Страница:
Стрельцы были снабжены в изобилии и зимней одеждой, и инструментами. Воевода умело использовал последние недели осени, чтобы подготовиться к зимовке. Близ устья Иртыша ратные люди срубили Обский городок, на время ставший опорным пунктом русских в Зауралье.
После гибели Ермака князьки в Приобье поспешили сложить присягу царю. Они собрали множество воинов и осадили русских в их укреплении. В течение дня ханты приступали к урочищу со всех сторон. На другой день они привезли в окрестности острожка идола и устроили жертвоприношения. Метким выстрелом из пушки ратные люди разбили вдребезги дерево, под которым князьки устроили свое мольбище. Испуганные ханты разбежались.
У русских были не только противники, но и друзья среди местных племен. Мансуров получил деятельную поддержку со стороны князька Лугуя. Принадлежавшая князьку волость Ляпин была одной из самых крупных на западных притоках Оби. Лугуй ездил в Москву и получил от царя Федора жалованную грамоту. По грамоте князек обязался вносить в государеву казну по 250 соболиных шкурок ежегодно.
Отправив за Урал самые крупные силы во главе с Мансуровым, Посольский приказ поспешил заверить иностранных дипломатов, будто покорение Сибири окончено. «А поделал государь, — объявили царские дипломаты за рубежом, — городы в Сибирской земле в Старой Сибири, и в Новой Сибири, и в Новой Сибири на Тюменском городище, и на Оби на усть Иртыше тут город те государевы люди поставили и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на государя». Правдой в официальных заявлениях было лишь то, что Мансуров выстроил Обский городок, чтобы обеспечить себе безопасный путь к отступлению на Русь. Выполнить государев наказ и основать укрепленные острожки в Старой и Новой Сибири он не сумел.
Инструкции на имя Мансурова не сохранились. Но следы их можно обнаружить в том же самом Посольском приказе. Сменив Ермака на посту воеводы Сибири, Мансуров должен был обложить ясаком весь обширный Сибирский край. Ожидая, что воевода пунктуально выполнит наказ, и предвосхищая будущее, царские воеводы поспешили заявить за рубежом, что «ясаку положил (царь Федор. — Р. С.) на Сибирское царство, и на Конду Большую, и на Конду на Меньшую, и на Пелымское государство, и на Туру реку, и на Иртыш, и на Киргизское государство, и на Пегие Колмаки, и на Обь великую, и на все городки на обские, на девяносто на четыре городы — с году на год имать по пяти тысячь сорок соболей, по десяти тысяч черных лисиц, да по пяти сот тысяч белки…»
Донесения Ермака из Сибири, подкрепленные привезенным ясаком, внушили правительству представление о неисчерпаемых пушных богатствах Сибири.
Двести тысяч соболей — столько «мягкой рухляди» царское правительство надеялось получать из-за Урала ежегодно. И в самом деле, в ближайшие годы государева казна пополнилась неслыханным количеством мехов. Европа была поражена, когда московский двор направил в качестве субсидий («вспоможенья») австрийским Габсбургам через десять лет после гибели Ермака 40 тысяч собольих шкурок, 20 тысяч куниц, более 300 тысяч белок. Пражские купцы оценили московские меха в восемь бочек золота. На русских рынках пушнина ценилась дешевле.
В Москве надеялись на то, что война в Сибири закончена. Исходя из этого, власти поручили Мансурову наложить ясак не только на те земли, где побывал Ермак, но и на население Пегой орды и Киргизского ханства.
Между тем атаман Матвей Мещеряк с сотней казаков добрался до Москвы. Вести, привезенные им, были самые неутешительные. Двор отказал ермаковцам в торжественной встрече. Но хорошо было и то, что царь Федор «на них не опалился».
Шли годы, а смута на Москве не прекращалась. Присвоив титул конюшего боярина, Борис Годунов вошел в опекунский совет, управлявший страной от имени царя Федора. Главой совета Грозный назначил удельного князя Ивана Мстиславского. Но Годунов принудил князя постричься в монахи. С наступлением весны в Москве вновь заволновался народ. Боярам пришлось затвориться в Кремле.
Со всех сторон враги угрожали государству войной. С осени царь велел готовить рать для войны со шведами. Поход был отменен в последний момент. С весны отряды ратных людей потянулись к южным границам, которым угрожали крымцы и ногайцы. Сгустились тучи войны над западными рубежами. Стефан Баторий спешно формировал армию для нового вторжения в Россию.
Вновь вышло так, что Разрядный приказ не мог послать за Урал никого из видных воевод. Но отказываться от Сибири московские власти не желали. Пришлось снарядить войско из стрельцов и казаков, набранных в разных городах («многих русских людей»). Командовать отрядом назначили человека знатного, но совсем молодого и не имевшего за плечами большого военного опыта. Племянник боярина Василий Борисович Сукин в конце Ливонской войны служил при дворе Грозного в скромном чине «стряпчего с государевыми чеботы». В последние годы жизни Ивана IV Сукин нес службу в Кремле как стрелецкий голова.
Помощником у молодого воеводы стал Иван Мясной, бывалый командир. Вместе с Сукиным в поход выступили атаманы Черкас Александров и Матвей Мещеряк с вольными казаками, проделавшими сибирский поход вместе с Ермаком.
От прежней самоуверенности в Москве не осталось и следа. Бояре не помышляли более о том, чтобы овладеть разом Новой и Старой Сибирью. Сукину поручили закрепиться на Туре и не предпринимать никаких попыток к овладению Кашлыком. Воевода исполнил приказ и основал Тюменский острог на высоком берегу Туры близ устья Тюменки. Некогда тут располагалась древняя татарская столица Чимги-Тура.
Прошел год, и воеводы затребовали подкреплений из Москвы. В 1587 году Разрядный приказ решил послать за Урал Данилу Чулкова. Незадолго до того Чулков служил головой в Ряжске. «Письменный голова» привел в Сибирь дополнительно несколько сот стрельцов.
Разрядный приказ решил повторить в Сибири опыт Казанской войны. Царские воеводы несколько раз ходили походом на Казань, но не могли добиться успеха. И лишь выстроив на Волге крепость Свияжск и опираясь на нее, они смогли сокрушить Казанское ханство.
Чулкову не велено было штурмовать Кашлык. Но его снабдили всем необходимым, чтобы выстроить крепость в непосредственной близости от Старой Сибири.
Отряд Чулкова спустился по Туре и Тоболу на Иртыш и там выстроил деревянный острог, названный Тобольском. Тобольск располагался на высоком мысу всего лишь в 15 верстах от Кашлыка.
После изгнания Кучума из Кашлыка Сибирское ханство все глубже погружалось в пучину кровавой междоусобной борьбы. Сеид-хан продолжал удерживать столицу «царства», опираясь на поддержку татарских феодалов и правителя Казахской орды. При нем постоянно находился султан Ураз-Мухамед, племянник казахского хана Теввекеля с воинами.
Кучум всецело уповал на поддержку бухарцев, которые некогда помогли ему захватить Сибирь. Старый хан лишь ждал своего часа, чтобы нанести удар сопернику и вернуть себе столицу.
Поглощенный борьбой с Кучумом, Сеид-хан старался избегать столкновений с русскими. Когда воеводы в 1587 году появились у самых стен ханской столицы, Сеид-хан попытался завязать переговоры с ними. Чулков пригласил хана и его приближенных в Тобольск на пир. Хан принял приглашение. Однако татары приняли меры предосторожности. Сеид-хана сопровождали пятьсот отборных воинов. Голова Чулков располагал куда меньшими силами.
Когда гости явились к воротам Тобольска, Чулков согласился впустить в крепость не более ста человек и предложил им снять оружие перед тем, как сесть за пиршеский стол. Карача был человеком крайне осторожным, но он видел малочисленность русских и согласился на все их условия.
Когда Сеид-хан, Карача и татары заняли места за столом, они столкнулись лицом к лицу с ермаковыми казаками. Едва ли можно предположить, будто Чулков сознательно заманил хана в западню. Скорее всего, события развивались независимо от него.
Казаки не простили Караче вероломного убийства Ивана Кольцо и других своих соратников. Они бросились на Карачу и связали его вместе с ханом. Ханская свита была перебита. Однако самое трудное было впереди. Гвардия хана — 400 воинов — стояла во всеоружии подле ворот острожка.
В упорном кровопролитном бою казаки разгромили противника, обладавшего большим численным перевесом. Но они заплатили дорогую цену за свою победу. В бою погиб «великий атаман» Матвей Мещеряк, возглавивший экспедицию после гибели Ермака.
Сеид-хан был увезен в Москву и там определен на царскую службу. Пленение Сеид-хана было последним крупным событием, в котором Ермаковы казаки участвовали как организованная военная сила. В дальнейшем судьба разбросала их по разным концам Сибири. Ни одна закладка новой крепости, ни одна военная кампания не обходилась без их участия. Показательна в этом отношении судьба Гаврилы Иванова. Вернувшись в Сибирь с отрядом воеводы Сукина, он «ставил» крепость Тюмень, «рубил» деревянный Тобольский городок с головой Данилой Чулковым, участвовал в бою с гвардией Сеид-хана, потом ставил Пелымский и Тарский городки, громил Кучума на Оби.
Заслуги ветерана первой сибирской экспедиции получили признание лишь тогда, когда он достиг старости. Его назначили атаманом конных казаков в Тюмени. К тому времени немногие из соратников Ермака остались в живых.
Казак Черкас Александров вернулся в Сибирь с воеводой Сукиным в чине головы. Долгое время он командовал сотней служилых татар в Тобольске. Сподвижник Ермака прослужил в Сибири более пятидесяти лет. Приказные грамоты 1638 года упоминали о его поездке в Москву и даче показаний в приказе Казанского дворца. В то время дьяки уважительно называли его «тобольского города атаман Иван Олександров».
Ермаковец Гаврила Ильин в конце жизни возглавил сотню «старых казаков» в Тобольске. Алексей Галкин стал атаманом казаков в Березове.
Дети и внуки ермаковцев продолжали служить в Сибири на протяжении всего XVII столетия. В их среде никогда не умирала память о славных днях «сибирского взятия».
НА ДАЛЬНИХ РЕКАХ
После гибели Ермака князьки в Приобье поспешили сложить присягу царю. Они собрали множество воинов и осадили русских в их укреплении. В течение дня ханты приступали к урочищу со всех сторон. На другой день они привезли в окрестности острожка идола и устроили жертвоприношения. Метким выстрелом из пушки ратные люди разбили вдребезги дерево, под которым князьки устроили свое мольбище. Испуганные ханты разбежались.
У русских были не только противники, но и друзья среди местных племен. Мансуров получил деятельную поддержку со стороны князька Лугуя. Принадлежавшая князьку волость Ляпин была одной из самых крупных на западных притоках Оби. Лугуй ездил в Москву и получил от царя Федора жалованную грамоту. По грамоте князек обязался вносить в государеву казну по 250 соболиных шкурок ежегодно.
Отправив за Урал самые крупные силы во главе с Мансуровым, Посольский приказ поспешил заверить иностранных дипломатов, будто покорение Сибири окончено. «А поделал государь, — объявили царские дипломаты за рубежом, — городы в Сибирской земле в Старой Сибири, и в Новой Сибири, и в Новой Сибири на Тюменском городище, и на Оби на усть Иртыше тут город те государевы люди поставили и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на государя». Правдой в официальных заявлениях было лишь то, что Мансуров выстроил Обский городок, чтобы обеспечить себе безопасный путь к отступлению на Русь. Выполнить государев наказ и основать укрепленные острожки в Старой и Новой Сибири он не сумел.
Инструкции на имя Мансурова не сохранились. Но следы их можно обнаружить в том же самом Посольском приказе. Сменив Ермака на посту воеводы Сибири, Мансуров должен был обложить ясаком весь обширный Сибирский край. Ожидая, что воевода пунктуально выполнит наказ, и предвосхищая будущее, царские воеводы поспешили заявить за рубежом, что «ясаку положил (царь Федор. — Р. С.) на Сибирское царство, и на Конду Большую, и на Конду на Меньшую, и на Пелымское государство, и на Туру реку, и на Иртыш, и на Киргизское государство, и на Пегие Колмаки, и на Обь великую, и на все городки на обские, на девяносто на четыре городы — с году на год имать по пяти тысячь сорок соболей, по десяти тысяч черных лисиц, да по пяти сот тысяч белки…»
Донесения Ермака из Сибири, подкрепленные привезенным ясаком, внушили правительству представление о неисчерпаемых пушных богатствах Сибири.
Двести тысяч соболей — столько «мягкой рухляди» царское правительство надеялось получать из-за Урала ежегодно. И в самом деле, в ближайшие годы государева казна пополнилась неслыханным количеством мехов. Европа была поражена, когда московский двор направил в качестве субсидий («вспоможенья») австрийским Габсбургам через десять лет после гибели Ермака 40 тысяч собольих шкурок, 20 тысяч куниц, более 300 тысяч белок. Пражские купцы оценили московские меха в восемь бочек золота. На русских рынках пушнина ценилась дешевле.
В Москве надеялись на то, что война в Сибири закончена. Исходя из этого, власти поручили Мансурову наложить ясак не только на те земли, где побывал Ермак, но и на население Пегой орды и Киргизского ханства.
Между тем атаман Матвей Мещеряк с сотней казаков добрался до Москвы. Вести, привезенные им, были самые неутешительные. Двор отказал ермаковцам в торжественной встрече. Но хорошо было и то, что царь Федор «на них не опалился».
Шли годы, а смута на Москве не прекращалась. Присвоив титул конюшего боярина, Борис Годунов вошел в опекунский совет, управлявший страной от имени царя Федора. Главой совета Грозный назначил удельного князя Ивана Мстиславского. Но Годунов принудил князя постричься в монахи. С наступлением весны в Москве вновь заволновался народ. Боярам пришлось затвориться в Кремле.
Со всех сторон враги угрожали государству войной. С осени царь велел готовить рать для войны со шведами. Поход был отменен в последний момент. С весны отряды ратных людей потянулись к южным границам, которым угрожали крымцы и ногайцы. Сгустились тучи войны над западными рубежами. Стефан Баторий спешно формировал армию для нового вторжения в Россию.
Вновь вышло так, что Разрядный приказ не мог послать за Урал никого из видных воевод. Но отказываться от Сибири московские власти не желали. Пришлось снарядить войско из стрельцов и казаков, набранных в разных городах («многих русских людей»). Командовать отрядом назначили человека знатного, но совсем молодого и не имевшего за плечами большого военного опыта. Племянник боярина Василий Борисович Сукин в конце Ливонской войны служил при дворе Грозного в скромном чине «стряпчего с государевыми чеботы». В последние годы жизни Ивана IV Сукин нес службу в Кремле как стрелецкий голова.
Помощником у молодого воеводы стал Иван Мясной, бывалый командир. Вместе с Сукиным в поход выступили атаманы Черкас Александров и Матвей Мещеряк с вольными казаками, проделавшими сибирский поход вместе с Ермаком.
От прежней самоуверенности в Москве не осталось и следа. Бояре не помышляли более о том, чтобы овладеть разом Новой и Старой Сибирью. Сукину поручили закрепиться на Туре и не предпринимать никаких попыток к овладению Кашлыком. Воевода исполнил приказ и основал Тюменский острог на высоком берегу Туры близ устья Тюменки. Некогда тут располагалась древняя татарская столица Чимги-Тура.
Прошел год, и воеводы затребовали подкреплений из Москвы. В 1587 году Разрядный приказ решил послать за Урал Данилу Чулкова. Незадолго до того Чулков служил головой в Ряжске. «Письменный голова» привел в Сибирь дополнительно несколько сот стрельцов.
Разрядный приказ решил повторить в Сибири опыт Казанской войны. Царские воеводы несколько раз ходили походом на Казань, но не могли добиться успеха. И лишь выстроив на Волге крепость Свияжск и опираясь на нее, они смогли сокрушить Казанское ханство.
Чулкову не велено было штурмовать Кашлык. Но его снабдили всем необходимым, чтобы выстроить крепость в непосредственной близости от Старой Сибири.
Отряд Чулкова спустился по Туре и Тоболу на Иртыш и там выстроил деревянный острог, названный Тобольском. Тобольск располагался на высоком мысу всего лишь в 15 верстах от Кашлыка.
После изгнания Кучума из Кашлыка Сибирское ханство все глубже погружалось в пучину кровавой междоусобной борьбы. Сеид-хан продолжал удерживать столицу «царства», опираясь на поддержку татарских феодалов и правителя Казахской орды. При нем постоянно находился султан Ураз-Мухамед, племянник казахского хана Теввекеля с воинами.
Кучум всецело уповал на поддержку бухарцев, которые некогда помогли ему захватить Сибирь. Старый хан лишь ждал своего часа, чтобы нанести удар сопернику и вернуть себе столицу.
Поглощенный борьбой с Кучумом, Сеид-хан старался избегать столкновений с русскими. Когда воеводы в 1587 году появились у самых стен ханской столицы, Сеид-хан попытался завязать переговоры с ними. Чулков пригласил хана и его приближенных в Тобольск на пир. Хан принял приглашение. Однако татары приняли меры предосторожности. Сеид-хана сопровождали пятьсот отборных воинов. Голова Чулков располагал куда меньшими силами.
Когда гости явились к воротам Тобольска, Чулков согласился впустить в крепость не более ста человек и предложил им снять оружие перед тем, как сесть за пиршеский стол. Карача был человеком крайне осторожным, но он видел малочисленность русских и согласился на все их условия.
Когда Сеид-хан, Карача и татары заняли места за столом, они столкнулись лицом к лицу с ермаковыми казаками. Едва ли можно предположить, будто Чулков сознательно заманил хана в западню. Скорее всего, события развивались независимо от него.
Казаки не простили Караче вероломного убийства Ивана Кольцо и других своих соратников. Они бросились на Карачу и связали его вместе с ханом. Ханская свита была перебита. Однако самое трудное было впереди. Гвардия хана — 400 воинов — стояла во всеоружии подле ворот острожка.
В упорном кровопролитном бою казаки разгромили противника, обладавшего большим численным перевесом. Но они заплатили дорогую цену за свою победу. В бою погиб «великий атаман» Матвей Мещеряк, возглавивший экспедицию после гибели Ермака.
Сеид-хан был увезен в Москву и там определен на царскую службу. Пленение Сеид-хана было последним крупным событием, в котором Ермаковы казаки участвовали как организованная военная сила. В дальнейшем судьба разбросала их по разным концам Сибири. Ни одна закладка новой крепости, ни одна военная кампания не обходилась без их участия. Показательна в этом отношении судьба Гаврилы Иванова. Вернувшись в Сибирь с отрядом воеводы Сукина, он «ставил» крепость Тюмень, «рубил» деревянный Тобольский городок с головой Данилой Чулковым, участвовал в бою с гвардией Сеид-хана, потом ставил Пелымский и Тарский городки, громил Кучума на Оби.
Заслуги ветерана первой сибирской экспедиции получили признание лишь тогда, когда он достиг старости. Его назначили атаманом конных казаков в Тюмени. К тому времени немногие из соратников Ермака остались в живых.
Казак Черкас Александров вернулся в Сибирь с воеводой Сукиным в чине головы. Долгое время он командовал сотней служилых татар в Тобольске. Сподвижник Ермака прослужил в Сибири более пятидесяти лет. Приказные грамоты 1638 года упоминали о его поездке в Москву и даче показаний в приказе Казанского дворца. В то время дьяки уважительно называли его «тобольского города атаман Иван Олександров».
Ермаковец Гаврила Ильин в конце жизни возглавил сотню «старых казаков» в Тобольске. Алексей Галкин стал атаманом казаков в Березове.
Дети и внуки ермаковцев продолжали служить в Сибири на протяжении всего XVII столетия. В их среде никогда не умирала память о славных днях «сибирского взятия».
НА ДАЛЬНИХ РЕКАХ
После того как Ермак увел лучшие казачьи сотни на Урал, военные действия на Яике на время стихли. В течение трех лет станичники тщетно ждали их возвращения. Но время шло, и казачьи зимовья пополнились новыми удальцами, прибывшими из России. Собравшись с силами, вольница возобновила войну с кочевниками.
Правитель Большой орды князь Урус давно порвал мирные сношения с Москвой. Его послы обивали пороги ханского дворца в Бахчисарае. Они домогались посылки нового турецко-татарского войска на Астрахань и обещали, что Ногайская орда окажет им на этот раз действенную помощь. Крымцы вели свою войну с Россией и не слишком доверялись обещаниям ногайцев. Действия вольных казаков связывали силы Ногайской орды.
В те самые дни, когда ермаковцы отбивались от татар в Кашлыке, князь Урус дал знать своим союзникам, что яицкие казаки учинили ногайцам «тесноту великую», ходили войной за Яик в трехдневный поход — «днища с три», достигли реки Эмь (Эмбы) и «поизставили там городки многие».
Ермаковы сотни входили в состав Волжского казачьего войска. Их сотоварищи, подвергшись преследованиям на Волге и перебравшись в Заволжье, основали там Яицкое казачье войско. Предводителями его стали те самые атаманы, которые некогда порвали с Ермаком и отказались идти вместе с ним в Приуралье. Война с ногайцами закипела с новой силой. Первый поиск против Орды возглавил атаман Матюшка. Как и атаман Матвей Мещеряк, известный сподвижник Ермака, Матюшка бежал в волжские станицы из Мещерского края.
Став атаманом, Матюшка собрал на Яике 500 казаков и напал на улус мурзы Баба-хози. Мурза погиб в стычке. Весть о дерзком набеге казаков распространилась по всем ногайским улусам. Один за другим к кочевью Баба-хози подходили с разных сторон отряды Сеид-Ахмата, Кучюк-мурзы, хана Мурзы Урусова, Яраслан-мурзы и Ситый-мурзы.
Атаман Матюшка с казаками укрылся в балке. Когда же их стали теснить подошедшие ногайцы, они ушли в лес.
Тем временем небо потемнело, задул ветер. С востока поднялась и закрыла полнеба грозовая туча. Пыльные столбы летели по степным шляхам. По временам тучу прорезали огненные зигзаги молний и округа заполнялась грохотом. Вслед за тем полил ливень. Поток воды, обрушившийся на землю, казался нескончаемым. Застигнутые посреди степи ногайские конники промокли до нитки. Как только ливень стих и выглянуло солнце, кочевники стянули с себя доспехи и стали сушить одежду.
Матюшка не терял времени даром. Высланные им сторожевые станицы незаметно следили за передвижениями неприятельских отрядов. Вскоре сторожа вернулись в лес и доложили, что ногайцы стоят вежами, «расплошась». После совета с есаулом и атаманами Матюшка велел людям готовиться к бою. Пройдя через лес «потайком», казаки, подбодряя себя громкими криками, обрушились на неприятеля.
Ногайцы были застигнуты врасплох. Среди них поднялась паника. Побросав доспехи и одежду, воины ловили лошадей и устремлялись в степь, подальше от леса. Пастухи тщетно пытались сбить в кучу и отогнать овец. Ногайские вежи опустели в мгновение ока. Один лишь Кочкар Имилдеш, ближайший советник правителя орды, пытался организовать сопротивление. Но он был убит метким выстрелом из пищали.
В руки казаков попали 200–300 душ татарского «полона», сестра князя Уруса и несколько знатных мурз. Им достались горы доспехов и оружия. Казаки отбили огромные отары овец.
Хан Урус был вне себя от гнева, когда узнал о погроме. Он вызвал к себе царского посланника Хлопова, только что прибывшего в Сарайчик, и обрушился на него с упреками. «Государь к нам прислал послов, — негодовал он, — да и войну за ними прислал, а приходили де те люди — Матюшка с войском — на наши улусы с астраханских воевод ведома!»
Урус нимало не сомневался в том, что яицкие атаманы напали на орду по наущению царских воевод. Показания пленных подтвердили его подозрения.
Ободренный поддержкой Москвы и одержанной победой, Матюшка и прочие атаманы созвали круг и постановили выстроить укрепленный острожек, чтобы окончательно утвердиться на Яике. Казаки устроили себе засеку — сечь на обширном острове при впадении реки Илек в реку Яик. Не теряя времени, казаки приступили к строительству городка на возвышенности посреди острова. Они воздвигли вал, укрепили его частоколом, окружили острог глубоким рвом.
Урус тут же объявил о действиях казаков посланнику Хлопову: летом-де «пришед на Яик, казаков с шестьсот и семьсот человек поставили город большой».
При царе Борисе московские картографы составили «Книгу Большому чертежу» всего Российского государства. Описав реку Яик и устье Илека, они пометили: «На устье тое реки остров Кош-Яик, а промеж тем протоком и рекой Яик на острову казачьей городок».
Городок на Кош-Яике стал для яицких казаков тем, чем были Запорожская Сечь для украинских казаков и Раздоры для донцов. Властители Ногайской орды решили любой ценой разгромить яицкое войско и изгнать казаков из их городка.
Хан-мурза и Яраслан-мурза попытались разгромить казаков до того, как те успели закончить строительство городка. С войском в 600 всадников они поспешили к Кош-Яику и остановились на ночлег у ближайшего леса. Узнав о появлении неприятеля, казаки вышли из городка и, незаметно прокравшись сквозь лес, напали на врага. Ногайцы бежали прочь.
Казаки не успели как следует отпраздновать свою победу, как к Илеку подступило войско Сеид-хана. Несколько казаков, беспечно трудившихся в своих куренях, были схвачены и приведены в шатер мурзы. Пленные упорно называли себя «государевыми людьми» и твердили, что построенный ими городок «крепок» и ногайцам не удастся его взять: «Казаки де стоят на Яике в крепости, а около их вода; и суды, и лошади, и животные у них есть». Казаки располагали флотилией, что затрудняло действия ногайцев. Сеид-хан стоял под городком восемь дней, а затем послал своих людей на приступ. Казаки произвели вылазку и перебили тридцать человек из числа атакующих. Ногайцы не осмелились возобновить штурм и ушли в степи.
С наступлением осени князь Урус, призвав на помощь Сеид-Ахмата, Урмагмет-мурзу и еще шестерых братьев с их войсками, а также сына Хан-мурзу с войском, собрал все силы Большой Ногайской орды и отправился на завоевание казачьего городка. В авангарде его войска шла ханская гвардия — «нагай двести человек с рушницами» (ружьями).
Ногайцы переправились на остров и подступили «к городку с приметом, а хотели, приметав лес, да город зажечь». Подобно муравьям, воины сновали по лесу и, собирая охапки сухого хвороста, несли его к крепости. Ночью специально отобранные воины и невольники должны были забросать хворостом ров и сжечь деревянные стены острожка.
Но казаки не стали ждать ночи. Они не побоялись вступить в бой с противником, имевшим многократное превосходство в силах. Атаманы Матюшка Мещеряк и Богдан Барбоша смело атаковали ногайскую гвардию, разгромили ее и забрали «все рушницы и рухлядь». Князь Урус пытался выручить своих стрельцов, но не добился успеха. Потеряв двести человек убитыми, он бежал с поля боя.
К вечеру поднялась буря. Сильный дождь с градом продолжался всю ночь. Ногайцы не смогли уйти далеко от Илека. Казаки догнали их и на рассвете атаковали с разных сторон: «прошли на них тиском, разделялся на шестеро (на шесть отрядов. — Р. С.), и побили».
Поражение Уруса на Яике имело такое же значение для судеб Южного Приуралья, как и разгром Кучума для судеб Сибири.
Царское правительство поспешило присвоить себе плоды побед вольных волжских казаков над Ногайской ордой. Летом 1586 года московский посланник уведомил князя Уруса о том, что царь Федор приказал выстроить крепости в четырех местах: «на Уфе, да на Увеке, да на Самаре, да на Белой Воложке».
Борис Годунов принял деятельное участие в разработке планов восточной политики. Планы эти имели далекие цели. Русские власти решили основать новые крепости в устье Самары, на Увеке (будущий Саратов), на среднем течении реки Белой и в ее устье поблизости от реки Яик, чтобы взять под свой контроль все пути с Волги в земли Яицкого казачьего войска.
Князь Урус тщетно протестовал и грозил Москве разрывом. Он был занят войной с Барбошей, и царские воеводы могли строить укрепления, не опасаясь нападений кочевников. Государевы пограничные крепости воздвигались в глубоком тылу, надежно прикрытые передовыми казачьими городками.
Ногайцы тщетно надеялись на помощь крымцев. В Крыму вспыхнули кровавые междоусобицы. Спасая жизнь, царевич Мурат-Гирей бежал из Крыма на Русь и стал вассалом царя. Москва приступила к подготовке большого наступления против Крымской орды. В Астрахань прибыли воеводы с полками. Появление крупных сил отрезвило князя Уруса. Мурат-Гирей, отправившийся в Астрахань вслед за воеводами, убедил его вновь перейти под покровительство Москвы.
Разрядный приказ распорядился привлечь для похода на Крым волжских и яицких вольных казаков. Воевода вновь построенной Самарской крепости спешно выслал на Яик гонца с грамотой. Приглашая атаманов на государеву службу, воевода клялся, что царь «за их службы велит вины их им отдати».
В казачьем городке на Яике собрался круг. Вновь шумели молодцы, бросали шапки наземь старые атаманы. В отсутствие Ермака верх взяли Богдан Барбоша и другие «воровские» атаманы. Они не хотели служить царю, как прежде не желали идти «в наем» к Строгановым. Вместе с Барбошей в острожке на Яике осталось 250 казаков. «Воровские» казаки пригрозили расправой гонцу, привезшему воеводскую грамоту. Но атаман Матюшка взял гонца под свою защиту. Вместе с Матюшкой на царскую службу в Самару отправились 150 казаков.
Назревала война с Речью Посполитой, и власти рассчитывали использовать в этой войне ногайцев. Грянули морозы, и ногайские послы, ездившие в Москву, вынуждены были зазимовать в Самаре. Тут они неожиданно для себя столкнулись с яицкими атаманами. Послы потребовали, чтобы казаки вернули им полон и захваченную рухлядь. Те запросили выкуп. Торг закончился перебранкой. «Воры и разбойники!» — кричали мурзы. «Не воры мы, а государевы служилые люди! — отвечал им Матюшка. — Сам государь послал нас воевать орду».
Царские дипломаты старались задобрить послов, чтобы не допустить возобновления войны с ордой. Не посвященные в тайны дипломатической игры, яицкие атаманы едва не разрушили все их старания.
Попав в затруднительное положение, самарский воевода поспешил спровадить казаков в Астрахань. В конце октября сотни покинули Самару. Несколько дней спустя воевода в соответствии с полученным из Москвы приказом отозвал Матюшку в Самару.
Когда атаман с несколькими товарищами пришли в крепость, воевода велел схватить их, сковать в «железа» и бросить в тюрьму. Не ведая за собой вины, атаманы пытались оправдаться. Но их никто не слушал. Дело приобретало дурной оборот. Допрос следовал за допросом, и казаки поняли, что им не миновать петли.
Находясь в тюрьме, Матюшка сумел склонить на свою сторону нескольких служилых людей из пленной «литвы». Литовцев тяготила царская служба, и они давно подумывали о том, как перебраться в казачьи станицы. Матюшка знал, что его сотоварищи стояли на Волге под Увеком, ничего не ведая о случившемся. Поэтому он просил литовцев, не медля ни дня, подать им весть о беде. Другой гонец помчался к атаману Богдану Барбоше.
Атаманы видели, что попали в западню, и предпринимали отчаянные попытки спасти свою жизнь. Они просили Барбошу прибыть в окрестности Самары не позднее Благовещения (25 марта 1587 года). К тому же сроку Матюшка ждал и своих товарищей из-под Астрахани. Атаманы рассчитывали поднять против воеводы население окрестных станиц и литовцев, служивших в Самаре. Но им не удалось сохранить в тайне свои планы.
Проведав о заговоре, воевода Засекин велел пытать Матюшку и его сообщников литовцев. Их вешали на дыбу и палили огнем. Наконец те не выдержали пытки и признались, что намерены были учинить мятеж, окружить и сжечь вновь построенную государеву крепость, а воеводу и стрельцов побить вместе с ногайскими послами.
Царские струги, на которых плыл московский посол с казной для князя Уруса и с ногайскими мурзами, вмерзли в лед в двадцати верстах от Самары. Узнав о назревавшем мятеже среди казаков, воевода немедленно послал стрельцов на струги и велел перевезти царскую казну и посольскую рухлядь под защиту крепостных стен. Небольшой отряд стрельцов и «литвы» отправился в ближайшее ногайское зимовье «для береженья» на случай нападения мятежных казаков.
Приняв все необходимые меры предосторожности, Засекин послал нарочного в Москву с подробным отчетом о случившемся. Царские власти предпочли забыть о том, что в дни войны они сами подтолкнули вольных казаков к войне с ногайцами. Им не было дела до того, что сам государь обещал полную безопасность тем казакам, которые выйдут с «вольных» рек на службу в полки. Заговор и измена поставили казаков вне закона. Таким был приговор московских судей.
Получив отписку из столицы, Засекин не стал медлить. Стрелецкий гарнизон был построен на площади перед воеводской избой. Поодаль сделали помост для послов, желавших увидеть казни своими глазами. Осужденных атаманов Матюшку Мещеряка, Тимоху Пиндыша, Иванку Камышника и еще двух «пущих» заводчиков смуты привели на площадь под руки. Одежду им заменяли окровавленные лохмотья, на теле видны были следы пыток.
Дьяк вычитал вины «изменников» и подал знак палачу. Пятеро казаков взошли на виселицу. Трупы повешенных долго не снимали с перекладины.
Так кончили свою жизнь известные яицкие атаманы, сподвижники Ермака и Ивана Кольцо, многократно громившие Ногайскую орду.
Вольные казаки не остались в долгу. Не успев вовремя подойти к Самаре и освободить попавших в тюрьму атаманов, они принялись громить царские суда на Волге. На помощь к восставшим волжским казакам пришли донские атаманы. На Волге от них не стало ни проходу, ни проезду. Казаки отпраздновали кровавую тризну.
В недобрый час попался им на пути персидский караван.
Узнав о разгроме персидского каравана, воеводы организовали преследование разбойников. Дипломаты сообщили шаху, будто 400 воров-казаков поплатились жизнью за ограбление шахских послов. Их слова позволяют заключить, что на Волгу явились едва ли не все яицкие атаманы со своими сотнями.
Не в московских обычаях было устраивать массовые избиения «воров». Как правило, власти казнили лишь главных зачинщиков, а прочим предоставляли возможность поступить в «наем» в полки и смыть вину кровью.
От нападения казаков пострадали многие иноземные купцы, торговавшие на Нижней Волге. В Немецкой слободе толки о волжском грабеже не умолкали до самой Смуты. Голландский купец Исаак Масса слышал их. «Степные казаки, участвовавшие в нападении на персидских послов, — записал он, — были схвачены, а их главный атаман посажен на кол».
Прошли десятилетия, и московские летописцы сочинили историю о нападении атамана Ермака с воровскими казаками на персидских послов. В действительности для Ермака сибирский поход оказался последним в жизни, и он так и не возвратился на Волгу. Ирония судьбы! Нападение на посольский караван возглавил не Ермак, а его давний соперник, воровской атаман Богдан Барбоша, некогда отказавшийся идти с ним «в наем» к Строгановым. После казни Матюшки Барбоша окончательно сделался главным атаманом яицких казаков. Как видно, он-то и кончил жизнь в руках палача на торговой площади в Москве.
Правитель Большой орды князь Урус давно порвал мирные сношения с Москвой. Его послы обивали пороги ханского дворца в Бахчисарае. Они домогались посылки нового турецко-татарского войска на Астрахань и обещали, что Ногайская орда окажет им на этот раз действенную помощь. Крымцы вели свою войну с Россией и не слишком доверялись обещаниям ногайцев. Действия вольных казаков связывали силы Ногайской орды.
В те самые дни, когда ермаковцы отбивались от татар в Кашлыке, князь Урус дал знать своим союзникам, что яицкие казаки учинили ногайцам «тесноту великую», ходили войной за Яик в трехдневный поход — «днища с три», достигли реки Эмь (Эмбы) и «поизставили там городки многие».
Ермаковы сотни входили в состав Волжского казачьего войска. Их сотоварищи, подвергшись преследованиям на Волге и перебравшись в Заволжье, основали там Яицкое казачье войско. Предводителями его стали те самые атаманы, которые некогда порвали с Ермаком и отказались идти вместе с ним в Приуралье. Война с ногайцами закипела с новой силой. Первый поиск против Орды возглавил атаман Матюшка. Как и атаман Матвей Мещеряк, известный сподвижник Ермака, Матюшка бежал в волжские станицы из Мещерского края.
Став атаманом, Матюшка собрал на Яике 500 казаков и напал на улус мурзы Баба-хози. Мурза погиб в стычке. Весть о дерзком набеге казаков распространилась по всем ногайским улусам. Один за другим к кочевью Баба-хози подходили с разных сторон отряды Сеид-Ахмата, Кучюк-мурзы, хана Мурзы Урусова, Яраслан-мурзы и Ситый-мурзы.
Атаман Матюшка с казаками укрылся в балке. Когда же их стали теснить подошедшие ногайцы, они ушли в лес.
Тем временем небо потемнело, задул ветер. С востока поднялась и закрыла полнеба грозовая туча. Пыльные столбы летели по степным шляхам. По временам тучу прорезали огненные зигзаги молний и округа заполнялась грохотом. Вслед за тем полил ливень. Поток воды, обрушившийся на землю, казался нескончаемым. Застигнутые посреди степи ногайские конники промокли до нитки. Как только ливень стих и выглянуло солнце, кочевники стянули с себя доспехи и стали сушить одежду.
Матюшка не терял времени даром. Высланные им сторожевые станицы незаметно следили за передвижениями неприятельских отрядов. Вскоре сторожа вернулись в лес и доложили, что ногайцы стоят вежами, «расплошась». После совета с есаулом и атаманами Матюшка велел людям готовиться к бою. Пройдя через лес «потайком», казаки, подбодряя себя громкими криками, обрушились на неприятеля.
Ногайцы были застигнуты врасплох. Среди них поднялась паника. Побросав доспехи и одежду, воины ловили лошадей и устремлялись в степь, подальше от леса. Пастухи тщетно пытались сбить в кучу и отогнать овец. Ногайские вежи опустели в мгновение ока. Один лишь Кочкар Имилдеш, ближайший советник правителя орды, пытался организовать сопротивление. Но он был убит метким выстрелом из пищали.
В руки казаков попали 200–300 душ татарского «полона», сестра князя Уруса и несколько знатных мурз. Им достались горы доспехов и оружия. Казаки отбили огромные отары овец.
Хан Урус был вне себя от гнева, когда узнал о погроме. Он вызвал к себе царского посланника Хлопова, только что прибывшего в Сарайчик, и обрушился на него с упреками. «Государь к нам прислал послов, — негодовал он, — да и войну за ними прислал, а приходили де те люди — Матюшка с войском — на наши улусы с астраханских воевод ведома!»
Урус нимало не сомневался в том, что яицкие атаманы напали на орду по наущению царских воевод. Показания пленных подтвердили его подозрения.
Ободренный поддержкой Москвы и одержанной победой, Матюшка и прочие атаманы созвали круг и постановили выстроить укрепленный острожек, чтобы окончательно утвердиться на Яике. Казаки устроили себе засеку — сечь на обширном острове при впадении реки Илек в реку Яик. Не теряя времени, казаки приступили к строительству городка на возвышенности посреди острова. Они воздвигли вал, укрепили его частоколом, окружили острог глубоким рвом.
Урус тут же объявил о действиях казаков посланнику Хлопову: летом-де «пришед на Яик, казаков с шестьсот и семьсот человек поставили город большой».
При царе Борисе московские картографы составили «Книгу Большому чертежу» всего Российского государства. Описав реку Яик и устье Илека, они пометили: «На устье тое реки остров Кош-Яик, а промеж тем протоком и рекой Яик на острову казачьей городок».
Городок на Кош-Яике стал для яицких казаков тем, чем были Запорожская Сечь для украинских казаков и Раздоры для донцов. Властители Ногайской орды решили любой ценой разгромить яицкое войско и изгнать казаков из их городка.
Хан-мурза и Яраслан-мурза попытались разгромить казаков до того, как те успели закончить строительство городка. С войском в 600 всадников они поспешили к Кош-Яику и остановились на ночлег у ближайшего леса. Узнав о появлении неприятеля, казаки вышли из городка и, незаметно прокравшись сквозь лес, напали на врага. Ногайцы бежали прочь.
Казаки не успели как следует отпраздновать свою победу, как к Илеку подступило войско Сеид-хана. Несколько казаков, беспечно трудившихся в своих куренях, были схвачены и приведены в шатер мурзы. Пленные упорно называли себя «государевыми людьми» и твердили, что построенный ими городок «крепок» и ногайцам не удастся его взять: «Казаки де стоят на Яике в крепости, а около их вода; и суды, и лошади, и животные у них есть». Казаки располагали флотилией, что затрудняло действия ногайцев. Сеид-хан стоял под городком восемь дней, а затем послал своих людей на приступ. Казаки произвели вылазку и перебили тридцать человек из числа атакующих. Ногайцы не осмелились возобновить штурм и ушли в степи.
С наступлением осени князь Урус, призвав на помощь Сеид-Ахмата, Урмагмет-мурзу и еще шестерых братьев с их войсками, а также сына Хан-мурзу с войском, собрал все силы Большой Ногайской орды и отправился на завоевание казачьего городка. В авангарде его войска шла ханская гвардия — «нагай двести человек с рушницами» (ружьями).
Ногайцы переправились на остров и подступили «к городку с приметом, а хотели, приметав лес, да город зажечь». Подобно муравьям, воины сновали по лесу и, собирая охапки сухого хвороста, несли его к крепости. Ночью специально отобранные воины и невольники должны были забросать хворостом ров и сжечь деревянные стены острожка.
Но казаки не стали ждать ночи. Они не побоялись вступить в бой с противником, имевшим многократное превосходство в силах. Атаманы Матюшка Мещеряк и Богдан Барбоша смело атаковали ногайскую гвардию, разгромили ее и забрали «все рушницы и рухлядь». Князь Урус пытался выручить своих стрельцов, но не добился успеха. Потеряв двести человек убитыми, он бежал с поля боя.
К вечеру поднялась буря. Сильный дождь с градом продолжался всю ночь. Ногайцы не смогли уйти далеко от Илека. Казаки догнали их и на рассвете атаковали с разных сторон: «прошли на них тиском, разделялся на шестеро (на шесть отрядов. — Р. С.), и побили».
Поражение Уруса на Яике имело такое же значение для судеб Южного Приуралья, как и разгром Кучума для судеб Сибири.
Царское правительство поспешило присвоить себе плоды побед вольных волжских казаков над Ногайской ордой. Летом 1586 года московский посланник уведомил князя Уруса о том, что царь Федор приказал выстроить крепости в четырех местах: «на Уфе, да на Увеке, да на Самаре, да на Белой Воложке».
Борис Годунов принял деятельное участие в разработке планов восточной политики. Планы эти имели далекие цели. Русские власти решили основать новые крепости в устье Самары, на Увеке (будущий Саратов), на среднем течении реки Белой и в ее устье поблизости от реки Яик, чтобы взять под свой контроль все пути с Волги в земли Яицкого казачьего войска.
Князь Урус тщетно протестовал и грозил Москве разрывом. Он был занят войной с Барбошей, и царские воеводы могли строить укрепления, не опасаясь нападений кочевников. Государевы пограничные крепости воздвигались в глубоком тылу, надежно прикрытые передовыми казачьими городками.
Ногайцы тщетно надеялись на помощь крымцев. В Крыму вспыхнули кровавые междоусобицы. Спасая жизнь, царевич Мурат-Гирей бежал из Крыма на Русь и стал вассалом царя. Москва приступила к подготовке большого наступления против Крымской орды. В Астрахань прибыли воеводы с полками. Появление крупных сил отрезвило князя Уруса. Мурат-Гирей, отправившийся в Астрахань вслед за воеводами, убедил его вновь перейти под покровительство Москвы.
Разрядный приказ распорядился привлечь для похода на Крым волжских и яицких вольных казаков. Воевода вновь построенной Самарской крепости спешно выслал на Яик гонца с грамотой. Приглашая атаманов на государеву службу, воевода клялся, что царь «за их службы велит вины их им отдати».
В казачьем городке на Яике собрался круг. Вновь шумели молодцы, бросали шапки наземь старые атаманы. В отсутствие Ермака верх взяли Богдан Барбоша и другие «воровские» атаманы. Они не хотели служить царю, как прежде не желали идти «в наем» к Строгановым. Вместе с Барбошей в острожке на Яике осталось 250 казаков. «Воровские» казаки пригрозили расправой гонцу, привезшему воеводскую грамоту. Но атаман Матюшка взял гонца под свою защиту. Вместе с Матюшкой на царскую службу в Самару отправились 150 казаков.
Назревала война с Речью Посполитой, и власти рассчитывали использовать в этой войне ногайцев. Грянули морозы, и ногайские послы, ездившие в Москву, вынуждены были зазимовать в Самаре. Тут они неожиданно для себя столкнулись с яицкими атаманами. Послы потребовали, чтобы казаки вернули им полон и захваченную рухлядь. Те запросили выкуп. Торг закончился перебранкой. «Воры и разбойники!» — кричали мурзы. «Не воры мы, а государевы служилые люди! — отвечал им Матюшка. — Сам государь послал нас воевать орду».
Царские дипломаты старались задобрить послов, чтобы не допустить возобновления войны с ордой. Не посвященные в тайны дипломатической игры, яицкие атаманы едва не разрушили все их старания.
Попав в затруднительное положение, самарский воевода поспешил спровадить казаков в Астрахань. В конце октября сотни покинули Самару. Несколько дней спустя воевода в соответствии с полученным из Москвы приказом отозвал Матюшку в Самару.
Когда атаман с несколькими товарищами пришли в крепость, воевода велел схватить их, сковать в «железа» и бросить в тюрьму. Не ведая за собой вины, атаманы пытались оправдаться. Но их никто не слушал. Дело приобретало дурной оборот. Допрос следовал за допросом, и казаки поняли, что им не миновать петли.
Находясь в тюрьме, Матюшка сумел склонить на свою сторону нескольких служилых людей из пленной «литвы». Литовцев тяготила царская служба, и они давно подумывали о том, как перебраться в казачьи станицы. Матюшка знал, что его сотоварищи стояли на Волге под Увеком, ничего не ведая о случившемся. Поэтому он просил литовцев, не медля ни дня, подать им весть о беде. Другой гонец помчался к атаману Богдану Барбоше.
Атаманы видели, что попали в западню, и предпринимали отчаянные попытки спасти свою жизнь. Они просили Барбошу прибыть в окрестности Самары не позднее Благовещения (25 марта 1587 года). К тому же сроку Матюшка ждал и своих товарищей из-под Астрахани. Атаманы рассчитывали поднять против воеводы население окрестных станиц и литовцев, служивших в Самаре. Но им не удалось сохранить в тайне свои планы.
Проведав о заговоре, воевода Засекин велел пытать Матюшку и его сообщников литовцев. Их вешали на дыбу и палили огнем. Наконец те не выдержали пытки и признались, что намерены были учинить мятеж, окружить и сжечь вновь построенную государеву крепость, а воеводу и стрельцов побить вместе с ногайскими послами.
Царские струги, на которых плыл московский посол с казной для князя Уруса и с ногайскими мурзами, вмерзли в лед в двадцати верстах от Самары. Узнав о назревавшем мятеже среди казаков, воевода немедленно послал стрельцов на струги и велел перевезти царскую казну и посольскую рухлядь под защиту крепостных стен. Небольшой отряд стрельцов и «литвы» отправился в ближайшее ногайское зимовье «для береженья» на случай нападения мятежных казаков.
Приняв все необходимые меры предосторожности, Засекин послал нарочного в Москву с подробным отчетом о случившемся. Царские власти предпочли забыть о том, что в дни войны они сами подтолкнули вольных казаков к войне с ногайцами. Им не было дела до того, что сам государь обещал полную безопасность тем казакам, которые выйдут с «вольных» рек на службу в полки. Заговор и измена поставили казаков вне закона. Таким был приговор московских судей.
Получив отписку из столицы, Засекин не стал медлить. Стрелецкий гарнизон был построен на площади перед воеводской избой. Поодаль сделали помост для послов, желавших увидеть казни своими глазами. Осужденных атаманов Матюшку Мещеряка, Тимоху Пиндыша, Иванку Камышника и еще двух «пущих» заводчиков смуты привели на площадь под руки. Одежду им заменяли окровавленные лохмотья, на теле видны были следы пыток.
Дьяк вычитал вины «изменников» и подал знак палачу. Пятеро казаков взошли на виселицу. Трупы повешенных долго не снимали с перекладины.
Так кончили свою жизнь известные яицкие атаманы, сподвижники Ермака и Ивана Кольцо, многократно громившие Ногайскую орду.
Вольные казаки не остались в долгу. Не успев вовремя подойти к Самаре и освободить попавших в тюрьму атаманов, они принялись громить царские суда на Волге. На помощь к восставшим волжским казакам пришли донские атаманы. На Волге от них не стало ни проходу, ни проезду. Казаки отпраздновали кровавую тризну.
В недобрый час попался им на пути персидский караван.
Узнав о разгроме персидского каравана, воеводы организовали преследование разбойников. Дипломаты сообщили шаху, будто 400 воров-казаков поплатились жизнью за ограбление шахских послов. Их слова позволяют заключить, что на Волгу явились едва ли не все яицкие атаманы со своими сотнями.
Не в московских обычаях было устраивать массовые избиения «воров». Как правило, власти казнили лишь главных зачинщиков, а прочим предоставляли возможность поступить в «наем» в полки и смыть вину кровью.
От нападения казаков пострадали многие иноземные купцы, торговавшие на Нижней Волге. В Немецкой слободе толки о волжском грабеже не умолкали до самой Смуты. Голландский купец Исаак Масса слышал их. «Степные казаки, участвовавшие в нападении на персидских послов, — записал он, — были схвачены, а их главный атаман посажен на кол».
Прошли десятилетия, и московские летописцы сочинили историю о нападении атамана Ермака с воровскими казаками на персидских послов. В действительности для Ермака сибирский поход оказался последним в жизни, и он так и не возвратился на Волгу. Ирония судьбы! Нападение на посольский караван возглавил не Ермак, а его давний соперник, воровской атаман Богдан Барбоша, некогда отказавшийся идти с ним «в наем» к Строгановым. После казни Матюшки Барбоша окончательно сделался главным атаманом яицких казаков. Как видно, он-то и кончил жизнь в руках палача на торговой площади в Москве.