– Да обоим. – Парменион с усталой задумчивостью поскреб щетину на подбородке. – А то, того и гляди, друг дружке в глотки вцепятся.
– Мы должны следить, чтобы такое ни в коем случае не произошло, – твердо сказал Катон. – Передай это всем остальным центурионам и оптионам. Допустить такого мы не можем. И если кто-нибудь затеет драку, накажу так, что мало не покажется. Доведи до всех, чтобы поняли.
– Слушаю.
– Вот и молодец, Парменион. Ступай.
Верный помощник не спеша собрал свои вощеные таблички, отсалютовал и пошагал к упряжкам с мулами, на которых везлись учетные записи когорты, сундук с казной и небольшой запас дополнительного оружия и рациона. Подразделение иллирийцев занималось укладкой бурдюков с водой и корзин с фруктами и вяленым мясом, закупленными на халкидском рынке. Глядя на людей, Катон некоторое время прикидывал, верно ли он рассчитал припасы на время перехода по пустыне к Пальмире. Подсчет дался нелегко. Из всех припасов, которыми командир обязан снабдить вверенных ему людей, самым сложным была вода – из-за веса, а также из-за свойства расплескиваться и незаметно вытекать. Если воды взять на повозки слишком много, это замедлит продвижение. А если мало, то, застрянь колонна в пути из-за песчаной бури или нападения врага, вода, не ровен час, закончится, и тогда люди будут мучиться от изнурительной, в безумие ввергающей жажды, какую способна вызывать безжалостная к страданиям пустыня.
Поймав краем глаза красноватое мелькание, Катон обернулся и увидел, что от городских ворот к колонне возвращается Макрон. На подходе к упряжкам он заметил Катона и повернул к нему.
– Не поднимайся! – поднял он ладонь, видя, что друг собирается, как положено, встать перед ним навытяжку. Через секунду он сам тяжело присел рядом на корточки и, ослабив пряжки на подбородке, со вздохом облегчения стянул с головы шлем.
– Что, так уж надо было? – кивком указал Катон. – В смысле, шлем?
– Однако и не мешало, – Макрон тыльной стороной ладони отер со лба пот. – Здесь в Халкиде наверняка может сидеть какой-нибудь недоумок с пращой и симпатией к парфянам. К чему головой рисковать?
– А и то… Есть какие-нибудь новости из Пальмиры?
С приходом колонны в Халкиду Макрон в порядке своего старшинства посетил здешний правящий совет.
– Новости есть, – подтвердил он, оглаживая себе колени. – На рассвете в город приехал греческий купец со своей семьей. Положение в Пальмире для нас не сказать чтобы выигрышное. Правитель с верными ему людьми все еще удерживает цитадель, в то время как Артакс завладел прилегающими улицами. При этом не все спешат к нему в услужение. В городе начались грабежи и бесчинства. Потому-то купец и покинул насиженное место. У него две молодых дочери, так что шаг, вероятно, оправданный.
Катон отреагировал кивком.
– Он же дал мне примерную карту города, – продолжал Макрон, вынимая из-под панциря сплюснутый свиток папируса. Развернув, он придавил его углы к земле камнями; Катон нетерпеливо придвинулся, изучая взглядом схематичный набросок, сделанный явно в спешке и явно приблизительно, без каких-либо деталей. Изображены были лишь очертания стен и наиболее значимые районы.
– Н-да, не разгуляешься, – сказал Катон задумчиво.
– Хорошо, что пока есть хотя бы это. Тот греческий купец уж и так постарался. – Макрон поглядел со скудной улыбкой. – Пока ты не спросил: да, я дал ему понять, что нам нужен кто-нибудь знающий местность, а также не захотел бы он пойти к нам провожатым.
– И что он сказал?
– Что-то цветистое. Знаешь, сколь усердно я ни налегал последние месяцы на языки, тех его слов я толком так и не понял. Хотя в целом это был по сути отказ.
– Жаль.
– Тем не менее он описал мне кое-что на словах. – Макрон указал на приплюснутый полукруг стен Пальмиры. – Укрепления, по его словам, все в хорошем состоянии, так что в город придется проникать через ворота. Цитадель находится здесь, – он постучал по ряду черных квадратиков на правой части карты.
– Если так, то мы можем обогнуть город и попасть в цитадель напрямую, – с надеждой заметил Катон.
– Свет мой, если б все было так легко. Цитадель стоит на невысоком скальном обрыве над стеной. Доступа туда нет. Есть только вход непосредственно из города. По словам купца, наилучший доступ в город для нас здесь, через ворота на восточной стороне Пальмиры. Здесь самый прямой путь к входу в цитадель.
– То есть надо будет подходить через улицы. – Катон покачал головой, прикидывая последствия. – И тогда при прорыве повстанцы смогут бить нас отовсюду – изо всех щелей, с боков и крыш. А если прознают о нашем приближении заранее, так могут еще и устроить на пути заслон. Ну а если мы двинемся не в том направлении…
– Детали представить я и сам могу, спасибо, – резко отозвался Макрон. – Но пока это единственный план, который у нас есть. Хочешь – хули, хочешь – хвали.
Катон поднял брови – мол, деваться некуда.
– А больше твой купец ничего не сказал?
– Я и так вытянул из него все, что мог. Цитадель хорошо укреплена, а стража правителя якобы самый цвет войска. Один из них, дескать, стоит десятерых. Так, по крайней мере, утверждает этот грек. Хотя сам он отродясь меча не держал, так что к этим словам надо относиться с оговоркой. Есть, кстати, и кое-что для нас положительное. Осадные орудия Пальмиры хранятся во внутреннем дворе цитадели, так что Артаксу для штурма надобно создавать все самому с первого гвоздя. Что дает нам хотя бы некоторую фору во времени, ты не находишь?
– А какая вообще у Артакса численность сил? Об этом грек ничего не говорит?
– Войско, говорит, у Артакса великое, – с язвительной усмешкой сказал Макрон. – Убегая, купец видел лишь какую-то его часть. Так что он понятия не имеет – может, их там одна тысяча, а может, все десять. Но говорит, что Артакс во всеуслышание заявил: на помощь ему спешит парфянское войско, и когда оно подойдет, то все, кто в цитадели, и те, кто не присягнет ему на верность, примут смерть.
– А вот это, пожалуй, правда, – согласился по размышлении Катон. – Ведь Лонгин сделал ставку на силу в ту же минуту, как только осознал, что происходит. А потому и парфяне, сомнений нет, ответят тем же. В таком случае, дело лишь за тем, на чью сторону первым делом встанет Пальмира.
– Ты буквально читаешь мои мысли, – кивнул Макрон, сворачивая карту. – Так что давай-ка, не теряя время, поднимать наших лежебок в дорогу.
В непродолжительном времени колонна была уже снова на марше, и люди, проходя вдоль берега озера, лишь с тоской провожали глазами его колеблющийся блеск. Времени им было отведено ровно столько, чтобы наполнить фляги и чуть передохнуть в тени пальм; лишь горстка использовала возможность окунуться в прохладу озера до того, как прогремела команда взнуздывать поклажу и строиться, покидая блаженную тень деревьев. Люд Халкиды какое-то время смотрел колонне вслед, после чего с тревожными мыслями о будущем стал расходиться по домам.
На той стороне озера дорога делала резкий поворот и через полоску орошаемых полей впадала в пустыню. Сердце опускалось при виде унылой бескрайности желтоватого песка и камня с серебристо мерцающей оторочкой жаркого воздуха на горизонте. Колонна шла под косматым полуденным солнцем, постепенно оставляя позади благодатную зелень пальм, указывающих на наличие озера; а вот уже и ее поглотили волны душного, как из печи, воздуха, задувающие, казалось, отовсюду.
Парменион, еще раз глянув напоследок через плечо, угрюмо проворчал Катону:
– До Пальмиры ходу еще дней пять, никак не меньше. Ну да ладно, только бы добраться: эти собаки-изменники заплатят мне за каждый шаг пути.
Глава 8
– Мы должны следить, чтобы такое ни в коем случае не произошло, – твердо сказал Катон. – Передай это всем остальным центурионам и оптионам. Допустить такого мы не можем. И если кто-нибудь затеет драку, накажу так, что мало не покажется. Доведи до всех, чтобы поняли.
– Слушаю.
– Вот и молодец, Парменион. Ступай.
Верный помощник не спеша собрал свои вощеные таблички, отсалютовал и пошагал к упряжкам с мулами, на которых везлись учетные записи когорты, сундук с казной и небольшой запас дополнительного оружия и рациона. Подразделение иллирийцев занималось укладкой бурдюков с водой и корзин с фруктами и вяленым мясом, закупленными на халкидском рынке. Глядя на людей, Катон некоторое время прикидывал, верно ли он рассчитал припасы на время перехода по пустыне к Пальмире. Подсчет дался нелегко. Из всех припасов, которыми командир обязан снабдить вверенных ему людей, самым сложным была вода – из-за веса, а также из-за свойства расплескиваться и незаметно вытекать. Если воды взять на повозки слишком много, это замедлит продвижение. А если мало, то, застрянь колонна в пути из-за песчаной бури или нападения врага, вода, не ровен час, закончится, и тогда люди будут мучиться от изнурительной, в безумие ввергающей жажды, какую способна вызывать безжалостная к страданиям пустыня.
Поймав краем глаза красноватое мелькание, Катон обернулся и увидел, что от городских ворот к колонне возвращается Макрон. На подходе к упряжкам он заметил Катона и повернул к нему.
– Не поднимайся! – поднял он ладонь, видя, что друг собирается, как положено, встать перед ним навытяжку. Через секунду он сам тяжело присел рядом на корточки и, ослабив пряжки на подбородке, со вздохом облегчения стянул с головы шлем.
– Что, так уж надо было? – кивком указал Катон. – В смысле, шлем?
– Однако и не мешало, – Макрон тыльной стороной ладони отер со лба пот. – Здесь в Халкиде наверняка может сидеть какой-нибудь недоумок с пращой и симпатией к парфянам. К чему головой рисковать?
– А и то… Есть какие-нибудь новости из Пальмиры?
С приходом колонны в Халкиду Макрон в порядке своего старшинства посетил здешний правящий совет.
– Новости есть, – подтвердил он, оглаживая себе колени. – На рассвете в город приехал греческий купец со своей семьей. Положение в Пальмире для нас не сказать чтобы выигрышное. Правитель с верными ему людьми все еще удерживает цитадель, в то время как Артакс завладел прилегающими улицами. При этом не все спешат к нему в услужение. В городе начались грабежи и бесчинства. Потому-то купец и покинул насиженное место. У него две молодых дочери, так что шаг, вероятно, оправданный.
Катон отреагировал кивком.
– Он же дал мне примерную карту города, – продолжал Макрон, вынимая из-под панциря сплюснутый свиток папируса. Развернув, он придавил его углы к земле камнями; Катон нетерпеливо придвинулся, изучая взглядом схематичный набросок, сделанный явно в спешке и явно приблизительно, без каких-либо деталей. Изображены были лишь очертания стен и наиболее значимые районы.
– Н-да, не разгуляешься, – сказал Катон задумчиво.
– Хорошо, что пока есть хотя бы это. Тот греческий купец уж и так постарался. – Макрон поглядел со скудной улыбкой. – Пока ты не спросил: да, я дал ему понять, что нам нужен кто-нибудь знающий местность, а также не захотел бы он пойти к нам провожатым.
– И что он сказал?
– Что-то цветистое. Знаешь, сколь усердно я ни налегал последние месяцы на языки, тех его слов я толком так и не понял. Хотя в целом это был по сути отказ.
– Жаль.
– Тем не менее он описал мне кое-что на словах. – Макрон указал на приплюснутый полукруг стен Пальмиры. – Укрепления, по его словам, все в хорошем состоянии, так что в город придется проникать через ворота. Цитадель находится здесь, – он постучал по ряду черных квадратиков на правой части карты.
– Если так, то мы можем обогнуть город и попасть в цитадель напрямую, – с надеждой заметил Катон.
– Свет мой, если б все было так легко. Цитадель стоит на невысоком скальном обрыве над стеной. Доступа туда нет. Есть только вход непосредственно из города. По словам купца, наилучший доступ в город для нас здесь, через ворота на восточной стороне Пальмиры. Здесь самый прямой путь к входу в цитадель.
– То есть надо будет подходить через улицы. – Катон покачал головой, прикидывая последствия. – И тогда при прорыве повстанцы смогут бить нас отовсюду – изо всех щелей, с боков и крыш. А если прознают о нашем приближении заранее, так могут еще и устроить на пути заслон. Ну а если мы двинемся не в том направлении…
– Детали представить я и сам могу, спасибо, – резко отозвался Макрон. – Но пока это единственный план, который у нас есть. Хочешь – хули, хочешь – хвали.
Катон поднял брови – мол, деваться некуда.
– А больше твой купец ничего не сказал?
– Я и так вытянул из него все, что мог. Цитадель хорошо укреплена, а стража правителя якобы самый цвет войска. Один из них, дескать, стоит десятерых. Так, по крайней мере, утверждает этот грек. Хотя сам он отродясь меча не держал, так что к этим словам надо относиться с оговоркой. Есть, кстати, и кое-что для нас положительное. Осадные орудия Пальмиры хранятся во внутреннем дворе цитадели, так что Артаксу для штурма надобно создавать все самому с первого гвоздя. Что дает нам хотя бы некоторую фору во времени, ты не находишь?
– А какая вообще у Артакса численность сил? Об этом грек ничего не говорит?
– Войско, говорит, у Артакса великое, – с язвительной усмешкой сказал Макрон. – Убегая, купец видел лишь какую-то его часть. Так что он понятия не имеет – может, их там одна тысяча, а может, все десять. Но говорит, что Артакс во всеуслышание заявил: на помощь ему спешит парфянское войско, и когда оно подойдет, то все, кто в цитадели, и те, кто не присягнет ему на верность, примут смерть.
– А вот это, пожалуй, правда, – согласился по размышлении Катон. – Ведь Лонгин сделал ставку на силу в ту же минуту, как только осознал, что происходит. А потому и парфяне, сомнений нет, ответят тем же. В таком случае, дело лишь за тем, на чью сторону первым делом встанет Пальмира.
– Ты буквально читаешь мои мысли, – кивнул Макрон, сворачивая карту. – Так что давай-ка, не теряя время, поднимать наших лежебок в дорогу.
В непродолжительном времени колонна была уже снова на марше, и люди, проходя вдоль берега озера, лишь с тоской провожали глазами его колеблющийся блеск. Времени им было отведено ровно столько, чтобы наполнить фляги и чуть передохнуть в тени пальм; лишь горстка использовала возможность окунуться в прохладу озера до того, как прогремела команда взнуздывать поклажу и строиться, покидая блаженную тень деревьев. Люд Халкиды какое-то время смотрел колонне вслед, после чего с тревожными мыслями о будущем стал расходиться по домам.
На той стороне озера дорога делала резкий поворот и через полоску орошаемых полей впадала в пустыню. Сердце опускалось при виде унылой бескрайности желтоватого песка и камня с серебристо мерцающей оторочкой жаркого воздуха на горизонте. Колонна шла под косматым полуденным солнцем, постепенно оставляя позади благодатную зелень пальм, указывающих на наличие озера; а вот уже и ее поглотили волны душного, как из печи, воздуха, задувающие, казалось, отовсюду.
Парменион, еще раз глянув напоследок через плечо, угрюмо проворчал Катону:
– До Пальмиры ходу еще дней пять, никак не меньше. Ну да ладно, только бы добраться: эти собаки-изменники заплатят мне за каждый шаг пути.
Глава 8
Каждый день начинался с одного и того же. Едва на горизонте начинало светлеть, как дежурный центурион каждой когорты будил остальных офицеров. Те в свою очередь проходили вдоль спящих в ряд людей с выкриками «Подъем! Становись!», поминутно приостанавливаясь толкнуть ногой того, кто замешкался. Люди, со стонами расправляя холодные затекшие конечности, отряхивали с себя налетевший за ночь песок и поднимались, прилаживали к раздвоенным на концах палкам свои походные сумы; из своего заплечного рациона наспех завтракали вяленым мясом и сухарями, запивая трапезу несколькими глотками воды. Центурионы с оптионами были в курсе насчет скудости ее запасов, а потому тщательно следили за нормой расхода, которую солдаты потребляли из своих фляг.
Как только люди разбирались по своим центуриям, следовала беглая перекличка, и тогда Макрон отдавал приказ приступить к дневному переходу. Воздух под розоватым рассветным небом был пока еще недвижен и прохладен, и когорты ритмично шли, тяжелым хрустом шипованных калиг создавая фон неровному позвякиванию незакрепленного снаряжения и приглушенному разговору. Ранние утренние часы были для марша самыми удобными, и Макрон намеренно держал ритмичный темп, прежде чем пустыню начинала обдавать своим палящим дыханием дневная жара. До этой кампании Катон считал рассвет самым красивым временем суток. Теперь же, когда солнце всходило над горизонтом, заливая равнину исполинскими тенями, становление дня он уже скоро стал воспринимать как источник мучений.
Тени постепенно укорачивались, а свет вызревал в слепящее марево, под которым при ходьбе приходилось щуриться и опускать взгляд.
А зной все наливался, густел. Быстро вытесняя остатки прохладного воздуха, он окутывал уже обе когорты. Теперь и закаленный ветеран, и зеленый рекрут начинали равно ощущать гнетущую тяжесть своего снаряжения, вес вдавленной в плечи поклажи; лица застывали в суровые маски, ноги иноходью выставлялись одна перед другой; при этом изгонялась сама мысль о растянутой впереди протяженности дня. Солнце на небе взбиралось все выше и выше, и отсыревшие от пота плечи под туниками начинало немилосердно щипать и покалывать – ощущение, становящееся невыносимым на протяжении бескрайнего дня.
Когда солнце наконец достигало зенита, Макрон командовал – привал, и люди, с тягостными вздохами и стонами роняя с плеч ношу, валились и отпивали из фляг свою дневную порцию воды. Затем из щитов и плащей они как могли сооружали затенение и отдыхали до ухода полуденной жары, а затем следовал приказ возобновить движение. Поднимаясь на ноги, солдаты снова брали свою поклажу и выстраивались в колонну. Опять звучал приказ, и они на негнущихся от усталости ногах трогались и шли без перерыва весь остаток дня, пока солнце не скрывалось за горизонтом. Лишь с угасанием его света дневной переход заканчивался.
На исходе третьего после выхода из Халкиды дня Катон, выставив караулы, отправился доложиться Макрону. У него на марше отстало еще несколько человек, а три кавалерийских лошади охромели. При обычных обстоятельствах животных бы забили, а мясо распределили на пищу между солдатами. Но при отсутствии походных лагерей Макрон запретил разводить и костры (да и костра-то толком не разведешь из той чахлой разлапистой поросли, что иногда попадалась у тропы), так что животных убили, а трупы – к вящей радости пустынных хищников – бросили сзади на пути.
Макрон стоял не небольшом отлогом холме, невдалеке от своих людей, и сквозь сумерки озирал впереди окрестность. На шаги Катона он обернулся и, изобразив потрескавшимися губами улыбку, помахал рукой:
– Еще два дня, Катон, и это все закончится. Всего два дня.
– Оно и так должно закончиться, – уточнил Катон.
– Верно. Но с положением в Пальмире мы уж как-нибудь совладаем; главное сейчас хотя б добраться дотуда.
Чувствуя измотанность друга, Катон ограничился кивком:
– Конечно. Давай вначале просто доберемся.
Макрон, внимательно посмотрев, рассмеялся взволнованности в голосе Катона:
– Ты прямо как моя мать. Не волнуйся, со мною все в порядке. – Он продолжил оглядывать пустыню. – Я вот думаю: отчего кто-то горит желанием владеть этой землей? Ведь здесь сплошная пустыня.
– Пустыня, – согласился Катон, – но с городом, выгодно расположенным у оазиса на перекрестке торговых путей.
Макрон, поджав губы, медленно кивнул:
– А, ну да. Если рассуждать в этом ключе, то…
Внезапный всплеск гневных криков заставил их обоих обернуться к лагерю. Там вокруг повозки, где наполнялись фляги, скопилась группа людей. Из сумрака на крики выныривали еще люди.
– Песьи отпрыски! Опять что-то неладное, – отреагировал на перебранку Макрон. – Ну-ка, пойдем. А то шум такой, что по всей пустыне слышно.
Спустившись с холма, оба заспешили к повозке.
– А ну, прочь с дороги! – с максимально допустимой громкостью прикрикнул Макрон. В полутьме, да еще в людской сумятице, его алый гребень префекта различить было сложно. Катон, с силой схватив за руку, отпихнул с дороги какого-то солдата:
– Куда смотришь, остолоп! Пропустить верховного командира, живо!
Впереди в жестокой схватке барахталась горстка людей, тузя друг друга руками и ногами. Макрон, выхватив, махнул своим жезлом-витисом; тот, кому досталось, с криком отлетел, схватившись руками за голову.
– Прекратить сейчас же эту блажь! – выкрикнул Макрон, попутно врезав еще двоим охотникам помахать кулаками. – Я кому сказал!
Свара тут же прекратилась; драчуны расцепились, а Макрон твердо встал у повозки, гневно оглядывая самовольный сбор ауксилиариев и легионеров.
– Что здесь, Цербер вас сожри, происходит? Где оптион, отвечающий за раздачу воды?
– Здесь, господин, – с земли хмуро поднялся офицер-иллириец.
– Что все это значит? Доложить!
Оптион застыл навытяжку. Мелькнув глазами на окружающее сборище, он нервно сглотнул.
– Слушаю! Произошло недоразумение…
– Смею об этом догадываться! – желчно фыркнул Макрон. – Только в чем его суть?
Оптион понял, что за рядовое происшествие дело уже не сойдет, и повел дежурный бубнеж:
– Я находился при исполнении, заведовал раздачей воды. Первыми прибыли водовозы Второй Иллирийской, как раз перед парнями из Второго легиона. И вот как раз когда я начал розлив по флягам, в очередь врывается один из легионеров и требует, чтобы я обслужил вначале его сопалаточников, а уже потом моих парней. Вначале, мол, по правилам причитается легионерам, так что моим ребятам придется потесниться перед… ну, настоящими солдатами, как он сказал.
– Кто это сказал?
Оптион поглядел Макрону через плечо, но на легионера указать не успел: тот вышел сам.
– Это был я, господин префект.
Макрон, обернувшись, быстро его оглядел.
– Ты у нас кто?
– Децим Тадий, господин префект. Шестая центурия.
– Что дало тебе право так действовать, солдат?
– Как он сейчас и сказал, господин префект: легионы в походе всегда берут свою долю первыми.
– Это когда речь идет о военной добыче, Тадий, и ты это знаешь. А не о рационе. И уж тем более не в нашем положении. Здесь каждый, покуда я командую, получает свою причитающуюся ему долю. Будь он хоть иллириец, хоть легионер. – Макрон, сделав шаг, жезлом постучал Тадия по нагрудным пластинам. – Уяснил?
– Уяснил, господин префект.
– Вот и хорошо, потому что, если ты себя еще так проявишь, я выставлю тебя из моей когорты и определю служить во Второй Иллирийской. Уж там тебя кой-чему научат.
Тадий с уязвленным видом открыл было рот, на Макрон его перебил:
– Помолчи! А теперь всем – вы слышите, всем – встать и дожидаться воды в порядке очереди. Выполнять!
– Стой, – негромко скомандовал Катон Тадию в тот момент, как все начали расходиться. – Тадий, приказываю тебе задержаться.
– Что ты делаешь, Катон? – рыкнул Макрон. – Дело решено.
– Пока нет, господин старший префект. Этот человек ослушался приказа оптиона. А это прямое нарушение артикула.
Макрон оглядел солдат: ближние, делая вид, что заняты своими делами, с тайным любопытством поглядывали. Макрон, придвинувшись, вполголоса сказал:
– Послушай, вопрос решен. Никто не пострадал. Нет смысла разжигать из-за этого страсти.
– Но и махнуть на это рукой мы тоже не можем. Он пререкался со старшим офицером перед свидетелями. Такое нельзя спустить. Этот человек должен быть наказан.
Макрон досадливо выдохнул:
– Послушай, Катон. У меня нет на это времени. У нас и без того хлопот полон рот, а тут еще забивать себе голову каким-то полевым наказанием…
– И тем не менее. Я настаиваю, чтобы этот легионер был наказан в соответствии с уложением.
Макрон раздраженно почесал бровь, после чего процедил:
– Что ж, будь по-твоему. – Он повернулся к Тадию и уже в полный голос звучно сказал: – Легионер Тадий!
– Слушаю!
Макрон проворно думал. Штраф, наряды, порка? Здесь, в пустыне, они бессмысленны. В данных условиях приемлемо лишь одно наказание, причем такое, какое Тадий прочувствует до глубины души.
– Ты лишен суточного рациона воды. Возвратиться в свою когорту.
– Слушаю, – сглотнув, сквозь сжатые зубы произнес легионер.
Он отсалютовал, перекинул через плечо порожнюю флягу, развернулся и порывисто пошагал прочь; в каждом его шаге читались скрытая ярость и чувство обиды.
– Продолжай, – кивнул Макрон оптиону у повозки.
Когда скудные порции воды заструились в протянутые фляги, Макрон взглядом позвал Катона, и они вместе пошли от солдатской очереди. На достаточном, уже не на слуху, расстоянии Макрон остановился и свирепо воззрился на своего друга:
– Что это, Аид тебя поглоти, было?
– Дисциплина, господин старший префект.
– Перестань паясничать, когда рядом нет посторонних.
– Изволь, – кивнул Катон. – Я тебя не понимаю. С каких это пор ты вот так, запросто, отпускаешь с миром нарушителя? Да будь мы в лагере, у тебя этот Тадий сральни бы чистил до конца своих дней!
– Может быть, – не стал возражать Макрон. – Но мы не в лагере. И каждый день рискуем жизнями так, как еще, пожалуй, никогда. Тут у моих с твоими и так вражды хоть отбавляй – не хватало ее еще и разжигать!
– Моих с твоими? – повторил Катон. – Ты рассуждаешь так, будто мы даже не на одной стороне.
– Вот, понял? И если наши люди в походе вот так, по-вражьи, относятся друг к другу, то при встрече с настоящим врагом мы считай что пропали. Мелкая грызня для нас сейчас непозволительная роскошь.
– А как же быть с дисциплиной?
– Иногда приходится ею поступаться. Ты вот сейчас, похоже, о ней уже позаботился. – Макрон вздохнул. – И если день без воды Тадия не доконает, то ты считай что нажил врага на всю жизнь. Поздравляю.
Катон хотел что-то ответить, но в эту секунду со стороны лагеря раздался оклик:
– Конный патруль!
– Да что ты будешь делать… – Макрон сокрушенно мотнул головой. – Оставят меня нынче в покое или нет? Идем, что-то стряслось.
Дробный стук копыт по жесткой земле возвестил о возвращении одного из конных разъездов Катона. Двое офицеров уже спешили туда, где возле спящей колонны осаживали коней декурион со своими людьми.
– Где префект? – взволнованно спросил декурион.
– Здесь, – Катон на ходу поднял руку. – Что случилось?
– Замечен большой отряд верховых, господин префект, – доложил декурион. Тяжело переводя дыхание, он придерживал свою лошадь, все еще всхрапывающую после галопа. – Там, к югу.
– Как далеко отсюда? – бросил Макрон.
– Мили две, не больше. Едут как будто в нашу сторону.
– Ты их разглядел?
– Слишком темно, господин. Я отследил, куда они движутся, и сразу к вам, доложиться. Нас они, скорее всего, не замечают.
– Верховые, говоришь? – вклинился Катон. – А на лошадях или на верблюдах?
– И то и это, – прикинув, ответил декурион.
– Тогда это, вероятно, не парфяне, а кто-нибудь из Пальмиры. У парфян в ходу лошади. – Катон мельком глянул на Макрона. – По моим источникам, господин старший префект.
– По каким таким источникам?
– Библиотечным, из Антиохии.
– Ну, если библиотечным, – съязвил Макрон, – тогда бесспорно. Ну что, уходить у них с дороги мы не успеваем. Поэтому остаемся здесь и лежим тихо, пока они не проедут.
– А если они выедут прямо на нас? – спросил Катон.
– Тогда подивим их так, как они еще в жизни не видели.
Катон отозвал конных и патрули и направил кавалерию обратно по тропе, в мелкую низину, через которую колонна не так давно прошла на пути к ночлегу. Если предстоит бой, то нельзя рисковать, чтобы своя конница спуталась в темноте с неприятельской. Сигнал к воссоединению с колонной – зов буцины. А пока пехота – и вспомогательная, и легионеры, – надев снаряжение, вынула мечи и залегла рядом со своими щитами. Бой, если до него дойдет, будет ближний и достаточно спутанный. От громоздких копий проку здесь мало, но как нельзя более сгодится верное оружие римской армии – короткие мечи-гладиусы. Офицеры внаклонку прошли по рядам, резким шепотом предупреждая, чтобы до команды не было ни звука, ни шевеления. Макрон с Катоном выбрались слегка вперед, в направлении близящихся всадников, и присели, чутко вглядываясь в монотонный, почти неразличимый простор впереди.
– Если это неприятель, – тихо сказал Макрон, – у нас только один шанс на внезапный бросок. Если они от нас оторвутся, сохранив боевой порядок, то колонна с первым же светом станет кормом для стрел.
– Я знаю.
– Поэтому как наступит момент, бросайся со своими всей мощью.
– Мог бы и не напоминать, – кольнул Катон. – Я свое дело знаю.
Старший товарищ, обернувшись, осклабился. В неясном свете звезд зубы у него, казалось, сияли неправдоподобной белизной, оживляющей непроглядность ночи. Он потрепал Катона по плечу:
– Кто б сомневался: на чьем примере рос?
Оба разулыбались; Катон почувствовал, что нервное напряжение вроде как слегка отпустило. Если бою быть, то нет отрадней ощущения, когда рядом бьется центурион Макрон. Катон вдруг застыл, щурясь через простор пустыни.
– Вон! – он подался к Макрону, чтобы тот видел направление, куда указывает его палец. Поначалу Макрон на горизонте ничего не различал. Моргнув для верности, он снова уставился.
– Ни зги не видно. Ты уверен?
– Ну еще бы, – раздраженно ответил Катон. – Ты глаза-то разуй.
На этот раз Макрон различил – точнее, заприметил – темное пятнышко на еще более темном фоне тьмы, в расстоянии не больше полумили. Постепенно картина становилась отчетливей; различались как будто даже светловатые султанчики песка из-под конских копыт. С приближением верховых Макрона посетила еще одна мысль.
– Как они тихо идут, – прошептал он. – Словно призраки.
От этой мысли по спине сквознул неуютный холодок. В самом деле, пустыня эта так щедро полита кровью, что по ней впору рыскать неупокоенным духам тех, кто здесь сгинул.
– Успокойся, – тихо одернул Катон. – Пока, как видишь, они очень даже живы. А вот что бесшумны, это да. Вопрос в том, какого Аида им здесь надо? И зачем они рыщут в потемках? Они не с караваном, это ясно. Так что может статься, настрой у них враждебный.
– Откуда такая уверенность?
– Мы здесь единственные римляне, и единственные друзья, которые у нас есть, отсиживаются сейчас в пальмирской цитадели. Кроме того, – Катона пробрала нелегкая догадка, – ощущение такое, будто они намеренно что-то выискивают – может статься, и нас. А это лишь усугубляет уверенность, что намерения у них не дружеские.
– Нас? С какой стати им искать нас? Они ведь не знают, что мы здесь. Во всяком случае, пока.
– Почему? Кто-нибудь в Халкиде с легкостью мог нас обскакать и поднять в их стане тревогу.
– Змеи Горгоны, а ведь ты прав. – Макрон стиснул в кулаке горсть песка. – Но если они нас ищут, – он поднял взгляд на Катона, – то почему не силами разведчиков?
Катон подумал.
– Может, они не думают, что мы продвинулись уже настолько далеко. Так это или нет, – Катон пихнул друга в бок, – но они близятся. Пора нам обратно к колонне.
Оба префекта стали согбенно перебираться вспять к своим когортам, следя за тем, чтобы песок не осыпался из-под ног и не выдавал их присутствия. Макрон тихо прокрался назад к своим легионерам, а Катон залег возле своего сигнифера, вынул меч и подтянул поближе щит. Оглянувшись по сторонам, он отметил: иллирийцы лежат к земле настолько впритирку, что в темноте, вполне вероятно, могут остаться незамеченными, если только всадники не проедут слишком близко или, чего доброго, случайно не наедут на кого-нибудь из укрывшихся римлян. Сердце в груди стучало молотом; волнение окатывало жаркой волной от вида, звучания и запахов холодной пустынной ночи. Секунду-другую ничего не происходило, но вот послышалось тихое и глухое, словно ватное, постукивание копыт, и на фоне едва освещенного горизонта показалось начало колонны всадников.
Один из ближних солдат что-то пробормотал, и Катон чутко дернул в его сторону головой, издав стиснутыми зубами что-то вроде «чш-ш-ш». «Узнаю кто – изобью завтра в кровь», – подумал он злобно. Хотя, понятно, до утра обоим надо еще дожить.
Теперь на слух различалось поскрипывание седел, тонкое позвякивание сбруи, всхрапы грызущих удила коней, близящихся к римлянам под углом. Катон отчаянно пытался определить их путь и с тошнотным ощущением неизбежности понял: всадники едут прямиком на Макрона и его когорту, расположенную слева от Катона.
– Дер-рьмо, – процедил он себе под нос и тут же адресовал это ругательство себе за то, что издал его пусть тихо, но вслух. Сжав губы, он до боли стиснул в руках меч и щит.
Как только люди разбирались по своим центуриям, следовала беглая перекличка, и тогда Макрон отдавал приказ приступить к дневному переходу. Воздух под розоватым рассветным небом был пока еще недвижен и прохладен, и когорты ритмично шли, тяжелым хрустом шипованных калиг создавая фон неровному позвякиванию незакрепленного снаряжения и приглушенному разговору. Ранние утренние часы были для марша самыми удобными, и Макрон намеренно держал ритмичный темп, прежде чем пустыню начинала обдавать своим палящим дыханием дневная жара. До этой кампании Катон считал рассвет самым красивым временем суток. Теперь же, когда солнце всходило над горизонтом, заливая равнину исполинскими тенями, становление дня он уже скоро стал воспринимать как источник мучений.
Тени постепенно укорачивались, а свет вызревал в слепящее марево, под которым при ходьбе приходилось щуриться и опускать взгляд.
А зной все наливался, густел. Быстро вытесняя остатки прохладного воздуха, он окутывал уже обе когорты. Теперь и закаленный ветеран, и зеленый рекрут начинали равно ощущать гнетущую тяжесть своего снаряжения, вес вдавленной в плечи поклажи; лица застывали в суровые маски, ноги иноходью выставлялись одна перед другой; при этом изгонялась сама мысль о растянутой впереди протяженности дня. Солнце на небе взбиралось все выше и выше, и отсыревшие от пота плечи под туниками начинало немилосердно щипать и покалывать – ощущение, становящееся невыносимым на протяжении бескрайнего дня.
Когда солнце наконец достигало зенита, Макрон командовал – привал, и люди, с тягостными вздохами и стонами роняя с плеч ношу, валились и отпивали из фляг свою дневную порцию воды. Затем из щитов и плащей они как могли сооружали затенение и отдыхали до ухода полуденной жары, а затем следовал приказ возобновить движение. Поднимаясь на ноги, солдаты снова брали свою поклажу и выстраивались в колонну. Опять звучал приказ, и они на негнущихся от усталости ногах трогались и шли без перерыва весь остаток дня, пока солнце не скрывалось за горизонтом. Лишь с угасанием его света дневной переход заканчивался.
На исходе третьего после выхода из Халкиды дня Катон, выставив караулы, отправился доложиться Макрону. У него на марше отстало еще несколько человек, а три кавалерийских лошади охромели. При обычных обстоятельствах животных бы забили, а мясо распределили на пищу между солдатами. Но при отсутствии походных лагерей Макрон запретил разводить и костры (да и костра-то толком не разведешь из той чахлой разлапистой поросли, что иногда попадалась у тропы), так что животных убили, а трупы – к вящей радости пустынных хищников – бросили сзади на пути.
Макрон стоял не небольшом отлогом холме, невдалеке от своих людей, и сквозь сумерки озирал впереди окрестность. На шаги Катона он обернулся и, изобразив потрескавшимися губами улыбку, помахал рукой:
– Еще два дня, Катон, и это все закончится. Всего два дня.
– Оно и так должно закончиться, – уточнил Катон.
– Верно. Но с положением в Пальмире мы уж как-нибудь совладаем; главное сейчас хотя б добраться дотуда.
Чувствуя измотанность друга, Катон ограничился кивком:
– Конечно. Давай вначале просто доберемся.
Макрон, внимательно посмотрев, рассмеялся взволнованности в голосе Катона:
– Ты прямо как моя мать. Не волнуйся, со мною все в порядке. – Он продолжил оглядывать пустыню. – Я вот думаю: отчего кто-то горит желанием владеть этой землей? Ведь здесь сплошная пустыня.
– Пустыня, – согласился Катон, – но с городом, выгодно расположенным у оазиса на перекрестке торговых путей.
Макрон, поджав губы, медленно кивнул:
– А, ну да. Если рассуждать в этом ключе, то…
Внезапный всплеск гневных криков заставил их обоих обернуться к лагерю. Там вокруг повозки, где наполнялись фляги, скопилась группа людей. Из сумрака на крики выныривали еще люди.
– Песьи отпрыски! Опять что-то неладное, – отреагировал на перебранку Макрон. – Ну-ка, пойдем. А то шум такой, что по всей пустыне слышно.
Спустившись с холма, оба заспешили к повозке.
– А ну, прочь с дороги! – с максимально допустимой громкостью прикрикнул Макрон. В полутьме, да еще в людской сумятице, его алый гребень префекта различить было сложно. Катон, с силой схватив за руку, отпихнул с дороги какого-то солдата:
– Куда смотришь, остолоп! Пропустить верховного командира, живо!
Впереди в жестокой схватке барахталась горстка людей, тузя друг друга руками и ногами. Макрон, выхватив, махнул своим жезлом-витисом; тот, кому досталось, с криком отлетел, схватившись руками за голову.
– Прекратить сейчас же эту блажь! – выкрикнул Макрон, попутно врезав еще двоим охотникам помахать кулаками. – Я кому сказал!
Свара тут же прекратилась; драчуны расцепились, а Макрон твердо встал у повозки, гневно оглядывая самовольный сбор ауксилиариев и легионеров.
– Что здесь, Цербер вас сожри, происходит? Где оптион, отвечающий за раздачу воды?
– Здесь, господин, – с земли хмуро поднялся офицер-иллириец.
– Что все это значит? Доложить!
Оптион застыл навытяжку. Мелькнув глазами на окружающее сборище, он нервно сглотнул.
– Слушаю! Произошло недоразумение…
– Смею об этом догадываться! – желчно фыркнул Макрон. – Только в чем его суть?
Оптион понял, что за рядовое происшествие дело уже не сойдет, и повел дежурный бубнеж:
– Я находился при исполнении, заведовал раздачей воды. Первыми прибыли водовозы Второй Иллирийской, как раз перед парнями из Второго легиона. И вот как раз когда я начал розлив по флягам, в очередь врывается один из легионеров и требует, чтобы я обслужил вначале его сопалаточников, а уже потом моих парней. Вначале, мол, по правилам причитается легионерам, так что моим ребятам придется потесниться перед… ну, настоящими солдатами, как он сказал.
– Кто это сказал?
Оптион поглядел Макрону через плечо, но на легионера указать не успел: тот вышел сам.
– Это был я, господин префект.
Макрон, обернувшись, быстро его оглядел.
– Ты у нас кто?
– Децим Тадий, господин префект. Шестая центурия.
– Что дало тебе право так действовать, солдат?
– Как он сейчас и сказал, господин префект: легионы в походе всегда берут свою долю первыми.
– Это когда речь идет о военной добыче, Тадий, и ты это знаешь. А не о рационе. И уж тем более не в нашем положении. Здесь каждый, покуда я командую, получает свою причитающуюся ему долю. Будь он хоть иллириец, хоть легионер. – Макрон, сделав шаг, жезлом постучал Тадия по нагрудным пластинам. – Уяснил?
– Уяснил, господин префект.
– Вот и хорошо, потому что, если ты себя еще так проявишь, я выставлю тебя из моей когорты и определю служить во Второй Иллирийской. Уж там тебя кой-чему научат.
Тадий с уязвленным видом открыл было рот, на Макрон его перебил:
– Помолчи! А теперь всем – вы слышите, всем – встать и дожидаться воды в порядке очереди. Выполнять!
– Стой, – негромко скомандовал Катон Тадию в тот момент, как все начали расходиться. – Тадий, приказываю тебе задержаться.
– Что ты делаешь, Катон? – рыкнул Макрон. – Дело решено.
– Пока нет, господин старший префект. Этот человек ослушался приказа оптиона. А это прямое нарушение артикула.
Макрон оглядел солдат: ближние, делая вид, что заняты своими делами, с тайным любопытством поглядывали. Макрон, придвинувшись, вполголоса сказал:
– Послушай, вопрос решен. Никто не пострадал. Нет смысла разжигать из-за этого страсти.
– Но и махнуть на это рукой мы тоже не можем. Он пререкался со старшим офицером перед свидетелями. Такое нельзя спустить. Этот человек должен быть наказан.
Макрон досадливо выдохнул:
– Послушай, Катон. У меня нет на это времени. У нас и без того хлопот полон рот, а тут еще забивать себе голову каким-то полевым наказанием…
– И тем не менее. Я настаиваю, чтобы этот легионер был наказан в соответствии с уложением.
Макрон раздраженно почесал бровь, после чего процедил:
– Что ж, будь по-твоему. – Он повернулся к Тадию и уже в полный голос звучно сказал: – Легионер Тадий!
– Слушаю!
Макрон проворно думал. Штраф, наряды, порка? Здесь, в пустыне, они бессмысленны. В данных условиях приемлемо лишь одно наказание, причем такое, какое Тадий прочувствует до глубины души.
– Ты лишен суточного рациона воды. Возвратиться в свою когорту.
– Слушаю, – сглотнув, сквозь сжатые зубы произнес легионер.
Он отсалютовал, перекинул через плечо порожнюю флягу, развернулся и порывисто пошагал прочь; в каждом его шаге читались скрытая ярость и чувство обиды.
– Продолжай, – кивнул Макрон оптиону у повозки.
Когда скудные порции воды заструились в протянутые фляги, Макрон взглядом позвал Катона, и они вместе пошли от солдатской очереди. На достаточном, уже не на слуху, расстоянии Макрон остановился и свирепо воззрился на своего друга:
– Что это, Аид тебя поглоти, было?
– Дисциплина, господин старший префект.
– Перестань паясничать, когда рядом нет посторонних.
– Изволь, – кивнул Катон. – Я тебя не понимаю. С каких это пор ты вот так, запросто, отпускаешь с миром нарушителя? Да будь мы в лагере, у тебя этот Тадий сральни бы чистил до конца своих дней!
– Может быть, – не стал возражать Макрон. – Но мы не в лагере. И каждый день рискуем жизнями так, как еще, пожалуй, никогда. Тут у моих с твоими и так вражды хоть отбавляй – не хватало ее еще и разжигать!
– Моих с твоими? – повторил Катон. – Ты рассуждаешь так, будто мы даже не на одной стороне.
– Вот, понял? И если наши люди в походе вот так, по-вражьи, относятся друг к другу, то при встрече с настоящим врагом мы считай что пропали. Мелкая грызня для нас сейчас непозволительная роскошь.
– А как же быть с дисциплиной?
– Иногда приходится ею поступаться. Ты вот сейчас, похоже, о ней уже позаботился. – Макрон вздохнул. – И если день без воды Тадия не доконает, то ты считай что нажил врага на всю жизнь. Поздравляю.
Катон хотел что-то ответить, но в эту секунду со стороны лагеря раздался оклик:
– Конный патруль!
– Да что ты будешь делать… – Макрон сокрушенно мотнул головой. – Оставят меня нынче в покое или нет? Идем, что-то стряслось.
Дробный стук копыт по жесткой земле возвестил о возвращении одного из конных разъездов Катона. Двое офицеров уже спешили туда, где возле спящей колонны осаживали коней декурион со своими людьми.
– Где префект? – взволнованно спросил декурион.
– Здесь, – Катон на ходу поднял руку. – Что случилось?
– Замечен большой отряд верховых, господин префект, – доложил декурион. Тяжело переводя дыхание, он придерживал свою лошадь, все еще всхрапывающую после галопа. – Там, к югу.
– Как далеко отсюда? – бросил Макрон.
– Мили две, не больше. Едут как будто в нашу сторону.
– Ты их разглядел?
– Слишком темно, господин. Я отследил, куда они движутся, и сразу к вам, доложиться. Нас они, скорее всего, не замечают.
– Верховые, говоришь? – вклинился Катон. – А на лошадях или на верблюдах?
– И то и это, – прикинув, ответил декурион.
– Тогда это, вероятно, не парфяне, а кто-нибудь из Пальмиры. У парфян в ходу лошади. – Катон мельком глянул на Макрона. – По моим источникам, господин старший префект.
– По каким таким источникам?
– Библиотечным, из Антиохии.
– Ну, если библиотечным, – съязвил Макрон, – тогда бесспорно. Ну что, уходить у них с дороги мы не успеваем. Поэтому остаемся здесь и лежим тихо, пока они не проедут.
– А если они выедут прямо на нас? – спросил Катон.
– Тогда подивим их так, как они еще в жизни не видели.
Катон отозвал конных и патрули и направил кавалерию обратно по тропе, в мелкую низину, через которую колонна не так давно прошла на пути к ночлегу. Если предстоит бой, то нельзя рисковать, чтобы своя конница спуталась в темноте с неприятельской. Сигнал к воссоединению с колонной – зов буцины. А пока пехота – и вспомогательная, и легионеры, – надев снаряжение, вынула мечи и залегла рядом со своими щитами. Бой, если до него дойдет, будет ближний и достаточно спутанный. От громоздких копий проку здесь мало, но как нельзя более сгодится верное оружие римской армии – короткие мечи-гладиусы. Офицеры внаклонку прошли по рядам, резким шепотом предупреждая, чтобы до команды не было ни звука, ни шевеления. Макрон с Катоном выбрались слегка вперед, в направлении близящихся всадников, и присели, чутко вглядываясь в монотонный, почти неразличимый простор впереди.
– Если это неприятель, – тихо сказал Макрон, – у нас только один шанс на внезапный бросок. Если они от нас оторвутся, сохранив боевой порядок, то колонна с первым же светом станет кормом для стрел.
– Я знаю.
– Поэтому как наступит момент, бросайся со своими всей мощью.
– Мог бы и не напоминать, – кольнул Катон. – Я свое дело знаю.
Старший товарищ, обернувшись, осклабился. В неясном свете звезд зубы у него, казалось, сияли неправдоподобной белизной, оживляющей непроглядность ночи. Он потрепал Катона по плечу:
– Кто б сомневался: на чьем примере рос?
Оба разулыбались; Катон почувствовал, что нервное напряжение вроде как слегка отпустило. Если бою быть, то нет отрадней ощущения, когда рядом бьется центурион Макрон. Катон вдруг застыл, щурясь через простор пустыни.
– Вон! – он подался к Макрону, чтобы тот видел направление, куда указывает его палец. Поначалу Макрон на горизонте ничего не различал. Моргнув для верности, он снова уставился.
– Ни зги не видно. Ты уверен?
– Ну еще бы, – раздраженно ответил Катон. – Ты глаза-то разуй.
На этот раз Макрон различил – точнее, заприметил – темное пятнышко на еще более темном фоне тьмы, в расстоянии не больше полумили. Постепенно картина становилась отчетливей; различались как будто даже светловатые султанчики песка из-под конских копыт. С приближением верховых Макрона посетила еще одна мысль.
– Как они тихо идут, – прошептал он. – Словно призраки.
От этой мысли по спине сквознул неуютный холодок. В самом деле, пустыня эта так щедро полита кровью, что по ней впору рыскать неупокоенным духам тех, кто здесь сгинул.
– Успокойся, – тихо одернул Катон. – Пока, как видишь, они очень даже живы. А вот что бесшумны, это да. Вопрос в том, какого Аида им здесь надо? И зачем они рыщут в потемках? Они не с караваном, это ясно. Так что может статься, настрой у них враждебный.
– Откуда такая уверенность?
– Мы здесь единственные римляне, и единственные друзья, которые у нас есть, отсиживаются сейчас в пальмирской цитадели. Кроме того, – Катона пробрала нелегкая догадка, – ощущение такое, будто они намеренно что-то выискивают – может статься, и нас. А это лишь усугубляет уверенность, что намерения у них не дружеские.
– Нас? С какой стати им искать нас? Они ведь не знают, что мы здесь. Во всяком случае, пока.
– Почему? Кто-нибудь в Халкиде с легкостью мог нас обскакать и поднять в их стане тревогу.
– Змеи Горгоны, а ведь ты прав. – Макрон стиснул в кулаке горсть песка. – Но если они нас ищут, – он поднял взгляд на Катона, – то почему не силами разведчиков?
Катон подумал.
– Может, они не думают, что мы продвинулись уже настолько далеко. Так это или нет, – Катон пихнул друга в бок, – но они близятся. Пора нам обратно к колонне.
Оба префекта стали согбенно перебираться вспять к своим когортам, следя за тем, чтобы песок не осыпался из-под ног и не выдавал их присутствия. Макрон тихо прокрался назад к своим легионерам, а Катон залег возле своего сигнифера, вынул меч и подтянул поближе щит. Оглянувшись по сторонам, он отметил: иллирийцы лежат к земле настолько впритирку, что в темноте, вполне вероятно, могут остаться незамеченными, если только всадники не проедут слишком близко или, чего доброго, случайно не наедут на кого-нибудь из укрывшихся римлян. Сердце в груди стучало молотом; волнение окатывало жаркой волной от вида, звучания и запахов холодной пустынной ночи. Секунду-другую ничего не происходило, но вот послышалось тихое и глухое, словно ватное, постукивание копыт, и на фоне едва освещенного горизонта показалось начало колонны всадников.
Один из ближних солдат что-то пробормотал, и Катон чутко дернул в его сторону головой, издав стиснутыми зубами что-то вроде «чш-ш-ш». «Узнаю кто – изобью завтра в кровь», – подумал он злобно. Хотя, понятно, до утра обоим надо еще дожить.
Теперь на слух различалось поскрипывание седел, тонкое позвякивание сбруи, всхрапы грызущих удила коней, близящихся к римлянам под углом. Катон отчаянно пытался определить их путь и с тошнотным ощущением неизбежности понял: всадники едут прямиком на Макрона и его когорту, расположенную слева от Катона.
– Дер-рьмо, – процедил он себе под нос и тут же адресовал это ругательство себе за то, что издал его пусть тихо, но вслух. Сжав губы, он до боли стиснул в руках меч и щит.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента