Страница:
До заката осталось не больше часа.
– Симеон, на дороге ночевать не следует, – напомнил Катон.
– Чуть дальше есть широкий карниз. Там и разобьем лагерь.
– Это безопасно?
– Да. Тропа тянется в обе стороны от карниза, другим путем туда не доберется никто, даже горная коза.
Катон удовлетворенно кивнул.
Всадники выбрались на карниз с последними лучами солнца, уходящего за горизонт. Небо зажглось оранжевыми и пурпурными оттенками. Солдаты устало спешились и привязали лошадей подальше от края. Из седельных мешков достали корм и распределили между лошадьми. Оптион выставил часовых на тропе по обе стороны от карниза, остальные стали готовиться ко сну.
Макрон приказал костров не жечь. В чистом горном воздухе огонь будет заметен за много миль и выдаст бандитам – или, хуже того, сикариям – расположение отряда. С наступлением темноты Макрон, Катон и Симеон сели на плоский камень и стали смотреть на запад, на долину Иордана. Слева протянулось Мертвое море – темное и зловещее, под стать своему названию. На другом краю широкой долины горели далекие костры; воздух был настолько прозрачен, что Катон различал даже искры.
Он протянул вперед руку:
– Это Иерусалим?
Сидящий рядом Симеон прищурился и кивнул:
– Да. У тебя острый глаз, римлянин. Очень острый.
– У нас без этого никак.
Макрон поежился.
– Холодно. Там, внизу, мне и в голову бы это не пришло.
– Ночи станут еще холоднее, когда поднимемся на плато, – сказал, вставая, Симеон. – Пойду принесу одеяла.
– Спасибо.
Проводник двинулся в сторону темных фигур солдат, готовящихся ко сну. Катон запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Оно, как и говорил Симеон, было прекрасно. Сотни звезд сверкали холодным неземным светом.
– Ты знаешь, я, кажется, понимаю, почему наш друг любит такую жизнь.
– Что тут любить? – проворчал Макрон. – Холод, вокруг враждебные местные, и поблизости ни приличной харчевни, ни теплой женщины. Всегда мечтал!
– Это да, но посмотри на звезды… Волшебный вид.
Макрон внимательно всмотрелся в затемненные черты друга и с сожалением покачал головой.
– Ты в армии уже сколько, почти четыре года?
– Да. И что?
– И когда ты прекратишь разговаривать, как распроклятый поэт?
– Не знаю, – тихо ответил Катон. – Наверное, когда вдоволь насмотрюсь на этот мир, чтобы устать от него.
– Жду не дождусь, – вполголоса сказал Макрон; возвращался Симеон, держа под мышкой толстые солдатские одеяла.
Утром отряд двинулся дальше. Холодной ночью не всем удалось выспаться, однако усталые солдаты внимательно оглядывали нависающие утесы в поисках признаков опасности. Вскоре тропа расширилась, склоны стали более пологими. Катон вздохнул с облегчением, оказавшись рядом с Симеоном и Макроном.
– Похоже, мы ускользнули.
– Трусливые бабы, – буркнул Макрон. – Вот кто они.
Симеон не ответил. Он внимательно изучал невысокий гребень, который обозначал начало плато. Внезапно проводник натянул поводья.
– Ты поторопился, центурион, – тихо сказал он. – Посмотри туда.
Катон пробежал взглядом по гребню горы и замер, увидев, как группка людей поднимается с камней – их силуэты обозначились на фоне неба. Появлялись еще люди, десятки людей, а потом – шеренга всадников перегородила дорогу на перевале. Оптион прокричал приказ своим людям сбросить поклажу, надеть шлемы и приготовить оружие. Макрон потянулся к рукояти меча.
– Ну вот, начинается, – спокойно сказал центурион.
Симеон оглянулся на Макрона и невесело улыбнулся.
– Неплохо для трусливых баб.
И тут один из всадников послал свою лошадь вперед, к римлянам.
Глава 6
Глава 7
– Симеон, на дороге ночевать не следует, – напомнил Катон.
– Чуть дальше есть широкий карниз. Там и разобьем лагерь.
– Это безопасно?
– Да. Тропа тянется в обе стороны от карниза, другим путем туда не доберется никто, даже горная коза.
Катон удовлетворенно кивнул.
Всадники выбрались на карниз с последними лучами солнца, уходящего за горизонт. Небо зажглось оранжевыми и пурпурными оттенками. Солдаты устало спешились и привязали лошадей подальше от края. Из седельных мешков достали корм и распределили между лошадьми. Оптион выставил часовых на тропе по обе стороны от карниза, остальные стали готовиться ко сну.
Макрон приказал костров не жечь. В чистом горном воздухе огонь будет заметен за много миль и выдаст бандитам – или, хуже того, сикариям – расположение отряда. С наступлением темноты Макрон, Катон и Симеон сели на плоский камень и стали смотреть на запад, на долину Иордана. Слева протянулось Мертвое море – темное и зловещее, под стать своему названию. На другом краю широкой долины горели далекие костры; воздух был настолько прозрачен, что Катон различал даже искры.
Он протянул вперед руку:
– Это Иерусалим?
Сидящий рядом Симеон прищурился и кивнул:
– Да. У тебя острый глаз, римлянин. Очень острый.
– У нас без этого никак.
Макрон поежился.
– Холодно. Там, внизу, мне и в голову бы это не пришло.
– Ночи станут еще холоднее, когда поднимемся на плато, – сказал, вставая, Симеон. – Пойду принесу одеяла.
– Спасибо.
Проводник двинулся в сторону темных фигур солдат, готовящихся ко сну. Катон запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Оно, как и говорил Симеон, было прекрасно. Сотни звезд сверкали холодным неземным светом.
– Ты знаешь, я, кажется, понимаю, почему наш друг любит такую жизнь.
– Что тут любить? – проворчал Макрон. – Холод, вокруг враждебные местные, и поблизости ни приличной харчевни, ни теплой женщины. Всегда мечтал!
– Это да, но посмотри на звезды… Волшебный вид.
Макрон внимательно всмотрелся в затемненные черты друга и с сожалением покачал головой.
– Ты в армии уже сколько, почти четыре года?
– Да. И что?
– И когда ты прекратишь разговаривать, как распроклятый поэт?
– Не знаю, – тихо ответил Катон. – Наверное, когда вдоволь насмотрюсь на этот мир, чтобы устать от него.
– Жду не дождусь, – вполголоса сказал Макрон; возвращался Симеон, держа под мышкой толстые солдатские одеяла.
Утром отряд двинулся дальше. Холодной ночью не всем удалось выспаться, однако усталые солдаты внимательно оглядывали нависающие утесы в поисках признаков опасности. Вскоре тропа расширилась, склоны стали более пологими. Катон вздохнул с облегчением, оказавшись рядом с Симеоном и Макроном.
– Похоже, мы ускользнули.
– Трусливые бабы, – буркнул Макрон. – Вот кто они.
Симеон не ответил. Он внимательно изучал невысокий гребень, который обозначал начало плато. Внезапно проводник натянул поводья.
– Ты поторопился, центурион, – тихо сказал он. – Посмотри туда.
Катон пробежал взглядом по гребню горы и замер, увидев, как группка людей поднимается с камней – их силуэты обозначились на фоне неба. Появлялись еще люди, десятки людей, а потом – шеренга всадников перегородила дорогу на перевале. Оптион прокричал приказ своим людям сбросить поклажу, надеть шлемы и приготовить оружие. Макрон потянулся к рукояти меча.
– Ну вот, начинается, – спокойно сказал центурион.
Симеон оглянулся на Макрона и невесело улыбнулся.
– Неплохо для трусливых баб.
И тут один из всадников послал свою лошадь вперед, к римлянам.
Глава 6
– Это Баннус, – сказал вполголоса Симеон.
Катон, снявший соломенную шляпу и приладивший на голову шлем, удивленно посмотрел на проводника:
– Ты с ним знаком?
– Встречались раньше.
– Надеюсь, как друзья?
– Мы были друзьями много лет назад. Теперь нет.
– Надо было раньше об этом сказать, – проворчал Катон.
– Я не думал, что это важно, центурион. И потом, ты не спрашивал.
– Если мы выпутаемся, хорошо бы получить ответы на несколько вопросов.
Баннус остановил лошадь недалеко от римлян, улыбнулся, узнав проводника, и заговорил по-гречески:
– Когда мои люди рассказали про лучника в форте, мне следовало догадаться. Этих римских солдат сюда никто не звал, но мир тебе, Симеон из Бетсаиды.
– И тебе, Баннус из Ханаана. Чем мы можем служить тебе?
– Пусть эти два римских офицера сдаются. А ты и остальные можете вернуться в Иерусалим – мы только заберем оружие.
Симеон покачал головой.
– Ты знаешь, что это невозможно. Ты покроешь позором меня и мою семью.
Баннус несколько мгновений смотрел на Симеона, потом продолжил:
– Во имя прежних дней снова прошу тебя отдать нам этих двоих и оружие. На моих руках не будет твоей крови.
– Тогда отойди и пропусти нас.
– Нет. Эти двое убили трех моих людей в Иерусалиме. Их нужно казнить – в назидание народу Иудеи.
– А как же я? Я убил трех твоих людей у форта.
– Я сражаюсь с Римом, Симеон. И тебе следовало бы. – Баннус протянул руку. – Идем с нами.
– Нет.
Баннус опустил руку и обратился к всадникам эскадрона:
– Выдайте мне двух офицеров – и останетесь живы. Сложите оружие!
Макрон пихнул локтем Катона.
– Кого он пытается надуть? Он убьет солдат, как только они отдадут оружие! – Макрон сделал вдох, выхватил меч и крикнул Баннусу: – Тебе нужно наше оружие? Иди и возьми!
– Ш-ш-ш! – зашипел Катон. – Ты считаешь себя Леонидом?[2]
Баннус взглянул на центурионов, затем кивнул на прощание Симеону и пустил коня галопом вверх по склону, к своим людям.
Макрон позвал декуриона.
– Каковы наши шансы?
– Никаких, если останемся на месте и попытаемся обороняться. Нужно нападать, пробиться сквозь их строй и бежать. Только прикажи, командир. Но немедленно, пока они не напали первыми.
Макрон кивнул:
– Давай.
Декурион повернулся к солдатам:
– Построить плотный клин!
Когда лошади заняли позиции, Макрон и Катон застегнули ремешки шлемов и, отвязав поклажу, сбросили ее на землю. Симеон достал лук, натянул тетиву и приготовил колчан. Когда центурионы и проводник присоединились к остальным, Баннус уже добрался до своих людей и начал отдавать приказания. Он расставил пращников и лучников на флангах, а по центру, перегородив дорогу, встали пешие мечники – в основном плохо вооруженные, с хлипкими щитами. У некоторых были шлемы и кожаные панцири. За ними, на краю гребня, стояли Баннус и его всадники, вооруженные кто копьем, кто луком. Увидев, что пращники начинают собирать камни, Катон повернулся к декуриону:
– Давай! Командуй!
Декурион кивнул, набрал воздуху и крикнул:
– Эскадрон! Вперед!
Клин шагом двинулся вперед. Всадники одной рукой, прикрытой щитом, крепко держали поводья, а второй подняли копья вверх, чтобы не задеть товарищей, пока они не добрались до врага. Над ними, с обоих флангов, пращники раскручивали пращи над головой, а лучники подняли луки. Катон очень хотел, чтобы немедленно прозвучал приказ к атаке, пока не поздно, но осадил сам себя: декурион – опытный воин и знает свое дело.
– Эскадрон, рысью – вперед!
Солдаты пришпорили лошадей, и эскадрон рванулся вперед, как раз когда первый яростный шквал камней и стрел взвился в воздух. Резкая смена темпа сбила прицел врага, и большинство снарядов упало на землю чуть позади строя. Несколько стрел вонзилось в щиты замыкающих всадников. Одна лошадь жалобно заржала, когда стрела вонзилась ей в круп, подалась назад, но всадник удержался в седле и вернул скакуна в строй.
– В атаку! – крикнул декурион во главе клина, взмахнув мечом.
Солдаты подхватили боевой клич, снова пришпорили лошадей, и клин помчался вперед. Во второй шеренге Катон и Макрон вцепились в поводья; лошади понеслись с развевающимися гривами и хвостами. Вздымая пыль и песок, клин стремительно двигался вверх по склону, на Баннуса и его бандитов. С флангов по римлянам снова ударили стрелы и камни, на сей раз достигнув цели. Катон увидел, как камень попал в голову солдата впереди и слева. От удара голова всадника качнулась вбок, он выпустил из ослабевших рук копье, щит и поводья. Лошадь шарахнулась в сторону. Боец вывалился из седла, и конь, оставшись без всадника, понесся галопом. Справа от себя Катон увидел хмурое лицо Макрона, пригнувшегося к седельной луке. Симеон, крепко сидящий в седле, натянул тетиву, готовясь стрелять.
Баннус подъехал к пехотинцам и отдал приказ стоять насмерть, однако надвигающаяся кавалерия для многих оказалась слишком страшным зрелищем: бандиты рассыпались, убираясь с пути всадников. И тут – Катон даже не успел этого осознать – клин вонзился в позиции врага. Воздух наполнился скрежетом и звоном оружия, стонами и криками людей, хрипом и ржанием лошадей. Заметив движение справа и снизу, Катон ткнул мечом в юркого человека в грязном тюрбане. Тот шарахнулся в сторону, и клинок царапнул его по плечу. Зарычав, бандит замахнулся узким изогнутым мечом, и Катон едва успел отбить удар гардой. Затем центурион ударил сам, попав по тюрбану лезвием. Ткань приняла на себя режущую силу, но от мощного удара человек потерял сознание и исчез в пыли, поднятой копытами лошадей и ногами людей, схлестнувшихся в смертельной схватке. Катон огляделся. Макрон рубился с парой мечников, выкрикивая им в лицо оскорбления, вызывая на бой. Симеон достал стрелу, повернулся в седле, быстро выбирая цель, и спустил тетиву. Стрела, пролетев шагов десять, вонзилась в грудь бандита, и острие вышло из спины, вырвав кусок окровавленной плоти.
– Вперед! – прокричал Катон. – Не останавливаться! Вперед!
Декурион оглянулся, кивнул и подхватил клич. Солдаты подгоняли лошадей, прорывая строй бандитов, и, оказавшись на свободном месте, устремились в последнем броске вверх по склону – к поджидавшим всадникам. Баннус выхватил меч и крепко прижал к левому боку щит, выкрикивая приказы. Бандиты с громким кличем устремили лошадей на солдат. Клин давно распался, и римляне атаковали разрозненной массой. Стороны сошлись в мелькании блестящих мечей, лошадиных тел, развевающейся одежды и сверкающих доспехов. Без щита Катон чувствовал себя ужасно уязвимым. Он пригнулся, опустив меч, и погнал лошадь через схватку, сквозь ряды бандитов. Макрон пытался перекричать невообразимый шум:
– Прорывайтесь через них! Прорывайтесь!
Справа от Катона что-то мелькнуло ослепительно-белой вспышкой, клинок звякнул сбоку по его шлему. Центурион ударил пятками, и лошадь прыгнула вперед – как раз вовремя, позволив Катону избежать повторного удара. Клинок просвистел мимо его шеи. Перед глазами центуриона вспыхивали цветные пятна, но постепенно зрение восстановилось, и он повернулся к врагу. Темное лицо, окаймленное шапкой спутанных черных волос и бородой, оказалось совсем рядом; противник занес клинок для нового удара. Катон взмахнул своим оружием, блокировав удар, лезвие меча скользнуло по изогнутому клинку и глубоко вонзилось в волосатое запястье врага. Бородач закричал, отдернув руку, – кровь хлестала из страшной раны. Катон склонился ниже, вонзил меч в живот бандита, повернул и резко выдернул. Пытаясь сориентироваться, центурион быстро оглядел силуэты, плохо различимые в туче пыли, заметил свободное пространство между двумя лошадьми без всадников и направил скакуна туда, ударив плашмя мечом по крупу. Лошадь вырвалась из облака пыли, и Катон увидел, что проскочил воинов Баннуса.
– Ко мне! Римляне, ко мне! – закричал он.
Появились еще несколько силуэтов. Симеона нагонял всадник в тюрбане; проводник, крепко сжав в одной руке лук и поводья, поразил мечом преследователя. Из пыли выскочили еще несколько солдат, потом – Макрон, который, крепко обхватив своего преследователя за шею, выдернул его из седла и швырнул на землю. Внезапно весь мир вокруг бешено завертелся и расплылся. Катон заморгал, но по-прежнему видел все смутно. Его стошнило.
– Катон! – позвал голос рядом, и появилась темная фигура. Зрение чуть-чуть прояснилось, и Катон узнал Макрона. – Что с тобой?
– По голове получил, – невнятно проговорил Катон, пытаясь удержаться в седле. – Сейчас очухаюсь.
– Нет времени. Дай мне поводья.
Катон, не успев ответить, почувствовал, как поводья забирают у него из левой руки. Он вцепился в луку седла, и Макрон двинулся вперед, ведя лошадь Катона за собой. Они удалялись от врага. Зрение Катона постепенно прояснялось, но голова все еще кружилась, невыносимо тошнило. Большинство солдат вырвались из схватки и галопом мчались по гребню, прочь от бандитов. За их спинами борьба продолжалась вокруг тех, кто еще не вырвался из западни. Несколько вражеских мечников показывали в сторону спасающихся римлян и кричали, привлекая внимание конных товарищей. Баннус попытался быстро построить людей, но римляне уже получили фору в полмили. Бандиты бросились в погоню: их лошади были легче, на всадниках почти не было доспехов, так что они неслись стремительно и вскоре начали настигать римлян. Однако кони имперского гарнизона были лучше – они отбирались по всей провинции. Вскоре необычайная выносливость армейских скакунов начала сказываться, и строй бандитов растянулся – только половина их лошадей могла потягаться с армейскими.
– Держитесь дороги! – крикнул Симеон. – Прямо по ней – до самого форта!
Приступы головокружения накатывали на Катона все чаще, и он боялся потерять сознание. Макрон озабоченно оглядывался назад; стало ясно, что рана приятеля гораздо серьезнее, чем казалось. Катон потерял сознание и начал валиться с седла. Макрон вовремя заметил это и, натянув поводья, подхватил друга, когда его лошадь оказалась рядом. Макрон отчаянно огляделся, но большинство солдат уже ускакали вперед.
– На помощь! – проорал центурион.
Последний всадник оглянулся, встретился на миг взглядом с глазами центуриона и погнал лошадь дальше. Симеон тоже слышал крик; он тут же развернул коня и подлетел к Макрону.
– Что с ним?
– Удар по голове. Отключился. Сколько до Бушира?
Симеон бросил взгляд на дорогу.
– Два, может, три часа хорошей скачки.
– Проклятье! Нас схватят гораздо раньше.
Симеон промолчал, понимая, что это правда. Макрону приходилось поддерживать Катона, так что преследователи их вскоре нагонят.
– Что будешь делать, центурион?
Макрон посмотрел на далекие фигуры вражеских всадников, на миг нахмурился и кивнул сам себе.
– Ладно. Забери его. Я постараюсь задержать этих тварей подольше.
Симеон внимательно посмотрел на Макрона:
– Оставь его.
– Что?
– Я сказал – оставь его. Ты не задержишь их надолго – мы вдвоем не успеем далеко убраться. Или он один умрет, или мы все трое.
– Не могу, – беспомощно сказал Макрон, глядя на бледное лицо Катона, склонившего голову на плечо приятеля. – Он мой друг. Больше чем друг – он мне как сын. Я не оставлю его умирать.
Симеон снова взглянул на погоню и с мрачным лицом повернулся к Макрону:
– Ладно, вези его. Держись дороги. Я поеду рядом и буду их сдерживать.
– Чем?
– Вот этим… – Симеон поднял лук. – Через несколько миль от дороги будет ответвление к деревне. Там сделаешь все точно, как я скажу. Ясно?
Макрон помолчал, обуреваемый сомнениями, потом кивнул:
– Хорошо! Вперед!
Они поехали, поддерживая Катона с двух сторон, чтобы он оставался в седле, однако их скорость резко снизилась; каждый раз, как Макрон оглядывался, он видел, что самые быстрые из преследователей приближаются. Впереди последний солдат постепенно удалялся – мутная тень в туче пыли, поднятой его товарищами. Макрон начал проклинать их, но сообразил, что из-за пыли декурион и его люди не видят, что происходит.
Позади четверо бандитов стремительно догоняли, оторвавшись от слабых лошадей своих товарищей. Они знали, что скоро римляне окажутся в их власти, и бешено подстегивали скакунов, предвкушая добычу.
Промчавшись мимо холмов, беглецы оказались на холмистой равнине: простор каменистой земли с расчищенной полоской – дорогой. Симеон отстал от лошади Катона и крикнул Макрону:
– Вперед! Я буду чуть сзади.
Макрон кивнул, крепче взял Катона за плечо и понесся дальше. Позади Симеон откинул крышку колчана, достал стрелу и аккуратно приладил выемку к тетиве; лошадь уверенно продолжала путь легким галопом, управляемая нажатием коленей Симеона. Проводник дал преследователям подобраться ближе, пока те не оказались всего в тридцати шагах позади. Только тогда Симеон повернулся в седле, поднял лук, целясь в ближайшего бандита. Тот в испуге пригнулся, но проводник целился не в человека. Он спустил тетиву, и стрела ударила в грудь надвигающейся лошади. Пронзительно заржав от боли и ужаса, лошадь споткнулась и покатилась на землю, придавив седока. Симеон уже изготовил новую стрелу и прицелился во вторую лошадь. Бандиты чуть отстали, объезжая упавшую лошадь, корчащуюся на спине и молотящую ногами по воздуху, пытаясь избавиться от зазубренного древка, торчащего у нее из груди. Затем они снова приблизились; проводник различал их злобные, решительные лица.
Одну за другой он свалил их лошадей в пыль. Затем, удовлетворенно кивнув, захлопнул колчан, повесил лук на место и поскакал догонять Макрона.
Вскоре они достигли места, о котором говорил Симеон, – дорога разветвлялась, узкая тропинка ныряла в неглубокую долину и извивалась по широкому вади. Декурион и его люди ждали у развилки, не зная, какой путь выбрать. Бока взмыленных лошадей вздымались и опадали, как кузнечные мехи. Декурион обрадовался, увидев их, но заметил, что Катон без сознания.
– Он ранен?
– Нет, – холодно ответил Макрон. – Просто прикорнул. Ну конечно, он ранен!
Декурион мгновенно оценил положение.
– Он замедлит нас.
Симеон указал на главную дорогу.
– Езжайте здесь. По ней доберетесь до форта. Центурион, отправляйся с ними.
– Что? – опешил Макрон. – Ни за что! Я останусь с Катоном.
– Если возьмете его с собой, вас все равно догонят – вы не доберетесь до форта.
– Я уже говорил – не оставлю его Баннусу.
– Баннус его не получит. Я спрячу его в надежном месте.
Макрон засмеялся.
– Надежное место? Здесь?
Симеон показал на боковую дорогу.
– В миле отсюда есть деревня. Жителей я знаю и доверяю им. Они укроют нас. Когда доберетесь до форта, возвращайтесь с подкреплением. Я буду ждать.
– Безумие, – возразил Макрон. – С чего мне доверять этим селянам? С чего мне доверять тебе?
Симеон пристально посмотрел на центуриона:
– Я клянусь жизнью моего сына, что со мной твой друг будет в безопасности. Теперь давай поводья.
На секунду Макрон застыл, взвешивая положение. Оставлять Катона не хотелось, но попытка довезти его до форта почти наверняка сулила гибель обоим приятелям.
– Командир! – солдат показал на дорогу. – Я их вижу!
Макрон отпустил поводья и прикрыл глаза от солнца. Симеон подхватил поводья, пока центурион не передумал. Одной рукой поддерживая Катона, проводник направил лошадей на боковую дорогу.
– Подождите, пока я не скроюсь из виду! – крикнул он через плечо. – Потом двигайтесь. Они поскачут за вами.
Как только Симеон и Катон оказались ниже уровня главной дороги, декурион развернул коня.
– Вперед!
Солдаты последовали за ним, пришпоривая лошадей и подгоняя их криками. Макрон разрывался между желанием остаться с другом и стремлением как можно быстрее добраться до форта, чтобы выслать спасательный отряд, но медлить было некогда. Центурион схватил поводья, вонзил пятки в бока скакуна и помчался за солдатами. Бросив последний взгляд в сторону низины, где скрылись две фигуры, Макрон поклялся себе, что если хоть что-то случится с Катоном, он не успокоится, пока Симеон не заплатит жизнью.
Проводник направил лошадей к высохшему речному руслу и доехал до излучины. Там он остановился и стал ждать. Измученные кони хрипели и тяжело дышали, грузно переступая копытами.
– Ш-ш-ш, – тихо прошипел Симеон, ласково потрепав свою лошадь по шее. – Мы же не хотим выдать себя, а?
Невдалеке послышался приближающийся конский топот. Симеон взмолился про себя, чтобы преследователи слишком увлеклись погоней за Макроном и остальными и оставили тихую дорожку в покое. Шум погони приближался. Катон неожиданно выпрямился в седле, распахнул глаза и изумленно начал оглядываться, не понимая, где находится.
– Что… Где я?
– Тихо, парень! – Симеон крепко ухватил центуриона за предплечье. – Умоляю.
Катон уставился на него, потом вдруг зажмурил глаза: накатила новая волна головокружения. Он мучительно содрогнулся, и его вырвало – на кольчугу и на лоснящийся бок лошади. Катон с трудом сплюнул, прочищая рот, потом снова повалился вперед и шепнул в полузабытьи:
– Да потому, что это моя палатка, твою мать… вот почему.
Плечи Симеона расслабленно опустились, когда римлянин снова затих. Проводник прислушался: всадники приблизились галопом, дико вскрикивая в азарте погони – они ясно видели солдат. Никакие звуки не указывали на то, что погоня разделилась или хотя бы замедлила ход на развилке, и вскоре шум галопа затих вдалеке. Симеон подождал, не появится ли отставший, но никого не было. Щелкнув языком, проводник вывел лошадей из канавы к дороге и, аккуратно поддерживая Катона, направился в сторону деревни.
Катон рывком вынырнул из дурного сна. Кошмар, который заставил его прийти в себя, центурион тут же позабыл. Голова ужасно болела, боль колотила в череп. Катон открыл глаза, и боль усилилась от слепящего сияния солнца. Он моргнул, скосил глаза, и тут его ноздри уловили кислый запах рвоты; Катона скрутило, и он прижал ладонь ко рту.
Через несколько мгновений центурион снова разомкнул веки. Резь в глазах немного утихла, и Катон увидел, что они въезжают в небольшое селение. Аккуратные каменные домики, обмазанные глиной, стояли по обеим сторонам дороги. Навесы из пальмовых листьев примыкали к стенам домов; там и сям поднимались тонкие стволы пальм. Потом Катон заметил людей – семитов, одетых в светлые свободные одежды. Дети носили простые туники. Мужчины и женщины мололи зерно в каменных чашах, несколько человек что-то бурно обсуждали рядом с самым большим домом. Они замолчали, глядя, как проводник ведет мимо лошадей. Симеон поклонился, приветствуя каждого по очереди, и спешился у домика в центре деревни. Он помог Катону спуститься; напрягшись под весом центуриона, забросил руку раненого себе на плечо и двинулся к двери.
Из дома вышла пожилая женщина – седовласая, с удивительно прекрасными чертами и темными глазами. Невысокая и худая, она с властной уверенностью поглядела на мужчин, появившихся на пороге ее дома.
– Симеон бен Иона, – строго сказала она. – Я не видела тебя больше года, а ты притащил мне на порог пьяного римского солдата. Что это значит?
– Он не пьян. Он ранен, и ему нужна твоя помощь. Кстати, он очень тяжелый… Я тоже не отказался бы от помощи.
Женщина что-то проворчала и, шагнув вперед, подхватила Катона с другой стороны, принимая на себя часть веса. Римлянин встрепенулся, закрутил головой и представился:
– Центурион Квинт Лициний Катон, к твоим услугам.
– Добро пожаловать в мой дом, центурион.
– И чей это дом?
– Моего старого друга, – объяснил Симеон. – Мириам из Назарета.
Мысли Катона путались, и он с трудом пытался сообразить.
– Назарет? Это не может быть Назарет.
– Не может. Это деревня Хешаба.
– Хешаба. Очень хорошо. А кто тут живет?
– Наша община, – ответила Мириам. – Мы последователи Иегошуа.
Иегошуа… Катон, напрягшись, вспомнил, что так звали человека, казненного Римом. Катон оглядел лица жителей деревни; холодок страха пробежал по спине.
Катон, снявший соломенную шляпу и приладивший на голову шлем, удивленно посмотрел на проводника:
– Ты с ним знаком?
– Встречались раньше.
– Надеюсь, как друзья?
– Мы были друзьями много лет назад. Теперь нет.
– Надо было раньше об этом сказать, – проворчал Катон.
– Я не думал, что это важно, центурион. И потом, ты не спрашивал.
– Если мы выпутаемся, хорошо бы получить ответы на несколько вопросов.
Баннус остановил лошадь недалеко от римлян, улыбнулся, узнав проводника, и заговорил по-гречески:
– Когда мои люди рассказали про лучника в форте, мне следовало догадаться. Этих римских солдат сюда никто не звал, но мир тебе, Симеон из Бетсаиды.
– И тебе, Баннус из Ханаана. Чем мы можем служить тебе?
– Пусть эти два римских офицера сдаются. А ты и остальные можете вернуться в Иерусалим – мы только заберем оружие.
Симеон покачал головой.
– Ты знаешь, что это невозможно. Ты покроешь позором меня и мою семью.
Баннус несколько мгновений смотрел на Симеона, потом продолжил:
– Во имя прежних дней снова прошу тебя отдать нам этих двоих и оружие. На моих руках не будет твоей крови.
– Тогда отойди и пропусти нас.
– Нет. Эти двое убили трех моих людей в Иерусалиме. Их нужно казнить – в назидание народу Иудеи.
– А как же я? Я убил трех твоих людей у форта.
– Я сражаюсь с Римом, Симеон. И тебе следовало бы. – Баннус протянул руку. – Идем с нами.
– Нет.
Баннус опустил руку и обратился к всадникам эскадрона:
– Выдайте мне двух офицеров – и останетесь живы. Сложите оружие!
Макрон пихнул локтем Катона.
– Кого он пытается надуть? Он убьет солдат, как только они отдадут оружие! – Макрон сделал вдох, выхватил меч и крикнул Баннусу: – Тебе нужно наше оружие? Иди и возьми!
– Ш-ш-ш! – зашипел Катон. – Ты считаешь себя Леонидом?[2]
Баннус взглянул на центурионов, затем кивнул на прощание Симеону и пустил коня галопом вверх по склону, к своим людям.
Макрон позвал декуриона.
– Каковы наши шансы?
– Никаких, если останемся на месте и попытаемся обороняться. Нужно нападать, пробиться сквозь их строй и бежать. Только прикажи, командир. Но немедленно, пока они не напали первыми.
Макрон кивнул:
– Давай.
Декурион повернулся к солдатам:
– Построить плотный клин!
Когда лошади заняли позиции, Макрон и Катон застегнули ремешки шлемов и, отвязав поклажу, сбросили ее на землю. Симеон достал лук, натянул тетиву и приготовил колчан. Когда центурионы и проводник присоединились к остальным, Баннус уже добрался до своих людей и начал отдавать приказания. Он расставил пращников и лучников на флангах, а по центру, перегородив дорогу, встали пешие мечники – в основном плохо вооруженные, с хлипкими щитами. У некоторых были шлемы и кожаные панцири. За ними, на краю гребня, стояли Баннус и его всадники, вооруженные кто копьем, кто луком. Увидев, что пращники начинают собирать камни, Катон повернулся к декуриону:
– Давай! Командуй!
Декурион кивнул, набрал воздуху и крикнул:
– Эскадрон! Вперед!
Клин шагом двинулся вперед. Всадники одной рукой, прикрытой щитом, крепко держали поводья, а второй подняли копья вверх, чтобы не задеть товарищей, пока они не добрались до врага. Над ними, с обоих флангов, пращники раскручивали пращи над головой, а лучники подняли луки. Катон очень хотел, чтобы немедленно прозвучал приказ к атаке, пока не поздно, но осадил сам себя: декурион – опытный воин и знает свое дело.
– Эскадрон, рысью – вперед!
Солдаты пришпорили лошадей, и эскадрон рванулся вперед, как раз когда первый яростный шквал камней и стрел взвился в воздух. Резкая смена темпа сбила прицел врага, и большинство снарядов упало на землю чуть позади строя. Несколько стрел вонзилось в щиты замыкающих всадников. Одна лошадь жалобно заржала, когда стрела вонзилась ей в круп, подалась назад, но всадник удержался в седле и вернул скакуна в строй.
– В атаку! – крикнул декурион во главе клина, взмахнув мечом.
Солдаты подхватили боевой клич, снова пришпорили лошадей, и клин помчался вперед. Во второй шеренге Катон и Макрон вцепились в поводья; лошади понеслись с развевающимися гривами и хвостами. Вздымая пыль и песок, клин стремительно двигался вверх по склону, на Баннуса и его бандитов. С флангов по римлянам снова ударили стрелы и камни, на сей раз достигнув цели. Катон увидел, как камень попал в голову солдата впереди и слева. От удара голова всадника качнулась вбок, он выпустил из ослабевших рук копье, щит и поводья. Лошадь шарахнулась в сторону. Боец вывалился из седла, и конь, оставшись без всадника, понесся галопом. Справа от себя Катон увидел хмурое лицо Макрона, пригнувшегося к седельной луке. Симеон, крепко сидящий в седле, натянул тетиву, готовясь стрелять.
Баннус подъехал к пехотинцам и отдал приказ стоять насмерть, однако надвигающаяся кавалерия для многих оказалась слишком страшным зрелищем: бандиты рассыпались, убираясь с пути всадников. И тут – Катон даже не успел этого осознать – клин вонзился в позиции врага. Воздух наполнился скрежетом и звоном оружия, стонами и криками людей, хрипом и ржанием лошадей. Заметив движение справа и снизу, Катон ткнул мечом в юркого человека в грязном тюрбане. Тот шарахнулся в сторону, и клинок царапнул его по плечу. Зарычав, бандит замахнулся узким изогнутым мечом, и Катон едва успел отбить удар гардой. Затем центурион ударил сам, попав по тюрбану лезвием. Ткань приняла на себя режущую силу, но от мощного удара человек потерял сознание и исчез в пыли, поднятой копытами лошадей и ногами людей, схлестнувшихся в смертельной схватке. Катон огляделся. Макрон рубился с парой мечников, выкрикивая им в лицо оскорбления, вызывая на бой. Симеон достал стрелу, повернулся в седле, быстро выбирая цель, и спустил тетиву. Стрела, пролетев шагов десять, вонзилась в грудь бандита, и острие вышло из спины, вырвав кусок окровавленной плоти.
– Вперед! – прокричал Катон. – Не останавливаться! Вперед!
Декурион оглянулся, кивнул и подхватил клич. Солдаты подгоняли лошадей, прорывая строй бандитов, и, оказавшись на свободном месте, устремились в последнем броске вверх по склону – к поджидавшим всадникам. Баннус выхватил меч и крепко прижал к левому боку щит, выкрикивая приказы. Бандиты с громким кличем устремили лошадей на солдат. Клин давно распался, и римляне атаковали разрозненной массой. Стороны сошлись в мелькании блестящих мечей, лошадиных тел, развевающейся одежды и сверкающих доспехов. Без щита Катон чувствовал себя ужасно уязвимым. Он пригнулся, опустив меч, и погнал лошадь через схватку, сквозь ряды бандитов. Макрон пытался перекричать невообразимый шум:
– Прорывайтесь через них! Прорывайтесь!
Справа от Катона что-то мелькнуло ослепительно-белой вспышкой, клинок звякнул сбоку по его шлему. Центурион ударил пятками, и лошадь прыгнула вперед – как раз вовремя, позволив Катону избежать повторного удара. Клинок просвистел мимо его шеи. Перед глазами центуриона вспыхивали цветные пятна, но постепенно зрение восстановилось, и он повернулся к врагу. Темное лицо, окаймленное шапкой спутанных черных волос и бородой, оказалось совсем рядом; противник занес клинок для нового удара. Катон взмахнул своим оружием, блокировав удар, лезвие меча скользнуло по изогнутому клинку и глубоко вонзилось в волосатое запястье врага. Бородач закричал, отдернув руку, – кровь хлестала из страшной раны. Катон склонился ниже, вонзил меч в живот бандита, повернул и резко выдернул. Пытаясь сориентироваться, центурион быстро оглядел силуэты, плохо различимые в туче пыли, заметил свободное пространство между двумя лошадьми без всадников и направил скакуна туда, ударив плашмя мечом по крупу. Лошадь вырвалась из облака пыли, и Катон увидел, что проскочил воинов Баннуса.
– Ко мне! Римляне, ко мне! – закричал он.
Появились еще несколько силуэтов. Симеона нагонял всадник в тюрбане; проводник, крепко сжав в одной руке лук и поводья, поразил мечом преследователя. Из пыли выскочили еще несколько солдат, потом – Макрон, который, крепко обхватив своего преследователя за шею, выдернул его из седла и швырнул на землю. Внезапно весь мир вокруг бешено завертелся и расплылся. Катон заморгал, но по-прежнему видел все смутно. Его стошнило.
– Катон! – позвал голос рядом, и появилась темная фигура. Зрение чуть-чуть прояснилось, и Катон узнал Макрона. – Что с тобой?
– По голове получил, – невнятно проговорил Катон, пытаясь удержаться в седле. – Сейчас очухаюсь.
– Нет времени. Дай мне поводья.
Катон, не успев ответить, почувствовал, как поводья забирают у него из левой руки. Он вцепился в луку седла, и Макрон двинулся вперед, ведя лошадь Катона за собой. Они удалялись от врага. Зрение Катона постепенно прояснялось, но голова все еще кружилась, невыносимо тошнило. Большинство солдат вырвались из схватки и галопом мчались по гребню, прочь от бандитов. За их спинами борьба продолжалась вокруг тех, кто еще не вырвался из западни. Несколько вражеских мечников показывали в сторону спасающихся римлян и кричали, привлекая внимание конных товарищей. Баннус попытался быстро построить людей, но римляне уже получили фору в полмили. Бандиты бросились в погоню: их лошади были легче, на всадниках почти не было доспехов, так что они неслись стремительно и вскоре начали настигать римлян. Однако кони имперского гарнизона были лучше – они отбирались по всей провинции. Вскоре необычайная выносливость армейских скакунов начала сказываться, и строй бандитов растянулся – только половина их лошадей могла потягаться с армейскими.
– Держитесь дороги! – крикнул Симеон. – Прямо по ней – до самого форта!
Приступы головокружения накатывали на Катона все чаще, и он боялся потерять сознание. Макрон озабоченно оглядывался назад; стало ясно, что рана приятеля гораздо серьезнее, чем казалось. Катон потерял сознание и начал валиться с седла. Макрон вовремя заметил это и, натянув поводья, подхватил друга, когда его лошадь оказалась рядом. Макрон отчаянно огляделся, но большинство солдат уже ускакали вперед.
– На помощь! – проорал центурион.
Последний всадник оглянулся, встретился на миг взглядом с глазами центуриона и погнал лошадь дальше. Симеон тоже слышал крик; он тут же развернул коня и подлетел к Макрону.
– Что с ним?
– Удар по голове. Отключился. Сколько до Бушира?
Симеон бросил взгляд на дорогу.
– Два, может, три часа хорошей скачки.
– Проклятье! Нас схватят гораздо раньше.
Симеон промолчал, понимая, что это правда. Макрону приходилось поддерживать Катона, так что преследователи их вскоре нагонят.
– Что будешь делать, центурион?
Макрон посмотрел на далекие фигуры вражеских всадников, на миг нахмурился и кивнул сам себе.
– Ладно. Забери его. Я постараюсь задержать этих тварей подольше.
Симеон внимательно посмотрел на Макрона:
– Оставь его.
– Что?
– Я сказал – оставь его. Ты не задержишь их надолго – мы вдвоем не успеем далеко убраться. Или он один умрет, или мы все трое.
– Не могу, – беспомощно сказал Макрон, глядя на бледное лицо Катона, склонившего голову на плечо приятеля. – Он мой друг. Больше чем друг – он мне как сын. Я не оставлю его умирать.
Симеон снова взглянул на погоню и с мрачным лицом повернулся к Макрону:
– Ладно, вези его. Держись дороги. Я поеду рядом и буду их сдерживать.
– Чем?
– Вот этим… – Симеон поднял лук. – Через несколько миль от дороги будет ответвление к деревне. Там сделаешь все точно, как я скажу. Ясно?
Макрон помолчал, обуреваемый сомнениями, потом кивнул:
– Хорошо! Вперед!
Они поехали, поддерживая Катона с двух сторон, чтобы он оставался в седле, однако их скорость резко снизилась; каждый раз, как Макрон оглядывался, он видел, что самые быстрые из преследователей приближаются. Впереди последний солдат постепенно удалялся – мутная тень в туче пыли, поднятой его товарищами. Макрон начал проклинать их, но сообразил, что из-за пыли декурион и его люди не видят, что происходит.
Позади четверо бандитов стремительно догоняли, оторвавшись от слабых лошадей своих товарищей. Они знали, что скоро римляне окажутся в их власти, и бешено подстегивали скакунов, предвкушая добычу.
Промчавшись мимо холмов, беглецы оказались на холмистой равнине: простор каменистой земли с расчищенной полоской – дорогой. Симеон отстал от лошади Катона и крикнул Макрону:
– Вперед! Я буду чуть сзади.
Макрон кивнул, крепче взял Катона за плечо и понесся дальше. Позади Симеон откинул крышку колчана, достал стрелу и аккуратно приладил выемку к тетиве; лошадь уверенно продолжала путь легким галопом, управляемая нажатием коленей Симеона. Проводник дал преследователям подобраться ближе, пока те не оказались всего в тридцати шагах позади. Только тогда Симеон повернулся в седле, поднял лук, целясь в ближайшего бандита. Тот в испуге пригнулся, но проводник целился не в человека. Он спустил тетиву, и стрела ударила в грудь надвигающейся лошади. Пронзительно заржав от боли и ужаса, лошадь споткнулась и покатилась на землю, придавив седока. Симеон уже изготовил новую стрелу и прицелился во вторую лошадь. Бандиты чуть отстали, объезжая упавшую лошадь, корчащуюся на спине и молотящую ногами по воздуху, пытаясь избавиться от зазубренного древка, торчащего у нее из груди. Затем они снова приблизились; проводник различал их злобные, решительные лица.
Одну за другой он свалил их лошадей в пыль. Затем, удовлетворенно кивнув, захлопнул колчан, повесил лук на место и поскакал догонять Макрона.
Вскоре они достигли места, о котором говорил Симеон, – дорога разветвлялась, узкая тропинка ныряла в неглубокую долину и извивалась по широкому вади. Декурион и его люди ждали у развилки, не зная, какой путь выбрать. Бока взмыленных лошадей вздымались и опадали, как кузнечные мехи. Декурион обрадовался, увидев их, но заметил, что Катон без сознания.
– Он ранен?
– Нет, – холодно ответил Макрон. – Просто прикорнул. Ну конечно, он ранен!
Декурион мгновенно оценил положение.
– Он замедлит нас.
Симеон указал на главную дорогу.
– Езжайте здесь. По ней доберетесь до форта. Центурион, отправляйся с ними.
– Что? – опешил Макрон. – Ни за что! Я останусь с Катоном.
– Если возьмете его с собой, вас все равно догонят – вы не доберетесь до форта.
– Я уже говорил – не оставлю его Баннусу.
– Баннус его не получит. Я спрячу его в надежном месте.
Макрон засмеялся.
– Надежное место? Здесь?
Симеон показал на боковую дорогу.
– В миле отсюда есть деревня. Жителей я знаю и доверяю им. Они укроют нас. Когда доберетесь до форта, возвращайтесь с подкреплением. Я буду ждать.
– Безумие, – возразил Макрон. – С чего мне доверять этим селянам? С чего мне доверять тебе?
Симеон пристально посмотрел на центуриона:
– Я клянусь жизнью моего сына, что со мной твой друг будет в безопасности. Теперь давай поводья.
На секунду Макрон застыл, взвешивая положение. Оставлять Катона не хотелось, но попытка довезти его до форта почти наверняка сулила гибель обоим приятелям.
– Командир! – солдат показал на дорогу. – Я их вижу!
Макрон отпустил поводья и прикрыл глаза от солнца. Симеон подхватил поводья, пока центурион не передумал. Одной рукой поддерживая Катона, проводник направил лошадей на боковую дорогу.
– Подождите, пока я не скроюсь из виду! – крикнул он через плечо. – Потом двигайтесь. Они поскачут за вами.
Как только Симеон и Катон оказались ниже уровня главной дороги, декурион развернул коня.
– Вперед!
Солдаты последовали за ним, пришпоривая лошадей и подгоняя их криками. Макрон разрывался между желанием остаться с другом и стремлением как можно быстрее добраться до форта, чтобы выслать спасательный отряд, но медлить было некогда. Центурион схватил поводья, вонзил пятки в бока скакуна и помчался за солдатами. Бросив последний взгляд в сторону низины, где скрылись две фигуры, Макрон поклялся себе, что если хоть что-то случится с Катоном, он не успокоится, пока Симеон не заплатит жизнью.
Проводник направил лошадей к высохшему речному руслу и доехал до излучины. Там он остановился и стал ждать. Измученные кони хрипели и тяжело дышали, грузно переступая копытами.
– Ш-ш-ш, – тихо прошипел Симеон, ласково потрепав свою лошадь по шее. – Мы же не хотим выдать себя, а?
Невдалеке послышался приближающийся конский топот. Симеон взмолился про себя, чтобы преследователи слишком увлеклись погоней за Макроном и остальными и оставили тихую дорожку в покое. Шум погони приближался. Катон неожиданно выпрямился в седле, распахнул глаза и изумленно начал оглядываться, не понимая, где находится.
– Что… Где я?
– Тихо, парень! – Симеон крепко ухватил центуриона за предплечье. – Умоляю.
Катон уставился на него, потом вдруг зажмурил глаза: накатила новая волна головокружения. Он мучительно содрогнулся, и его вырвало – на кольчугу и на лоснящийся бок лошади. Катон с трудом сплюнул, прочищая рот, потом снова повалился вперед и шепнул в полузабытьи:
– Да потому, что это моя палатка, твою мать… вот почему.
Плечи Симеона расслабленно опустились, когда римлянин снова затих. Проводник прислушался: всадники приблизились галопом, дико вскрикивая в азарте погони – они ясно видели солдат. Никакие звуки не указывали на то, что погоня разделилась или хотя бы замедлила ход на развилке, и вскоре шум галопа затих вдалеке. Симеон подождал, не появится ли отставший, но никого не было. Щелкнув языком, проводник вывел лошадей из канавы к дороге и, аккуратно поддерживая Катона, направился в сторону деревни.
Катон рывком вынырнул из дурного сна. Кошмар, который заставил его прийти в себя, центурион тут же позабыл. Голова ужасно болела, боль колотила в череп. Катон открыл глаза, и боль усилилась от слепящего сияния солнца. Он моргнул, скосил глаза, и тут его ноздри уловили кислый запах рвоты; Катона скрутило, и он прижал ладонь ко рту.
Через несколько мгновений центурион снова разомкнул веки. Резь в глазах немного утихла, и Катон увидел, что они въезжают в небольшое селение. Аккуратные каменные домики, обмазанные глиной, стояли по обеим сторонам дороги. Навесы из пальмовых листьев примыкали к стенам домов; там и сям поднимались тонкие стволы пальм. Потом Катон заметил людей – семитов, одетых в светлые свободные одежды. Дети носили простые туники. Мужчины и женщины мололи зерно в каменных чашах, несколько человек что-то бурно обсуждали рядом с самым большим домом. Они замолчали, глядя, как проводник ведет мимо лошадей. Симеон поклонился, приветствуя каждого по очереди, и спешился у домика в центре деревни. Он помог Катону спуститься; напрягшись под весом центуриона, забросил руку раненого себе на плечо и двинулся к двери.
Из дома вышла пожилая женщина – седовласая, с удивительно прекрасными чертами и темными глазами. Невысокая и худая, она с властной уверенностью поглядела на мужчин, появившихся на пороге ее дома.
– Симеон бен Иона, – строго сказала она. – Я не видела тебя больше года, а ты притащил мне на порог пьяного римского солдата. Что это значит?
– Он не пьян. Он ранен, и ему нужна твоя помощь. Кстати, он очень тяжелый… Я тоже не отказался бы от помощи.
Женщина что-то проворчала и, шагнув вперед, подхватила Катона с другой стороны, принимая на себя часть веса. Римлянин встрепенулся, закрутил головой и представился:
– Центурион Квинт Лициний Катон, к твоим услугам.
– Добро пожаловать в мой дом, центурион.
– И чей это дом?
– Моего старого друга, – объяснил Симеон. – Мириам из Назарета.
Мысли Катона путались, и он с трудом пытался сообразить.
– Назарет? Это не может быть Назарет.
– Не может. Это деревня Хешаба.
– Хешаба. Очень хорошо. А кто тут живет?
– Наша община, – ответила Мириам. – Мы последователи Иегошуа.
Иегошуа… Катон, напрягшись, вспомнил, что так звали человека, казненного Римом. Катон оглядел лица жителей деревни; холодок страха пробежал по спине.
Глава 7
Макрон намеренно придержал коня, когда бандиты достигли развилки, – хотел убедиться, что они увяжутся за ним. Увидев, что преследователи миновали уходящую вбок тропу, он ударил лошадь пятками, и та снова рванулась вперед, выбивая дробь по земле. Макрон обернулся: бандиты продолжали преследовать его примерно в двухстах шагах позади. Если лошадь упадет или выдохнется, его настигнут в один миг. Один римлянин против тридцати – или больше. Шансы невелики, мрачно подумал Макрон. Если бы он только мог повторить фокус Симеона с луком! О таких лучниках центурион прежде только слышал. Лишь в одной стране Востока встречались лучники, о которых рассказывали подобное. Парфия. Но тогда… У Макрона все похолодело внутри. Если Симеон – парфянский лазутчик, тогда Катон оказался в руках самого древнего и непримиримого врага Рима. Не может быть! Симеон не похож на парфянина. И говорит не как парфяне, и вообще… Вчера он спас им жизнь. Так кто же такой Симеон из Бетсаиды?
Если выберусь, сказал себе Макрон, непременно узнаю. Но сейчас главное – не попасть в руки Баннуса и его людей. Сомневаться не приходилось: месть Баннуса за смерть сикариев будет долгой и мучительной. Макрон оглянулся и увидел, что враги по-прежнему в отдалении – расстояние, похоже, не сокращалось.
Если выберусь, сказал себе Макрон, непременно узнаю. Но сейчас главное – не попасть в руки Баннуса и его людей. Сомневаться не приходилось: месть Баннуса за смерть сикариев будет долгой и мучительной. Макрон оглянулся и увидел, что враги по-прежнему в отдалении – расстояние, похоже, не сокращалось.