Страница:
14
Старик Сластев ходил взад-вперед по каюте, посасывая якобы чудодейственное гомеопатическое средство. Под языком было сладко, а вот на сердце... Особая Комиссия уже неделю каталась по Союзу в инспекционных налетах-наскоках, регулярно сообщая на космическую станцию о строгом соблюдении статей Договора. Георгий Сергеевич был абсолютно уверен, что Контролеров и на сей раз обведут вокруг пальца, а он так и не сможет никого в этом убедить, - инопланетяне шарахались от него, как от чумного.
"На мне ярлык, - думал Георгий Сластев, глядя на беззвучно - по-рыбьи открывавшего рот диктора первой программы ЦТ. Слушать эту мерзость было превыше сил. - Я - эталон субъективности. А потому повязан по рукам и ногам. Вниз не пускают, и здесь бесправен. Случись что, даже не смогу помочь Контролерам отсюда, с "Миротворца". Нет доступа ни к боевым механизмам, ни к подпространственному туннелю...
Я один среди тысяч Миротворцев - этого галактического сброда - знаю, что Система чудовищна, Эксперимент с треском провалился, а Договор - ширма для палачей. Но фактов нет - одни слухи, которые, как оказалось, преодолевают и межзвездные бездны. С другой стороны, фактов полным-полно фактов неприятных даже для снобов вроде Ха-буа-буи. Но они говорят не о нарушениях конкретных статей Договора, а затрагивают область морально-нравственную, а потому бестелесную...
Ну а что же Запад? Неужто атлантисты не сумели накопать криминала к началу новой Проверки? Увы. Даже если они смогли углядеть то, что прозевали наши наблюдатели и спутники-шпионы, веры им нет. Сами по уши в дерьме. Когда противостояние двух блоков в разгаре, методы борьбы с мировым коммунизмом чистотой не отличаются и руки у поборников демократии по локоть в крови. Разве поверит им Галактическая Лига? Тем более что Кремль напрямую не участвует в войнах с начала Эксперимента и формально соблюдает международное право".
Оставаясь на станции вместе с дюжиной членов экипажа и группой техобеспечения, Сластев вынужден был со стороны - из близкого далека следить за ходом Проверки, мысленно проклиная Эксперимент, которому пошел уже сорок пятый год.
Все началось в тысяча девятьсот сорок девятом. Автоматический корабль-приемник Галактической Лиги Миротворцев после долгих десятилетий субсветового полета достиг окрестностей Земли и, задействовав программу "Приход", с помощью подпространственного передатчика материи обрел экипаж. Тот, в свою очередь, из доставленных узлов и деталей вскоре смонтировал орбитальную исследовательскую станцию.
В СССР как раз в это время покатился новый вал репрессий: "ленинградское дело", "белорусское дело"... В переполненных лагерях многотысячное выбытие заключенных. Создана советская атомная бомба. В соседнем Китае гражданская война. Пылают Греция, Вьетнам, Малайя. Корея на грани войны. Индия расколота. И прочая, и прочая...
Миротворцев охватил ужас. Но, будучи миротворцами по своей морали, по образу мышления, а не только по целям, они не могли грубо и зримо вмешаться в это безумие. Потому и был использован уже опробованный на ряде планет прием - компромисс на базе Особого Договора: "поэтапное снижение кровавости режимов и прекращение войн в обмен на регенератор (так называемый эликсир бессмертия) для правящей верхушки".
Вводить эликсир в человеческий организм следует не реже одного раза в одиннадцать лет. В каждую Проверку Галактическая Лига должна удостовериться, что другой стороной достигнут очередной плановый рубеж гуманизации и миротворчества. И только тогда в Кремль под усиленной охраной доставляли заветные инъекторы.
Конечно, на планете работали наблюдатели и постоянные представители Галактической Лиги во главе с Хай-би-бо, но проку от них было мало. Наблюдатели (то есть разведчики) рано или поздно вступали в конфликт со службой безопасности. И какой объективности можно ждать от партизан-подпольщиков? Постпреды (то есть послы), напротив, попадали в зависимость от властей, а то и вовсе вступали с ними в сговор. Так что в любом случае Генеральная проверка - необходимое звено миротворческого ритуала, его высшая точка.
По мнению Сластева, Советская страна и через сорок четыре года по-прежнему оставалась огромным концлагерем, средоточием тихого террора, удушающего, всеобъемлющего страха, который калечит и убивает людей ничуть не хуже физических пыток и казней. Георгий Сергеевич уже давно считал: Миротворцы попались в собственный капкан. Они придумали правила игры, но гениальный интриган Дядюшка Джо играет в нее гораздо лучше. Они ищут преступления, подпадающие под статьи Договора, а Сталин никого не уничтожает (во всяком случае, его пока не удается поймать). Тюремного надзирателя, например, за убийство заключенного ждет самое страшное наказание - лишение всех прав состояния на три поколения вперед.
А в мировом масштабе крови меньше не стало. Как и раньше, разгораются локальные войны, вспыхивают мятежи, тлеют бесконечные партизанские войны. Хуже другое - социальный прогресс застопорился. Политическая ситуация на Земле не меняется с того самого сорок девятого года.
Однажды в разговоре со знакомым ксенопсихологом Сластев сказал в сердцах:
- Чтобы прекратить Эксперимент, я готов спровоцировать ИХ на убийство.
- Вы с ума сошли! - воскликнул собеседник в непритворном ужасе.
Георгий Сергеевич действительно был готов на все, да только бодливой корове бог рогов не дает...
15
Сначала в районе объявилась фольклорная экспедиция из Сталинодарского университета. Возглавлял ее плотный широкоплечий профессор с мрачным взглядом, круглой бритой головой и презрительно сжатой полоской губ. Похож он был не на кабинетного ученого или непоседу экспедиционера, а скорее на начальника отдела кадров. Впрочем, сам он исследований не проводил, а только решал оргвопросы. И отдадим ему должное, экспедиция ни в чем не нуждалась.
Надо сказать, Аль-Башдык, Казанрет и Хекран всегда отличались от соседних аулов. Только их обитатели, избежав депортации в страшном сорок четвертом, не покусились на опустевшие плодородные земли на равнине. Здешние бойцы геройски бились с фашистами, да и во времена покорения Кавказа они сражались достойно. Тридцать лет отбивали они атаки русской армии, потеряв почти всех мужчин. И лишь под угрозой полного истребления согласились замириться с Россией, выставив при этом целый ряд условий почетной сдачи. Однако несколько родов так и не смогли смирить гордыню, ушли через перевал и в конце концов обосновались на чужбине - то ли под Халебом, то ли под Диярбакыром.
Старинный уклад здешней жизни действительно был крайне интересен ученым - этнографам и фольклористам. Несколько экспедиций уже побывали тут в советское время, но такой, как эта, никогда не бывало. Умные улыбчивые студенты оказались все как на подбор: в плечах косая сажень, рост под два метра и более, глаза ясные, рукопожатие железное. Они были полны уверенности в себе - ни грана той интеллигентской застенчивости, что нередко отличает ученых мужей и сразу замечается здесь, в горах.
Парни на удивление хорошо знали кызылганский и горный диалекты, дотошно расспрашивали аксакалов о былом, о. здешнем житье-бытье: кто от кого произошел, как чьего сына звали и почему такой-то уехал в долину. Их не больно-то волновали горские песни, свадебный ритуал с символическим похищением невесты, праздник сбора винограда или соревнования ашугов, зато очень интересовала совершенно конкретная информация о сегодняшней жизни аулов: семейная хроника, случаи из жизни, характеры, привычки людей. При этом чужаки были вежливы, щедры на комплименты, охотно делились со стариками сухпайками и столичными деликатесами. Горцы, в свою очередь, расстарались для гостей на славу: зарезали двух баранов, наготовили плова, принесли самодельного вина и овечьего сыра...
Шло время, активность гостей продолжала расти. Несколько самых уважаемых аксакалов из трех горных аулов собрались, чтобы обсудить происходящие события. Старики посидели, поговорили обо всем не спеша и наконец порешили: "Поить, кормить, привечать, но приезжим больше ничего не говорить. Боязно за свой народ. Непонятно отчего, но боязно".
Для экспедиции наступили трудные дни. Сначала студенты уговаривали, даже подначивали враз замолчавших горцев, потом начали злиться, но еще сдерживались, уверяли всех и каждого, что их научная карьера, судьба и, можно сказать, вся жизнь теперь пойдет прахом. Многим их было искренне жаль, да и какие уж тут особые тайны, но запрет есть запрет. Затем студенты стали мрачными. Глядя на аксакалов, они укоризненно качали головами. Умный понял: власти будут недовольны. Кое-кто перепугался и готов был все выложить - от греха подальше, но запрет есть запрет...
Наконец экспедиция вернулась в Сталинодар. Уезжая, начальник смотрел на местных словно в прорезь прицела, а у студентов лица были чернее ночи. Убыв, они оставили после себя непонятную тревогу и ощущение, что этим все не кончится. Вскоре последовало продолжение. В район прибыла следственная комиссия из столицы автономии. Якобы по делу о краже большой партии золота в Якутии, след которой привел в здешние края.
На допросы в райцентр тягали каждого третьего мужчину. Допросы были длиннющие, порой многодневные. Следователи расспрашивали обо всем, ловили на неточностях, угрожали и заставляли повторять все сначала. Их интересовали абсолютно все события в этих местах за последние сорок лет. И попробуй им не ответь... Только о золоте следователи почему-то и не заикались.
Длилось следствие около двух месяцев. Потом следственная бригада закончила работу (вроде бы безрезультатно - никого, во всяком случае, с собой не прихватила). В горах вздохнули с облегчением. Это ж надо додуматься: подозревать в краже целый народ!..
Затем в район зачастили красномордые бодрячки ревизоры. Шумные балагуры, охочие до выпивки, - они казались неопасными. Что они только не проверяли - от продмагов и до колхозных отар, - а заодно расспрашивали обо всем на свете. Наезжали и какие-то тусклые личности из республиканского статуправления с потертыми портфелями и новехонькими блестящими саквояжами, чужой речью и привычками. Уточняли результаты последней переписи населения, даты рождения, смерти, имена. И каждому дай кров, еду и при этом что есть сил пытайся не нарушить запрет, когда гость так и тянет из тебя душу, спрашивает, спрашивает, спрашивает без остановки...
А потом баста. Мертвая тишина. Воистину мертвая... Уже через три года начались первые смерти. Внезапные и нелепые. Сердце, сосуды, авария, несчастный случай, снова сердце и снова авария...
16
Лагерь был небольшой, аккуратный и поразительно ухоженный. Располагался он на берегу озера. Это было спецучреждение для бывших ученых-гуманитариев мужеского пола. (Технари работали в "шарашках". Смешивать разные категории заключенных было неразумно.)
Трудились зэки на прокладке нитки газопровода, в механических мастерских и хлебопекарне. Труд исключительно физический, а потому особо ценный для кабинетных работников.
В чистенькой столовой, украшенной пейзажами родной природы, к Контролерам свободно подходили заключенные и совершенно искренне рассказывали о своем житье-бытье. Это были добродушные, открытые люди, вовсе не сломленные жизнью и, главное, чрезвычайно желающие исправиться, искупить свою вину перед Великой Родиной.
- Я теперь стыжусь содеянного и, хотя мне очень жаль терять здесь лучшие годы, прекрасно понимаю: это единственная возможность обелиться, смыть с себя грехи и начать новую жизнь. Даже если б каким-то чудом я избежал наказания, угрызения совести все равно не дали бы мне полноценно трудиться, превратили б мое существование в пытку...
- За что сидите? - осведомился Второколенный.
- Подрывная деятельность.
- А именно?
- Провел серию опытов, опровергающих постулаты гениального академика Лысенко.
- И кто вас разоблачил? После паузы:
- Моя жена. Как выяснилось, она всегда подозревала во мне врага.
- А сегодня как вы оцениваете свои опыты?
- Сама постановка вопроса была неправильна. Недопустима, я бы даже сказал. Нужно строить здание науки не на отрицании, а на созидании...
- Вам известны случаи гибели заключенных в этом лагере? - спросил Второколенный очередного собеседника.
Тот потер переносицу, покачал головой и, улыбнувшись, заговорил ровно и звучно. Он был явно рад, что может, не расплескав, донести до Высокого гостя все, что должен.
- Скоро выйду отсюда... Я освоил две нужные профессии: бульдозериста и механика. Мои руки теперь всюду найдут применение. Раньше был настоящим бумажным червем: месяцами не вылезал из пыльного кабинета, бесполезно перекладывал бумажки. Оказалось, что я совершенно не знаю жизни, и все мои бредовые фантазии именно от этого...
Когда бывший гуманитарий говорил, Второколенному чудилось - на грани слышимости - жужжание реле. Контролер понимал, что дальнейшие расспросы ничего не дадут, но должен был испробовать любую возможность. Психоанализаторы показывали Второколенному, что респонденты искренни и нет следов действия каких-либо наркотических препаратов или гипноза. Не подкопаешься...
Бывшие гуманитарии (нередко в очках, а порой даже в пенсне) с удовольствием показывали свои огрубевшие, натруженные руки, с окаменевшими мозолями, поломанными и расплющенными ногтями, с несмываемой чернотой, въевшейся в кожу и ногтевое ложе.
- Скажите, а часто у вас бывают несчастные случаи? - продолжал бить в одну точку Контролер, расспрашивая самого солидного из зэков (по виду явного старожила). - Сколько людей из вашего барака погибло за последние три года?
Старик был несколько смущен подобным вопросом.
- Я не знаю официальной статистики... - Он словно бы извинялся за свою неосведомленность. - Начальство вам обязательно предоставит полный отчет. Затем поднял на Контролера свои чистые, честные глаза. - Вы думаете, здесь превышен обычный процент производственного травматизма? Может, и так. Ведь мы - неумехи. Нас учат как могут. Но есть же, как говорится, клинические случаи...
Второколенный был уверен, что в целом тюремные показатели совпадают с уровнем травматизма в свободной экономике. Но вдруг именно на этот раз?.. Вдруг живые люди смогут опровергнуть мертвые цифры?
- У вас есть замечания, просьбы, предложения, как изменить режим содержания? - на прощание задал он традиционный вопрос.
Вперед выдвинулся немолодой сутулый человек с поразительно умным лицом. В глазах его тлела боль уничтоженного таланта. Он нервно потирал руки. Левое веко подергивалось, руки слегка дрожали. Он единственный портил картину райского умиротворения.
- Не ломайте ничего, пожалуйста. Ломать - не строить. Будет только хуже. Жизнь устоялась. Каждый знает правила и наилучшим образом - из возможного, конечно, - делает свою судьбу.
Слова его не понравились первому секретарю обкома, но он старался не подать виду. Начальник же лагеря набычился и кусал губы. Он ни за что не простит этого монолога интеллигентику. Оба они не понимали, что такой вот нестандартный ответ едва ли не самый лучший аргумент в защиту Эксперимента.
Кавалькада легковых машин миновала лагерные ворота и устремилась к городу, но другим маршрутом - как пожелал Высокий гость. Второколенный путешествовал по Союзу один. Он очень надеялся увидеть нечто такое, что пропустит его чванливый босс. Уж он-то, мобилизовав всю свою хитрость и профессиональный нюх, не даст запудрить себе мозги и выведет на чистую воду всю эту шайку. А заодно разоблачит в глазах Галактической Лиги некомпетентность и продажность нагло рвущейся к власти расы асвенситов. Один Хай-би-бо чего стоит!..
- Ну а поселения? Где они расположены? - спросил Контролер первого секретаря обкома. Ему почему-то казалось, что ответ будет неожиданным, даже оглушающим.
Сановник неопределенно повел рукой. До самого горизонта вдоль шоссе тянулись ровные ряды длинных ярко-голубых бараков с нумерованными крышами. Перед некоторыми из них копошились люди. Справа - за зеленой змеей лесопосадок - поднимался частокол дымящихся заводских труб. Второколенный не сразу понял, что речь идет об этих самых бараках.
- И как далеко они простираются?
Обкомовец прищурился, почесал щеку и наконец проговорил доверительным тоном:
- На две тысячи километров... - И замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. - Буду совершенно откровенен. Процесс перевоспитания редко бывает быстрым и легким. Одни излечиваются за год-два. Многие задерживаются здесь надолго.
Да, этот ответ оглушил Второколенного. Оглушил своей будничностью. Ведь Особая комиссия, конечно же, знала статистику и все основные факты. Спутники давали весьма качественную телеметрию и фотоснимки. Но это была отстраненная информация - холодная и сухая. Только здесь, на месте, можно прочувствовать ее каждой клеточкой и понять глубинную суть.
Чиновник говорил об этих двух тысячах километров как о чем-то само собой разумеющемся. И единственный слушатель - пусть даже против воли начинал верить, что да, действительно, иначе и быть не может, потому что не может быть никогда. Этот мир - основной продукт Эксперимента - вызывал у Второколенного ужас. Удушающий, вселенский, темный, обрушивающийся с небес и вдавливающий в землю по самую макушку. И ведь ничегошеньки нельзя сделать. Все или довольны своим существованием, или давно смирились. Иной жизни никто себе и не мыслит...
17
Вот и подошла к концу Генеральная проверка. Завтра - в полном соответствии с графиком - инопланетяне поднимутся на станцию "Миротворец-316".
Ничто не может помешать достойному завершению их большой, наиважнейшей и, конечно же, многотрудной работы. Дороги блокированы, поезда отменены, небо закрыто. Введен в действие план "Пустыня". Любой движущийся объект, обнаруженный в закрытой зоне, подлежит немедленному уничтожению. Это касается и транспорта МГБ. Впрочем, есть одно-единственное исключение: международный транссибирский экспресс...
* * *
На перроне толчея. Толчея не праздничная, а прощальная - лица грустные или озабоченные. Подозрительно много прощающихся молодых мужчин, немало здесь и крепких стариков, похожих на статуи, высеченные из гранита, ладных, спортивного вида девушек и могучих матрон с железной хваткой здоровенных ручищ.
Узловая станция. Стоянка двадцать минут. Транссибирский экспресс. Первый путь... Властвовала здесь знакомая мелодия, едва сочащаяся из черных "тарелок" громкоговорителей. Бастану вдруг показалось, что все стоящие на перроне стали приплясывать - сначала едва-едва, незаметно, потом чуть явственней. Все в одном ритме. Понятно в каком... Та-а-а-да-да-дада, та-а-а-дада-дада-да-да-да... И Бастан тоже стал приплясывать. Ни в коем случае нельзя выделяться в толпе, ведь каждую секунду на тебе скрещено по меньшей мере полдюжины внимательных взглядов. А почти все защитные механизмы вышли из строя, и спецсредства израсходованы.
Бастан провожал в Москву Николая Илгазова. Добыл ему билет в вагон "СВ", хотя билетные кассы на всем протяжении магистрали уже не первый день были закрыты.
Парень подошел к дверям вагона, предъявил билет усатому загорелому проводнику с грозным лицом. Коля терпеливо ждал конца проверки. Легкое волнение, которое неизбежно возникает у советских людей при любом контакте с представителями власти, было бы не к месту. Ведь сейчас Николай Илгазов являлся итальянским дипломатом.
Проводник потребовал Колин заграничный паспорт и морщил лоб, вглядываясь в безукоризненно выполненный документ. Бастан снабдил его прекрасно сработанными бумагами, подобающей одеждой и багажом и даже вбил ему в голову необходимый словарный минимум для общения с кондуктором, проводниками, попутчиками и охраной.
Наконец проводник буркнул: "Все в порядке" - и пропустил Николая Илгазова в вагон. Резидент смог вздохнуть спокойно, хотя это был самый легкий экзамен из тех, что предстояли парню.
Коля нес копию отчета в одном из коренных зубов - Бастан довольно профессионально вмонтировал в старое дупло кассету с микропленкой, а затем прикрыл имитацией костной ткани и зубной эмали. Первый экземпляр отчета резидент носил на груди - под маленьким пятнышком пластыря. Ему почему-то казалось, что именно туда и угодит посланная в него пуля...
На планете Туама-Ра-Хали в это время сезон сбора летунцов. По белесому небу, покрытому редкой сыпью небольших розовато-бордовых облачков, широко раскинув парамагнитную сеть, молча, медленно и деловито движутся ловцы в одних набедренных повязках. Они осторожно оплетают сетью ничего не подозревающие облачка. Когда те обнаруживают, что попались, оказывается уже поздно. Облачка судорожно бьются в тенетах, пытаясь вырваться на свободу, но увы. Сеть аккуратно зачинена после прошлого сезона и тщательно проверена накануне лова.
А внизу - на давным-давно забеременевшей, распираемой урожаем земле радостно копошатся дети, спеша подготовить цистерны, бидоны и бутыли, надувные резиновые лодки, растянутые парусиновые тенты, ванны, тазы и кастрюли, тарелки и просто ладошки, чтобы не упустить ни единой капли.
Ловцы начинают опускать сеть, но тут... Вздыбившаяся почва трескается с оглушительным грохотом, и в небо взвивается фонтан бледно-розовой, почти белой "манны". Вовсе не ее должны собирать дети. "Манна-то никуда не денется - пусть себе лежит под ногами. Ручные арусанхи потом подберут все до зернышка, туго набив горловые мешки.
Ударивший из земли фонтан литосферного белка чуть не испортил все дело. Младшие дети с визгом бросились в стороны, сбив с ног нескольких старших. В возникшей кутерьме ловцы едва не уронили сеть. Наводить порядок пришлось самому Исмэр-Хену, Толкователю снов...
Бастан очнулся. Кто-то крепко держал его за руку. Резидента схватили на перроне, как обычного карманника. Такого позора Бастан еще никогда не испытывал, даже представить себе не мог. Резидент был сейчас в форме полковника железнодорожных войск, и выявить его в толпе можно было лишь в момент утери образа. Выходит, Бастан до того ослаб, что, когда ему пригрезились родные места, потерял контроль над собой.
Он сделал над собой усилие и спокойно посмотрел, кто перед ним, кто же это его... Рядом стоял внушительного вида мужчина в отутюженном белом полотняном костюме. Его лицо казалось Бастану знакомым, но никак было не вспомнить.
Резидент, как и все дуагены Туама-Ра-Хали, умел проигрывать и теперь готовился к скорой смерти: достаточно остановить дыхание - и все. Мысленно Бастан был уже НИКЕМ.
- Тс-с! - одними губами произнес знакомый незнакомец и, продолжая в железных тисках сжимать правую руку Бастана, как ни в чем не бывало улыбнулся. Восклицая "Сколько лет, сколько зим!", он повлек резидента за собой по перрону.
Бастан не мог заставить себя включиться в этот спектакль. Его тянуло обернуться и посмотреть, что сейчас делает Коля: все еще стоит в коридоре вагона и курит или вошел в купе?
- Помогайте мне! Ну же! - беззвучно приказал мужчина. - Мы старые приятели и прогуливаемся, ведь до отправления целых восемь минут.
Бастан все-таки вывернул шею и глянул на окна Колиного вагона, но не обнаружил парня. Наверное, устраивается в купе...
- Да не дергайтесь вы, - в третий раз одними губами произнес человек. Его взяли две минуты назад.
Бастан смотрел на мертвый, за несколько секунд выгрызенный до самого нутра поезд. Выеденные его купе зияли пустыми глазницами окон. Ввалившиеся стариковские рты дверей уже не напоминали, как совсем недавно, ощеренные пасти, готовые тебя заглотить. Они ссыхались на глазах - вместе со всем вагоном, который превращался в стухший, сморщенный зеленовато-бурый огурец. Все, свершилось...
В случае ареста Коля должен был напрочь позабыть все, что происходило с ним в последние дни. Бастан заложил в его мозг такую гипнотическую программу.
При виде знакомого незнакомца проводник почтительно взял под козырек.
- Садимся, - наконец громко и внятно - так, чтобы слышал по крайней мере десяток шпиков, - сказал мужчина, и они двинулись к одному из вагонов в середине поезда.
Резидент, подходя к вагону, внешне был совершенно безволен. На самом же деле он готовился к ПОСЛЕДНЕМУ прыжку.
- Не вздумайте глупить, - снова беззвучно сказал мужчина. - У меня к вам предложение...
И вот тут Бастан узнал его: это был член Президиума Политбюро ЦК товарищ Впадин.
Провожающих стало заметно меньше. Во всяком случае, мордатых, плечистых и рукастых. Перрон уже не приплясывал в едином музыкальном ритме, он наконец-то действительно провожал поезд. Изменение это произошло за последние пять минут.
- Они знают, почему вы здесь? - тихо спросил Бастан у дверей вагона "СВ".
- Я возвращаюсь из командировки в Сталиногорск, - ответил Впадин, когда провел Бастана в купе и запер дверь. - Это не прослушивается.
- А почему я оказался с вами? И кто я такой?
- Вы - резидент разведки Миротворцев, которого я сумел задержать в одиночку. Блестяще проведенная операция... - Товарищ Впадин рассмеялся. Смех его был немного искусственным. И это почувствовали оба.
- Которого вы вычислили, едучи из служебной командировки, - этак между делом? Прямо в центре толпы, на перроне? Воистину блестящая операция. - И Бастан вдруг пропел дурацким петушиным голосом:
Эх, яблочко!
Куда котисся?
В Эм-гэ-бэ попадешь
Не воротисся!..
Товарищ Впадин поморщился.
- Я действительно надеялся только на чудо - искал вас на каждой станции. Я был уверен: резидент попытается пролезть в этот экспресс единственный поезд, который нельзя отменить. Но как выделить вас в толпе?.. Все оказалось намного проще. За вами следили от самого Воронежа - Глаза Впадина были веселы. - Я сумел подслушать переговоры Гэ-бэ - не спрашивайте как. И потому я опередил группу захвата на один шаг. Скажите мне спасибо... - И почти без паузы:
Старик Сластев ходил взад-вперед по каюте, посасывая якобы чудодейственное гомеопатическое средство. Под языком было сладко, а вот на сердце... Особая Комиссия уже неделю каталась по Союзу в инспекционных налетах-наскоках, регулярно сообщая на космическую станцию о строгом соблюдении статей Договора. Георгий Сергеевич был абсолютно уверен, что Контролеров и на сей раз обведут вокруг пальца, а он так и не сможет никого в этом убедить, - инопланетяне шарахались от него, как от чумного.
"На мне ярлык, - думал Георгий Сластев, глядя на беззвучно - по-рыбьи открывавшего рот диктора первой программы ЦТ. Слушать эту мерзость было превыше сил. - Я - эталон субъективности. А потому повязан по рукам и ногам. Вниз не пускают, и здесь бесправен. Случись что, даже не смогу помочь Контролерам отсюда, с "Миротворца". Нет доступа ни к боевым механизмам, ни к подпространственному туннелю...
Я один среди тысяч Миротворцев - этого галактического сброда - знаю, что Система чудовищна, Эксперимент с треском провалился, а Договор - ширма для палачей. Но фактов нет - одни слухи, которые, как оказалось, преодолевают и межзвездные бездны. С другой стороны, фактов полным-полно фактов неприятных даже для снобов вроде Ха-буа-буи. Но они говорят не о нарушениях конкретных статей Договора, а затрагивают область морально-нравственную, а потому бестелесную...
Ну а что же Запад? Неужто атлантисты не сумели накопать криминала к началу новой Проверки? Увы. Даже если они смогли углядеть то, что прозевали наши наблюдатели и спутники-шпионы, веры им нет. Сами по уши в дерьме. Когда противостояние двух блоков в разгаре, методы борьбы с мировым коммунизмом чистотой не отличаются и руки у поборников демократии по локоть в крови. Разве поверит им Галактическая Лига? Тем более что Кремль напрямую не участвует в войнах с начала Эксперимента и формально соблюдает международное право".
Оставаясь на станции вместе с дюжиной членов экипажа и группой техобеспечения, Сластев вынужден был со стороны - из близкого далека следить за ходом Проверки, мысленно проклиная Эксперимент, которому пошел уже сорок пятый год.
Все началось в тысяча девятьсот сорок девятом. Автоматический корабль-приемник Галактической Лиги Миротворцев после долгих десятилетий субсветового полета достиг окрестностей Земли и, задействовав программу "Приход", с помощью подпространственного передатчика материи обрел экипаж. Тот, в свою очередь, из доставленных узлов и деталей вскоре смонтировал орбитальную исследовательскую станцию.
В СССР как раз в это время покатился новый вал репрессий: "ленинградское дело", "белорусское дело"... В переполненных лагерях многотысячное выбытие заключенных. Создана советская атомная бомба. В соседнем Китае гражданская война. Пылают Греция, Вьетнам, Малайя. Корея на грани войны. Индия расколота. И прочая, и прочая...
Миротворцев охватил ужас. Но, будучи миротворцами по своей морали, по образу мышления, а не только по целям, они не могли грубо и зримо вмешаться в это безумие. Потому и был использован уже опробованный на ряде планет прием - компромисс на базе Особого Договора: "поэтапное снижение кровавости режимов и прекращение войн в обмен на регенератор (так называемый эликсир бессмертия) для правящей верхушки".
Вводить эликсир в человеческий организм следует не реже одного раза в одиннадцать лет. В каждую Проверку Галактическая Лига должна удостовериться, что другой стороной достигнут очередной плановый рубеж гуманизации и миротворчества. И только тогда в Кремль под усиленной охраной доставляли заветные инъекторы.
Конечно, на планете работали наблюдатели и постоянные представители Галактической Лиги во главе с Хай-би-бо, но проку от них было мало. Наблюдатели (то есть разведчики) рано или поздно вступали в конфликт со службой безопасности. И какой объективности можно ждать от партизан-подпольщиков? Постпреды (то есть послы), напротив, попадали в зависимость от властей, а то и вовсе вступали с ними в сговор. Так что в любом случае Генеральная проверка - необходимое звено миротворческого ритуала, его высшая точка.
По мнению Сластева, Советская страна и через сорок четыре года по-прежнему оставалась огромным концлагерем, средоточием тихого террора, удушающего, всеобъемлющего страха, который калечит и убивает людей ничуть не хуже физических пыток и казней. Георгий Сергеевич уже давно считал: Миротворцы попались в собственный капкан. Они придумали правила игры, но гениальный интриган Дядюшка Джо играет в нее гораздо лучше. Они ищут преступления, подпадающие под статьи Договора, а Сталин никого не уничтожает (во всяком случае, его пока не удается поймать). Тюремного надзирателя, например, за убийство заключенного ждет самое страшное наказание - лишение всех прав состояния на три поколения вперед.
А в мировом масштабе крови меньше не стало. Как и раньше, разгораются локальные войны, вспыхивают мятежи, тлеют бесконечные партизанские войны. Хуже другое - социальный прогресс застопорился. Политическая ситуация на Земле не меняется с того самого сорок девятого года.
Однажды в разговоре со знакомым ксенопсихологом Сластев сказал в сердцах:
- Чтобы прекратить Эксперимент, я готов спровоцировать ИХ на убийство.
- Вы с ума сошли! - воскликнул собеседник в непритворном ужасе.
Георгий Сергеевич действительно был готов на все, да только бодливой корове бог рогов не дает...
15
Сначала в районе объявилась фольклорная экспедиция из Сталинодарского университета. Возглавлял ее плотный широкоплечий профессор с мрачным взглядом, круглой бритой головой и презрительно сжатой полоской губ. Похож он был не на кабинетного ученого или непоседу экспедиционера, а скорее на начальника отдела кадров. Впрочем, сам он исследований не проводил, а только решал оргвопросы. И отдадим ему должное, экспедиция ни в чем не нуждалась.
Надо сказать, Аль-Башдык, Казанрет и Хекран всегда отличались от соседних аулов. Только их обитатели, избежав депортации в страшном сорок четвертом, не покусились на опустевшие плодородные земли на равнине. Здешние бойцы геройски бились с фашистами, да и во времена покорения Кавказа они сражались достойно. Тридцать лет отбивали они атаки русской армии, потеряв почти всех мужчин. И лишь под угрозой полного истребления согласились замириться с Россией, выставив при этом целый ряд условий почетной сдачи. Однако несколько родов так и не смогли смирить гордыню, ушли через перевал и в конце концов обосновались на чужбине - то ли под Халебом, то ли под Диярбакыром.
Старинный уклад здешней жизни действительно был крайне интересен ученым - этнографам и фольклористам. Несколько экспедиций уже побывали тут в советское время, но такой, как эта, никогда не бывало. Умные улыбчивые студенты оказались все как на подбор: в плечах косая сажень, рост под два метра и более, глаза ясные, рукопожатие железное. Они были полны уверенности в себе - ни грана той интеллигентской застенчивости, что нередко отличает ученых мужей и сразу замечается здесь, в горах.
Парни на удивление хорошо знали кызылганский и горный диалекты, дотошно расспрашивали аксакалов о былом, о. здешнем житье-бытье: кто от кого произошел, как чьего сына звали и почему такой-то уехал в долину. Их не больно-то волновали горские песни, свадебный ритуал с символическим похищением невесты, праздник сбора винограда или соревнования ашугов, зато очень интересовала совершенно конкретная информация о сегодняшней жизни аулов: семейная хроника, случаи из жизни, характеры, привычки людей. При этом чужаки были вежливы, щедры на комплименты, охотно делились со стариками сухпайками и столичными деликатесами. Горцы, в свою очередь, расстарались для гостей на славу: зарезали двух баранов, наготовили плова, принесли самодельного вина и овечьего сыра...
Шло время, активность гостей продолжала расти. Несколько самых уважаемых аксакалов из трех горных аулов собрались, чтобы обсудить происходящие события. Старики посидели, поговорили обо всем не спеша и наконец порешили: "Поить, кормить, привечать, но приезжим больше ничего не говорить. Боязно за свой народ. Непонятно отчего, но боязно".
Для экспедиции наступили трудные дни. Сначала студенты уговаривали, даже подначивали враз замолчавших горцев, потом начали злиться, но еще сдерживались, уверяли всех и каждого, что их научная карьера, судьба и, можно сказать, вся жизнь теперь пойдет прахом. Многим их было искренне жаль, да и какие уж тут особые тайны, но запрет есть запрет. Затем студенты стали мрачными. Глядя на аксакалов, они укоризненно качали головами. Умный понял: власти будут недовольны. Кое-кто перепугался и готов был все выложить - от греха подальше, но запрет есть запрет...
Наконец экспедиция вернулась в Сталинодар. Уезжая, начальник смотрел на местных словно в прорезь прицела, а у студентов лица были чернее ночи. Убыв, они оставили после себя непонятную тревогу и ощущение, что этим все не кончится. Вскоре последовало продолжение. В район прибыла следственная комиссия из столицы автономии. Якобы по делу о краже большой партии золота в Якутии, след которой привел в здешние края.
На допросы в райцентр тягали каждого третьего мужчину. Допросы были длиннющие, порой многодневные. Следователи расспрашивали обо всем, ловили на неточностях, угрожали и заставляли повторять все сначала. Их интересовали абсолютно все события в этих местах за последние сорок лет. И попробуй им не ответь... Только о золоте следователи почему-то и не заикались.
Длилось следствие около двух месяцев. Потом следственная бригада закончила работу (вроде бы безрезультатно - никого, во всяком случае, с собой не прихватила). В горах вздохнули с облегчением. Это ж надо додуматься: подозревать в краже целый народ!..
Затем в район зачастили красномордые бодрячки ревизоры. Шумные балагуры, охочие до выпивки, - они казались неопасными. Что они только не проверяли - от продмагов и до колхозных отар, - а заодно расспрашивали обо всем на свете. Наезжали и какие-то тусклые личности из республиканского статуправления с потертыми портфелями и новехонькими блестящими саквояжами, чужой речью и привычками. Уточняли результаты последней переписи населения, даты рождения, смерти, имена. И каждому дай кров, еду и при этом что есть сил пытайся не нарушить запрет, когда гость так и тянет из тебя душу, спрашивает, спрашивает, спрашивает без остановки...
А потом баста. Мертвая тишина. Воистину мертвая... Уже через три года начались первые смерти. Внезапные и нелепые. Сердце, сосуды, авария, несчастный случай, снова сердце и снова авария...
16
Лагерь был небольшой, аккуратный и поразительно ухоженный. Располагался он на берегу озера. Это было спецучреждение для бывших ученых-гуманитариев мужеского пола. (Технари работали в "шарашках". Смешивать разные категории заключенных было неразумно.)
Трудились зэки на прокладке нитки газопровода, в механических мастерских и хлебопекарне. Труд исключительно физический, а потому особо ценный для кабинетных работников.
В чистенькой столовой, украшенной пейзажами родной природы, к Контролерам свободно подходили заключенные и совершенно искренне рассказывали о своем житье-бытье. Это были добродушные, открытые люди, вовсе не сломленные жизнью и, главное, чрезвычайно желающие исправиться, искупить свою вину перед Великой Родиной.
- Я теперь стыжусь содеянного и, хотя мне очень жаль терять здесь лучшие годы, прекрасно понимаю: это единственная возможность обелиться, смыть с себя грехи и начать новую жизнь. Даже если б каким-то чудом я избежал наказания, угрызения совести все равно не дали бы мне полноценно трудиться, превратили б мое существование в пытку...
- За что сидите? - осведомился Второколенный.
- Подрывная деятельность.
- А именно?
- Провел серию опытов, опровергающих постулаты гениального академика Лысенко.
- И кто вас разоблачил? После паузы:
- Моя жена. Как выяснилось, она всегда подозревала во мне врага.
- А сегодня как вы оцениваете свои опыты?
- Сама постановка вопроса была неправильна. Недопустима, я бы даже сказал. Нужно строить здание науки не на отрицании, а на созидании...
- Вам известны случаи гибели заключенных в этом лагере? - спросил Второколенный очередного собеседника.
Тот потер переносицу, покачал головой и, улыбнувшись, заговорил ровно и звучно. Он был явно рад, что может, не расплескав, донести до Высокого гостя все, что должен.
- Скоро выйду отсюда... Я освоил две нужные профессии: бульдозериста и механика. Мои руки теперь всюду найдут применение. Раньше был настоящим бумажным червем: месяцами не вылезал из пыльного кабинета, бесполезно перекладывал бумажки. Оказалось, что я совершенно не знаю жизни, и все мои бредовые фантазии именно от этого...
Когда бывший гуманитарий говорил, Второколенному чудилось - на грани слышимости - жужжание реле. Контролер понимал, что дальнейшие расспросы ничего не дадут, но должен был испробовать любую возможность. Психоанализаторы показывали Второколенному, что респонденты искренни и нет следов действия каких-либо наркотических препаратов или гипноза. Не подкопаешься...
Бывшие гуманитарии (нередко в очках, а порой даже в пенсне) с удовольствием показывали свои огрубевшие, натруженные руки, с окаменевшими мозолями, поломанными и расплющенными ногтями, с несмываемой чернотой, въевшейся в кожу и ногтевое ложе.
- Скажите, а часто у вас бывают несчастные случаи? - продолжал бить в одну точку Контролер, расспрашивая самого солидного из зэков (по виду явного старожила). - Сколько людей из вашего барака погибло за последние три года?
Старик был несколько смущен подобным вопросом.
- Я не знаю официальной статистики... - Он словно бы извинялся за свою неосведомленность. - Начальство вам обязательно предоставит полный отчет. Затем поднял на Контролера свои чистые, честные глаза. - Вы думаете, здесь превышен обычный процент производственного травматизма? Может, и так. Ведь мы - неумехи. Нас учат как могут. Но есть же, как говорится, клинические случаи...
Второколенный был уверен, что в целом тюремные показатели совпадают с уровнем травматизма в свободной экономике. Но вдруг именно на этот раз?.. Вдруг живые люди смогут опровергнуть мертвые цифры?
- У вас есть замечания, просьбы, предложения, как изменить режим содержания? - на прощание задал он традиционный вопрос.
Вперед выдвинулся немолодой сутулый человек с поразительно умным лицом. В глазах его тлела боль уничтоженного таланта. Он нервно потирал руки. Левое веко подергивалось, руки слегка дрожали. Он единственный портил картину райского умиротворения.
- Не ломайте ничего, пожалуйста. Ломать - не строить. Будет только хуже. Жизнь устоялась. Каждый знает правила и наилучшим образом - из возможного, конечно, - делает свою судьбу.
Слова его не понравились первому секретарю обкома, но он старался не подать виду. Начальник же лагеря набычился и кусал губы. Он ни за что не простит этого монолога интеллигентику. Оба они не понимали, что такой вот нестандартный ответ едва ли не самый лучший аргумент в защиту Эксперимента.
Кавалькада легковых машин миновала лагерные ворота и устремилась к городу, но другим маршрутом - как пожелал Высокий гость. Второколенный путешествовал по Союзу один. Он очень надеялся увидеть нечто такое, что пропустит его чванливый босс. Уж он-то, мобилизовав всю свою хитрость и профессиональный нюх, не даст запудрить себе мозги и выведет на чистую воду всю эту шайку. А заодно разоблачит в глазах Галактической Лиги некомпетентность и продажность нагло рвущейся к власти расы асвенситов. Один Хай-би-бо чего стоит!..
- Ну а поселения? Где они расположены? - спросил Контролер первого секретаря обкома. Ему почему-то казалось, что ответ будет неожиданным, даже оглушающим.
Сановник неопределенно повел рукой. До самого горизонта вдоль шоссе тянулись ровные ряды длинных ярко-голубых бараков с нумерованными крышами. Перед некоторыми из них копошились люди. Справа - за зеленой змеей лесопосадок - поднимался частокол дымящихся заводских труб. Второколенный не сразу понял, что речь идет об этих самых бараках.
- И как далеко они простираются?
Обкомовец прищурился, почесал щеку и наконец проговорил доверительным тоном:
- На две тысячи километров... - И замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. - Буду совершенно откровенен. Процесс перевоспитания редко бывает быстрым и легким. Одни излечиваются за год-два. Многие задерживаются здесь надолго.
Да, этот ответ оглушил Второколенного. Оглушил своей будничностью. Ведь Особая комиссия, конечно же, знала статистику и все основные факты. Спутники давали весьма качественную телеметрию и фотоснимки. Но это была отстраненная информация - холодная и сухая. Только здесь, на месте, можно прочувствовать ее каждой клеточкой и понять глубинную суть.
Чиновник говорил об этих двух тысячах километров как о чем-то само собой разумеющемся. И единственный слушатель - пусть даже против воли начинал верить, что да, действительно, иначе и быть не может, потому что не может быть никогда. Этот мир - основной продукт Эксперимента - вызывал у Второколенного ужас. Удушающий, вселенский, темный, обрушивающийся с небес и вдавливающий в землю по самую макушку. И ведь ничегошеньки нельзя сделать. Все или довольны своим существованием, или давно смирились. Иной жизни никто себе и не мыслит...
17
Вот и подошла к концу Генеральная проверка. Завтра - в полном соответствии с графиком - инопланетяне поднимутся на станцию "Миротворец-316".
Ничто не может помешать достойному завершению их большой, наиважнейшей и, конечно же, многотрудной работы. Дороги блокированы, поезда отменены, небо закрыто. Введен в действие план "Пустыня". Любой движущийся объект, обнаруженный в закрытой зоне, подлежит немедленному уничтожению. Это касается и транспорта МГБ. Впрочем, есть одно-единственное исключение: международный транссибирский экспресс...
* * *
На перроне толчея. Толчея не праздничная, а прощальная - лица грустные или озабоченные. Подозрительно много прощающихся молодых мужчин, немало здесь и крепких стариков, похожих на статуи, высеченные из гранита, ладных, спортивного вида девушек и могучих матрон с железной хваткой здоровенных ручищ.
Узловая станция. Стоянка двадцать минут. Транссибирский экспресс. Первый путь... Властвовала здесь знакомая мелодия, едва сочащаяся из черных "тарелок" громкоговорителей. Бастану вдруг показалось, что все стоящие на перроне стали приплясывать - сначала едва-едва, незаметно, потом чуть явственней. Все в одном ритме. Понятно в каком... Та-а-а-да-да-дада, та-а-а-дада-дада-да-да-да... И Бастан тоже стал приплясывать. Ни в коем случае нельзя выделяться в толпе, ведь каждую секунду на тебе скрещено по меньшей мере полдюжины внимательных взглядов. А почти все защитные механизмы вышли из строя, и спецсредства израсходованы.
Бастан провожал в Москву Николая Илгазова. Добыл ему билет в вагон "СВ", хотя билетные кассы на всем протяжении магистрали уже не первый день были закрыты.
Парень подошел к дверям вагона, предъявил билет усатому загорелому проводнику с грозным лицом. Коля терпеливо ждал конца проверки. Легкое волнение, которое неизбежно возникает у советских людей при любом контакте с представителями власти, было бы не к месту. Ведь сейчас Николай Илгазов являлся итальянским дипломатом.
Проводник потребовал Колин заграничный паспорт и морщил лоб, вглядываясь в безукоризненно выполненный документ. Бастан снабдил его прекрасно сработанными бумагами, подобающей одеждой и багажом и даже вбил ему в голову необходимый словарный минимум для общения с кондуктором, проводниками, попутчиками и охраной.
Наконец проводник буркнул: "Все в порядке" - и пропустил Николая Илгазова в вагон. Резидент смог вздохнуть спокойно, хотя это был самый легкий экзамен из тех, что предстояли парню.
Коля нес копию отчета в одном из коренных зубов - Бастан довольно профессионально вмонтировал в старое дупло кассету с микропленкой, а затем прикрыл имитацией костной ткани и зубной эмали. Первый экземпляр отчета резидент носил на груди - под маленьким пятнышком пластыря. Ему почему-то казалось, что именно туда и угодит посланная в него пуля...
На планете Туама-Ра-Хали в это время сезон сбора летунцов. По белесому небу, покрытому редкой сыпью небольших розовато-бордовых облачков, широко раскинув парамагнитную сеть, молча, медленно и деловито движутся ловцы в одних набедренных повязках. Они осторожно оплетают сетью ничего не подозревающие облачка. Когда те обнаруживают, что попались, оказывается уже поздно. Облачка судорожно бьются в тенетах, пытаясь вырваться на свободу, но увы. Сеть аккуратно зачинена после прошлого сезона и тщательно проверена накануне лова.
А внизу - на давным-давно забеременевшей, распираемой урожаем земле радостно копошатся дети, спеша подготовить цистерны, бидоны и бутыли, надувные резиновые лодки, растянутые парусиновые тенты, ванны, тазы и кастрюли, тарелки и просто ладошки, чтобы не упустить ни единой капли.
Ловцы начинают опускать сеть, но тут... Вздыбившаяся почва трескается с оглушительным грохотом, и в небо взвивается фонтан бледно-розовой, почти белой "манны". Вовсе не ее должны собирать дети. "Манна-то никуда не денется - пусть себе лежит под ногами. Ручные арусанхи потом подберут все до зернышка, туго набив горловые мешки.
Ударивший из земли фонтан литосферного белка чуть не испортил все дело. Младшие дети с визгом бросились в стороны, сбив с ног нескольких старших. В возникшей кутерьме ловцы едва не уронили сеть. Наводить порядок пришлось самому Исмэр-Хену, Толкователю снов...
Бастан очнулся. Кто-то крепко держал его за руку. Резидента схватили на перроне, как обычного карманника. Такого позора Бастан еще никогда не испытывал, даже представить себе не мог. Резидент был сейчас в форме полковника железнодорожных войск, и выявить его в толпе можно было лишь в момент утери образа. Выходит, Бастан до того ослаб, что, когда ему пригрезились родные места, потерял контроль над собой.
Он сделал над собой усилие и спокойно посмотрел, кто перед ним, кто же это его... Рядом стоял внушительного вида мужчина в отутюженном белом полотняном костюме. Его лицо казалось Бастану знакомым, но никак было не вспомнить.
Резидент, как и все дуагены Туама-Ра-Хали, умел проигрывать и теперь готовился к скорой смерти: достаточно остановить дыхание - и все. Мысленно Бастан был уже НИКЕМ.
- Тс-с! - одними губами произнес знакомый незнакомец и, продолжая в железных тисках сжимать правую руку Бастана, как ни в чем не бывало улыбнулся. Восклицая "Сколько лет, сколько зим!", он повлек резидента за собой по перрону.
Бастан не мог заставить себя включиться в этот спектакль. Его тянуло обернуться и посмотреть, что сейчас делает Коля: все еще стоит в коридоре вагона и курит или вошел в купе?
- Помогайте мне! Ну же! - беззвучно приказал мужчина. - Мы старые приятели и прогуливаемся, ведь до отправления целых восемь минут.
Бастан все-таки вывернул шею и глянул на окна Колиного вагона, но не обнаружил парня. Наверное, устраивается в купе...
- Да не дергайтесь вы, - в третий раз одними губами произнес человек. Его взяли две минуты назад.
Бастан смотрел на мертвый, за несколько секунд выгрызенный до самого нутра поезд. Выеденные его купе зияли пустыми глазницами окон. Ввалившиеся стариковские рты дверей уже не напоминали, как совсем недавно, ощеренные пасти, готовые тебя заглотить. Они ссыхались на глазах - вместе со всем вагоном, который превращался в стухший, сморщенный зеленовато-бурый огурец. Все, свершилось...
В случае ареста Коля должен был напрочь позабыть все, что происходило с ним в последние дни. Бастан заложил в его мозг такую гипнотическую программу.
При виде знакомого незнакомца проводник почтительно взял под козырек.
- Садимся, - наконец громко и внятно - так, чтобы слышал по крайней мере десяток шпиков, - сказал мужчина, и они двинулись к одному из вагонов в середине поезда.
Резидент, подходя к вагону, внешне был совершенно безволен. На самом же деле он готовился к ПОСЛЕДНЕМУ прыжку.
- Не вздумайте глупить, - снова беззвучно сказал мужчина. - У меня к вам предложение...
И вот тут Бастан узнал его: это был член Президиума Политбюро ЦК товарищ Впадин.
Провожающих стало заметно меньше. Во всяком случае, мордатых, плечистых и рукастых. Перрон уже не приплясывал в едином музыкальном ритме, он наконец-то действительно провожал поезд. Изменение это произошло за последние пять минут.
- Они знают, почему вы здесь? - тихо спросил Бастан у дверей вагона "СВ".
- Я возвращаюсь из командировки в Сталиногорск, - ответил Впадин, когда провел Бастана в купе и запер дверь. - Это не прослушивается.
- А почему я оказался с вами? И кто я такой?
- Вы - резидент разведки Миротворцев, которого я сумел задержать в одиночку. Блестяще проведенная операция... - Товарищ Впадин рассмеялся. Смех его был немного искусственным. И это почувствовали оба.
- Которого вы вычислили, едучи из служебной командировки, - этак между делом? Прямо в центре толпы, на перроне? Воистину блестящая операция. - И Бастан вдруг пропел дурацким петушиным голосом:
Эх, яблочко!
Куда котисся?
В Эм-гэ-бэ попадешь
Не воротисся!..
Товарищ Впадин поморщился.
- Я действительно надеялся только на чудо - искал вас на каждой станции. Я был уверен: резидент попытается пролезть в этот экспресс единственный поезд, который нельзя отменить. Но как выделить вас в толпе?.. Все оказалось намного проще. За вами следили от самого Воронежа - Глаза Впадина были веселы. - Я сумел подслушать переговоры Гэ-бэ - не спрашивайте как. И потому я опередил группу захвата на один шаг. Скажите мне спасибо... - И почти без паузы: