Смирнов С.. Рассказы о неизвестных героях

   Ушел на фронт старший и любимый ее брат Николай. Через несколько дней Маруся тоже явилась в военкомат и просили послать ее в армию. Ей ответили, что на фабрике тоже нужны люди. Но она была настойчива и пришла во второй, в третий раз... В конце концов военком сдался и послал ее учиться в школу военных трактористов в Челябинскую область. Зимой 1942 года она уже служила в батальоне аэродромного обслуживания на Волховском фронте, в нескольких километрах от передовых позиций.
   Служба была тяжелой: порой она круглые сутки сидела за рычагами трактора, очищая аэродром от снега или доставляя бомбардировщикам горючее, боеприпасы. В батальоне были и другие девушки-трактористки, но Маруся Лагунова показала себя самой крепкой, выносливой, и ей приходилось выполнять наиболее трудные и ответственные задания. Перегрузка и постоянное недосыпание сказались на ее здоровье, и осенью 1942 года сильнейшее воспаление легких на два месяца уложило ее в госпиталь. Оттуда она попала в запасной полк, где ее сделали киномехаником, не обращая внимания на настойчивые просьбы отправить на фронт.
   В феврале 1943 года в полк приехал военный представитель с Урала отбирать несколько сот человек на курсы танкистов - механиков-водителей, башнеров, радистов. Когда Маруся Лагунова пришла к нему, прося взять и ее, военпред только усмехнулся такой наивности.
   - Что вы, девушка! - укоризненно сказал он. - Танкист - это чисто мужская профессия. Женщин в танки не берут, как и на военные корабли. Это уж закон.
   Она ушла удрученная, но не примирившаяся с отказом. А на другой день почта принесла письмо от сестры с тяжкой вестью: смертью храбрых погиб на войне брат Николай. На это горе Маруся реагировала не только слезами - она села и написала письмо в Москву Михаилу Ивановичу Калинину. Через несколько дней военпред получил приказ принять Марию Лагунову в число курсантов. Ему оставалось только подчиниться.
   Так среди 700 мужчин, будущих танкистов, приехавших в марте в город Нижний Тагил, оказалась одна девушка. Командование учебной танковой части сначала приняло это как чью-то неуместную шутку. Но когда выяснилось, что есть распоряжение из Москвы, а сама девушка всерьез желает стать механиком-водителем танка, командиры решили прибегнуть к уговорам.
   - Поймите, это не девичья служба, - убеждали Лагунову в штабе части. Займитесь лучше женским делом - идите работать в столовую или писарем в штаб. Хотите, устроим вас швеей в армейскую мастерскую? Будете жить среди девушек. А ведь тут вы одна, трудно станет.
   Но она по-прежнему твердила, что хочет быть танкистом и идти на фронт, мстить врагу за смерть любимого брата. Тогда ей предложили поехать в другой город: там, мол, сейчас формируется добровольческий танковый корпус из уральцев. Маруся поняла, что это подвох - от нее просто хотят отделаться, и отказалась наотрез. Она знала - за ней стоит приказ из Москвы и, как ни крутят командиры, они должны будут его выполнить.
   Так и вышло. Два дня спустя Лагунову вызвал командир батальона майор Хонин.
   - Я с тобой, Маруся, буду говорить откровенно, - сказал он. - Ты у нас первая из женского пола, и мы просто в затруднении, как к тебе подходить, служба трудная, требования к курсантам большие. Смотри уж, не подводи в учебе. А окончишь курсы, там будет видно, что с тобой делать. Пока что разрешаю тебе не ходить в наряды.
   Девушка даже покраснела от досады. Она ответила, что и в наряды будет ходить и всю службу нести наравне с мужчинами.
   - Никаких исключений я не принимаю, - решительно заявила она. - А окончу курсы - отправляйте на фронт, в тылу я не останусь.
   Единственным исключением для нее стала маленькая каморка, которую ей отвели в расположении части. Во всем остальном, она была таким же курсантом, как и мужчины, и зорко следила, чтобы ей не делали ни малейших поблажек.
   Программа курсов была рассчитана на четыре месяца, но танкистов требовал фронт: надвигались события на Курской дуге. Уже в июне лучшим курсантам предложили сдавать экзамены досрочно. Лагунова настояла, чтобы ее включили в число выпускников.
   Технику она сдала на "хорошо", вождение танка - на "отлично". Как ни уговаривали ее остаться в полку инструктором, она не согласилась.
   Танкисты приняли на заводе машины и погрузили их на платформы. Перед отправкой на фронт в заводском дворе состоялся совместный митинг рабочих и танкистов. И Маруся Лагунова, стоя в толпе, то и дело краснела: с трибуны говорили о ее настойчивости, упорстве, требовательности к себе и называли ее под аплодисменты собравшихся гордостью полка.
   Но впереди еще было немало испытаний. Когда танкисты прибыли на фронт и вошли в состав 56-й гвардейской танковой бригады, командование, узнав, что на одной из машин механик-водитель девушка, отнеслось к этому как к досадной нелепости.
   Впрочем, об этом хорошо рассказывает в своем письме сам бывший командир бригады гвардии полковник в отставке Т. Ф. Мельник, живущий сейчас в Киеве:
   "...Шел 1943 год. Бригада готовилась к боям на Курской дуге. Для пополнения к нам прибыли с Урала маршевые роты. Я, как комбриг, делал смотр вновь прибывшим экипажам боевых машин.
   Подхожу к одному из экипажей. Докладывают: - Командир танка лейтенант Чумаков, механик-водитель сержант Лагунова.
   Я поправил:
   - Не Лагунова, а Лагунов. Командир танка говорит:
   - Товарищ комбриг, это девушка, Лагунова Мария Ивановна.
   - Как_ девушка? Механик-водитель и девушка?!
   Передо мной стоит по стойке "смирно" танкист среднего роста, хорошей выправки, с серьезным волевым и загорелым лицом. Я был крайне удивлен, что механиком-водителем боевого танка оказалась девушка. Мне приходилось видеть на фронте женщин, которые хорошо справлялись с тяжелой фронтовой службой медсестер, врачей, связистов, снайперов, летчиков и с другими военными профессиями. Но механика-водителя, да еще прославленной "тридцатьчетверки", никогда не видел. История еще не знала примера, чтобы девушка вела танк в бой. В первый момент я был сильно озадачен и не знал, как поступить с Лагуновой.
   В то время я был глубоко убежден, что быть танкистом - не женское дело. Механик-водитель должен обладать большой физической силой - ведь для того, чтобы управлять рычагами танка, требуется большое мускульное напряжение. Надо уметь в любых условиях и при любой погоде на марше и в бою вести танк. Летом в жаркую погоду температура в танке достигает 40-50 градусов, а в бою при интенсивном ведении огня скапливаются пороховые газы - все это затрудняет действия экипажа. Кроме того, экипаж танка, особенно механик-водитель, испытывает в бою большое психическое напряжение, когда противник ведет по танку артиллерийский огонь. Требуется железная воля, выдержка, хладнокровие.
   Все это и заставило меня подумать о том, чтобы перевести Лагунову в менее опасное место. Насколько возможно ласково я предложил ей побыть в резерве, посмотреть, обвыкнуть в боевых условиях, а потом, мол, получите танк и поведете его в бой с врагом. Лагунова наотрез отказалась. Она говорит:
   - Я приехала на фронт не для того, чтобы отсиживаться в тылу.
   Ее поддержали экипаж и офицеры подразделения".
   Как вспоминает М. И. Лагунова, за нее горой встал лейтенант Чумаков, командир ее машины, который впоследствии пал в бою и посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.
   - Мария Лагунова отличный механик, - твердо заявил он комбригу. - Я ручаюсь, что она будет управлять машиной в любых условиях.
   Ее оставили в покое, но ненадолго. Когда танкистов нового пополнения стали распределять по батальонам и ротам, возник тот же вопрос - командиры не могли себе подставить, как это женщина поведет в бой танк. Снова начались уговоры, предложения перейти в штаб, подальше от переднего края.
   И опять нашелся хороший и смелый человек, выручивший девушку. Это был заместитель командира батальона по политической части капитан Петр Митяйкин.
   - Видимо, ее трудно переубедить, - сказал он другим командирам. - Не будем настаивать, товарищи. Повоюем, сержант Лагунова. Только, чур, воевать хорошо! Буду за тобой следить в бою.
   Она узнала, что замполит всегда идет в бой на одной из головных машин и от его зоркого взгляда не укроется никакой промах танкиста. Но она была уверена в себе.
   Наконец пришел боевой приказ. Машины вышли на исходные позиции и стояли замаскированные в укрытиях: поблизости уже рвались снаряды. Сражение на Курской дуге было в разгаре.
   Перед боем снова появился капитан Митяйкин, побеседовал с танкистами и напомнил Марии Лагуновой, что будет наблюдать за ней. А потом машины подвели к переднему краю, загремела артиллерийская подготовка, на броню танка вскочили человек десять автоматчиков, и лейтенант Чумаков подал команду: "Вперед!"
   Она запомнила этот первый бой во всех его мельчайших подробностях. Сквозь смотровую щель она видела условленные ориентиры и вела танк по ним. До предела напрягай слух, она ловила в шлемофоне команды лейтенанта Чумакова. Слышать что-нибудь становилось все труднее: к реву мотора прибавились гулкие выстрелы их танковой пушки и беспрерывная трескотня башенного пулемета. Потом немецкие пули забарабанили по броне, и она перестала различать в наушниках голос командира. Но Чумаков уже оказался около нее и стал командовать знаками.
   В щель было видно, как наши танки, вертясь, утюжат траншеи противника. Маруся впервые увидела бегущие фигуры гитлеровцев в серо-зеленых френчах. В это время пули застучали о броню особенно часто и звонко, и лейтенант хлопнул ее по правому плечу. Она резко развернула танк вправо и совсем близко увидела блиндаж, из которого в упор бил пулемет. Тотчас же последовал толчок в спину, и она нажала на акселератор. Бревна блиндажа затрещали под гусеницами - она не слышала, а как бы почувствовала это.
   Стрельба постепенно стала стихать. Лейтенант приказал остановиться. Прежде чем Маруся успела открыть люк, кто-то откинул его снаружи и за руку вытянул ее из машины. Это был капитан Митяйкин. Она еще плохо слышала, и он закричал, нагнувшись к ее уху:
   - На первый раз хорошо получилось. Молодец, Лагунова!
   Она огляделась. Пыль и дым, заволокшие все вокруг, постепенно оседали. Повсюду валялись трупы гитлеровцев, окровавленные, раздавленные, в самых причудливых позах. Перевернутые пушки, повозки, лошади с распоротыми животами... Маруся не испытывала страха во время боя, поглощенная своей работой, но сейчас, при виде этой страшной картины войны, ей стало жутко, она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно влезла в танк, чтобы никто не заметил ее слабости.
   А после этого были многие другие бои, и тяжелые и легкие. Она уверенно вела свой танк, утюжила гитлеровские окопы, давила пулеметы, пушки врага, видела, как горят машины товарищей, плакала над могилами боевых друзей. Бригада шла все дальше на запад, через Сумскую, Черниговскую и, наконец, Киевскую область. И никто уже не сомневался в девушке-танкисте: Маруся показала себя опытным и смелым водителем.
   "...Я спрашивал командира батальона, как ведет себя в бою Лагунова, вспоминает бывший комбриг Т. Ф. Мельник. - Мне докладывали: "Лагунова воюет хорошо. Смелая, умело применяется к местности".
   Мы достигли реки Днепр в районе города Переяслав-Хмельницкогр. Мария Лагунова все больше накапливала боевой опыт. В бригаде о ней уже говорили: "Это наш танковый ас". Она пользовалась настоящим боевым авторитетом у танкистов. На ее счету было много раздавленных гусеницами огневых точек, пушек и фашистов. Вскоре бригада получила приказ занять Дарницу, район города Киева на левом берегу Днепра. Выполняя приказ, бригада завязала тяжелый бой у населенного пункта Бровары".
   В это время за плечами Маруси Лагуновой было двенадцать атак. Бой за Бровары стал тринадцатой.
   Танкисты, как и летчики, немного суеверны. Как-то на привале еще перед Броварами они завели веселый разговор, и кто-то полушутя сказал Марусе:
   - Смотри! Тринадцать - число несчастливое.
   В ответ она, смеясь, возразила, что на броне ее машины стоит номер 13, но это не мешало ей до сих пор воевать. А оказавшийся тут же капитан Митяйкин сердито возразил суеверному:
   - Глупости! Я уже побывал в двадцати атаках, и ничего со мной не случилось в тринадцатой. Давай, Лагунова, поедем вместе в эту атаку.
   Он никогда не забывал своих обещаний и 28 сентября 1943 года, в день этого боя, оказался в машине лейтенанта Чумакова. Его веселый, спокойный голос раздался в шлемофоне Маруси:
   - Маруся, мы должны быть первыми! Давай вперед!
   Сначала все шло хорошо. Командовал танком капитан Митяйкин, а лейтенант Чумаков встал к пулемету. Они первыми ворвались на позиции фашистов, и Маруся видела, как разбегаются и падают под пулеметным огнем гитлеровцы.
   - Дай-ка чуть правей, - скомандовал Митяйкин. - Там немецкая пушечка нашим мешает, прихлопнем ее.
   Она развернула машину и понеслась вперед. Немецкие пушкари кинулись врассыпную, и танк, корпусом откинув орудие, промчался через артиллерийский окоп. Но, видимо, где-то рядом притаилась вторая пушка. Танк вдруг дернуло, мотор захлебнулся, и в нос ударила едкая гарь. Больше ничего Маруся не помнила.
   Она очнулась в полевом госпитале. У нее были ампутированы обе ноги, перебита ключица и левая рука казалась омертвевшей. Все внутри словно было сжато в тисках, и голова раскалывалась на части. Боль отнимала все силы души и тела, и она даже не могла задуматься над тем, что с ней произошло.
   На самолете ее доставили в Сумы, оттуда в Ульяновск, а затем в Омск. Здесь молодой смелый хирург Валентина Борисова делала ей одну операцию за другой, стремясь спасти ее ноги, насколько это было возможно, чтобы потом она смогла ходить на протезах. Именно смелости и настойчивости Борисовой, шедшей иногда на риск вопреки советам старших и более осторожных хирургов, Лагунова обязана тем, что наступил день, когда она пошла по земле без костылей.
   Но до этого дня еще надо было дожить, пройдя через множество физических мучений, через нескончаемые месяцы нравственных страданий. Сознание безнадежности и безысходности будущего все чаще и сильнее охватывало девушку. Она плакала, мрачнела, и никакие утешения врачей не помогали. И вдруг снова хорошие, отзывчивые люди, ее старые друзья, пришли к ней на выручку в самый тяжкий момент ее жизни.
   Из танкового полка, где получила она специальность механика-водителя, в Омск приехала целая делегация - навестить героиню. Танкисты привезли Марии 60 писем. Ей писали старые друзья, писали незнакомые курсанты из нового пополнения. Прислали полные горячего участия письма командир бригады полковник Максим Скуба и ее прежний комбат майор Хонин. Она узнала, что в комнате славы полка висит ее портрет, что ее военная биография известна всем курсантам и помогает командирам воспитывать для фронта новых стойких бойцов. Ей писали, что она не имеет права унывать, что ее ждут в родной части, что танкисты новых выпусков, отправляясь на фронт, клянутся мстить врагам за раны Марии Лагуновой. И она воспрянула духом от этих писем и от рассказов приехавших товарищей. Она почувствовала себя не только нужной людям, но и как бы находящейся по-прежнему в боевом строю.
   Весной 1944 года ее привезли в Москву, в Институт протезирования. И здесь друзья из части навещали ее, слали ей письма. Она встретилась тут с Зиной Туснолобовой-Марченко, которая потеряла в бою и ноги и руки, и вскоре обеим героиням вручили ордена Красной Звезды.
   - Когда я в первый раз надела протезы и перетянулась ремнями, вспоминает Мария Ивановна Лагунова, - я вдруг поняла, что это тяжкое несчастье будет на всю жизнь, до самой смерти. И я подумала: смогу ли я это выдержать? Первая попытка пойти оказалась безуспешной - я насадила себе синяков и шишек. Но профессор Чаклин, который так много труда вложил, чтобы поставить меня на протезы, категорически запретил персоналу давать мне палку. Начались ежедневные тренировки, и через несколько дней я постепенно стала передвигаться.
   Она училась ходить с тем же упорством, с каким когда-то училась водить танк. В день выхода из больницы за Марией Лагуновой приехал нарочный из полка с приказанием явиться ей в часть для дальнейшего прохождения службы. Командование зачислило ее, как сверхсрочника, на должность телеграфистки.
   Когда-то, придя в этот полк, Маруся Лагунова наотрез отказалась от каких-нибудь поблажек, которые хотели сделать ей, как единственной девушке из числа курсантов.
   Теперь она так же категорически отказывалась от всяких предпочтений себе как инвалиду. Товарищи, поражались ее решимости. Бывший однополчанин Лагуновой уралец Александр Червов хорошо написал мне об этом в своем письме:
   "Во всем был виден ее железный характер, упорство, настойчивость. Она часто отказывалась от предложений подвезти ее на машине, старалась больше ходить пешком на протезах. Нетрудно представить, каких мучений стоила ей эта ходьба. Но она, как и ее собрат по судьбе Алексей Маресьев, упорно тренировала себя в ходьбе, ибо она знала, что жизнь ее долгая и ходить ей по нашей свободной земле придется много".
   Но все это время Мария Лагунова незримо опиралась на большую моральную поддержку своих товарищей-однополчан, окруживших ее сердечной заботой, теплым человеческим вниманием. "Я буду благодарна всю свою жизнь командованию бригады и полка за заботу и ласку, за решимость вернуть мне жизнь", - пишет Мария Ивановна Лагунова.
   Она прослужила в родной части почти четыре года. А когда в 194$ году Мария Лагунова, демобилизовавшись, приехала в Свердловск, нашлись другие такие же отзывчивые люди, тоже старые товарищи, позаботившиеся о ней. Это был коллектив фабрики "Уралобувь" во главе с директором С. Т. Котовьш. Ее устроили работать контролером ОТК, дали ей комнату.
   Работа была не тяжелой, но, скованная протезами, она за восемь часов доходила до изнеможения. Однажды, поздно возвращаясь домой после второй смены, она упала - подвернулся протез. Слишком измученная, она никак не могла встать сама. Товарищи по фабрике ушли вперед, улица была безлюдной. Потом вдали показалась компания случайных прохожих. Лагунова только собралась окликнуть их, как один насмешливо сказал: "Ну и нализалась!" - и все засмеялись. Ее словно хлестнули по щекам, и она расплакалась, а потом решила, что никого не станет просить о помощи. Буквально по сантиметрам, опираясь на одни руки, она доползла до стоявшего впереди столба и после долгих усилий поднялась с земли и дошла домой.
   Прошло немного времени, и жизнь, которая обошлась с ней так жестоко, вдруг снова улыбнулась ей. Она встретила молодого человека Кузьму Фирсова, знакомого ей еще по фронту и тоже инвалида войны - он был ранен в голову и потерял левую руку. Они подружились, и однажды Кузьма предложил:
   - Знаешь, Мария, давай поженимся. Вдвоем будет легче прожить.
   - Ведь мы два инвалида, - возразила она. - Нам обоим няньки нужны.
   - Из двух инвалидов получится один полноценный человек, - засмеялся в ответ Кузьма.
   Они поженились. В 1949 году родился сын, которого назвали Николаем в честь погибшего брата Марии. Четыре года спустя родился второй сын, Василий, - так звали убитого на войне брата Кузьмы Фирсова.
   Дети, домашние хлопоты заставили М. И. Лагунову бросить работу на фабрике. Но коллектив рабочих, завком и партком по-прежнему оставались шефами героини войны. Семье предоставили двухкомнатную квартиру, порой оказывали необходимую помощь. А в 1955 году пришлось покинуть родной Урал: М. И. Лагунова заболела, и врачи предписали ей перемену климата. Они переехали на Украину, в город Хмельницкий.
   Бывший механик-водитель "тридцатьчетверки", боевой танкист, прошедший с боями путь от Курской дуги до Днепра, М. И. Лагунова теперь просто домашняя хозяйка. Ее муж К. М. Фирсов - мастер завода трансформаторных подстанций. Старший сын Николай - студент Каменец-Подольского индустриального техникума, младший, Василий, - третьеклассник. Жизнь славной героини Великой Отечественной войны вошла в свою прочную, хоть и нелегкую колею как благодаря упорству, настойчивости, твердости характера этой замечательной женщины - настоящего человека нашей героической эпохи, так и благодаря дружеской помощи и поддержке десятков хороших, отзывчивых советских людей.
   "Вот так мы и живем, - заканчивает одно из своих писем ко мне М. И. Лагунова. - Да еще кое-кто нам завидует, хотя это и глупо, но факт остается фактом".
   Нет, пожалуй, это вовсе не глупо, тут Мария Ивановна ошибается. Как можно не завидовать человеку, который с таким великолепным достоинством прошел такой трагический и славный путь! Она героиня войны, героический борец в послевоенной жизни, эта скромная и гордая женщина с рабочего Урала. Ее характер и воля были крепки, как уральская сталь, ее судьба ярка и необычайна, как уральские самоцветы, и вся ее биография - подвиг. Таким людям хорошо, по-человечески завидуют, ими восхищаются, на их примерах учат и воспитывают молодежь.
   И здесь не имеет значения тот факт, что на груди у М. И. Лагуновой только один орден Красной Звезды. Война оставила нам многих неизвестных героев, чьи награды - я уверен в этом - еще впереди. Да и не в наградах дело. Для героя лучшей наградой становится память народа, любовь и уважение людей.
   Накануне Международного женского дня 8 марта 1964 года я подробно рассказал в одной из передач по телевидению о Марии Ивановне Лагуновой. В конце передачи я сообщил телезрителям нынешний адрес героини: город Хмельницкий, улица Фрунзе, дом 58, квартира 4. И. как следовало ожидать, реакция была мгновенной.
   За какие-то 10-15 дней в этот адрес пришло более 6 тысяч писем из разных уголков страны, от самых различных людей. Это был поток чувств, глубоко сердечных, горячих, полных восхищения и гордости жизненным подвигом женщины. И хотя Мария Ивановна Лагунова по скромности, присущей истинным героям, упорно протестует против того, чтобы ее считали героиней, я уверен, что писавшие ей люди заставили ее снова и по-новому оглянуться на годы, оставшиеся позади, и почувствовать, что ее биография перестала быть ее личным достоянием и сделалась явлением всеобщим, воплощая для миллионов наших граждан прекрасный, чистый и высокий образ советской женщины памятных лет Великой Отечественной войны.
   РУССКИЕ В РИМЕ
   Это было 4 июня 1944 года. Англо-американские войска вступали в столицу Италии Рим. Улицы, запруженные народом, были полны грохотом и лязгом гусениц, ревом моторов.
   И вдруг в северо-западной части города, в кварталах, прилегающих к широкой улице Номентана, по толпе римлян понесся передаваемый из уст в уста радостно-удивленный возглас:
   - Русские в Риме! Русские здесь!
   Это казалось невероятным. Все знали, что русские на Восточном фронте победоносно наступают. Но ведь Советская Армия еще недавно вела бои на первых километрах румынской и польской земли, в лесах Белоруссии. Откуда же вдруг русские в Риме? Может быть, они высадили воздушный десант? Однако советские самолеты не появлялись над Италией...
   Но тот же возглас раздавался снова и снова, и поток людей стремился вниз по улице Номентана, туда, где она пересекается с улицей 21 Апреля. Толпа залила перекресток, и все смотрели на трехэтажное угловое здание, на фронтоне которого под крышей выделялся барельеф - головы трех белых слонов.
   Те, кто жил тут, поблизости, знали, что в этой так называемой "вилле Тай" издавна помещалось посольство азиатского королевства Сиам (Таиланд). Но здание уже много месяцев стояло с закрытыми ставнями, притихшее и обезлюдевшее, - посол Сиама со всем персоналом уехал на север Италии, и в доме, охраняя его, оставался только метрдотель посольства - русский эмигрант, скромный незаметный человек лет сорока, которого соседи на итальянский манер называли именем Алессио.
   К удивлению соседей, сейчас вилла Тай оказалась густонаселенной. Все ставни и окна ее были распахнуты настежь, а на широком балконе второго этажа шеренгами выстраивались два или три десятка разношерстно одетых людей с автоматами в руках и гранатами на поясе - явно партизаны. Звучала непривычная для слуха римлян русская речь. Но вместе с русскими там, на балконе, были и итальянцы. И всем распоряжался, как командир, тот самый метрдотель из посольства - Алессио, которого, впрочем, советские партизаны называли по-другому - боевой кличкой "Червонный".
   Послышалась его команда, шеренги на балконе замерли, и по флагштоку над крышей виллы Тай медленно поднялось и развернулось на теплом ветру алое знамя с серпом, молотом и звездой - Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. И тотчас же партизаны на балконе хором грянули: "Широка страна моя родная..."
   Толпа разразилась аплодисментами, восторженными возгласами в честь Советского Союза и Красной Армии. И тут же восприимчивые к пению римляне подхватили мелодию. Советская песня гремела над улицами Рима, заглушая грохот проходивших мимо американских танков, с башен которых офицеры недоуменно смотрели на советское знамя, невесть откуда взявшееся в центре итальянской столицы.
   Через час к воротам виллы Тай на "джипах" подъехала американская военная полиция. Сиам считался союзником Германии и Италии, и посольская вилла значилась в списке зданий, подлежавших конфискации. К удивлению офицера, у ворот стояли два русских партизана с автоматами, и вышедший к нему Червонный объявил, что в вилле находится штаб-квартира советских партизан и подпольщиков, которые во время оккупации действовали в Риме и его окрестностях и которых сейчас, в соответствии с соглашением между союзными державами, англо-американское командование обязано взять на полное довольствие и обеспечить всем необходимым.