— У Стептоу какие-то дела с Борсини?
Что он еще замышляет?
— Понятия не имею. Но когда я сказал мама, что еду к вам, ваш Борсини сам напросился ехать со мной. Его внезапное желание посмотреть студию, возможно, просто предлог, чтобы поговорить со Стептоу наедине.
— Тогда давайте подойдем поближе и послушаем, о чем они говорят.
Мы стремглав выскочили из кабинета. В конце коридора я увидела, что дверь в комнату дворецкого приоткрыта. Никого не было видно, но тут я заметила две тени. Уэйлин хотел сделать шаг вперед, но я его удержала.
— Тихо!
Мы на цыпочках подошли поближе. Стептоу говорил тихим настойчивым голосом:
— Я говорю вам, что видел его собственными глазами.
Борсини спросил:
— Когда? Как давно это было?
— Перед самой его смертью. Я потом перевернул весь дом, но не смог его найти. Боюсь, что он уничтожил его.
— Он не мог этого сделать. Вы получите пять фунтов, если найдете его. — Пять фунтов! — насмешливо произнес Стептоу. — Сотню! И считайте, что вы дешево отделались.
Тени зашевелились, и мы отскочили от двери… Когда они вышли из комнаты, я воскликнула с притворным удивлением:
— Борсини! Так вы не в студии! А мы с лордом Уэйлином решили пойти за вами.
У Борсини был виноватый вид. Стептоу же был более тертый калач. Он только бросил на меня злобный взгляд, но промолчал. Я взяла лампу и повела своих гостей взглянуть на стены в студии. Но в полумраке, при свете одной лампы, мы ничего не смогли как следует разглядеть.
— Я приду завтра, когда станет светло, — сказал Борсини. Стоя у него за спиной, Уэйлин удивленно поднял брови.
— Да, пожалуй, так будет лучше, — согласилась я.
Мы снова спустились в кабинет. Визит был окончен, а приятельницы мама так и не увидели лорда Уэйлина. Он бросил на меня многозначительный взгляд:
— Помните, я хотел поговорить с вашей мама, Зоуи. Я оставлю для нее записку. Проследите, чтобы она ее прочитала.
Он на минуту зашел в кабинет и, вернувшись, вручил мне записку. Взглядом он показал, что записка предназначалась мне. Стептоу проводил их к выходу, а я вернулась в гостиную прочитать записку.
Там была только одна фраза: «Приходите в розарий через тридцать минут». Я вся дрожала от нетерпения.
Двадцать пять минут я сидела, уставившись в томик стихов, в то время, как мысли мои лихорадочно вращались вокруг этой новой загадки. Борсини что-то ищет в нашем доме. Нечто такое важное, что он готов хорошо заплатить (целых сто фунтов!). Стептоу видел это «что-то» у дяди Барри перед смертью. Чем же мой дядя мог заинтересовать Борсини?
Единственное, до чего я додумалась, что из этого «что-то» Борсини может извлечь выгоду, а Стептоу нет, иначе он оставил бы это себе. Значит, это не драгоценность и не дорогая безделушка, которую дядя Барри привез из Индии. Возможно, это документ, который ставит под сомнение репутацию Борсини или его личность? Дворец его родителя постоянно перемещается из одного конца Италии в другой. Может быть, дядя случайно наткнулся на что-то, дискредитирующее художника? Газетное сообщение, например, в котором говорится, что он подвергался аресту. Несколько раз случалось, что Борсини отменял наш урок. А может, он торговал подделками картин, выдавая их за оригиналы, или обесчестил дочь какого-нибудь высокопоставленного человека, который давал уроки рисования? Любое из этих предположений могло оказаться правдой. И это объясняет то, что всегда казалось мне странным — почему Борсини работает в таком маленьком городишке, как Альдершот, где не встретишь ни одного влиятельного человека.
Прошло двадцать пять минут, и я пошла в библиотеку, откуда в розарий вела боковая дверь. Я обратила внимание, что Стептоу на месте не было. Он наверняка опять пошел наверх искать то, что так хотел заполучить Борсини. Я сомневалась, что ему удастся что-нибудь найти. Что бы это ни было, он ведь, не переставая, ищет эту вещь уже полгода с тех пор, как умер дядя Барри.
Я зашла в кухню и попросила Бродаган отыскать Стептоу и проследить, чтобы он вернулся к своим обязанностям, потому что мог в любую минуту понадобиться мама.
— Я знаю, где его найти, миледи. Он проводит больше времени в чемоданах со старыми вещами вашего дяди, чем моль. Этот пройдоха что-то замышляет.
— Заприте дверь на чердак, Бродаган, и ни под каким предлогом не пускайте туда Стептоу.
— Я спрячу лестницу в сарай, а то он, чего доброго, разобьет окно и влетит на чердак, как летучая мышь.
Я уже повернулась, чтобы идти, но она остановила меня и стала причитать:
— Вы видели, какой ужасный торт мне пришлось поставить на стол для ваших гостей, миледи? Он подходил, как легкое облачко, но когда этот мальчишка Джейми уронил большое полено, торт осел и стал похож на омлет.
— Он просто чудесный.
Я улизнула, пока она не начала жаловаться на насмешки или на плохой хлеб, и поспешила в розарий.
Глава 19
Глава 20
Что он еще замышляет?
— Понятия не имею. Но когда я сказал мама, что еду к вам, ваш Борсини сам напросился ехать со мной. Его внезапное желание посмотреть студию, возможно, просто предлог, чтобы поговорить со Стептоу наедине.
— Тогда давайте подойдем поближе и послушаем, о чем они говорят.
Мы стремглав выскочили из кабинета. В конце коридора я увидела, что дверь в комнату дворецкого приоткрыта. Никого не было видно, но тут я заметила две тени. Уэйлин хотел сделать шаг вперед, но я его удержала.
— Тихо!
Мы на цыпочках подошли поближе. Стептоу говорил тихим настойчивым голосом:
— Я говорю вам, что видел его собственными глазами.
Борсини спросил:
— Когда? Как давно это было?
— Перед самой его смертью. Я потом перевернул весь дом, но не смог его найти. Боюсь, что он уничтожил его.
— Он не мог этого сделать. Вы получите пять фунтов, если найдете его. — Пять фунтов! — насмешливо произнес Стептоу. — Сотню! И считайте, что вы дешево отделались.
Тени зашевелились, и мы отскочили от двери… Когда они вышли из комнаты, я воскликнула с притворным удивлением:
— Борсини! Так вы не в студии! А мы с лордом Уэйлином решили пойти за вами.
У Борсини был виноватый вид. Стептоу же был более тертый калач. Он только бросил на меня злобный взгляд, но промолчал. Я взяла лампу и повела своих гостей взглянуть на стены в студии. Но в полумраке, при свете одной лампы, мы ничего не смогли как следует разглядеть.
— Я приду завтра, когда станет светло, — сказал Борсини. Стоя у него за спиной, Уэйлин удивленно поднял брови.
— Да, пожалуй, так будет лучше, — согласилась я.
Мы снова спустились в кабинет. Визит был окончен, а приятельницы мама так и не увидели лорда Уэйлина. Он бросил на меня многозначительный взгляд:
— Помните, я хотел поговорить с вашей мама, Зоуи. Я оставлю для нее записку. Проследите, чтобы она ее прочитала.
Он на минуту зашел в кабинет и, вернувшись, вручил мне записку. Взглядом он показал, что записка предназначалась мне. Стептоу проводил их к выходу, а я вернулась в гостиную прочитать записку.
Там была только одна фраза: «Приходите в розарий через тридцать минут». Я вся дрожала от нетерпения.
Двадцать пять минут я сидела, уставившись в томик стихов, в то время, как мысли мои лихорадочно вращались вокруг этой новой загадки. Борсини что-то ищет в нашем доме. Нечто такое важное, что он готов хорошо заплатить (целых сто фунтов!). Стептоу видел это «что-то» у дяди Барри перед смертью. Чем же мой дядя мог заинтересовать Борсини?
Единственное, до чего я додумалась, что из этого «что-то» Борсини может извлечь выгоду, а Стептоу нет, иначе он оставил бы это себе. Значит, это не драгоценность и не дорогая безделушка, которую дядя Барри привез из Индии. Возможно, это документ, который ставит под сомнение репутацию Борсини или его личность? Дворец его родителя постоянно перемещается из одного конца Италии в другой. Может быть, дядя случайно наткнулся на что-то, дискредитирующее художника? Газетное сообщение, например, в котором говорится, что он подвергался аресту. Несколько раз случалось, что Борсини отменял наш урок. А может, он торговал подделками картин, выдавая их за оригиналы, или обесчестил дочь какого-нибудь высокопоставленного человека, который давал уроки рисования? Любое из этих предположений могло оказаться правдой. И это объясняет то, что всегда казалось мне странным — почему Борсини работает в таком маленьком городишке, как Альдершот, где не встретишь ни одного влиятельного человека.
Прошло двадцать пять минут, и я пошла в библиотеку, откуда в розарий вела боковая дверь. Я обратила внимание, что Стептоу на месте не было. Он наверняка опять пошел наверх искать то, что так хотел заполучить Борсини. Я сомневалась, что ему удастся что-нибудь найти. Что бы это ни было, он ведь, не переставая, ищет эту вещь уже полгода с тех пор, как умер дядя Барри.
Я зашла в кухню и попросила Бродаган отыскать Стептоу и проследить, чтобы он вернулся к своим обязанностям, потому что мог в любую минуту понадобиться мама.
— Я знаю, где его найти, миледи. Он проводит больше времени в чемоданах со старыми вещами вашего дяди, чем моль. Этот пройдоха что-то замышляет.
— Заприте дверь на чердак, Бродаган, и ни под каким предлогом не пускайте туда Стептоу.
— Я спрячу лестницу в сарай, а то он, чего доброго, разобьет окно и влетит на чердак, как летучая мышь.
Я уже повернулась, чтобы идти, но она остановила меня и стала причитать:
— Вы видели, какой ужасный торт мне пришлось поставить на стол для ваших гостей, миледи? Он подходил, как легкое облачко, но когда этот мальчишка Джейми уронил большое полено, торт осел и стал похож на омлет.
— Он просто чудесный.
Я улизнула, пока она не начала жаловаться на насмешки или на плохой хлеб, и поспешила в розарий.
Глава 19
Стояла теплая, наполненная таинственными запахами ночь. Луна неясно освещала сад, в ее бледных лучах розовые и желтые розы казались белыми. И, как будто извиняясь за то, что она лишила сад его красок, ночь наполнила воздух благоуханным ароматом роз. В такую ночь Ромео тайком пробирался к балкону Джульетты.
Со стороны парка послышался стук копыт. На гребне холма появилась темная фигура всадника, которая быстро приближалась. Это был Уэйлин, спешивший ко мне на своем черном жеребце в сиянии лунного света. Надо иметь совершенно бесчувственное сердце, чтобы остаться равнодушной при виде такого романтического зрелища.
Я поспешила ему навстречу. Уэйлин соскочил с лошади, и я увидела, что вид у него был мрачный и озабоченный.
— Мне надо было договориться с вами попозже, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Еле отвязался от этого Борсини. Этот сентиментальный мужлан вздумал пойти в конюшню сказать спокойной ночи своей хромоногой кляче.
— Незачем было так спешить. Он опустился на каменную скамью немного отдышаться. Я села подле него и мечтательно сказала:
— Какой чудесный аромат, правда?
— Охотно вам верю, но мешает запах конюшни от моего пиджака.
Он демонстративно поднял руку и понюхал свой рукав. Это сразу разрушило мое романтическое настроение. И лунный свет, и аромат роз сразу куда-то подевались. Я спросила деловым тоном:
— Что вы думаете о Борсини и Стептоу? Какая тайна их связывает? Я все время думаю об этом, но так ни до чего и не додумалась.
— У меня нет доказательств, но я хочу поделиться с вами своими подозрениями. Полагаю, что именно Борсини играл роль Эндрю Джоунза, сына моей тетушки.
Его предположение было таким странным и неожиданным, что я рассерженно фыркнула:
— Почему вы говорите «играл роль сына»? Разве у поверенного нет документов, подтверждающих это?
— У него есть доказательства, что сын действительно существует, но там не говорится, что молодой человек, приезжавший в Линдфильд, был ее настоящим сыном.
— Если этим человеком был Борсини, он едва ли стал бы выдавать себя за итальянского графа. Помните? Эндрю Джоунза нашли в Ирландии. Он преподавал в школе для мальчиков.
— Преподавал рисование, — поправил Уэйлин и нахмурил лоб, как будто мог этим что-то доказать.
— В письме дяди Барри не сказано, что Джоунз был учителем рисования.
— Об этом говорится в другом письме. Вы ведь не все письма прочли. А я прочел все, и очень внимательно. Когда Борсини появился в Брайтоне? — И сам ответил на свой вопрос:
— Пять лет назад, вскоре после того, как ваш дядя приехал в Гернфильд. Кто познакомил вас с Борсини? Ваш дядя. Борсини мне это сам сказал. Выходит, что Макшейн был уже знаком с Борсини.
— Да, и дядя повел меня и мама на его выставку, но…
Он повелительно поднял руку:
— Зоуи! Я прекрасно знаю, что вы можете мне возразить, но я еще не закончил. Вот как, по-моему, было дело. Ваш дядя давно, еще когда жил в Ирландии, знал, что у Маргарет должен быть ребенок. Он сам проследил за тем, чтобы ребенка усыновили. Когда, через двадцать пять лет, он вернулся из Индии, то был практически нищим…
— У него было пять тысяч фунтов.
— Этого едва ли было достаточно, чтобы прилично обеспечить себя в старости… но достаточно, чтобы нанять Борсини на роль пропавшего сына и обобрать ее как липку.
— Это чудовищное обвинение! — правда, я тут же вспомнила хитрую ухмылку Стептоу и его слова о незаконных делишках дяди Барри и Джоунза. Стептоу догадался, что Борсини — это Джоунз, и ездил в Парэм, чтобы, пригрозив ему разоблачением, получить свой кусок пирога.
— Выслушайте меня до конца. Ваш дядя приехал в Англию и сразу граф Борсини появляется в Брайтоне. Ваш дядя ведет вас в его студию. А несколько месяцев спустя Борсини неожиданно переезжает со своей мастерской в Альдершот, который отнюдь не назовешь художественной Меккой Европы. Все устраивается так, чтобы Борсини мог регулярно бывать в Гернфильде, где они вместе с вашим дядей детально разрабатывают план действий. Леди Маргарет — пожилая, обеспеченная одинокая дама, которой очень хочется верить, что нашелся ее пропавший сын. Сомневаюсь, что она серьезно пыталась навести справки о прошлом Борсини.
Я слушала его, пораженная этой дикой историей. Но кое-что меня в ней все же заинтересовало.
— Вы не объяснили, как случилось, что английский незаконнорожденный превратился в благородного итальянца. Значит ли это, что настоящий граф Борсини тоже вовлечен в этот заговор?
— Графа Борсини не существует. Они взяли это имя с винной этикетки. Борсини — это вид ирландского самогона. У него внешность типичного черноволосого ирландца. Он знает пол дюжины итальянских слов и имитирует акцент, чтобы морочить голову дамам. Возможно, ваш дядя действительно наткнулся на него в какой-нибудь школе в Ирландии. Должен же он был откуда-нибудь приехать.
— Вы с ума сошли! Зачем Борсини выдавать себя за итальянца? В этом не было никакой необходимости.
— Они придумали это, чтобы отвлечь от себя подозрения. Кому придет в голову, что между итальянским графом, Макшейном и леди Маргарет есть какая-то связь? Борсини постоянно общался с вами и вашей мама. Вам и в голову не приходило искать сходство между ним и вашим дядей, потому что вы считали его иностранцем, художником и уж совсем не кузеном.
— Разумеется. Мы просто не смогли бы найти никакого сходства, как бы ни старались.
— У него темные волосы, как у Макшейна, и голубые глаза, как у Маргарет. Не знаю, догадывалась ли Маргарет о двойной жизни Борсини. Он говорит, что не был с ней знаком, и бесполезно доказывать обратное, он скажет, что это придумано нарочно, чтобы они с отцом имели возможность встречаться, не вызывая подозрений.
— Если мой дядя обобрал вашу тетушку и выманил у нее все деньги, почему же он тогда умер нищим? — спросила я.
— Можно только предположить, что он был плохим дельцом. Об этом говорит и его неудачная карьера в Индии. Полагаю, что все, в конце концов, попало в руки Борсини. Я не знаю всех деталей. У них мог быть общий сейф и все деньги достались оставшемуся в живых.
— Не трудно догадаться, кто должен был умереть первым. Мой дядя был старым человеком. Зачем ему было вымогать деньги у вашей тети, если он по-прежнему жил как нищий. Только для того, чтобы отдавать их чужому человеку? Если в вашей маловероятной истории и есть хоть капля истины (лично я этому не верю), тогда Борсини должен быть их настоящим сыном.
— Это вполне возможно. Я почти убедил себя в этом, пока в игру не вступил Стептоу. Вспомните, как сегодня вечером Борсини проявил подозрительное любопытство к вашей студии? Ему явно хотелось попасть в комнату вашего покойного дяди и что-то там поискать. Он не хотел, чтобы эта вещь попала нам в руки.
— И что это могло быть? Предсмертная исповедь моего дяди? — спросила я с саркастической улыбкой.
— Вряд ли. Скорее, какое-то письменное соглашение. Может быть, переписка, связанная с этим делом. Здесь можно строить сколько угодно предположений. Эта пропавшая вещь могла быть и ключом от сейфа. Поэтому понятно, почему она представляла ценность для Борсини и была бесполезна для Стептоу.
— Я думаю, что ключи от этого воображаемого сейфа были и у Борсини и у дяди Барри.
— Борсини мог потерять свой ключ. Я просто перечисляю возможные варианты.
— Я уже заметила, с какой легкостью вы делаете предположения, изображающие моего дядю чудовищем и вором.
— Перестаньте, Зоуи. Я узнал в Лондоне, почему ваш дядя рано ушел в отставку. Причина — пропажа денег в Ост-Индской Компании. Вы напрасно стараетесь его защитить.
— Вы наводите справки о моем дяде? Поливаете грязью наше честное имя? Мой дядя не крал этих денег. Их взял один из его подчиненных. Дядя все нам рассказал об этом. Преступника поймали, и деньги были возвращены. Мой дядя сам ушел в отставку и получил полную пенсию. Они бы не назначили ему пенсию, если бы он украл деньги! — Они получили назад только часть денег. За все ответственным был именно Макшейн. Он был либо причастен к этому мошенничеству, либо никуда не годным управляющим. Черт возьми, я не понимаю, почему вы так злитесь. Я ведь не говорю, что репутация Макшейна должна как-то отражаться на вас. Он обманывал и вас, и вашу мама. Какой же позор в том, что вы были жертвами обмана? В семье не без урода. Мой собственный кузен Альберт сколотил себе состояние, сбывая фальшивые акции своим друзьям. Покопайтесь в прошлом любого богатого человека, и вы обнаружите негодяя, если не в последнем поколении, то в самом недалеком прошлом. Я думаю, что в этом вы со мной совершенно согласны.
— Нет, Уэйлин. Я убеждена, что вы усердно стараетесь изобразить вашу тетушку невинной жертвой и все обернуть против моего дяди.
— Иными словами, вы не хотите признать, что Борсини — мошенник. Все дело в этом. Вы поверили его лживым речам. Я слышал, как он обрабатывал мама, и знаю, как он это делает. «Он никогда не видел таких очаровательных глаз, такого цвета лица, нежного, как лепестки роз. Ее нежные ушки похожи на морские раковины». Он настоящий жиголо. Я вышвырну его из дома, как только мы найдем ту вещь, которую они со Стептоу так упорно ищут. И я верну состояние моей тети и отдам ее настоящему сыну.
— Откуда вы знаете, что Борсини — не ее настоящий сын? — спросила я. Мне хотелось многое сказать в его защиту, если бы не эти комплименты, которые мне были хорошо знакомы. Меня совсем не удивит, если скоро леди Уэйлин заколет волосы в греческий узел и набросит на себя тогу.
Мне припомнилось, как дружны были Борсини и дядя Барри. В ненастную погоду я обычно посылала за художником в Альдершот карету. Чаще всего дядя Барри ездил за ним сам. А я-то думала, что ему просто было скучно. Теперь я поняла, что все это было неспроста.
Через каждые несколько месяцев Борсини пропускал уроки. Я не обращала внимания на даты, но, кажется, это действительно случалось раз в три месяца. Он пропускал уроки потому, что ездил в Танбридж Уэллз играть роль Эндрю Джоунза. К тому же время, когда Борсини появился в моей жизни, и то, что его представил дядя Барри…
Мои размышления прервал Уэйлин:
— Если Борсини их сын, почему он не скажет об этом? И почему он ищет что-то, за что готов заплатить сто фунтов? Его поведение не похоже на поведение человека с чистой совестью.
— Если в этом доме есть вещь, которая может установить истину, я найду ее, даже если мне придется для этого разрушить стены и взломать полы.
— Я приеду к вам завтра рано утром. Начнем с комнаты вашего дяди.
— Мой дядя жил в мансарде — там теперь моя студия. Оттуда все вынесли. Его личные вещи перенесли на чердак. Мама и я… и Стептоу уже десятки раз их перебирали.
Мы оба задумались.
— Попробуем начать с другого, — сказал Уэйлин. — У Борсини есть прошлое, и нам необязательно ехать в Италию, чтобы узнать о нем. Я пошлю человека в Дублин навести справки в школе, где работал Эндрю Джоунз. Они должны вспомнить учителя, который внезапно уехал пять лет назад. Уверен, у него объявятся оба родителя и свидетельство о рождении, удостоверяющее это. Но сначала нам нужно сделать еще одну вылазку в студию и на чердак.
В глубине души мне не хотелось, чтобы мой старый друг Борсини был опозорен. Я никогда по-настоящему не верила ни в существование дворца в Венеции, ни виноградников в Таскании, но он был по-своему заботлив и добр ко мне. Весной он часто приносил маленькие букетики фиалок и говорил, что хотел бы преподнести мне орхидеи. Он всегда помнил, если я рассказывала ему что-то, касающееся меня лично. Когда я сказала, что люблю Томаса Грея, он взял томик его стихов в библиотеке и прочел их. На мои дни рождения он присылал мне открытки с ужасными стихами, и сразу было понятно, что он сочинил их сам.
Он всегда относился ко мне почтительно. Не раз случалось, что он мог воспользоваться моментом и позволить себе лишнее, но всегда вел себя как настоящий джентльмен, не позволяя никаких фамильярностей. Он часто говорил мне комплименты, восхищаясь цветом моего лица, волосами, формой ушей, но говорил, как художник, только во время работы над моим портретом. Я относилась к этому, как к аромату духов, который вдыхаешь с удовольствием, но не принимаешь всерьез. Если не считать несчастных упоминаний о дворце в Италии, Борсини был человеком скромным и непритязательным. И если он стал вором, то к этому его, наверно, принудил мой дядя. Мне совершенно не нравилось, что основная доля вины ложится на Борсини, а именно это и хотел доказать лорд Уэйлин.
— Вам не обязательно затруднять себя. Я буду искать сама, — сказала я и поднялась, собираясь уйти.
Уэйлин встал и посмотрел на меня прищурившись.
— И спрячете улики? Вы неравнодушны к Борсини. Неравнодушны, и в этом все дело.
— Он неплохой человек, что бы вы ни говорили.
Я не ожидала такого бурного взрыва. Уэйлин был в ярости.
— Так, значит, он старался обольстить вас своими сладкими речами? Изливал на вас свое псевдоитальянское обаяние? Он сам отважился, или вы, как моя тетя, отдались ему, не помышляя о свадьбе?
Когда я поняла, что он имеет в виду, я совершенно потеряла контроль над собой. Размахнувшись, я влепила ему звонкую пощечину, которая эхом отозвалась в тихом ночном воздухе. Уэйлин вскрикнул от неожиданности.
— Как вы смеете! Я не позволю так говорить ни о нем, ни о себе, лорд Уэйлин! Граф Борсини — джентльмен. Возможно, он не имеет права носить этот титул, и у него нет семейного особняка, но он…
— Вы с ним помолвлены? — спросил Уэйлин, прерывая мою гневную тираду. — Вы совсем потеряли голову, Зоуи. Если помолвку нужно скрывать, значит, здесь что-то не так!
— Я не помолвлена с ним! Он ко мне и пальцем никогда не притронулся! Мы с ним просто друзья!
Уэйлин взял себя в руки. Ярость его постепенно утихла, и на лице появилась несколько смущенная улыбка.
— Я очень рад это слышать, — сказал он кротко. — Признаюсь, он даже нравился мне, до того, как…
— До того, как вы вообразили, будто он играет роль Эндрю Джоунза.
— О нет, я это заподозрил гораздо раньше и привез его в Парэм в надежде что-нибудь из него выудить, — он явно чувствовал себя неловко и стоял передо мной с виноватым видом. Странно было видеть лорда Уэйлина таким.
— Простите, если я обидел вас, Зоуи.
— И вы меня простите за то, что я вас ударила, но я не привыкла, чтобы меня обвиняли в распутном поведении. Я вижу, что вы совсем меня не знаете. Сначала вы думали, что я хочу украсть этот дурацкий кувшинчик в Парэме…
— Миньскую вазу!
— Я же этого не знала. У нас есть точно такая же в комнате для гостей.
— Думаю, не точно такая, но это не важно. Вы, Зоуи, ничего не видите дальше своего носа, — он взял меня за руки, — почему вы думаете, я пришел в такую ярость, когда вы бросились защищать Борсини? — голос его стал несколько хриплым, а пальцы больно сжали мои запястья.
Он медленно привлек меня к себе и близко склонился к моему лицу. Мне стало трудно дышать. Когда я заговорила, мой голос был таким же хриплым, как у него.
— Какое вам дело до меня?
— Слепая, как курица, — сказал он чуть слышно, и его жадный поцелуй обжег мои губы.
Все вокруг было залито лунным светом, аромат роз был поистине волшебным, но от его пиджака действительно попахивало конюшней.
Уэйлин не был неопытным юным Ромео, не искал ласки, как робкий мальчишка, а властно добивался ее, как зрелый мужчина. Он весь был охвачен порывом страсти, и я почувствовала, как во мне поднимается ответная волна навстречу каждому движению его тела и губ. Он крепко прижал меня к своей широкой груди, я обвила его шею руками.
Легкими движениями пальцев он ласкал мое лицо, шею, плечи, и от каждого прикосновения меня бросало в жар, я чувствовала, как бешено колотится мое сердце. Жаркое пламя охватило нас обоих, затмевая рассудок. Вот так, наверное, леди Маргарет лишилась невинности.
Но вдруг, сквозь нахлынувшую на меня пелену, я вспомнила, как Уэйлин намекнул, что я отдалась Борсини. А ведь он сам ничего не сказал мне о любви и о своих честных намерениях! Уж не играет ли он со мною! Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды. Пламя утихло, и во мне проснулся гнев. Я вырвалась из объятий Уэйлина и пристально на него посмотрела.
— Не смотрите на меня так свирепо, — сказал он, по-прежнему хрипло. — Если я немного потерял голову, то в этом не только моя вина, Зоуи.
Я надеялась услышать более нежные слова. И поскольку он их не произнес, я холодно сказала:
— Вам лучше уйти, Уэйлин.
Я вернулась в дом с твердым намерением быть на чердаке в семь часов утра и начать поиски без Уэйлина. А когда он приедет в девять, попросить Бродаган или мама подняться к нам наверх. Это заставит его держаться в рамках.
Я села в свое кресло возле лампы и взяла томик стихов, еще раз мысленно переживая нашу встречу в саду. Интересно, какой был бы вид у миссис Монро, если бы она знала, чему я так улыбаюсь. Носить чепчики! Как бы не так! Скорее, я буду носить бриллиантовую диадему. Горячие объятия в саду говорят о том, что Уэйлин ко мне очень неравнодушен, и я непременно добьюсь, чтобы все закончилось так, как положено.
Со стороны парка послышался стук копыт. На гребне холма появилась темная фигура всадника, которая быстро приближалась. Это был Уэйлин, спешивший ко мне на своем черном жеребце в сиянии лунного света. Надо иметь совершенно бесчувственное сердце, чтобы остаться равнодушной при виде такого романтического зрелища.
Я поспешила ему навстречу. Уэйлин соскочил с лошади, и я увидела, что вид у него был мрачный и озабоченный.
— Мне надо было договориться с вами попозже, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Еле отвязался от этого Борсини. Этот сентиментальный мужлан вздумал пойти в конюшню сказать спокойной ночи своей хромоногой кляче.
— Незачем было так спешить. Он опустился на каменную скамью немного отдышаться. Я села подле него и мечтательно сказала:
— Какой чудесный аромат, правда?
— Охотно вам верю, но мешает запах конюшни от моего пиджака.
Он демонстративно поднял руку и понюхал свой рукав. Это сразу разрушило мое романтическое настроение. И лунный свет, и аромат роз сразу куда-то подевались. Я спросила деловым тоном:
— Что вы думаете о Борсини и Стептоу? Какая тайна их связывает? Я все время думаю об этом, но так ни до чего и не додумалась.
— У меня нет доказательств, но я хочу поделиться с вами своими подозрениями. Полагаю, что именно Борсини играл роль Эндрю Джоунза, сына моей тетушки.
Его предположение было таким странным и неожиданным, что я рассерженно фыркнула:
— Почему вы говорите «играл роль сына»? Разве у поверенного нет документов, подтверждающих это?
— У него есть доказательства, что сын действительно существует, но там не говорится, что молодой человек, приезжавший в Линдфильд, был ее настоящим сыном.
— Если этим человеком был Борсини, он едва ли стал бы выдавать себя за итальянского графа. Помните? Эндрю Джоунза нашли в Ирландии. Он преподавал в школе для мальчиков.
— Преподавал рисование, — поправил Уэйлин и нахмурил лоб, как будто мог этим что-то доказать.
— В письме дяди Барри не сказано, что Джоунз был учителем рисования.
— Об этом говорится в другом письме. Вы ведь не все письма прочли. А я прочел все, и очень внимательно. Когда Борсини появился в Брайтоне? — И сам ответил на свой вопрос:
— Пять лет назад, вскоре после того, как ваш дядя приехал в Гернфильд. Кто познакомил вас с Борсини? Ваш дядя. Борсини мне это сам сказал. Выходит, что Макшейн был уже знаком с Борсини.
— Да, и дядя повел меня и мама на его выставку, но…
Он повелительно поднял руку:
— Зоуи! Я прекрасно знаю, что вы можете мне возразить, но я еще не закончил. Вот как, по-моему, было дело. Ваш дядя давно, еще когда жил в Ирландии, знал, что у Маргарет должен быть ребенок. Он сам проследил за тем, чтобы ребенка усыновили. Когда, через двадцать пять лет, он вернулся из Индии, то был практически нищим…
— У него было пять тысяч фунтов.
— Этого едва ли было достаточно, чтобы прилично обеспечить себя в старости… но достаточно, чтобы нанять Борсини на роль пропавшего сына и обобрать ее как липку.
— Это чудовищное обвинение! — правда, я тут же вспомнила хитрую ухмылку Стептоу и его слова о незаконных делишках дяди Барри и Джоунза. Стептоу догадался, что Борсини — это Джоунз, и ездил в Парэм, чтобы, пригрозив ему разоблачением, получить свой кусок пирога.
— Выслушайте меня до конца. Ваш дядя приехал в Англию и сразу граф Борсини появляется в Брайтоне. Ваш дядя ведет вас в его студию. А несколько месяцев спустя Борсини неожиданно переезжает со своей мастерской в Альдершот, который отнюдь не назовешь художественной Меккой Европы. Все устраивается так, чтобы Борсини мог регулярно бывать в Гернфильде, где они вместе с вашим дядей детально разрабатывают план действий. Леди Маргарет — пожилая, обеспеченная одинокая дама, которой очень хочется верить, что нашелся ее пропавший сын. Сомневаюсь, что она серьезно пыталась навести справки о прошлом Борсини.
Я слушала его, пораженная этой дикой историей. Но кое-что меня в ней все же заинтересовало.
— Вы не объяснили, как случилось, что английский незаконнорожденный превратился в благородного итальянца. Значит ли это, что настоящий граф Борсини тоже вовлечен в этот заговор?
— Графа Борсини не существует. Они взяли это имя с винной этикетки. Борсини — это вид ирландского самогона. У него внешность типичного черноволосого ирландца. Он знает пол дюжины итальянских слов и имитирует акцент, чтобы морочить голову дамам. Возможно, ваш дядя действительно наткнулся на него в какой-нибудь школе в Ирландии. Должен же он был откуда-нибудь приехать.
— Вы с ума сошли! Зачем Борсини выдавать себя за итальянца? В этом не было никакой необходимости.
— Они придумали это, чтобы отвлечь от себя подозрения. Кому придет в голову, что между итальянским графом, Макшейном и леди Маргарет есть какая-то связь? Борсини постоянно общался с вами и вашей мама. Вам и в голову не приходило искать сходство между ним и вашим дядей, потому что вы считали его иностранцем, художником и уж совсем не кузеном.
— Разумеется. Мы просто не смогли бы найти никакого сходства, как бы ни старались.
— У него темные волосы, как у Макшейна, и голубые глаза, как у Маргарет. Не знаю, догадывалась ли Маргарет о двойной жизни Борсини. Он говорит, что не был с ней знаком, и бесполезно доказывать обратное, он скажет, что это придумано нарочно, чтобы они с отцом имели возможность встречаться, не вызывая подозрений.
— Если мой дядя обобрал вашу тетушку и выманил у нее все деньги, почему же он тогда умер нищим? — спросила я.
— Можно только предположить, что он был плохим дельцом. Об этом говорит и его неудачная карьера в Индии. Полагаю, что все, в конце концов, попало в руки Борсини. Я не знаю всех деталей. У них мог быть общий сейф и все деньги достались оставшемуся в живых.
— Не трудно догадаться, кто должен был умереть первым. Мой дядя был старым человеком. Зачем ему было вымогать деньги у вашей тети, если он по-прежнему жил как нищий. Только для того, чтобы отдавать их чужому человеку? Если в вашей маловероятной истории и есть хоть капля истины (лично я этому не верю), тогда Борсини должен быть их настоящим сыном.
— Это вполне возможно. Я почти убедил себя в этом, пока в игру не вступил Стептоу. Вспомните, как сегодня вечером Борсини проявил подозрительное любопытство к вашей студии? Ему явно хотелось попасть в комнату вашего покойного дяди и что-то там поискать. Он не хотел, чтобы эта вещь попала нам в руки.
— И что это могло быть? Предсмертная исповедь моего дяди? — спросила я с саркастической улыбкой.
— Вряд ли. Скорее, какое-то письменное соглашение. Может быть, переписка, связанная с этим делом. Здесь можно строить сколько угодно предположений. Эта пропавшая вещь могла быть и ключом от сейфа. Поэтому понятно, почему она представляла ценность для Борсини и была бесполезна для Стептоу.
— Я думаю, что ключи от этого воображаемого сейфа были и у Борсини и у дяди Барри.
— Борсини мог потерять свой ключ. Я просто перечисляю возможные варианты.
— Я уже заметила, с какой легкостью вы делаете предположения, изображающие моего дядю чудовищем и вором.
— Перестаньте, Зоуи. Я узнал в Лондоне, почему ваш дядя рано ушел в отставку. Причина — пропажа денег в Ост-Индской Компании. Вы напрасно стараетесь его защитить.
— Вы наводите справки о моем дяде? Поливаете грязью наше честное имя? Мой дядя не крал этих денег. Их взял один из его подчиненных. Дядя все нам рассказал об этом. Преступника поймали, и деньги были возвращены. Мой дядя сам ушел в отставку и получил полную пенсию. Они бы не назначили ему пенсию, если бы он украл деньги! — Они получили назад только часть денег. За все ответственным был именно Макшейн. Он был либо причастен к этому мошенничеству, либо никуда не годным управляющим. Черт возьми, я не понимаю, почему вы так злитесь. Я ведь не говорю, что репутация Макшейна должна как-то отражаться на вас. Он обманывал и вас, и вашу мама. Какой же позор в том, что вы были жертвами обмана? В семье не без урода. Мой собственный кузен Альберт сколотил себе состояние, сбывая фальшивые акции своим друзьям. Покопайтесь в прошлом любого богатого человека, и вы обнаружите негодяя, если не в последнем поколении, то в самом недалеком прошлом. Я думаю, что в этом вы со мной совершенно согласны.
— Нет, Уэйлин. Я убеждена, что вы усердно стараетесь изобразить вашу тетушку невинной жертвой и все обернуть против моего дяди.
— Иными словами, вы не хотите признать, что Борсини — мошенник. Все дело в этом. Вы поверили его лживым речам. Я слышал, как он обрабатывал мама, и знаю, как он это делает. «Он никогда не видел таких очаровательных глаз, такого цвета лица, нежного, как лепестки роз. Ее нежные ушки похожи на морские раковины». Он настоящий жиголо. Я вышвырну его из дома, как только мы найдем ту вещь, которую они со Стептоу так упорно ищут. И я верну состояние моей тети и отдам ее настоящему сыну.
— Откуда вы знаете, что Борсини — не ее настоящий сын? — спросила я. Мне хотелось многое сказать в его защиту, если бы не эти комплименты, которые мне были хорошо знакомы. Меня совсем не удивит, если скоро леди Уэйлин заколет волосы в греческий узел и набросит на себя тогу.
Мне припомнилось, как дружны были Борсини и дядя Барри. В ненастную погоду я обычно посылала за художником в Альдершот карету. Чаще всего дядя Барри ездил за ним сам. А я-то думала, что ему просто было скучно. Теперь я поняла, что все это было неспроста.
Через каждые несколько месяцев Борсини пропускал уроки. Я не обращала внимания на даты, но, кажется, это действительно случалось раз в три месяца. Он пропускал уроки потому, что ездил в Танбридж Уэллз играть роль Эндрю Джоунза. К тому же время, когда Борсини появился в моей жизни, и то, что его представил дядя Барри…
Мои размышления прервал Уэйлин:
— Если Борсини их сын, почему он не скажет об этом? И почему он ищет что-то, за что готов заплатить сто фунтов? Его поведение не похоже на поведение человека с чистой совестью.
— Если в этом доме есть вещь, которая может установить истину, я найду ее, даже если мне придется для этого разрушить стены и взломать полы.
— Я приеду к вам завтра рано утром. Начнем с комнаты вашего дяди.
— Мой дядя жил в мансарде — там теперь моя студия. Оттуда все вынесли. Его личные вещи перенесли на чердак. Мама и я… и Стептоу уже десятки раз их перебирали.
Мы оба задумались.
— Попробуем начать с другого, — сказал Уэйлин. — У Борсини есть прошлое, и нам необязательно ехать в Италию, чтобы узнать о нем. Я пошлю человека в Дублин навести справки в школе, где работал Эндрю Джоунз. Они должны вспомнить учителя, который внезапно уехал пять лет назад. Уверен, у него объявятся оба родителя и свидетельство о рождении, удостоверяющее это. Но сначала нам нужно сделать еще одну вылазку в студию и на чердак.
В глубине души мне не хотелось, чтобы мой старый друг Борсини был опозорен. Я никогда по-настоящему не верила ни в существование дворца в Венеции, ни виноградников в Таскании, но он был по-своему заботлив и добр ко мне. Весной он часто приносил маленькие букетики фиалок и говорил, что хотел бы преподнести мне орхидеи. Он всегда помнил, если я рассказывала ему что-то, касающееся меня лично. Когда я сказала, что люблю Томаса Грея, он взял томик его стихов в библиотеке и прочел их. На мои дни рождения он присылал мне открытки с ужасными стихами, и сразу было понятно, что он сочинил их сам.
Он всегда относился ко мне почтительно. Не раз случалось, что он мог воспользоваться моментом и позволить себе лишнее, но всегда вел себя как настоящий джентльмен, не позволяя никаких фамильярностей. Он часто говорил мне комплименты, восхищаясь цветом моего лица, волосами, формой ушей, но говорил, как художник, только во время работы над моим портретом. Я относилась к этому, как к аромату духов, который вдыхаешь с удовольствием, но не принимаешь всерьез. Если не считать несчастных упоминаний о дворце в Италии, Борсини был человеком скромным и непритязательным. И если он стал вором, то к этому его, наверно, принудил мой дядя. Мне совершенно не нравилось, что основная доля вины ложится на Борсини, а именно это и хотел доказать лорд Уэйлин.
— Вам не обязательно затруднять себя. Я буду искать сама, — сказала я и поднялась, собираясь уйти.
Уэйлин встал и посмотрел на меня прищурившись.
— И спрячете улики? Вы неравнодушны к Борсини. Неравнодушны, и в этом все дело.
— Он неплохой человек, что бы вы ни говорили.
Я не ожидала такого бурного взрыва. Уэйлин был в ярости.
— Так, значит, он старался обольстить вас своими сладкими речами? Изливал на вас свое псевдоитальянское обаяние? Он сам отважился, или вы, как моя тетя, отдались ему, не помышляя о свадьбе?
Когда я поняла, что он имеет в виду, я совершенно потеряла контроль над собой. Размахнувшись, я влепила ему звонкую пощечину, которая эхом отозвалась в тихом ночном воздухе. Уэйлин вскрикнул от неожиданности.
— Как вы смеете! Я не позволю так говорить ни о нем, ни о себе, лорд Уэйлин! Граф Борсини — джентльмен. Возможно, он не имеет права носить этот титул, и у него нет семейного особняка, но он…
— Вы с ним помолвлены? — спросил Уэйлин, прерывая мою гневную тираду. — Вы совсем потеряли голову, Зоуи. Если помолвку нужно скрывать, значит, здесь что-то не так!
— Я не помолвлена с ним! Он ко мне и пальцем никогда не притронулся! Мы с ним просто друзья!
Уэйлин взял себя в руки. Ярость его постепенно утихла, и на лице появилась несколько смущенная улыбка.
— Я очень рад это слышать, — сказал он кротко. — Признаюсь, он даже нравился мне, до того, как…
— До того, как вы вообразили, будто он играет роль Эндрю Джоунза.
— О нет, я это заподозрил гораздо раньше и привез его в Парэм в надежде что-нибудь из него выудить, — он явно чувствовал себя неловко и стоял передо мной с виноватым видом. Странно было видеть лорда Уэйлина таким.
— Простите, если я обидел вас, Зоуи.
— И вы меня простите за то, что я вас ударила, но я не привыкла, чтобы меня обвиняли в распутном поведении. Я вижу, что вы совсем меня не знаете. Сначала вы думали, что я хочу украсть этот дурацкий кувшинчик в Парэме…
— Миньскую вазу!
— Я же этого не знала. У нас есть точно такая же в комнате для гостей.
— Думаю, не точно такая, но это не важно. Вы, Зоуи, ничего не видите дальше своего носа, — он взял меня за руки, — почему вы думаете, я пришел в такую ярость, когда вы бросились защищать Борсини? — голос его стал несколько хриплым, а пальцы больно сжали мои запястья.
Он медленно привлек меня к себе и близко склонился к моему лицу. Мне стало трудно дышать. Когда я заговорила, мой голос был таким же хриплым, как у него.
— Какое вам дело до меня?
— Слепая, как курица, — сказал он чуть слышно, и его жадный поцелуй обжег мои губы.
Все вокруг было залито лунным светом, аромат роз был поистине волшебным, но от его пиджака действительно попахивало конюшней.
Уэйлин не был неопытным юным Ромео, не искал ласки, как робкий мальчишка, а властно добивался ее, как зрелый мужчина. Он весь был охвачен порывом страсти, и я почувствовала, как во мне поднимается ответная волна навстречу каждому движению его тела и губ. Он крепко прижал меня к своей широкой груди, я обвила его шею руками.
Легкими движениями пальцев он ласкал мое лицо, шею, плечи, и от каждого прикосновения меня бросало в жар, я чувствовала, как бешено колотится мое сердце. Жаркое пламя охватило нас обоих, затмевая рассудок. Вот так, наверное, леди Маргарет лишилась невинности.
Но вдруг, сквозь нахлынувшую на меня пелену, я вспомнила, как Уэйлин намекнул, что я отдалась Борсини. А ведь он сам ничего не сказал мне о любви и о своих честных намерениях! Уж не играет ли он со мною! Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды. Пламя утихло, и во мне проснулся гнев. Я вырвалась из объятий Уэйлина и пристально на него посмотрела.
— Не смотрите на меня так свирепо, — сказал он, по-прежнему хрипло. — Если я немного потерял голову, то в этом не только моя вина, Зоуи.
Я надеялась услышать более нежные слова. И поскольку он их не произнес, я холодно сказала:
— Вам лучше уйти, Уэйлин.
Я вернулась в дом с твердым намерением быть на чердаке в семь часов утра и начать поиски без Уэйлина. А когда он приедет в девять, попросить Бродаган или мама подняться к нам наверх. Это заставит его держаться в рамках.
Я села в свое кресло возле лампы и взяла томик стихов, еще раз мысленно переживая нашу встречу в саду. Интересно, какой был бы вид у миссис Монро, если бы она знала, чему я так улыбаюсь. Носить чепчики! Как бы не так! Скорее, я буду носить бриллиантовую диадему. Горячие объятия в саду говорят о том, что Уэйлин ко мне очень неравнодушен, и я непременно добьюсь, чтобы все закончилось так, как положено.
Глава 20
Несмотря на свои благие намерения, я так и не смогла обыскать чемоданы на чердаке к приезду Уэйлина. Ночью у Бродаган был очередной приступ зубной боли, а когда это случается, ее стоны слышны в Шотландии и даже в Уэльсе. Сам Морфей не смог бы сомкнуть глаз под эти стоны. Слуги бегали туда-сюда и приносили ей то гвоздичное масло и камфару, то настойку Мирриса и ладанный бальзам, то бренди — ничего не помогало. Когда стало ясно, что это ее «большая» зубная боль, в отличие от «малой», для которой достаточно прополоскать зуб бренди, я поняла, что настала моя очередь выполнить свой долг.
В два часа ночи я вылезла из кровати и спустилась вниз, чтобы приготовить ей посеет с настойкой опия, чтобы бедняга могла заснуть. Утром я постараюсь настоять, чтобы злосчастный зуб, наконец, удалили. Стептоу пришел на кухню, чтобы спросить, в чем дело. На нем был роскошный щегольский халат из зеленого шелка с золотым орнаментом на поясе, на кармане вышит герб. Наверняка подарок Пакенхэмов или Уэйлина.
Я сказала Стептоу о беде Бродаган. Он помешал в печи тлеющие угли, и мы быстро вскипятили молоко.
Молока хватило на две чашки, и я взяла кастрюльку, чтобы самой выпить вторую чашку, но только без опия. Добавив несколько капель лекарства в молоко Бродаган, я пошла наверх. Бродаган лежала, приложив к щеке горячий кирпич, закутанная в теплое стеганое одеяло. Без головного убора, с лицом, сморщенным от боли, она выглядела не более грозной, чем Мэри, которая суетилась вокруг нее, разогревая второй кирпич в камине, чтобы заменить остывший.
— О горе мне, — вздохнула Бродаган. — Я этот зуб больше ни одного дня во рту не оставлю, миледи, хоть меня озолоти.
— Я приготовила вам посеет, Бродаган. Вот, выпейте. Это поможет вам уснуть хоть ненадолго. Завтра вам надо, наконец, удалить этот испорченный зуб.
Во время приступов она всегда соглашалась с этим, но, как только боль чуть утихала, меняла свое решение и заявляла, что если бы Господь хотел, чтобы она пережевывала пищу деснами, то не дал бы ей зубы.
— Я наберусь храбрости, и на этот раз его вырву, даже если мне конец придет после этого, — простонала она. — За что только Господь послал мне такое наказание? Ведь за всю свою жизнь я и мухи не обидела.
При каждом упоминании имени Всевышнего Мэри набожно крестилась. Все наши слуги — баптисты.
Бродаган вздохнула и стала маленькими глотками пить свой посеет.
— Приляг и вздремни немного, если сможешь, Мэри, — сказала она слабым голосом. — Потому что завтра вся работа на кухне свалится на твои плечи.
Мэри была непреклонна.
— Эта девочка — сущий ангел небесный, миледи. Она не оставит меня в моем несчастье, даже если камни посыпятся с неба.
— Выпейте все до конца, — сказала я, поддерживая чашку, пока она не опустела.
— Вы можете быть свободны, Мэри. Я посижу с Бродаган, пока она не уснет.
Мэри переменила остывший кирпич и, наконец, ушла. Бродаган уснула. Я налила себе чашку поссета и пошла в свою комнату. Горячее молоко само по себе хорошее снотворное, и вскоре я крепко спала, как и Бродаган.
Вот почему утром я проснулась только около девяти. Я как раз входила в гостиную, чтобы позавтракать, когда появился Уэйлин. Его глаза весело блестели, видно было, что он отлично выспался. Я пристально посмотрела на него, в надежде прочитать в его глазах что-то, предназначавшееся лично для меня, и мне показалось, что я заметила нечто, похожее на восхищение.
В два часа ночи я вылезла из кровати и спустилась вниз, чтобы приготовить ей посеет с настойкой опия, чтобы бедняга могла заснуть. Утром я постараюсь настоять, чтобы злосчастный зуб, наконец, удалили. Стептоу пришел на кухню, чтобы спросить, в чем дело. На нем был роскошный щегольский халат из зеленого шелка с золотым орнаментом на поясе, на кармане вышит герб. Наверняка подарок Пакенхэмов или Уэйлина.
Я сказала Стептоу о беде Бродаган. Он помешал в печи тлеющие угли, и мы быстро вскипятили молоко.
Молока хватило на две чашки, и я взяла кастрюльку, чтобы самой выпить вторую чашку, но только без опия. Добавив несколько капель лекарства в молоко Бродаган, я пошла наверх. Бродаган лежала, приложив к щеке горячий кирпич, закутанная в теплое стеганое одеяло. Без головного убора, с лицом, сморщенным от боли, она выглядела не более грозной, чем Мэри, которая суетилась вокруг нее, разогревая второй кирпич в камине, чтобы заменить остывший.
— О горе мне, — вздохнула Бродаган. — Я этот зуб больше ни одного дня во рту не оставлю, миледи, хоть меня озолоти.
— Я приготовила вам посеет, Бродаган. Вот, выпейте. Это поможет вам уснуть хоть ненадолго. Завтра вам надо, наконец, удалить этот испорченный зуб.
Во время приступов она всегда соглашалась с этим, но, как только боль чуть утихала, меняла свое решение и заявляла, что если бы Господь хотел, чтобы она пережевывала пищу деснами, то не дал бы ей зубы.
— Я наберусь храбрости, и на этот раз его вырву, даже если мне конец придет после этого, — простонала она. — За что только Господь послал мне такое наказание? Ведь за всю свою жизнь я и мухи не обидела.
При каждом упоминании имени Всевышнего Мэри набожно крестилась. Все наши слуги — баптисты.
Бродаган вздохнула и стала маленькими глотками пить свой посеет.
— Приляг и вздремни немного, если сможешь, Мэри, — сказала она слабым голосом. — Потому что завтра вся работа на кухне свалится на твои плечи.
Мэри была непреклонна.
— Эта девочка — сущий ангел небесный, миледи. Она не оставит меня в моем несчастье, даже если камни посыпятся с неба.
— Выпейте все до конца, — сказала я, поддерживая чашку, пока она не опустела.
— Вы можете быть свободны, Мэри. Я посижу с Бродаган, пока она не уснет.
Мэри переменила остывший кирпич и, наконец, ушла. Бродаган уснула. Я налила себе чашку поссета и пошла в свою комнату. Горячее молоко само по себе хорошее снотворное, и вскоре я крепко спала, как и Бродаган.
Вот почему утром я проснулась только около девяти. Я как раз входила в гостиную, чтобы позавтракать, когда появился Уэйлин. Его глаза весело блестели, видно было, что он отлично выспался. Я пристально посмотрела на него, в надежде прочитать в его глазах что-то, предназначавшееся лично для меня, и мне показалось, что я заметила нечто, похожее на восхищение.