- Да стереги получше, чтобы краснеть за тебя не пришлось, - наставлял Николай.
Простившись со мной, он ушёл. А я лёг спать.
На следующий день было воскресенье, и я решил поехать к знакомым на дачу.
"Вот хорошо, что Джек останется. Уж, наверное, воры не заберутся", подумал я.
Джек, как и вчера вечером, лежал на коврике и внимательно глядел на мои приготовления.
- Ну, пойдём погулять, - позвал я его, направляясь к двери.
Но, едва я взялся за ручку двери, Джек вскочил и с грозным рычанием преградил мне дорогу. Я остановился. Джек тоже стоял в угрожающей позе.
- Что ты, ошалел, что ли? Пшёл вон! - решительно прикрикнул я.
Но пёс и ухом не повёл. Он не позволял выйти из комнаты. "Что же делать?" Я оказался взятым под стражу.
Вначале я пробовал усовестить, уговорить Джека, даже хотел подкупить сахаром или печеньем. Ничего не помогало. Тогда мною овладело отчаяние. Неужели придётся сидеть здесь две недели, пока вернётся товарищ? Да ведь за этот срок и я и Джек умрём с голоду, интересно только - кто первый. Не знаю, сколько времени я так просидел, но вдруг за дверью послышались шаги. В квартиру кто-то вошёл.
"Вот история, - подумал я, - значит, Николай, уходя вчера, не захлопнул на замок входную дверь".
Я прислушался. Шаги приближались. Кто-то быстро шёл ко мне. Не успел я крикнуть, предупредить об опасности, как в комнату уже входил мой сослуживец Иван Сергеевич.
Джек не двинулся с места. Он только значительно поглядел на вошедшего и самодовольно облизнулся. Казалось, он желал этим сказать: "Иди, иди, голубчик, тебя здесь только и не хватало".
Иван Сергеевич тяжело дышал, вытирая платком лоб.
- Здравствуйте! Запыхался... лез к вам на пятый этаж. Едемте с нами на дачу.
Я мрачно ответил:
- Никуда мы с вами больше не поедем.
Иван Сергеевич с любопытством взглянул на меня.
- Почему так?
- А вот попробуйте-ка выйти из комнаты.
Он в недоумении пожал плечами, сделал шаг к двери... Но тут же в ужасе отскочил в дальний угол.
А Джек, пугнув смельчака, опять улёгся на прежнее место.
- Что же теперь делать? - растерянно проговорил Иван Сергеевич. - Я ведь из дому на минутку... за папиросами... даже не сказал, что к вам зайду. Сестра подумает - попал под машину...
- Да-а, и вам не скоро придётся её успокоить.
Иван Сергеевич с опаской покосился на Джека:
- Откуда вы этого изверга взяли?
- Товарищ просил подержать до его возвращения.
Иван Сергеевич облегчённо вздохнул:
- Ну, это другое дело. Тогда посидим, подождём, пока он вернётся.
- Боюсь, что это вас мало устроит: он вернётся через две недели.
Иван Сергеевич схватился за голову:
- Да ведь мы же умрём с голоду.
- Я уж сам об этом подумывал. Ничего, потерпим пока. У меня в буфете есть хлеб, масло, сахар, даже печенье.
- Нет, это невозможно! - решительно возразил Иван Сергеевич. - Нужно не сидеть сложа руки, а действовать.
Он встал и, опасливо озираясь на Джека, прошёлся вдоль стены.
Пёс лежал на коврике, положив голову на лапы, и, не спуская глаз, следил за нами.
- У-ух, ты какой! - поёжился Иван Сергеевич. - Кажется, разорвёт сейчас. Слушайте! - вдруг воскликнул он. - Давайте стучать в стену.
- Бесполезно: соседи уже с месяц на даче. Здесь хоть из пушек пали никто не услышит.
- Да, да, положеньице, нечего сказать, - вздохнул приятель. - Хоть бы записку в окно бросить или покричать... - Он подошёл к окну.
Джек сейчас же насторожился. Косясь на собаку, Иван Сергеевич робко заглянул через стекло.
- Шут знает что - крыша какая-то внизу... Отсюда никого не дозовёшься. - Он сокрушённо махнул рукой. - Квартира у вас какая неудобная: ни вылезти, ни крикнуть.
Я ответил, что, собственно, и не выбирал квартиру, чтобы из неё удобно было лазить в окно.
- И жаль, что не выбирали, - раздражённо ответил Иван Сергеевич. Сейчас очень бы пригодилось.
Вдруг он прислушался и в отчаянии замахал руками:
- Идут, идут... Это, наверное, за мной... сестра... Не входи, не входи! - закричал он.
Но дверь широко распахнулась, и сестра Ивана Сергеевича с разгневанным видом вошла в комнату.
Джек любезно пропустил новую жертву.
- Я так и знала, что ты здесь! - возмущённо заговорила Анна Сергеевна. - А сказал, только за папиросами... Извините, я с вами и не поздоровалась, - обратилась она ко мне. - Прямо беда с ним. Молочница пришла за деньгами, а он ушёл и пропал... Ну, идём скорее... Она ждёт...
- Дорогая моя, - безнадёжно проговорил Иван Сергеевич, - мы в засаде, отсюда нет выхода.
Узнав, в чём дело, Анна Сергеевна всплеснула руками:
- Боже мой, теперь молочница решит, что я от неё сбежала. Вот скандал!
- Какая там молочница! - негодующе заговорил Иван Сергеевич. - Ты понимаешь: мы, может, здесь две недели просидим, а ты о своей молочнице...
Он тяжело опустился на диван.
Анна Сергеевна, как свежий человек, ещё не растративший запас энергии, начала придумывать план спасения.
- Идея! - вдруг воскликнула она. - Я всё придумала. Вынимайте скорее книги вон из того фанерного ящика...
- Зачем это? - запротестовали мы.
- Живо, живо! - приказала Анна Сергеевна. - Вы тут рады две недели сидеть, а я не намерена.
Пришлось повиноваться. Работа закипела. Мы выбирали книги и ставили их стопочками у стены.
Джек с большим интересом следил за нашей работой и вовсе ей не препятствовал.
Наконец огромный ящик оказался пуст.
- Теперь, Ваня, садись на корточки, - скомандовала Анна Сергеевна брату, - мы тебя накроем ящиком, ты выползешь из комнаты и позовёшь помощь.
Иван Сергеевич с ужасом поглядел на Джека.
- Анечка, а если и он под ящик залезет, ведь он меня там съест?
- Глупости! Никак он туда залезть не сможет, - ответила Анна Сергеевна. - Стыдно быть трусом.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул и присел на корточки. Мы опустили над ним ящик.
- Ну и чудесно, - одобрила Анна Сергеевна. - Теперь ползи, а мы будем тебе говорить право или лево.
И вот на наших глазах ящик вдруг ожил. Он чуть приподнялся и, покачиваясь, пополз к двери.
Джек, до сих пор спокойно наблюдавший за нами, вскочил. Удивление и даже испуг отразились на его морде. Потом он весь ощетинился и со страшным рычанием бросился на подступавшего врага.
Несчастный Иван Сергеевич! Что только переживал он внутри своего "деревянного танка".
Джек царапал, грыз стенки ящика, но ничего не помогало. Ящик медленно полз всё дальше и дальше. Мы замерли, притаив дыхание.
Вот ящик подползает к двери. Джек, как вихрь, носится кругом. Всё напрасно. Ящик уже у порога. Ему только нужно немножко приподняться.
Но вдруг - прыжок, и Джек очутился на враге. Ящик сразу осел, остановился. Откуда-то, будто из подземелья, послышался испуганный крик Ивана Сергеевича:
- Я не могу двинуться. Что там случилось?
- Назад, ползи назад, - командовала Анна Сергеевна.
- Не могу. Почему так тяжело? - вопил Иван Сергеевич. - Я сейчас пополам переломлюсь.
Мы с Анной Сергеевной метались по комнате, не зная, как выручить из беды злосчастного "танкиста".
- Что я наделала? - в отчаянии стонала Анна Сергеевна. - Я погубила его. Как же мы его кормить будем? Ведь это пытка - сидеть под ящиком целых две недели.
Она без сил опустилась на стул. И в этот миг полного отчаяния на пороге вдруг показался Николай.
- Николушка! - закричал я, бросаясь к нему. - Не уехал... Вот счастье-то!
Увидев Николая, Джек не завизжал, не бросился к хозяину. Он только дружелюбно помахал хвостом и, спрыгнув с ящика, полной достоинства походкой отправился на коврик. Всем своим видом он показывал: "Я сделал свое дело, а дальше разбирайся сам".
Как только Джек удалился, ящик снова ожил, приподнялся, и из-под него выглянуло красное от натуги лицо Ивана Сергеевича.
Взглянув на него, Николай расхохотался.
- Да вы тут превесело проводите время. А я и не думал уезжать, обратился он ко мне. - Ну, как мой Джек, хорошо себя вёл? Ты знаешь, ведь он только что кончил сторожевую школу, вот я и устроил ему с твоего согласия маленький экзамен.
- Как - с моего согласия?
- А как же? Ведь ты же вчера согласился, чтобы он тебя покараулил. Николай хитро улыбнулся. - Надеюсь, Джек вёл себя хорошо, не мешал вам здесь веселиться.
- Конечно, нет, - отозвался Иван Сергеевич, вылезая из своей засады. - Ваш пёсик презабавный. Очень жаль, что вы за ним так рано пришли!
СТАРЫЙ БЛИНДАЖ
Пошёл я как-то весною в лес. В эту пору побывать в нём особенно интересно: у птиц и зверей появляются на свет детёныши.
Хорошо, например, разыскать где-нибудь в чаще ветвей гнездо дикой птицы и понаблюдать за тем, как заботливая мать кормит своих птенцов. Ещё интереснее последить за лесными четвероногими малышами - зайчатами или лисятами. Но зато и отыскать их совсем нелегко.
Всё утро бродил я в лесу. Где только не побывал: и в ельнике, и в молодом березнячке. Измучился. "Ну, - думаю, - теперь отдохну немного, а потом - домой".
Вышел я на полянку. Вот где благодать-то!
Вся поляна в цветах. Каких-каких только нет: красные, жёлтые, голубые... Словно разноцветные бабочки расселись и греются в ярких лучах весеннего солнца.
Люблю я лесные цветы - не рвать, а лечь среди них и рассматривать каждый цветок. Ведь у любого из них свой особый вид и как будто даже особый характер.
Вот большие, глазастые ромашки - "любишь - не любишь". Они весело растопырили белые лепестки, точно глядят вам прямо в лицо. А розовый клевер совсем иной: он так и прячет в густой траве свою круглую стриженую головку. И тут же склонились, будто о чём-то задумались, большие лиловые колокольчики.
Помню, в детстве старушка няня мне говорила о них: "Как поспеет трава в лесу, наступит время её косить, тут лесной колокольчик и зазвенит и подаст свой голосок: берите, мол, косы, идите скорее в леса, в луга, запасайте на зиму душистое, свежее сено".
Вспомнились мне эти нянины сказки, и захотелось, как в детстве, спрятаться в траву, затаиться в ней, чтобы слушать звенящую тишину летнего полдня.
Я пошёл через поляну - укрыться в тени под старыми берёзками - и неожиданно на самом краю, среди кустов, увидел что-то тёмное, похожее на вход в пещеру. Сверху его покрывали толстые, обросшие мохом брёвна. Многие из них уже сгнили и провалились внутрь.
"Да это же старый блиндаж!" Я подошёл поближе и заглянул внутрь. Оттуда тянуло сыростью, запахом плесени.
Невольно вспомнились страшные годы войны, когда людям приходилось рыть эти мрачные земляные убежища.
Я отошёл в тень под берёзы, улёгся в траву и ещё раз взглянул на разрушенный старый блиндаж.
Вдруг мне почудилось, что внутри его кто-то зашевелился.
Я вздрогнул: "Кто это?"
Из-под обломков брёвен показалась полосатая мордочка барсука.
Зверёк долго осматривался по сторонам, принюхивался. Но лёгкий ветерок дул от него ко мне, и потому чуткий зверь не обнаружил моего присутствия.
Убедившись наконец, что поблизости нет никакой опасности, барсук вылез из-под бревна и суетливо забегал по полянке, словно отыскивая что-то. Потом он вновь исчез в блиндаже.
"Странно! - подумал я. - Барсук - ночной зверёк. Ночью он бродит по лесу, а днём спит в норе. Зачем же теперь он вылезал из своего убежища?"
И, будто отвечая на мой вопрос, из блиндажа опять показался тот же зверёк. В зубах он что-то тащил.
Я пригляделся, стараясь рассмотреть его ношу. Да ведь это молодой барсучонок!
Вытащив детёныша из-под бревна, барсук положил малыша у входа, а сам торопливо вернулся в блиндаж и сейчас же вновь выбежал оттуда со вторым барсучонком. Так он вынес на солнышко четырёх барсучат. Они были маленькие и очень толстые, как дворовые кутята.
Я крайне удивился, глядя на такой поздний выводок; обычно барсучата родятся ранней весной.
Молодые барсучки, неуклюже переваливаясь, бродили на своих коротеньких ножках по полянке. А старый барсук (очевидно, их мать) зорко наблюдал за детворой. Стоило только какому-нибудь из малышей отойти немного подальше от других, как барсучиха подбегала к нему, осторожно брала зубами за шкурку и тащила назад.
Погуляв на солнышке, барсучата один за другим подобрались к матери и начали толкать её своими чёрными носиками под живот.
Тогда старая барсучиха разлеглась на боку, а барсучки, как поросята, улеглись возле неё и стали сосать молоко.
Мне было не очень удобно наблюдать зверьков из густой травы. Я приподнялся, нечаянно хрустнул сучком и этим испортил всё дело.
Барсучиха вскочила, и не успел я опомниться, как она мордой и передними лапами в один миг затолкала всех четырёх детёнышей обратно под брёвна. Сунула и следом исчезла там же сама.
И поляна вновь опустела, будто на ней никого и не было. Только большая нарядная бабочка махаон не торопясь перелетала с цветка на цветок.
Я выбрался из-под берёз, размял затёкшие ноги и ещё раз взглянул на старый блиндаж. Но теперь он мне уже не казался угрюмым и мрачным.
Да теперь это вовсе и не блиндаж, а просто барсучья нора, где спокойно живёт семейство лесных зверей.
И глазастые ромашки тоже забрались на самый верх, на сгнившие брёвна, и глядят на меня, как глядели когда-то в детстве; и лиловые колокольчики столпились у самого входа, качают головками, будто тихонько звенят о том, что уже наступает пора выходить на луг, косить густую, пахучую траву, а вечером зажигать костры, смеяться и петь весёлые песни.
Я огляделся кругом, и на душе у меня стало так хорошо, так радостно! В каждом цветке, расцветшем на сгнивших брёвнах, в каждой зелёной ветке чувствовалось столько свежести и молодой, здоровой силы... Они тянулись к солнцу, они хотели жить и всем своим видом твердили о торжестве жизни, которая сможет выдержать самые тяжёлые испытания, выдержать и победить.
ЧУДО ТЕХНИКИ
Однажды весной мы с товарищем отправились на охоту за тетеревами; я с ружьём, приятель - с фотокамерой.
На место прибыли только поздно ночью.
До утра просидели на полустанке, а едва занялась заря, поспешили в лес.
Чудесно в нём в эту пору ранней весной. Какой запах от влажной земли, от набухающих почек! Каждое деревце, каждый кустик тянет к вам свои ветки - на, мол, понюхай и запомни потом на всю жизнь.
Начало быстро светать. Кругом зачирикали первые птички. На далёком лесном болоте звучно затрубили Журавли.
И вдруг, где-то совсем близко от нас, раздалось долгожданное "чу-фшшшш...". Мы так и замерли на месте.
Снова и снова послышалось громкое чуфыканье, потом хлопанье крыльев. Это тетерева слетались на токовище.
Мы начали осторожно пробираться через кусты.
Впереди уже видна поляна, и на ней взапуски бегают, гоняясь друг за другом, тетерева-косачи. Они то наскакивают один на другого с громким задорным чуфыканьем, то припадают к земле и заводят длинную монотонную трель: "У-ру-ру-ру-ру..."
Пора. Я тоже начинаю чуфыкать - манить к себе драчунов.
И вот один из тетеревов услыхал мой призыв. Он лихо подскакивает на месте, распускает лирой хвост и бежит прямо к нам.
Я сжимаю в руках ружьё, бросаю искоса взгляд на приятеля. Он уже нацелился аппаратом. Раздаётся еле слышный щелчок - снимок сделан. Приятель готовится ко второму.
Но тетерев неожиданно приостанавливается. Дальше бежать не хочет. "Чу-фшшшш!.." - громко и вызывающе кричит он.
Я молчу. На таком близком расстоянии отвечать не следует - птицу теперь уже не обманешь, вмиг улетит - и выстрелить не успеешь.
"Да чего же ждёт мой приятель? Снимал бы скорее!"
Тетерев снова подскакивает на месте и хлопает крыльями: "А ну-ка, мол, выходи на бой!"
Я больше не в силах ждать, приподнимаю ружьё, целюсь и... вдруг над самым ухом: "Чу-фссссс!.." - точно автомобильная шина лопнула...
Косач срывается с места. Я стреляю, почти не целясь. Промах. Перепуганные тетерева разлетаются.
- Ты что же наделал? Зачем свистел? - вне себя кричу я на приятеля.
От смущения тот не знает, куда деваться.
- Да я хотел подманить поближе, - лепечет он. - Зуб у меня со свистом. Приеду, сразу выдерну!
- Теперь хоть все повыдергай, - возмущаюсь я. - Сорвал охоту. Эх ты, свистун несчастный!
Мы возвращаемся домой в мрачном молчании. Так кончается день.
Но к вечеру мир между нами уже опять восстановлен, и мы как ни в чём не бывало садимся вместе проявлять фотографии.
- Ну и что же, что не убили? - весело говорит приятель. - Неужели тебе кусок мяса нужен? А ты лучше представь, какой снимок я сделал: тетерев прямо на нас бежит, крылья распустил, хвост лирой... Ведь это же память на всю жизнь!
Я невольно заражаюсь его пылом, тороплю поскорее начать проявление.
И вот лента негативов уже готова. Она промывается в воде. Потом сушится. Но нам не терпится взглянуть на последний снимок: ведь именно там и запечатлён финал нашей охоты.
- Плотноват негатив, - говорю я. - Трудно разобрать детали.
- Не беда, - утешает приятель, - передержал немножко. Это легко исправить.
Я всё же пытаюсь разглядеть снимок, и наконец мне это удаётся.
- Ага, вот и тетерев! Какая поза! Так, кажется, и налетит сейчас. А что такое под ним внизу?
- Бугорок, - поясняет приятель. - Видишь, и кустики на нём.
- Кустики-то я вижу, но сам бугорок какой-то странный. Вот будто два уха, и нос, и рот... Голова какая-то, а вместо волос - кусты и сверху тетерев. Что за чепуха?!
Приятель всматривается и вдруг хватается за виски.
- Ах я болван! - восклицает он. - Настоящий болван!
Я ещё толком не понимаю, в чём дело, но уже чувствую, что случилось что-то непоправимое.
- Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! - в отчаянии говорит он. - Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.
- Вот те и снимок, и память на всю жизнь! - Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. - Испортил охоту да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.
Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения.
Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.
- Да ты постой, не кипятись, - весело говорит он. - Я обещал тебе и повторяю - замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот чтобы на голове у охотника сидел, - ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!
В ЗЕЛЁНОЙ КОРЗИНОЧКЕ
Иной раз в начале осени выдаётся редкий денёк. Он весь будто вылит из голубого стекла и разукрашен тонкою позолотой. Прозрачно синеет даль, а берёзки на косогоре стоят тоненькие и прямые, как белые свечи. Их вянущая листва так и светится золотым огоньком. Синее небо, синяя даль, блеск солнца и разноцветный убор лесов - как всё это походит на какой-то сказочный праздник, на последний привет уходящего лета.
Всё в природе словно прощается с солнцем, с теплом, хочет последний раз нарядиться поярче, чтобы потом надолго снять свой прощальный наряд и запереть его в кованный серебром тяжёлый сундук зимы.
Вот в такой-то погожий осенний день, помню, бродил я с ружьём и собакой по берёзовым перелескам - охотился на вальдшнепов.
Обошёл одну поляну, другую, третью... Уже начинало смеркаться. Ярче горели в осенних сумерках жёлтые свечи берёз. Ветер стих. Наступал прозрачный сентябрьский вечер.
Я сел на пень. Каро улёгся у моих ног; так мы провожали этот тихий денёк.
Неожиданно что-то захрустело вдали, затрещали сучья - всё ближе, ближе... Какой-то хриплый отрывистый рёв, не то стон послышался в тишине.
Каро вздрогнул, хотел вскочить. Но я приказал ему оставаться на месте. Ничего страшного: ведь это ревёт мирный лесной великан - лось.
А вот он и сам показался на другом конце поляны и широким шагом направился через неё.
Какой он могучий, с огромными рогами, будто несёт на голове корявый пень с торчащими в стороны сучьями.
Лось был, видимо, возбуждён. Он ревел всё громче и громче и мотал головой в разные стороны.
На его пути - молодая берёзка. Неожиданно лось зацепил её рогом, рванул... Раздался лёгкий треск будто угасшей свечи. Золотая вершинка вспыхнула последний раз, на землю посыпались искры листьев. И вот уже вместо деревца-свечи нелепо, словно огарок, торчит обломанный белый стволик.
"Погасив свечу", лесной хозяин грузно зашагал дальше и скрылся из глаз. Но ещё долго потом в чаще леса слышался хруст ветвей и глухой рёв уходящего зверя.
А я смотрел туда, куда скрылся лось, и мне стало как-то не по себе: зачем могучий лесной богатырь так бессмысленно исковеркал, сломал молодое деревце.
"Лесной житель, и сам же портит, ломает лес", - с досадой подумал я, ещё раз взглянув на сломанную берёзку. Она уныло торчала посреди поляны и больше уже не походила на золотую свечу.
Начало быстро темнеть, небо заволокли тучи, подул ветер, праздник природы окончился.
* * *
Этот маленький, совсем незначительный случай со сломанной лосем берёзкой почему-то надолго остался у меня в памяти. Увидишь, бывало, где-нибудь изуродованное деревце и сразу вспомнишь про ту берёзку.
Прошло больше года. И вот однажды весной я снова забрёл на ту же поляну. Но теперь всё было совсем по-иному, чем в тот памятный осенний вечер.
Было утро, весеннее утро в лесу. Роса ещё не обсохла. Крошечные водяные капли повисли всюду на листьях, цветах, на стеблях травы. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, и в тот же миг в каждой капле росы будто зажёгся ослепительно яркий фонарик. Они были все разные - синие, розовые и голубые. Но больше всего розовых. Весь лес сиял розовым светом.
Это был тоже праздник в лесу, но праздник совсем иной - рождение новой жизни. Теперь вся поляна была покрыта не жёлтыми опавшими листьями, а цветами, тысячами разноцветных цветов. На деревьях шелестела молодая листва, в кустах щебетали птицы, и, словно отсчитывая кому-то много-много счастливых дней, в лесной глуши куковала кукушка.
А вот посреди поляны и сломанная берёзка. За тот долгий срок, который прошёл с нашей первой встречи, деревце уже успело оправиться. Вместо обломанной лосем верхушки оно выпустило вверх целый пучок тоненьких молодых побегов.
Я очень обрадовался, что деревце не погибло. Как хорошо растут на сломанном месте её побеги; будто сказочный дед-лесовик начал плести зелёную корзиночку, заготовил прутья, собрал их в пучок, да не успел ещё загнуть концы и как следует оплести их.
"Славная работа", - подумал я, трогая деревце. И вдруг из его густой зелёной вершины выпорхнула птица - лесная малиновка.
Я осторожно наклонил берёзку. Так и есть: в развилке ветвей было свито гнездо и в нём лежали розовые яички.
Отойдя от дерева на другой конец поляны, я стал наблюдать за тем, как малиновка вновь возвратилась в своё гнездо.
Я мысленно представил себе: вот теперь она уже уселась насиживать яйца. Птичка вся распушилась, сидит такая озабоченная, важная; ведь нелёгкое дело вывести и вырастить детвору.
Самочка малиновки сидит, затаившись в гнезде, а её парочка пристроилась неподалёку среди ветвей и распевает громкую песню. Эта песня, по-своему, по-лесному, говорит о счастье, о красоте жизни, о любви. И отовсюду кругом, из каждого куста неслась такая же весёлая, счастливая песня.
Глядя на деревце, я вспомнил старого лося и его "злую" проделку. Да он, оказывается, вовсе не погубил берёзку, не повредил лесу. Случилось совсем иное: лесной богатырь, сам не зная того, просто-напросто помог птице устроить уютное гнёздышко.
РЕДКИЙ СНИМОК
Когда Серёжа перешёл круглым отличником в шестой класс, отец подарил ему давно обещанный фотоаппарат "Фотокор". Счастливее Серёжи не было человека на свете. Свой драгоценный подарок он увёз с собой на лето к тётке в деревню. Там Серёжа переснимал всех своих приятелей-ребятишек, да, кажется, и всех жителей своего и соседнего колхоза, кто только изъявлял желание терпеливо посидеть перед аппаратом, пока юный фотограф устанавливал диафрагму, высчитывал выдержку и наводил на фокус.
Помимо портретов, Серёжа усиленно снимал разные виды, растения, животных. Из этих снимков он решил сделать альбом для школьного кружка юных натуралистов.
Самым деятельным помощником у Серёжи был его приятель-одноклассник Митя Котов. Они жили рядом и целые дни проводили вместе.
На дворе у Мити находился глубокий подвал, и там приятели устроили отличную фотолабораторию.
В подвале даже в самый жаркий солнечный день было темно, прохладно и так приятно попахивало свежей сыростью и солёными огурцами.
Красный свет фонарика таинственно освещал бочонки с квашеной капустой, огурцами и ворох картофеля, от которого серебристыми змейками расползались в разные стороны длинные тонкие ростки. А над головой ребят дымчатыми причудливыми кружевами свисала паутина.
Но сейчас приятелям некогда было разглядывать всю эту фантастическую обстановку. Сидя на корточках, они склонились над перевёрнутым вверх дном ящиком. На нём стояли ванночки с проявителем, закрепителем, и там постепенно рождалось новое произведение их творчества.
- Опять передержал! - недовольно проворчал Митя. - Говорил тебе - с одной сотой надо снимать, а ты пятидесятую поставил. Вот и вышло всё как сажа. Такой негатив и не пропечатаешь.
- Плотноват немножко, - со вздохом согласился Серёжа. - Ну ничего. Ещё разик переснимем.
- А это мы что снимали? Подсолнухи в огороде? - спросил Митя, вглядываясь в какие-то тёмные и светлые пятна на негативе.
- Да нет, это бабушка Аксинья с внуками, - огорчённо ответил Серёжа.
- Ну, вот видишь! А ты говоришь - переснять. Ведь мы её и так уже третий раз снимаем. Она больше не согласится.
- Согласится, - уверенно ответил Серёжа. - Попросим - и согласится. Мы ведь дядю Костю пять раз снимали, да ещё верхом на лошади, и то терпел. А ей что за беда на завалинке посидеть!
Простившись со мной, он ушёл. А я лёг спать.
На следующий день было воскресенье, и я решил поехать к знакомым на дачу.
"Вот хорошо, что Джек останется. Уж, наверное, воры не заберутся", подумал я.
Джек, как и вчера вечером, лежал на коврике и внимательно глядел на мои приготовления.
- Ну, пойдём погулять, - позвал я его, направляясь к двери.
Но, едва я взялся за ручку двери, Джек вскочил и с грозным рычанием преградил мне дорогу. Я остановился. Джек тоже стоял в угрожающей позе.
- Что ты, ошалел, что ли? Пшёл вон! - решительно прикрикнул я.
Но пёс и ухом не повёл. Он не позволял выйти из комнаты. "Что же делать?" Я оказался взятым под стражу.
Вначале я пробовал усовестить, уговорить Джека, даже хотел подкупить сахаром или печеньем. Ничего не помогало. Тогда мною овладело отчаяние. Неужели придётся сидеть здесь две недели, пока вернётся товарищ? Да ведь за этот срок и я и Джек умрём с голоду, интересно только - кто первый. Не знаю, сколько времени я так просидел, но вдруг за дверью послышались шаги. В квартиру кто-то вошёл.
"Вот история, - подумал я, - значит, Николай, уходя вчера, не захлопнул на замок входную дверь".
Я прислушался. Шаги приближались. Кто-то быстро шёл ко мне. Не успел я крикнуть, предупредить об опасности, как в комнату уже входил мой сослуживец Иван Сергеевич.
Джек не двинулся с места. Он только значительно поглядел на вошедшего и самодовольно облизнулся. Казалось, он желал этим сказать: "Иди, иди, голубчик, тебя здесь только и не хватало".
Иван Сергеевич тяжело дышал, вытирая платком лоб.
- Здравствуйте! Запыхался... лез к вам на пятый этаж. Едемте с нами на дачу.
Я мрачно ответил:
- Никуда мы с вами больше не поедем.
Иван Сергеевич с любопытством взглянул на меня.
- Почему так?
- А вот попробуйте-ка выйти из комнаты.
Он в недоумении пожал плечами, сделал шаг к двери... Но тут же в ужасе отскочил в дальний угол.
А Джек, пугнув смельчака, опять улёгся на прежнее место.
- Что же теперь делать? - растерянно проговорил Иван Сергеевич. - Я ведь из дому на минутку... за папиросами... даже не сказал, что к вам зайду. Сестра подумает - попал под машину...
- Да-а, и вам не скоро придётся её успокоить.
Иван Сергеевич с опаской покосился на Джека:
- Откуда вы этого изверга взяли?
- Товарищ просил подержать до его возвращения.
Иван Сергеевич облегчённо вздохнул:
- Ну, это другое дело. Тогда посидим, подождём, пока он вернётся.
- Боюсь, что это вас мало устроит: он вернётся через две недели.
Иван Сергеевич схватился за голову:
- Да ведь мы же умрём с голоду.
- Я уж сам об этом подумывал. Ничего, потерпим пока. У меня в буфете есть хлеб, масло, сахар, даже печенье.
- Нет, это невозможно! - решительно возразил Иван Сергеевич. - Нужно не сидеть сложа руки, а действовать.
Он встал и, опасливо озираясь на Джека, прошёлся вдоль стены.
Пёс лежал на коврике, положив голову на лапы, и, не спуская глаз, следил за нами.
- У-ух, ты какой! - поёжился Иван Сергеевич. - Кажется, разорвёт сейчас. Слушайте! - вдруг воскликнул он. - Давайте стучать в стену.
- Бесполезно: соседи уже с месяц на даче. Здесь хоть из пушек пали никто не услышит.
- Да, да, положеньице, нечего сказать, - вздохнул приятель. - Хоть бы записку в окно бросить или покричать... - Он подошёл к окну.
Джек сейчас же насторожился. Косясь на собаку, Иван Сергеевич робко заглянул через стекло.
- Шут знает что - крыша какая-то внизу... Отсюда никого не дозовёшься. - Он сокрушённо махнул рукой. - Квартира у вас какая неудобная: ни вылезти, ни крикнуть.
Я ответил, что, собственно, и не выбирал квартиру, чтобы из неё удобно было лазить в окно.
- И жаль, что не выбирали, - раздражённо ответил Иван Сергеевич. Сейчас очень бы пригодилось.
Вдруг он прислушался и в отчаянии замахал руками:
- Идут, идут... Это, наверное, за мной... сестра... Не входи, не входи! - закричал он.
Но дверь широко распахнулась, и сестра Ивана Сергеевича с разгневанным видом вошла в комнату.
Джек любезно пропустил новую жертву.
- Я так и знала, что ты здесь! - возмущённо заговорила Анна Сергеевна. - А сказал, только за папиросами... Извините, я с вами и не поздоровалась, - обратилась она ко мне. - Прямо беда с ним. Молочница пришла за деньгами, а он ушёл и пропал... Ну, идём скорее... Она ждёт...
- Дорогая моя, - безнадёжно проговорил Иван Сергеевич, - мы в засаде, отсюда нет выхода.
Узнав, в чём дело, Анна Сергеевна всплеснула руками:
- Боже мой, теперь молочница решит, что я от неё сбежала. Вот скандал!
- Какая там молочница! - негодующе заговорил Иван Сергеевич. - Ты понимаешь: мы, может, здесь две недели просидим, а ты о своей молочнице...
Он тяжело опустился на диван.
Анна Сергеевна, как свежий человек, ещё не растративший запас энергии, начала придумывать план спасения.
- Идея! - вдруг воскликнула она. - Я всё придумала. Вынимайте скорее книги вон из того фанерного ящика...
- Зачем это? - запротестовали мы.
- Живо, живо! - приказала Анна Сергеевна. - Вы тут рады две недели сидеть, а я не намерена.
Пришлось повиноваться. Работа закипела. Мы выбирали книги и ставили их стопочками у стены.
Джек с большим интересом следил за нашей работой и вовсе ей не препятствовал.
Наконец огромный ящик оказался пуст.
- Теперь, Ваня, садись на корточки, - скомандовала Анна Сергеевна брату, - мы тебя накроем ящиком, ты выползешь из комнаты и позовёшь помощь.
Иван Сергеевич с ужасом поглядел на Джека.
- Анечка, а если и он под ящик залезет, ведь он меня там съест?
- Глупости! Никак он туда залезть не сможет, - ответила Анна Сергеевна. - Стыдно быть трусом.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул и присел на корточки. Мы опустили над ним ящик.
- Ну и чудесно, - одобрила Анна Сергеевна. - Теперь ползи, а мы будем тебе говорить право или лево.
И вот на наших глазах ящик вдруг ожил. Он чуть приподнялся и, покачиваясь, пополз к двери.
Джек, до сих пор спокойно наблюдавший за нами, вскочил. Удивление и даже испуг отразились на его морде. Потом он весь ощетинился и со страшным рычанием бросился на подступавшего врага.
Несчастный Иван Сергеевич! Что только переживал он внутри своего "деревянного танка".
Джек царапал, грыз стенки ящика, но ничего не помогало. Ящик медленно полз всё дальше и дальше. Мы замерли, притаив дыхание.
Вот ящик подползает к двери. Джек, как вихрь, носится кругом. Всё напрасно. Ящик уже у порога. Ему только нужно немножко приподняться.
Но вдруг - прыжок, и Джек очутился на враге. Ящик сразу осел, остановился. Откуда-то, будто из подземелья, послышался испуганный крик Ивана Сергеевича:
- Я не могу двинуться. Что там случилось?
- Назад, ползи назад, - командовала Анна Сергеевна.
- Не могу. Почему так тяжело? - вопил Иван Сергеевич. - Я сейчас пополам переломлюсь.
Мы с Анной Сергеевной метались по комнате, не зная, как выручить из беды злосчастного "танкиста".
- Что я наделала? - в отчаянии стонала Анна Сергеевна. - Я погубила его. Как же мы его кормить будем? Ведь это пытка - сидеть под ящиком целых две недели.
Она без сил опустилась на стул. И в этот миг полного отчаяния на пороге вдруг показался Николай.
- Николушка! - закричал я, бросаясь к нему. - Не уехал... Вот счастье-то!
Увидев Николая, Джек не завизжал, не бросился к хозяину. Он только дружелюбно помахал хвостом и, спрыгнув с ящика, полной достоинства походкой отправился на коврик. Всем своим видом он показывал: "Я сделал свое дело, а дальше разбирайся сам".
Как только Джек удалился, ящик снова ожил, приподнялся, и из-под него выглянуло красное от натуги лицо Ивана Сергеевича.
Взглянув на него, Николай расхохотался.
- Да вы тут превесело проводите время. А я и не думал уезжать, обратился он ко мне. - Ну, как мой Джек, хорошо себя вёл? Ты знаешь, ведь он только что кончил сторожевую школу, вот я и устроил ему с твоего согласия маленький экзамен.
- Как - с моего согласия?
- А как же? Ведь ты же вчера согласился, чтобы он тебя покараулил. Николай хитро улыбнулся. - Надеюсь, Джек вёл себя хорошо, не мешал вам здесь веселиться.
- Конечно, нет, - отозвался Иван Сергеевич, вылезая из своей засады. - Ваш пёсик презабавный. Очень жаль, что вы за ним так рано пришли!
СТАРЫЙ БЛИНДАЖ
Пошёл я как-то весною в лес. В эту пору побывать в нём особенно интересно: у птиц и зверей появляются на свет детёныши.
Хорошо, например, разыскать где-нибудь в чаще ветвей гнездо дикой птицы и понаблюдать за тем, как заботливая мать кормит своих птенцов. Ещё интереснее последить за лесными четвероногими малышами - зайчатами или лисятами. Но зато и отыскать их совсем нелегко.
Всё утро бродил я в лесу. Где только не побывал: и в ельнике, и в молодом березнячке. Измучился. "Ну, - думаю, - теперь отдохну немного, а потом - домой".
Вышел я на полянку. Вот где благодать-то!
Вся поляна в цветах. Каких-каких только нет: красные, жёлтые, голубые... Словно разноцветные бабочки расселись и греются в ярких лучах весеннего солнца.
Люблю я лесные цветы - не рвать, а лечь среди них и рассматривать каждый цветок. Ведь у любого из них свой особый вид и как будто даже особый характер.
Вот большие, глазастые ромашки - "любишь - не любишь". Они весело растопырили белые лепестки, точно глядят вам прямо в лицо. А розовый клевер совсем иной: он так и прячет в густой траве свою круглую стриженую головку. И тут же склонились, будто о чём-то задумались, большие лиловые колокольчики.
Помню, в детстве старушка няня мне говорила о них: "Как поспеет трава в лесу, наступит время её косить, тут лесной колокольчик и зазвенит и подаст свой голосок: берите, мол, косы, идите скорее в леса, в луга, запасайте на зиму душистое, свежее сено".
Вспомнились мне эти нянины сказки, и захотелось, как в детстве, спрятаться в траву, затаиться в ней, чтобы слушать звенящую тишину летнего полдня.
Я пошёл через поляну - укрыться в тени под старыми берёзками - и неожиданно на самом краю, среди кустов, увидел что-то тёмное, похожее на вход в пещеру. Сверху его покрывали толстые, обросшие мохом брёвна. Многие из них уже сгнили и провалились внутрь.
"Да это же старый блиндаж!" Я подошёл поближе и заглянул внутрь. Оттуда тянуло сыростью, запахом плесени.
Невольно вспомнились страшные годы войны, когда людям приходилось рыть эти мрачные земляные убежища.
Я отошёл в тень под берёзы, улёгся в траву и ещё раз взглянул на разрушенный старый блиндаж.
Вдруг мне почудилось, что внутри его кто-то зашевелился.
Я вздрогнул: "Кто это?"
Из-под обломков брёвен показалась полосатая мордочка барсука.
Зверёк долго осматривался по сторонам, принюхивался. Но лёгкий ветерок дул от него ко мне, и потому чуткий зверь не обнаружил моего присутствия.
Убедившись наконец, что поблизости нет никакой опасности, барсук вылез из-под бревна и суетливо забегал по полянке, словно отыскивая что-то. Потом он вновь исчез в блиндаже.
"Странно! - подумал я. - Барсук - ночной зверёк. Ночью он бродит по лесу, а днём спит в норе. Зачем же теперь он вылезал из своего убежища?"
И, будто отвечая на мой вопрос, из блиндажа опять показался тот же зверёк. В зубах он что-то тащил.
Я пригляделся, стараясь рассмотреть его ношу. Да ведь это молодой барсучонок!
Вытащив детёныша из-под бревна, барсук положил малыша у входа, а сам торопливо вернулся в блиндаж и сейчас же вновь выбежал оттуда со вторым барсучонком. Так он вынес на солнышко четырёх барсучат. Они были маленькие и очень толстые, как дворовые кутята.
Я крайне удивился, глядя на такой поздний выводок; обычно барсучата родятся ранней весной.
Молодые барсучки, неуклюже переваливаясь, бродили на своих коротеньких ножках по полянке. А старый барсук (очевидно, их мать) зорко наблюдал за детворой. Стоило только какому-нибудь из малышей отойти немного подальше от других, как барсучиха подбегала к нему, осторожно брала зубами за шкурку и тащила назад.
Погуляв на солнышке, барсучата один за другим подобрались к матери и начали толкать её своими чёрными носиками под живот.
Тогда старая барсучиха разлеглась на боку, а барсучки, как поросята, улеглись возле неё и стали сосать молоко.
Мне было не очень удобно наблюдать зверьков из густой травы. Я приподнялся, нечаянно хрустнул сучком и этим испортил всё дело.
Барсучиха вскочила, и не успел я опомниться, как она мордой и передними лапами в один миг затолкала всех четырёх детёнышей обратно под брёвна. Сунула и следом исчезла там же сама.
И поляна вновь опустела, будто на ней никого и не было. Только большая нарядная бабочка махаон не торопясь перелетала с цветка на цветок.
Я выбрался из-под берёз, размял затёкшие ноги и ещё раз взглянул на старый блиндаж. Но теперь он мне уже не казался угрюмым и мрачным.
Да теперь это вовсе и не блиндаж, а просто барсучья нора, где спокойно живёт семейство лесных зверей.
И глазастые ромашки тоже забрались на самый верх, на сгнившие брёвна, и глядят на меня, как глядели когда-то в детстве; и лиловые колокольчики столпились у самого входа, качают головками, будто тихонько звенят о том, что уже наступает пора выходить на луг, косить густую, пахучую траву, а вечером зажигать костры, смеяться и петь весёлые песни.
Я огляделся кругом, и на душе у меня стало так хорошо, так радостно! В каждом цветке, расцветшем на сгнивших брёвнах, в каждой зелёной ветке чувствовалось столько свежести и молодой, здоровой силы... Они тянулись к солнцу, они хотели жить и всем своим видом твердили о торжестве жизни, которая сможет выдержать самые тяжёлые испытания, выдержать и победить.
ЧУДО ТЕХНИКИ
Однажды весной мы с товарищем отправились на охоту за тетеревами; я с ружьём, приятель - с фотокамерой.
На место прибыли только поздно ночью.
До утра просидели на полустанке, а едва занялась заря, поспешили в лес.
Чудесно в нём в эту пору ранней весной. Какой запах от влажной земли, от набухающих почек! Каждое деревце, каждый кустик тянет к вам свои ветки - на, мол, понюхай и запомни потом на всю жизнь.
Начало быстро светать. Кругом зачирикали первые птички. На далёком лесном болоте звучно затрубили Журавли.
И вдруг, где-то совсем близко от нас, раздалось долгожданное "чу-фшшшш...". Мы так и замерли на месте.
Снова и снова послышалось громкое чуфыканье, потом хлопанье крыльев. Это тетерева слетались на токовище.
Мы начали осторожно пробираться через кусты.
Впереди уже видна поляна, и на ней взапуски бегают, гоняясь друг за другом, тетерева-косачи. Они то наскакивают один на другого с громким задорным чуфыканьем, то припадают к земле и заводят длинную монотонную трель: "У-ру-ру-ру-ру..."
Пора. Я тоже начинаю чуфыкать - манить к себе драчунов.
И вот один из тетеревов услыхал мой призыв. Он лихо подскакивает на месте, распускает лирой хвост и бежит прямо к нам.
Я сжимаю в руках ружьё, бросаю искоса взгляд на приятеля. Он уже нацелился аппаратом. Раздаётся еле слышный щелчок - снимок сделан. Приятель готовится ко второму.
Но тетерев неожиданно приостанавливается. Дальше бежать не хочет. "Чу-фшшшш!.." - громко и вызывающе кричит он.
Я молчу. На таком близком расстоянии отвечать не следует - птицу теперь уже не обманешь, вмиг улетит - и выстрелить не успеешь.
"Да чего же ждёт мой приятель? Снимал бы скорее!"
Тетерев снова подскакивает на месте и хлопает крыльями: "А ну-ка, мол, выходи на бой!"
Я больше не в силах ждать, приподнимаю ружьё, целюсь и... вдруг над самым ухом: "Чу-фссссс!.." - точно автомобильная шина лопнула...
Косач срывается с места. Я стреляю, почти не целясь. Промах. Перепуганные тетерева разлетаются.
- Ты что же наделал? Зачем свистел? - вне себя кричу я на приятеля.
От смущения тот не знает, куда деваться.
- Да я хотел подманить поближе, - лепечет он. - Зуб у меня со свистом. Приеду, сразу выдерну!
- Теперь хоть все повыдергай, - возмущаюсь я. - Сорвал охоту. Эх ты, свистун несчастный!
Мы возвращаемся домой в мрачном молчании. Так кончается день.
Но к вечеру мир между нами уже опять восстановлен, и мы как ни в чём не бывало садимся вместе проявлять фотографии.
- Ну и что же, что не убили? - весело говорит приятель. - Неужели тебе кусок мяса нужен? А ты лучше представь, какой снимок я сделал: тетерев прямо на нас бежит, крылья распустил, хвост лирой... Ведь это же память на всю жизнь!
Я невольно заражаюсь его пылом, тороплю поскорее начать проявление.
И вот лента негативов уже готова. Она промывается в воде. Потом сушится. Но нам не терпится взглянуть на последний снимок: ведь именно там и запечатлён финал нашей охоты.
- Плотноват негатив, - говорю я. - Трудно разобрать детали.
- Не беда, - утешает приятель, - передержал немножко. Это легко исправить.
Я всё же пытаюсь разглядеть снимок, и наконец мне это удаётся.
- Ага, вот и тетерев! Какая поза! Так, кажется, и налетит сейчас. А что такое под ним внизу?
- Бугорок, - поясняет приятель. - Видишь, и кустики на нём.
- Кустики-то я вижу, но сам бугорок какой-то странный. Вот будто два уха, и нос, и рот... Голова какая-то, а вместо волос - кусты и сверху тетерев. Что за чепуха?!
Приятель всматривается и вдруг хватается за виски.
- Ах я болван! - восклицает он. - Настоящий болван!
Я ещё толком не понимаю, в чём дело, но уже чувствую, что случилось что-то непоправимое.
- Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! - в отчаянии говорит он. - Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.
- Вот те и снимок, и память на всю жизнь! - Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. - Испортил охоту да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.
Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения.
Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.
- Да ты постой, не кипятись, - весело говорит он. - Я обещал тебе и повторяю - замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот чтобы на голове у охотника сидел, - ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!
В ЗЕЛЁНОЙ КОРЗИНОЧКЕ
Иной раз в начале осени выдаётся редкий денёк. Он весь будто вылит из голубого стекла и разукрашен тонкою позолотой. Прозрачно синеет даль, а берёзки на косогоре стоят тоненькие и прямые, как белые свечи. Их вянущая листва так и светится золотым огоньком. Синее небо, синяя даль, блеск солнца и разноцветный убор лесов - как всё это походит на какой-то сказочный праздник, на последний привет уходящего лета.
Всё в природе словно прощается с солнцем, с теплом, хочет последний раз нарядиться поярче, чтобы потом надолго снять свой прощальный наряд и запереть его в кованный серебром тяжёлый сундук зимы.
Вот в такой-то погожий осенний день, помню, бродил я с ружьём и собакой по берёзовым перелескам - охотился на вальдшнепов.
Обошёл одну поляну, другую, третью... Уже начинало смеркаться. Ярче горели в осенних сумерках жёлтые свечи берёз. Ветер стих. Наступал прозрачный сентябрьский вечер.
Я сел на пень. Каро улёгся у моих ног; так мы провожали этот тихий денёк.
Неожиданно что-то захрустело вдали, затрещали сучья - всё ближе, ближе... Какой-то хриплый отрывистый рёв, не то стон послышался в тишине.
Каро вздрогнул, хотел вскочить. Но я приказал ему оставаться на месте. Ничего страшного: ведь это ревёт мирный лесной великан - лось.
А вот он и сам показался на другом конце поляны и широким шагом направился через неё.
Какой он могучий, с огромными рогами, будто несёт на голове корявый пень с торчащими в стороны сучьями.
Лось был, видимо, возбуждён. Он ревел всё громче и громче и мотал головой в разные стороны.
На его пути - молодая берёзка. Неожиданно лось зацепил её рогом, рванул... Раздался лёгкий треск будто угасшей свечи. Золотая вершинка вспыхнула последний раз, на землю посыпались искры листьев. И вот уже вместо деревца-свечи нелепо, словно огарок, торчит обломанный белый стволик.
"Погасив свечу", лесной хозяин грузно зашагал дальше и скрылся из глаз. Но ещё долго потом в чаще леса слышался хруст ветвей и глухой рёв уходящего зверя.
А я смотрел туда, куда скрылся лось, и мне стало как-то не по себе: зачем могучий лесной богатырь так бессмысленно исковеркал, сломал молодое деревце.
"Лесной житель, и сам же портит, ломает лес", - с досадой подумал я, ещё раз взглянув на сломанную берёзку. Она уныло торчала посреди поляны и больше уже не походила на золотую свечу.
Начало быстро темнеть, небо заволокли тучи, подул ветер, праздник природы окончился.
* * *
Этот маленький, совсем незначительный случай со сломанной лосем берёзкой почему-то надолго остался у меня в памяти. Увидишь, бывало, где-нибудь изуродованное деревце и сразу вспомнишь про ту берёзку.
Прошло больше года. И вот однажды весной я снова забрёл на ту же поляну. Но теперь всё было совсем по-иному, чем в тот памятный осенний вечер.
Было утро, весеннее утро в лесу. Роса ещё не обсохла. Крошечные водяные капли повисли всюду на листьях, цветах, на стеблях травы. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, и в тот же миг в каждой капле росы будто зажёгся ослепительно яркий фонарик. Они были все разные - синие, розовые и голубые. Но больше всего розовых. Весь лес сиял розовым светом.
Это был тоже праздник в лесу, но праздник совсем иной - рождение новой жизни. Теперь вся поляна была покрыта не жёлтыми опавшими листьями, а цветами, тысячами разноцветных цветов. На деревьях шелестела молодая листва, в кустах щебетали птицы, и, словно отсчитывая кому-то много-много счастливых дней, в лесной глуши куковала кукушка.
А вот посреди поляны и сломанная берёзка. За тот долгий срок, который прошёл с нашей первой встречи, деревце уже успело оправиться. Вместо обломанной лосем верхушки оно выпустило вверх целый пучок тоненьких молодых побегов.
Я очень обрадовался, что деревце не погибло. Как хорошо растут на сломанном месте её побеги; будто сказочный дед-лесовик начал плести зелёную корзиночку, заготовил прутья, собрал их в пучок, да не успел ещё загнуть концы и как следует оплести их.
"Славная работа", - подумал я, трогая деревце. И вдруг из его густой зелёной вершины выпорхнула птица - лесная малиновка.
Я осторожно наклонил берёзку. Так и есть: в развилке ветвей было свито гнездо и в нём лежали розовые яички.
Отойдя от дерева на другой конец поляны, я стал наблюдать за тем, как малиновка вновь возвратилась в своё гнездо.
Я мысленно представил себе: вот теперь она уже уселась насиживать яйца. Птичка вся распушилась, сидит такая озабоченная, важная; ведь нелёгкое дело вывести и вырастить детвору.
Самочка малиновки сидит, затаившись в гнезде, а её парочка пристроилась неподалёку среди ветвей и распевает громкую песню. Эта песня, по-своему, по-лесному, говорит о счастье, о красоте жизни, о любви. И отовсюду кругом, из каждого куста неслась такая же весёлая, счастливая песня.
Глядя на деревце, я вспомнил старого лося и его "злую" проделку. Да он, оказывается, вовсе не погубил берёзку, не повредил лесу. Случилось совсем иное: лесной богатырь, сам не зная того, просто-напросто помог птице устроить уютное гнёздышко.
РЕДКИЙ СНИМОК
Когда Серёжа перешёл круглым отличником в шестой класс, отец подарил ему давно обещанный фотоаппарат "Фотокор". Счастливее Серёжи не было человека на свете. Свой драгоценный подарок он увёз с собой на лето к тётке в деревню. Там Серёжа переснимал всех своих приятелей-ребятишек, да, кажется, и всех жителей своего и соседнего колхоза, кто только изъявлял желание терпеливо посидеть перед аппаратом, пока юный фотограф устанавливал диафрагму, высчитывал выдержку и наводил на фокус.
Помимо портретов, Серёжа усиленно снимал разные виды, растения, животных. Из этих снимков он решил сделать альбом для школьного кружка юных натуралистов.
Самым деятельным помощником у Серёжи был его приятель-одноклассник Митя Котов. Они жили рядом и целые дни проводили вместе.
На дворе у Мити находился глубокий подвал, и там приятели устроили отличную фотолабораторию.
В подвале даже в самый жаркий солнечный день было темно, прохладно и так приятно попахивало свежей сыростью и солёными огурцами.
Красный свет фонарика таинственно освещал бочонки с квашеной капустой, огурцами и ворох картофеля, от которого серебристыми змейками расползались в разные стороны длинные тонкие ростки. А над головой ребят дымчатыми причудливыми кружевами свисала паутина.
Но сейчас приятелям некогда было разглядывать всю эту фантастическую обстановку. Сидя на корточках, они склонились над перевёрнутым вверх дном ящиком. На нём стояли ванночки с проявителем, закрепителем, и там постепенно рождалось новое произведение их творчества.
- Опять передержал! - недовольно проворчал Митя. - Говорил тебе - с одной сотой надо снимать, а ты пятидесятую поставил. Вот и вышло всё как сажа. Такой негатив и не пропечатаешь.
- Плотноват немножко, - со вздохом согласился Серёжа. - Ну ничего. Ещё разик переснимем.
- А это мы что снимали? Подсолнухи в огороде? - спросил Митя, вглядываясь в какие-то тёмные и светлые пятна на негативе.
- Да нет, это бабушка Аксинья с внуками, - огорчённо ответил Серёжа.
- Ну, вот видишь! А ты говоришь - переснять. Ведь мы её и так уже третий раз снимаем. Она больше не согласится.
- Согласится, - уверенно ответил Серёжа. - Попросим - и согласится. Мы ведь дядю Костю пять раз снимали, да ещё верхом на лошади, и то терпел. А ей что за беда на завалинке посидеть!