— Чья? — фыркнул Аркадий. Но Сыроежкина уже никого не слушала: загоревшись идеей, она прекратила заламывать руки над застывшим учителем и помчалась в свою лабораторию.
Там Варю ждало серьезное потрясение: крысы и кролики, которых она, отправляясь в экспедицию, оставляла юными, бодрыми и пушистыми, валялись на дне своих клеток облезлыми трупиками. Старость животных не пощадила: их шерсть запаршивела и торчала клочьями, тела скукожились, кости выпирали из впалых боков.
— Не может быть! — шептала дрожащими губами Варя. — Несчастные зверушки, им бы еще жить да жить, даже без омолаживающего купания...
Перед глазами тут же встала иная картина: отец Бахадура с дядюшкой кшатрия, чьи лица избороздили глубокие морщины, а тела согнуло тяжкое бремя прожитых лет.
— Эффект маятника! — вспомнила Варя слова загадочного индуса. — Так вот что имел в виду почтенный гуру: чем больше я отклоню маятник жизни в сторону молодости, тем ощутимее он качнется в направлении старости. «Не пытайся спорить с вечностью, этому спору не будет конца...» Бедные, бедные мои Бандар-Логи, я думала, что подарила вам новую жизнь, а вы...
— А они и ушли к новой жизни, в полном соответствии со своими убеждениями, — прервал ее стенания незаметно подошедший Егор Гвидонов. — Ну как, Сыроежка, ты все еще настаиваешь, чтобы мы искупались в твоем зелье во время собственной свадьбы?
Ребята вернулись в библиотеку ИИИ, где позеленевшие от перенапряжения Олег с Аркадием впихивали в себя все новые и новые тейбл-тексты в поисках дополнительной информации о Шамбале.
В один из таких безрадостных дней раздался звонок мобильного видеофона, и на экранчике высветилось лицо директора колледжа.
— А, ребятки, вернулись! — протянул он весьма многообещающе. — Почему не появляетесь на занятиях? Надеюсь, вы не забыли, что на следующей неделе должна состояться защита ваших дипломов?
Варвара всплеснула руками:
— Понимаете, Серафим Кузьмич, тут такая беда: Иван Иванович ушел в Шамбалу...
— Мы все скорбим по поводу его долгого отсутствия, — прервал ее директор, — однако вы собирались представить диплом отнюдь не по литературной тематике, и потому я не вижу причин переносить вашу защиту на следующий год.
— Как же мы будем защищаться? — Варя беспомощно взглянула на Егора. — Зоотранслейтор испорчен, «молодящие котлы» Царь-девицы использовать недопустимо...
— Может, защитим диплом на Маугли? Представь, какая сенсация: отец ребенка родился на тысячелетие раньше матери, а сам ребенок появился на свет на тысячелетие раньше отца. Наукой подобные казусы пока не изучены.
— Послушайте, Серафим Кузьмич, — устало обратился к директору колледжа слышавший беседу Олег Сапожков, — может, не стоит зря мучить ребят? Зачтите им в качестве диплома поездку в Индию, тем более что Егор уже зачислен в штат ИИИ, а Варвару мы собираемся уговаривать поступить на работу именно к нам.
— Зачем же меня уговаривать? — покраснела от удовольствия Варя. — Я мечтала работать вместе с вами!
— А как же натурология? — возмутился директор.
— Исторические исследования можно проводить в любой области, — заверил его Олег. — Как вам, к примеру, тема эволюции животного и растительного мира?
Меж тем жизнь продолжалась. Постановка «Конька-Горбунка», которую ученики Птенчикова осуществили совершенно самостоятельно, была готова, и оставалось лишь назначить день премьеры. Варя с Егором объявили друзьям о своем решении отложить свадьбу до возвращения Птенчикова, на которое они упорно надеялись. Их решение поддержали, и спектакль из свадебного подарка превратился в дань памяти любимому учителю. В день премьеры зрительный зал был переполнен. Бесчувственного Птенчикова привезли из реабилитационного центра и усадили на почетное место. По правую руку от него сидели Олег с Аркадием, по левую — Варя, Егор и осиротевший Васька-Маугли, крепко вцепившийся в своего «Большого Брата».
Васька осунулся и побледнел. Родителей Егора, принявших мальчика под свой кров с искренней теплотой, очень беспокоило его состояние. В первый момент, когда Сонька исчезла в провале двери разогнавшейся машины времени, Васька ничего не понял. Лишь оказавшись в толпе возбужденно гомонящих сотрудников ИИИ, он осознал, что его мамы рядом нет. Мальчик впал в настоящую истерику, он рвался лететь обратно, кричал, чтобы его немедленно отпустили, и даже укусил удерживающую его Варю. Потом он лежал на полу Института, сотрясаясь от слез, и всем, кто слышал этот детский плач, хотелось завыть вместе с ним. Обессилевшего мальчика накачали транквилизаторами и собрались было отправить в реабилитационный центр, но Егор сказал, что не оставит его в одиночестве посреди чужого, незнакомого мира. Первые дни он старался проводить с Васькой как можно больше времени, развлекая собственными детскими изобретениями, бережно хранимыми в кладовке. Постепенно Васька вошел во вкус гвидоновских игрушек и даже сумел без особых усилий усовершенствовать программу многофункционального батискафа. С этого момента он полностью погрузился в мир изобретений Большого Брата, и родители Егора поняли, что в их доме объявился еще один гений технической мысли.
Разговаривать с Васькой о маме было тяжело.
— Зачем она выпрыгнула из машины времени? — спрашивал мальчик, глядя больными глазами на своих старших друзей.
— Наверное, в последний момент ей стало грустно улетать из полюбившегося мира, и она решила остаться, — отвечала Варя, чувствуя, что ее сердце сейчас разорвется от жалости.
— Тогда давайте полетим к ней! — просил осиротевший Васька.
— Понимаешь, Маленький Брат, твоя мама приняла решение слишком поздно. Машина уже прошла точку возврата, мы были не в Индии, а в коридоре времени, тянущемся бесконечной вертикалью вдоль веков и тысячелетий. Она может сейчас оказаться где угодно...
— Давайте ее найдем! — Васькины глаза вспыхивали надеждой, и он принимался фантазировать, как они все вместе отправятся на поиски его мамы.
— Мы не знаем, где ее искать, — качал головой Егор.
Васька потухал и замыкался в своем невыносимом горе.
— Не отчаивайся, малыш, — вступала Варвара Сыроежкина, — мы уже один раз теряли твою маму, и сумели найти. Но тогда с нами был учитель. Он очень мудрый и очень добрый. Когда он вернется из Шамбалы, то обязательно что-нибудь придумает. А мы ему поможем...
— Учитель — это тот холодный истукан с белыми глазами? — спрашивал Васька и безнадежно вздыхал. Тут уже начинала всхлипывать и сама Варя.
Идти на спектакль Васька не хотел, но потом услышал, что там будет присутствовать тот самый «учитель», и изменил свое решение. Может, он надеялся улучить минутку и шепнуть ему пару слов: мол, не стыдно тебе пропадать неизвестно где, когда человеку нужно маму разыскивать? Так или иначе, но мальчик сидел в самом центре первого ряда и во все глаза смотрел на сцену.
Спектакль был сработан качественно. Механический Конек задорно бил копытом, Иван без особых раздумий одолевал неодолимое, а Царь-девица пела так, что зрители тут же вызвали ее на бис. Сцена подводного царства проходила в оснащенном спецэффектами аквариуме, а голографическое изображение кита было столь реалистично, что многим захотелось скорее сбежать наутек.
В финальной сцене зрителей ожидал сюрприз. Как объявил во вступительной речи ведущий, ребята слегка подработали текст в соответствии со сказочной аллегорией, о которой говорил им когда-то Птенчиков. Новая редакция «Конька-Горбунка» родилась в результате долгих споров о моральном облике некоторых героев произведения и должна была наиболее полно выразить основные эстетические принципы, заложенные в так называемом «законе сказки».
На сцене установили три огромных котла. Массовка расположилась по периметру, царь с царицей появились на бутафорском крыльце, Иван на переднем плане демонстрировал стойкость духа в преддверии экстремального погружения.
«Ну, Ванюша, раздевайся и в котлах, брат, искупайся!» — произнес царь, следуя тексту Ершова. И вдруг, к удивлению тех, кто глотал сказку прежде, события понеслись в совершенно неожиданном направлении. Это и была новая редакция, о которой столь вдохновенно говорилось перед началом спектакля.
— Тут Конек хвостом махнул, — бодро комментировал происходящее на сцене ведущий, —
Воцарилась гробовая тишина. Артисты замерли в причудливых позах, не смея шелохнуться. Зрители дружно разинули рты и навострили уши. Варвара Сыроежкина, боясь закричать, пребольно закусила кулак. Польщенный всеобщим вниманием, Иван Иванович решил пояснить свою мысль:
— Что было — то убыло, но чего не было — тому не бывать. Не смейте поганить текст Ершова!
— Багир, а ведь он починился! — раздался в напряженной тишине тонкий голосок бывшего Маугли.
Что тут началось! Радостно вопя, зрители вскочили со своих мест. Чтобы лучше разглядеть происходящее в первом ряду, люди забирались на стулья и даже на плечи друг другу. Ученики Птенчикова столпились у рампы, шумно выражая свой восторг.
— Слава нашим артистам! — разнесся над залом голос директора колледжа. — Овладев волшебной силой искусства, они сумели сделать то, что не удавалось лучшим ученым и философам: вернуть в наши ряды Ивана Ивановича Птенчикова! Душа учителя литературы не вынесла надругательства над классикой сказочного жанра и поспешила домой, чтобы образумить напортачивших учеников!
— Ура артистам! — подхватила ликующая толпа.
Общими усилиями удалось расплести слежавшиеся в позе Лотоса конечности Птенчикова. Температура его тела нормализовалась, но общая скованность грозила затянуться.
— Его нужно срочно вернуть в реабилитационный центр! — надрывался присутствовавший на спектакле невролог. — Массаж, питательные капельницы, успокоительное...
— Нет, только не успокоительное! Стимуляторов ему, стимуляторов! — убежденно завопил его коллега.
Иван отрешенно взирал на бушующие вокруг страсти. Если его душа и вернулась, то сама еще этого толком не поняла.
Под прикрытием верных друзей автотележка реабилитационного центра повезла очнувшегося Птенчикова к выходу. Егор почувствовал, что кто-то настойчиво тянет его за рукав, и остановился.
— Ваш учитель вернулся, да? — сосредоточенно глядя ему в глаза, произнес Васька-Маугли.
— Да, Маленький Брат, пойдем скорее...
— Значит, сейчас мы отправимся искать мою маму?
Гвидонов растерянно замер, не зная, что на это ответить.
— Но мы ведь еще не знаем, где нужно ее искать...
— Я знаю, — уверенно заявил мальчик. — Эта сказка, которую нам тут показывали, про нее. Моя мама стала сестрой Солнышка и живет теперь в тереме у Месяца Месяцовича, иногда спускаясь покататься по морю-окияну.
— Ты хочешь сказать... Сонька — Царь-девица? Не может быть, — ахнул Егор. — Хотя в чем-то ты прав: есть некоторое сходство образов. В похожей ситуации Сонька вела бы себя именно так.
— Я же говорю, это она! — просиял мальчишка. Егор присел на корточки, глядя на него снизу вверх:
— Послушай, Маленький Брат, но как же мы попадем к Месяцу в терем? Это нереально...
— А я попрошу Варю вырастить для меня Конька-Горбунка. Как ты считаешь, она согласится?
— Думаю, она попробует, — смалодушничал Егор, не выдержав пристального взгляда своего маленького приятеля.
Он взял мальчика за руку и повел его к выходу. Не удовлетворенный смутностью полученных обещаний, Васька сосредоточенно хмурился, прикидывая, сможет ли самостоятельно собрать кибернетического конька. Этих взрослых попробуй дождись...
Увешанный питательными капельницами, Птенчиков неспешно фланировал по парку реабилитационного центра, любуясь беззастенчивым буйством весны. Расфуфыренные кусты благоухали, соревнуясь между собой в количестве украсивших ветви букетов, а захмелевшие от солнца деревья шумели недавно появившейся листвой, как юные гуляки, наконец-то дорвавшиеся до бесконтрольного всемогущества. Влажная земля зримо вдыхала волнующие ароматы, ожившие букашки ошалело сновали взад-вперед, не в силах совладать с переполняющей их радостью вновь обретенного бытия.
Птенчиков свернул с самодвижущейся дорожки и побрел напрямки по вызывающе-изумрудной траве, время от времени привычно складываясь в позу Лотоса и замирая под особо приглянувшимся кустиком. В один из таких «привалов» его и разыскал истомившийся от долгого ожидания встречи начальник полиции.
После того как мэтр по неразрешимым вопросам подкинул генералу версию о наличии в его окружении тайной поклонницы, стащившей форменную фуражку от избытка безответных чувств, жизнь в полицейском управлении пошла наперекосяк. Встречая в коридорах представительниц женского пола, суровый начальник делал охотничью стойку и сверлил их проницательным взглядом. Многие не выдерживали и подавали заявления об уходе. Когда же генерал начал приглашать сотрудниц в свой рабочий кабинет для личного досмотра, количество увольнений перевалило за допустимый предел. Управление полиции стремительно пустело, личный состав служащих сократился почти вдвое.
А фуражка все не находилась...
Тогда бывалый сыщик устремил свой решительный взор на соседок. К несчастью, их мужья не являлись его подчиненными, и вскоре начальнику полиции от души начистили физиономию, а его рабочий стол скрылся под кипами исков о возмещении морального ущерба. Очередная линия расследования дела о беспрецедентном хищении генеральской фуражки зашла в тупик.
— Мэтр! — решительно заговорил генерал, нависая над погрузившимся в медитацию Птенчиковым. — Преступники водят нас за нос!
Этот оскорбительный факт отчего-то не произвел на собеседника никакого впечатления. Он продолжал все так же таращиться на ближайшую ветку сирени, с выражением полного морального удовлетворения на безмятежном лице.
— Ау, мэтр! — Полицейский озабоченно наклонился и помахал перед глазами Ивана своей могучей лапищей. — Неужели опять ушел? Что же делать, что делать... Какая безответственность — отправляться в путешествие в тот критический момент, когда обнаглевшие урки взялись подрывать самые основы правопорядка! Мэтр, это непростительное пренебрежение своим общественным долгом. Вас ждут санкции прокурора и выговор по должностной линии!
Глаза Ивана по-прежнему хранили выражение — мечтательной отрешенности.
— Гражданин Птенчиков, вы не можете предать высокое звание мэтра! — будто раненый бизон, взревел начальник полиции. И тут уста Ивана отверзлись:
Чуть в стороне шелестел ветвями раскидистый дуб. Серая ворона нырнула в листву и...
— Мэтр!!! — заорал начальник полиции. — Мэтр, вы нашли ее!
Слезы потрясения брызнули из глаз генерала. Воздев руки к небу, он лишь нечленораздельно мычал: «Мэ-этр, мэ-этр!» — и подскакивал на месте, тыча пальцем в нечто, поразившее его воображение.
На вершине дуба средь зеленых ветвей уютно примостилась, его фуражка. Серая ворона присела на глянцевый козырек, и ей навстречу тут же высунулись четыре голодных, разинутых клюва.
— Мэтр, вы гений! — утирая слезу, прочувствованно выдавил генерал. — Сегодня же обращусь в правительство с ходатайством о награждении вас медалью «За особые заслуги».
Неловко взмахнув рукой, он задел приглянувшуюся Ивану ветку сирени. Несколько лепестков, трепеща от ощущения полета, опустилось на зеленую траву. Мэтр сморгнул, недоуменно повел глазами — и вновь расплылся в блаженном отрешении, сфокусировав взгляд на цветке одуванчика.
Недели через две Иван почти оправился от путешествия в Шамбалу. Его ноги перестали складываться коленками в стороны, а взгляд уже не стекленел от каждого движения души. Консилиум профессоров реабилитационного центра признал своего пациента вполне адекватным и разрешил ребятам отвезти учителя домой.
Гвидонов весело напевал, для развлечения пассажиров выписывая на аэроботе фигуры высшего пилотажа. Варя смеялась, прижимая к себе на виражах Ваську-Маугли, Птенчиков снисходительно поглядывал на любимых учеников. Идиллическая картинка возвращения домой.
Избушка учителя поразила освоившегося в доме Гвидоновых Ваську полным отсутствием технических приспособлений. Недоверчиво оглядываясь по сторонам, он, наконец, заметил единственный предмет, напоминающий знакомые интерьеры.
— Это компьютер? — подскочил мальчик к чудокнигопечке.
— Не совсем, — откликнулся Егор и начал с большим знанием дела описывать устройство необычного печатного приспособления. Птенчиков опустился в плетеное кресло.
Надо бы, Василий, научить тебя читать. По-настоящему. А то ведь эти жертвы прогресса наверняка уже начали пичкать тебя таблетированным суррогатом?
— Начали, — кивнул Васька и сразу помрачнел.
Надо сказать, мысль о том, что его мама живет в тереме Месяца Месяцовича, крепко засела в упрямой головенке бывшего Мозгопудры. С колыбели привыкший быть богом, он не воспринимал слово «невозможно» и очень обижался на своих старших друзей за то, что они не спешат помочь ему с поисками. Напрасно Варя пыталась объяснить, что гибрид осла с верблюдом при всем своем желании не сумеет скакать по небесам. Напрасно Егор устраивал экскурсионные полеты на аэроботе, поднимаясь над облаками и наглядно демонстрируя отсутствие на небе каких-либо теремов. Его лишь штрафовали за превышение высоты сотрудники ГИБВД (государственной инспекции безопасности воздушного движения), а Васька продолжал упрямо закусывать губу и высматривать воздушные замки в квадрат иллюминатора. Тогда Гвидонов начал подкидывать своему маленькому другу таблетки по астрономии и основам аэронавигации. Они посетили космодром, планетарий и музей космонавтики. Живой и общительный Васька стал все больше замыкаться в себе и целыми днями просиживал за компьютером Егора в поисках ответа на свои недетские вопросы.
Варя с Егором вышли на кухню, чтобы заварить фирменного птенчиковского чайку с малиновым листом. Хозяин остался покачиваться в любимом кресле — последнее время Ивану не слишком хотелось шевелиться. Васька присел напротив учителя, напряженно вглядываясь в его лицо.
— Мне говорили, что вы один раз уже сумели найти мою маму, — начал он очень серьезно.
— Да, — кивнул Птенчиков.
— Вы сделали это с помощью книг.
— Все верно.
— После спектакля я проглотил книгу о «Коньке-Горбунке». Я точно знаю, где сейчас моя мама, но Варя с Егором говорят, что добраться до нее невозможно. Почему они даже не пытаются мне помочь?
— Чтобы достичь невозможного, нужно верить, что это возможно. — Птенчиков остановил движение качалки. — У каждого человека свой путь, и зачастую даже лучший друг не сумеет пройти этот путь рядом с тобой. Ни я, ни Варя с Егором не сумеем помочь тебе в осуществлении задуманного. Но попробуй подумать о том, что я недавно вернулся из страны, найти которую считается невозможным.
— Иван Иванович! — донесся из кухни голос Варвары. — Давайте пить чай на крылечке, до того погода чудесная!
Птенчиков подмигнул притихшему Ваське, и они вместе вышли на улицу.
Варя сунула Ваське под нос баночку янтарного меда:
— Помнишь, герой, как ты полез в пчелиный улей?
Мальчик рассеянно кивнул и зачерпнул ложкой тягучее лакомство. Мысли его были далеко — в голове бывшего бога звучали слова учителя: «Подумай о том, что я вернулся из страны, найти которую невозможно!» «Надо же, — думал маленький Васька, — как все просто: другие не могут пройти мой путь только потому, что он — мой!».
— Егор, а что ты говорил по поводу поступления в школу? — вклинился он неожиданно в разговор старших. — По-моему, это неплохая идея.
Когда ребята уехали, Иван вернулся в дом. Книгопечка приветливо поблескивала металлическим боком, словно поторапливая своего друга заняться, наконец, настоящим делом. Иван улыбнулся:
— Соскучилась? Сейчас мы с тобой сотворим что-нибудь деликатесное.
Он привычно подключился к Центральному компьютеру ИИИ и принялся листать каталог библиотеки.
— Смотри-ка, до чего хитроумно они рассортировали Либерею Грозного. А если попробовать набрать «Поиск» иначе?
Он слегка видоизменил формулировку заказа, и список книг, сосканированных Егором в подвале древнего Кремля, предстал на экране во всей полноте.
— С чего бы начать? — задумался Птенчиков, предвкушая изысканное удовольствие. Он еще раз пробежал глазами оглавление и остановил свой выбор на трактате Аристотеля, который читал тогда вслух молодому Иоанну. Давно это было! Как в объективно-историческом летоисчислении, так и в смысле субъективных ощущений прожитого отрезка жизни.
Книгопечка тихонько зажужжала, наполняя комнату родным запахом свежей типографской краски. Иван присел перед лотком, готовясь принять копию книги из знаменитой Либереи. Образ Грозного неотступно стоял перед глазами.
— Прости, Иоанн свет Васильевич, — тихонько шепнул Птенчиков. — Не успел я перевести для тебя древние трактаты. Глядишь, задержался бы подольше у тебя в гостях — и повернулась бы вся российская история по-иному...
В голове зазвучал голос Олега Сапожкова: «Нельзя спорить со свершившимся фактом. Не повернул бы ты историю — скорее сам бы сгинул в ее зыбкой трясине».
— Ты же утверждал, что сказка «Ивашки Пересветова» послужила толчком к невиданным по прогрессивности реформам, — возразил Птенчиков своему мысленному оппоненту.
Эх, узнать бы, отчего так изменился Иоанн несколько лет спустя! Не привели реформы его государство к процветанию и благоденствию, воцарилась на земле русской кровавая опричнина... Птенчиков виновато поежился, вспомнив забытую в подвале Кремля зажигалку. Не по его ли вине сгинула великолепная Либерея? Не из-за того ли захлебнулись смелые реформы, утратившие теоретическую поддержку лучших умов прошлого?
— Нельзя спорить со свершившимся фактом, — горько вздохнул Птенчиков. — Виновата зажигалка или нет, но библиотека пропала, и лишь теперь благодаря сканеру Егора Гвидонова мы можем узнать, какие книги в ней находились.
Пышущий жаром том Аристотеля тяжело рухнул в лоток. Без драгоценного оклада книга смотрелась куда менее амбициозно: не откровение древнего мудреца, но улыбка старого друга. Примостившись в плетеном кресле, Птенчиков с головой ушел в чтение...
Иоанн Васильевич Грозный положил тяжелый том на привычное место. Некогда стройное и сильное тело государя теперь стало плохо повиноваться своему хозяину: давние болезни обострились, оно отекло и распухло, суставы все больше теряли подвижность. Иоанн поправил факел так, чтобы были видны все сундуки с бесценными книгами — читанными или сохранившими до конца свою тайну — и опустился на колени.
— Судите мя, грешного. Судите окаянного, — он помолчал, обдумывая обвинительную речь самому себе. Впрочем, долго подыскивать слова не требовалось — сколько раз он каялся в церквах и монастырях до исступления и изнеможения, обвиняя самого себя в пьянстве, в блуде и прелюбодействе, в убийстве, в граблении, в хищении и ненависти, во всяком злодействе, называл себя нечистым, скверным душегубцем... Уж он-то знал, что сказанное им о себе — горькая правда.
Грозный достал из-за отворота рукава крошечную вещицу и положил ее на ладонь.
— Эх, Ивашка, Ивашка... Мастер ты сказки сказывать, да нет в их света истины. Зря полез твой Магмет-салтан в чужеземную Либерею. Се — собрание диавола... У каждого мудреца своя правда. У каждого иноверца свой бог. Они низвергают и изничтожают друг друга, толкая мир в хаос противоречий. Как можно построить разумное государство на неверных волнах самодурствующей ереси?
Грозный откинул легкую крышечку, и в его руке вспыхнул огонек.
— Прощай, Ивашка Пересветов. Ты сгинул, точно провалился в преисподнюю. Забери ж с собой это адово наследие!
Он поднялся с колен, истово перекрестился... и швырнул в разверстый сундук зажигалку Птенчикова. Затем отвернулся, вышел из обитого свинцовыми плитами помещения и запер за собой дверь.
Покончив со своей трудной миссией, Иоанн вдруг почувствовал несказанную легкость на душе. Он решил порадовать износившееся тело хорошей баней, а затем сел играть со своим советником, Богданом Вельским, в шахматы. Игра эта считалась на Руси греховным занятием и для простых людей была запрещена правилами духовными и светскими, однако Иоанн от этого запрета себя освобождал. Сосредоточиться на партии не получалось. Перед глазами Иоанна, скрывая фигуры и клетки доски, плясали горячие языки пламени. Они все разрастались и разрастались, пожирая сам воздух, которым становилось все труднее дышать. В какой-то момент Иоанн почувствовал, как огненный зверь, подкравшись совсем близко, лизнул его лицо. Не сумев закричать, грозный царь покачнулся и стал заваливаться на бок — не окончив шахматной партии, сраженный мгновенной смертью...
Олег и Аркадий долго стучались в дверь птенчиковской избушки. Хозяин не отвечал.
— Не отлетел ли он опять куда-нибудь? Вылавливай его потом по всей Вселенной! — забеспокоился Сапожков. Аркадий поднажал могучим плечом — и чуть не рухнул в прихожую: дверь была не заперта.
Друзья поспешили в кабинет Птенчикова. Иван сидел в плетеном кресле и крепко спал. Увесистый том, еще пахнущий типографской краской, сполз с его колен, грозя вот-вот свалиться на пол.
— Иван! Ты где?! — заорал что есть мочи Олег.
— А? Что? — подскочил перепуганный Птенчиков. Аристотель все-таки грохнулся на пол, обиженно взмахнув эксклюзивными страницами. — Это ж надо так орать! А если б я помер от ужаса?
— Мы сами тут чуть не померли, когда увидели, что ты снова не реагируешь на проявления окружающей действительности, — проворчал Аркадий. Но Птенчиков его не слушал, глаза учителя литературы лихорадочно блестели, он стиснул голову и в отчаянии застонал:
— Все-таки он поджег Либерею!
— Кто?
— Грозный! Моей зажигалкой! Перед самой кончиной! Вы бы слышали, как он проклинал и книги, и всех, кто их написал...
— Вот вам и здравствуйте! Чем же ему не угодили книги?
— Нет в них, понимаешь ли, единства мнений по жизненно важным вопросам. Сплошной плюрализм и рефлексии мятущегося разума. Пожалуй, без своей библиотеки жить Иоанну было бы проще...
— Кто ж виноват, что он не сумел воспользоваться свалившейся на него мудростью и погряз в противоречиях? Это ж просто безобразие: Иоанн сумел завоевать Казань и Астрахань, сделал Волгу русской рекой, присоединил Сибирские земли и упорно боролся за выходы России к морям — но под конец его царствования в стране воцарилась разруха и запустение. Враги теснили его со всех сторон, отбирая владения и сводя на нет былые победы. Эпидемия чумы косила деревни и целые волости, во многих землях начался голод, не прошли бесследно и опричные погромы владений опальных бояр. Крестьяне разбегались из центральных районов в дальние края. Государь, начавший свое правление с реформ поистине демократических, заканчивал его отменой Юрьева дня, то есть установлением крепостной зависимости крестьян от помещиков!
— Посмотрим, сумеем ли мы воспользоваться мудростью, заложенной в этих книгах, — прервал разошедшегося Олега Аркадий.
— Мы?! — ужаснулся Сапожков.
— Я имею в виду не тебя конкретно, а всех наших современников, — улыбнулся его друг. — Но в главном ты прав: не каждый оказывается готов к подаркам судьбы. Я все вспоминаю Бандар-Логов нашей Сыроежкиной: Варвара попыталась возродить их дряхлые тела к новой жизни, но они не прожили и дня, так как перегрызлись из-за сокровищ.
— А наш Иван сумел отправиться в спасательную экспедицию вообще без тела, на одном лишь энтузиазме! — подхватил Сапожков. Друзья выжидательно уставились на Птенчикова:
— Признайся честно, ты действительно нашел Шамбалу?
— Давайте поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — смутился Иван. — Скажите лучше, вы получили приглашение на свадьбу Варвары с Егором?
— А как же! — развеселился Сапожков. — Обязательно придем. Если только до тех пор не случится еще чего-нибудь экстраординарного.
Там Варю ждало серьезное потрясение: крысы и кролики, которых она, отправляясь в экспедицию, оставляла юными, бодрыми и пушистыми, валялись на дне своих клеток облезлыми трупиками. Старость животных не пощадила: их шерсть запаршивела и торчала клочьями, тела скукожились, кости выпирали из впалых боков.
— Не может быть! — шептала дрожащими губами Варя. — Несчастные зверушки, им бы еще жить да жить, даже без омолаживающего купания...
Перед глазами тут же встала иная картина: отец Бахадура с дядюшкой кшатрия, чьи лица избороздили глубокие морщины, а тела согнуло тяжкое бремя прожитых лет.
— Эффект маятника! — вспомнила Варя слова загадочного индуса. — Так вот что имел в виду почтенный гуру: чем больше я отклоню маятник жизни в сторону молодости, тем ощутимее он качнется в направлении старости. «Не пытайся спорить с вечностью, этому спору не будет конца...» Бедные, бедные мои Бандар-Логи, я думала, что подарила вам новую жизнь, а вы...
— А они и ушли к новой жизни, в полном соответствии со своими убеждениями, — прервал ее стенания незаметно подошедший Егор Гвидонов. — Ну как, Сыроежка, ты все еще настаиваешь, чтобы мы искупались в твоем зелье во время собственной свадьбы?
Ребята вернулись в библиотеку ИИИ, где позеленевшие от перенапряжения Олег с Аркадием впихивали в себя все новые и новые тейбл-тексты в поисках дополнительной информации о Шамбале.
В один из таких безрадостных дней раздался звонок мобильного видеофона, и на экранчике высветилось лицо директора колледжа.
— А, ребятки, вернулись! — протянул он весьма многообещающе. — Почему не появляетесь на занятиях? Надеюсь, вы не забыли, что на следующей неделе должна состояться защита ваших дипломов?
Варвара всплеснула руками:
— Понимаете, Серафим Кузьмич, тут такая беда: Иван Иванович ушел в Шамбалу...
— Мы все скорбим по поводу его долгого отсутствия, — прервал ее директор, — однако вы собирались представить диплом отнюдь не по литературной тематике, и потому я не вижу причин переносить вашу защиту на следующий год.
— Как же мы будем защищаться? — Варя беспомощно взглянула на Егора. — Зоотранслейтор испорчен, «молодящие котлы» Царь-девицы использовать недопустимо...
— Может, защитим диплом на Маугли? Представь, какая сенсация: отец ребенка родился на тысячелетие раньше матери, а сам ребенок появился на свет на тысячелетие раньше отца. Наукой подобные казусы пока не изучены.
— Послушайте, Серафим Кузьмич, — устало обратился к директору колледжа слышавший беседу Олег Сапожков, — может, не стоит зря мучить ребят? Зачтите им в качестве диплома поездку в Индию, тем более что Егор уже зачислен в штат ИИИ, а Варвару мы собираемся уговаривать поступить на работу именно к нам.
— Зачем же меня уговаривать? — покраснела от удовольствия Варя. — Я мечтала работать вместе с вами!
— А как же натурология? — возмутился директор.
— Исторические исследования можно проводить в любой области, — заверил его Олег. — Как вам, к примеру, тема эволюции животного и растительного мира?
Меж тем жизнь продолжалась. Постановка «Конька-Горбунка», которую ученики Птенчикова осуществили совершенно самостоятельно, была готова, и оставалось лишь назначить день премьеры. Варя с Егором объявили друзьям о своем решении отложить свадьбу до возвращения Птенчикова, на которое они упорно надеялись. Их решение поддержали, и спектакль из свадебного подарка превратился в дань памяти любимому учителю. В день премьеры зрительный зал был переполнен. Бесчувственного Птенчикова привезли из реабилитационного центра и усадили на почетное место. По правую руку от него сидели Олег с Аркадием, по левую — Варя, Егор и осиротевший Васька-Маугли, крепко вцепившийся в своего «Большого Брата».
Васька осунулся и побледнел. Родителей Егора, принявших мальчика под свой кров с искренней теплотой, очень беспокоило его состояние. В первый момент, когда Сонька исчезла в провале двери разогнавшейся машины времени, Васька ничего не понял. Лишь оказавшись в толпе возбужденно гомонящих сотрудников ИИИ, он осознал, что его мамы рядом нет. Мальчик впал в настоящую истерику, он рвался лететь обратно, кричал, чтобы его немедленно отпустили, и даже укусил удерживающую его Варю. Потом он лежал на полу Института, сотрясаясь от слез, и всем, кто слышал этот детский плач, хотелось завыть вместе с ним. Обессилевшего мальчика накачали транквилизаторами и собрались было отправить в реабилитационный центр, но Егор сказал, что не оставит его в одиночестве посреди чужого, незнакомого мира. Первые дни он старался проводить с Васькой как можно больше времени, развлекая собственными детскими изобретениями, бережно хранимыми в кладовке. Постепенно Васька вошел во вкус гвидоновских игрушек и даже сумел без особых усилий усовершенствовать программу многофункционального батискафа. С этого момента он полностью погрузился в мир изобретений Большого Брата, и родители Егора поняли, что в их доме объявился еще один гений технической мысли.
Разговаривать с Васькой о маме было тяжело.
— Зачем она выпрыгнула из машины времени? — спрашивал мальчик, глядя больными глазами на своих старших друзей.
— Наверное, в последний момент ей стало грустно улетать из полюбившегося мира, и она решила остаться, — отвечала Варя, чувствуя, что ее сердце сейчас разорвется от жалости.
— Тогда давайте полетим к ней! — просил осиротевший Васька.
— Понимаешь, Маленький Брат, твоя мама приняла решение слишком поздно. Машина уже прошла точку возврата, мы были не в Индии, а в коридоре времени, тянущемся бесконечной вертикалью вдоль веков и тысячелетий. Она может сейчас оказаться где угодно...
— Давайте ее найдем! — Васькины глаза вспыхивали надеждой, и он принимался фантазировать, как они все вместе отправятся на поиски его мамы.
— Мы не знаем, где ее искать, — качал головой Егор.
Васька потухал и замыкался в своем невыносимом горе.
— Не отчаивайся, малыш, — вступала Варвара Сыроежкина, — мы уже один раз теряли твою маму, и сумели найти. Но тогда с нами был учитель. Он очень мудрый и очень добрый. Когда он вернется из Шамбалы, то обязательно что-нибудь придумает. А мы ему поможем...
— Учитель — это тот холодный истукан с белыми глазами? — спрашивал Васька и безнадежно вздыхал. Тут уже начинала всхлипывать и сама Варя.
Идти на спектакль Васька не хотел, но потом услышал, что там будет присутствовать тот самый «учитель», и изменил свое решение. Может, он надеялся улучить минутку и шепнуть ему пару слов: мол, не стыдно тебе пропадать неизвестно где, когда человеку нужно маму разыскивать? Так или иначе, но мальчик сидел в самом центре первого ряда и во все глаза смотрел на сцену.
Спектакль был сработан качественно. Механический Конек задорно бил копытом, Иван без особых раздумий одолевал неодолимое, а Царь-девица пела так, что зрители тут же вызвали ее на бис. Сцена подводного царства проходила в оснащенном спецэффектами аквариуме, а голографическое изображение кита было столь реалистично, что многим захотелось скорее сбежать наутек.
В финальной сцене зрителей ожидал сюрприз. Как объявил во вступительной речи ведущий, ребята слегка подработали текст в соответствии со сказочной аллегорией, о которой говорил им когда-то Птенчиков. Новая редакция «Конька-Горбунка» родилась в результате долгих споров о моральном облике некоторых героев произведения и должна была наиболее полно выразить основные эстетические принципы, заложенные в так называемом «законе сказки».
На сцене установили три огромных котла. Массовка расположилась по периметру, царь с царицей появились на бутафорском крыльце, Иван на переднем плане демонстрировал стойкость духа в преддверии экстремального погружения.
«Ну, Ванюша, раздевайся и в котлах, брат, искупайся!» — произнес царь, следуя тексту Ершова. И вдруг, к удивлению тех, кто глотал сказку прежде, события понеслись в совершенно неожиданном направлении. Это и была новая редакция, о которой столь вдохновенно говорилось перед началом спектакля.
— Тут Конек хвостом махнул, — бодро комментировал происходящее на сцене ведущий, —
— Какой еще, на хрен, «прославы»?! — раздался на весь зал утробный бас Птенчикова. Не меняя позы Лотоса, учитель литературы осуждающе моргал ожившими глазами.
И в котел царя макнул.
Следом прыгнули бояре,
Спальник с Царь-девицей в паре,
А опешивший народ
Результатов честно ждет:
Кто из всей этой оравы
Удостоится прославы...
Воцарилась гробовая тишина. Артисты замерли в причудливых позах, не смея шелохнуться. Зрители дружно разинули рты и навострили уши. Варвара Сыроежкина, боясь закричать, пребольно закусила кулак. Польщенный всеобщим вниманием, Иван Иванович решил пояснить свою мысль:
— Что было — то убыло, но чего не было — тому не бывать. Не смейте поганить текст Ершова!
— Багир, а ведь он починился! — раздался в напряженной тишине тонкий голосок бывшего Маугли.
Что тут началось! Радостно вопя, зрители вскочили со своих мест. Чтобы лучше разглядеть происходящее в первом ряду, люди забирались на стулья и даже на плечи друг другу. Ученики Птенчикова столпились у рампы, шумно выражая свой восторг.
— Слава нашим артистам! — разнесся над залом голос директора колледжа. — Овладев волшебной силой искусства, они сумели сделать то, что не удавалось лучшим ученым и философам: вернуть в наши ряды Ивана Ивановича Птенчикова! Душа учителя литературы не вынесла надругательства над классикой сказочного жанра и поспешила домой, чтобы образумить напортачивших учеников!
— Ура артистам! — подхватила ликующая толпа.
Общими усилиями удалось расплести слежавшиеся в позе Лотоса конечности Птенчикова. Температура его тела нормализовалась, но общая скованность грозила затянуться.
— Его нужно срочно вернуть в реабилитационный центр! — надрывался присутствовавший на спектакле невролог. — Массаж, питательные капельницы, успокоительное...
— Нет, только не успокоительное! Стимуляторов ему, стимуляторов! — убежденно завопил его коллега.
Иван отрешенно взирал на бушующие вокруг страсти. Если его душа и вернулась, то сама еще этого толком не поняла.
Под прикрытием верных друзей автотележка реабилитационного центра повезла очнувшегося Птенчикова к выходу. Егор почувствовал, что кто-то настойчиво тянет его за рукав, и остановился.
— Ваш учитель вернулся, да? — сосредоточенно глядя ему в глаза, произнес Васька-Маугли.
— Да, Маленький Брат, пойдем скорее...
— Значит, сейчас мы отправимся искать мою маму?
Гвидонов растерянно замер, не зная, что на это ответить.
— Но мы ведь еще не знаем, где нужно ее искать...
— Я знаю, — уверенно заявил мальчик. — Эта сказка, которую нам тут показывали, про нее. Моя мама стала сестрой Солнышка и живет теперь в тереме у Месяца Месяцовича, иногда спускаясь покататься по морю-окияну.
— Ты хочешь сказать... Сонька — Царь-девица? Не может быть, — ахнул Егор. — Хотя в чем-то ты прав: есть некоторое сходство образов. В похожей ситуации Сонька вела бы себя именно так.
— Я же говорю, это она! — просиял мальчишка. Егор присел на корточки, глядя на него снизу вверх:
— Послушай, Маленький Брат, но как же мы попадем к Месяцу в терем? Это нереально...
— А я попрошу Варю вырастить для меня Конька-Горбунка. Как ты считаешь, она согласится?
— Думаю, она попробует, — смалодушничал Егор, не выдержав пристального взгляда своего маленького приятеля.
Он взял мальчика за руку и повел его к выходу. Не удовлетворенный смутностью полученных обещаний, Васька сосредоточенно хмурился, прикидывая, сможет ли самостоятельно собрать кибернетического конька. Этих взрослых попробуй дождись...
Увешанный питательными капельницами, Птенчиков неспешно фланировал по парку реабилитационного центра, любуясь беззастенчивым буйством весны. Расфуфыренные кусты благоухали, соревнуясь между собой в количестве украсивших ветви букетов, а захмелевшие от солнца деревья шумели недавно появившейся листвой, как юные гуляки, наконец-то дорвавшиеся до бесконтрольного всемогущества. Влажная земля зримо вдыхала волнующие ароматы, ожившие букашки ошалело сновали взад-вперед, не в силах совладать с переполняющей их радостью вновь обретенного бытия.
Птенчиков свернул с самодвижущейся дорожки и побрел напрямки по вызывающе-изумрудной траве, время от времени привычно складываясь в позу Лотоса и замирая под особо приглянувшимся кустиком. В один из таких «привалов» его и разыскал истомившийся от долгого ожидания встречи начальник полиции.
После того как мэтр по неразрешимым вопросам подкинул генералу версию о наличии в его окружении тайной поклонницы, стащившей форменную фуражку от избытка безответных чувств, жизнь в полицейском управлении пошла наперекосяк. Встречая в коридорах представительниц женского пола, суровый начальник делал охотничью стойку и сверлил их проницательным взглядом. Многие не выдерживали и подавали заявления об уходе. Когда же генерал начал приглашать сотрудниц в свой рабочий кабинет для личного досмотра, количество увольнений перевалило за допустимый предел. Управление полиции стремительно пустело, личный состав служащих сократился почти вдвое.
А фуражка все не находилась...
Тогда бывалый сыщик устремил свой решительный взор на соседок. К несчастью, их мужья не являлись его подчиненными, и вскоре начальнику полиции от души начистили физиономию, а его рабочий стол скрылся под кипами исков о возмещении морального ущерба. Очередная линия расследования дела о беспрецедентном хищении генеральской фуражки зашла в тупик.
— Мэтр! — решительно заговорил генерал, нависая над погрузившимся в медитацию Птенчиковым. — Преступники водят нас за нос!
Этот оскорбительный факт отчего-то не произвел на собеседника никакого впечатления. Он продолжал все так же таращиться на ближайшую ветку сирени, с выражением полного морального удовлетворения на безмятежном лице.
— Ау, мэтр! — Полицейский озабоченно наклонился и помахал перед глазами Ивана своей могучей лапищей. — Неужели опять ушел? Что же делать, что делать... Какая безответственность — отправляться в путешествие в тот критический момент, когда обнаглевшие урки взялись подрывать самые основы правопорядка! Мэтр, это непростительное пренебрежение своим общественным долгом. Вас ждут санкции прокурора и выговор по должностной линии!
Глаза Ивана по-прежнему хранили выражение — мечтательной отрешенности.
— Гражданин Птенчиков, вы не можете предать высокое звание мэтра! — будто раненый бизон, взревел начальник полиции. И тут уста Ивана отверзлись:
Придавленный обрушившимся на него откровением, начальник полиции боязливо возвел глаза к вышине. Сверкающая голубизна небосвода его ослепила, и генерал поспешно заслонился рукавом.
Не было — было,
А было — чего не было.
Небо всегда было,
А без неба ничего бы не было.
Надо бы было
Взглянуть на небо.
В небе то, что прежде было
И чего так долго не было!
Чуть в стороне шелестел ветвями раскидистый дуб. Серая ворона нырнула в листву и...
— Мэтр!!! — заорал начальник полиции. — Мэтр, вы нашли ее!
Слезы потрясения брызнули из глаз генерала. Воздев руки к небу, он лишь нечленораздельно мычал: «Мэ-этр, мэ-этр!» — и подскакивал на месте, тыча пальцем в нечто, поразившее его воображение.
На вершине дуба средь зеленых ветвей уютно примостилась, его фуражка. Серая ворона присела на глянцевый козырек, и ей навстречу тут же высунулись четыре голодных, разинутых клюва.
— Мэтр, вы гений! — утирая слезу, прочувствованно выдавил генерал. — Сегодня же обращусь в правительство с ходатайством о награждении вас медалью «За особые заслуги».
Неловко взмахнув рукой, он задел приглянувшуюся Ивану ветку сирени. Несколько лепестков, трепеща от ощущения полета, опустилось на зеленую траву. Мэтр сморгнул, недоуменно повел глазами — и вновь расплылся в блаженном отрешении, сфокусировав взгляд на цветке одуванчика.
Недели через две Иван почти оправился от путешествия в Шамбалу. Его ноги перестали складываться коленками в стороны, а взгляд уже не стекленел от каждого движения души. Консилиум профессоров реабилитационного центра признал своего пациента вполне адекватным и разрешил ребятам отвезти учителя домой.
Гвидонов весело напевал, для развлечения пассажиров выписывая на аэроботе фигуры высшего пилотажа. Варя смеялась, прижимая к себе на виражах Ваську-Маугли, Птенчиков снисходительно поглядывал на любимых учеников. Идиллическая картинка возвращения домой.
Избушка учителя поразила освоившегося в доме Гвидоновых Ваську полным отсутствием технических приспособлений. Недоверчиво оглядываясь по сторонам, он, наконец, заметил единственный предмет, напоминающий знакомые интерьеры.
— Это компьютер? — подскочил мальчик к чудокнигопечке.
— Не совсем, — откликнулся Егор и начал с большим знанием дела описывать устройство необычного печатного приспособления. Птенчиков опустился в плетеное кресло.
Надо бы, Василий, научить тебя читать. По-настоящему. А то ведь эти жертвы прогресса наверняка уже начали пичкать тебя таблетированным суррогатом?
— Начали, — кивнул Васька и сразу помрачнел.
Надо сказать, мысль о том, что его мама живет в тереме Месяца Месяцовича, крепко засела в упрямой головенке бывшего Мозгопудры. С колыбели привыкший быть богом, он не воспринимал слово «невозможно» и очень обижался на своих старших друзей за то, что они не спешат помочь ему с поисками. Напрасно Варя пыталась объяснить, что гибрид осла с верблюдом при всем своем желании не сумеет скакать по небесам. Напрасно Егор устраивал экскурсионные полеты на аэроботе, поднимаясь над облаками и наглядно демонстрируя отсутствие на небе каких-либо теремов. Его лишь штрафовали за превышение высоты сотрудники ГИБВД (государственной инспекции безопасности воздушного движения), а Васька продолжал упрямо закусывать губу и высматривать воздушные замки в квадрат иллюминатора. Тогда Гвидонов начал подкидывать своему маленькому другу таблетки по астрономии и основам аэронавигации. Они посетили космодром, планетарий и музей космонавтики. Живой и общительный Васька стал все больше замыкаться в себе и целыми днями просиживал за компьютером Егора в поисках ответа на свои недетские вопросы.
Варя с Егором вышли на кухню, чтобы заварить фирменного птенчиковского чайку с малиновым листом. Хозяин остался покачиваться в любимом кресле — последнее время Ивану не слишком хотелось шевелиться. Васька присел напротив учителя, напряженно вглядываясь в его лицо.
— Мне говорили, что вы один раз уже сумели найти мою маму, — начал он очень серьезно.
— Да, — кивнул Птенчиков.
— Вы сделали это с помощью книг.
— Все верно.
— После спектакля я проглотил книгу о «Коньке-Горбунке». Я точно знаю, где сейчас моя мама, но Варя с Егором говорят, что добраться до нее невозможно. Почему они даже не пытаются мне помочь?
— Чтобы достичь невозможного, нужно верить, что это возможно. — Птенчиков остановил движение качалки. — У каждого человека свой путь, и зачастую даже лучший друг не сумеет пройти этот путь рядом с тобой. Ни я, ни Варя с Егором не сумеем помочь тебе в осуществлении задуманного. Но попробуй подумать о том, что я недавно вернулся из страны, найти которую считается невозможным.
— Иван Иванович! — донесся из кухни голос Варвары. — Давайте пить чай на крылечке, до того погода чудесная!
Птенчиков подмигнул притихшему Ваське, и они вместе вышли на улицу.
Варя сунула Ваське под нос баночку янтарного меда:
— Помнишь, герой, как ты полез в пчелиный улей?
Мальчик рассеянно кивнул и зачерпнул ложкой тягучее лакомство. Мысли его были далеко — в голове бывшего бога звучали слова учителя: «Подумай о том, что я вернулся из страны, найти которую невозможно!» «Надо же, — думал маленький Васька, — как все просто: другие не могут пройти мой путь только потому, что он — мой!».
— Егор, а что ты говорил по поводу поступления в школу? — вклинился он неожиданно в разговор старших. — По-моему, это неплохая идея.
Когда ребята уехали, Иван вернулся в дом. Книгопечка приветливо поблескивала металлическим боком, словно поторапливая своего друга заняться, наконец, настоящим делом. Иван улыбнулся:
— Соскучилась? Сейчас мы с тобой сотворим что-нибудь деликатесное.
Он привычно подключился к Центральному компьютеру ИИИ и принялся листать каталог библиотеки.
— Смотри-ка, до чего хитроумно они рассортировали Либерею Грозного. А если попробовать набрать «Поиск» иначе?
Он слегка видоизменил формулировку заказа, и список книг, сосканированных Егором в подвале древнего Кремля, предстал на экране во всей полноте.
— С чего бы начать? — задумался Птенчиков, предвкушая изысканное удовольствие. Он еще раз пробежал глазами оглавление и остановил свой выбор на трактате Аристотеля, который читал тогда вслух молодому Иоанну. Давно это было! Как в объективно-историческом летоисчислении, так и в смысле субъективных ощущений прожитого отрезка жизни.
Книгопечка тихонько зажужжала, наполняя комнату родным запахом свежей типографской краски. Иван присел перед лотком, готовясь принять копию книги из знаменитой Либереи. Образ Грозного неотступно стоял перед глазами.
— Прости, Иоанн свет Васильевич, — тихонько шепнул Птенчиков. — Не успел я перевести для тебя древние трактаты. Глядишь, задержался бы подольше у тебя в гостях — и повернулась бы вся российская история по-иному...
В голове зазвучал голос Олега Сапожкова: «Нельзя спорить со свершившимся фактом. Не повернул бы ты историю — скорее сам бы сгинул в ее зыбкой трясине».
— Ты же утверждал, что сказка «Ивашки Пересветова» послужила толчком к невиданным по прогрессивности реформам, — возразил Птенчиков своему мысленному оппоненту.
Эх, узнать бы, отчего так изменился Иоанн несколько лет спустя! Не привели реформы его государство к процветанию и благоденствию, воцарилась на земле русской кровавая опричнина... Птенчиков виновато поежился, вспомнив забытую в подвале Кремля зажигалку. Не по его ли вине сгинула великолепная Либерея? Не из-за того ли захлебнулись смелые реформы, утратившие теоретическую поддержку лучших умов прошлого?
— Нельзя спорить со свершившимся фактом, — горько вздохнул Птенчиков. — Виновата зажигалка или нет, но библиотека пропала, и лишь теперь благодаря сканеру Егора Гвидонова мы можем узнать, какие книги в ней находились.
Пышущий жаром том Аристотеля тяжело рухнул в лоток. Без драгоценного оклада книга смотрелась куда менее амбициозно: не откровение древнего мудреца, но улыбка старого друга. Примостившись в плетеном кресле, Птенчиков с головой ушел в чтение...
Иоанн Васильевич Грозный положил тяжелый том на привычное место. Некогда стройное и сильное тело государя теперь стало плохо повиноваться своему хозяину: давние болезни обострились, оно отекло и распухло, суставы все больше теряли подвижность. Иоанн поправил факел так, чтобы были видны все сундуки с бесценными книгами — читанными или сохранившими до конца свою тайну — и опустился на колени.
— Судите мя, грешного. Судите окаянного, — он помолчал, обдумывая обвинительную речь самому себе. Впрочем, долго подыскивать слова не требовалось — сколько раз он каялся в церквах и монастырях до исступления и изнеможения, обвиняя самого себя в пьянстве, в блуде и прелюбодействе, в убийстве, в граблении, в хищении и ненависти, во всяком злодействе, называл себя нечистым, скверным душегубцем... Уж он-то знал, что сказанное им о себе — горькая правда.
Грозный достал из-за отворота рукава крошечную вещицу и положил ее на ладонь.
— Эх, Ивашка, Ивашка... Мастер ты сказки сказывать, да нет в их света истины. Зря полез твой Магмет-салтан в чужеземную Либерею. Се — собрание диавола... У каждого мудреца своя правда. У каждого иноверца свой бог. Они низвергают и изничтожают друг друга, толкая мир в хаос противоречий. Как можно построить разумное государство на неверных волнах самодурствующей ереси?
Грозный откинул легкую крышечку, и в его руке вспыхнул огонек.
— Прощай, Ивашка Пересветов. Ты сгинул, точно провалился в преисподнюю. Забери ж с собой это адово наследие!
Он поднялся с колен, истово перекрестился... и швырнул в разверстый сундук зажигалку Птенчикова. Затем отвернулся, вышел из обитого свинцовыми плитами помещения и запер за собой дверь.
Покончив со своей трудной миссией, Иоанн вдруг почувствовал несказанную легкость на душе. Он решил порадовать износившееся тело хорошей баней, а затем сел играть со своим советником, Богданом Вельским, в шахматы. Игра эта считалась на Руси греховным занятием и для простых людей была запрещена правилами духовными и светскими, однако Иоанн от этого запрета себя освобождал. Сосредоточиться на партии не получалось. Перед глазами Иоанна, скрывая фигуры и клетки доски, плясали горячие языки пламени. Они все разрастались и разрастались, пожирая сам воздух, которым становилось все труднее дышать. В какой-то момент Иоанн почувствовал, как огненный зверь, подкравшись совсем близко, лизнул его лицо. Не сумев закричать, грозный царь покачнулся и стал заваливаться на бок — не окончив шахматной партии, сраженный мгновенной смертью...
Олег и Аркадий долго стучались в дверь птенчиковской избушки. Хозяин не отвечал.
— Не отлетел ли он опять куда-нибудь? Вылавливай его потом по всей Вселенной! — забеспокоился Сапожков. Аркадий поднажал могучим плечом — и чуть не рухнул в прихожую: дверь была не заперта.
Друзья поспешили в кабинет Птенчикова. Иван сидел в плетеном кресле и крепко спал. Увесистый том, еще пахнущий типографской краской, сполз с его колен, грозя вот-вот свалиться на пол.
— Иван! Ты где?! — заорал что есть мочи Олег.
— А? Что? — подскочил перепуганный Птенчиков. Аристотель все-таки грохнулся на пол, обиженно взмахнув эксклюзивными страницами. — Это ж надо так орать! А если б я помер от ужаса?
— Мы сами тут чуть не померли, когда увидели, что ты снова не реагируешь на проявления окружающей действительности, — проворчал Аркадий. Но Птенчиков его не слушал, глаза учителя литературы лихорадочно блестели, он стиснул голову и в отчаянии застонал:
— Все-таки он поджег Либерею!
— Кто?
— Грозный! Моей зажигалкой! Перед самой кончиной! Вы бы слышали, как он проклинал и книги, и всех, кто их написал...
— Вот вам и здравствуйте! Чем же ему не угодили книги?
— Нет в них, понимаешь ли, единства мнений по жизненно важным вопросам. Сплошной плюрализм и рефлексии мятущегося разума. Пожалуй, без своей библиотеки жить Иоанну было бы проще...
— Кто ж виноват, что он не сумел воспользоваться свалившейся на него мудростью и погряз в противоречиях? Это ж просто безобразие: Иоанн сумел завоевать Казань и Астрахань, сделал Волгу русской рекой, присоединил Сибирские земли и упорно боролся за выходы России к морям — но под конец его царствования в стране воцарилась разруха и запустение. Враги теснили его со всех сторон, отбирая владения и сводя на нет былые победы. Эпидемия чумы косила деревни и целые волости, во многих землях начался голод, не прошли бесследно и опричные погромы владений опальных бояр. Крестьяне разбегались из центральных районов в дальние края. Государь, начавший свое правление с реформ поистине демократических, заканчивал его отменой Юрьева дня, то есть установлением крепостной зависимости крестьян от помещиков!
— Посмотрим, сумеем ли мы воспользоваться мудростью, заложенной в этих книгах, — прервал разошедшегося Олега Аркадий.
— Мы?! — ужаснулся Сапожков.
— Я имею в виду не тебя конкретно, а всех наших современников, — улыбнулся его друг. — Но в главном ты прав: не каждый оказывается готов к подаркам судьбы. Я все вспоминаю Бандар-Логов нашей Сыроежкиной: Варвара попыталась возродить их дряхлые тела к новой жизни, но они не прожили и дня, так как перегрызлись из-за сокровищ.
— А наш Иван сумел отправиться в спасательную экспедицию вообще без тела, на одном лишь энтузиазме! — подхватил Сапожков. Друзья выжидательно уставились на Птенчикова:
— Признайся честно, ты действительно нашел Шамбалу?
— Давайте поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — смутился Иван. — Скажите лучше, вы получили приглашение на свадьбу Варвары с Егором?
— А как же! — развеселился Сапожков. — Обязательно придем. Если только до тех пор не случится еще чего-нибудь экстраординарного.