Страница:
Алексей Слаповский
Вспять: Хроника перевернувшегося времени
Взойди сюда, и покажу тебе,
чему надлежит быть после сего.
Откр. 4, 1
6 октября, суббота
МГЕРИЯ ПРАЗДНУЕТ СМЕРТЬ БУТАФАНИ
РАКЕТА-НОСИТЕЛЬ «СОЮЗ-М» СТАРТОВАЛА С КОСМОДРОМА КУРУ
ИЛГА КАНИЕВА РОДИЛА ДОЧЬ
НОВГОРОДСКАЯ СВЯТЫНЯ ЗАВТРА БУДЕТ В ТОЛОКНОВЕ
ШКОЛЬНИК-НАРКОМАН ПОЛТОРА ЧАСА ВОЗИЛ ПАССАЖИРОВ НА УГНАННОМ ТРАМВАЕ
Душа просила такого праздника, чтобы видело и слышало все вокруг.
Поэтому счастливый отец невесты, глава городской администрации Петр Сергеевич Перевощиков, распорядился поставить столы не в залах своего дома-замка и даже не на чудо-дворе, широко раскинувшемся газонами, цветниками, рощицами и прудиками, а на берегу близтекущей речки Шашни. Да и погода располагала: вот уже вторую неделю держалось бабье лето, необычайно теплое для наших краев, с солнечными паутинами и ясным голубым небом. Такое небо всегда напоминает о детстве – когда лежал под ним, смотрел на высоко плывущий серебристый самолет и мечтал оказаться там, не зная еще, что мечта не только осуществится, но станет заурядным делом, и ты, взрослый и грузный, ворочаясь в узком кресле, будешь недоволен, что долго лететь, что невозможно вытянуть ноги, что место попалось сзади, возле туалетов, откуда воняет, что где-то впереди орет младенец, а дура мамаша не может его заткнуть, что нельзя курить, а при турбулентных встрясках сок из стакана того и гляди выплеснется на брюки…
По обычаю свадьба длилась два дня. Первый – регистрация в загсе, венчание в церкви, все торжественно, официально, гости уважительно и пристойно радостны, живой оркестр играет складно, поздравительные речи произносятся в должном порядке. На другой день слегка распоясались, стало как-то домашнее, уютнее, шумнее и привычно бестолковее. Оркестр уже иногда заплетался звуками, «Горько!» выкрикивали уже не после тостов, а когда кому в голову взбредет. Невеста Анастасия и жених Анатолий даже притомились вставать и целоваться, улыбаясь и как бы смущаясь – хотя чего стесняться здоровым молодым людям, которые вот уже три месяца любят друг друга вполне плотно, регулярно и с аппетитом?
– Надоели, идиоты, – бормотала Анастасия, услышав очередной призыв к лобзанию, но ритуала нарушить не смела, вставала, обнимала Анатолия. – Орут и орут.
– И не говори, – отвечал он. – У меня уже губа верхняя опухла.
– Это ты вчера о лестницу рожей упал, – напомнила Анастасия, девушка образованная и культурная; слово «рожа» она произнесла, конечно, не в прямом смысле, а шутливо, интимно – на правах жены, начав таким образом утверждать эти права.
– Я затылком упал. Может, свалим отсюда?
В отличие от Анастасии Анатолий не спешил просторечием утвердить свои права мужа, его «свалим» означало только пренебрежительное отношение к свадебному действию и никак не аттестовало самого Анатолия, тоже, кстати, культурного и образованного молодого человека.
Вот и попробуй в наше время опиши героя с помощью речевых характеристик, попробуй отличи парламентария, задетого в своих худших чувствах, от грузчика, которому доска упала на ногу, президента, наставляющего министров, от домоуправа, поучающего дворников: все говорят на одном языке!
– Полчасика посидим еще, – сказала Анастасия. – А то родственники обидятся.
За столом были не только родственники, но и весь административный цвет Рупьевска, и вообще все, кто хоть что-то значил в общественной и личной жизни. А также соседи, друзья и бывшие одноклассники невесты.
Все радовались, любуясь на красивую и статную Анастасию и не менее приятного внешностью высокого Анатолия, сына Игоря Анатольевича Столпцова, директора и совладельца местного горно-обогатительного предприятия (сокращенно ГОП). Анатолий приехал в Рупьевск всего полгода назад из Москвы с тем, чтобы стать помощником, а потом преемником отца. Сразу же выделил из рупьевских красавиц Анастасию, познакомился с ней и так себя повел, будто ей предопределено стать его женой. Анастасия, девушка от природы мятущаяся, обрадовалась такому предопределению, хоть дружила до этого с молодым человеком Ильей Микеновым, местным уроженцем и технологом ГОПа[1]. Илья был тоже красив, умен, талантлив, человек с перспективой, но при этом мягок и однообразно нежен; Анастасия безошибочным чутьем поняла, что в будущей семье она будет главной, придется принимать решения, касающиеся быта, а ей этого не хотелось. Знала, что через год-другой начнет понемногу раздражаться, причиной при этом будет не Илья, а она сама. С Анатолием, конечно, тоже начнется обычная житейская нуда, Анастасия видела это у всех и была к этому заранее готова. Но уж лучше пусть не она сама, а другой будет источником досады; Анатолию с его волевым характером и желанием править людьми виноватость обеспечена: кто в жизни командует, тот и виноват.
Однако Илью на свадьбу позвала, чтобы тот не подумал, будто она придает бывшим отношениям какое-то остаточное значение. Никакого значения, все кончилось.
И Микенов пришел. Решил вытерпеть. Ему даже хотелось горя: чем сильней болит, тем быстрей пройдет, считал он.
Сидел за столом боком к жениху и невесте, молча ел, выпивал, смотрел перед собой, а когда кричали «Горько!», отворачивался к реке, будто интересуясь, как она там.
И вот, отвернувшись в очередной раз, он увидел, что осенние палые листья плывут не по течению, а обратно.
Это мне от моего горя кажется, подумал Микенов, выпил рюмку и опять обернулся. Листья продолжали движение не туда.
Что ж, подумал Микенов, бывает. Ветер, должно быть, сильно дует в другую сторону, вот и гонит листья против воды.
Он напрягся телом, которого раньше совсем не чувствовал из-за своей печали, он вернул его в действительность, чтобы ощутить ветер.
Ветра не было.
Значит, что же получается? Получается, река течет вспять?
Чтобы проверить свое впечатление, Микенов налил внеочередную рюмку, выпил, повернулся: то же самое. Не туда течет река. Илья, будучи по натуре интеллигентом, то есть человеком, склонным сомневаться сначала в себе, а уж потом в окружающем, предположил: это не река обратно течет, это у меня мозги в обратную сторону закрутились. И, чтобы восстановить правильное кручение мозгов, выпил еще одну рюмку. И опять посмотрел на реку. Она по-прежнему тихо несла мутные холодные воды и разноцветные листья справа налево, а не слева направо, как обычно.
Тут Микенова осенило. Я же сижу к реке спиной, подумал он. Если пересесть, всё восстановится.
Он поднялся, обошел стол, втиснулся на скамью между поющим главой финансового управления Заместновым и низко задумавшимся над столом начальником отдела внутренних дел майором Чикиным и посмотрел на реку с этой позиции.
Шашня по-прежнему текла справа налево.
Наверное, подумал Микенов, это мое субъективное ощущение. Я ведь мнительный. Сам себе что-то внушу, и сам в это верю. Сейчас спрошу кого-нибудь, желательно того, кто не знает сомнений, он подтвердит правильность течения реки, и я успокоюсь и увижу, что она течет нормально.
Не знал никогда никаких сомнений майор Чикин, так что далеко ходить не надо было. Тронув задумавшегося Чикина за плечо, Микенов сказал не прямо, а окольно, как бы заранее посмеиваясь над своим заблуждением:
– Вот до чего доводит трезвый образ жизни! Выпил пару стаканчиков, и мне уже кажется, что река не туда течет!
Он просчитался: слова насчет трезвого образа жизни показались майору обидными и даже оскорбительными.
С трудом приподняв голову, он повернул ее в сторону Микенова, приоткрыл один глаз и спросил:
– Ты что хочешь этим сказать?
Это была укоренившаяся привычка майора. Профессия научила его, что люди говорят одно, имея в виду другое. Поэтому он никогда не отвечал сразу на запросы жизни, будь то доклад подчиненных о какой-нибудь драке, мелком воровстве и хулиганстве или скучное любопытство жены по поводу слишком позднего возвращения.
– А что вы этим хотите сказать? – спрашивал он подчиненных, и им тут же становилось неловко.
В самом деле, ну, подрались парни у клуба, ну, обокрали квартиру хозяина мебельного магазина, ну, разбили витрину подростки, это же не просто факты, за ними какая-то трактовка, которую ждет Чикин, а они ее не приготовили, оплошали. Факт – да, налицо. А что этим фактом можно сказать – непонятно. Жене в подобных случаях тоже было стыдновато: может, человек замучен службой, а она своими вопросами как бы хочет что-то такое сказать, будто собирается его уличить.
– Я говорю: мне кажется, река не туда течет, – повторил Микенов, убрав неуместное вступление о трезвости.
– Куда надо, туда и течет, – ответил майор, жалея, что его вывели из состояния задумчивости.
И даже на реку не посмотрел: если он интересовался природой, то с точки зрения практичности, а не красоты – съездить в дальний колок кабанчика подстрелить, бреднем рыбки наловить, шашлыки на берегу пожарить.
Тогда Микенов обратился к Заместнову, подождав, пока тот закончит петь. Ждать пришлось довольно долго: Заместнов по два раза повторял припевы, наслаждаясь своим голосом. Наконец умолк, выпил и закусил, очень довольный тем, что доставил людям эстетическое удовольствие.
– Да, хорошие есть песни, – и в данном случае не прямо к делу приступил интеллигентный Микенов. – О реках особенно. Издалека долго течет река Волга. Или: а быстрая река больно глубока. Или: широка река, глубока река, не доплыть тебе с того бережка. Кстати, Константин Романович, вам не кажется, что Шашня не туда течет?
Заместнов посмотрел на воду и сказал:
– Как это не туда? Она течет в Медведицу, а Медведица в Дон.
– Это понятно. Но она же всегда в ту сторону текла, – показал Микенов. – А сейчас такое ощущение, что течет обратно.
– Минутку, – ответил Заместнов, который, как и майор, не любил спешить, отвечая на вопросы. Он знал порядок вещей. Государство, например, распределяет бюджет по регионам, регионы по городам и районам, районы по населенным пунктам. А не наоборот. Дон не может течь в Медведицу, а Медведица в Шашню. То есть, конечно, при слиянии, принимая воду Медведицы, Дон и сам отдает часть своей воды, этакий получается как бы откат, а Медведица в свою очередь делится с Шашней. Но в общем и целом все течет как положено. Не может такого быть, чтобы населенный пункт назначал бюджет району, а тот области, а тот региону.
– Что значит – обратно? – уточнил Заместнов.
– Справа налево, а не слева направо.
Заместнов подумал, соображая, где право, где лево. И сказал уклончиво:
– Это откуда смотреть. Если с этого берега, то да. А если с другого, то нет.
– Но мы же как раз на этом берегу.
– И что?
– Если смотреть с этого берега, Шашня текла всегда туда, – показал Микенов направо. – А теперь течет туда, – он показал налево.
Заместнов посмотрел сначала направо, потом налево.
– Это кажется, – сказал он.
– То есть вам тоже? – спросил Микенов, не зная, радоваться или огорчаться.
– А хоть и всем покажется, что с того? – рассердился Заместнов. Он привык рассуждать с точки зрения государства, а не личных прихотей или пусть общих, но беспочвенных и мелких потребностей. – Дело не в том, что кому кажется, а в том, что есть на самом деле!
– А вдруг она на самом деле течет обратно?
– Этого не может быть! – отмахнулся Заместнов и затянул новую песню, которую тут же подхватили два или три голоса.
Беспокойство Микенова нарастало.
Он решил спросить у двоюродной (по покойному отцу) сестры Натальи. Та сидела не за общим столом, а за отдельно поставленным столиком, где находились дети. И потому, что собственный ее сын Виталик там сидит, и потому, что где же ей еще быть, если она заведующая детским садом?
Илья подошел, встал поодаль, позвал Наталью взглядом. Она кивнула, кому-то вытерла рот, у кого-то отняла вилку, чтобы не ковырялся ею в соседней девочке, кого-то похвалила, кого-то пожурила и только после этого подошла.
– Домой собрался? – спросила она. – Давно пора. Сидишь, терзаешь сам себя.
– Домой я успею. Посмотри на реку, Наташа. Тебе не кажется, что Шашня не туда течет?
– Напился, – с горечью сказала Наташа, не глянув на реку.
– Ты же знаешь, я никогда не напиваюсь. Посмотри, посмотри!
– Делать мне больше нечего! У меня вон дети.
Наталье очень не хотелось смотреть на реку. Вдруг она и в самом деле почему-то потекла обратно? Это нарушит привычный ход вещей, который в последнее время ее вполне устраивал. Кончились скандалы с бывшим мужем Сергеем, пьяницей, занудой и самодуром, которого она, решившись, прогнала наконец из дома, удалось устроиться воспитательницей в садик, где находится ее Виталик, быстро поднялась до заведующей, время от времени случаются приятные разговоры с соседом Лядовым, человеком одиноким, и хоть в возрасте, но живущим опрятно и без вредных привычек.
– Дети никуда не денутся, – сказал Илья. – Я не понимаю, в чем проблема? Посмотрела, да и всё.
– Это тебе кажется, что не денутся, а они… Миша, ты опять вилку взял? – она бросилась к детскому столу.
– Иди домой, а завтра все будет нормально! – крикнула она на ходу Илье.
«Может, и правда домой?» – подумал Илья.
Но нет. Пусть Анастасия видит, что он здесь, что он проявляет мужество до конца.
Илья пошел к своему месту, почувствовав вдруг голод, и тут увидел под деревом школьного друга Владю Корналёва, тоже работавшего на ГОПе – заместителем заведующего лабораторией. Владя сидел на трухлявой доске, прислонившись к стволу, смотрел в небо и жевал травинку.
Илья сел рядом. По праву дружества он мог не заходить издалека, а начать речь прямо.
– Хочешь верь, хочешь нет, а Шашня в обратную сторону течет.
– Да брось ты, – сказал Владя. – Когда я на своей Галине женился, Костик Сухин тоже, если помнишь, страдал, завидовал. И что вышло? Вышло то, что у меня с Галиной развод, с сыном не дает видеться, алименты плачу, квартиру снимаю, как приезжий, а Сухин в Москву убрался, свободен, кем-то там работает, счастлив. И, между прочим, к женщине, которую любил, возвращаться не собирается. И у тебя, если б ты женился сдуру, было бы то же самое: такое бы нашел в своей Анастасии… Или она бы в тебе нашла. В общем, не завидуй жениху, а сочувствуй.
– Я не про это. Река не туда течет. Встань и посмотри.
Владе не хотелось вставать.
– Допустим, она течет обратно, – согласился он. – И что? В истории примеры были. Особенно в древней. «И воды Ганга обратились вспять!» – процитировал он. – Или тот же Иордан неоднократно обратно тек. Будто бы и сейчас случается.
– У нас не Иордан.
– Жаль, – сказал Владя. – Вообще жаль, что мы не евреи. Или индийцы.
– Ты хочешь быть евреем или индийцем?
– На время. И китайцем. Побывать в каждой нации понемногу и вернуться.
– Зачем?
– Глупый вопрос, – пожал плечами Владя.
Настаивать в таких случаях было бесполезно. То, что Владя знал и понимал, он терпеть не мог объяснять. В ходе объяснений его разветвленный ум неожиданно находил контраргументы тому, в чем Владя до этого был твердо уверен. К примеру, он долго был убежден, что лесостепной, умеренно континентальный климат, в зоне которого находится Рупьевск, очень полезен для здоровья, но, когда бывшая жена Галина попросила объяснить почему, Владя начал длинно рассуждать и кончил тем, что в этом климате, где восемь месяцев из двенадцати слякоть, хмарь, холод и света божьего не видно, жить вообще нельзя. Еще разительней был их последний разговор: Владя, страдавший от семейных неурядиц, взялся защищать распадавшийся брак, приводил резоны, почему необходимо еще потерпеть и подождать, и пришел в результате к выводу, что ждать и терпеть нет никакой возможности и смысла, а самое непонятное – как он с такой женщиной прожил целых пять лет и не повесился.
– Встань и посмотри, – попросил Илья.
– Ну, допустим, течет обратно, – не глядя согласился Владя. – Может, зачем-то где-то впереди плотину поставили, вот вода временно и течет назад. Хотя нет, – тут же возразил он себе. – До плотины вода бы дотекла, а потом скопилась бы и перелилась бы. У нас же не Саяно-Шушенская какая-нибудь ГЭС, такой высоты плотину не построят. Но зато не будет и аварии, – попутно заметил он. – И зачем вообще плотина на Шашне? И кто ее будет ставить в выходной день? Это просто какой-нибудь водоворот. Временный.
«Действительно! – подумал Микенов. – Вот что значит, когда у человека нет печали и его ум свободен!»
Он спустился к реке, не заметив, что за ним следят несколько внимательных, хоть и хмельных, глаз.
Встал над водой.
Никакого водоворота. Вода течет ровно, гладко, тихо, таинственно. Раньше, когда река текла слева направо, никакой таинственности не усматривалось, а вот теперь появился какой-то смысл. Илье показалось – ехидный, издевательский смысл. Может, река над ним смеется, что так легко отдал свое счастье?
Илья присел над водой, сунул руку. Текущая вода приятно охладила ее, обволакивая справа.
Однако у берега всегда свои течения и струи. Единственный способ окончательно понять, куда течет Шашня, – войти в нее и поплыть по течению. Если она понесет на юго-запад, к городу Лиски, значит, все нормально, если же на северо-восток, в направлении Тамбова, значит, что-то все-таки не так.
И Микенов, не потрудившись даже раздеться, шагнул в воду.
Тут же сзади загомонили, послышался топот множества ног, несколько рук схватили Микенова, выволокли на берег, уложили на землю, кто-то начал делать ему искусственное дыхание, будто он утоп, хотя на самом деле Илья даже не успел колени замочить. Костлявые кулаки мяли ему ребра, но того мало, чьи-то жесткие губы накрыли его рот и вдохнули за один раз столько перегара, что Илья, бывший до этого относительно трезвым, сразу охмелел.
Отпихнув от себя непрошеных спасителей, Илья сел и спросил:
– Вы чего, с ума сошли?
– Пойдем домой, Илюша! – сказала стоявшая над ним плачущая мать его, Ирина Ивановна. – Пойдем, я тебя прошу!
Матери Илья отказать не мог, поднялся, она взяла его под руку, будто больного, и они пошли.
Илья успел только заметить, что Анастасия посмотрела на него странным, осуждающим и благодарным взглядом. Осуждала, наверное, за скандал, а благодарна была за любовь. Все теперь будут говорить, что из-за нее чуть человек не утопился. Это приятно.
И никто, кроме Ильи, так и не заметил, что Шашня действительно некоторое время текла вспять.
А потом не только в Рупьевске, но и во многих других местах России и мира вспомнили, что наблюдали в этот день странные явления.
Жители канадского города Килливак, например, видели большую стаю перелетных птиц, которые направлялись не с севера на юг, а с юга на север, причем хвостами вперед.
В мозамбикском Иньямбане прилив сменился не отливом, а еще большим приливом, затопив жилые дома, а последующий отлив обнажил дно на несколько километров.
Китайский крестьянин Баи Циньлянь из провинции Гуандун не только видел, но и снял на телефон змею, ползущую задом наперед, и многим показывал это видео, но никто всерьез не принял.
Неподалеку от индийского города Нагарджун, в селекционном ботаническом хозяйстве, разновидность бамбука, называющаяся «мадаке», вместо того чтоб вырасти за день почти на метр, уменьшилась на ту же длину.
В окрестностях приволжского города Саратова, где звездопад обилен не только в августе, но и всю осень – на радость тем, кто любит загадывать желания[2], многим показалось, что звезды падали, коротко прочерчивая небо, не сверху вниз, а снизу вверх.
А самую, возможно, странную картину видели в аэропорту новозеландского города Уонгануи: самолет компании Air New Zealand, выполнявший рейс в Веллингтон, едва поднявшись, вдруг завис и тут же начал снижаться задним ходом, сел обратно на взлетную полосу, будто в кино прокрутили пленку назад, подрулил к аэровокзалу, пассажиры вышли и отправились в здание, где и остановились с крайне недоуменным видом.
Таких странных происшествий было много, но СМИ о них не сообщали ввиду очевидной несуразности. То есть, конечно, сообщили, но уже потом, когда кое-что прояснилось. Хотя слово «прояснилось» меньше всего подходит к тому, что теперь уже можно смело считать самым туманным периодом в жизни не только Рупьевска, Килливака и Уонгануи, но и всего человечества.
Лента новостей в тот день бесстрастно информировала, что власти демократических стран приветствуют убийство Бутафани, диктатора маленькой африканской страны Мгерии, с весны кипевшей революцией, что мы, несмотря ни на что, продолжаем освоение космоса, что модель и телеведущая Илга Каниева родила дочь, в городе Толокнове готовится крестный ход, а в Амурской области обнаружили «черный ящик» недавно разбившегося самолета, – ну, и т. п., обычная мешанина страшного, смешного, большого и маленького.
Для Ильи вечер закончился заурядно: придя домой, он повалился на постель, чтобы всё обдумать и прийти к каким-нибудь выводам, но вместо этого сразу же заснул.
А ровно в двенадцать ночи что-то дрогнуло, какое-то легкое сотрясение почувствовалось в почве, но и на это мало кто обратил внимание. Сотрясение волной прошло по всей Земле, обогнув ее ровно за сутки. Встревожились сейсмологи, особенно в Японии, Турции и других опасных местах. Как выяснилось, они беспокоились не напрасно, но к событиям, о которых будет рассказано, это не имеет отношения.
РАКЕТА-НОСИТЕЛЬ «СОЮЗ-М» СТАРТОВАЛА С КОСМОДРОМА КУРУ
ИЛГА КАНИЕВА РОДИЛА ДОЧЬ
НОВГОРОДСКАЯ СВЯТЫНЯ ЗАВТРА БУДЕТ В ТОЛОКНОВЕ
ШКОЛЬНИК-НАРКОМАН ПОЛТОРА ЧАСА ВОЗИЛ ПАССАЖИРОВ НА УГНАННОМ ТРАМВАЕ
Душа просила такого праздника, чтобы видело и слышало все вокруг.
Поэтому счастливый отец невесты, глава городской администрации Петр Сергеевич Перевощиков, распорядился поставить столы не в залах своего дома-замка и даже не на чудо-дворе, широко раскинувшемся газонами, цветниками, рощицами и прудиками, а на берегу близтекущей речки Шашни. Да и погода располагала: вот уже вторую неделю держалось бабье лето, необычайно теплое для наших краев, с солнечными паутинами и ясным голубым небом. Такое небо всегда напоминает о детстве – когда лежал под ним, смотрел на высоко плывущий серебристый самолет и мечтал оказаться там, не зная еще, что мечта не только осуществится, но станет заурядным делом, и ты, взрослый и грузный, ворочаясь в узком кресле, будешь недоволен, что долго лететь, что невозможно вытянуть ноги, что место попалось сзади, возле туалетов, откуда воняет, что где-то впереди орет младенец, а дура мамаша не может его заткнуть, что нельзя курить, а при турбулентных встрясках сок из стакана того и гляди выплеснется на брюки…
По обычаю свадьба длилась два дня. Первый – регистрация в загсе, венчание в церкви, все торжественно, официально, гости уважительно и пристойно радостны, живой оркестр играет складно, поздравительные речи произносятся в должном порядке. На другой день слегка распоясались, стало как-то домашнее, уютнее, шумнее и привычно бестолковее. Оркестр уже иногда заплетался звуками, «Горько!» выкрикивали уже не после тостов, а когда кому в голову взбредет. Невеста Анастасия и жених Анатолий даже притомились вставать и целоваться, улыбаясь и как бы смущаясь – хотя чего стесняться здоровым молодым людям, которые вот уже три месяца любят друг друга вполне плотно, регулярно и с аппетитом?
– Надоели, идиоты, – бормотала Анастасия, услышав очередной призыв к лобзанию, но ритуала нарушить не смела, вставала, обнимала Анатолия. – Орут и орут.
– И не говори, – отвечал он. – У меня уже губа верхняя опухла.
– Это ты вчера о лестницу рожей упал, – напомнила Анастасия, девушка образованная и культурная; слово «рожа» она произнесла, конечно, не в прямом смысле, а шутливо, интимно – на правах жены, начав таким образом утверждать эти права.
– Я затылком упал. Может, свалим отсюда?
В отличие от Анастасии Анатолий не спешил просторечием утвердить свои права мужа, его «свалим» означало только пренебрежительное отношение к свадебному действию и никак не аттестовало самого Анатолия, тоже, кстати, культурного и образованного молодого человека.
Вот и попробуй в наше время опиши героя с помощью речевых характеристик, попробуй отличи парламентария, задетого в своих худших чувствах, от грузчика, которому доска упала на ногу, президента, наставляющего министров, от домоуправа, поучающего дворников: все говорят на одном языке!
– Полчасика посидим еще, – сказала Анастасия. – А то родственники обидятся.
За столом были не только родственники, но и весь административный цвет Рупьевска, и вообще все, кто хоть что-то значил в общественной и личной жизни. А также соседи, друзья и бывшие одноклассники невесты.
Все радовались, любуясь на красивую и статную Анастасию и не менее приятного внешностью высокого Анатолия, сына Игоря Анатольевича Столпцова, директора и совладельца местного горно-обогатительного предприятия (сокращенно ГОП). Анатолий приехал в Рупьевск всего полгода назад из Москвы с тем, чтобы стать помощником, а потом преемником отца. Сразу же выделил из рупьевских красавиц Анастасию, познакомился с ней и так себя повел, будто ей предопределено стать его женой. Анастасия, девушка от природы мятущаяся, обрадовалась такому предопределению, хоть дружила до этого с молодым человеком Ильей Микеновым, местным уроженцем и технологом ГОПа[1]. Илья был тоже красив, умен, талантлив, человек с перспективой, но при этом мягок и однообразно нежен; Анастасия безошибочным чутьем поняла, что в будущей семье она будет главной, придется принимать решения, касающиеся быта, а ей этого не хотелось. Знала, что через год-другой начнет понемногу раздражаться, причиной при этом будет не Илья, а она сама. С Анатолием, конечно, тоже начнется обычная житейская нуда, Анастасия видела это у всех и была к этому заранее готова. Но уж лучше пусть не она сама, а другой будет источником досады; Анатолию с его волевым характером и желанием править людьми виноватость обеспечена: кто в жизни командует, тот и виноват.
Однако Илью на свадьбу позвала, чтобы тот не подумал, будто она придает бывшим отношениям какое-то остаточное значение. Никакого значения, все кончилось.
И Микенов пришел. Решил вытерпеть. Ему даже хотелось горя: чем сильней болит, тем быстрей пройдет, считал он.
Сидел за столом боком к жениху и невесте, молча ел, выпивал, смотрел перед собой, а когда кричали «Горько!», отворачивался к реке, будто интересуясь, как она там.
И вот, отвернувшись в очередной раз, он увидел, что осенние палые листья плывут не по течению, а обратно.
Это мне от моего горя кажется, подумал Микенов, выпил рюмку и опять обернулся. Листья продолжали движение не туда.
Что ж, подумал Микенов, бывает. Ветер, должно быть, сильно дует в другую сторону, вот и гонит листья против воды.
Он напрягся телом, которого раньше совсем не чувствовал из-за своей печали, он вернул его в действительность, чтобы ощутить ветер.
Ветра не было.
Значит, что же получается? Получается, река течет вспять?
Чтобы проверить свое впечатление, Микенов налил внеочередную рюмку, выпил, повернулся: то же самое. Не туда течет река. Илья, будучи по натуре интеллигентом, то есть человеком, склонным сомневаться сначала в себе, а уж потом в окружающем, предположил: это не река обратно течет, это у меня мозги в обратную сторону закрутились. И, чтобы восстановить правильное кручение мозгов, выпил еще одну рюмку. И опять посмотрел на реку. Она по-прежнему тихо несла мутные холодные воды и разноцветные листья справа налево, а не слева направо, как обычно.
Тут Микенова осенило. Я же сижу к реке спиной, подумал он. Если пересесть, всё восстановится.
Он поднялся, обошел стол, втиснулся на скамью между поющим главой финансового управления Заместновым и низко задумавшимся над столом начальником отдела внутренних дел майором Чикиным и посмотрел на реку с этой позиции.
Шашня по-прежнему текла справа налево.
Наверное, подумал Микенов, это мое субъективное ощущение. Я ведь мнительный. Сам себе что-то внушу, и сам в это верю. Сейчас спрошу кого-нибудь, желательно того, кто не знает сомнений, он подтвердит правильность течения реки, и я успокоюсь и увижу, что она течет нормально.
Не знал никогда никаких сомнений майор Чикин, так что далеко ходить не надо было. Тронув задумавшегося Чикина за плечо, Микенов сказал не прямо, а окольно, как бы заранее посмеиваясь над своим заблуждением:
– Вот до чего доводит трезвый образ жизни! Выпил пару стаканчиков, и мне уже кажется, что река не туда течет!
Он просчитался: слова насчет трезвого образа жизни показались майору обидными и даже оскорбительными.
С трудом приподняв голову, он повернул ее в сторону Микенова, приоткрыл один глаз и спросил:
– Ты что хочешь этим сказать?
Это была укоренившаяся привычка майора. Профессия научила его, что люди говорят одно, имея в виду другое. Поэтому он никогда не отвечал сразу на запросы жизни, будь то доклад подчиненных о какой-нибудь драке, мелком воровстве и хулиганстве или скучное любопытство жены по поводу слишком позднего возвращения.
– А что вы этим хотите сказать? – спрашивал он подчиненных, и им тут же становилось неловко.
В самом деле, ну, подрались парни у клуба, ну, обокрали квартиру хозяина мебельного магазина, ну, разбили витрину подростки, это же не просто факты, за ними какая-то трактовка, которую ждет Чикин, а они ее не приготовили, оплошали. Факт – да, налицо. А что этим фактом можно сказать – непонятно. Жене в подобных случаях тоже было стыдновато: может, человек замучен службой, а она своими вопросами как бы хочет что-то такое сказать, будто собирается его уличить.
– Я говорю: мне кажется, река не туда течет, – повторил Микенов, убрав неуместное вступление о трезвости.
– Куда надо, туда и течет, – ответил майор, жалея, что его вывели из состояния задумчивости.
И даже на реку не посмотрел: если он интересовался природой, то с точки зрения практичности, а не красоты – съездить в дальний колок кабанчика подстрелить, бреднем рыбки наловить, шашлыки на берегу пожарить.
Тогда Микенов обратился к Заместнову, подождав, пока тот закончит петь. Ждать пришлось довольно долго: Заместнов по два раза повторял припевы, наслаждаясь своим голосом. Наконец умолк, выпил и закусил, очень довольный тем, что доставил людям эстетическое удовольствие.
– Да, хорошие есть песни, – и в данном случае не прямо к делу приступил интеллигентный Микенов. – О реках особенно. Издалека долго течет река Волга. Или: а быстрая река больно глубока. Или: широка река, глубока река, не доплыть тебе с того бережка. Кстати, Константин Романович, вам не кажется, что Шашня не туда течет?
Заместнов посмотрел на воду и сказал:
– Как это не туда? Она течет в Медведицу, а Медведица в Дон.
– Это понятно. Но она же всегда в ту сторону текла, – показал Микенов. – А сейчас такое ощущение, что течет обратно.
– Минутку, – ответил Заместнов, который, как и майор, не любил спешить, отвечая на вопросы. Он знал порядок вещей. Государство, например, распределяет бюджет по регионам, регионы по городам и районам, районы по населенным пунктам. А не наоборот. Дон не может течь в Медведицу, а Медведица в Шашню. То есть, конечно, при слиянии, принимая воду Медведицы, Дон и сам отдает часть своей воды, этакий получается как бы откат, а Медведица в свою очередь делится с Шашней. Но в общем и целом все течет как положено. Не может такого быть, чтобы населенный пункт назначал бюджет району, а тот области, а тот региону.
– Что значит – обратно? – уточнил Заместнов.
– Справа налево, а не слева направо.
Заместнов подумал, соображая, где право, где лево. И сказал уклончиво:
– Это откуда смотреть. Если с этого берега, то да. А если с другого, то нет.
– Но мы же как раз на этом берегу.
– И что?
– Если смотреть с этого берега, Шашня текла всегда туда, – показал Микенов направо. – А теперь течет туда, – он показал налево.
Заместнов посмотрел сначала направо, потом налево.
– Это кажется, – сказал он.
– То есть вам тоже? – спросил Микенов, не зная, радоваться или огорчаться.
– А хоть и всем покажется, что с того? – рассердился Заместнов. Он привык рассуждать с точки зрения государства, а не личных прихотей или пусть общих, но беспочвенных и мелких потребностей. – Дело не в том, что кому кажется, а в том, что есть на самом деле!
– А вдруг она на самом деле течет обратно?
– Этого не может быть! – отмахнулся Заместнов и затянул новую песню, которую тут же подхватили два или три голоса.
Беспокойство Микенова нарастало.
Он решил спросить у двоюродной (по покойному отцу) сестры Натальи. Та сидела не за общим столом, а за отдельно поставленным столиком, где находились дети. И потому, что собственный ее сын Виталик там сидит, и потому, что где же ей еще быть, если она заведующая детским садом?
Илья подошел, встал поодаль, позвал Наталью взглядом. Она кивнула, кому-то вытерла рот, у кого-то отняла вилку, чтобы не ковырялся ею в соседней девочке, кого-то похвалила, кого-то пожурила и только после этого подошла.
– Домой собрался? – спросила она. – Давно пора. Сидишь, терзаешь сам себя.
– Домой я успею. Посмотри на реку, Наташа. Тебе не кажется, что Шашня не туда течет?
– Напился, – с горечью сказала Наташа, не глянув на реку.
– Ты же знаешь, я никогда не напиваюсь. Посмотри, посмотри!
– Делать мне больше нечего! У меня вон дети.
Наталье очень не хотелось смотреть на реку. Вдруг она и в самом деле почему-то потекла обратно? Это нарушит привычный ход вещей, который в последнее время ее вполне устраивал. Кончились скандалы с бывшим мужем Сергеем, пьяницей, занудой и самодуром, которого она, решившись, прогнала наконец из дома, удалось устроиться воспитательницей в садик, где находится ее Виталик, быстро поднялась до заведующей, время от времени случаются приятные разговоры с соседом Лядовым, человеком одиноким, и хоть в возрасте, но живущим опрятно и без вредных привычек.
– Дети никуда не денутся, – сказал Илья. – Я не понимаю, в чем проблема? Посмотрела, да и всё.
– Это тебе кажется, что не денутся, а они… Миша, ты опять вилку взял? – она бросилась к детскому столу.
– Иди домой, а завтра все будет нормально! – крикнула она на ходу Илье.
«Может, и правда домой?» – подумал Илья.
Но нет. Пусть Анастасия видит, что он здесь, что он проявляет мужество до конца.
Илья пошел к своему месту, почувствовав вдруг голод, и тут увидел под деревом школьного друга Владю Корналёва, тоже работавшего на ГОПе – заместителем заведующего лабораторией. Владя сидел на трухлявой доске, прислонившись к стволу, смотрел в небо и жевал травинку.
Илья сел рядом. По праву дружества он мог не заходить издалека, а начать речь прямо.
– Хочешь верь, хочешь нет, а Шашня в обратную сторону течет.
– Да брось ты, – сказал Владя. – Когда я на своей Галине женился, Костик Сухин тоже, если помнишь, страдал, завидовал. И что вышло? Вышло то, что у меня с Галиной развод, с сыном не дает видеться, алименты плачу, квартиру снимаю, как приезжий, а Сухин в Москву убрался, свободен, кем-то там работает, счастлив. И, между прочим, к женщине, которую любил, возвращаться не собирается. И у тебя, если б ты женился сдуру, было бы то же самое: такое бы нашел в своей Анастасии… Или она бы в тебе нашла. В общем, не завидуй жениху, а сочувствуй.
– Я не про это. Река не туда течет. Встань и посмотри.
Владе не хотелось вставать.
– Допустим, она течет обратно, – согласился он. – И что? В истории примеры были. Особенно в древней. «И воды Ганга обратились вспять!» – процитировал он. – Или тот же Иордан неоднократно обратно тек. Будто бы и сейчас случается.
– У нас не Иордан.
– Жаль, – сказал Владя. – Вообще жаль, что мы не евреи. Или индийцы.
– Ты хочешь быть евреем или индийцем?
– На время. И китайцем. Побывать в каждой нации понемногу и вернуться.
– Зачем?
– Глупый вопрос, – пожал плечами Владя.
Настаивать в таких случаях было бесполезно. То, что Владя знал и понимал, он терпеть не мог объяснять. В ходе объяснений его разветвленный ум неожиданно находил контраргументы тому, в чем Владя до этого был твердо уверен. К примеру, он долго был убежден, что лесостепной, умеренно континентальный климат, в зоне которого находится Рупьевск, очень полезен для здоровья, но, когда бывшая жена Галина попросила объяснить почему, Владя начал длинно рассуждать и кончил тем, что в этом климате, где восемь месяцев из двенадцати слякоть, хмарь, холод и света божьего не видно, жить вообще нельзя. Еще разительней был их последний разговор: Владя, страдавший от семейных неурядиц, взялся защищать распадавшийся брак, приводил резоны, почему необходимо еще потерпеть и подождать, и пришел в результате к выводу, что ждать и терпеть нет никакой возможности и смысла, а самое непонятное – как он с такой женщиной прожил целых пять лет и не повесился.
– Встань и посмотри, – попросил Илья.
– Ну, допустим, течет обратно, – не глядя согласился Владя. – Может, зачем-то где-то впереди плотину поставили, вот вода временно и течет назад. Хотя нет, – тут же возразил он себе. – До плотины вода бы дотекла, а потом скопилась бы и перелилась бы. У нас же не Саяно-Шушенская какая-нибудь ГЭС, такой высоты плотину не построят. Но зато не будет и аварии, – попутно заметил он. – И зачем вообще плотина на Шашне? И кто ее будет ставить в выходной день? Это просто какой-нибудь водоворот. Временный.
«Действительно! – подумал Микенов. – Вот что значит, когда у человека нет печали и его ум свободен!»
Он спустился к реке, не заметив, что за ним следят несколько внимательных, хоть и хмельных, глаз.
Встал над водой.
Никакого водоворота. Вода течет ровно, гладко, тихо, таинственно. Раньше, когда река текла слева направо, никакой таинственности не усматривалось, а вот теперь появился какой-то смысл. Илье показалось – ехидный, издевательский смысл. Может, река над ним смеется, что так легко отдал свое счастье?
Илья присел над водой, сунул руку. Текущая вода приятно охладила ее, обволакивая справа.
Однако у берега всегда свои течения и струи. Единственный способ окончательно понять, куда течет Шашня, – войти в нее и поплыть по течению. Если она понесет на юго-запад, к городу Лиски, значит, все нормально, если же на северо-восток, в направлении Тамбова, значит, что-то все-таки не так.
И Микенов, не потрудившись даже раздеться, шагнул в воду.
Тут же сзади загомонили, послышался топот множества ног, несколько рук схватили Микенова, выволокли на берег, уложили на землю, кто-то начал делать ему искусственное дыхание, будто он утоп, хотя на самом деле Илья даже не успел колени замочить. Костлявые кулаки мяли ему ребра, но того мало, чьи-то жесткие губы накрыли его рот и вдохнули за один раз столько перегара, что Илья, бывший до этого относительно трезвым, сразу охмелел.
Отпихнув от себя непрошеных спасителей, Илья сел и спросил:
– Вы чего, с ума сошли?
– Пойдем домой, Илюша! – сказала стоявшая над ним плачущая мать его, Ирина Ивановна. – Пойдем, я тебя прошу!
Матери Илья отказать не мог, поднялся, она взяла его под руку, будто больного, и они пошли.
Илья успел только заметить, что Анастасия посмотрела на него странным, осуждающим и благодарным взглядом. Осуждала, наверное, за скандал, а благодарна была за любовь. Все теперь будут говорить, что из-за нее чуть человек не утопился. Это приятно.
И никто, кроме Ильи, так и не заметил, что Шашня действительно некоторое время текла вспять.
А потом не только в Рупьевске, но и во многих других местах России и мира вспомнили, что наблюдали в этот день странные явления.
Жители канадского города Килливак, например, видели большую стаю перелетных птиц, которые направлялись не с севера на юг, а с юга на север, причем хвостами вперед.
В мозамбикском Иньямбане прилив сменился не отливом, а еще большим приливом, затопив жилые дома, а последующий отлив обнажил дно на несколько километров.
Китайский крестьянин Баи Циньлянь из провинции Гуандун не только видел, но и снял на телефон змею, ползущую задом наперед, и многим показывал это видео, но никто всерьез не принял.
Неподалеку от индийского города Нагарджун, в селекционном ботаническом хозяйстве, разновидность бамбука, называющаяся «мадаке», вместо того чтоб вырасти за день почти на метр, уменьшилась на ту же длину.
В окрестностях приволжского города Саратова, где звездопад обилен не только в августе, но и всю осень – на радость тем, кто любит загадывать желания[2], многим показалось, что звезды падали, коротко прочерчивая небо, не сверху вниз, а снизу вверх.
А самую, возможно, странную картину видели в аэропорту новозеландского города Уонгануи: самолет компании Air New Zealand, выполнявший рейс в Веллингтон, едва поднявшись, вдруг завис и тут же начал снижаться задним ходом, сел обратно на взлетную полосу, будто в кино прокрутили пленку назад, подрулил к аэровокзалу, пассажиры вышли и отправились в здание, где и остановились с крайне недоуменным видом.
Таких странных происшествий было много, но СМИ о них не сообщали ввиду очевидной несуразности. То есть, конечно, сообщили, но уже потом, когда кое-что прояснилось. Хотя слово «прояснилось» меньше всего подходит к тому, что теперь уже можно смело считать самым туманным периодом в жизни не только Рупьевска, Килливака и Уонгануи, но и всего человечества.
Лента новостей в тот день бесстрастно информировала, что власти демократических стран приветствуют убийство Бутафани, диктатора маленькой африканской страны Мгерии, с весны кипевшей революцией, что мы, несмотря ни на что, продолжаем освоение космоса, что модель и телеведущая Илга Каниева родила дочь, в городе Толокнове готовится крестный ход, а в Амурской области обнаружили «черный ящик» недавно разбившегося самолета, – ну, и т. п., обычная мешанина страшного, смешного, большого и маленького.
Для Ильи вечер закончился заурядно: придя домой, он повалился на постель, чтобы всё обдумать и прийти к каким-нибудь выводам, но вместо этого сразу же заснул.
А ровно в двенадцать ночи что-то дрогнуло, какое-то легкое сотрясение почувствовалось в почве, но и на это мало кто обратил внимание. Сотрясение волной прошло по всей Земле, обогнув ее ровно за сутки. Встревожились сейсмологи, особенно в Японии, Турции и других опасных местах. Как выяснилось, они беспокоились не напрасно, но к событиям, о которых будет рассказано, это не имеет отношения.
5 октября, пятница
ПРОПАВШУЮ ПОД НОВОСИБИРСКОМ ДЕВОЧКУ ИЩУТ ОКОЛО 300 ДОБРОВОЛЬЦЕВ
ЖУРНАЛИСТАМ ПОКАЗАЛИ УБИТОГО БУТАФАНИ
ПРОПОВЕДНИК ДЖ. БРИДС ИЗ ТЕХАСА НАЗНАЧИЛ КОНЕЦ СВЕТА НА СЕГОДНЯ
ВОДКА И СИГАРЕТЫ ПОДОРОЖАЮТ В ДВА РАЗА
«СЛАВИЯ» – «СПАРТАК» – 2:2
Илья проснулся с тяжелой душой, но его утешало, что сегодня воскресенье, не надо идти на работу и ловить на себе сочувственные взгляды. И дежурства сегодня нет. Хотя, надо сказать, родное предприятие он патриотически любил, и было за что.
ГОП «Рупьевское» построили десять с лишним лет назад, и это стало счастьем для погибающего города.
А на погибель Рупьевск был обречен чуть ли не с самого основания, как и многие русские города и городки, возведенные по бывшим пограничным рубежам. Они устраивались не потому, что люди в ходе естественного перемещения находили удобное, приятное и выгодное место для жизни, труда и торговли, а обычным российским административным порядком втыкались то сям, то там в виде крепостей с гарнизоном и обслугой. Но границы быстро отодвигались на восток, а люди в городах оставались. Приходилось заводить какие-то ремесла, торговлю, а окрест продавались за бесценок земли на вывод – для переселения крестьян из других волостей. При этом земли были скудны (а то бы землепашцы, губа не дура, сами раньше заняли), дороги плохи, но все же какое-никакое хозяйство в новоявленных поместьях завязалось, а в городах завелись мукомольные, кожевенные, маслобойные, винокуренные и другие предприятия, связанные с сельской продукцией. Так оно все и прозябало, а во времена становления советской империи почти везде построили так называемые градообразующие предприятия, которые вернее было назвать градооправдывающими: город есть, люди есть, а чем жить? Там кирпичный завод возвели, там ликеро-водочный, там текстильную фабричку, но больше всего было оборонных предприятий и филиалов. Города не расцвели, но зажили более или менее полнокровно.
Когда империя рухнула, рухнули сначала оборонные предприятия, а за ними и остальные: новая страна, существуя за счет продажи природных ресурсов, предпочитала не вкладываться в заводы и фабрики, все необходимое покупалось за границей. В Рупьевске остались мельница, лесопилка, еще кое-что по мелочи, зато появилось множество магазинов с недоступными ценами и почему-то впятеро выросло количество аптек: было две, а стало десять.
Как и многие другие населенные пункты, Рупьевск стал городом, если можно так сказать, жительским. То есть обитают там люди, а для чего, если рассматривать в государственном масштабе, – непонятно. Огороды и сады, козы и куры, а у кого и корова, это само собой, это как всегда, но пользы для страны от города не было, поэтому и деньги из федерального бюджета выделялись по минимуму, лишь бы ноги не протянуть. Рупьевск хирел, пустел, ветшал и напоминал не очень еще старого, но заболевшего человека: и умирать рано, и жить тяжело.
И тут в окрестностях, в овраге, где всегда был небольшой щебеночный карьер, нашли минерал креозолит, который встречается крайне редко и незаменим при производстве высокоточных приборов для космической и другой сложной техники. Руководство Рупьевска даже испугалось находки, и не зря: деловые люди разного масштаба и пошиба из областного и республиканского центра немедленно начали борьбу за подряд на разработку ценного месторождения; тут как тут подоспели и бандиты новой формации, которые, в отличие от своих буйных предшественников, почти никого не убивали и не пытали – разве только для напоминания о себе, а спокойно выжидали, кто будет хозяин, чтобы с него безмятежно брать покорную дань. События разворачивались бурно, одни претенденты сменялись другими, кто-то, выиграв торги и конкурсы, тут же проворовывался, двое или трое человек попали под суд, один был похищен и не найден до сих пор, пару раз ночью испуганные жители слышали непривычную для себя стрельбу… Но, как ни странно, добыча креозолита в результате все-таки была налажена. Хотели назвать производство комбинатом, но постеснялись: на краю карьера торчит длинное кирпичное строение, гордое имя комбината ему никак не идет. Поэтому решили: ладно, предприятие. Горно-обогатительное. Правда, и здесь некоторое лукавство: обогащать креозолит не требуется, только выбрать из руды, промыть и слегка почистить. Выход готового минерала достигал в год пятидесяти килограммов, что составляло половину мировой добычи – вот насколько он был редок.
ЖУРНАЛИСТАМ ПОКАЗАЛИ УБИТОГО БУТАФАНИ
ПРОПОВЕДНИК ДЖ. БРИДС ИЗ ТЕХАСА НАЗНАЧИЛ КОНЕЦ СВЕТА НА СЕГОДНЯ
ВОДКА И СИГАРЕТЫ ПОДОРОЖАЮТ В ДВА РАЗА
«СЛАВИЯ» – «СПАРТАК» – 2:2
Илья проснулся с тяжелой душой, но его утешало, что сегодня воскресенье, не надо идти на работу и ловить на себе сочувственные взгляды. И дежурства сегодня нет. Хотя, надо сказать, родное предприятие он патриотически любил, и было за что.
ГОП «Рупьевское» построили десять с лишним лет назад, и это стало счастьем для погибающего города.
А на погибель Рупьевск был обречен чуть ли не с самого основания, как и многие русские города и городки, возведенные по бывшим пограничным рубежам. Они устраивались не потому, что люди в ходе естественного перемещения находили удобное, приятное и выгодное место для жизни, труда и торговли, а обычным российским административным порядком втыкались то сям, то там в виде крепостей с гарнизоном и обслугой. Но границы быстро отодвигались на восток, а люди в городах оставались. Приходилось заводить какие-то ремесла, торговлю, а окрест продавались за бесценок земли на вывод – для переселения крестьян из других волостей. При этом земли были скудны (а то бы землепашцы, губа не дура, сами раньше заняли), дороги плохи, но все же какое-никакое хозяйство в новоявленных поместьях завязалось, а в городах завелись мукомольные, кожевенные, маслобойные, винокуренные и другие предприятия, связанные с сельской продукцией. Так оно все и прозябало, а во времена становления советской империи почти везде построили так называемые градообразующие предприятия, которые вернее было назвать градооправдывающими: город есть, люди есть, а чем жить? Там кирпичный завод возвели, там ликеро-водочный, там текстильную фабричку, но больше всего было оборонных предприятий и филиалов. Города не расцвели, но зажили более или менее полнокровно.
Когда империя рухнула, рухнули сначала оборонные предприятия, а за ними и остальные: новая страна, существуя за счет продажи природных ресурсов, предпочитала не вкладываться в заводы и фабрики, все необходимое покупалось за границей. В Рупьевске остались мельница, лесопилка, еще кое-что по мелочи, зато появилось множество магазинов с недоступными ценами и почему-то впятеро выросло количество аптек: было две, а стало десять.
Как и многие другие населенные пункты, Рупьевск стал городом, если можно так сказать, жительским. То есть обитают там люди, а для чего, если рассматривать в государственном масштабе, – непонятно. Огороды и сады, козы и куры, а у кого и корова, это само собой, это как всегда, но пользы для страны от города не было, поэтому и деньги из федерального бюджета выделялись по минимуму, лишь бы ноги не протянуть. Рупьевск хирел, пустел, ветшал и напоминал не очень еще старого, но заболевшего человека: и умирать рано, и жить тяжело.
И тут в окрестностях, в овраге, где всегда был небольшой щебеночный карьер, нашли минерал креозолит, который встречается крайне редко и незаменим при производстве высокоточных приборов для космической и другой сложной техники. Руководство Рупьевска даже испугалось находки, и не зря: деловые люди разного масштаба и пошиба из областного и республиканского центра немедленно начали борьбу за подряд на разработку ценного месторождения; тут как тут подоспели и бандиты новой формации, которые, в отличие от своих буйных предшественников, почти никого не убивали и не пытали – разве только для напоминания о себе, а спокойно выжидали, кто будет хозяин, чтобы с него безмятежно брать покорную дань. События разворачивались бурно, одни претенденты сменялись другими, кто-то, выиграв торги и конкурсы, тут же проворовывался, двое или трое человек попали под суд, один был похищен и не найден до сих пор, пару раз ночью испуганные жители слышали непривычную для себя стрельбу… Но, как ни странно, добыча креозолита в результате все-таки была налажена. Хотели назвать производство комбинатом, но постеснялись: на краю карьера торчит длинное кирпичное строение, гордое имя комбината ему никак не идет. Поэтому решили: ладно, предприятие. Горно-обогатительное. Правда, и здесь некоторое лукавство: обогащать креозолит не требуется, только выбрать из руды, промыть и слегка почистить. Выход готового минерала достигал в год пятидесяти килограммов, что составляло половину мировой добычи – вот насколько он был редок.