Страница:
Болезные сказки
Мадам по имени N. N. - та что промышляла медсестрой, иглу вонзая в пациента, сама же восклицала "ой!", сама же, мучима одышкой, с переживанием в груди, с ватрушкой в сумке или пышкой, чуть не теряя бигуди, влекома мыслями о муже, (которого - увы и ах!) шла на свидание - к тому же, с кем говорила о делах и год, и два, и три, с которым уху варила из сома ушла... - И вот, со взором, опущенным (в окрестностях Орла). кольнув очередную попу, сама собою умерла...
Алексей Сычев
Это название мне подсказали. Я к сожалению забыл, кто. (Нет, напомнили: коллега по бывшей профессии, по прозвищу Сирин. Что же делать? Не раскрывается. Хорошо, если птица. Так еще ведь скажут, что я вижусь с Набоковым, свяжут, внушат: "Это тебе птица Гамаюн надежду подает...")
И, спустя какое-то время, задумался: а почему же так мало сказок о врачах? Айболит - и все. Ну, раскопается где-нибудь и когда-нибудь какая-то проходная мелочь. Это же несправедливо. Надо исправить положение.
И, спустя какое-то время, задумался: а почему же так мало сказок о врачах? Айболит - и все. Ну, раскопается где-нибудь и когда-нибудь какая-то проходная мелочь. Это же несправедливо. Надо исправить положение.
Дебют
Жил да был один доктор, участковый терапевт. Довольно заурядный, затравленный. Любил компьютерные игры и чтобы никто не висел над ним. Однако в душе у этого врача кипели такие страсти с талантами, о которых никто и догадаться не мог.
Однажды ему поручили написать стихотворение в поликлиническую стенгазету. С медицинским уклоном, конечно. Предложили так, что он не смог отказаться, хотя ему не сделали никакого предложения.
И он сочинил стихотворение:
Его сразу повысили и назначили заведующим отделением. Вот как здорово вышло, хотя он немедленно разложился морально и вообще сильно переменился к худшему.
Однажды ему поручили написать стихотворение в поликлиническую стенгазету. С медицинским уклоном, конечно. Предложили так, что он не смог отказаться, хотя ему не сделали никакого предложения.
И он сочинил стихотворение:
| Женщины, голову выше! Мало ли, что менопауза? Если у вас нет браузера - Тогда остается маузер! |
Его сразу повысили и назначили заведующим отделением. Вот как здорово вышло, хотя он немедленно разложился морально и вообще сильно переменился к худшему.
Любовь Орлова: Цирк!
Орлов явился в роддом, где рожала его единственная Любовь.
У Орлова случилась Любовь, и воспоследовали роды.
Вполне арийскому Орлову предложили младенца: кулек, перепоясанный не розовой и не голубой, но черной ленточкой.
Видя, как пятится и бледнеет Орлов, нянечка затянула:
- Мало ли, что негритенок -
Ты посмотри, какой ребенок!...
"...В Орловские конюшни," - приговаривал взбешенный Орлов, улетая над городом в послеродовом состоянии и налетая на плавающие кепки и черные цилиндры с красными бантами передовиков.
У Орлова случилась Любовь, и воспоследовали роды.
Вполне арийскому Орлову предложили младенца: кулек, перепоясанный не розовой и не голубой, но черной ленточкой.
Видя, как пятится и бледнеет Орлов, нянечка затянула:
- Мало ли, что негритенок -
Ты посмотри, какой ребенок!...
"...В Орловские конюшни," - приговаривал взбешенный Орлов, улетая над городом в послеродовом состоянии и налетая на плавающие кепки и черные цилиндры с красными бантами передовиков.
Симтом Эди
Сия вещь была начата с подачи одной такой г-жи Желновой, однако соавторство прервалось, но синдром сидел у меня в голове. Деинсталлирую.
Наступил вечер, а в поликлинике было неожиданно пусто.
Окулист сидел и скучал. Он думал, как закончится его смена, и он выглотает стакан.
Распахнулась дверь, и вошла немолодая женщина, очень полная, а карточка у нее была намного толще. Без номерка.
- Здравствуйте, - сказал окулист. - Что вам нужно?
- Здравствуйте, - ответила та и равнодушно хрюкнула: немножко срыгнула. Абсолютно бесстрастно. - Вот. Меня прислал невропатолог. Между прочим, ему нужна помощь, вызовите скорую. Он лежит, и ему плохо.
- С этим-то мы разберемся. А с вами - это еще вопрос.
- У меня симптом Эди.
"Что еще за симптом".
Окулист взял карточку и увидел, что гостья, по поводу хронического похрюкивания и недополучения оргазма, лечилась во всех городах и тамошних центральных клиниках. Последняя выписка занимала восемь листов, исписанных мелким почерком. Диагноз занял полстраницы и говорил об отсутствии сифилиса, но зато о наличии множества других, редких, малоизвестных мозговых симптомов и синдромов. Неизвестного происхождения. Последним значился симптом Эди. Просто так и заканчивалось: "Симптом Эди". Точка. Общие санаторные рекомендации. Наблюдение.
- Обождите.
Проклиная неведомого профессора или там академика Эди, окулист не постеснялся заглянуть в справочник. Так и есть. Бывает при сифилисе и многом, многом другом, непонятном. Измененная зрачковая реакция. Может измениться форма зрачка. Жить не мешает.
- Так чего же вы хотите?
- Я хочу, чтобы вы лечили мне симптом Эди.
- Вас не вылечили в Москве. Как же вас вылечат здесь?
Молчание.
Потом больная доверительно подалась к окулисту и шепнула:
- Вы знаете, что у меня в глазу? Там Эди.
- Хорошо, я посмотрю вам глазное дно, - тот вооружился лампой и заглянул. Действительно, зрачок деформирован. Прямо на глазном дне, рядом со "слепым пятном", стоял благообразный доктор Эди и грозил окулисту пальцем.
Окулист решил не пить стакана.
- Он постоянно дает мне издевательские советы, - пожаловалась больная, все чаще срыгивая. - Прямо из глаза.
Окулист решил, что все-таки выпьет стакан. Потому что Эди займется другим специалистом. И потянулся за направлением.
Наступил вечер, а в поликлинике было неожиданно пусто.
Окулист сидел и скучал. Он думал, как закончится его смена, и он выглотает стакан.
Распахнулась дверь, и вошла немолодая женщина, очень полная, а карточка у нее была намного толще. Без номерка.
- Здравствуйте, - сказал окулист. - Что вам нужно?
- Здравствуйте, - ответила та и равнодушно хрюкнула: немножко срыгнула. Абсолютно бесстрастно. - Вот. Меня прислал невропатолог. Между прочим, ему нужна помощь, вызовите скорую. Он лежит, и ему плохо.
- С этим-то мы разберемся. А с вами - это еще вопрос.
- У меня симптом Эди.
"Что еще за симптом".
Окулист взял карточку и увидел, что гостья, по поводу хронического похрюкивания и недополучения оргазма, лечилась во всех городах и тамошних центральных клиниках. Последняя выписка занимала восемь листов, исписанных мелким почерком. Диагноз занял полстраницы и говорил об отсутствии сифилиса, но зато о наличии множества других, редких, малоизвестных мозговых симптомов и синдромов. Неизвестного происхождения. Последним значился симптом Эди. Просто так и заканчивалось: "Симптом Эди". Точка. Общие санаторные рекомендации. Наблюдение.
- Обождите.
Проклиная неведомого профессора или там академика Эди, окулист не постеснялся заглянуть в справочник. Так и есть. Бывает при сифилисе и многом, многом другом, непонятном. Измененная зрачковая реакция. Может измениться форма зрачка. Жить не мешает.
- Так чего же вы хотите?
- Я хочу, чтобы вы лечили мне симптом Эди.
- Вас не вылечили в Москве. Как же вас вылечат здесь?
Молчание.
Потом больная доверительно подалась к окулисту и шепнула:
- Вы знаете, что у меня в глазу? Там Эди.
- Хорошо, я посмотрю вам глазное дно, - тот вооружился лампой и заглянул. Действительно, зрачок деформирован. Прямо на глазном дне, рядом со "слепым пятном", стоял благообразный доктор Эди и грозил окулисту пальцем.
Окулист решил не пить стакана.
- Он постоянно дает мне издевательские советы, - пожаловалась больная, все чаще срыгивая. - Прямо из глаза.
Окулист решил, что все-таки выпьет стакан. Потому что Эди займется другим специалистом. И потянулся за направлением.
Сон, да не в руку
Вот однажды одному доктору, заведующему-расстриге, приснился волшебный сон. Будто бы дом у него полная чаша, а над домом - крутая крыша. А сам он - Фокусник. Стоит на эстраде и выбалтывает врачебные тайны, обещая показать аттракцион "Пестрая Лента".
Полнейший аншлаг. Публика надрывает животы, чета Петросян-Степаненко дерется в очереди из-за мыла и веревки. А Фокусник прохаживается и самозабвенно рассказывает:
- Была, значит, у одного, ФИО, здоровая гуля под ухом...
Зал прямо валится.
Тому не уняться, он ходит и гнет свое:
- А вот у одного бомжа, ФИО, при вскрытии нашли поросячий хвост на заду, финский ножик и женскую грудь. Он из нее молоко доил и кашу себе варил, от каши и загнулся...
Визг и судороги. Потолок дрожит, люстра подрагивает.
- А еще к одной ФИО, у которой муж ФИО в командировке, явился этот... ну, вы его знаете, в первом ряду... мистер Мускул! с Проппером... и Триппером....
Дрожательный паралич.
- И теперь, под конец... знаменитый номер: "Пестрая Лента"!
Выводит доктор бабушку, распиливает в ящике пилой и вынимает из нее кроликов, голубей, воздушные шары и розовые букеты. Под песню "Летите, голуби, летите". А потом подныривает рукой и с проктологической сноровкой тянет, тянет, тянет из бабки бесконечную пеструю ленту....
Сон прервался, доктор явился на службу. Входит начальник и спрашивает:
- Вам никогда не снятся вещие сны? Мне вот сегодня приснилось, как вы на сцене фокусничали... вскрывали престарелую женщину и вынимали из нее ленту...
Доктор просто оторопел.
- Вот! - начмед метнул в него лист. - Жалоба на вас! Вы оперировали пожилую особу, которая в годы войны проглотила знамя полка, чтобы оно не досталось врагу. И с тех пор оно так и лежало внутри для чувства объемного насыщения. Вы знамя вынули, и без реликвии она теперь жрет в три горла. Она пишет здесь, что отныне это уже - переходящее знамя, и она передает его вам... в пожизненное пользование тем же макаром... Извольте войти в коленно-локтевое положение!
Начмед сунул руку в карман и начал разматывать бесконечную пеструю ленту, которая складывалась у его ног в кишечные петли.
Полнейший аншлаг. Публика надрывает животы, чета Петросян-Степаненко дерется в очереди из-за мыла и веревки. А Фокусник прохаживается и самозабвенно рассказывает:
- Была, значит, у одного, ФИО, здоровая гуля под ухом...
Зал прямо валится.
Тому не уняться, он ходит и гнет свое:
- А вот у одного бомжа, ФИО, при вскрытии нашли поросячий хвост на заду, финский ножик и женскую грудь. Он из нее молоко доил и кашу себе варил, от каши и загнулся...
Визг и судороги. Потолок дрожит, люстра подрагивает.
- А еще к одной ФИО, у которой муж ФИО в командировке, явился этот... ну, вы его знаете, в первом ряду... мистер Мускул! с Проппером... и Триппером....
Дрожательный паралич.
- И теперь, под конец... знаменитый номер: "Пестрая Лента"!
Выводит доктор бабушку, распиливает в ящике пилой и вынимает из нее кроликов, голубей, воздушные шары и розовые букеты. Под песню "Летите, голуби, летите". А потом подныривает рукой и с проктологической сноровкой тянет, тянет, тянет из бабки бесконечную пеструю ленту....
Сон прервался, доктор явился на службу. Входит начальник и спрашивает:
- Вам никогда не снятся вещие сны? Мне вот сегодня приснилось, как вы на сцене фокусничали... вскрывали престарелую женщину и вынимали из нее ленту...
Доктор просто оторопел.
- Вот! - начмед метнул в него лист. - Жалоба на вас! Вы оперировали пожилую особу, которая в годы войны проглотила знамя полка, чтобы оно не досталось врагу. И с тех пор оно так и лежало внутри для чувства объемного насыщения. Вы знамя вынули, и без реликвии она теперь жрет в три горла. Она пишет здесь, что отныне это уже - переходящее знамя, и она передает его вам... в пожизненное пользование тем же макаром... Извольте войти в коленно-локтевое положение!
Начмед сунул руку в карман и начал разматывать бесконечную пеструю ленту, которая складывалась у его ног в кишечные петли.
Пунктуальность
Здесь это слово употребляется не в обычном его значении.
Был однажды один санитар, который умел делать пункцию. Один раз поприсутствовал в процедурной, глянул через плечо - и все ему стало ясно. Больше-то он ничего не знал.
Это некоторым иным непонятно, зачем у них "берут функцию и спинной мозг на анализ", а санитар понимал, что просто выпускают водичку, ничего не затрагивая.
И дело это ему страшно понравилось. Какое-то, видимо, существовало внутреннее сродство. Он даже на себе тренировался, без всяких зеркал. Стащил иглу, обмазался йодом, хлопнул стопочку - и вперед! Без всяких зеркал, на табуретке. Оно и лучше ему делалось, потому что санитар этот много кем был: и сапером, и хоккеистом, и милиционером, и охранником, и вообще ничего не делал, так что ему здорово по голове доставалось - особенно в последнем случае.
Спаечки образовались в голове, болела часто. А тут присел, водичку выпустил - и хорошо! Иной раз еще надуется воздухом: спайки порвутся - оно еще лучше! Улучшается круговорот жидкости в индивиде. Начинает отличать клизму от градусника, а то бывали забавные прецеденты.
И вечно наш санитар норовил кому-нибудь сделать пункцию, в приемном покое, но всякий раз его застигали не вовремя, не разрешали. Он уж и стопочку успевал хлопнуть, а все никак.
Зато ему крупно повезло на открытии нового корпуса с приездом губернатора.
- Ты уж не оплошай, - сказали ему. - Прибери тут говно всякое, бомжей...
Потому что даже в новом корпусе всего перечисленного уже накопилось изрядно. Санитар козырнул и пошел разбираться. Поупражнялся, конечно, на бомжах, да на себе. Подмел, помыл, надраил. Натянул ленточку. А сразу над полом - маленькую растяжку.
И вот приезжает торжественный губернатор. Под музыку режет ленточку, вдруг спотыкается, падает, ударяется головой. И санитар, как коршун, разбрасывая охрану, наваливается на губернатора с уже приготовленной иглой. Ррраз! - и пункция. И как же тому полегчало! Голова моментально прошла.
- Это что же у вас за Авиценна? - спрашивает.
А ему отвечают не в лад:
- Через букву "О". Овца заблудшая.
Губернатор от ярости затопал ногами и немедленно назначил санитара начальником горздрава. Мало ли, что диплома нет? Может, у всех остальных они купленные, в переходе метро?
Так что санитар, пока его не уволили через месяц, когда он все-таки натворил дел, успел поработать. И губернатор с особенным удовольствием визировал его приказы об обязательной пункции при поступлении на работу, в институт, в армию, в милицию, при покупке квартиры, да и просто любому, у кого голова не на месте. Таких же полно. За неправильную парковку, например. За проезд по ученическому билету для второго класса. За неявку на выборы, где голосуют уже не сердцем, а спинным мозгом.
Был однажды один санитар, который умел делать пункцию. Один раз поприсутствовал в процедурной, глянул через плечо - и все ему стало ясно. Больше-то он ничего не знал.
Это некоторым иным непонятно, зачем у них "берут функцию и спинной мозг на анализ", а санитар понимал, что просто выпускают водичку, ничего не затрагивая.
И дело это ему страшно понравилось. Какое-то, видимо, существовало внутреннее сродство. Он даже на себе тренировался, без всяких зеркал. Стащил иглу, обмазался йодом, хлопнул стопочку - и вперед! Без всяких зеркал, на табуретке. Оно и лучше ему делалось, потому что санитар этот много кем был: и сапером, и хоккеистом, и милиционером, и охранником, и вообще ничего не делал, так что ему здорово по голове доставалось - особенно в последнем случае.
Спаечки образовались в голове, болела часто. А тут присел, водичку выпустил - и хорошо! Иной раз еще надуется воздухом: спайки порвутся - оно еще лучше! Улучшается круговорот жидкости в индивиде. Начинает отличать клизму от градусника, а то бывали забавные прецеденты.
И вечно наш санитар норовил кому-нибудь сделать пункцию, в приемном покое, но всякий раз его застигали не вовремя, не разрешали. Он уж и стопочку успевал хлопнуть, а все никак.
Зато ему крупно повезло на открытии нового корпуса с приездом губернатора.
- Ты уж не оплошай, - сказали ему. - Прибери тут говно всякое, бомжей...
Потому что даже в новом корпусе всего перечисленного уже накопилось изрядно. Санитар козырнул и пошел разбираться. Поупражнялся, конечно, на бомжах, да на себе. Подмел, помыл, надраил. Натянул ленточку. А сразу над полом - маленькую растяжку.
И вот приезжает торжественный губернатор. Под музыку режет ленточку, вдруг спотыкается, падает, ударяется головой. И санитар, как коршун, разбрасывая охрану, наваливается на губернатора с уже приготовленной иглой. Ррраз! - и пункция. И как же тому полегчало! Голова моментально прошла.
- Это что же у вас за Авиценна? - спрашивает.
А ему отвечают не в лад:
- Через букву "О". Овца заблудшая.
Губернатор от ярости затопал ногами и немедленно назначил санитара начальником горздрава. Мало ли, что диплома нет? Может, у всех остальных они купленные, в переходе метро?
Так что санитар, пока его не уволили через месяц, когда он все-таки натворил дел, успел поработать. И губернатор с особенным удовольствием визировал его приказы об обязательной пункции при поступлении на работу, в институт, в армию, в милицию, при покупке квартиры, да и просто любому, у кого голова не на месте. Таких же полно. За неправильную парковку, например. За проезд по ученическому билету для второго класса. За неявку на выборы, где голосуют уже не сердцем, а спинным мозгом.
Матрешка
Один доктор придумал остроумный выход из тяжелого положения, в которое он попадал очень часто. Приходит к нему, например, больная из палаты номер восемь, и доктор спрашивает:
- Что случилось?
Та, как обычно, отвечает:
- Очень болит голова.
- Ну, хорошо, - доктор даже рад. - Сейчас мы пригласим нейрохирургов, голову вашу вскроем и посмотрим...
- Нет-нет, - пугалась больная, - она уже прошла.
Так и вылечивалась.
Но вот однажды явилась маленькая, пухленькая бабулька с такой же жалобой. Доктор сделал ей стандартное встречное предложение, от которого та, как ни странно, не смогла отказаться. Как же быть? Она так возжелала этой процедуры, что все забегали. Пришел нейрохирург, посмотрел на снимки и сказал, что да, вон там, под лобной костью, наверняка что-то есть. А потому желание бабушки можно удовлетворить.
Голову вскрыли и вынули еще одну бабушку, точно такую же, с тем же недугом. В платке и пальтишке.
Вскрыли башку и этой, достали третью. Стоит, маленькая, на операционном столе, топчется и гундосит: болит голова!
Здесь уже обошлись без пилы, хватило скальпеля. О трех углах изба не строится: стоит четвертая старушка, что-то пищит и за висок держится одной рукой. А другой - придерживает сумку на колесиках.
Пятую бабульку доставали с величайшими предосторожностями. Эта уже не говорила, а только подавала знаки, которые можно было истолковать и так, и сяк. Истолковали сяк: операция не показана.
Вручили доктору его бабулек и велели идти с ними, куда ему будет приятно.
Доктор выставил их возле Катькиного садика, на площади Островского. Нарядил матрешками и начал продавать иностранцам. Но ни одной не продал, потому что подошел милиционер и сказал, что посадит доктора за работорговлю.
Тогда доктор свалил бабулек в коробку, как котят, и написал большими буквами: "На прокорм. Подайте, пожалуйста".
Одна из бабулек нацепила очки и прочла.
- Это мы и сами могем! - обматерила доктора и зашагала прочь.
И остальные из коробки разбрелись в разные стороны, по станциям метро. Стоят там у схода с эскалатора, и просят пропитать. А самая крошечная попросту подворовывала.
- Что случилось?
Та, как обычно, отвечает:
- Очень болит голова.
- Ну, хорошо, - доктор даже рад. - Сейчас мы пригласим нейрохирургов, голову вашу вскроем и посмотрим...
- Нет-нет, - пугалась больная, - она уже прошла.
Так и вылечивалась.
Но вот однажды явилась маленькая, пухленькая бабулька с такой же жалобой. Доктор сделал ей стандартное встречное предложение, от которого та, как ни странно, не смогла отказаться. Как же быть? Она так возжелала этой процедуры, что все забегали. Пришел нейрохирург, посмотрел на снимки и сказал, что да, вон там, под лобной костью, наверняка что-то есть. А потому желание бабушки можно удовлетворить.
Голову вскрыли и вынули еще одну бабушку, точно такую же, с тем же недугом. В платке и пальтишке.
Вскрыли башку и этой, достали третью. Стоит, маленькая, на операционном столе, топчется и гундосит: болит голова!
Здесь уже обошлись без пилы, хватило скальпеля. О трех углах изба не строится: стоит четвертая старушка, что-то пищит и за висок держится одной рукой. А другой - придерживает сумку на колесиках.
Пятую бабульку доставали с величайшими предосторожностями. Эта уже не говорила, а только подавала знаки, которые можно было истолковать и так, и сяк. Истолковали сяк: операция не показана.
Вручили доктору его бабулек и велели идти с ними, куда ему будет приятно.
Доктор выставил их возле Катькиного садика, на площади Островского. Нарядил матрешками и начал продавать иностранцам. Но ни одной не продал, потому что подошел милиционер и сказал, что посадит доктора за работорговлю.
Тогда доктор свалил бабулек в коробку, как котят, и написал большими буквами: "На прокорм. Подайте, пожалуйста".
Одна из бабулек нацепила очки и прочла.
- Это мы и сами могем! - обматерила доктора и зашагала прочь.
И остальные из коробки разбрелись в разные стороны, по станциям метро. Стоят там у схода с эскалатора, и просят пропитать. А самая крошечная попросту подворовывала.
Факсимиле
Жил да поживал на белом свете один доктор, без памяти влюбленный в собственную врачебную Печать.
Он, когда ее выдали после института, едва не рехнулся и принялся ставить ее, где ни попадя. Дома, где только недавно сделали ремонт, покрыл своими оттисками все обои и потолки. На книжки ставил, сзади и спереди, но это еще простительно: ex libris.
Везде носил с собой эту печать в футлярчике и еще - чернильную подушечку. На приеме, бывало, вскидывался и спохватывался: ах, плохо пропечаталось! надо заново! И тискал заново, точнехонько поверху.
Но и другие документы не забывал скрепить печатью: паспорт, диплом и свидетельство о браке; квитанции в сберкассе и на почте, где вечно орали, ее же ставил. Из окошечка кричат: - Распишитесь!
Ну, тут он сиял: двойная удача.
Даже те части тела, что прикрыты одеждой - их тоже проштамповал, себе и жене, другие жена не позволила. В общем, сунь ему любую бумажку - припечатает обязательно.
Однако явился к нему на прием патлатый, мерзкий, завшивленный хмырь в свитере до щиколоток. Беззубый и почти безносый, лет двадцати четырех. Протягивает некое подобие самодельного рецепта, а там коряво прописано: "Марфину мне нумером сто коробок, плюс эфедрону квантум сатис" (quantum satis - сколько нужно, сколько достаточно, то есть - до полного удовлетворения, латынь). Доктор, не читая, поставил печать, больной выбежал вон. А через полчаса приезжает из аптеки обратно, уже в милицейской машине.
Милиционер тычет в рецепт:
- Ваша печать?
Ну, а чья же? Здсь доктор сообразил, что дело плохо. Сейчас у него печать отнимут. Схватил ее и проглотил.
Но милиция, как ни странно, подвернулась не вполне бесноватая и даже с выдумкой. Послали за касторкой главного врача, лично, и сели ждать, а попутно составили протокол.
Скоро печать и выпрыгнула. Милиционер протягивает доктору бумагу, протокол свой: подписывай! Ну, тот и шлепнул туда оттиск, какой получился на тот момент, без чернильной подушечки. Милиция махнула рукой; взяла печать двумя пальцами - и не такое приходилось брать, вымыла под краном в раковине.
- Давайте, - говорят, - мы ее изуродуем, чтоб ему стало неинтересно.
Долго решали, что исковеркать ножиком - "врач" или ФИО. Решили, что лучше ФИО. И все ФИО покалечили.
Конечно, доктор сразу потерял интерес к печати. Подумаешь, "врач", а прочее, самое главное - неразборчиво. Поэтому он стал взамен носить значок о высшем образовании, пока не умаялся цеплять его туда-сюда и не продел себе в нос. На этом этапе он уволился по собственному желанию и пошел в косметологи. И там уже научился оставлять такие факсимиле, что всем сделалось не до смеха.
Он, когда ее выдали после института, едва не рехнулся и принялся ставить ее, где ни попадя. Дома, где только недавно сделали ремонт, покрыл своими оттисками все обои и потолки. На книжки ставил, сзади и спереди, но это еще простительно: ex libris.
Везде носил с собой эту печать в футлярчике и еще - чернильную подушечку. На приеме, бывало, вскидывался и спохватывался: ах, плохо пропечаталось! надо заново! И тискал заново, точнехонько поверху.
Но и другие документы не забывал скрепить печатью: паспорт, диплом и свидетельство о браке; квитанции в сберкассе и на почте, где вечно орали, ее же ставил. Из окошечка кричат: - Распишитесь!
Ну, тут он сиял: двойная удача.
Даже те части тела, что прикрыты одеждой - их тоже проштамповал, себе и жене, другие жена не позволила. В общем, сунь ему любую бумажку - припечатает обязательно.
Однако явился к нему на прием патлатый, мерзкий, завшивленный хмырь в свитере до щиколоток. Беззубый и почти безносый, лет двадцати четырех. Протягивает некое подобие самодельного рецепта, а там коряво прописано: "Марфину мне нумером сто коробок, плюс эфедрону квантум сатис" (quantum satis - сколько нужно, сколько достаточно, то есть - до полного удовлетворения, латынь). Доктор, не читая, поставил печать, больной выбежал вон. А через полчаса приезжает из аптеки обратно, уже в милицейской машине.
Милиционер тычет в рецепт:
- Ваша печать?
Ну, а чья же? Здсь доктор сообразил, что дело плохо. Сейчас у него печать отнимут. Схватил ее и проглотил.
Но милиция, как ни странно, подвернулась не вполне бесноватая и даже с выдумкой. Послали за касторкой главного врача, лично, и сели ждать, а попутно составили протокол.
Скоро печать и выпрыгнула. Милиционер протягивает доктору бумагу, протокол свой: подписывай! Ну, тот и шлепнул туда оттиск, какой получился на тот момент, без чернильной подушечки. Милиция махнула рукой; взяла печать двумя пальцами - и не такое приходилось брать, вымыла под краном в раковине.
- Давайте, - говорят, - мы ее изуродуем, чтоб ему стало неинтересно.
Долго решали, что исковеркать ножиком - "врач" или ФИО. Решили, что лучше ФИО. И все ФИО покалечили.
Конечно, доктор сразу потерял интерес к печати. Подумаешь, "врач", а прочее, самое главное - неразборчиво. Поэтому он стал взамен носить значок о высшем образовании, пока не умаялся цеплять его туда-сюда и не продел себе в нос. На этом этапе он уволился по собственному желанию и пошел в косметологи. И там уже научился оставлять такие факсимиле, что всем сделалось не до смеха.
Закат Европы
Наполовину сказка, болезная
Завелся в одной больнице новый доктор-хирург, который обожал играть в компьютерную игру "Цивилизация" - в ее самую первую версию. Там надо победить все сопредельные государства и улететь на Альфу Центавра.
Сперва, пока доктор не разобрался в анамнезе, его ставили на колени даже варвары, и враг не единожды добивался, чтоб склонилась его голова. Но вот дело сдвинулось вместе с доктором, и хирург взял за правило запираться в кабинете, когда дежурил. Колотят ему в дверь - куда там! Явился ведь сам Чингисхан, предлагает вслепую меняться секретами науки. Черта с два, твое место возле параши! Хирург уже знает про Колесо, а басурман - только про Лошадь.
По четыре часа - что там, ночами напролет просиживал.
Его дожидались битые, колотые, рвано-резаные и обиженные. Но он упорно гноил и гнобил бесконечных врагов, а однажды завалил самого Сталина.
Прихлебывая дареный коньячок.
Наконец, взломали замок.
Хирург сидит; раскраснелся. На мониторе - атомные вспышки и отметки мест, зараженных радиоактивными осадками. Авианосец плывет, переполненный бомбами.
- Я, - объясняет хирург, дыша коньячком, - Наполеон, и только-только овладел ядерным оружием...
Сняли его с дежурства, свезли к содружественным, но отнюдь не восторженным, специалистам, где он пролежал месяц.
Вышел оттуда не очень-то.
Будучи спрашиваем, не есть ли он, часом, Наполеон Бонапарт - расплывался в улыбке и качал головой: что за глупости, за кого вы меня принимаете - за психа?
Зато наотрез отказался от ядерного разоружения. Даже не согласился на нулевой вариант.
- Ноль - он и есть ноль, - приговаривал хитро.
Завелся в одной больнице новый доктор-хирург, который обожал играть в компьютерную игру "Цивилизация" - в ее самую первую версию. Там надо победить все сопредельные государства и улететь на Альфу Центавра.
Сперва, пока доктор не разобрался в анамнезе, его ставили на колени даже варвары, и враг не единожды добивался, чтоб склонилась его голова. Но вот дело сдвинулось вместе с доктором, и хирург взял за правило запираться в кабинете, когда дежурил. Колотят ему в дверь - куда там! Явился ведь сам Чингисхан, предлагает вслепую меняться секретами науки. Черта с два, твое место возле параши! Хирург уже знает про Колесо, а басурман - только про Лошадь.
По четыре часа - что там, ночами напролет просиживал.
Его дожидались битые, колотые, рвано-резаные и обиженные. Но он упорно гноил и гнобил бесконечных врагов, а однажды завалил самого Сталина.
Прихлебывая дареный коньячок.
Наконец, взломали замок.
Хирург сидит; раскраснелся. На мониторе - атомные вспышки и отметки мест, зараженных радиоактивными осадками. Авианосец плывет, переполненный бомбами.
- Я, - объясняет хирург, дыша коньячком, - Наполеон, и только-только овладел ядерным оружием...
Сняли его с дежурства, свезли к содружественным, но отнюдь не восторженным, специалистам, где он пролежал месяц.
Вышел оттуда не очень-то.
Будучи спрашиваем, не есть ли он, часом, Наполеон Бонапарт - расплывался в улыбке и качал головой: что за глупости, за кого вы меня принимаете - за психа?
Зато наотрез отказался от ядерного разоружения. Даже не согласился на нулевой вариант.
- Ноль - он и есть ноль, - приговаривал хитро.
О диалектике головоногих и круглоротых
Этот медицинский случай произошел давно, еще в позапрошлом веке, когда жил на свете один купец. И голова у него была напрочь разобщена с телом.
То есть внешне все выглядело пристойно: даже шарфик не требовался - ни шва, ни зазора. Но голова, когда работала, работала сама по себе, и заключала солидные сделки на радость людям, а тело, когда не работала голова - самостоятельно.
То есть не было единства и совершенства.
А голова не работала у купца достаточно часто, и тело имело абсолютную волю над окружающим миром.
Купца показывали разным знаменитым докторам - Пирогову и Билльроту, например, да каким-то другим еще французам. Все пожимали пальцами и единодушно запрещали голове нажираться и отключаться. Возили его и к старцу, который вышел, прослезился, перекрестил приезжего и удалился в келью, так ничего и не сказав.
Кончилось скверно.
Купец не послушался великих докторов и в сотый раз устроил своей голове продолжительное прощание с телом. Тело находилось на тот момент в одном из богатых трактиров; неизвестно, что оно там о себе, безголовое, возомнило, но только сграбастало нож и зарезало пять человек, не считая прочих невинных душ..
Всем стало ясно, что голове и телу, как ныне России и Украине, вместе не жить. Правда, что считать Россией, а что - Украиной? С одной стороны, Россия больше - значит, она - тело, но делать головой Украину... по-моему, этого даже сами украинцы не хотят. Короче говоря, купца, одетого в рубище, связали, да повезли в телеге на плаху.
А повсюду зеваки: толпы, скопища.
Какой-то господин с бородой, худой и с залысинами, все бормотал: "идиот, идиот", и быстро записывал себе в книжечку о возможных мыслях купеческой головы до и, если такое случается, после усекновения.
А голова-то и думала о том, как любит свое тело, вплоть до самого последнего мизинчика. Так, через близкое разъединение, случилось долгожданное излечение-воссоединение. Диалектика!
Когда голову отрубили, она сделала круглый рот. Но это было сделано не по ее желанию, так приказало тело шея купца, желая попрощаться доисторическим атавизмом.
Писучий господин, возмущенный увиденным, написал потом про такую диалектику воссоединения головы и тела путем их разделения целый роман, ругаясь "идиотом" и "бесами". Но это не помогло.
Лечебная диалектика скоро вошла в широкий обиход и хорошо известна нашим, теперь уже до конца сознательным, гражданам.
Времени на размышление и воссоединение целиком, изнутри, без внешнего вмешательства, обычно не давали.
То есть внешне все выглядело пристойно: даже шарфик не требовался - ни шва, ни зазора. Но голова, когда работала, работала сама по себе, и заключала солидные сделки на радость людям, а тело, когда не работала голова - самостоятельно.
То есть не было единства и совершенства.
А голова не работала у купца достаточно часто, и тело имело абсолютную волю над окружающим миром.
Купца показывали разным знаменитым докторам - Пирогову и Билльроту, например, да каким-то другим еще французам. Все пожимали пальцами и единодушно запрещали голове нажираться и отключаться. Возили его и к старцу, который вышел, прослезился, перекрестил приезжего и удалился в келью, так ничего и не сказав.
Кончилось скверно.
Купец не послушался великих докторов и в сотый раз устроил своей голове продолжительное прощание с телом. Тело находилось на тот момент в одном из богатых трактиров; неизвестно, что оно там о себе, безголовое, возомнило, но только сграбастало нож и зарезало пять человек, не считая прочих невинных душ..
Всем стало ясно, что голове и телу, как ныне России и Украине, вместе не жить. Правда, что считать Россией, а что - Украиной? С одной стороны, Россия больше - значит, она - тело, но делать головой Украину... по-моему, этого даже сами украинцы не хотят. Короче говоря, купца, одетого в рубище, связали, да повезли в телеге на плаху.
А повсюду зеваки: толпы, скопища.
Какой-то господин с бородой, худой и с залысинами, все бормотал: "идиот, идиот", и быстро записывал себе в книжечку о возможных мыслях купеческой головы до и, если такое случается, после усекновения.
А голова-то и думала о том, как любит свое тело, вплоть до самого последнего мизинчика. Так, через близкое разъединение, случилось долгожданное излечение-воссоединение. Диалектика!
Когда голову отрубили, она сделала круглый рот. Но это было сделано не по ее желанию, так приказало тело шея купца, желая попрощаться доисторическим атавизмом.
Писучий господин, возмущенный увиденным, написал потом про такую диалектику воссоединения головы и тела путем их разделения целый роман, ругаясь "идиотом" и "бесами". Но это не помогло.
Лечебная диалектика скоро вошла в широкий обиход и хорошо известна нашим, теперь уже до конца сознательным, гражданам.
Времени на размышление и воссоединение целиком, изнутри, без внешнего вмешательства, обычно не давали.
Добре!
На этом покудова свете существовал человек, который панически боялся всего неожиданно прыгающего, резко вскрикивающего и вообще неестественного, дикого, несуразного. При виде такого его просто охватывало отчаяние.
Особенно его пугали самоходные игрушки, которых пускали гулять в переходах метро и прямо на улице. Утята, медвежата, ползающие бойцы, заводные лягушки - все это доводило его буквально до слез.
Однажды, переходя со станции на станцию, он впал в настоящую истерику. И последняя длилась, пока Скорая Помощь не впорола ему молчаливого лекарства.
Психиатр дал ему мудрый совет:
- Станьте игрушкой сами. Нарядитесь рекламным хот-догом и гуляйте себе, дышите свежим воздухом. Плюс приработок. Плюс бесплатное кормление тем, что изображаете...
По-научному это называлось экспозицией или последовательной аппроксимацией, медленным приближением к пугающему.
Клиент всегда слушался докторов. Он связался с фирмой, переоделся резиновой сосиской в утепленной булке и стал уныло бродить по мосту Грибоедова.
Но тут какой-то торгаш вмешался и выпустил на тротуар целую кучу самоходок: медвежат, все тех же утят, жаб, петухов, гномов, черепашек и омоновцев. Они ползли и прыгали, издавая гадкие звуки и разбредаясь в разные стороны, мешая проходу граждан. Так что хот-дог оказался в самом центре кружка, который они стихийно образовали.
Сосиска повалилась в грязь и стала биться в корчах.
На следующем приеме психиатр ничего не сказал. Он полез в стол и вынул из ящика игрушечные вставные зубы, для вампира. Вставил их; вытаращил глаза, снял колпак и взъерошил волосы. Потом расстегнул ремень и спустил до колен свои брюки вместе с трусами.
Этим-то шоковая терапия и пробила клиента.
- Ах, значит, можно? Можно? - взволнованно восклицал он, и тайники его души распахивались настежь.
- Можно, можно, - повторял он по пути домой, оставаясь грязной сосиской. - Добре!
И с тех пор вытворял такое, что повторить стыдно.
Особенно его пугали самоходные игрушки, которых пускали гулять в переходах метро и прямо на улице. Утята, медвежата, ползающие бойцы, заводные лягушки - все это доводило его буквально до слез.
Однажды, переходя со станции на станцию, он впал в настоящую истерику. И последняя длилась, пока Скорая Помощь не впорола ему молчаливого лекарства.
Психиатр дал ему мудрый совет:
- Станьте игрушкой сами. Нарядитесь рекламным хот-догом и гуляйте себе, дышите свежим воздухом. Плюс приработок. Плюс бесплатное кормление тем, что изображаете...
По-научному это называлось экспозицией или последовательной аппроксимацией, медленным приближением к пугающему.
Клиент всегда слушался докторов. Он связался с фирмой, переоделся резиновой сосиской в утепленной булке и стал уныло бродить по мосту Грибоедова.
Но тут какой-то торгаш вмешался и выпустил на тротуар целую кучу самоходок: медвежат, все тех же утят, жаб, петухов, гномов, черепашек и омоновцев. Они ползли и прыгали, издавая гадкие звуки и разбредаясь в разные стороны, мешая проходу граждан. Так что хот-дог оказался в самом центре кружка, который они стихийно образовали.
Сосиска повалилась в грязь и стала биться в корчах.
На следующем приеме психиатр ничего не сказал. Он полез в стол и вынул из ящика игрушечные вставные зубы, для вампира. Вставил их; вытаращил глаза, снял колпак и взъерошил волосы. Потом расстегнул ремень и спустил до колен свои брюки вместе с трусами.
Этим-то шоковая терапия и пробила клиента.
- Ах, значит, можно? Можно? - взволнованно восклицал он, и тайники его души распахивались настежь.
- Можно, можно, - повторял он по пути домой, оставаясь грязной сосиской. - Добре!
И с тех пор вытворял такое, что повторить стыдно.
Валенки для джихада
Как-то вышло однажды боком, что один высокогорный человек, чабан в душе, но джигит - в наружной экспрессии, прибыл в нашу среднюю полосу и начал, на дальней станции сойдя, прохаживаться по деревенской улочке.
Языком он владел плохо - своим, а другим и вовсе никак, и в разговоры не вступал, хотя подыскивал себе по привычке невесту. И сразу же приглядел: коза!
Имея богатый опыт выгона, выпаса и прочих вещей, которые бывают с козами и начинаются с "вы", джигит пристроился так, чтобы осуществить давно задуманное намерение. Однако приезжий не учел мелкой, но решающей детали: там, на пастбищах, в его обыкновении было носить широкие валенки. Туда он совал свои ноги, и козьи тоже совал: укрощал строптивую проще, чем неверный Челентано, который по западной глупости рубил дрова и играл в баскетбол.
Так наши более близкие к Востоку трактористы, согласно легенде, укрощают трактора: кирпич на газ и - спать, куда тому из колеи деваться.
Перед отправкой в чужие края джигит заказал себе узкие сапоги в обтяжку, с высокими голенищами. А валенки оставил старейшинам для медитации.
Козьи ноги, конечно, при известном усилии влезли, но вот извлечь их обратно уже не удавалось. Тем временем чабан, взявши верх над джигитом, решил пренебречь какой-то презренной обувью и довершить мужское дело. Коза побежала; джигит с непривычки упал и стал ругаться. На шум собралась толпа; к счастью, поблизости располагалась лечебница, ветеринарная по совместительству - короче, для всех.
Молодой, неопытный доктор сразу подумал об остром приступе вагинизма, который случается, например, у всяких собак, так что этих животных не расцепить. И, надеясь расслабить половую мускулатуру восточного гостя, вкатил ему четыре куба реланиума. Но это только затянуло совокупление, поскольку дело было все-таки в сапогах, а не в шляпке.
Старенький, уже на пенсии, доктор айболитовских лет, явился с ножницами и ловко разрезал приезжему голенища. Кавказский пленник возмутился и показал знаками, что сапоги были шиты на заказ и обошлись ему очень дорого. Козу он придерживал за усталые рожки, словно улитку. Тогда сам главный врач предложил джигиту просторные, личные бахилы показательно-голубого цвета; коза и джигит обулись заново, и дело было доведено до успешного конца.
При калитке в это время плакала и убивалась старушка, ибо то был ее серенький козлик, а не коза, тогда как насильник служил знамени с изображением волка и прибыл с диверсией.
Гордый кавказец заплатил за пятирублевые бахилы сотню фальшивых долларов, и это стало знаком временного примирения народов и животного мира.
Языком он владел плохо - своим, а другим и вовсе никак, и в разговоры не вступал, хотя подыскивал себе по привычке невесту. И сразу же приглядел: коза!
Имея богатый опыт выгона, выпаса и прочих вещей, которые бывают с козами и начинаются с "вы", джигит пристроился так, чтобы осуществить давно задуманное намерение. Однако приезжий не учел мелкой, но решающей детали: там, на пастбищах, в его обыкновении было носить широкие валенки. Туда он совал свои ноги, и козьи тоже совал: укрощал строптивую проще, чем неверный Челентано, который по западной глупости рубил дрова и играл в баскетбол.
Так наши более близкие к Востоку трактористы, согласно легенде, укрощают трактора: кирпич на газ и - спать, куда тому из колеи деваться.
Перед отправкой в чужие края джигит заказал себе узкие сапоги в обтяжку, с высокими голенищами. А валенки оставил старейшинам для медитации.
Козьи ноги, конечно, при известном усилии влезли, но вот извлечь их обратно уже не удавалось. Тем временем чабан, взявши верх над джигитом, решил пренебречь какой-то презренной обувью и довершить мужское дело. Коза побежала; джигит с непривычки упал и стал ругаться. На шум собралась толпа; к счастью, поблизости располагалась лечебница, ветеринарная по совместительству - короче, для всех.
Молодой, неопытный доктор сразу подумал об остром приступе вагинизма, который случается, например, у всяких собак, так что этих животных не расцепить. И, надеясь расслабить половую мускулатуру восточного гостя, вкатил ему четыре куба реланиума. Но это только затянуло совокупление, поскольку дело было все-таки в сапогах, а не в шляпке.
Старенький, уже на пенсии, доктор айболитовских лет, явился с ножницами и ловко разрезал приезжему голенища. Кавказский пленник возмутился и показал знаками, что сапоги были шиты на заказ и обошлись ему очень дорого. Козу он придерживал за усталые рожки, словно улитку. Тогда сам главный врач предложил джигиту просторные, личные бахилы показательно-голубого цвета; коза и джигит обулись заново, и дело было доведено до успешного конца.
При калитке в это время плакала и убивалась старушка, ибо то был ее серенький козлик, а не коза, тогда как насильник служил знамени с изображением волка и прибыл с диверсией.
Гордый кавказец заплатил за пятирублевые бахилы сотню фальшивых долларов, и это стало знаком временного примирения народов и животного мира.
Вспомнить Всё - 2
(1) - Это у меня уже было, не здесь и по другому случаю.
Арнольд Шварценеггер и Шерон, что ли, Стоун, вылетели на самую поверхность Марса. К спасительному, прозрачному куполу прильнули, расплющились изнутри любопытные лица.
Оба катились по насыпи, оба задыхались, у обоих выпучивались и вот уже начисто вылезали глаза. Но тут подоспело спасение, так что обоих вернули целыми и невредимыми, разве что чуть влюбленными.
- Я вспомнил! - кричал Шварценеггер. - Я уже был на Марсе!... Аэлита! - метнулся он к спутнице.
- Лось! - воскликнула Стоун, любуюсь поседевшими под марсианским солнцем волосами Лося. Они белели снежной белизной. В них напрашивались пальцы.
- Нет, - призадумался тот. - Лось - губернатор русского Петербурга. До меня доходили слухи, что он Сохатый. Я... я губернатор штата Калифорния?
Подбежал дохтур будущего и вколол Шварценеггеру в шею новейший препарат.
- Вы болели, - радостно выдохнул дохтур. - Но вы поправитесь! У нас на Марсе - замечательные врачи!
- Мой папа, - помрачнел Шварценеггер, - мой папа - фашист! Коммунистише Швайне!
Глаз, пострадавший во время падения на марсианский грунт, вылетел окончательно. Внутри горела красная лампочка.
- Я вспоминл Всё, - бесстрастно сказал Шварценеггер. - Я киборг из светлого коммунистического будущего. Бойцы сопротивления послали меня уничтожить основоположника советского коммунизма. Они недовольны сложившимся строем. Они говорили, что вождь скрывается под хрустальным куполом...
Терминатор вскинул руки, превратившиеся в противотанковые орудия.
- Я вернулся, Ленин, - сказал он (присутствующие ничего не слышали о Железном Феликсе).
Арнольд Шварценеггер и Шерон, что ли, Стоун, вылетели на самую поверхность Марса. К спасительному, прозрачному куполу прильнули, расплющились изнутри любопытные лица.
Оба катились по насыпи, оба задыхались, у обоих выпучивались и вот уже начисто вылезали глаза. Но тут подоспело спасение, так что обоих вернули целыми и невредимыми, разве что чуть влюбленными.
- Я вспомнил! - кричал Шварценеггер. - Я уже был на Марсе!... Аэлита! - метнулся он к спутнице.
- Лось! - воскликнула Стоун, любуюсь поседевшими под марсианским солнцем волосами Лося. Они белели снежной белизной. В них напрашивались пальцы.
- Нет, - призадумался тот. - Лось - губернатор русского Петербурга. До меня доходили слухи, что он Сохатый. Я... я губернатор штата Калифорния?
Подбежал дохтур будущего и вколол Шварценеггеру в шею новейший препарат.
- Вы болели, - радостно выдохнул дохтур. - Но вы поправитесь! У нас на Марсе - замечательные врачи!
- Мой папа, - помрачнел Шварценеггер, - мой папа - фашист! Коммунистише Швайне!
Глаз, пострадавший во время падения на марсианский грунт, вылетел окончательно. Внутри горела красная лампочка.
- Я вспоминл Всё, - бесстрастно сказал Шварценеггер. - Я киборг из светлого коммунистического будущего. Бойцы сопротивления послали меня уничтожить основоположника советского коммунизма. Они недовольны сложившимся строем. Они говорили, что вождь скрывается под хрустальным куполом...
Терминатор вскинул руки, превратившиеся в противотанковые орудия.
- Я вернулся, Ленин, - сказал он (присутствующие ничего не слышали о Железном Феликсе).