от лагерных ворот. В почетный караул умершего солдата стала его центурия, а вообще проститься пришла почти вся когорта. От Макрона не укрылся мрачный, мстительный настрой людей, когда он произносил по Менату краткую надгробную речь и подносил к костру факел. Люди угрюмо смотрели, как языки пламени жадно лижут промасленное дерево и с треском вспыхивают, посылая в яркое небо кружащееся взвихрение дыма и искр. Затем, когда костер прогорел и стал осыпаться, Макрон кивком указал Катону подавать приказ возвращаться в лагерь. По команде центуриона солдаты развернулись и молчаливым маршем двинулись обратно.
   – Настроение, я бы сказал, не из лучших, – определил общую атмосферу Катон.
   – Верно. Тебе лучше их чем-нибудь загрузить. Пусть занимаются, пока я у Лонгина.
   – А чем?
   – Да откуда я знаю, – сказал неохотно Макрон. – Ты же у нас умник. Тебе и решать.
   Катон удивленно покосился, но ничего не сказал. Он знал, что Макрон всю ночь провел за составлением донесения, да еще за подготовкой похорон. Плюс вчерашние возлияния, а от этого бодрости духа не прибавляется. Поэтому Катон ограничился кивком.
   – Отработка боевых приемов. На тренировочном оружии. От этого пыл из них повыйдет.
   Несколько часов махания деревянными мечами удвоенного веса и щитами из ивовых прутьев – от этого выдохнется и сильнейший. По лицу Макрона едва заметно скользнула улыбка:
   – Вот и действуй.
   Катон отсалютовал и вслед за своими людьми направился к лагерным воротам. Какое-то время Макрон смотрел ему вслед, размышляя, когда же его товарищ полностью овладеет техникой муштры, на которую у него самого ушел далеко не один год. Там, где Макрон теперь просто выкрикивал указания, сдобренные солеными словечками (если хотите, попробуйте сами поорать несколько часов кряду сквозь весь этот гам и стукотню на плацу), Катон, не развив еще у себя достаточной голосовой мощи, переходил с пояснениями от одного практиканта к другому, напоминая больше школьного учителя, чем центуриона-наставника, до которого дорос. Ну да ничего; еще несколько лет, и он, несмотря на молодость, освоит эту премудрость не хуже любого другого офицера. Только вот когда? Тут остается только вздохнуть. Потому что до этих пор Катону придется без устали доказывать соответствие своему званию, до которого из его ровесников добрались пока весьма немногие.
   Макрон держал путь к воротам Антиохии. Под штаб проконсул реквизировал себе одно из красивейших зданий в городе. Не наспех сооруженный преторий; не тесный полководческий шатер, отличающийся от походной палатки разве что размером да мелкими удобствами… Макрон мрачно улыбнулся. Про предстоящую военную кампанию с уверенностью можно сказать разве то, с какой роскошью выступит в поход полководец-проконсул: с пышностью такой, какая и не снилась его легионам, бредущим в полном снаряжении, да еще под гнетом тяжелых тюков с припасами.
   – Люблю людей, что следуют примеру, – тихо усмехнулся он, шагая на встречу с Лонгином.
 
   Проконсул Сирии поднял от пергамента глаза и откинулся в кресле. Напротив, через стол от него, сидели Макрон и командир Десятого легиона легат Амаций. Какое-то время Лонгин их оглядывал, после чего поднял брови.
   – Не могу сказать, господа, что я чрезмерно доволен данным положением. Один человек мертв, другому предстоит наказание. Предполагаю, что это вызовет во вверенных вам частях изрядный всплеск недовольства. И вот теперь заниматься этим приходится еще и мне, как будто мне и без того мало забот по подготовке армии к походу.
   Этот обвинительно-начальственный тон не вызывал ничего, кроме раздражения. Смерть Мената вряд ли можно было назвать его, Макрона, виной. Не пресеки они с Катоном разрастание той ночной заварухи, погребальных костров было бы сейчас не в пример больше; траурный шлейф дыма над лагерем стелился бы, как на пожарище. Вряд ли Крисп был единственным легионером, у кого в ту злополучную ночь под одеждой оказался припрятан нож. То же наверняка можно сказать и о людях Макрона. И та пьяная драка могла перерасти в куда более размашистую и гнусную поножовщину. Тем не менее ответ Макрона прозвучал сдержанно.
   – Сожалея о происшедшем, могу лишь сказать, что все могло сложиться еще хуже. Нам надо принять меры, чтобы люди успокоились и забыли о происшествии как можно скорей. Как в моей когорте, так и в Десятом легионе.
   – Согласен, – кивнул легат Амаций. – Эту э-э… неувязку надлежит разрешить как можно быстрее. Моего легионера следует допросить и строго наказать.
   – Наказать, – гладя подбородок, проворчал Лонгин. – И какого же наказания, по-вашему, заслуживает этот самый Крисп? Оно, безусловно, должно быть примерным. Показательным. Чтобы ни у кого больше не возникало соблазна совершать то, что произошло минувшей ночью.
   – Безусловно, проконсул, – кивнул величаво Амаций. – Непременно порка. Перед строем, да еще и с разжалованием в рядовые. Такое мои люди забудут не скоро.
   – Нет, – твердо перебил его Макрон, – так не годится. В результате того, что Крисп схватился за нож совершенно без нужды, погиб человек. Воин. Свою правоту Крисп мог доказывать в честном поединке, но он так не поступил. И теперь должен сполна понести ответственность за свои деяния. Все это однозначно прописано в уставе. Да и в ваших действующих предписаниях, проконсул. Всякому свободному от службы солдату запрещается носить в стенах города оружие – приказ, я так понимаю, отданный именно для недопущения случаев, подобных этому. Разве не так?
   – Получается, так, – Лонгин, сделав ладони домиком, повернулся к Макрону. – И как же зачинщика, по-вашему, следует наказать?
   Макрон напрягся сердцем. Удовлетворения от мысли, что он тем самым обрекает Криспа на смерть, у него не было, но ведь понятно, что любой иной расклад нанесет дисциплине в армии непоправимый урон. А потому в глаза проконсулу он посмотрел не колеблясь:
   – Казнь. Людьми из его центурии, перед лицом всей его когорты.
   – Кстати, а кто у него командир когорты?
   – По-моему, центурион Катор, – глядя на Лонгина, резко сказал Амаций. – В его отсутствие могу сказать, что мои люди будут резко против наказания, предложенного префектом Макроном. А ведь и в самом деле, с какой стати им с ним соглашаться? Ведь, если на то пошло, человек, которого он убил, был каким-то несчастным вспомогателем. Всего-то. Разумеется, о его смерти я скорблю ничуть не меньше префекта Макрона, но потеря этой единицы не идет ни в какое сравнение с потерей легионера, гражданина Рима. К тому же учитывая, что все это произошло по причине какой-то там пьяной уличной драки. – Он обернулся к Макрону. – Префект, я знаю, что произошло. У меня свои источники сведений. Сдается мне, ваш человек плутовал с легионером при игре в кости.
   – Мои люди говорят иначе.
   – Странно было бы представить иное, верно? Дай им волю, они бы с него шкуру спустили. А уж наговорить могли с три короба.
   – Точно так же как ваши сказали бы что угодно, чтобы эту самую шкуру спасти, – холодно парировал Макрон. – Приходится исходить из того, что мнения обоих спорщиков были предвзяты. Но я-то там был и видел, что происходило. В отличие, кстати, от вас. Крисп виновен. И должен быть наказан по законам военного права.
   Задумчиво поиграв бровями, Амаций сменил тактику.
   – Да послушай же, префект! – с напускным радушием, по-свойски, воскликнул он. – Я прекрасно понимаю твои чувства по этому вопросу. Для тебя абсолютно естественно разделять жажду мести, которую испытывают твои люди…
   – Не мести, легат. Справедливости.
   – Называй как хочешь, – отмахнулся Амаций. – Но выслушай же и ты меня. Если б нож вынул не мой, а твой человек, ты бы ведь хотел его как-то выгородить, разве нет?
   – Чего хотел бы я, к делу не относится, – заметил Макрон хладнокровно. – Наказание за подобное преступление совершенно недвусмысленно.
   – Послушай, Макрон, – не сдавался легат, – ты ведь тоже был когда-то легионером?
   – Был. И что?
   – Как что! Где же твоя верность своим товарищам в легионах? Неужто ты допустишь, чтобы единокровного твоего товарища казнили из-за какого-то там олуха рекрута из провинциального захолустья?
   Что?! Его люди – олухи из захолустья? Кровь вскипела у Макрона в жилах. Так отозваться о Второй Иллирийской, его когорте! О людях, что противостояли войску мятежников, за которыми стояла Парфия, и не дали прошлогоднему мятежу разрастись по всей Иудее! О людях, исполненных мужества и стойкости; о тех, кто превосходно показал себя на своем истинном месте – в битвах на благо империи! Макрон ими гордился. Гордился настолько, что являл им преданность большую, чем братству легионеров. Сейчас эта мысль, пронзив его, стала для него внезапным откровением. И Макрон ощутил ее подлинность. К своей новой когорте он прикипел сильнее, чем даже сам полагал. Ответственность и долг перед своим воинством – вот они, два непреложных постулата. И не дождется этот напыщенный аристократ Амаций, чтобы он, Макрон, собственными руками вбил клин между собой и людьми Второй Иллирийской!
   Прежде чем ответить легату, Макрон для успокоения сделал глубокий вдох, а выдохнув, сказал:
   – Никто из известных мне легионеров не опускался так низко, чтобы обратиться ко мне с таким призывом, легат.
   От этих слов Амаций буквально поперхнулся.
   – Какая вопиющая выходка, префект! – вспыхнув, воззрился он на Макрона. – Да за такое в моем легионе я бы вас в бараний рог согнул!
   – Он не в твоем легионе, Галлий Амаций, – кашлянув, одернул легата Лонгин, – и потому не в твоем подчинении. Однако, – губы Лонгина расплылись в улыбке, – он состоит под моим началом, а такого скандального разногласия между двумя своими офицерами я не допущу. Поэтому прошу вас, префект, взять свои последние слова обратно и извиниться.
   – Шли бы вы в Аид, – одними губами произнес Макрон.
   – Пойду, и непременно, – как назло, расслышал фразу Лонгин. – Но только не с вашей легкой руки. А теперь вы или извинитесь, или я для командования Второй Иллирийской подыщу кого-нибудь другого.
   – Уверен, кое-кому из моих офицеров просто не терпится щелкнуть этих зарвавшихся вспомогателей по носу, – со смаком поддакнул Амаций. – Эдак слегка осадить. Может, назначить туда кого-нибудь из моих трибунов?
   Макрон стиснул зубы. Просто невыносимо, как эти два аристократа пользуют его сейчас себе на забаву. Вместе с тем открыто выказать им свое презрение как к политиканам, разыгрывающим из себя солдат, значит ущемить их гордыню и за это жестоко поплатиться, что будет им только на руку. К тому же сейчас, на пороге войны с Парфией, какой-нибудь надутый, с неутоленной жаждой славы индюк-трибун из Десятого легиона нужен когорте менее всего. А потому Макрон, сглотнув, с застывшим лицом повернулся к Амацию:
   – Приношу свои извинения, легат.
   – Так-то лучше, – милостиво кивнул Амаций. – Всяк сверчок знай свой шесток.
   – Точно, – припечатал и Лонгин. – Ладно, спор улажен. Но все равно предстоит определиться, как быть с этим вашим легионером.
   – Ах да, – поморщился Амаций. – Думаю, при нынешних обстоятельствах довольно будет порки перед строем. И хотя я могу понять в этой связи чувства префекта, но ведь речь идет о жизни римского гражданина.
   Макрон в еще одной, последней попытке урезонить проконсула подался к нему через стол.
   – Как верховный полководец, вы не можете допустить, чтобы этот человек избег наказания, которого заслужил. Вдумайтесь, как на это посмотрит вся армия. Если не показать наглядно, какие последствия ждут нарушителей, которые против закона будут носить при себе ножи во внеслужебное время, это быстро войдет в привычку, и в таком случае вчерашнее убийство будет на улицах Антиохии далеко не последним. Поверьте, проконсул, просить смерти этого человека мне не доставляет никакого удовольствия, но вы должны отдавать себе отчет, какой урон понесет дисциплина, если преступнику будет пощада.
   Лонгин нахмурился и, резко встав, прошел по комнате на балкон с видом на внутренний сад. Там за черепичной крышей примыкающего к саду помещения для рабов взгляду открывалась панорама города, его стены, длинный палисад армейского лагеря на соседнем холме. Сбоку от лагеря над амбулакрумом – плацем для упражнений – висела белесая дымка пыли: то ли патруль, то ли какое подразделение упражняется на утоптанной для этих целей площадке. После минуты-другой созерцания проконсул обернулся к двоим офицерам, все еще сидящим перед его столом.
   – Очень хорошо. Решение я принял.
 
   Катон медленно продвигался вдоль линии столбов, вкопанных по краю громадного овала амбулакрума. Пехотный состав Второй Иллирийской располагался у столбов рядами. При каждом из солдат был деревянный тренировочный меч с тяжелым свинцовым грузилом на рукояти и еще одним выше гарда. Левой рукой все сжимали ручки плетеных щитов, вес которых в сравнении с боевыми был тоже утяжелен. Чем сноровистей солдат научится орудовать такими тяжеляками в ходе муштры, тем быстрей и уверенней он будет действовать на поле брани, перед лицом настоящего врага. Пока же рекруты всего лишь с ревом набрасывались на чучелища-столбы и рубились с ними в неистовом граде ударов, покуда Катон не свистел в свисток, и тогда рубака, тяжко отдуваясь, отходил в конец ряда, а его место у столба занимал следующий.
   От Катона не укрылось, что на столбы люди сегодня набрасываются охотно, со злостью, представляя, видимо, что рубят при этом не иначе как негодяя Криспа. Так оно или нет, но они без нареканий и жалоб хлестались под жарким солнцем уже с самого утра. Пускай позанимаются до полудня или несколько дольше, после чего их можно будет отослать в палатки на отдых. А после обеда начнется тренировка всадников: отработка бросков на те же столбы – скоростная, с объездом и без, – в ходе которой оттачиваются еще и навыки верховой езды. Глядя на неустанные тренировки, Катон постепенно проникался уверенностью, что Вторая Иллирийская покажет себя достойно, когда маршем двинется в поход против Парфии. Он невольно улыбнулся: мысль о войне уже воспринималась как нечто само собой разумеющееся.