– С тем, кто будет разочарован, я порву знакомство, – заверил Дэмлер.
– В самом деле? И со мной тоже?
Он остановился и повернулся к Пруденс.
– Я хочу стать почтенным и уважаемым джентльменом, Пруденс, а вы мне только мешаете сделать это.
Пруденс насупилась.
– Раньше вы не относились ко мне так официально. Зачем вообще понадобилось меняться?
– Чтобы доставить удовольствие вам. Зачем еще, как вам кажется, я бы поселился в этом бараке, который кузина называет своим домом, ходил на лекции и диспуты и терпел бы нудную компанию стариканов? Только, чтобы угодить вам.
– Угодить мне? Я бы на вашем месте ни за что не согласилась пройти через эти мучения. Почему я должна ожидать это от других?
– У меня нехорошее прошлое, его нужно искупить.
– Если будете вести подобный образ жизни, то вам грозит еще худшее будущее. Вы уже разучились смеяться и шутить и тому подобное.
– Особенно и «тому подобное».
Искушение было слишком велико. Маркиз схватил Пруденс в объятия и попытался поцеловать ее.
В свои двадцать четыре года Пруденс еще не знала мужских объятий. Никто ее не целовал раньше. Она не ожидала такой решительности от Дэмлера и оттолкнула его.
– Этого я никак не могла предполагать, – сказала она, задыхаясь.
– Если не хотите, чтобы это повторилось, не дразните меня. Я еще новичок в правилах респектабельного поведения и могу сорваться. Вы соблазнительница, Пруденс, ваши декольтированные платья и кокетливый тон… Если действительно хотите, чтобы я стал достойным человеком, перестаньте меня искушать.
– Я не пытаюсь соблазнять вас, – возмутилась Пруденс.
– Как только мы приехали сюда, вы начали подталкивать меня к неправильному поведению. Я горел решимостью примерно себя вести и заслужить вашу благосклонность. Если бы не эта цель, я бы не вынес последние две недели А вы отвечаете тем, что изо всех сил стараетесь совратить меня с истинного пути.
– Ничего подобного.
– Вы знаете, что я прав, поэтому и злитесь.
– Откуда мне было знать, почему вы ведете себя так необычно? Вы ни слова мне не сказали.
– А вы, которая знает меня лучше меня самого, вы не могли догадаться? Вы не поняли зачем я примчался в Рединг и выставил себя на посмешище перед вами и Севильей? Вы не видели, что меня раздирает ревность, и не поняли, что я люблю вас?
Пруденс не знала, что сказать, и молчала с минуту. Потом спросила:
– Почему вы не остались?
– Вы дали ясно понять, что не нуждаетесь во мне. Я спросил, можно ли сопровождать вас в Бат, но вы стыдились компаньона с запятнанной репутацией. Вот почему я решил стать другим, тем, кто был бы вам приятнее. Но теперь все. Я не святой и не собираюсь им притворяться. Не нравился вам прежний, в новом виде я вас тоже не устраиваю. Вам доставляет удовольствие мучить меня. Если вы превратились в кокетку и ветреницу, то играйте эту роль до конца. И не вздумайте снова перевоплотиться в старую деву.
– Я не ветреница!
– Очень правдоподобно ее изображаете. Знаете, как называют женщин, которые завлекают мужчин, а потом отталкивают их в последнюю минуту? Не стану оскорблять ваш девственный слух этий именем, но скоро вы его услышите от кого-нибудь другого, если будете продолжать в том же духе.
– Зачем вы мне все это говорите, если я так безнравственна?
– Вам хочется уязвить меня побольнее, мисс Мэллоу, но теперь мы поменяемся ролями. Вы знали с самого начала, что я собой представляю. Меня можно было считать дураком, но не лицемером.
– Лицемером вы не выглядели, пока не явились сюда с неестественной осанкой, словно аршин проглотили, и дурацкими речами напыщенного индюка. Подумать только, вы и читаете мораль – кому бы вы думали? – мне!
– Да, роли переменились.
– Я никогда не читала вам нравоучений, хотя вы их заслуживали.
– Как бы не так! Вам доставляло несказанное удовольствие выпытывать все подробности моих греховных занятий. Но теперь все, конец! Больше я не стану вам исповедоваться.
Раздался удар грома, небо прорезала вспышка молнии. Упали первые капли дождя. Пришлось прервать спор и бежать к экипажу. В присутствии графини и Кларенса препирательства были невозможны. Они решили продолжить сеанс позирования в доме леди Клефф. Пруденс пожелала вернуться домой.
Мисс Мэллоу была уверена, что Дэмлер для нее потерян. Она проанализировала его слова и, хотя была зла и раздражена, не могла не признать, что во многом он был прав. Он вел себя безупречно в Бате, а она его подзадоривала и старалась вернуть к прошлому. И чем сильнее он сопротивлялся, тем упорнее действовала она. А ведь он любит ее, сам об этом сказал. Теперь поздно, она не сумела воспользоваться его признанием, распорядиться им разумно. Как можно было довести его до желания порвать с ней?! «Теперь конец!» Слова стучали в висках и не давали покоя.
Лорд Дэмлер ехал на Пултни-стрит еще более удрученным. Опять он наговорил лишнего вспылил, опять сделал из себя посмешище. Возможно, в какой-то степени он говорил то, что есть, но нужно было вести себя иначе, более терпимо, проявить мягкость, не вызывать гнев Пруденс. Мудрая Пруденс видела его насквозь, знала, что ничего из его маскарада не выйдет, ей было неприятно его притворство. Он ей больше нравится таким, каким он был на самом деле, он станет опять самим собой. Все равно он не сможет носить эту маску до конца жизни.
Маркиз повернул в город, купил шесть дюжин красных роз и распорядился доставить их мисс Мэллоу в тот же день и двенадцать дюжин на следующий день и послал лакея в аббатство за фамильным обручальным кольцом. После этого он поехал в дом кузины и расположился в Пурпурном салоне, наблюдая за стекавшими по стеклу струйками дождя.
Первые шесть дюжин роз были доставлены в Лаура-плейс и вызвали большое оживление.
– На этот раз он намерен обставить предложение на самом высшем уровне, – сказал Кларенс. – Сегодня он будет здесь, даже если придется ехать всю ночь.
– Он живет рядом, на Пултни-стрит, – напомнила Пруденс.
– Ах, да! Он будет здесь с минуты на минуту. Пруденс не надеялась увидеть Дэмлера в тот же день, так и получилось. «Это напоминание мне, – улыбнулась она про себя. – Когда джентльмен присылает огромные букеты и бриллианты, добра не жди». Она поискала в цветах коробочку с украшением, но не нашла. Он говорил, что такая кокетка заслуживает лишь carte blanche, – вспомнила Пруденс разочаровано. Она ожидала другого. Ее даже не очень обескуражила эта мысль. Единственное, что ее заботило, был вопрос, когда он явится сам. Когда на следующее утро посыльный принес двенадцать дюжин роз, миссис Мэллоу забеспокоилась.
– Что он хочет этим сказать? – спрашивала она дочь. – Так странно он замышляет какую-то шутку.
– Конечно, шутку, мама, – отвечала дочь. Вилма не видела ничего комичного в расточительности маркиза, она была счастлива тем, что дочь не скрывала довольной улыбки.
В три часа вернулся Кларенс после второго сеанса, и принес холст, законченный на две трети. Мона Лиза с хорошеньким вздернутым носиком начинала приобретать отчетливые очертания. Ее оранжевые щеки резко выделялись на зеленом фоне. Оставалось сделать фамильный герб и подправить кое-где. Дэмлер пришел с Кларенсом.
Пруденс, стоя за огромным букетом роз спросила, как графине нравится портрет.
– Очень довольна, – заверил Кларенс. – Видел то, что нарисовал Ромни. Жалкое впечатление. Сделал ее похожей на попугая. Ну, ну мы снова купаемся в розах. Мадрид в Бате?
– Ты хочешь сказать, Севилья? – поправила сестра.
– Да, тот испанец, который увивается за Пруденс.
– Нет, эти розы прислал лорд Дэмлер, дядя, – сказала Пруденс. – Такое количество, даже слишком много, – она искоса посмотрела на маркиза.
Дэмлер сделал равнодушный вид, но взгляд выражал вопрос.
– Теперь мы знаем, что это означает, а? – объявил Кларенс, одобрительно кивая и пряча хитрую улыбку.
Видя, как покраснела Пруденс и смутился Дэмлер, миссис Мэллоу подумала, что на этот раз брат, возможно, не ошибается. Она решила постараться увести Кларенса, чтобы оставить молодых людей наедине.
– О, Кларенс, никогда не угадаешь, кто у нас был, – сказала она. – Миссис Херринг.
– Кто? Этого не может быть! Только утром я получил от нее письмо: она лежит с инфлюенцой, бедняжка. Напишу, чтобы вызвала Найтона, он всегда рад, когда его вызывают, поедет хоть на край света.
– Не та миссис Херринг, а ее невестка, старшая миссис Херринг, жена ее брата. Сняла комнаты как раз под нами. Мы должны сейчас же навестить ее.
– Хорошо, зайдем вечером.
– Давай пойдем сейчас, Кларенс, – настаивала Вилма, понимающе глядя на Пруденс. Та закусила губу и энергично кивала головой. – Здесь нет кабинета, где Пруденс и лорд Дэмлер могли бы поговорить о книгах наедине. Писателям нужно иногда побыть без постороннего окружения. Давай сходим к миссис Херринг, хорошо?
– Меня всегда интересовали разговоры о книгах. Они могут свободно беседовать в моем присутствии.
– Да, но миссис Херринг ждет нас именно сейчас, – не унималась Вилма. Затем она взяла брата под руку и повела к двери, предложив по пути захватить портрет и показать его приехавшей леди.
Кларенс, Вилма и портрет прошествовали в коридор. Вилма плотно закрыла за собой дверь.
– Неожиданный акт милосердия со стороны вашей матери, – заметил Дэмлер, улыбнувшись одной из своих неотразимых улыбок.
– Дядя так долго не понимал намека, потому что брат миссис Херринг имеет несчастье быть холостяком.
– В таком случае визит не займет много времени.
– Вероятно. – Пруденс с опаской поглядывала на дверь, боясь, что миссис Мэллоу не удастся надолго устранить Кларенса. Он обязательно захочет присутствовать в момент предложения, хотя и не одет соответствующим образом. Ее нетерпение передалось Дэмлеру, он сел ближе к Пруденс.
– Благодарю вас за целую оранжерею роз Дэмлер. Я перерыла оба букета, но не нашла коробочки с бриллиантом. Вы забыли ритуал?
– Бриллиант, полагаю, сейчас находится на пути к вам из Лонгборн-эбби.
– Как, только один? – спросила девушка, надув губы.
– Только один. Не собираюсь слишком баловать вас. Если будете хорошо себя вести, возможно, получите еще один в наш пятидесятилетний юбилей.
– Хм. Мне показалось, что та молодая особа в театре с прической в виде папоротника, была вся увешана бриллиантами.
– Но у нее не было одного большого на пальце.
– Не обратила внимания на пальцы, рассматривала ее другие весьма привлекательные части тела.
– Дорогая. Я очень скучал по вас, – сказал Дэмлер, поднимая Пруденс за руки с дивана.
Она смутилась и отвернулась, делая вид, что смотрит в окно.
– Похоже, что опять будет дождь, – сказала она.
– Да. Дорогая, в Файнфилдз я зря потерял время, не мог ничего делать, без вас мне кажется все пустыней. В Бате я вел себя смешно, желая измениться ради вас.
– К вечеру обязательно пойдет дождь, – ответила Пруденс, с огромным интересом рассматривая облака.
– Пруденс, почему вы смотрите в окно и притворяетесь, что не расслышали, как я назвал вас «дорогая»? Я думал, что это неблагопристойно, и дадите мне возможность объяснить благородство моих намерений.
Сердце Пруденс бешено забилось, волнение окрасило румянцем, щеки, она нежно и приветливо улыбнулась.
– Я заметила, – сказала она.
Дэмлер провел ладонями по ее шее, руки его были теплыми и мягкими, прикосновение очень приятным.
– Ну и как, Пруди? Никакого нравоучения?
– Пруди! Теперь осталось принести оттоманку и посмотреть, умею ли я принимать соблазнительные позы.
– Перестаньте сверлить меня вашими прекрасными синими глазами, а то зацелую до смерти.
– Это будет открытие – какой неизбитый способ умирать! – ответила она, играя ресницами.
Дэмлер сделал движение к ней, но остановился.
– Меня несколько смущает обилие цветов. И еще не прозвучала магическая фраза: «Мисс Мэллоу, прошу оказать честь…» Так, кажется, она начинается?
– Рассудительна до последнего вздоха. В будущем ни вам, ни Шилле не удастся своевольничать, я этого не потерплю. Ее верну в гарем, а вас в Лонгборн-эбби.
– Подозреваю, что Лонгборн уже не раз бывал гнездышком любви.
– Ворчливая злюка!
– Если последует упоминание о паре рысаков и коляске для прогулок по парку, я определенно откажу.
– Вы выйдете за меня замуж, Пруденс Мэллоу, с коляской или без нее.
Дэмлер заключил Пруденс в объятия без дальнейших разговоров и начал целовать с искусством человека, владеющего свободно шестью языками и немножко хинди и китайским, и со страстью поэта, который испытал любовь впервые в жизни. Она отвечала как могла, по-английски и немного по-французски. Дэмлер остался очень доволен ее умением изъясняться на этих языках. Он видел, что имеет дело со способной ученицей, и не спешил добиться абсолютной беглости. Первый урок прошел превосходно, маркиз почувствовал, что из него выйдет учитель-энтузиаст.
Спустя некоторое время молодые люди удобно устроились на диване.
Дэмлер обнимал мисс Мэллоу за плечи, и они полностью забыли о миссис Херринг и ее родственнице.
– Когда вы влюбились в меня? – спросил он.
– Когда прочитала «Песни издалека». Чем я лучше других леди?
– Еще раньше, чем мы встретились? Значит, вы полюбили меня не за ровные зубы и непокорный локон? Я был уверен, что Герой Номер Один, которого отвергли в десятой главе, это я.
– Какое самомнение! Словно мне не с кого делать героев, как только с вас. А когда вы поняли, что я не мужчина и не ваша сестра и что ваша жизнь пуста без моего сварливого присутствия?
– Только когда мы расстались. В Лондоне я постоянно думал о вас, мне вас всюду недоставало, но я не знал, что это любовь. С Шиллой у меня сначала прекрасно получалось в Файнфилдз, она отлично слушалась: отказала лицемерному святому отцу, как только он попросил переписать для него рукопись.
– Так в нем есть немного от Ашингтона?
– Разумеется, я его ненавидел. Это должно было подсказать, что в образе Шиллы я вижу вас, но до меня это дошло только, когда стал искать для нее подходящего возлюбленного. Почему-то на эту роль никто не подходил, кроме меня самого. У нас с ней был откровенный разговор, я признался, что решил поручить ее спасение лорду Марвелману. Но она посмотрела на меня с удивлением, глаза вдруг стали совсем синими, и я все понял. Каким идиотом я был все эти месяцы, Пру. Почему вы не сказали, что я люблю вас? Вы ведь давно поняли.
– Нет. Когда вы заставляли меня принять предложение Севильи, у меня и мысли не было, что вы мечтаете о любви втроем, вечном треугольнике, так сказать.
– О, Севилья. Я знал, вы его не любите. Ему было нужно лишь ваше тело.
– И вас это не смущало? – спросила она с укором.
– Теперь я бы этого не сделал. А кто тот джентльмен, который восхищается вашими плечами? Если это змея Спрингер…
– Вы захватили пистолеты для дуэли?
– Нет. Разорву его голыми руками, его и любого, кто осмелится вас пристально разглядывать.
– О, но большинство моих поклонников в Бате вынуждены разглядывать пристально, у них слабое зрение, с возрастом это, говорят, приходит.
– Не пытайтесь выкрутиться. Старые поклонники опаснее молодых. Я даже не заметил сначала, что вы красивы. Со мной такого никогда не бывало, все было так «наоборот», я даже не думал, что влюблен. Вы же знаете, как я к этому относился. Меня всегда привлекали зрелые, пышные…
– Да. Не стоит снова напоминать мне, Дэмлер. Никогда. Полагаю, что этот тип женщин сейчас вас привлекает.
– Нет. Никто, кроме вас. Я кутил довольно, хватило бы на десятерых, колесил по миру. От всего осталось одно сожаление. Но как бы то ни было, эти годы прожиты. Теперь у меня и возможности не будет думать о старом, удалось бы углядеть за женой. Ведь все в вас влюбляются. Мне остается только одна страсть – ревность. Ну, и несколько минут в день, чтобы любить вас.
Послышался осторожный стук в дверь, вошли Кларенс и миссис Мэллоу.
– Она все выдумала, – сердился Кларенс. – Никакой миссис Херринг здесь не было. Искали ее по всему дому, все квартиры заняты.
Вдруг Кларенс уловил, что что-то произошло в его отсутствие, может быть, потому что обратил внимание на то, что лорд Дэмлер и его племянница сидят, очень близко друг к другу и держатся за руки.
– Что здесь происходит? – спросил он подозрительно.
– Лорд Дэмлер сделал мне предложение, дядя.
– Я же говорил, что его надо немного поощрить, – сказал Кларенс, с нежностью глядя на племянницу.
– Она и не думала меня поощрять, – строго упрекнул его Дэмлер.
– Она всегда отставала от сверстниц. Если бы захотела, могла бы выйти за члена королевской… Ну, ладно, не сердитесь. Так ты станешь Пруденс Мерриман, а? Маркиза Дэмлер, – он произнес нараспев, смакуя пленительные звуки. – И все же останешься Пруденс, умницей-благоразумницей, достойной своего имени. Разве она не выглядит веселой, Вилма?
Вилма улыбалась счастливой улыбкой. Подойдя, она обняла сначала дочь, потом, робко – Дэмлера. Дэмлер нежно обнял новую мать и игриво подтолкнул ее в бок.
– Вас я тоже люблю, – сказал он.
– У него всегда была странная тяга к зрелым женщинам, – предупредила Пруденс. Тебе придётся реже попадаться ему на глаза и принимать меры предосторожности, когда меня не будет рядом, мама.
Миссис Мэллоу смущенно хихикнула, все еще удивляясь, как это ее малышке удается так свободно вести себя в присутствии лорда, перед которым она сама все еще испытывала благоговейный страх.
– Пруденс Мерриман, – повторил Кларенс. – Оба имени прекрасно подходят.
– Теперь придется оправдывать оба – и имя и фамилию, – вздохнула Пруденс.
– И титул, – подсказал дядя. – Настоящий титул, не как у Севильи, а, племянничек? – обратился он к Дэмлеру, которого явно коробила неожиданная фамильярность. – Не возражаешь, если буду так называть? Чтобы скорее привыкнуть.
Новоиспеченный дядя употреблял новое обращение так часто, что у маркиза не возникло опасений, что ему придется долго привыкать к этому термину.
– Я нарисую ваш совместный портрет в свадебном наряде, – пообещал Кларенс. – Давно хотел запечатлеть тебя на полотне, племянничек. Но сейчас очень занят. Самое время для художников. Лоренс, как пишут, начал портрет принца Уэльского и его братьев. Я вынужден был рисовать все семейство Чилтернов – пять девочек и двух мальчиков, и все с тем или иным недостатком, от которых их нужно было избавлять. Но это меня никогда не пугало. Лоренс, наверное, придаст всему королевскому семейству больше внушительности, чем следует. Но я сделаю вас с племянницей как нужно, за это не беспокойтесь. Бровь вашу чуть-чуть опущу, чтобы не было видно шрама.
Пруденс хотела возразить, но Дэмлер остановил ее взглядом.
– Можно ли что-нибудь сделать, чтобы моя жена выглядела моложе и свежее, дядя? – спросил он, сдерживая улыбку.
– Хо, я вижу, ты тоже практикуешься, племянничек. «Моя жена»! И «дядя»! Ничего, скоро привыкнешь. Конечно, она будет выглядеть как новенькая и даже лучше. Ну, ну, я не любитель писать письма, но об этом событии нужно обязательно сообщить миссис Херринг и сэру Альфреду. Они будут рады узнать, что все закончилось благополучно. Пойдем, Вилма. Оставим их наедине ненадолго. Пруденс не уронит чести своего имени.
Они вышли, Дэмлер повернулся к невесте.
– Дядя оригинал, не правда ли?
– Когда нам надоест бесконечное веселье, мы пригласим его в Лонгборн-эбби, чтобы он нас поддразнивал и не давал скучать. Он был добр ко мне, Дэмлер. Надеюсь, что он вам не очень неприятен.
– Неприятен? Да я его просто обожаю. И женюсь на вас наполовину из-за него. Ну, ладно, Пру, не смейтесь надо мной. Другая девушка сразу спросила бы, какова вторая половина.
– Боюсь, что вы сами скажете.
– Разумеется. Мне никогда не удается сдерживать свой непослушный язык. Мне нужна будет amanuensis для работы. Рассчитываю, что вы поможете переписать на чистовик пьесу для Друри-Лейн. Нет, серьезно.
– Вот что, Аллан Мерриман, не забывайте о своем имени и не пытайтесь быть со мной серьезным.
– Но я еще не сказал о второй половине причины, почему я женюсь на вас. Я люблю вас, Пруденс.
– Если вы вздумаете разлюбить меня когда-нибудь, я оболью чернилами все ваши рукописи. Видите, какой я собираюсь быть коварной и требовательной, – крепко буду держать вас в своих острых коготках.
– Это как раз то, что мне нужно, благоразумница. Вам действительно очень подходит ваше имя.
– В самом деле? И со мной тоже?
Он остановился и повернулся к Пруденс.
– Я хочу стать почтенным и уважаемым джентльменом, Пруденс, а вы мне только мешаете сделать это.
Пруденс насупилась.
– Раньше вы не относились ко мне так официально. Зачем вообще понадобилось меняться?
– Чтобы доставить удовольствие вам. Зачем еще, как вам кажется, я бы поселился в этом бараке, который кузина называет своим домом, ходил на лекции и диспуты и терпел бы нудную компанию стариканов? Только, чтобы угодить вам.
– Угодить мне? Я бы на вашем месте ни за что не согласилась пройти через эти мучения. Почему я должна ожидать это от других?
– У меня нехорошее прошлое, его нужно искупить.
– Если будете вести подобный образ жизни, то вам грозит еще худшее будущее. Вы уже разучились смеяться и шутить и тому подобное.
– Особенно и «тому подобное».
Искушение было слишком велико. Маркиз схватил Пруденс в объятия и попытался поцеловать ее.
В свои двадцать четыре года Пруденс еще не знала мужских объятий. Никто ее не целовал раньше. Она не ожидала такой решительности от Дэмлера и оттолкнула его.
– Этого я никак не могла предполагать, – сказала она, задыхаясь.
– Если не хотите, чтобы это повторилось, не дразните меня. Я еще новичок в правилах респектабельного поведения и могу сорваться. Вы соблазнительница, Пруденс, ваши декольтированные платья и кокетливый тон… Если действительно хотите, чтобы я стал достойным человеком, перестаньте меня искушать.
– Я не пытаюсь соблазнять вас, – возмутилась Пруденс.
– Как только мы приехали сюда, вы начали подталкивать меня к неправильному поведению. Я горел решимостью примерно себя вести и заслужить вашу благосклонность. Если бы не эта цель, я бы не вынес последние две недели А вы отвечаете тем, что изо всех сил стараетесь совратить меня с истинного пути.
– Ничего подобного.
– Вы знаете, что я прав, поэтому и злитесь.
– Откуда мне было знать, почему вы ведете себя так необычно? Вы ни слова мне не сказали.
– А вы, которая знает меня лучше меня самого, вы не могли догадаться? Вы не поняли зачем я примчался в Рединг и выставил себя на посмешище перед вами и Севильей? Вы не видели, что меня раздирает ревность, и не поняли, что я люблю вас?
Пруденс не знала, что сказать, и молчала с минуту. Потом спросила:
– Почему вы не остались?
– Вы дали ясно понять, что не нуждаетесь во мне. Я спросил, можно ли сопровождать вас в Бат, но вы стыдились компаньона с запятнанной репутацией. Вот почему я решил стать другим, тем, кто был бы вам приятнее. Но теперь все. Я не святой и не собираюсь им притворяться. Не нравился вам прежний, в новом виде я вас тоже не устраиваю. Вам доставляет удовольствие мучить меня. Если вы превратились в кокетку и ветреницу, то играйте эту роль до конца. И не вздумайте снова перевоплотиться в старую деву.
– Я не ветреница!
– Очень правдоподобно ее изображаете. Знаете, как называют женщин, которые завлекают мужчин, а потом отталкивают их в последнюю минуту? Не стану оскорблять ваш девственный слух этий именем, но скоро вы его услышите от кого-нибудь другого, если будете продолжать в том же духе.
– Зачем вы мне все это говорите, если я так безнравственна?
– Вам хочется уязвить меня побольнее, мисс Мэллоу, но теперь мы поменяемся ролями. Вы знали с самого начала, что я собой представляю. Меня можно было считать дураком, но не лицемером.
– Лицемером вы не выглядели, пока не явились сюда с неестественной осанкой, словно аршин проглотили, и дурацкими речами напыщенного индюка. Подумать только, вы и читаете мораль – кому бы вы думали? – мне!
– Да, роли переменились.
– Я никогда не читала вам нравоучений, хотя вы их заслуживали.
– Как бы не так! Вам доставляло несказанное удовольствие выпытывать все подробности моих греховных занятий. Но теперь все, конец! Больше я не стану вам исповедоваться.
Раздался удар грома, небо прорезала вспышка молнии. Упали первые капли дождя. Пришлось прервать спор и бежать к экипажу. В присутствии графини и Кларенса препирательства были невозможны. Они решили продолжить сеанс позирования в доме леди Клефф. Пруденс пожелала вернуться домой.
Мисс Мэллоу была уверена, что Дэмлер для нее потерян. Она проанализировала его слова и, хотя была зла и раздражена, не могла не признать, что во многом он был прав. Он вел себя безупречно в Бате, а она его подзадоривала и старалась вернуть к прошлому. И чем сильнее он сопротивлялся, тем упорнее действовала она. А ведь он любит ее, сам об этом сказал. Теперь поздно, она не сумела воспользоваться его признанием, распорядиться им разумно. Как можно было довести его до желания порвать с ней?! «Теперь конец!» Слова стучали в висках и не давали покоя.
Лорд Дэмлер ехал на Пултни-стрит еще более удрученным. Опять он наговорил лишнего вспылил, опять сделал из себя посмешище. Возможно, в какой-то степени он говорил то, что есть, но нужно было вести себя иначе, более терпимо, проявить мягкость, не вызывать гнев Пруденс. Мудрая Пруденс видела его насквозь, знала, что ничего из его маскарада не выйдет, ей было неприятно его притворство. Он ей больше нравится таким, каким он был на самом деле, он станет опять самим собой. Все равно он не сможет носить эту маску до конца жизни.
Маркиз повернул в город, купил шесть дюжин красных роз и распорядился доставить их мисс Мэллоу в тот же день и двенадцать дюжин на следующий день и послал лакея в аббатство за фамильным обручальным кольцом. После этого он поехал в дом кузины и расположился в Пурпурном салоне, наблюдая за стекавшими по стеклу струйками дождя.
Первые шесть дюжин роз были доставлены в Лаура-плейс и вызвали большое оживление.
– На этот раз он намерен обставить предложение на самом высшем уровне, – сказал Кларенс. – Сегодня он будет здесь, даже если придется ехать всю ночь.
– Он живет рядом, на Пултни-стрит, – напомнила Пруденс.
– Ах, да! Он будет здесь с минуты на минуту. Пруденс не надеялась увидеть Дэмлера в тот же день, так и получилось. «Это напоминание мне, – улыбнулась она про себя. – Когда джентльмен присылает огромные букеты и бриллианты, добра не жди». Она поискала в цветах коробочку с украшением, но не нашла. Он говорил, что такая кокетка заслуживает лишь carte blanche, – вспомнила Пруденс разочаровано. Она ожидала другого. Ее даже не очень обескуражила эта мысль. Единственное, что ее заботило, был вопрос, когда он явится сам. Когда на следующее утро посыльный принес двенадцать дюжин роз, миссис Мэллоу забеспокоилась.
– Что он хочет этим сказать? – спрашивала она дочь. – Так странно он замышляет какую-то шутку.
– Конечно, шутку, мама, – отвечала дочь. Вилма не видела ничего комичного в расточительности маркиза, она была счастлива тем, что дочь не скрывала довольной улыбки.
В три часа вернулся Кларенс после второго сеанса, и принес холст, законченный на две трети. Мона Лиза с хорошеньким вздернутым носиком начинала приобретать отчетливые очертания. Ее оранжевые щеки резко выделялись на зеленом фоне. Оставалось сделать фамильный герб и подправить кое-где. Дэмлер пришел с Кларенсом.
Пруденс, стоя за огромным букетом роз спросила, как графине нравится портрет.
– Очень довольна, – заверил Кларенс. – Видел то, что нарисовал Ромни. Жалкое впечатление. Сделал ее похожей на попугая. Ну, ну мы снова купаемся в розах. Мадрид в Бате?
– Ты хочешь сказать, Севилья? – поправила сестра.
– Да, тот испанец, который увивается за Пруденс.
– Нет, эти розы прислал лорд Дэмлер, дядя, – сказала Пруденс. – Такое количество, даже слишком много, – она искоса посмотрела на маркиза.
Дэмлер сделал равнодушный вид, но взгляд выражал вопрос.
– Теперь мы знаем, что это означает, а? – объявил Кларенс, одобрительно кивая и пряча хитрую улыбку.
Видя, как покраснела Пруденс и смутился Дэмлер, миссис Мэллоу подумала, что на этот раз брат, возможно, не ошибается. Она решила постараться увести Кларенса, чтобы оставить молодых людей наедине.
– О, Кларенс, никогда не угадаешь, кто у нас был, – сказала она. – Миссис Херринг.
– Кто? Этого не может быть! Только утром я получил от нее письмо: она лежит с инфлюенцой, бедняжка. Напишу, чтобы вызвала Найтона, он всегда рад, когда его вызывают, поедет хоть на край света.
– Не та миссис Херринг, а ее невестка, старшая миссис Херринг, жена ее брата. Сняла комнаты как раз под нами. Мы должны сейчас же навестить ее.
– Хорошо, зайдем вечером.
– Давай пойдем сейчас, Кларенс, – настаивала Вилма, понимающе глядя на Пруденс. Та закусила губу и энергично кивала головой. – Здесь нет кабинета, где Пруденс и лорд Дэмлер могли бы поговорить о книгах наедине. Писателям нужно иногда побыть без постороннего окружения. Давай сходим к миссис Херринг, хорошо?
– Меня всегда интересовали разговоры о книгах. Они могут свободно беседовать в моем присутствии.
– Да, но миссис Херринг ждет нас именно сейчас, – не унималась Вилма. Затем она взяла брата под руку и повела к двери, предложив по пути захватить портрет и показать его приехавшей леди.
Кларенс, Вилма и портрет прошествовали в коридор. Вилма плотно закрыла за собой дверь.
– Неожиданный акт милосердия со стороны вашей матери, – заметил Дэмлер, улыбнувшись одной из своих неотразимых улыбок.
– Дядя так долго не понимал намека, потому что брат миссис Херринг имеет несчастье быть холостяком.
– В таком случае визит не займет много времени.
– Вероятно. – Пруденс с опаской поглядывала на дверь, боясь, что миссис Мэллоу не удастся надолго устранить Кларенса. Он обязательно захочет присутствовать в момент предложения, хотя и не одет соответствующим образом. Ее нетерпение передалось Дэмлеру, он сел ближе к Пруденс.
– Благодарю вас за целую оранжерею роз Дэмлер. Я перерыла оба букета, но не нашла коробочки с бриллиантом. Вы забыли ритуал?
– Бриллиант, полагаю, сейчас находится на пути к вам из Лонгборн-эбби.
– Как, только один? – спросила девушка, надув губы.
– Только один. Не собираюсь слишком баловать вас. Если будете хорошо себя вести, возможно, получите еще один в наш пятидесятилетний юбилей.
– Хм. Мне показалось, что та молодая особа в театре с прической в виде папоротника, была вся увешана бриллиантами.
– Но у нее не было одного большого на пальце.
– Не обратила внимания на пальцы, рассматривала ее другие весьма привлекательные части тела.
– Дорогая. Я очень скучал по вас, – сказал Дэмлер, поднимая Пруденс за руки с дивана.
Она смутилась и отвернулась, делая вид, что смотрит в окно.
– Похоже, что опять будет дождь, – сказала она.
– Да. Дорогая, в Файнфилдз я зря потерял время, не мог ничего делать, без вас мне кажется все пустыней. В Бате я вел себя смешно, желая измениться ради вас.
– К вечеру обязательно пойдет дождь, – ответила Пруденс, с огромным интересом рассматривая облака.
– Пруденс, почему вы смотрите в окно и притворяетесь, что не расслышали, как я назвал вас «дорогая»? Я думал, что это неблагопристойно, и дадите мне возможность объяснить благородство моих намерений.
Сердце Пруденс бешено забилось, волнение окрасило румянцем, щеки, она нежно и приветливо улыбнулась.
– Я заметила, – сказала она.
Дэмлер провел ладонями по ее шее, руки его были теплыми и мягкими, прикосновение очень приятным.
– Ну и как, Пруди? Никакого нравоучения?
– Пруди! Теперь осталось принести оттоманку и посмотреть, умею ли я принимать соблазнительные позы.
– Перестаньте сверлить меня вашими прекрасными синими глазами, а то зацелую до смерти.
– Это будет открытие – какой неизбитый способ умирать! – ответила она, играя ресницами.
Дэмлер сделал движение к ней, но остановился.
– Меня несколько смущает обилие цветов. И еще не прозвучала магическая фраза: «Мисс Мэллоу, прошу оказать честь…» Так, кажется, она начинается?
– Рассудительна до последнего вздоха. В будущем ни вам, ни Шилле не удастся своевольничать, я этого не потерплю. Ее верну в гарем, а вас в Лонгборн-эбби.
– Подозреваю, что Лонгборн уже не раз бывал гнездышком любви.
– Ворчливая злюка!
– Если последует упоминание о паре рысаков и коляске для прогулок по парку, я определенно откажу.
– Вы выйдете за меня замуж, Пруденс Мэллоу, с коляской или без нее.
Дэмлер заключил Пруденс в объятия без дальнейших разговоров и начал целовать с искусством человека, владеющего свободно шестью языками и немножко хинди и китайским, и со страстью поэта, который испытал любовь впервые в жизни. Она отвечала как могла, по-английски и немного по-французски. Дэмлер остался очень доволен ее умением изъясняться на этих языках. Он видел, что имеет дело со способной ученицей, и не спешил добиться абсолютной беглости. Первый урок прошел превосходно, маркиз почувствовал, что из него выйдет учитель-энтузиаст.
Спустя некоторое время молодые люди удобно устроились на диване.
Дэмлер обнимал мисс Мэллоу за плечи, и они полностью забыли о миссис Херринг и ее родственнице.
– Когда вы влюбились в меня? – спросил он.
– Когда прочитала «Песни издалека». Чем я лучше других леди?
– Еще раньше, чем мы встретились? Значит, вы полюбили меня не за ровные зубы и непокорный локон? Я был уверен, что Герой Номер Один, которого отвергли в десятой главе, это я.
– Какое самомнение! Словно мне не с кого делать героев, как только с вас. А когда вы поняли, что я не мужчина и не ваша сестра и что ваша жизнь пуста без моего сварливого присутствия?
– Только когда мы расстались. В Лондоне я постоянно думал о вас, мне вас всюду недоставало, но я не знал, что это любовь. С Шиллой у меня сначала прекрасно получалось в Файнфилдз, она отлично слушалась: отказала лицемерному святому отцу, как только он попросил переписать для него рукопись.
– Так в нем есть немного от Ашингтона?
– Разумеется, я его ненавидел. Это должно было подсказать, что в образе Шиллы я вижу вас, но до меня это дошло только, когда стал искать для нее подходящего возлюбленного. Почему-то на эту роль никто не подходил, кроме меня самого. У нас с ней был откровенный разговор, я признался, что решил поручить ее спасение лорду Марвелману. Но она посмотрела на меня с удивлением, глаза вдруг стали совсем синими, и я все понял. Каким идиотом я был все эти месяцы, Пру. Почему вы не сказали, что я люблю вас? Вы ведь давно поняли.
– Нет. Когда вы заставляли меня принять предложение Севильи, у меня и мысли не было, что вы мечтаете о любви втроем, вечном треугольнике, так сказать.
– О, Севилья. Я знал, вы его не любите. Ему было нужно лишь ваше тело.
– И вас это не смущало? – спросила она с укором.
– Теперь я бы этого не сделал. А кто тот джентльмен, который восхищается вашими плечами? Если это змея Спрингер…
– Вы захватили пистолеты для дуэли?
– Нет. Разорву его голыми руками, его и любого, кто осмелится вас пристально разглядывать.
– О, но большинство моих поклонников в Бате вынуждены разглядывать пристально, у них слабое зрение, с возрастом это, говорят, приходит.
– Не пытайтесь выкрутиться. Старые поклонники опаснее молодых. Я даже не заметил сначала, что вы красивы. Со мной такого никогда не бывало, все было так «наоборот», я даже не думал, что влюблен. Вы же знаете, как я к этому относился. Меня всегда привлекали зрелые, пышные…
– Да. Не стоит снова напоминать мне, Дэмлер. Никогда. Полагаю, что этот тип женщин сейчас вас привлекает.
– Нет. Никто, кроме вас. Я кутил довольно, хватило бы на десятерых, колесил по миру. От всего осталось одно сожаление. Но как бы то ни было, эти годы прожиты. Теперь у меня и возможности не будет думать о старом, удалось бы углядеть за женой. Ведь все в вас влюбляются. Мне остается только одна страсть – ревность. Ну, и несколько минут в день, чтобы любить вас.
Послышался осторожный стук в дверь, вошли Кларенс и миссис Мэллоу.
– Она все выдумала, – сердился Кларенс. – Никакой миссис Херринг здесь не было. Искали ее по всему дому, все квартиры заняты.
Вдруг Кларенс уловил, что что-то произошло в его отсутствие, может быть, потому что обратил внимание на то, что лорд Дэмлер и его племянница сидят, очень близко друг к другу и держатся за руки.
– Что здесь происходит? – спросил он подозрительно.
– Лорд Дэмлер сделал мне предложение, дядя.
– Я же говорил, что его надо немного поощрить, – сказал Кларенс, с нежностью глядя на племянницу.
– Она и не думала меня поощрять, – строго упрекнул его Дэмлер.
– Она всегда отставала от сверстниц. Если бы захотела, могла бы выйти за члена королевской… Ну, ладно, не сердитесь. Так ты станешь Пруденс Мерриман, а? Маркиза Дэмлер, – он произнес нараспев, смакуя пленительные звуки. – И все же останешься Пруденс, умницей-благоразумницей, достойной своего имени. Разве она не выглядит веселой, Вилма?
Вилма улыбалась счастливой улыбкой. Подойдя, она обняла сначала дочь, потом, робко – Дэмлера. Дэмлер нежно обнял новую мать и игриво подтолкнул ее в бок.
– Вас я тоже люблю, – сказал он.
– У него всегда была странная тяга к зрелым женщинам, – предупредила Пруденс. Тебе придётся реже попадаться ему на глаза и принимать меры предосторожности, когда меня не будет рядом, мама.
Миссис Мэллоу смущенно хихикнула, все еще удивляясь, как это ее малышке удается так свободно вести себя в присутствии лорда, перед которым она сама все еще испытывала благоговейный страх.
– Пруденс Мерриман, – повторил Кларенс. – Оба имени прекрасно подходят.
– Теперь придется оправдывать оба – и имя и фамилию, – вздохнула Пруденс.
– И титул, – подсказал дядя. – Настоящий титул, не как у Севильи, а, племянничек? – обратился он к Дэмлеру, которого явно коробила неожиданная фамильярность. – Не возражаешь, если буду так называть? Чтобы скорее привыкнуть.
Новоиспеченный дядя употреблял новое обращение так часто, что у маркиза не возникло опасений, что ему придется долго привыкать к этому термину.
– Я нарисую ваш совместный портрет в свадебном наряде, – пообещал Кларенс. – Давно хотел запечатлеть тебя на полотне, племянничек. Но сейчас очень занят. Самое время для художников. Лоренс, как пишут, начал портрет принца Уэльского и его братьев. Я вынужден был рисовать все семейство Чилтернов – пять девочек и двух мальчиков, и все с тем или иным недостатком, от которых их нужно было избавлять. Но это меня никогда не пугало. Лоренс, наверное, придаст всему королевскому семейству больше внушительности, чем следует. Но я сделаю вас с племянницей как нужно, за это не беспокойтесь. Бровь вашу чуть-чуть опущу, чтобы не было видно шрама.
Пруденс хотела возразить, но Дэмлер остановил ее взглядом.
– Можно ли что-нибудь сделать, чтобы моя жена выглядела моложе и свежее, дядя? – спросил он, сдерживая улыбку.
– Хо, я вижу, ты тоже практикуешься, племянничек. «Моя жена»! И «дядя»! Ничего, скоро привыкнешь. Конечно, она будет выглядеть как новенькая и даже лучше. Ну, ну, я не любитель писать письма, но об этом событии нужно обязательно сообщить миссис Херринг и сэру Альфреду. Они будут рады узнать, что все закончилось благополучно. Пойдем, Вилма. Оставим их наедине ненадолго. Пруденс не уронит чести своего имени.
Они вышли, Дэмлер повернулся к невесте.
– Дядя оригинал, не правда ли?
– Когда нам надоест бесконечное веселье, мы пригласим его в Лонгборн-эбби, чтобы он нас поддразнивал и не давал скучать. Он был добр ко мне, Дэмлер. Надеюсь, что он вам не очень неприятен.
– Неприятен? Да я его просто обожаю. И женюсь на вас наполовину из-за него. Ну, ладно, Пру, не смейтесь надо мной. Другая девушка сразу спросила бы, какова вторая половина.
– Боюсь, что вы сами скажете.
– Разумеется. Мне никогда не удается сдерживать свой непослушный язык. Мне нужна будет amanuensis для работы. Рассчитываю, что вы поможете переписать на чистовик пьесу для Друри-Лейн. Нет, серьезно.
– Вот что, Аллан Мерриман, не забывайте о своем имени и не пытайтесь быть со мной серьезным.
– Но я еще не сказал о второй половине причины, почему я женюсь на вас. Я люблю вас, Пруденс.
– Если вы вздумаете разлюбить меня когда-нибудь, я оболью чернилами все ваши рукописи. Видите, какой я собираюсь быть коварной и требовательной, – крепко буду держать вас в своих острых коготках.
– Это как раз то, что мне нужно, благоразумница. Вам действительно очень подходит ваше имя.