Страница:
– Это, конечно, здорово…– протянул Непейвода, сообразив, о чем речь. – Но хватит ли его на экипаж тральщика? Сработает ли газ теперь?
– Насчет количества – не могу сказать… Зато я знаю, что газ распадается только под действием солнечных лучей и в кислородно-азотной среде. Взяв пробу, я сразу заменил кислород и азот тем же самым криптоном.
«Если газ не сработает, – думал Платон, – термопсисы размажут Непейводу по переборкам тральщика. Если газ сработает, мураши будут отравлены вместе с экипажем и пожрут друг друга. Значит, надо прилепиться к корпусу вражеского корабля, пустить внутрь газ, запечатать отверстие и ждать, пока газ не распадется. Потом снова раскупорить тральщик и отправить на разведку несколько „мурашей“. Если они вернутся, „Оболтусу“ можно будет безбоязненно подлететь к тральщику и пристыковаться. И тогда мы победоносно взойдем на борт».
– Итак, оружие имеется, план операции готов, – объявил Двунадесятый Дом. – Раздумывать нечего – время играет против нас.
Кораблик пожертвовал частью антирадарного экрана. Платон придал ему форму сферы и хорошенько его отладил, снабдив автономным источником питания. Дом вполз в изуродованную переделкой «змеиную кожу». Из-за клювастого впрыскивателя его скафандр стал похож на древнюю статую бога Гора.
Археолог хлопнул Непейводу по плечу. Кребдюшин, высунув голову из каюты, помахал рукой. И даже разумный гриб проснулся, чтобы скрипнуть на прощание: – Доброй охоты, муравейник.
Непейвода нацепил сразу три антигравитационных пояса и, укрывшись за щитом, оттолкнулся от теплого борта «Оболтуса». Пояса заработали в синхронном режиме, и кораблик стал быстро удаляться. По идее щит должен был обеспечить муравейнику невидимость по всему спектру электромагнитного излучения, но подстраховаться не мешало: сделав маневр, Дом устремился к тральщику со стороны солнца. Выбранный ими тральщик висел над планетой, ослепительно блестя в лучах светила. Маленькое сияющее пятнышко в цепи таких же сияющих пятен и пятнышек. Словно рой светляков взмыл в небеса и, выстроившись один за одним, прочертил в вышине траекторию: неведомо откуда в неведомо куда.
Внизу зияли рваными ультрамариновыми ранами жемчужно-розовые поля облаков. Эти раны были частичками бескрайнего океана, полного древней жизни, которая пережила самые страшные войны. Под облаками лежит скованный ледяным панцирем материк, откуда продолжает комариным писком доноситься: «Спасите наши души!» На шельфе лед уже сломали шторма, и белое крошево громоздится на песчаных пляжах и стремительно тает в теплой соленой воде. Эскадренные корабли сверкали впереди, будто крупицы огромного брильянтового ожерелья, рождая в глазах четырехлучевые звезды. Казалось, они не росли в размерах, а буквально засасывали, втягивали тебя внутрь. Делали тебя своей частью…
Восхитительное зрелище зачаровало Двунадесятый Дом, и ненадолго он перестал следить за окружающим его пространством. Это едва не стоило ему жизни. Перпендикулярным курсом, используя антигравитационную тягу, надвигался фрегат термопсисов. Он переходил с орбиты на орбиту, снижаясь по касательной к планете, и Непейвода неминуемо должен был врезаться в него.
Муравейник прозевал приближение фрегата. Когда черная тень надвинулась, затмив солнце, в последний миг Дом успел отпрянуть. Поле его поясов наложилось на поле, создаваемое корабельным антигравитатором, и Непейводу, как мячик, подбросило вверх. Потеряв управление, он пролетел мимо огневой башни фрегата, едва не задев ствол дезинтегратора.
Клеточки от испуга так крепко вцепились друг в друга, что фальштело Двунадесятого Дома за доли секунды сжалось, вдвое уменьшившись в размере. Муравейник провалился внутрь скафандра, так что голова его опустилась на уровень груди, а маленькие ручки чуть не выпали из рукавов.
– Я вас!!!-рявкнул он на «мурашей», и они послушно расцепились, возвращаясь в исходное положение.
Когда Дом снова взглянул на лицевой щиток забрала, куда скафандр выводил необходимую информацию, его окатило холодом. На фрегате зафиксировали небольшой скачок гравитации и решили обыскать окрестное пространство. Лучи всеволновых радаров рыскали по небу. Тахионный щуп был самым опасным. Эти волны непредсказуемы: могут пронизать огромную массу, вовсе не заметив ее, и вдруг точнехонько засекут ничтожную пылинку.
Непейвода с замиранием сердца ждал решения своей судьбы. На щитке мелькали зеленые цифры, отсчитывая секунды. Какая из них станет последней?
Однако бог миловал – маленькая антирадарная скорлупка сберегла муравейник. Фрегат продолжал уходить вниз и вправо. Тральщик оставался на месте, как и остальная эскадра. Командование термопсисов чего-то ждало.
Двунадесятый Дом мысленно попросил помощи у нерожденных Цариц и направился к «Поскребышу-112». Подлетев к кораблю, Дом скользнул ему под брюхо и благодаря присоскам прилепился к титанитовой обшивке. Вывел на щиток шлема схему этого типа кораблей и убедился, что место выбрано правильно: именно здесь проходит вентиляционный канал.
Муравейник отстегнул от пояса «дырокол» и навел его на тральщик. Он хотел достаточно сильно, и «гарда» сработала. Титанитовая броня рассасывалась, словно водица. Металл истончался на глазах, и вот уже борт перед «дыроколом» имел толщину всего несколько молекул.
Непейвода отвел «дырокол», подсосался впрыскивателем, чтобы не было утечки воздуха, а потом легонько надавил на «клюв». Титанитовая пленка прогнулась и лопнула. «Клюв» впрыскивателя вошел в вентиляционный канал. Оставалось вдуть газ в вентиляцию. Дом тотчас сделал это. А вот хватит ли его на всех термопсисов?..
Выждав положенное время, муравейник отделил от фальштела несколько сотен клеточек, разбил на группы и отправил на разведку. Прошло десять минут. Клеточки вернулись с разведки целые-невредимые, в трюме они обнаружили трупы термопсисов. Все же Двунадесятый Дом решил не рисковать и не дал «Оболтусу» команду подваливать. Решил удостовериться сам, что враг повержен.
Термопсисы, оказавшиеся в трюме, поубивали друг друга. Последний уцелевший слопал остальных, выбрался наружу и, добредя до кают-компании, умер от обжорства прямо на ее пороге. Трое сидевших там офицеров и десяток отдыхавших в кубрике матросов получили слишком слабую дозу. Они ринулись на камбуз и устроили драку из-за недоваренного обеда. Потом разорили запасы пищевых брикетов и хотели живьем зажарить кока, но тут началось торможение центра голода. Опомнившись, термопсисы бросились на мостик и в корабельные рубки. Командир тральщика и все стоящие на вахте были мертвы. Корабельных мозгов на имперском флоте нет – термопсисы напрямую подключаются к системам управления. И «Поскребыш-112» на время стал бесполезной жестянкой.
Командир трального расчета, согласно уставу, принял на себя командование судном. Вот только сообщить о нападении командиру тральной группы он не успел.
Непейвода катился по коридору живым ковром, охватывающим сразу и пол, и потолок, и обе стены. И этот кольцевой ковер нес на себе четыре карманных бластера, подобранных в трюме. Бластеры били без промаха, срезая выскакивающих в коридор членов экипажа. От попаданий лазерного луча механические составляющие термопсисов взрывались, убивая большую часть клеточек. Уцелевшие «мураши» и не думали разбегаться, начиная самостоятельную жизнь, а кучами застывали на полу. Мгновенная смерть после гибели хозяина была запрограммирована им на генетическом уровне.
Паля в черные, размытые фигуры, Двунадесятый Дом как будто мстил за все беды и унижения ФФФукуараби. И каждый точный выстрел вновь и вновь доказывал, что смертельного врага можно победить. Охваченный безумным восторгом битвы, муравейник не сразу понял, что термопсисов больше не осталось. Все было кончено за несколько минут. Переборки тральщика украсили жженые волдыри и рубцы. Когда Платон и компания взошли на борт, Непейвода сгружал останки экипажа в корабельный утилизатор. «Оболтус» не захотел лететь, прилипнув к корпусу захваченного корабля, а решил просочиться внутрь вслед за четверкой. Стал этаким раскисшим на солнце пластилином и втек сквозь стыковочный узел в тамбур, а оттуда уже в трюм, заполнив его до отказа.
Взяв на себя управление тральщиком, корабельный мозг подключился ко всем его командным системам. Потом «Оболтус» проверил одну из двух спасательных шлюпок. Все было в порядке. Платон и Кребдюшин забрались в нее, задраили люк, и катапульта выбросила шлюпку со стартовой позиции.
Полукровка отнюдь не рвался на эту рискованную вылазку, но Рассольников был непреклонен: «Или ты летишь со мной, или я разрываю контракт, и ты не получишь ни кредита. Это мое последнее слово». Кребдюшин страшно ругался, но в конце концов был вынужден сдаться.
Непейвода остался на корабле, опасаясь, что в пиковой ситуации «Оболтус» может психануть, его раскроют, и шлюпке уже некуда будет возвращаться. Муравейник был уверен, что сможет успешно переговариваться с термопсисами, чью психологию тщательно изучал каждый Дом Симбионтов. «Знать своего врага нужно лучше, чем самого себя», – повторял старый учитель Двунадесятому Дому, пока ученик не затвердил это правило.
Отдыхать Непейводе не пришлось: посыпались запросы о сброшенной шлюпке. Дом решил следовать старинному правилу: говорить как можно больше правды – тогда поверят и в любую ложь. Муравейник с помощью «Оболтуса» синтезировал изображение покойного командира тральщика и вывел его на экран, а потом доложил командиру тральной группы, что поймал с поверхности сигнал «SOS» и решил проверить его источник.
Разговаривавший с ним по тахионной линии термопсис пришел в ярость. Он орал о самоуправстве, о превышении должностных полномочий. Непейвода спокойно отвечал ему, что идет война, и если согласовывать с начальством каждый чих, флот обречен. Командир тральной группы хрюкнул, словно подавившись воздухом, и замолк. Потом он выцедил сквозь жвалы:
– Не вздумай под меня копать, – и оборвал связь.
Тем временем спасательная шлюпка вошла в облачный слой.
Сандерсон выжил только чудом.
На песчаный пляж неподалеку от пещеры, где он лежал, в облаке багрового дыма опустился челнок термопсисов. Хоть враги и ненавидят море, они вполне могут барражировать над ним с помощью антигравитации. Комендант орбитальной крепости был уверен: рано или поздно его обнаружат и прикончат. А может, и не обнаружат, но на всякий случай швырнут в подозрительную пещеру термитную гранату или пальнут из десинтора.
Сандерсон не знал, что в этот момент в атмосферу планеты вырвался биологический газ. Вылетевшие из челнока термопсисы на его глазах перестреляли и погрызли друг друга. Обезножившего коменданта тоже охватило безумие адского голода, однако сил наброситься на кого-нибудь у лейб-коммодора не было.
И все же он не мог оставаться в своем укрытии и медленно и мучительно пополз к челноку. Там была пища, корм, жратва.
Пища звала Сандерсона, набатными колоколами гудела в голове. Запредельная жажда насытиться, наесться, нажраться и подняла бы и со смертного одра. Бороздя парализованными ногами полосу мокрого песка, комендант метр за метр приближался к заветной цели.
Когда Сандерсон наконец оказался у груды трупов и распахнутого настежь люка, силы его окончательно иссякли. Раскалившийся центр голода мог сколько угодно отдавать приказы мышцам и жилам – они отказывались сокращаться и растягиваться. Лейб-коммодору был нужен отдых.
Фризерные бомбы обрушились на планету, когда комендант начал грызть мертвых «мурашей» ближайшего к нему термопсиса. Ослабленный голодом желудок очень скоро не выдержал бы этой пищи и убил своего хозяина. Но Сандерсон не успел переесть.
Когда на океанский берег из глубины материка прикатилась волна цепенящего холода, комендант еще мог передвигаться. Хоть он по-прежнему ничего не соображал, тело само устремилось к единственному источнику тепла. Инстинкт самосохранения все-таки оказался сильнее голода.
Забраться в челнок лейб-коммодору помог автоматический трап. Комендант даже не сумел закрыть за собой люк. Процессор челнока сделал это сам, подчиняясь стандартной программе терморегуляции. А когда за бортом температура упала на сто градусов, эта же программа включила обогрев корабельных помещений.
Комендант около часа пролежал в тамбуре, содрогаясь от желудочных болей, а когда они поутихли, пополз дальше. Он попал в кабину, но управлять челноком был не в состоянии. Сандерсон даже не мог сообразить, что неподалеку есть пища, которой он так жаждал, – неприкосновенный запас. Ведь клеточки, входящие в состав термопсисов, питаются, как и любые живые существа.
А потом центр голода начал тормозиться. Лейб-коммодора оставили силы, и он заснул, лежа на полу, – перед панелью управления. Там его и нашли Платон с Кребдюшином.
Спасательную шлюпку сбить не пытались, хотя корабли имперской эскадры внимательно следили за ее полетом. Археолог посадил шлюпку на краю образовавшегося шельфового ледника. Океанские шторма быстро доломают лед на заливе Кабронес, но на земле он пролежит гораздо дольше. Альбедо Тиугальбы подскочило, и белоснежные равнины стали отражать большую частб солнечных лучей. Главный материк планеты теперь напоминал не тропическую Африку, а Антарктиду.
Сигнал «SOS» поступал из челнока термопсисов. Хотя, как сказал Цепейвода, термопсисы в форс-мажорных ситуациях пользуются совсем другими сигналами и, уж тем более, никогда не обращаются за помощью к инопланетянам. Такова официальная позиция Империи Термопсис, и рядовые бойцы не смеют ее нарушить. Выходит, есть шанс, что сигнал подают люди – комендант и его охранники. (Ради муравьиных убийц археолог ни за что бы сюда не полетел.)
Платон попытался связаться с челноком по радио. В ответ молчание. Но двигатель челнока работал. Значит, внутри могли оставаться живые.
Берег был завален снегом метровой толщины, а под днищем челнока образовалась здоровенная проталина.
– Мы должны добираться туда по грудь в этой белой дряни? – проворчал Кребдюшин, который без устали давал понять, что эта авантюра ему не по душе.
Рассольникову хотелось выматериться, но он взял себя в руки и ответил миролюбиво:
– А пояса на что?
Антигравитационные пояса беззвучно перенесли археолога и Кребдюшина к челноку, и Платон с полукровкой зависли в воздухе напротив выходного люка. Под ногами была лужа, вода быстро испарялась на морозе.
– Ну, и что теперь? – ворчливым голосом осведомился полукровка.
Платон не ответил. Его передатчик выдал электромагнитный импульс строго определенной частоты – специальный сигнал, которому его научил Двунадесятый Дом. Пассажирский люк открылся.
– Другой разговор! – восторженно завопил Кребдюшин. Его настроение менялось моментально.
Страхуясь от неприятных неожиданностей, археолог, прежде чем зайти внутрь, послал в челнок струю сонного газа. А когда через двадцать секунд газ рассеялся, они с Кребдюшином вошли в кабину и обнаружили лежащего на полу человека в скафандре.
Платон не сразу признал в изможденном старике холеного коменданта крепости «Запор-4». Сигнал «SOS» подавал висящий у него на поясе тахионный передатчик. Они подхватили безвольное тело Сандерсона и потащили к шлюпке.
Очнулся комендант уже на тральщике. Он и здесь лежал на полу. Никакой мебели на кораблях имперской эскадры не было. Термопсисы использовали вместо нее силовые поля. Скафандр и мундир кто-то с него снял. Рядом находился Автомедик, который зондировал тело Сандерсона. Лейб-коммодор поднял голову, обвел глазами кают-компанию, куда его внесли, и зарычал. В дверях тотчас возник Непейвода.
– Все в порядке, – поспешил успокоить он раненого. – Теперь все будет хорошо.
Непейвода рванулся и, оставив сотни клеточек во рту коменданта, отскочил к двери. Лейб-коммодор бессильно обвалился на пол и закрыл глаза. Очухается и будет караулить. Вдруг кто-нибудь зазевается и подставит лицо или пальцы?
В дверном проеме показались Платон и Кребдюшин. Увидев, что Двунадесятый Дом держится за руку, полукровка злорадно вскричал:
– Я вас предупреждал! Вот вам его благодарность. – Кребдюшин с сожалением похлопал себя по ремню, где отсутствовала кобура. – Надо шлепнуть его, пока он не взорвал корабль.
Археологу больше всего на свете сейчас хотелось прихлопнуть самого полукровку. Но ему он ничего не сказал, зато набросился на Автомедика:
– Почему не лечишь раненого?!
– Как это не лечу? – обиделся тот. – Я начал с самого главного – со спинного мозга. А центр голода и сам постепенно успокоится…
Глава 23
Пока археолог и Кребдюшин были в. отлучке, корабельный мозг решил переговорить с Непейводой. С каждым из пассажиров «Оболтус» хотел побеседовать один на один и всякому сказать разное.
Двунадесятый Дом по-турецки сидел на полу в командной рубке тральщика и следил на экране за полетом шлюпки.
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – пробормотал Двунадесятый Дом. – Скажи-ка лучше, цукахарец хренов: какой сюрприз ты заготовил на потом? – Муравейник употребил Платоново выражение.
И «Оболтус», и Непейвода после долгого общения с археологом изрядно очеловечились. Таковы законы ксенопсихологии: если ты принял вид разумного существа иной расы и тесно общаешься с ним, твоя психика неизбежно приобретает черты сходства. Теперь Дому будет непросто вернуться в родную среду. На многое, по крайней мере первое время, он будет смотреть глазами Рассольникова – скептика и безбожника.
– О чем это ты? – У корабельного мозга был голос оскорбленной невинности.
– Уверен: ты знаешь, какая судьба тебе уготована. Тебе и Платону. И ты совсем не похож на жертвенного агнца. Я хочу знать, что ты задумал.
– Ты хочешь мне что-то предложить? – совсем другим тоном осведомился корабельный мозг.
– Нам надо вовремя разойтись. Мы доберемся до назначенного места на тральщике. А дальше ты вместе с пассажирами можешь катиться на все четыре стороны,
– Ин-те-рес-ная мысль…– протянул «Оболтус». – Но я не смогу делать больше одного прыжка в час.
– Если очень захочешь, как-нибудь доползешь до ближайшей пересадочной станции.
Тут командира «Поскребыша-112» вызвал командир тральной группы. Разговор оборвался, но корабельный мозг отныне беспрестанно думал о словах, сказанных муравейником.
Все вышло так, как и планировал «Оболтус». Грубо нарушив субординацию, Двунадесятый Дом через голову начальства обратился к Величайшему Шлему 002:
– Нам удалось захватить уродца. – Так термопсисы называли Дома Симбионтов. – И его золотой холодильник.
Адмирал, конечно, решил, что строго накажет мерзавца, но это потом, потом… А сейчас его слишком интересовал пленный, который умудрился выжить в зеленом и белом аду. Пленный, который добыл личинок. Пленный, чья поимка позволит ему, Величайшему Шлему, сделать еще один шаг по служебной лестнице. Это был слишком лакомый кусок, и адмирал не мог не проглотить такую наживку.
Тральщик устремился на встречу с флагманом по крутой траектории. Термопсисы удивились, но терпеливо ждали, когда придурковатый командир «Посребыша-112» наконец приведет свою посудину к цели. У них еще будет возможность поставить на место зарвавшегося нахала, обломать ему жвалы и вывернуть разъемы.
Тральщик все больше удалялся от Тиугальбы. Если он хотел сделать особо эффектный кульбит, то время давно настало. И вдруг «Поскребыш-112» исчез с экранов. Будто и не было. Радары тоже его потеряли. И только тахионные щупы уловили всплеск тахионного поля Вселенной. Тральщик ушел в подпространство.
Итак, золотой горшок у Непейводы в руках. Условия контракта выполнены. Двунадесятому Дому остается доставить бесценный груз на ФФФукуараби и выплатить участникам экспедиции обещанное вознаграждение. Все оно так… если не считать маленького нюанса: первоначальный приказ Совета Домов Симбионтов по-прежнему в силе. А значит, ни один свидетель секретной операции не должен остаться в живых.
«Оболтус» снова и снова возвращался мыслями к предложению, сделанному муравейником. Еще несколько прыжков, и надо выгружаться из тральщика. Перераспределив остатки активной биомассы, кораблик опять помаленьку сможет скакать через подпространство. Правда, пассажиры… Они усложняют задачу. Слишком много полезной массы и драгоценной энергии уйдет на жизнеобеспечение этих гавриков. Но, как видно, придется перетерпеть и сдюжить – ведь не выкинешь же их в пустоту…
Но у полукровки бластер являлся частью организма – был выращен из тканей правой руки. И до сих пор Кредюшин ни разу не применял его – берег на самый крайний случай. Откуда археологу и Дому было знать о таком сюрпризе, если даже интроскоп карантинщиков не смог разглядеть его в теле мимикриста.
Если бы фффукуарабцы взяли за труд как следует прошерстить недавнее прошлое нового участника экспедиции и раскусили умело сочиненную легенду, то обнаружили бы следующее. Год назад Кребдюшин Капоте тайно посетил планету Осмос. Там он провел большеч месяца, в том числе неделю был погружен в растительный чан, где дышал и питался поверхностью тела.
Биологическая цивилизация Осмоса отнюдь не так безобидна, как пытается продемонстрировать Галактике. Ее генмастера могут вырастить смертельное оружие из каждого организма и создать вирус или грибок, способный уничтожить не только любое живое существо, но и все предметы, созданные химическим путем. То есть лишить противника скафандра, оружия и космического корабля.
Оставив разумного гриба в его всегдашней спячке, полукровка вышел из кубрика в коридор, нашел трюмную переборку, поводил раструбом сканнера, выращенного в его левой руке, затем навел бластер и отдал мысленный приказ. За считанные секунды бластер прожег в переборке дыру – как раз напротив того места, где сейчас размещался мозг «Оболтуса». Кораблик почувствовал боль от ожога, дернулся, пытаясь выползти из опасной зоны, – некуда. Тогда он начал стремительно рассасывать свою плоть, «убегая» из-под луча.
И тут из дырки с оплавленными краями вылетел фонтан мельчайших капель, оросив кожу «Оболтуса». Это Кребдюшин брызнул из распылителя. На тело кораблика попал смертоносный грибок. Токсины, вырабатываемые им, поразили мозг. «Оболтус» умер почти мгновенно, успев сделать только самое главное…
Полукровке стало плохо. Слишком много энергии он потратил на стрельбу и слишком силен оказался удар по нервным окончаниям – не так-то просто служить живым оружием. О такой реакции Кребдюшина никто не предупреждал.
Полукровка запылал от охватившего его жара, сполз по стене на пол, весь покрытый потом, и едва не потерял сознание. Он словно выгрузил за полминуты пять вагонов с углем. Сейчас с ним можно было справиться голыми руками, да вот только никто не собирался на него нападать. За происходящими на тральщике событиями больше никто не следил.
Теперь надо было покончить с муравейником. Полукровка ненавидел людей, и в первую очередь расправился бы с Платоном, но Непейвода гораздо опаснее – он более жизнестоек и силен. Часть его клеточек может уцелеть при расстреле или отравлении, попрячется по щелям, а потом соберется вновь и нанесет удар в спину.
А ковда муравейника не станет, Кребдюшин без особых хлопот шлепнет придурковатого Атлантиду. Мерзкий гриб останется на закуску; этот шматок плесени и вовсе безопасен. Потом полукровка включит тахионный передатчик и отправит эскадре термопсисов условный сигнал. Ему останется только ждать, когда сквозь подпространство прилетит долгожданный куш.
– Насчет количества – не могу сказать… Зато я знаю, что газ распадается только под действием солнечных лучей и в кислородно-азотной среде. Взяв пробу, я сразу заменил кислород и азот тем же самым криптоном.
«Если газ не сработает, – думал Платон, – термопсисы размажут Непейводу по переборкам тральщика. Если газ сработает, мураши будут отравлены вместе с экипажем и пожрут друг друга. Значит, надо прилепиться к корпусу вражеского корабля, пустить внутрь газ, запечатать отверстие и ждать, пока газ не распадется. Потом снова раскупорить тральщик и отправить на разведку несколько „мурашей“. Если они вернутся, „Оболтусу“ можно будет безбоязненно подлететь к тральщику и пристыковаться. И тогда мы победоносно взойдем на борт».
– Итак, оружие имеется, план операции готов, – объявил Двунадесятый Дом. – Раздумывать нечего – время играет против нас.
Кораблик пожертвовал частью антирадарного экрана. Платон придал ему форму сферы и хорошенько его отладил, снабдив автономным источником питания. Дом вполз в изуродованную переделкой «змеиную кожу». Из-за клювастого впрыскивателя его скафандр стал похож на древнюю статую бога Гора.
Археолог хлопнул Непейводу по плечу. Кребдюшин, высунув голову из каюты, помахал рукой. И даже разумный гриб проснулся, чтобы скрипнуть на прощание: – Доброй охоты, муравейник.
Непейвода нацепил сразу три антигравитационных пояса и, укрывшись за щитом, оттолкнулся от теплого борта «Оболтуса». Пояса заработали в синхронном режиме, и кораблик стал быстро удаляться. По идее щит должен был обеспечить муравейнику невидимость по всему спектру электромагнитного излучения, но подстраховаться не мешало: сделав маневр, Дом устремился к тральщику со стороны солнца. Выбранный ими тральщик висел над планетой, ослепительно блестя в лучах светила. Маленькое сияющее пятнышко в цепи таких же сияющих пятен и пятнышек. Словно рой светляков взмыл в небеса и, выстроившись один за одним, прочертил в вышине траекторию: неведомо откуда в неведомо куда.
Внизу зияли рваными ультрамариновыми ранами жемчужно-розовые поля облаков. Эти раны были частичками бескрайнего океана, полного древней жизни, которая пережила самые страшные войны. Под облаками лежит скованный ледяным панцирем материк, откуда продолжает комариным писком доноситься: «Спасите наши души!» На шельфе лед уже сломали шторма, и белое крошево громоздится на песчаных пляжах и стремительно тает в теплой соленой воде. Эскадренные корабли сверкали впереди, будто крупицы огромного брильянтового ожерелья, рождая в глазах четырехлучевые звезды. Казалось, они не росли в размерах, а буквально засасывали, втягивали тебя внутрь. Делали тебя своей частью…
Восхитительное зрелище зачаровало Двунадесятый Дом, и ненадолго он перестал следить за окружающим его пространством. Это едва не стоило ему жизни. Перпендикулярным курсом, используя антигравитационную тягу, надвигался фрегат термопсисов. Он переходил с орбиты на орбиту, снижаясь по касательной к планете, и Непейвода неминуемо должен был врезаться в него.
Муравейник прозевал приближение фрегата. Когда черная тень надвинулась, затмив солнце, в последний миг Дом успел отпрянуть. Поле его поясов наложилось на поле, создаваемое корабельным антигравитатором, и Непейводу, как мячик, подбросило вверх. Потеряв управление, он пролетел мимо огневой башни фрегата, едва не задев ствол дезинтегратора.
Клеточки от испуга так крепко вцепились друг в друга, что фальштело Двунадесятого Дома за доли секунды сжалось, вдвое уменьшившись в размере. Муравейник провалился внутрь скафандра, так что голова его опустилась на уровень груди, а маленькие ручки чуть не выпали из рукавов.
– Я вас!!!-рявкнул он на «мурашей», и они послушно расцепились, возвращаясь в исходное положение.
Когда Дом снова взглянул на лицевой щиток забрала, куда скафандр выводил необходимую информацию, его окатило холодом. На фрегате зафиксировали небольшой скачок гравитации и решили обыскать окрестное пространство. Лучи всеволновых радаров рыскали по небу. Тахионный щуп был самым опасным. Эти волны непредсказуемы: могут пронизать огромную массу, вовсе не заметив ее, и вдруг точнехонько засекут ничтожную пылинку.
Непейвода с замиранием сердца ждал решения своей судьбы. На щитке мелькали зеленые цифры, отсчитывая секунды. Какая из них станет последней?
Однако бог миловал – маленькая антирадарная скорлупка сберегла муравейник. Фрегат продолжал уходить вниз и вправо. Тральщик оставался на месте, как и остальная эскадра. Командование термопсисов чего-то ждало.
Двунадесятый Дом мысленно попросил помощи у нерожденных Цариц и направился к «Поскребышу-112». Подлетев к кораблю, Дом скользнул ему под брюхо и благодаря присоскам прилепился к титанитовой обшивке. Вывел на щиток шлема схему этого типа кораблей и убедился, что место выбрано правильно: именно здесь проходит вентиляционный канал.
Муравейник отстегнул от пояса «дырокол» и навел его на тральщик. Он хотел достаточно сильно, и «гарда» сработала. Титанитовая броня рассасывалась, словно водица. Металл истончался на глазах, и вот уже борт перед «дыроколом» имел толщину всего несколько молекул.
Непейвода отвел «дырокол», подсосался впрыскивателем, чтобы не было утечки воздуха, а потом легонько надавил на «клюв». Титанитовая пленка прогнулась и лопнула. «Клюв» впрыскивателя вошел в вентиляционный канал. Оставалось вдуть газ в вентиляцию. Дом тотчас сделал это. А вот хватит ли его на всех термопсисов?..
Выждав положенное время, муравейник отделил от фальштела несколько сотен клеточек, разбил на группы и отправил на разведку. Прошло десять минут. Клеточки вернулись с разведки целые-невредимые, в трюме они обнаружили трупы термопсисов. Все же Двунадесятый Дом решил не рисковать и не дал «Оболтусу» команду подваливать. Решил удостовериться сам, что враг повержен.
Термопсисы, оказавшиеся в трюме, поубивали друг друга. Последний уцелевший слопал остальных, выбрался наружу и, добредя до кают-компании, умер от обжорства прямо на ее пороге. Трое сидевших там офицеров и десяток отдыхавших в кубрике матросов получили слишком слабую дозу. Они ринулись на камбуз и устроили драку из-за недоваренного обеда. Потом разорили запасы пищевых брикетов и хотели живьем зажарить кока, но тут началось торможение центра голода. Опомнившись, термопсисы бросились на мостик и в корабельные рубки. Командир тральщика и все стоящие на вахте были мертвы. Корабельных мозгов на имперском флоте нет – термопсисы напрямую подключаются к системам управления. И «Поскребыш-112» на время стал бесполезной жестянкой.
Командир трального расчета, согласно уставу, принял на себя командование судном. Вот только сообщить о нападении командиру тральной группы он не успел.
Непейвода катился по коридору живым ковром, охватывающим сразу и пол, и потолок, и обе стены. И этот кольцевой ковер нес на себе четыре карманных бластера, подобранных в трюме. Бластеры били без промаха, срезая выскакивающих в коридор членов экипажа. От попаданий лазерного луча механические составляющие термопсисов взрывались, убивая большую часть клеточек. Уцелевшие «мураши» и не думали разбегаться, начиная самостоятельную жизнь, а кучами застывали на полу. Мгновенная смерть после гибели хозяина была запрограммирована им на генетическом уровне.
Паля в черные, размытые фигуры, Двунадесятый Дом как будто мстил за все беды и унижения ФФФукуараби. И каждый точный выстрел вновь и вновь доказывал, что смертельного врага можно победить. Охваченный безумным восторгом битвы, муравейник не сразу понял, что термопсисов больше не осталось. Все было кончено за несколько минут. Переборки тральщика украсили жженые волдыри и рубцы. Когда Платон и компания взошли на борт, Непейвода сгружал останки экипажа в корабельный утилизатор. «Оболтус» не захотел лететь, прилипнув к корпусу захваченного корабля, а решил просочиться внутрь вслед за четверкой. Стал этаким раскисшим на солнце пластилином и втек сквозь стыковочный узел в тамбур, а оттуда уже в трюм, заполнив его до отказа.
Взяв на себя управление тральщиком, корабельный мозг подключился ко всем его командным системам. Потом «Оболтус» проверил одну из двух спасательных шлюпок. Все было в порядке. Платон и Кребдюшин забрались в нее, задраили люк, и катапульта выбросила шлюпку со стартовой позиции.
Полукровка отнюдь не рвался на эту рискованную вылазку, но Рассольников был непреклонен: «Или ты летишь со мной, или я разрываю контракт, и ты не получишь ни кредита. Это мое последнее слово». Кребдюшин страшно ругался, но в конце концов был вынужден сдаться.
Непейвода остался на корабле, опасаясь, что в пиковой ситуации «Оболтус» может психануть, его раскроют, и шлюпке уже некуда будет возвращаться. Муравейник был уверен, что сможет успешно переговариваться с термопсисами, чью психологию тщательно изучал каждый Дом Симбионтов. «Знать своего врага нужно лучше, чем самого себя», – повторял старый учитель Двунадесятому Дому, пока ученик не затвердил это правило.
Отдыхать Непейводе не пришлось: посыпались запросы о сброшенной шлюпке. Дом решил следовать старинному правилу: говорить как можно больше правды – тогда поверят и в любую ложь. Муравейник с помощью «Оболтуса» синтезировал изображение покойного командира тральщика и вывел его на экран, а потом доложил командиру тральной группы, что поймал с поверхности сигнал «SOS» и решил проверить его источник.
Разговаривавший с ним по тахионной линии термопсис пришел в ярость. Он орал о самоуправстве, о превышении должностных полномочий. Непейвода спокойно отвечал ему, что идет война, и если согласовывать с начальством каждый чих, флот обречен. Командир тральной группы хрюкнул, словно подавившись воздухом, и замолк. Потом он выцедил сквозь жвалы:
– Не вздумай под меня копать, – и оборвал связь.
Тем временем спасательная шлюпка вошла в облачный слой.
Сандерсон выжил только чудом.
На песчаный пляж неподалеку от пещеры, где он лежал, в облаке багрового дыма опустился челнок термопсисов. Хоть враги и ненавидят море, они вполне могут барражировать над ним с помощью антигравитации. Комендант орбитальной крепости был уверен: рано или поздно его обнаружат и прикончат. А может, и не обнаружат, но на всякий случай швырнут в подозрительную пещеру термитную гранату или пальнут из десинтора.
Сандерсон не знал, что в этот момент в атмосферу планеты вырвался биологический газ. Вылетевшие из челнока термопсисы на его глазах перестреляли и погрызли друг друга. Обезножившего коменданта тоже охватило безумие адского голода, однако сил наброситься на кого-нибудь у лейб-коммодора не было.
И все же он не мог оставаться в своем укрытии и медленно и мучительно пополз к челноку. Там была пища, корм, жратва.
Пища звала Сандерсона, набатными колоколами гудела в голове. Запредельная жажда насытиться, наесться, нажраться и подняла бы и со смертного одра. Бороздя парализованными ногами полосу мокрого песка, комендант метр за метр приближался к заветной цели.
Когда Сандерсон наконец оказался у груды трупов и распахнутого настежь люка, силы его окончательно иссякли. Раскалившийся центр голода мог сколько угодно отдавать приказы мышцам и жилам – они отказывались сокращаться и растягиваться. Лейб-коммодору был нужен отдых.
Фризерные бомбы обрушились на планету, когда комендант начал грызть мертвых «мурашей» ближайшего к нему термопсиса. Ослабленный голодом желудок очень скоро не выдержал бы этой пищи и убил своего хозяина. Но Сандерсон не успел переесть.
Когда на океанский берег из глубины материка прикатилась волна цепенящего холода, комендант еще мог передвигаться. Хоть он по-прежнему ничего не соображал, тело само устремилось к единственному источнику тепла. Инстинкт самосохранения все-таки оказался сильнее голода.
Забраться в челнок лейб-коммодору помог автоматический трап. Комендант даже не сумел закрыть за собой люк. Процессор челнока сделал это сам, подчиняясь стандартной программе терморегуляции. А когда за бортом температура упала на сто градусов, эта же программа включила обогрев корабельных помещений.
Комендант около часа пролежал в тамбуре, содрогаясь от желудочных болей, а когда они поутихли, пополз дальше. Он попал в кабину, но управлять челноком был не в состоянии. Сандерсон даже не мог сообразить, что неподалеку есть пища, которой он так жаждал, – неприкосновенный запас. Ведь клеточки, входящие в состав термопсисов, питаются, как и любые живые существа.
А потом центр голода начал тормозиться. Лейб-коммодора оставили силы, и он заснул, лежа на полу, – перед панелью управления. Там его и нашли Платон с Кребдюшином.
Спасательную шлюпку сбить не пытались, хотя корабли имперской эскадры внимательно следили за ее полетом. Археолог посадил шлюпку на краю образовавшегося шельфового ледника. Океанские шторма быстро доломают лед на заливе Кабронес, но на земле он пролежит гораздо дольше. Альбедо Тиугальбы подскочило, и белоснежные равнины стали отражать большую частб солнечных лучей. Главный материк планеты теперь напоминал не тропическую Африку, а Антарктиду.
Сигнал «SOS» поступал из челнока термопсисов. Хотя, как сказал Цепейвода, термопсисы в форс-мажорных ситуациях пользуются совсем другими сигналами и, уж тем более, никогда не обращаются за помощью к инопланетянам. Такова официальная позиция Империи Термопсис, и рядовые бойцы не смеют ее нарушить. Выходит, есть шанс, что сигнал подают люди – комендант и его охранники. (Ради муравьиных убийц археолог ни за что бы сюда не полетел.)
Платон попытался связаться с челноком по радио. В ответ молчание. Но двигатель челнока работал. Значит, внутри могли оставаться живые.
Берег был завален снегом метровой толщины, а под днищем челнока образовалась здоровенная проталина.
– Мы должны добираться туда по грудь в этой белой дряни? – проворчал Кребдюшин, который без устали давал понять, что эта авантюра ему не по душе.
Рассольникову хотелось выматериться, но он взял себя в руки и ответил миролюбиво:
– А пояса на что?
Антигравитационные пояса беззвучно перенесли археолога и Кребдюшина к челноку, и Платон с полукровкой зависли в воздухе напротив выходного люка. Под ногами была лужа, вода быстро испарялась на морозе.
– Ну, и что теперь? – ворчливым голосом осведомился полукровка.
Платон не ответил. Его передатчик выдал электромагнитный импульс строго определенной частоты – специальный сигнал, которому его научил Двунадесятый Дом. Пассажирский люк открылся.
– Другой разговор! – восторженно завопил Кребдюшин. Его настроение менялось моментально.
Страхуясь от неприятных неожиданностей, археолог, прежде чем зайти внутрь, послал в челнок струю сонного газа. А когда через двадцать секунд газ рассеялся, они с Кребдюшином вошли в кабину и обнаружили лежащего на полу человека в скафандре.
Платон не сразу признал в изможденном старике холеного коменданта крепости «Запор-4». Сигнал «SOS» подавал висящий у него на поясе тахионный передатчик. Они подхватили безвольное тело Сандерсона и потащили к шлюпке.
Очнулся комендант уже на тральщике. Он и здесь лежал на полу. Никакой мебели на кораблях имперской эскадры не было. Термопсисы использовали вместо нее силовые поля. Скафандр и мундир кто-то с него снял. Рядом находился Автомедик, который зондировал тело Сандерсона. Лейб-коммодор поднял голову, обвел глазами кают-компанию, куда его внесли, и зарычал. В дверях тотчас возник Непейвода.
– Все в порядке, – поспешил успокоить он раненого. – Теперь все будет хорошо.
* * *
Двунадесятый Дом наклонился над комендантом и, не ожидая нападения, прозевал бросок. Сандерсон схватил муравейника за кисть протянутой руки, подтащил ко рту и вцепился в нее зубами. Он глотал «муравьишек» не жуя, давился, кашлял, и вид у него был совершенно безумный.Непейвода рванулся и, оставив сотни клеточек во рту коменданта, отскочил к двери. Лейб-коммодор бессильно обвалился на пол и закрыл глаза. Очухается и будет караулить. Вдруг кто-нибудь зазевается и подставит лицо или пальцы?
В дверном проеме показались Платон и Кребдюшин. Увидев, что Двунадесятый Дом держится за руку, полукровка злорадно вскричал:
– Я вас предупреждал! Вот вам его благодарность. – Кребдюшин с сожалением похлопал себя по ремню, где отсутствовала кобура. – Надо шлепнуть его, пока он не взорвал корабль.
Археологу больше всего на свете сейчас хотелось прихлопнуть самого полукровку. Но ему он ничего не сказал, зато набросился на Автомедика:
– Почему не лечишь раненого?!
– Как это не лечу? – обиделся тот. – Я начал с самого главного – со спинного мозга. А центр голода и сам постепенно успокоится…
Глава 23
Время открывать карты
«Сволочная натура у этих ксенов – только и ждут, чтобы прищемить человечеству хвост. Но человечество большое, миллиардоголовое, его так просто не прищучить. А вот каждого отдельно взятого' хомо сапиенс очень просто обмануть, подставить, укокошить. Сделал свое дело, закопал труп, смыл со щупалец кровь, огляделся: не видел ли кто, не слышал ли? Не мчится ли мстить за невинно убиенного военный флот, не тянется ли с Земли карающая десница? Нет, не мчится и не тянется. Судьба отдельной особи – ее личное дело. Каждый за себя, один бог – за всех. Значит, можно искать новую жертву. Охота продолжается. Масса удовольствия и минимум риска…»«Оболтус» начал подготовку к драпу, едва спасательная шлюпка отправилась к Тиугальбе. Нечего рассусоливать, когда золотой горшок на борту и термопсисы того гляди сообразят, что «Поскребыш-112» захвачен.
Документ 23 (из Путевого дневника)
Пока археолог и Кребдюшин были в. отлучке, корабельный мозг решил переговорить с Непейводой. С каждым из пассажиров «Оболтус» хотел побеседовать один на один и всякому сказать разное.
Двунадесятый Дом по-турецки сидел на полу в командной рубке тральщика и следил на экране за полетом шлюпки.
* * *
– Мой план прост: мы сообщаем командующему эскадры, что взяли языка, и сходим с орбиты – якобы для того, чтобы доставить его на флагман. Удалившись от планеты, делаем гиперпрыжок – и видали нас. Тральщик ходит быстро – должны уйти от погони.– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – пробормотал Двунадесятый Дом. – Скажи-ка лучше, цукахарец хренов: какой сюрприз ты заготовил на потом? – Муравейник употребил Платоново выражение.
И «Оболтус», и Непейвода после долгого общения с археологом изрядно очеловечились. Таковы законы ксенопсихологии: если ты принял вид разумного существа иной расы и тесно общаешься с ним, твоя психика неизбежно приобретает черты сходства. Теперь Дому будет непросто вернуться в родную среду. На многое, по крайней мере первое время, он будет смотреть глазами Рассольникова – скептика и безбожника.
– О чем это ты? – У корабельного мозга был голос оскорбленной невинности.
– Уверен: ты знаешь, какая судьба тебе уготована. Тебе и Платону. И ты совсем не похож на жертвенного агнца. Я хочу знать, что ты задумал.
– Ты хочешь мне что-то предложить? – совсем другим тоном осведомился корабельный мозг.
– Нам надо вовремя разойтись. Мы доберемся до назначенного места на тральщике. А дальше ты вместе с пассажирами можешь катиться на все четыре стороны,
– Ин-те-рес-ная мысль…– протянул «Оболтус». – Но я не смогу делать больше одного прыжка в час.
– Если очень захочешь, как-нибудь доползешь до ближайшей пересадочной станции.
Тут командира «Поскребыша-112» вызвал командир тральной группы. Разговор оборвался, но корабельный мозг отныне беспрестанно думал о словах, сказанных муравейником.
Все вышло так, как и планировал «Оболтус». Грубо нарушив субординацию, Двунадесятый Дом через голову начальства обратился к Величайшему Шлему 002:
– Нам удалось захватить уродца. – Так термопсисы называли Дома Симбионтов. – И его золотой холодильник.
Адмирал, конечно, решил, что строго накажет мерзавца, но это потом, потом… А сейчас его слишком интересовал пленный, который умудрился выжить в зеленом и белом аду. Пленный, который добыл личинок. Пленный, чья поимка позволит ему, Величайшему Шлему, сделать еще один шаг по служебной лестнице. Это был слишком лакомый кусок, и адмирал не мог не проглотить такую наживку.
Тральщик устремился на встречу с флагманом по крутой траектории. Термопсисы удивились, но терпеливо ждали, когда придурковатый командир «Посребыша-112» наконец приведет свою посудину к цели. У них еще будет возможность поставить на место зарвавшегося нахала, обломать ему жвалы и вывернуть разъемы.
Тральщик все больше удалялся от Тиугальбы. Если он хотел сделать особо эффектный кульбит, то время давно настало. И вдруг «Поскребыш-112» исчез с экранов. Будто и не было. Радары тоже его потеряли. И только тахионные щупы уловили всплеск тахионного поля Вселенной. Тральщик ушел в подпространство.
Итак, золотой горшок у Непейводы в руках. Условия контракта выполнены. Двунадесятому Дому остается доставить бесценный груз на ФФФукуараби и выплатить участникам экспедиции обещанное вознаграждение. Все оно так… если не считать маленького нюанса: первоначальный приказ Совета Домов Симбионтов по-прежнему в силе. А значит, ни один свидетель секретной операции не должен остаться в живых.
«Оболтус» снова и снова возвращался мыслями к предложению, сделанному муравейником. Еще несколько прыжков, и надо выгружаться из тральщика. Перераспределив остатки активной биомассы, кораблик опять помаленьку сможет скакать через подпространство. Правда, пассажиры… Они усложняют задачу. Слишком много полезной массы и драгоценной энергии уйдет на жизнеобеспечение этих гавриков. Но, как видно, придется перетерпеть и сдюжить – ведь не выкинешь же их в пустоту…
* * *
Если бы Кребдюшин попытался тайком пробраться из кубрика в кают-компанию, где поселились Платон и Непейвода, и взять оружие, «Оболтус» тотчас заметил бы это и предупредил напарников. Ведь корабельный мозг проник в систему слежения тральщика и подключился к десяткам видеокамер, развешенных по всему «Поскребышу-112». Как видно, у термопсисов командиры не доверяют своему экипажу.Но у полукровки бластер являлся частью организма – был выращен из тканей правой руки. И до сих пор Кредюшин ни разу не применял его – берег на самый крайний случай. Откуда археологу и Дому было знать о таком сюрпризе, если даже интроскоп карантинщиков не смог разглядеть его в теле мимикриста.
Если бы фффукуарабцы взяли за труд как следует прошерстить недавнее прошлое нового участника экспедиции и раскусили умело сочиненную легенду, то обнаружили бы следующее. Год назад Кребдюшин Капоте тайно посетил планету Осмос. Там он провел большеч месяца, в том числе неделю был погружен в растительный чан, где дышал и питался поверхностью тела.
Биологическая цивилизация Осмоса отнюдь не так безобидна, как пытается продемонстрировать Галактике. Ее генмастера могут вырастить смертельное оружие из каждого организма и создать вирус или грибок, способный уничтожить не только любое живое существо, но и все предметы, созданные химическим путем. То есть лишить противника скафандра, оружия и космического корабля.
Оставив разумного гриба в его всегдашней спячке, полукровка вышел из кубрика в коридор, нашел трюмную переборку, поводил раструбом сканнера, выращенного в его левой руке, затем навел бластер и отдал мысленный приказ. За считанные секунды бластер прожег в переборке дыру – как раз напротив того места, где сейчас размещался мозг «Оболтуса». Кораблик почувствовал боль от ожога, дернулся, пытаясь выползти из опасной зоны, – некуда. Тогда он начал стремительно рассасывать свою плоть, «убегая» из-под луча.
И тут из дырки с оплавленными краями вылетел фонтан мельчайших капель, оросив кожу «Оболтуса». Это Кребдюшин брызнул из распылителя. На тело кораблика попал смертоносный грибок. Токсины, вырабатываемые им, поразили мозг. «Оболтус» умер почти мгновенно, успев сделать только самое главное…
Полукровке стало плохо. Слишком много энергии он потратил на стрельбу и слишком силен оказался удар по нервным окончаниям – не так-то просто служить живым оружием. О такой реакции Кребдюшина никто не предупреждал.
Полукровка запылал от охватившего его жара, сполз по стене на пол, весь покрытый потом, и едва не потерял сознание. Он словно выгрузил за полминуты пять вагонов с углем. Сейчас с ним можно было справиться голыми руками, да вот только никто не собирался на него нападать. За происходящими на тральщике событиями больше никто не следил.
Теперь надо было покончить с муравейником. Полукровка ненавидел людей, и в первую очередь расправился бы с Платоном, но Непейвода гораздо опаснее – он более жизнестоек и силен. Часть его клеточек может уцелеть при расстреле или отравлении, попрячется по щелям, а потом соберется вновь и нанесет удар в спину.
А ковда муравейника не станет, Кребдюшин без особых хлопот шлепнет придурковатого Атлантиду. Мерзкий гриб останется на закуску; этот шматок плесени и вовсе безопасен. Потом полукровка включит тахионный передатчик и отправит эскадре термопсисов условный сигнал. Ему останется только ждать, когда сквозь подпространство прилетит долгожданный куш.