Смирнов Алексей Константинович. Тесная кожа

   Мчится катер: апофеоз. В нем нечто сексуальное: вот эту, эту позу еще попробуем, этот ракурс, вот этак полюбуемся, вот где будут у нас панорамы и силуэты. Для пресыщенных импотентов - карета с кучером, подмалеванная лошадка, деликатный навоз.
   То и дело воют сирены, словно сами по себе. Зачем - не понятно. Проехать - проезжай, места много; пугнуть кого, кто бьет ногами - так только что пугнете, убежит, не догоните. К ним подключается частная охранная сигнализация. Мерседесы и джипы начинают подпрыгивать, испуская непристойные звуки, будто захваченные врасплох острым кишечным заболеванием. Беря пример со своих владельцев, они не смущаются. Такое дело, брат - мы тут раскорячились. Проходи, не порти ландшафт. Кронштадт не виден, но вспоминается на ура - солипсисты вправе испытывать гордость. Другие солипсисты - те, что живут и творят на этом воображаемом острове - знать не знают, что ими гордятся. Недавно Боря Питон и Вова Типун сказали: "мы из Кронштадта" и попытались продать колумбийским наркобаронам подводную лодку. Виват!..
   Шаг влево, шаг вправо - ГВН, однако.
   Лишь проторенные дорожки сравнительно безопасны.
   НЛО над крышами: в них тычут пальцами, скалятся и хлопают женщин по кожзаменителю.
   Йети машет из Крестов снежной рукой, приветствует.
   Джек-пот, большая-маленькая.
   Стенька Разин, чудотворец, воскрес и явился, пересел на колеса. Усмехается в бороду, прикидываясь слабоалкогольным напитком. Гонит волну за волной, волны набегают, пенятся.
   С частной квартиры удрала змея.
   Ползет через двор, осваивается. Черная кошка, выгнув спину и прижав уши, шипит на встревоженную рептилию:
   "Шшш-шшшшиии!.."
   7
   - Очень приятно, - Вавилосов кивнул, приглашая в дом. Вишневый сад после вчерашнего дождя... Ши подтолкнула Брона, и тот вошел, не успев подумать про сад.
   - У меня есть замечательный фильм, - ворковал Вавилосов. - Останетесь довольны. Триллер. Больной СПИДом заблудился в лесу штата Мэн, а там на него напал медведь. Они подрались, медведь его задрал и заразился. И стал людоедствовать, заразный, всех кусал...
   - Тьфу, видиот, - сплюнул Познобшин. - Ну где, где ты это нашел?
   Ши сбросила ему на руки плащ цвета зрелой сыроежки.
   - Не ругайся, - сказала она строго. - Должно быть, хороший фильм.
   Вавилосов тем временем метался, изображая нечто невозможное. Он плескал руками, прикладывал руку ко лбу - как бы в полупорыве, с отведенной ногой, хватался за обидчивую панаму, возводил очи горе. Метнувшись в дальнюю комнату, завел старинный патефон, и вскоре сквозь трескучее небытие прорвался сладкий тенор. Бурые тени с уютной солидностью разлеглись по углам. Телевизор вспыхнул и погас, Вавилосов забулькал напитками.
   Ши стояла в прихожей, осматриваясь. Коснулась пальцем отсыревшей рейки, провела, осторожно лизнула. Брон, который в загородном доме Вавилосова чувствовал себя уверенно и спокойно, сейчас переминался с ноги на ногу. Никакое поведение не шло на ум - ни приличное, ни безумное. Вакуум, досада, унылые мечты, озноб.
   За три дня они впервые покинули его квартиру. Брон плохо помнил подробности, все обернулось едким невесомым паром, растекшимся в полутьме. И рак засел. Оказалось, что это короткое слово на самом деле отражает некую цепкость, жадность до ассоциаций. Главный прототип, однако, почти не представлялся; Познобшина не волновали клешни и усы, он лишь по-рачьи таращил глаза, когда трудился над распростертой Ши - работал исступленно, всухую, будто кто-то высыпал ему в задницу полный совок раскаленных угольев. Из-за частых толчков рот Ши время от времени переполнялся кровью, и ее ровное хриплое дыхание прерывалось щелкающим глотком. Брон обливался потом; он доказывал себе, что сделал правильный выбор. В происходящем было что-то нечеловеческое - как ужасное, так и прекрасное. С одной стороны, он делал противоестественную вещь, сливаясь с человеком, который готов покинуть островок безопасности и уже занес над могилой ногу. Этим Брон наверняка себе вредил, поскольку добровольно пропитывался чистейшей смертью: примесей и консервантов нет, рекомендуется употребить до наступления даты на упаковке. Всматриваясь в шершавую упаковку, Брон читал, что продукту осталось немного. С другой стороны, свершался противоположный процесс: силы Брона, воплощенные в вещественном семени, таяли с каждым часом, сгорая в бездонной топке Ши. Он помогал ей, делился с ней, прибавлял к гарантийному сроку секунды и минуты, и в этом была мрачная красота. В те мгновения, когда его сознание прояснялось, Познобшин тщился угадать, сколь много в такой красоте внечеловеческого, несвойственного смертным. Странные мысли, мешаясь со странными чувствами, дарили надежду. Ши переворачивалась, и наступил момент, когда Брон, захваченный этим раком в квадрате, почувствовал, что сам он тоже рак, но не тот, которого варят и трескают с пивом, хотя параллели возможны и здесь, а голая болезнь, бестелесный процесс, пожирающий Ши: не просто не человек, но даже не микроб и не вирус. Он сразу понял, что это подлинное, и жалкие нелепости вроде мыльных расстрелов, библейских царей и сдуру оторванных пуговиц предстали перед ним в своей полной несостоятельности. Эта фантазия возбудила Брона так сильно, что он пришел в запредельное неистовство и не знал, извиваясь, чего ему больше хотелось одарить ли Ши сверхъестественным подарком, или спалить ее заживо по квадратному дюйму в минуту. Та, похоже, догадалась о его необычных видениях и ни с того, ни с сего завыла долгим, монотонным воем так, что нельзя было понять, от удовольствия это или от ужаса. Она укусила Брона в щеку, и он лишь после осознал, что укус пришелся на внутреннюю сторону. "То-то же, свистел ему в ухо шепот Ши, - то-то же, то-то же". Простыни пахли поджарой псиной. Брон зажмурился, приоткрыл рот и продолжил, что делал, с утроенной силой. "У меня злая болячка, настоящая, - бормотала Ши, откидываясь на расплющенную подушку и мотая головой. - Клубок примитивных, агрессивных клеток... Они чем проще, тем злее... размножаются, как бешеные, только и умеют... А эти зеленые - они с Луны... Я сразу поняла, они только тут такие, а там их не видно, там они настоящие... Предки теперь тоже с ними... " Она запрокинулась, глядя на бледный диск за окном. Брон, не останавливаясь, проследил за ее взглядом, и Луна показалась ему похожей на панаму Вавилосова, которую тот, наконец, снял и повесил в прихожей на гвоздь.
   - Выпьете? - осведомился Вавилосов.
   - По чуть-чуть, - улыбнулась ему Ши. - Говори мне "ты".
   Брон подошел к окну, отвел штору. В саду было сыро; по ту сторону калитки сидел на лавочке угрюмый мужик, одетый, как бомж. Он и был, наверно, бомж, пришел издалека, устал. Меж ног его торчал корявый посох; плащ был цвета то ли рыжего, то ли сиреневого. Он, словно кого-то поджидая, смотрел вправо, где проходила дорога, и Брон имел возможность разглядеть его в профиль. Голова странника была втянута в широченные плечи; вязаная шапочка, отяжелевшая от сложной влажности, надвинута на глаза; бурые заросшие щеки рассудительно надуты, толстые губы чуть выпячены в недовольной задумчивости. В окружении трав и цветов он казался забытой ржавой балясиной. Познобшин подумал, что солипсисты из глубинки, промышляя, не преминули бы украсть такую ценную вещь ради общей хозяйственной пользы, и неосторожный бомж превратился бы в шатун для провинциального механизма.
   Тенор вкрадчиво стелился по пыльному полу, заползая в карманы, за шиворот и в душу. Устин, шурша просторными штанами, принес поднос. Ши перевесила ветошь, лежавшую в кресле, на спинку, развалилась и лениво взяла печенье.
   - Там расселся какой-то урод, - сообщил Брон и повернулся к Вавилосову. - Шугануть, пока не спер чего?
   Вавилосов глянул в окно.
   - Божий человек, - усмехнулся он. - Лица не видно из-за ящика.
   Действительно: теперь скиталец смотрел прямо перед собой, приложившись затылком к синему почтовому ящику.
   - Вынесу рюмку, - расчувствовался дачевладелец.
   - Не надо, он здесь выпьет, - возразила Ши. - Это один из гостей.
   - Этот?! - ужаснулся Вавилосов, да и Брон испытал неприятное чувство. Он понимал, что следует верной дорогой, однако избыток мерзости, сопровождавшей его в пути, нет-нет, да и действовал на нервы. Познобшин по-прежнему не был уверен, что преодоление в себе человеческого должно быть непременно связано с откровенно гнусными явлениями.
   - А что такого? - удивилась Ши. - Это Выморков, он же Брат Ужас. Я познакомилась с ним в переходе метро, он там просил подаяние. Прибыл из провинции; бежал от родных мест после того, как менты разгромили секту, в которой он состоял. У них там были странные представления: молились какому-то кровавому чудовищу, головы рубили. Я поняла из его рассказа, что они всей деревней чем-то отравились и спятили.
   Брон озадаченно почесал подбородок. Запущенный, небритый три дня, он сам походил на черта.
   - Ну и зачем он нам нужен, со своим покровителем?
   Ши укоризненно покачала головой.
   - Поди-ка сюда, - приказала она. - Ближе. Еще ближе. Дай ухо.
   Ногти впились в хрящ, бедный мясом; Брон сделал танцевальное движение.
   - Слушай мудрую мамочку, - прошелестела Ши. - Не будь снобом. Выморков изверился, устал, его ничто не греет. Идол, которому он поклонялся, жаден и глуп. Он требует поножовщины и мужеложства. Выморков пытался вести агитацию в городе, но его поймали и предупредили, что если он еще хоть раз откроет рот... короче, он совсем упал духом. Голодает, побирается, ест крыс и собак - что ему за радость быть человеком?
   - Я не против, - начал оправдываться Брон. - Просто я думал, что изгои изгоям рознь. Почему непременно сектанты? Почему не гений какой-нибудь непризнанный, светлый?
   - Потому что гению хорошо, пускай его и гонят отовсюду. Гений с таким, как ты, из одного стакана не выпьет.
   Кашлянул Вавилосов, о котором забыли.
   - Милостивые государи, - пролепетал он тревожно. - Я, соглашаясь вас принять, не рассчитывал...
   Он покосился на окно, за которым Выморков уже беседовал с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти, совершенно седым. Мужчина привалился к забору и говорил отрывисто, односложно; губы же Выморкова двигались веско и степенно.
   - Вот и Горобиц, - равнодушно заметила Ши, не обращая внимания на Устина. - Глубоко травмированный человек. Он бы рад остаться человеком, но кое-что увидел... однажды ему кое-что показали... кто он такой там, внутри...
   - Что - тоже с Луны? - осведомился Познобшин.
   - Нет, отсюда... Но он, конечно, предпочел бы Луну.
   Вавилосов стоял с потерянным видом. Тенор пел. Устину вдруг показалось, что он больше не властен ни над патефоном, ни над самим домом. Ему почудилось, что пришли настоящие хозяева. В следующую секунду он хотел возмутиться, но передумал. Его тянуло к Ши. Знаки, которые она ему делала, не оставляли никаких сомнений. Устин краснел, испытывая странную гадливость, от чего вожделение только нарастало. И он, как ни старался, не мог угадать дальнейшего развития событий. Мысли его зациклились на свальном грехе дальше этого фантазия Вавилосова не шла. Но ему хватало и свального греха; два эти слова кружились каруселью в голове, расшвыривая прочие мысли и не являя ни единой картины - какие-то плоские черно-белые фигуры, катающиеся клубком, в котором сливаются лица.
   Выморков тяжело поднялся, повернулся к лесу задом, а к дому передом, и замер, неприятно улыбаясь. Горобиц бросил взгляд на часы и позвонил в звонок.
   Ши булькнула, выплюнула на ладонь кровь и прищурилась.
   - Это мои друзья, - обратилась она к Вавилосову капризным голосом. Но черные глаза глядели весело. Устин увидел, как она, тайком от Брона, подносит палец к губам. - Впусти их.
   Когда Устин, повинуясь, пошел открывать, Ши выложила на скатерть колоду карт, пятьдесят четыре штуки, и выбросила джокера под стол.
   8
   ...Нависая над столом вонючей глыбой, Выморков чинно отпил из блюдца и спросил:
   - Что за ягода?
   - Гонобобель, - немедленно ответил Вавилосов.
   - Похвально, - пробасил пилигрим и покрыл вареньем огромный ломоть хлеба.
   Брон поежился, следя, как исчезает в бороде бутерброд. Рваная краюха, похожая на богато разукрашенную похоронную ладью, нырнула в грот, жадный до подношений.
   Устин занес над стопкой графинчик, но Выморков прикрыл ее медвежьей лапой.
   - Не употребляю, - сказал он рассеянно, привлеченный вареньями и соленьями.
   Ши ковыряла вилкой кусок сыра.
   - Что, Брат Ужас, - усмехнулась она, - плохо твое дело?
   - Угу, - кивнул от, склоняясь над тарелкой.
   - А что же твой небесный покровитель - молчит?
   - Молчит, - прогудел брат Ужас. - Мне б каплю его силы... Бедный я человек!.. Но все мы изменимся.
   Тем временем Брон вступил в беседу с третьим гостем, пришедшим только что. Это был невзрачный молодой человек, чрезвычайно подтянутый и аккуратный. У него было очень бледное одутловатое лицо с узким, почти безгубым ртом; человек назвался фамилией: Холомьев.
   - По-моему, я где-то вас видел, - задумался Познобшин, вертя тупой столовый нож.
   - Это вполне вероятно, - с готовностью отозвался Холомьев. - Наверно, во время рейда. Я исходил этот город вдоль и поперек.
   - Во время рейда? - не понял Брон.
   Ши вмешалась в разговор:
   - На нем наверняка была форма, вспомни. Гимнастерка, сапоги и нарукавная повязка.
   Брон ударил себя по лбу:
   - Точно!.. Такая красная с черным... Я еще подумал, что какая-то новая партия.
   - Пока еще нет, - сказал Холомьев строго и коснулся узла галстука как бы с желанием ослабить, но узел остался, как был.
   - Я тебе скажу, - Ши допила остатки из стакана и подожгла сигарету. Он был членом организации, которая утверждает жизнь активным способом. Забавно, что аббревиатура тоже звучит как "ужас", - она покосилась на Выморкова, который важно хлебал чай. - Они объявили войну мертвецам, а заодно и всему, что с ними связано - похоронным конторам, церковным обрядам, кладбищам... перспективное дело, да?
   - Перспективное, - подтвердил Холомьев. - Но половинчатое.
   - То есть?
   - Я от них ушел, - вздохнул молодой человек, беря двумя пальцами соленую соломку. Откусив, он озабоченно уставился вдаль. - Во первых, к смерти, которую они честят на все лады, приводит именно жизнь. Так что жизнь мне тоже разонравилась. Я хотел бы сделаться энергетическим процессом... бесплотной силой... пустые мечты, я знаю, но... - Холомьев развел руками.
   Брон внимательно слушал. Молодой человек повторял слова Ши. Процесс, и только процесс. Не бренный носитель, но перводвигатель - пусть не самый-самый, пусть дериват...
   - А во-вторых, - продолжал Холомьев, - они там стали трупы есть, так у меня аллергия выявилась. Пошел прыщами, чесался... ну и ушел. Наладил отвальную, сдал обмундирование...
   - Что вы казнитесь, вы и так процесс, - вклинился в беседу седой Горобиц, до сих пор молчавший. Он волновался. - Вы знаете, что там у вас внутри на самом деле? знаете? ...
   - Ну, что? - насмешливо воззрился на него Холомьев.
   - Там... там увидите, не дай Бог, что, - Горобиц стал заикаться и сразу вслед за этим задрожал.
   - Лапа, посиди тихо, - Ши коснулась его плеча, и Брон испытал дикую ревность. Его раздражало, что Ши была на короткой ноге со всем этим... Он задумался, подбирая слово. Присутствие Выморкова подбивало определить их как сброд, хотя и Холомьев, и Горобиц выглядели вполне прилично. Ши выпустила струйку дыма и знаком велела Вавилосову наполнить рюмки:
   - Не трожьте лапу, - попросила она. - Его напугали в доме с привидениями, дали заглянуть в волшебное зеркало. Он долго лечился - да, лапа? Естественно, зря... Его друзья, что с ним ходили, - те вообще наглотались колес, померли. На Волково кладбище свезли.
   - Да? - заинтересовался Холомьев. - Что-то я такое припоминаю... Двойное самоубийство, правильно?
   Горобиц судорожно кивнул и схватился за рюмку.
   - Вот, - удовлетворенно хлопнул Холомьев ладонью, - помню. Взяли мы с группой заступы, краску, лом...
   Вавилосов застыл с графином в руке.
   - Что стоишь? - Ши притворно нахмурилась, топнула ножкой. - Разливай! Сейчас играть сядем.
   Устин помотал головой.
   - Да так что-то... Ну, qui prosit?
   Холомьев взял на вилку маринада и повернулся к Брону:
   - Я слышал, вам надоели некоторые вещи, - сказал он доброжелательно.
   Брон медленно кивнул.
   - Облегчи душу, пархатый, - прогудел Выморков. - Получшает.
   Познобшин схватился за кудри и приподнялся, однако Ши его осадила, напомнив:
   - Что за обиды? Надоело, так надоело. Или соврал?..
   Метнув в сторону незадачливого миссионера возмущенный взгляд, Брон сел и буркнул:
   - Ладно... Но если каждый...
   - И что же конкретно? - перебил его Холомьев во избежание ссоры.
   Тот задумался, посидел некоторое время молча, а после сказал:
   - Спрашиваете, что?.. Ну, конкретно, так конкретно.
   Набрал в грудь воздуха и начал перечислять:
   - Руки, ноги, пальцы, язык, дыхательное горло, коленные чашечки... Мысли, планы, тревоги, мечты, заботы, догадки, надежды, воспоминания... Бульвары, парки, набережные, челны, пароходы, самосвалы, автовокзалы... Николаи, Антонины, Вероники, Севастьяны, Александры, Юрии, Познобшины и Ящуки... Доги, медведи, бараны, стрекозы... Города, поселки, ГВНы, Обрыни, Азия, Африка, Антарктида... Сумерки, рассветы, приливы, луна...
   Выморков внезапно начал отбивать ритм, похлопывая в ладоши. Помедлив, к нему присоединился Горобиц, а вслед за ним и остальные. Темп нарастал, и вместе с ним частил Познобшин, все больше забирая вверх:
   - Кварки, квазары, атомы, протоны, белковые цепи, биотоки, логарифмы, килобайты, силлогизмы, макролиды...
   - Стоп! - ударила Ши. - Достаточно, все довольны.
   Она отбросила прядь ломких волос, перечеркнувшую бескровное лицо, и объявила:
   - Давайте начнем игру.
   - М-мм! - замахал руками Вавилосов и приглашающим взмахом обвел стол. Может, чуть позже?
   - Нет, сейчас, - отрезала Ши. - Иначе все нажрутся. Один Брат Ужас останется в уме.
   Устин погрустнел.
   - А почему обязательно играть? - осведомился запыхавшийся Брон. - Я, если что, только в дурака...
   - И отлично, все будут в дурака, - пожала острыми плечами Ши. - Глупый, это вроде пролога, увертюры. У нас будет что-то вроде психотерапевтической группы. Постепенно раскачаем лодку - и в добрый час!..
   - Изменимся? - с надеждой вскинулся Выморков.
   - Попробуем, - предупредительно возразила Ши. - Если долго что-то изображать, то и не заметишь, как оно прирастет... Мы попытаемся не быть людьми. Ну, понарошку. И на это будем играть.
   - А кем же мы будем? - встревожился Вавилосов.
   - Вот это и будет первой ставкой. Что, в штаны наложил?
   Устин машинально пощупал брючину и плюнул, спохватившись.
   - Плоская шутка... Конечно, я тоже сыграю.
   Брон вдруг заметил, что патефон давно уже молчит. В доме хозяйничали вороватые шорохи и скрипы. Ши взяла в руки колоду.
   - Интересные карты, - Холомьев прищурился.
   Рубашки карт были расписаны подозрительными многогранниками вперемешку с иероглифами. В роли валетов, королей и дам выступали свирепые медведи, коронованные грифы и ундины с порочными глазами; ниже глаз их лица были скрыты чадрой.
   - Откуда они?
   - Не помню. Наверно, в электричке всучили.
   Ши начала сдавать.
   - Каждый загадывает желание, - пропела она. - Кого изображать. Двенадцать сетов - и за дело. Дурака изволохаем, а победитель заказывает масть.
   9
   Козыри были бубны.
   - В простого, переводного? - хмуро спросил Устин Вавилосов. Компания все больше ему не нравилась.
   - В простого, - сказал Брон.
   - Мы люди простые, - объяснил Выморков, извлекая чиненые-перечиненные очки.
   - У кого двойка?
   - Дальше, дальше, - Ши в очередной раз закашлялась и схватилась за грудь.
   - Тройка? Четверка? Пятерка?..
   - У меня шесть, - сообщил Горобиц.
   - Ходи... - Ши, продолжая кашлять, прикрылась карточным веером и замахала рукой. За окном зашуршал дождь.
   Перед Холомьевым шлепнулся лукавый гриф, означавший валета.
   - Ого! - тот шмыгнул носом и выбросил русалку с гребнем.
   - Еще тебе, - Выморков выпустил нового грифа.
   - Медведь.
   - Ведмедь.
   - Туз.
   Туз был глазастый: одинокое око на фоне сердечка. Брон заглянул в свои карты и полюбовался таким же одноглазым крестом. Глаз подмигнул, и Брон помотал головой.
   - Бито.
   Карты Выморкова отражались в очках, можно было подглядеть, но заглядывать в глаза Брата Ужаса никто не спешил.
   - Получите, - Холомьев изящным жестом бросил двойку.
   - Так на что же мы играем? - не унимался Вавилосов.
   Ши уже отдышалась.
   - Я же сказала. Играем на игру. На сценарий. Когда все будут сидеть голые, играется последняя партия, двенадцатая. И выигравший объявляет тему...
   Она выпила водки.
   - Голые? Почему - голые?
   - Ну, надо же сперва подготовиться. Первый десяток партий - на раздевание каждая.
   - Потом облачимся сообразно мыслям, - кивнул Брат Ужас.
   Сердце Вавилосова забилось, атакованное грифом. Думая о Ши, он издал для порядка сомневающийся всхрюк и уткнулся в карты.
   Спикировала черная десятка. Устин пустил ей кровь, бросив бубну. Ему хотелось проиграть первым.
   - Да возьми! - азарт уже начал куриться. Со всех сторон к Вавилосову полетели разномастные птицы. Выморков попытался сжульничать: снова сунул медведя, но обман был тут же замечен.
   Ему погрозили пальцем.
   - Принимаю, - вздохнул Брон. Дела его были неважные, и он раздумывал, что снимет с себя в первую очередь.
   Но проиграл не он, первым в дураках оказался Выморков.
   - Ведмедь! Ведмедь! Ведмедь!.. - он начал лупить карту за картой, но глазастым крестом подавился. - Добре, заголюсь... - пробасил он, оставшись с носом, и через голову стянул чавкающую рубаху. Розовая грудь, начисто лишенная волос, была испещрена красными точками.
   - То клещ, - повинился Выморков и поскреб в животе ногтем.
   Вавилосов смотрел на него с ужасом. Через секунду-другую он нагнулся к Брону:
   - Знаешь, что?.. уведи их всех, как только будет можно. И сам уйди. У меня простыни еще бабушкины...
   Но Ши не дремала.
   - Лапа, раздай пока, - попросила она молчаливого Горобца. - Мне надо отлучиться. Хозяин, где тут у тебя...
   Устин повел ее на двор. Горобиц раскидал карты и, хмурясь, воззрился на густеющие тени. Полуголый Выморков сладко потянулся, зевнул и выдохнул. Холомьев расширил ноздри и тоже нахмурился, вспомнив о чем-то былом.
   Брон наполнил стопку и выпил, ни с кем не чокаясь и никого не приглашая.
   Карты Ши лежали без дела.
   Пятью минутами позже Горобец удивленно взглянул на часы.
   - Обожди, - Выморков заметил его взгляд. - Пускай полюбятся. А то хозяин брезговать начал.
   - А-а, привораживает, - кивнул тот и надкусил сухарь.
   Познобшин сжал кулаки. Он с самого начала знал, что будет дальше, но думать об этом не хотел и тайно мечтал опоить сотрапезников. Этим, правда, все равно было не выкинуть из песни непьющего Выморкова. Брону оставалось надеяться на вкус Ши; он догадывался, что клещи ее не тревожат.
   - Десять сетов, - прикинул Холомьев, чтобы разогнать мучительную тишину. - Нас шестеро. Полное обнажение группы состоится лишь при условии, что каждый дважды останется в дураках и будет всякий раз раздеваться наполовину. Ничего не получится.
   - Получится, мил человек, - возразил Выморков. - Картишки непростые: лягут, как положено.
   - Причем тут картишки, - нервно вмешался Горобиц. - Вот только мистики мне не надо. Я сюда не за мистикой пришел.
   - Неужели? - удивился Холомьев. - А за чем же?
   - Отвлечься, - буркнул седой, барабаня пальцами по картам. Дождь ему вторил. - Побуду сперва тем, потом этим... Только б не таким, как теперь.
   Брон встал из-за стола и начал прохаживаться. Вновь навалилась тоска скорее бы уж вышли дурацкие сеты. Все те же люди, как ни крути, тот же чай, сухари, варенье, все прежний взгляд на небо и землю. Несмотря на выпитое, он был совершенно трезв и старался ни о чем не думать, но, желанию вопреки, в незамутненном сознании возникла ясная картина всего возможного человеческого опыта. Вот так я буду мыслить, так буду видеть, узнаю то, узнаю се - и привет? Нет, невыносимо. Не нужно глубже, не нужно дальше, дайте иные критерии оценки, разрешите отступить и посмотреть, как в Эрмитаже, на чужое свое, измените мне восприятие... поднимите мне веки...
   Послышались шаги, дверь отворилась, и Ши, как ни в чем не бывало, заняла свое место. Следом возник Вавилосов; у него был вид человека, навсегда потерявшего детство.
   - Козыри червы, - Ши откашлялась в кулак и взяла сигарету. - У кого двойка?
   - У меня. - отозвался Устин, глядя в карты и не смея поднять глаза.
   Холомьев подтолкнул к нему водку.
   - Медведь, - объявил Вавилосов.
   10
   Луна
   "... Вот он, многоразовый шаттл "Лаки Страйк". Я иду, размахивая чемоданчиком - то ли космическим, то ли ядерным. Машу перчаткой, изнутри облизываю шлем двоящимся языком. Я сказал, поехали!.. Зажигание, старт. Триумф солипсизма. Я один. Это, конечно, не больше, чем допущение, но поделиться тем не менее не с кем, куда ни глянь. Все принимаешь на веру, всему творец, и последнее - тоже на веру. Беркли отдыхает. Все отдыхают.
   Проворачиваются метеоры, безымянные астероиды. Дана мне власть над всякой тварью. Тварь ли астероид? Властен, не властен, но наречь могу. Астероид Большое Опочивалово, астероид Вонявкино. Малое небесное тело Жабны угрожает Земле. Фильм ужасов: над Парижем расцветает гриб цвета плаща одной моей знакомой. И девушка машет рукой. Глыба стирает с лица Земли Нью-Йорк, вообще всю Америку к свиньям; шурин, когда оседает пыль, смотрит на валун из-под ладони, думает приспособить в дело.