Смирнов Алексей Константинович. Болезные сказки

   - Поиграем еще? - скрежещущей голосинкой предложил председатель.
   Наше вмешательство не дало тяге к проекции до конца разрядиться.
   - Отчего бы и нет, - молвил я, подкручивая усы. - Сдавайте.
   Фокусам с картами я был обучен еще в зороастрийскую эпоху. Туз пик достался принцу Флоризелю.
   - Проказа полового члена, - прочел он громко.
   Собрание возбужденно загудело. Ну-ка, пусть попробуют обвинить их в этом ужасном заболевании, приобретенном, не иначе как, в колониальных борделях.
   Но, вопреки ожиданиям общества, принц, мужчина видный и отважный, да и со мной при своей особе, повел себя иначе:
   - Да, он у меня большой проказник, - согласился он, не обвиняя в болезни присутствующих. - И я сейчас покажу вам некоторые его проказы!
   Он прыгнул на зеленое сукно и скинул полосатые панталоны. Члены клуба в ужасе отшатнулись при виде открывшегося им зрелища, ибо принц был и в самом деле не вполне здоров.
   - А ну!... - заревел принц, хватая за бороду первого попавшегося господина. - Играем в очко! В двадцать одно!
   Меня всегда поражало количество энергии в принце: были ведь уже попугай и чучело, а сплин сохранялся....
   Через минуту воющее, полураздетое собрание повалило из особняка. Многие походили на павианов и гамадрилов.
   Застегиваясь, играя тростью, принц вышел последним.
   - А как же я, вашество? - встревоженно спросил привратник. - Ведь вы уже изволили называть меня козлом...
   - Да ты козел и есть, - ответил ему Флоризель. - Остановись, мгновенье!
   И мы с ним отправились искать другие клубы и комьюнити.

Крокодил гена

   Одной неимущей, мохнатой твари без имени и места в классификации видов, за бессовестные гроши, да и то - апельсинами, научные медики предложили стать волонтером в научном опыте. Ей, которую злые дети вечно дразнили за неизлечимый гермафродитизм; ушастой и генетически неполноценной со школьной скамьи, подселили крайне полезный и важный ген для постепенного формирования сверхчеловечества. А получился, при таком-то финансировании, не гиперборей, а злобная, озабоченная бабка-гора в заснеженном ослепительном шапокляке, мгновенно родившая мелкую мышь, едва доросшую до крысы. Сама же старуха уменьшилась до обычного пенсионного размера и моментально потребовала два льготных удостоверения, рассчитывать на которые вообще не имела оснований. Это было попросту смехотворно. В собесе, к великому сожалению его сотрудников, пятнадцать минут хохота в очереди продлили жизнь всем посетителям на пятнадцать минут. За этот бесполезный продукт и перерасход спирта институт оставили без премиальной канистры, и вообще поставили всем приличную клизму. А старуха извела и замучила участковых врачей, шляясь к ним и требуя вытащить из ее генов прокравшегося туда крокодила, ибо всякий ген при дефекте имеет свой специфический, всепожирающий эффект, за что старуха и назвала его этой подходящей рептилией. Вытащить, вырастить, приодеть и продать в зоопарк. А вместо него подшить ей крысу по ларисьему имени, да по причине большего сродства, и чтобы по ночам сексуально шебуршала под увядающей кожей.

Свинья под Дубом

   Был когда-то на свете, в доме одном, глубоко нездоровый и озабоченный человек, уже почти старичок. Больше всего на свете он боялся что-нибудь забыть: потушить свет, погасить газ, запереть дверь, отворить форточку, завинтить кран.
   А выходил он довольно-таки часто по разным делам.
   И вот - не выйти ему.
   В медицине для такого несчастья имеется даже особенное название, да зачем нам его помнить?
   Вот он все погасил, потушил, завинтил, поотворял и запер. Уже на улицу вышел, и вдруг - страшная мысль: а ну как не выключил?
   Он быстро бежал домой, отпирал, притворял, зажигал, для надежности включал, потом для уверенности с громким хохотом выключал, и - на всякий случай - проверял заново - потушил ли, завинтил, отворил.
   И выходил. И возвращался с троллейбусной остановки, нездоровым галопом. Потому что...
   Короче говоря, он отправился к доктору в дикой панике, решив, что совершенно рехнулся. Но доктор на такого рода фруктов насмотрелся досыта - так, что иной раз, бывало, себя самого подлавливал на какой-нибудь мелкой проверочке. "Тэ-э-э-к-с", - говорил себе доктор и немедленно уходил, куда глаза глядят: лишь бы подальше.
   - Ну и чепуха! - расхохотался доктор. - У вас тревога, невроз! Я вам выпишу успокоительные таблеточки! И вы быстро позабудете обо всей этой ерунде!
   Это был настоящий доктор. Он знал, что выписать. Кому. И когда. Одному, например, прописал слабительное, и пациенту приходилось сидеть дома. А этому назначил настоящие тормоза с побочным эффектом приподнятого настроения.
   Помогло в тот же день. После первой же таблетки наш герой мгновенно понял, что ему по сараю - погашено, заперто или выключено. Он взялся делать эксперименты: уходил на почту при горящей плите и в сберкассу - при включенном телевизоре.
   Пил эти таблетки неделю и совершенно поправился. Даже набрался какой-то спеси.
   Надумал принять ванну. Пустил воду, а сам пошел, сел в кресло, включил поле чудес. Рядом - бутылочка, стаканчик и баночка для окурков.
   Тут входят двое, снизу. Она - колоссальная, свинообразная, розовомясая. Он - как довесок в форме косточки. Они под ним жили.
   - Это у вас вода льется? - спросила Свинья, уже слыша журчание. - Дуб такой! Это ты нас залил?
   Наш герой встал, пошел посмотреть - действительно, он увлекся. Ванна давно переполнилась, и все текло на пол, просачиваясь к свинячьему обеденному столу.
   - Ничего, - беззаботно ответил жилец, пребывая под воздействием таблетки. - Пустяк! Бог не выдаст - свинья не съест.
   - Съем, - поклялась Свинья.
   А муж перекрестился.

Смерть микробиолога

   С переходом дочки из глупой школы в умную гимназию при музее репортажей поубавилось. Однако, на словах тяготея к слову, она пробралась в библиотеку и принесла домой, где мульон терзаний и книжек, произведение Алексея Югова "Отважное сердце" (не путать с фильмом, где Мэл Гибсон занимается чем-то похожим). Книгу она выбрала сама, и строгая обычно библиотекарша разрешила не возвращать ее сколь угодно долго, хоть никогда.
   Книга повествует о святом Александре Невском, Татарском Иге, ханах и баях; издана в 1984 году (может быть, ничего? - подумал я. - Уже близко, уже рассвет...)
   Как же.
   О тевтонах-гондонах, прославивших князя, там ни слова, все больше про каких-то татар, с которыми у нас нынче вполне приличные отношения. Ну, и о святом князе. Святость его вызывает во мне сомнение, но раз Конституционный суд решил - точка. И вот, наугад, открываем с женой и читаем, ближе к финалу (отрывки):
    Partisanen:
   "Гасило (положительный, социально близкий персонаж, из первых большевиков, лесной бандит) угрюмо слушал угрозы царевича и гневно щурился.
   - Так-так... Ну, што еще повелит нам кость царёва?"
   (Уносимся в будущее, прямо в Ипатьевский дом).
    О юном, пленненном докторе-интерне. Вещает собака, хан Берке:
   "Оставь князя Александра!... Он обречен... Своими познаниями в болезнях ты заслуживаешь лучшей участи. Моим лекарем стань! И рука моя будет для тебя седалищем сокола (???????? - перспектива нежелательная и малопонятная - АС). Я буду держать тебя возле моего сердца. Ты из одной чаши будешь со мной пить, из одного котла есть!..."
   (...)
   - А я брезгую, хан, из одной чаши с тобой пить, из одного котла есть! - воскликнул гордо Григорий Настасьин (догадывался, видно, о микроорганизмах! - АС). - Ты - кровопивец!...
   (...)
   - Знай же: тебе уже не увидеть, как взойдет солнце!
   Юноша (чем не Циолковский? - АС) вскинул голову:
   - Я не увижу - народ мой увидит! (Увидел! Здорово, что я уже сам написал, как оно взошло! - АС; см. "Лента Mru") А вы погибнете, глухое вы царство и кровавое!...
   ...Эта ночь была последней в жизни Настасьина".
   (Вот куда раньше распределяли выпускников-медиков. Иначе еще при ханстве был бы у нас и собственный Дженнер, и Пастер, и лекарство от СПИДа, и ножик от сифилиса... - АС).

Траффик и график

   Жила да работала на входы и выходы станция некоего метро. Любому известно, что оно является местом повышенной опасности для людей. Но эта станция вдруг сделалась настолько опасной, что ее пришлось оцепить. Дело в том, что многие в нее входили, но никто не выходил... Утро-вечер, через день.
   Случилось, что на сей раз, засучив себе ум и взявшись за рукава, ответственные фигуры поработали оперативно и по-умному: послали первыми врачей - а ну, как людям там становится плохо?
   И правильно сделали, ибо на станции скопилась огромная толпа нездоровых людей - даже бабушки и тетушки приуныли в напоре, с которым влачили свои тележки с колесиками. Убавили штурм и дранг.
   А дело было в том, что в ближайшей к метро поликлинике - то утром, то вечером, в разные смены - один доктор, сторонник систем древнейших и новейших, советовал каждому шить деревянное платьице и привыкать к земельке.
   Маскируя земельку грязями.
   И вот все люди, от него выходившие, занимали очереди к другим докторам и вели в коридорах беседы, после чего порешили, что лучше им сразу застолбить мавзолей. Ступили на эскалатор и постановили сделать, как надо, единым махом. Остаться.
   Этого доктора немедленно взяли работать в метро, фельдшером. В медпункт. И он очень прилично управлялся там с занедужившими - особенно с теми, что угодили под поезд или же, в зимнюю пору, лизнули из шалости контактный рельс. Замечательно оформлял документы.
   Вообще, у него был безупречный, каллиграфический почерк. Кроме того, он мечтал построить себе шинель - он ведь все-таки считался офицером запаса и обладал таким правом: носить, но райвоенком - тот лишь топорщил на доктора тараканьи, русско-прусские усы, да топотал ножищами. А старая шинель совсем поистерлась. Из нее клочьями лезла то ли вата, то ли пакля, а местами - мочало.

УУУУУУУУУУУ!!!!!.......

   Окровавленный травматолог в съехавшем колпаке ударил ногой и распахнул маленькую, железную, но чисто-чисто белую дверь в стене.
   Сидевший за дверью сексопатолог, скучая, рассматривал атлас.
   Вперед себя хирург протолкнул перебинтованного, всего в зеленке и шинах мужчину. В руке коллега держал еще мокрые снимки черепа.
   - Слушай, побеседуй ты с ним, - попросил он молитвенно и сурово. - Голова вроде цела. Кажный день... кажный божий день... то привезут, то сам притащится... То с фонарем, то за швами на губы - я бы так и зашил на фиг... с буркалами вместе. Поговори с ним. У товарища проблемы.
   Сытый сексопатолог захлопнул атлас и откинулся в кресле. Он был счастлив помочь такому авторитетному, настоящему доктору-работяге, каким был травматолог. Себя-то он таковым не считал, страдая неполноценностью.
   Трудяга вышел, грохнув дверью.
   Сексопатолог поиграл шелковистыми бровями.
   - Слушаю вас внимательно, - прошелестел он.
   - Видите ли, - клиент пытался улыбаться, и речь его, в силу опухлостей и размозжений ротовой полости, была не до конца внятной, - я фотограф. Свадебный. Я - мастер своего ремесла. Талантище. За это меня пока держат, и я нарасхват даже перебинтованный...
   - Вы страдаете вуайеризмом, - догадался доктор. - Вы подглядываете.
   - Почти угадали, - тот попытался улыбнуться. - Я снимаю сочетание брака, родню, свадебный поезд, банкет, разъезд и часто прохожу с молодыми прямо в их новобрачные ночные хоромы, чтобы сработать на совесть... Но у меня есть маленькое хобби... Я прячусь там...
   - И?...
   На вопрос же, в чем причина, он ответил, как мужчина:
   - Ууууууууууууууу!!!! Я всегда с собой беру ви-део-камеру!... Я всегда с собой беру ви-део-камеру!...
   И добавил:
   - Очень хочется приз. Уже послал, куда надо, сотню роликов....

Акклиматизация

   Резкая смена климата, часовых поясов и привычного социума - зооциума - отрицательно сказывается на некоторых известных персонажах.
   Например, у Бармалея, который уже проживал, как и было ему обещано, в городе Ленинграде; этот Иона, этот отечественный вариант капитана Крюка, испытывал сильные неудобства в связи с постоянной эрекцией. В Африке, на Лимпопо, он сам привык и всех приучил к зоофилии, от которой, кстати заметить, и заболели несчастные звери; Айболит, который тоже был не промах в этом деле, быстро смекнул, что к чему, и подобрал нужные средства - шоколадки, градусники...
   Но в Ленинграде подобное не поощрялось.
   Айболита - ищи-свищи, а потому Бармалей отправился к участковому доктору Нехайболиту.
   Тот лениво нацарапал рецепт на пустырник, выписал бром, назначил электросон и попросил у Бармалея - да-да, уже звучала такая сказка! чуть выше! - его факсимиле.
   Бармалей, не особенно грамотный, стал всячески пробовать это слово.
   "Факс. Милый. Факси, милый. Фак ми, милый. Фак семимильный. Неужели меня уважат?" - не поверил Бармалей, уже поверив заранее.
   - Что вы делаете? - отпрянул Нехайболит. - Застегнитесь немедленно! Подпись! Расписаться тут и тут!
   Бармалей начал медленно багроветь.
   - Значит, Ленинград? - тихо вымолвил он. - При уже семимильном факе?
   Очередь разбежалась, когда из-за двери Нехайболита понеслись вопли:
   - Вот тебе первая миля!... А вот вторая!... И все - морские!.... И все - зеленые!... И еще восемь футов под килем!... И девять кабельтовых!.... И восемь узлов!....
   Не ходите, дети, ни в Африку гулять, ни к доктору Нехайболиту. Его личное факсимиле раскололось пополам. И первая половина куда-то скрылась.
   Сталин вообще недолюбливал этот строптивый город.

Чудозвон

   Хоттабыч варил пельмени и нечаянно сжег себе волшебную бороду.
   Теперь он был совершенно лыс и брит, ибо старческая борода занялась сразу и вся. Волька быстро намочил полотенце и обмотал Хоттабычу челюсть, но это стало всего-навсего заключительным и освежающим жестом парикмахера.
   Тело Хоттабыча было обделено волосами, но в паху они, тоже волшебные, были.
   И он угодил в приемное отделение больницы за оголтелый эксгибиционизм.
   Его скрутили после раздачи подарков в песочнице.
   Там, во дворике, куда вышел Хоттабыч, он сразу пошел порадовать малых деток и расстегнулся. В паху же Хоттабыча наблюдалось спутанное возрастное образование, где сам шайтан не разберет, что и к чему относится. Но благородные седины топорщились. Настолько, что один маленький мальчик даже подошел и ударил по ним совком. Хоттабыч заулыбался, выдернул волосок, издал приветливый мудозвон. Совок превратился в старинный кривой кинжал.
   - Вырастешь - брадобреем будешь, - пообещал дед. - Или великим шахидом, - добавил он, сокрушаясь о бороде.
   Тут подлетела машина, и деда заковали в наручники так, что он не смог дотянуться до магии меча и кинжала. Отчество деда добавило подозрений. Но в милиции сразу же убедились в полном умопомешательстве старика, его явном безумии и дезориентации в обстановке. А потому свезли в больницу. Там наручники, разумеется, сняли.
   - Ну-с? - обратился к побагровевшему от бешенства Хоттабычу дежурный доктор.
   - Я продам тебя в рабство, - прошипел старик, расстегнул брюки и дернул за все, что сумел захватить в горсть. Звон получился колокольный.
   Тут же вошел главный врач.
   - Вам повесточка, доктор, - сказал он доктору. - В военкомат. Поедете на сборы. Идемте со мной, уполномоченный уже вас дожидается.
   А Хоттабыч, так и не застегнувшись, вышел за дверь, заблудился и долго бродил по крылам больницы, совмещенной с амбулаторией, пока не вышел в детскую поликлинику.
   Там кашляли, чихали, пускали сопли.
   - Кому мороженого? - расплылся в улыбке дед.

Белка в колесе

   - У вас белка в колесе, - равнодушно сказала диспетчер.
   - Где, где? - заозиралась бригада Скорой Помощи: доктор с фельдшером. Оба рыла были в пуху, оба выспались отвратительным образом, созерцая кошмары, и решили теперь, что белку (белую горячку) относят к ним, и почему-то приплетают колесо - потому что они на колесах едут или сидят иногда, что ли? Они везли Фантомаса, которого наконец-то сняли с приема больных (тем, кто не читал уже рассказанной ранее сказки о Фантомасе, наверное, будет не интересно). Может быть, где-то выяснили, что пациент переоделся Фантомасом, и делятся с коллегами диагнозом? А на хрена?
   - В колесе обозрения, в культурном парке, - объяснила диспетчер. - Забрался в люльку и бесится там, охотится на черта, с топором. Всех распугал и разогнал. Езжайте и заберите, когда доедет донизу.
   У обоих быстренько отлегло: не про них.
   - А почему психиатрия должна? Пускай милиция нам его снимет и привезет! Пусть притормозят его повыше!
   - Милиция отказалась. Не ее профиль. Он же, говорит милиция, не всегда наверху. Не тормозить же его для пожарных. И пожарные отказались. А в МЧС занято. Да и они откажутся - не котенок, мол, скажут. Что мне, по телефону доверия звонить? - рассвирепела диспетчер. - Расплакаться?
   - Мы же уже везем Фантомаса, - возмутился доктор.
   - Ну и белку захватите по пути.
   Белка была коварной штучкой: припрятав топор, она спокойно продержалась всю очередь и купила билет, напевая: "Купила мама Филе отличные бахилы...Бухилы настоящие, не спиртосодержащие..." А потом было поздно.
   Слава богу, отправился в небеса без соседей.
   Когда бригада подъехала, в колесе обозрения, в люльке, скакал обезьян и с остервенением размахивал топором, вызывая на бой самого черта.
   - Как скажешь, - молвил фельдшер.
   Аттракцион стал бесплатным; его окружило раздавшееся кольцо сбежавших с колеса и других прогуливающихся.
   Связанного Фантомаса выпустили, когда захваченная люлька поравнялась с землей.
   При виде наконец-то внявшего и материализовавшегося сатаны, обезьян заревел ревуном-обезьяной и бросился на высокомерного Фантомаса, как безумец на Печорина из романа "Герой нашего времени". Живи Лермонтов и по сей день, он взял бы в герои кого угодно из этой сказочной компании, но только не Печорина. Печорин сидел бы и тихо заведовал кабинетом эндоскопии.
   - Ага! - крикнул герой-обезьян, и тут же был скручен.
   - Ха-ха-ха, - индифферентно произнес Фантомас.
   Ну и вот: тому доктору, что посадил на свое место Фантомаса, ничего не сделали.
   Во-первых, потому что и кстати пришлось.
   Во-вторых, Фантомас исправно принимал больных, и многих вылечил полностью, найдя к ним верный подход.
   В третьих, повинную голову не секут, а если бы и секли, то доктор, трусливо винясь, втянул ее в плечи настолько, что шея пропала, и некуда стукнуть, и некому руку пожать.

Герои нашего времени

   Доктор Печорин заведовал кабинетом эндоскопии.
   Однажды к нему на прием явился пасмурный Онегин, который давно уж как опился бромной водой и, находясь под пристальным бромнадзором, до того не интересовался сестрицами Лариными, что те прямо-таки ходили по мукам из-за приличного человека, ставшего лишним. А он в упор не замечал, что бромная вода уже наделала вреда. Итак, он выпил эту воду давно, а живот как болел, так и не проходил.
   Доктор Печорин уложил его на бочок, опрыскал зев чем-то настолько горьким, что можно и на дуэль, но перчатки надел только сам доктор, а с Онегина предусмотрительно снял. Затем доктор засунул Онегину в русло, сливаясь с ним, колоссальный оптический шланг, от которого герой более раннего времени затеял бессвязно мычать десятую главу Энциклопедии Русской Жизни - вот почему столь многие полагают, будто она какая-то непонятная - не то зашифрованная, не то недописанная, но явно хульная и обличительная. В последней догадке герои грядущих времен не ошибаются; они лишь думали, что больной проклинает самодержавие, тогда как тот на самом деле материл Печорина.
   Вытянув шланг, доктор запретил Онегину пить, курить, распутничать и прочитал лекцию о здоровом образе жизни: "Вы довели свой желудок до катастрофы, ибо еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет. Вам, сударь, следует крайне бережно относиться к себе - поезжайте-ка на Кавказ!"
   - Всего наилучшего, - попрощался Печорин, уже забывая Онегина и глядя в журнал, где оставался последний больной для осмотра с другого конца. - Будьте любезны, как выйдете - пригласите ко мне господина Ленского, он ждет, - попросил доктор.
   После чего Онегин, повинуясь и скорбя душой, пищеводом и желудком, включая верхний отдел двенадцатиперстной кишки, вызвал Ленского.
   В коридоре он натолкнулся на каталку с человеком в очках, до самого подбородка укрытого простыней. На вопрос, что слетел с Онегина уже на бегу, санитары серьезно ответили хором:
   - Грибоеда везем.

За того парня

   Жил да был один городской отдел охраны здоровья, где работали на износ и своего здоровья не щадили. Да и родись там почин, поименованный "За того доктора". Сразу после того, как отгремел такой тост, он и родился.
   Главный хранитель городского здоровья слизнул с последними каплями коньяка воспоминания о воинской службе, когда в казарме стояла вечно пустовавшая, аккуратная койка какого-то павшего воина, навеки за это зачисленного в данный региональный сегмент преисподней. И мигом мелькнула мысль: ведь были же павшие доктора? Они были.
   Через пару дней по улицам города начала разъезжать абсолютно пустая Скорая Помощь "За Того Доктора". Водитель исправно ловил и принимал информацию - поначалу; он даже ездил к больным: постоит у подъезда, не выключая мотор да шансон прослушивая, и колесит себе дальше.
   Одновременно, после того же банкета, произвели радикальную реформу в поликлиниках. Там оставили только по два кабинета: "Тот Доктор" и "Не Тот Доктор". Остальные помещения отдали под бухгалтерию и регистратуру. Первый кабинет был пуст, ибо за Того Доктора ездила Скорая Помощь, и возле его двери всегда лежали свежие цветы и продукты, а кто-то однажды попытался зажечь там даже Вечный Огонь (в преисподней - положено), но вот он-то и оказался единственным, кто после этого попал по назначению. Возле второго кабинета неизменно толпилась очередь с номерками и без - некоторые, якобы, "по направлению от Того Доктора". А в кабинете ежедневно, по засекреченному и постоянно менявшемуся расписанию, принимал какой-то один специалист: то глазной, то ушной, то зубной, а то и дамский, с предложением педикюра.
   Тем временем машина "За Того Доктора" перестала выходить на связь и заправляться бензином, но продолжала, по словам очевидцев, колесить и кружить по городу. И вот она однажды затормозила перед одним подъездом, и в квартире старушки, которая ежедневно вызывала Скорую Помощь, потому что любила так делать и еще из-за постоянно зудевшей ноги, разорвался звонок.
   - Кто там? - спросила старушка и услышала в ответ многослойный шепот:
   - За Того Доктора.
   А она действительно недавно опять вызвала доктора. Отворила дверь, и в прихожую повалили Те Доктора: ушные, глазные, зубные, дамские, эндокринологи, косметологи, ортопеды, нервные, психические, челюстные и просто хирургические, сердешные, легошные, жалудошные и кишечныя гомеопаты-проктологи. Быстро отформатировали её зацарапанный жесткий диск и укатили.
   Так вот и родилась городская легенда о призраке: кроваво-снежной машине, что прилетает по первому требованию, и после нее все проходит, и не болит, и ничего не хочется, и уплывает куда-то вдаль...
   Маленьких детей не пугают этим летучим голландцем; они боятся и не любят ходить к докторам, и уж тем более им названивать.

Необыкновенное чудо

   Был Новый год.
   И Принц - кучерявый, светловолосый, румяный - явился.
   На лестничной клетке он поцеловал девушку и превратился в Медведя, заревел, встал на дыбы. Медведь захрустел девичьими грудями и костями, оглушительно сплюнул хребёт и потопал в сугроб у качелей, рыть берлогу и спать.
   Он был не из опасных шатунов, наш Медведь, недобравших себе еды, но цыплят и медведей считают по осени, да еще в новогоднюю ночь. Его разбудили деревянной, совершeнно детской лопатой, опередив милицию, которая давным-давно двигалась по ночному следу.
   - Ты не смотри, что пристегнули наручниками, - сказали ему доктора. - Все равно ты себе обморозил и руки, и ноги - мы их тебе нынче отрежем.
   - Тогда... я буду, я буду летать! - прохрипел вочеловечившийся и переполненный отчаянием кавалер.
   - Обязательно будешь. Ты вылетишь отсюда очень скоро. Только в камере никого не целуй.
    2004 - 2005