В начале XVII века Россия пережила Смуту. Вольные казаки возглавили восставший народ и едва не завладели Москвой. Писатели Смутного времени называли взбунтовавшихся боярских холопов-казаков «злодей-ственными ворами» и «разбоями».
После Смуты патриарх Филарет взялся за составление истории минувших лет. По странному стечению обстоятельств патриаршие книжники начали летопись с подробного описания «сибирского взятия». Следуя официальному взгляду, они изобразили покорителя Сибири Ермака и" его сотоварищей как разбойников. То был предвзятый взгляд, но летописца это не волновало. Строку за строкой записал он на страницы летописи были минувших лет: «Есть в полуденной стране река, глаголемая Дон, на нем же живяху казаки. От Дона на недальнем расстоянии -река, глаголемая Волга, на ней же казаки живяху и вороваху много: когда суда государева громя-ху, когда же послов кизилбашских (персидских) и бухарских купцов и иных многих громяху и побиваху». Царь же Иван, видя их злое воровство и непокорство, послал на них воевод своих и повелел их там имать и вешати; многих изымали и повесили, а прочие акк волки разбе-жашася; по Волге же вверх от них побегоша шестьсот человек, в них же старейшина атаман Ермак и иные многие атаманы. Убежав с Волги, Ермак с прочими ворами ушел на Каму к Строгановым, а оттуда в Сибирь.
Так наложил историю Сибирского похода московский летописец. Но он писал через пятьдесят лет после гибели Ермака, и ему явно изменила память.
Подлинные книги Посольского приказа подтверждают факт нападения волжских казаков на персидских послов. Но на основании того же источника можно установить с полной достоверностью, что персы были ограблены через три года после гибели покорителя Сибири. А значит, Ёрмак не имел никакого отношения к разбойному нападению, которое приписал ему летописец.
Предания о «грабежах» Ермака на Волге широко отразились в фольклоре. Но тут они приобрели совсем иной смысл, нежели в официозных источниках. К исходу XVII века у Ермака появился «соперник» – Степан Разин. Рассказы о разинских разбойных нападениях на Волге оказали заметное влияние на развитие легенды о Ермаке. В фольклорных произведениях начальный этап сибирской экспедиции Ермака стал живо напоминать начало Разинщины. Наиболее четко фольклорные мотивы отразились в Краткой кунгурской летописи, написанной рукою замечательного тобольского историка Семена Ремезова. Согласно летописи, Ермак поначалу будто бы действовал в «скопе» с 5000 человек. Затем он уже с 7000 человек пограбил персидских послов и решил идти в поход на Каспий. Царь послал стольника Мурашкина вешать «воров». Тогда-то Ермак и его дружина задумали «бежать в Сибирь разбивать». В приведенном рассказе все вымышлено: и имя стольника Мурашкина, и данные о численности «скопа» Ермака, и сведения о нападении на послов,
Предания о Ермаке пополнились красочными подробностями в записках иностранцев, побывавших в России во второй половине XVII века.
Молодой голландский географ Николас Витсен ездил в Москву в свите голландских послов. Человек любознательный, Витсен под видом купца тайно пробрался в монастырь к опальному патриарху Никону. Но особый интерес он проявлял к личности Ермака и истории заселения Сибири. Со слов русских Витсен записал такое предание о Ермаке: «Отправился он с шайкой на грабеж на реку Волгу и разбил несколько стругов,, принадлежавших царю, и вот на всех местах по этому случаю было отдано приказание преследовать Ермака и изловить его. Но он с предаными товарищами бежал по реке Каме на реку Чусовую», Как видно, Витсен получил сведения от русских официальных лиц. Записанный им рассказ как две капли воды напоминал версию столичной летописи.
Витсен узнал, что казакам Ермака помогал знатный купец Строганов: «…ничего не зная о прежних разбоях Ермака или, быть может, в страхе перед разбойниками (купец) дал им все необходимое, чтобы попытать счастья в Сибири». Люди, просветившие Витсена, сами знали очень немного. Они утверждали, будто Ермак имел дело не с Максимом, а с неведомым Данилой Строгановым.
Если в глазах Витсена ермаковцы были заурядными грабителями, то англичанину Джону Перри они представлялись разбойниками добрыми. Моряк, инженер и путешественник Джон Перри прослужил в России много лет и даже побывал в Сибири. Он добросовестно записал все, что слышал о Ермаке от русских. Как видно, он познакомился с фольклором ближе, чем другие иностранцы. Рассказ Перри сводится к следующему. Ради прокормления донской казак Ермак Тимофеев отправился разбойничать на большую дорогу. В короткое время он сделался весьма славен, ибо «грабил только богатых и, по необыкновенному великодушию людей его ремесла, наделял бедняков». «Неимущей стекались к нему со всех сторон. Тогда правители послали войска для его поимки. Узнав об этом, Ермак бежал на Волгу и продолжал там свои подвига. У него было несколько стругов. Когда царские воеводы стали теснить его на Волге, он отплыл к Каспийскому морю в персидские пределы, где и прожил некоторое время под видом купца. Вернувшись в Поволжье для еще большего разбоя, Ермак и его многочисленная шайка двинулись на Каму, чтобы отыскать на востоке некую необитаемую страну или по крайней мере безопасное для себя убежище». В записках Джона Перри русский удалой атаман некоторыми чертами стал напоминать английского народного героя Робин Гуда.
Рассказы Джона Перри столь же легендарны, как и рассказы других иностранцев. Они начисто лишены исторической достоверности.
На самом деле Ермак всю жизнь оставался «добрым канаком», как и Михаил Черкашенин, один из героев Ливонской войны. С именами УТИХ атаманов была связана начальная история вольного казачества, его «героическая эпоха».
Михаил Черкашенин достиг зенита славы ко времени разгрома Крымской орды под Москвой и обороны Пскова от войск Батория. Звезда Ермака ярко засияла в самом конце Ливонской войны.
В ЛИТОВСКОМ ПОХОДЕ
Жизнь Ермака шла своим чередом. Молодость была позади, приближалось пятидесятилетие. В XVI веке эту пору жизни считали порой старости. Атаман был по-прежнему крепок и мог помериться силой с любым из молодых казаков. Но годы давали себя знать. По временам Ермак просыпался среди ночи. Болели старые раны, ломило кости в суставах. Любому казаку не раз приходилось спать на голой земле в многодневных походах, мокнуть в стругах в дни непогоды. Ворочаясь под бараньим кожухом, Ермак твердил привычные слова молитвы, заученной в детстве.
С годами в характере Ермака стали проступать черты, не свойственные ему в молодости. Глаза его нередко увлажнялись по значительным, а иногда и вовсе ничтожным поводам. Чувствительность странным образом сочеталась с трезвым взглядом на жизнь. Атаман накопил большой военный опыт и мог в критической ситуации принять единственно правильное решение, он проявлял крайнюю жестокость и шел напролом к цели, не считаясь с потерями, жертвами и кровью. В его рискованной игре ставкой почти всегда была жизнь. II все же удача всегда сопутствовала Ермаку скорее в малом, чем в великом. Дожив до пятидесяти лет, он не выиграл ни одной военной кампании, ни одного крупного сражения. С тех пор как цепь государевых крепостей и караулов перегородила окраину, волжским атаманам, казалось бы, подрезали крылья. Даже лучшим из них, бесспорно наделенным военным талантом, теперь трудно было проявить свои способности. В дни Казанской войны летописцы и воеводские отписки то и дело упоминали имена волжских казаков, отличившихся дерзкими набегами и поисками. С годами эти имена полностью исчезли со страниц летописей и разрядов. В казачьих станицах Ермак пользовался не меньшей славой, чем старый атаман Филимонов.
Волжские станицы стали более многолюдными. Но их старые укрепленные городки на Переволоке между Волгой и Доном опустели. Они не 'могли существовать среди царских караулов и крепостей. Волжское войско стало рассыпаться, так и не сформировавшись. Атаманы Войска Донского, имена которых приобрели историческую- известность в XVII веке, могли формировать более крупные армии. Наиболее удачливым волжским атаманам удавалось объединить под свои знамена несколько казачьих сотен. По окончании похода казаки «дуванили» (делили) добычу и разбредались по своим станицам.
Волжская вольница все чаще покидала зимовья и перебиралась на дальние реки. Уделом оставшихся была служба по найму.
Нанимаясь на государеву службу, Ермак Тимофеевич, как и любой другой атаман, переходил в подчинение к воеводам и дворянским головам и попадал в мир чиновных отношений. Вся слава от его лихих поисков доставалась воеводам. Когда же русские армии стали терпеть поражения в Ливонской войне, Разрядный приказ, случалось, винил в неудачах наемные казачьи отряды.
Так было во время польской кампании. Король Стефан Баторий, собрав огромную армию, осадил Полоцк. Царь Иван, стоявший с полками в Пскове, не оказал своевременной помощи гарнизону осажденной крепости. Его беспокоила судьба русской Нарвы, подвергшейся нападению шведских войск.
Вольные казаки были известны своей отчаянной храбростью. Воеводы бросали казаков в самое пекло сражения, не считаясь с потерями. Казачьи отряды прибыли в окрестности Полоцка с авангардом, далеко опередив прочие отряды и полки. Тут донцы столкнулись лицом к лицу со всей королевской ратью. Воеводы приказали казакам биться с врагом. Выполнение приказа обрекало донцов на гибель, и они отказались подчиниться ему. Не получив «отпуска» у воевод, отряд покинул позиции под Полоцком и ушел на Дон.
Год спустя Баторий предпринял второй поход в пределы России и захватил русскую пограничную крепость Великие Луки. Шведская армия нанесла удар с севера и заняла крепость Корелу – ключевой пункт на дальних новгородских рубежах. Положение осложняли Еторжеппя Крымской орды в южные русские уезды.
Чтобы отразить наседавших со всех сторон врагов, Грозный велел собрать все ратные силы государства и вызвал вольных казаков с Волги и Дона.
Трезво оценивая военное положение страны, царь Иван готов был пойти на самые большие уступки ради окончания войны. Его личные послы уведомили Батория, что Россия согласна передать Польше всю Ливонию с городами Юрьевом (Тарту), Феллнном, Перновом (Пярну) и другими замками, за исключением одной только Нарвы и прилежащей местности. Грозный готов был пожертвовать интересами русских помещиков в Ливонии п отказаться от всех завоеванных земель, чтобы сохранить «нарвское мореплавание». Инициатива царя увеличила шансы на мирное урегулирование. Но Баторий счел уступки недостаточными.
Мирные переговоры были прерваны. Баторий предпринял третий поход в пределы России. На этот раз он решил овладеть Псковом – едва ли не самой мощной из пограничных русских крепостей. Король знал, что наступление на Псков разом решит судьбу всей Ливонии.
Над Русским государством нависла грозная опасность. Командование искало силы повсюду, где можно. Царские гонцы вновь отправились на Дон и в Поволжье. С Дона на западную границу прибыл Михаил Черкашенин с отрядом. Царь Иван велел донцам сесть «в осаду» в Пскове. Пятьсот казаков обороняли город от неприятельских полчищ с первых и до последних дней осады.
Среди псковичей Михаил Черкашенин заслужил славу отчаянного храбреца и чародея. Атаман с казаками защищали крепость в самых опасных пунктах, где врагам удавалось взойти на стены и проникнуть в крепостные башни, где смерть косила оборонявшихся без пощады. Псковский летописец красочно описал героическую оборону родного города и посвятил несколько прочувствованных слов донцам: «Да тут же убили Мишку Чер-кашенина, а угадал себе сам, что ему быти убиту, а Псков будет цел. И то он сказал воеводам. Л заговоры были от него ядром многия».
В то самое время как Черкашенин оказался в Пскове, атаман Ермак с волжскими казаками прибыл на западную границу, в район Смоленска.
За несколько месяцев до начала «псковского сидения» русское командование сосредоточило в Смоленске крупные военные силы. Командовать ими царь поручил своему лучшему воеводе князю Дмитрию Хворостинину. С 15 марта 1581 года Д. И. Хворостинин находился в Можайске, а затем направился в Смоленск. К началу лета сбор ратных сил был завершен. Согласно литовским данным, в подчинении царских воевод было 45 000 человек, значительную долю которых составляли служилые татары. Войско Д. И. Хворостинина действительно включало вспомогательные татарские отряды из Нижнего Поволжья, но оно было далеко не так многочисленно.
Ермаку с казаками пришлось преодолеть не одну переволоку, прежде чем его струги подошли к смоленским пристаням. Прошло десять лет с тех пор, как волжский атаман сражался под знаменами Хворостинина на полях Подмосковья. Много воды утекло с тех памятных дней. Военная карьера Ермака близилась к апогею. В сражении на Молодях лишь Черкашенин командовал казачьими сотнями, не будучи подчинен дворянскому голове. В смоленской армии такой привилегией пользовался один Ермак.
Комендант Могилева Стравинский точно установил имена 15 предводителей смоленского войска. Последними в его перечне значатся: «14. Василий Янов, воевода казакон донских; 15. Ермак Тимофеевич, атаман казацкий».
Сведения литовцев, полученные от пленных русских ратников, отличались надежностью. В подчинении головы Василия Янова находилась казацкая конница – несколько сот донских канаков с пищалями. Ермак командовал флотилией волжских казаков. Как видно, после двадцати лет службы в поле Ермак достиг столь же высокого положения среди волжских казаков, как Черкашеннн среди донских. По этой причине воеводы и признали его «приказ» как автономную военную единицу.
Хворостинпн не имел при себе артиллерии и не ставил целью завоевание литовских крепостей. Вторжение в пределы Речи Посполитой носило характер военной демонстрации. Русские создали угрозу флангам королевской армии, чтобы задержать ее продвижение к Пскову.
Войско Хворостпнина наступало от Смоленска на Дубровку, Оршу, Копысь, Псков и Могилев. Воевода шел, строго следуя вниз по течению Днепра. Сам характер наступления определял ту роль, которую играла в нем флотилия Ермака.
Как всегда, вольные казаки служили как бы наконечником копья, наносившего удар по неприятелю. Флотилия Ермака шла впереди войска. Она появлялась неожиданно для врага, залпами очищала берег и обеспечивала переправу главным силам. Конные казаки и стрельцы Янова следовали за флотилией по суше, подкрепляя ее натиск.
25 июня 1581 года казаки захватили переправу подле Оршн, и армия Хворостинина перешла за Днепр. Два дня спустя флотилия Ермака неожиданно появилась у Могилева и завязала бои с поляками. Три королевские роты пытались отразить натиск казаков, но с подходом полков были опрокинуты и втоптаны в крепость.
В течение нескольких дней отряды разоряли окрестные земли, а затем собрались к югу от Могилева и стали готовиться к новой переправе. Начальные люди были переброшены за реку на стругах, для пехоты наскоро построили плоты и лодки. Конница перебралась через Днепр вплавь.
После переправы Д. И. Хворостинин ушел через Мстиславль к русской границе. Местом сбора армии был назначен Рославль, откуда войско отвели в Дорогобуж на отдых..
Стремительное нападение русских достигло цели. Баторий задержал приказ о наступлении на Псков, пока не получил известия об отходе русских из Литвы.
Основные силы армии Батория шли к Пскову через Полоцк и Опочку. Литовские войска предприняли наступление из района Торопца к Ржеву, Зубцову и Старице.
Армия Хворостннина после короткого отдыха в Доро-гобуже заняла оборонительные позиции во Ржеве. Не вступая в бой с Хворостининым, литовцы ушли под Псков.
В начале сентября польская артиллерия подвергла Псков мощной бомбардировке, 8 сентября Баторий отдал приказ об общем штурме. Через проломы штурмовые колонны устремились на стены и захватили две башни, но не сумели развить успех.
Воспользовавшись осадой Пскова, шведы Б течение сентября – октября заняли Нарву, Ивангород, Ям, Копорье.
Военная кампания вступила в критическую фазу. Царь ждал, что Баторий, заняв Псков, двинется со всеми силами и «нарядом» к Новгороду. Появление шведов в Яме и Копорье создало дополнительную угрозу Новгороду.
В такой ситуации русское командование решило использовать силы, ранее участвовавшие в нападении на Могилев, для прикрытия Новгорода. Первым был вызван в Новгород Хворостинин. 1 октября к нему присоединились М. П. Катырев и другие воеводы.
Требовалось величайшее напряжение сил, чтобы спасти государство от окончательного поражения. Царь запретил воеводам распускать ратных людей и предпринимал отчаянные усилия, чтобы пополнить полки новым контингентом.
Отряд Ермака оставался в подчинении у воевод Хво-ростиннна и Катырева. Один из помощников Хворости-нина, воевода И. М. Бутурлин, был послан из Ржева под Псков для «промысла» над неприятелем. Ермак, скорее всего, ушел в поход с Бутурлиным. Имеются данные о том, что ратные люди, собранные в Нижнем Поволжье, приняли участие в боевых действиях непосредственно под стенами Пскова. Как значится в польских документах, астраханские казаки пытались пробиться в Псков «с озера». Произошло это дождливой осенней ночью.
Царь Иван начал Ливонскую войну, задавшись целью получить морские порты на Балтийском море. С утратой Нарвы война утратила смысл в его глазах. 15 января 1582 года царские дипломаты подписали в Ям-Запольске под Новгородом договор о десятилетнем перемирии с Речью Посполнтой. Россия уступила Польше все свои ливонские владения, включая Юрьев (Дерпт) и Пярну. В свою очередь Баторий вернул России все завоеванные им крепости – Великие Луки, Невель, псковские «пригороды», но удержал за собой Полоцк.
Русское командование готовилось развернуть наступление против шведов, чтобы вернуть России морской порт Нарву. Едва дипломаты подписали перемирие, царь немедленно направил Катырева и Хвороетинина к Неве и Нарве. В феврале 1582 года передовой полк Хвороетинина столкнулся со шведами в окрестностях деревни Ляли-цы. Несмотря на то что на пимощь передовому полку успел прийти один большой полк, «а иные воеводы к бою не поспели», шведы не выдержали атаки русских и поспешно отступили.
То была последняя военная кампания на западных границах, в которой участвовал Ермак. На всех событиях конца Ливонской войны лежала печать трагизма. Какие бы усилия ни предпринимали воеводы, какие бы жертвы ни приносили ратники, успехи не шли ни в какие сравнение с затраченными силами. Зато поражения сыпались как из рога изобилия.
Слабые духом теряли уверенность и отвагу. Зато сильные характеры выходили из горнила военных действии закаленными. История Ермака – лучший тому пример. Волжскому атаману не пришлось самому руководить сражениями, но фортуна благоволила к нему. По воле случая он вновь оказался в войске князя Дмитрия Хвороетинина, у которого было чему поучиться.
Кампания против шведов началась успешно. Но командование вскоре было вынуждено свернуть военные действия. Король Стефан Баторий потребовал от русского правительства прекращения операции против Нарвы, угрожая в противном случае разорвать перемирие. Русские войска были до крайности утомлены и нуждались в отдыхе.
На исходе зимы ратники из полков Хвороетинина были распущены по домам. Получив «отпуск» (расчет) у воеводы, Ермак и его казаки отправились в родные зимовья на Нижнюю Волгу.
ВОЙНА С НОГАЙЦАМИ
За двадцать лет атаманской службы Ермаку пришлось не раз менять свои зимовья. Прибежищем ему служили то «горы» – меловые Жигулевские скалы, то лесистые волжские острова. Первые зимовья Ермака были обнесены невысоким плетнем, последние окружены валом и частоколом. На островах его казаки строили себе «сечь». В случае набега кочевников они сгоняли на остров лошадей, прятали струги в камышах.
Вольница использовала всякого рода хитрости, чтобы сделать свои городки неприступными. Устраивали завалы – «засеки» на шляхах, ведущих к станицам. Копали глубокие ямы-ловушки, на дне которых забивали острые колья. Искусно маскировали их ветками. Зимой на протоках против острожка делали большие проруби и, подождав, когда они затянутся ледком, присыпали сверху снегом.
Ермаковы городки далеко уступали государевым крепостям. Их стены были невысоки, рвы неглубоки. Но 'казакам они сослужили добрую службу.
Донским казакам приходилось вести борьбу с грозным противником – Османской империей и ее вассалом – Крымским ханством. Волжским казакам противостоял куда более слабый неприятель Ногайская орда.
К концу XVI века Ногайская орда распалась на множество улусов и окончательно погрязла в междоусобицах. Подчинившись царю поневоле, властитель Большой Ногайской орды был ненадежным вассалом. Он лишь ждал удобного момента, чтобы покончить с зависимостью от России.
Как и встарь, Москва видела ногайских мурз у своих стен. В памятном 1571 году ногайцы помогли крымцам спалить русскую столицу. Прошло немного времени, и волжские казаки сполна заплатили долг орде. Они разгромили Сарайчик, столицу Ногайского ханства.
С незапамятных времен степные орды разоряли Русь и уводили в свои кочевья бесчисленный полон. Торговля русскими невольниками давала большой доход татарским феодалам.
Ногайцы продолжали «ходить» на государевы укрепления и угонять людей в рабство. Нападения волжских казаков подорвали работорговлю в орде.
За свою жизнь Ермак вызволил немало русского полону – мужей, жен и девиц. Оправдывая войну с ордынцами, атаман не раз говорил, что радеет о чести и славе казацкого войска, стоит против басурман за православную веру.
Все же по временам феодальная война на границах орды слишком уж напоминала грабеж. Кочевники грабили Русь, жгли казачьи станицы. Казаки нападали на степные «вежи» (кочевья), отгоняли у ногайцев стада.
Последний набег Ермака не принес ему богатой добычи, но вызвал много толков. Атаман напал на улус самого наследника правителя орды и отогнал в свою станицу шестьдесят лошадей. Мурза поклялся разделаться с атаманом.
В малой войне с Ногайской ордой волжские казаки выдвинули целую когорту вождей, насчитывавшую никак не меньше десятка человек. Ермак принадлежал к ней.
Недоброжелатели Ермака не признавали за ним иных качеств, кроме удачливости. На самом деле он от природы обладал подлинным талантом военачальника. Опыт лишь помог отшлифовать талант. Казалось, риск – неизбежный спутник войны – был для Ермака родной стихией. Атаман усвоил правило, доставлявшее ему верную победу.
Ермак не щадил людей, торопя их на переходах. Зато его войско наводило страх на неприятеля, появляясь перед ним в неожиданное время и в неожиданном месте.
Рука об руку с Ермаком сражались другие волжские атаманы – Иван по прозвищу Кольцо, Богдан по прозвищу Барбоша, Матюша Мещеряк, Богдан Брязга.
Настал день, когда властитель Большой Ногайской орды открыто признал свое поражение в войне с атаманами. Их дерзкие набеги навели такой ужас на главных мурз, что те пожаловались царю: «Только де царь велит казакам у нас Волгу и Самару и Яик отняты, и нам на сем от казаков пропасти: улусы наши и жен и детей поемлют».
После разгрома Сарайчика ногайские князья принесли повинную Грозному. Однако их верность государю вновь подверглась испытанию в конце Ливонской войны. Поражения обнаружили слабость России, и знать в орде перестала скрывать свои чувства. Все чаще в ханской ставке звучали воинственные речи. Наконец князь Урус велел ограбить царского посланника Девочкииа.
Царь Иван отложил гнев. Он надеялся удержать орду от войны и получить от Уруса конное войско для действий против Батория.
Ранней весной 1581 года в Сарайчик явился царский гонец. Он просил, чтобы Урус «вместе с братьями прислал с добрыми мурзами по весне рано ратных людей до трех тысяч, литовского короля земли зивоевати».
Волжские казаки не предпринимали действий, которые могли бы помешать усилиям московских дипломатов.
Однако вскоре ситуация претерпела драматические перемены. В начале мая 1581 года в Москве узнали о том, что крымское войско вместе с азовцами и ногайцами вторглось в русские пределы. По словам пленных татар, в набеге участвовало до 15 000 кочевников из одного лишь улуса князя Уруса и еще 30 000 всадников из владении Урмагмета и других мурз.
Вторжение вызвало крайнюю тревогу в Москве. Не ожидая мятежа своих ногайских вассалов, царь оставил в Астрахани совсем небольшие воинские силы. В Поволжье находилось немало вольных атаманов со своими станицами. На иих-то и была теперь главная надежда.
В начале мая 1581 года бояре ^приговорили» послать наскоро гонцов к атаманам на Волгу. Вольные казаки получили приказ устроить засаду на переправах и разгромить ногайцев, которые будут возвращаться с Руси с «полоном». Казакам надлежало закрепиться на волжских переправах и помешать ордам переходить с берега на берег. Отбив пленных, казаки должны прекратить военные действия и, во всяком случае, не нападать на ногайские улусы.
Три недели спустя Посольский приказ обратился к Урусу с посланием. Приказные напомнили князю о разгроме его столицы казаками в отместку за сожжение Москвы и дали понять, что теперь все может повториться. Стоит только царю приказать «вас самих воевать и заиш улусы казаком астраханским и волжским и казанским и мещерским и над вами над' самими досаду и не таковую учинят, И нам уже нынече,- многозначительно писал Посольский приказ,- казаков своих унять не моч-но-›.