— Привет, старик! — обрадовались ребята.
— Ты чего здесь делаешь? — спросил Леня.
Сидевшая за столом горничная в черном кружевном бюстгальтере прыснула:
— Живет он здесь.
— Ирк, ты, — попытался урезонить ее Володька, — думай, чего говоришь.
— Ладно, думатель, сажай друзей за стол, — сказала рыжая пышнотелая женщина, накидывая на плечи белую форменную блузку горничной. — Вы тоже с ним служите? — спросила она, наливая им коньяк в тонкие большие стаканы.
— Нет, это школьные друзья, Саша и Леня, — поторопился представить друзей Володя, чтобы снять тему принадлежности к органам.
— Рая, — представилась рыжая и пододвинула к Лене австрийское печенье с шоколадной глазурью: — Вы закусывайте.
— Володь, ты оттуда ушел, что ли? — выпив, спросил Саша.
— Дежурит он здесь, — ответила за Ремнева Ира. — Вон, — махнула она сторону коридора, — сколько их там. Рота небось? — простодушно спросила она у Володи.
— Ну ты, Ирк! — попытался изобразить возмущение Володя, но у Иры, вероятно, было какое-то негласное право говорить Володе дерзости, на которые он не имел права обижаться. Очень возможно, что она была просто старше его по званию.
— Ачто, здесь прослушка? — спросил Леня, рассматривая этикетку давно забытого югославского виньяка.
— Как положено, — ушел от прямого ответа Володя и обратился к Саше: — А ты что, насовсем уезжаешь?
— Нет, с чего ты взял? — опешил от такого вопроса Саша.
— Чего ж ты тогда квартиру продаешь? — тихо проговорил Ремнев.
— А ты откуда знаешь? — удивленно спросил Леня. — Мы только так, прицениться хотели. Саша квартиру побольше хотел купить.
— Ага, побольше, — саркастически хмыкнул Володя. — Это с каких доходов, со сделки, что ли, сгоревшей?
— И все-то ты знаешь, — задумчиво глядя на Володю, протянул Саша и налил всем по полному стакану.
— Нет, не все, — загадочно сказал Володя.
Леня удивленно застыл со стаканом в руке.
— Ну, за школьную дружбу, — не заметив Володиной оговорки, провозгласил тост Саша.
— До дна, — упрекнул Леня Володю, который только пригубил. — За школьную дружбу — до дна.
— Я не могу, у меня смена еще не кончилась, я все-таки на работе, — неожиданно твердо отказался пить Володя.
— Да какая у тебя работа? — засмеялся Саша. — На друзей стучать? Мне такое место предлагали, в бюро по зарубежному туризму «Спутник», а потом у них в отделе кадров вдруг вспомнили про то, как меня на Красной площади тошнило в день приема в пионеры. Так это твоя работа? — Саша привстал со стула.
Женщины, думая, что он собирается врезать Володе, мягко, профессионально обволокли его голыми руками и, поглаживая, усадили на место.
— Да, ты был не готов к этой работе, и, когда меня спросили о тебе, я дал объективную характеристику, — тоном неподкупного кондуктора сказал Володя.
— Интересно какую? — мечтательно произнес Леня. — Вообще интересно, как каждый из нас выглядит с точки зрения органов. У каждого ведь есть свой школьный друг.
— Ничего интересного. — Володя глотнул коньяку. По всемучувствовалось, что ему самомуне терпится рассказать что-нибудь секретное, продемонстрировать свою причастность к государственным тайнам.
— Ну, давай колись, — подбодрил его Леня. — Чего, например, плохого, ты углядел в Александре Николаевиче? Почему ты не рекомендовал его для работы в бюро международного молодежного туризма при цэка вээлкаэсэм «Спутник»?
— Там много всего было, — уклончиво сказал Володя. — Разве вспомнишь сейчас, столько лет прошло.
— Ну хоть что-нибудь? — азартно настаивал Леня.
— Я тогда написал, что Саша субъективно честен.
— Как это? — перебил его Леня.
— Ну, когда дает слово, то его выполняет. Самостоятелен в оценках политической и экономической жизни страны, интересуется и хорошо ориентируется в трудах основоположников марксизма-ленинизма, целеустремлен, самостоятелен и упорен в поисках решений, характер уравновешенный.
— Ничего не понимаю, это же представление на орден, а меня из-за всех этих достоинств не приняли даже в комсомольскую синекуру? — обратился Саша к дамам.
Те пожали плечами, а Ира разлила коньяк по стаканам. Лене коньяка не хватило, и Рая достала из холодильника темную бутылку виски «Шотландские братья». Леня одобрительно ей кивнул, и Рая щедро плеснула полстакана.
— Или это хитрость: говорим одно, подразумеваем другое? — продолжал доискиваться правды Саша.
— Понимаешь, — начал Володя, с трудом находя слова, чтобы объяснить дилетанту всю диалектическую сложность оценки вредоносности личности с точки зрения властей в условиях умеренной тоталитарности, — то, что тебе кажется достоинством, на самом деле было главным пороком. Кому, на фиг, нужны люди, которые копаются в идеологии, чтобы посмотреть, как там все свинчено? А там концы с концами не сходятся, и из-за этого людей приходится миллионами убивать. Но ты, слава Богу, к этому делу остыл, и тебя оставили в покое, но, конечно, к кормушке не подпустили, за тайное инакомыслие.
— И меня тоже? — с надеждой спросил Леня.
— С тобой проще, — Володя сделал глоток, чтобы промочить горло, — тебя спасли повышенное либидо и комплекс Казановы, который всегда с пониманием отмечался при анализе твоих поступков.
Женщины понимающе переглянулись, и Рая подвинула поближе к Лене баночку красной икры.
— Каких поступков? — попытался Леня узнать, где и когда его судьба сделала роковой поворот.
— Ну, например, когда ты стал брать уроки игры на гитаре у…
— Но я же бросил, — торопливо перебил Володю Леня.
— Это твои проблемы, хотя способности у тебя явно были. Мы всем отделом твои записи слушали, под водочку.
— Ладно, тогда налейте, — с угрозой сказал Леня, и Рая тут же выполнила его просьбу. — Был смутный день, пора распада, пора волнений и тревог. Вдруг маленький спустился Бог и сразу сделал все как надо. И он сказал: все хорошо, все будет так, как ты захочешь, все будет так, как мы захочем, все будет, как они захочут. Чего же хочешь ты еще?*
— Что это? — спросила Ира, подозревая, что они находятся на презентации белой горячки.
— Стихи, — невинно ответил Леня.
* Стихотворение Ю. Петренко.
— Чьи? — спросила Рая, предчувствуя скандал.
— Вот этого, — указал Леня на Володю.
Женщины посмотрели на офицера КГБ так, будто застали его за отправлением естественной надобности в президентском номере.
Володя был подавлен, но уже через секунду к нему вернулось самообладание.
— Ну и что, — даже как-то легкомысленно улыбнулся он, — теперь стихи можно писать. Даже Андропов писал.
— А чего ты тут кокетничал, что не все знаешь? — спросил Володю Леня. — Это ты что имел в виду?
— Игоря Кудрина.
— Он умер, кажется, — решил показать свою осведомленность Саша.
— Да, но как? — вопросил Володя голосом сказочника, подходящего к самому страшному месту в сказке, когда Волк стучится к бабушке.
— А как? — помог ему Леня, видя, как Володе хочется выдать еще одну служебную тайну.
— Его нашли в туалете поезда Рига — Москва. То ли застрелили, то ли застрелился — короче, спустили на тормозах, даже не расследовали толком.
— И неужели тебя не попросили дать на него характеристику? Одноклассник все-таки, — удивился Саша.
Володя отрицательно помотал головой.
— Это был не мой уровень, — сказал он серьезно. — К моменту смерти Игорь занимал должность заместителя министра топлива и энергетики Латвии.
Леня присвистнул:
— Ни фига себе! Ну ты-то, наверное, догадываешься, почему это случилось?
— Думаю, он знал что-то такое, чего ему знать не следовало. Сейчас ведь ситуация меняется по шесть раз на дню. Сначала тебя дрючат за то, что ты чего-то не знаешь, а потом убивают за то, что ты знаешь слишком много.
В коридоре крикнули:
— Где майор Ремнев?
— В пятнадцатом с одноклассниками квасит, — ответили ему.
В номер влетел старший лейтенант пограничных войск, но, увидев своего начальника в окружении посторонних людей, замер.
— Что там? — начальственным тоном спросил Володя.
— Товарищ майор, машины прибыли, разрешите грузить?
— Да, только следите за маркировкой. Ну, друзья, — поднял Володя стакан, — мне пора, рад был встрече. Может, еще увидимся.
— Не хотелось бы, — вырвалось у Саши.
— Нехтмгм, — промычал Володя с долькой лимона во рту и вышел.
— Чего это они грузить хотят? Не Янтарную комнату, случаем? — спросил Леня Иру и Раю одновременно.
Первой ответила Рая:
— Аппаратуру свою. Гостиница на реконструкцию закрывается, вот они свое барахло и вытаскивают.
— Хорошо хоть вывозят, а то могли бы и пожар инсценировать, а приборы налево пихнуть. Сейчас покупателей на это дело найти просто, — сказала Ирина.
— На это старье? — презрительно скривилась Рая. — Да оно сто лет никому не надо, поэтому и вывозят, а было бы новое, такой теракт здесь изобразили бы… И нас бы не пожалели для эффекта.
— Ты веришь, что они на это способны? — с подкупающе простодушной интонацией телеведущей спросила Ира.
— А тут веришь не веришь — деньги-то всем нужны, рванули бы, нас не пожалели. — Рая зябко передернула обнажившимися плечами.
— Ну, мы тоже пойдем. Спасибо за угощение, за компанию, — сказал Саша и первым вышел из комнаты.
В коридоре его догнал Леня. Он похлопал себя по карманам:
— Ах, черт, зажигалку оставил! Ты подожди на лестнице, я сейчас. — И Леня снова скрылся в рабочем номере.
Саша вышел на лестницу и закурил. Мимо него солдаты таскали небольшие, но, судя по всему, нелегкие картонные и деревянные коробки, на которых толстым черным маркером было написано: «Стойка 4, блок 3», «фидер», «сопли», «мама», «папа» и прочие слова, понятные только тому, кто их писал.
Он уже выкурил шесть сигарет, а Лени все не было. Саша хотел вернуться в номер, но на входе в коридор уже стоял часовой и его не пустил. Леня появился через полчаса с большим пластиковым пакетом, в котором угадывались бутылки и закуска.
— Ну чего, зажигалку нашел? — ехидно спросил Саша.
— Зажигалку? — рассеянно повторил Леня. — Нашел… да, вот что мне Ирка дала, — показал он Лене миниатюрный диктофон.
Леня включил диктофончик, и Саша услышал свой голос, потом Ленин тост за школьных друзей.
— Это чего такое? — изумился Саша.
— Представляешь, Володька под столом оставил, чтобы наши разговоры записать, — с восторгом сказал Леня.
— Но зачем, чего мы такого особенного сказать можем? — продолжал удивляться Саша.
— Да уж приспособил бы для чего-нибудь, недаром американцы предупреждают: ничего не говорите, потому что это всегда может быть использовано против вас.
— А они-то, блин, откуда знают? У них же кругом третья поправка к конституции. Или вторая?
— Тоже небось попадали… Чем они лучше, такие же лохи, в общем, как и мы. У них даже чудовище и то, ты вникни, лохнесское, — назидательно подняв палец, сказал Леня.
— Только не надо ля-ля-бу-бу, — помотал головой Саша, освобождая ее из тенет Лениной словесной эквилибристики. — Во-первых, лохнесское чудовище не в Америке, а в Шотландии, — показал он рукой вдоль коридора, — и, во-вторых, Лох-Несс в переводе означает «не лох». Вот тебе, например, говорят — «Лох», тогда ты лох, а когда говорят «Лох-Несс», то, значит, лохизмауже нет. И ты тогда clever man, что значит «клевый чувак».
Леня задумчиво пожевал губами и, звякнув бутылками, заметил:
— У нас еще дел полно. Куда поедем?
— Поехали домой, — попросил Саша. — У нас же самолет в семь утра.
— Да, — согласился Леня, — надо пораньше лечь, отдохнуть.
Прощание с Москвой-2
— Ты чего здесь делаешь? — спросил Леня.
Сидевшая за столом горничная в черном кружевном бюстгальтере прыснула:
— Живет он здесь.
— Ирк, ты, — попытался урезонить ее Володька, — думай, чего говоришь.
— Ладно, думатель, сажай друзей за стол, — сказала рыжая пышнотелая женщина, накидывая на плечи белую форменную блузку горничной. — Вы тоже с ним служите? — спросила она, наливая им коньяк в тонкие большие стаканы.
— Нет, это школьные друзья, Саша и Леня, — поторопился представить друзей Володя, чтобы снять тему принадлежности к органам.
— Рая, — представилась рыжая и пододвинула к Лене австрийское печенье с шоколадной глазурью: — Вы закусывайте.
— Володь, ты оттуда ушел, что ли? — выпив, спросил Саша.
— Дежурит он здесь, — ответила за Ремнева Ира. — Вон, — махнула она сторону коридора, — сколько их там. Рота небось? — простодушно спросила она у Володи.
— Ну ты, Ирк! — попытался изобразить возмущение Володя, но у Иры, вероятно, было какое-то негласное право говорить Володе дерзости, на которые он не имел права обижаться. Очень возможно, что она была просто старше его по званию.
— Ачто, здесь прослушка? — спросил Леня, рассматривая этикетку давно забытого югославского виньяка.
— Как положено, — ушел от прямого ответа Володя и обратился к Саше: — А ты что, насовсем уезжаешь?
— Нет, с чего ты взял? — опешил от такого вопроса Саша.
— Чего ж ты тогда квартиру продаешь? — тихо проговорил Ремнев.
— А ты откуда знаешь? — удивленно спросил Леня. — Мы только так, прицениться хотели. Саша квартиру побольше хотел купить.
— Ага, побольше, — саркастически хмыкнул Володя. — Это с каких доходов, со сделки, что ли, сгоревшей?
— И все-то ты знаешь, — задумчиво глядя на Володю, протянул Саша и налил всем по полному стакану.
— Нет, не все, — загадочно сказал Володя.
Леня удивленно застыл со стаканом в руке.
— Ну, за школьную дружбу, — не заметив Володиной оговорки, провозгласил тост Саша.
— До дна, — упрекнул Леня Володю, который только пригубил. — За школьную дружбу — до дна.
— Я не могу, у меня смена еще не кончилась, я все-таки на работе, — неожиданно твердо отказался пить Володя.
— Да какая у тебя работа? — засмеялся Саша. — На друзей стучать? Мне такое место предлагали, в бюро по зарубежному туризму «Спутник», а потом у них в отделе кадров вдруг вспомнили про то, как меня на Красной площади тошнило в день приема в пионеры. Так это твоя работа? — Саша привстал со стула.
Женщины, думая, что он собирается врезать Володе, мягко, профессионально обволокли его голыми руками и, поглаживая, усадили на место.
— Да, ты был не готов к этой работе, и, когда меня спросили о тебе, я дал объективную характеристику, — тоном неподкупного кондуктора сказал Володя.
— Интересно какую? — мечтательно произнес Леня. — Вообще интересно, как каждый из нас выглядит с точки зрения органов. У каждого ведь есть свой школьный друг.
— Ничего интересного. — Володя глотнул коньяку. По всемучувствовалось, что ему самомуне терпится рассказать что-нибудь секретное, продемонстрировать свою причастность к государственным тайнам.
— Ну, давай колись, — подбодрил его Леня. — Чего, например, плохого, ты углядел в Александре Николаевиче? Почему ты не рекомендовал его для работы в бюро международного молодежного туризма при цэка вээлкаэсэм «Спутник»?
— Там много всего было, — уклончиво сказал Володя. — Разве вспомнишь сейчас, столько лет прошло.
— Ну хоть что-нибудь? — азартно настаивал Леня.
— Я тогда написал, что Саша субъективно честен.
— Как это? — перебил его Леня.
— Ну, когда дает слово, то его выполняет. Самостоятелен в оценках политической и экономической жизни страны, интересуется и хорошо ориентируется в трудах основоположников марксизма-ленинизма, целеустремлен, самостоятелен и упорен в поисках решений, характер уравновешенный.
— Ничего не понимаю, это же представление на орден, а меня из-за всех этих достоинств не приняли даже в комсомольскую синекуру? — обратился Саша к дамам.
Те пожали плечами, а Ира разлила коньяк по стаканам. Лене коньяка не хватило, и Рая достала из холодильника темную бутылку виски «Шотландские братья». Леня одобрительно ей кивнул, и Рая щедро плеснула полстакана.
— Или это хитрость: говорим одно, подразумеваем другое? — продолжал доискиваться правды Саша.
— Понимаешь, — начал Володя, с трудом находя слова, чтобы объяснить дилетанту всю диалектическую сложность оценки вредоносности личности с точки зрения властей в условиях умеренной тоталитарности, — то, что тебе кажется достоинством, на самом деле было главным пороком. Кому, на фиг, нужны люди, которые копаются в идеологии, чтобы посмотреть, как там все свинчено? А там концы с концами не сходятся, и из-за этого людей приходится миллионами убивать. Но ты, слава Богу, к этому делу остыл, и тебя оставили в покое, но, конечно, к кормушке не подпустили, за тайное инакомыслие.
— И меня тоже? — с надеждой спросил Леня.
— С тобой проще, — Володя сделал глоток, чтобы промочить горло, — тебя спасли повышенное либидо и комплекс Казановы, который всегда с пониманием отмечался при анализе твоих поступков.
Женщины понимающе переглянулись, и Рая подвинула поближе к Лене баночку красной икры.
— Каких поступков? — попытался Леня узнать, где и когда его судьба сделала роковой поворот.
— Ну, например, когда ты стал брать уроки игры на гитаре у…
— Но я же бросил, — торопливо перебил Володю Леня.
— Это твои проблемы, хотя способности у тебя явно были. Мы всем отделом твои записи слушали, под водочку.
— Ладно, тогда налейте, — с угрозой сказал Леня, и Рая тут же выполнила его просьбу. — Был смутный день, пора распада, пора волнений и тревог. Вдруг маленький спустился Бог и сразу сделал все как надо. И он сказал: все хорошо, все будет так, как ты захочешь, все будет так, как мы захочем, все будет, как они захочут. Чего же хочешь ты еще?*
— Что это? — спросила Ира, подозревая, что они находятся на презентации белой горячки.
— Стихи, — невинно ответил Леня.
* Стихотворение Ю. Петренко.
— Чьи? — спросила Рая, предчувствуя скандал.
— Вот этого, — указал Леня на Володю.
Женщины посмотрели на офицера КГБ так, будто застали его за отправлением естественной надобности в президентском номере.
Володя был подавлен, но уже через секунду к нему вернулось самообладание.
— Ну и что, — даже как-то легкомысленно улыбнулся он, — теперь стихи можно писать. Даже Андропов писал.
— А чего ты тут кокетничал, что не все знаешь? — спросил Володю Леня. — Это ты что имел в виду?
— Игоря Кудрина.
— Он умер, кажется, — решил показать свою осведомленность Саша.
— Да, но как? — вопросил Володя голосом сказочника, подходящего к самому страшному месту в сказке, когда Волк стучится к бабушке.
— А как? — помог ему Леня, видя, как Володе хочется выдать еще одну служебную тайну.
— Его нашли в туалете поезда Рига — Москва. То ли застрелили, то ли застрелился — короче, спустили на тормозах, даже не расследовали толком.
— И неужели тебя не попросили дать на него характеристику? Одноклассник все-таки, — удивился Саша.
Володя отрицательно помотал головой.
— Это был не мой уровень, — сказал он серьезно. — К моменту смерти Игорь занимал должность заместителя министра топлива и энергетики Латвии.
Леня присвистнул:
— Ни фига себе! Ну ты-то, наверное, догадываешься, почему это случилось?
— Думаю, он знал что-то такое, чего ему знать не следовало. Сейчас ведь ситуация меняется по шесть раз на дню. Сначала тебя дрючат за то, что ты чего-то не знаешь, а потом убивают за то, что ты знаешь слишком много.
В коридоре крикнули:
— Где майор Ремнев?
— В пятнадцатом с одноклассниками квасит, — ответили ему.
В номер влетел старший лейтенант пограничных войск, но, увидев своего начальника в окружении посторонних людей, замер.
— Что там? — начальственным тоном спросил Володя.
— Товарищ майор, машины прибыли, разрешите грузить?
— Да, только следите за маркировкой. Ну, друзья, — поднял Володя стакан, — мне пора, рад был встрече. Может, еще увидимся.
— Не хотелось бы, — вырвалось у Саши.
— Нехтмгм, — промычал Володя с долькой лимона во рту и вышел.
— Чего это они грузить хотят? Не Янтарную комнату, случаем? — спросил Леня Иру и Раю одновременно.
Первой ответила Рая:
— Аппаратуру свою. Гостиница на реконструкцию закрывается, вот они свое барахло и вытаскивают.
— Хорошо хоть вывозят, а то могли бы и пожар инсценировать, а приборы налево пихнуть. Сейчас покупателей на это дело найти просто, — сказала Ирина.
— На это старье? — презрительно скривилась Рая. — Да оно сто лет никому не надо, поэтому и вывозят, а было бы новое, такой теракт здесь изобразили бы… И нас бы не пожалели для эффекта.
— Ты веришь, что они на это способны? — с подкупающе простодушной интонацией телеведущей спросила Ира.
— А тут веришь не веришь — деньги-то всем нужны, рванули бы, нас не пожалели. — Рая зябко передернула обнажившимися плечами.
— Ну, мы тоже пойдем. Спасибо за угощение, за компанию, — сказал Саша и первым вышел из комнаты.
В коридоре его догнал Леня. Он похлопал себя по карманам:
— Ах, черт, зажигалку оставил! Ты подожди на лестнице, я сейчас. — И Леня снова скрылся в рабочем номере.
Саша вышел на лестницу и закурил. Мимо него солдаты таскали небольшие, но, судя по всему, нелегкие картонные и деревянные коробки, на которых толстым черным маркером было написано: «Стойка 4, блок 3», «фидер», «сопли», «мама», «папа» и прочие слова, понятные только тому, кто их писал.
Он уже выкурил шесть сигарет, а Лени все не было. Саша хотел вернуться в номер, но на входе в коридор уже стоял часовой и его не пустил. Леня появился через полчаса с большим пластиковым пакетом, в котором угадывались бутылки и закуска.
— Ну чего, зажигалку нашел? — ехидно спросил Саша.
— Зажигалку? — рассеянно повторил Леня. — Нашел… да, вот что мне Ирка дала, — показал он Лене миниатюрный диктофон.
Леня включил диктофончик, и Саша услышал свой голос, потом Ленин тост за школьных друзей.
— Это чего такое? — изумился Саша.
— Представляешь, Володька под столом оставил, чтобы наши разговоры записать, — с восторгом сказал Леня.
— Но зачем, чего мы такого особенного сказать можем? — продолжал удивляться Саша.
— Да уж приспособил бы для чего-нибудь, недаром американцы предупреждают: ничего не говорите, потому что это всегда может быть использовано против вас.
— А они-то, блин, откуда знают? У них же кругом третья поправка к конституции. Или вторая?
— Тоже небось попадали… Чем они лучше, такие же лохи, в общем, как и мы. У них даже чудовище и то, ты вникни, лохнесское, — назидательно подняв палец, сказал Леня.
— Только не надо ля-ля-бу-бу, — помотал головой Саша, освобождая ее из тенет Лениной словесной эквилибристики. — Во-первых, лохнесское чудовище не в Америке, а в Шотландии, — показал он рукой вдоль коридора, — и, во-вторых, Лох-Несс в переводе означает «не лох». Вот тебе, например, говорят — «Лох», тогда ты лох, а когда говорят «Лох-Несс», то, значит, лохизмауже нет. И ты тогда clever man, что значит «клевый чувак».
Леня задумчиво пожевал губами и, звякнув бутылками, заметил:
— У нас еще дел полно. Куда поедем?
— Поехали домой, — попросил Саша. — У нас же самолет в семь утра.
— Да, — согласился Леня, — надо пораньше лечь, отдохнуть.
Прощание с Москвой-2
Выйдя из такси, Леня предложил зайти в павильон «24 часа», взять чего-нибудь домой и в дорогу, чтобы утром перед самолетом на скорую руку перекусить. Час пик давно миновал, но народу, несмотря на поздний час, в магазине было много, потому что вместо трех продавцов за прилавком моталась одна смертельно усталая пожилая женщина. Люди в очереди даже не возмущались, видя, что она делает все, что в ее силах. Стоять в такой очереди друзьям не улыбалось, и они развернулись к выходу, как вдруг за спиной услышали радостный женский возглас:
— Саша! Леня!
— Это еще кто? — проворчал Саша, которому разговаривать с женщиной сейчас хотелось в последнюю очередь — после выпить, покурить и еще шестидесяти двух процессов эстетической, интеллектуальной и физиологической природы.
Но обернувшись, он узнал свою одноклассницу, которая в свое время считалась, как сейчас сказали бы, секс-символом школы (хотя о каком сексе в то время могла идти речь, когда умы и души были поражены духовностью и диссидентством?).
— Оля! — не скрывая слез радости, закричали друзья.
«А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом..» — вспомнилось Саше то время. Вспомнилось, как он вымолил у Оли Пономаревой (или Пономаренко? «Вот те раз, — подумал Саша, — что с мозгами делается?») клятву, что она дождется его из армии. А она, такая умница, клятву дать дала, но не сдержала. Саша ей потом сто раз был благодарен, что она его не дождалась. Правда, он жил с тихой ноющей болью в душе, но эта боль чудесным образом не позволяла его чувствам закоснеть в череде сексуальных связей, отличавшихся исключительной бездуховностью.
— Ты как? — спросил Саша с искренним участием.
— Нормально, — ответила Оля.
— Как Валентин? — в последний момент успел вспомнить Саша имя ее мужа.
— Не знаю, — равнодушно ответила Оля. — Мы ведь с ним разведены. Уже пять лет.
— Так ты теперь одна? — спросил Леня.
— Сейчас, — горько усмехнулась Оля, — развестись-то мы развелись, а разъехаться не можем.
— Так и живете вместе? — ужаснулся Саша.
— Так и живем, — вздохнула Оля и сделала вместе с очередью еще один шаг к кассе. — Вам что-нибудь взять? — вполголоса спросила она.
— Водки и закуски какой-нибудь, мы ведь завтра уезжаем, — сказал Саша трагически, выгреб из кармана горсть денег и, не считая, отдал их Ольге.
— Куда? — испугалась Оля, женским сердцем почувствовав, что речь идет о серьезном, жизненно важном шаге человека, которого она любила.
— Далеко и надолго, — ответил Саша заодно сразу и на следующий вопрос.
— …Ачего вы развелись? Если не секрет, — спросил Леня, когда они вышли из магазина. Он чувствовал, что Оле просто не терпится на что-нибудь пожаловаться — на жизнь, на бывшего мужа.
— Тварь он, скотина и негодяй, — как-то привычно и обыденно сказала Оля.
— Непонятно. — Леня даже остановился. — Так можно про каждого из нас сказать. Это ничего не объясняет. Что ты ему конкретно инкриминировала?
«Действительно, — подумал Саша, — каждый из нас обязательно когда-нибудь что-нибудь наверняка сделал такое, за что его любимая женщина может так назвать. Запереть, например, квартиру и запилиться пить пиво со случайными знакомыми, забыв, что она оставила ключи дома. Или, например…» Но про плохое сейчас не думалось, и Саша оставил эту безнадежную затею.
— Бабник он, — с отстоявшейся безнадежностью сказала Оля, как говорят о тяжело, неизлечимо больных людях.
— Может быть, это только твои подозрения, — попытался Леня воскресить в Оле былые чувства к Валентину. — Какие-то неясные догадки, слухи.
— Слухи, — горько повторила Оля, — догадки… Я прихожу домой, а он там трахается с какой-нибудь.
— С одной или с разными? — уточнил Леня.
— С разными, — с безразличной усталостью сказала Оля.
— Это хорошо, — обрадовался Леня.
Саша и Оля удивленно на него посмотрели.
— Да, — заявил Леня. — Если с разными, значит, это просто секс. В хорошем смысле этого слова, — пояснил он Оле. — А если с одной, то это любовь. Это уже сфера чувств, это все другое. — Он махнул рукой, с омерзением отметая сферу чувств с их пути.
— Слушайте, мальчики, пойдемте ко мне, посидим, — предложила Оля.
— А этот, твой бывший, как же? — спросил Леня, которому, как человеку совестливому, всегда было тягостно общаться с мужьями своих знакомых женщин.
— Да ну его, — в сердцах сказала Оля, — что я, в свою квартиру гостей, что ли, привести не могу?
— А он приводит гостей? — осторожно поинтересовался Леня.
— Конечно, только я уже к этому привыкла и не обращаю никакого внимания, мы же теперь чужие люди. Осторожно, здесь ступенька, — предупредила она, открыв дверь в мрачный темный подъезд.
Единственная лампочка горела на третьем этаже, и в ее призрачном свете Оля казалась Саше загадочной, как Агузарова.
«Милая, — думал он, — как же тебе, наверное, плохо жить с нелюбимым мужем, терпеть его ежедневное хамство. Наверное, плачешь ночами. Что я могу сделать для тебя? Я отдам тебе ключи от моей квартиры, пока ее не продал риелтор. А риелтору я позвоню из-за границы и запрещу продавать квартиру вообще, пусть Оля живет там все время, сколько захочет, хоть вечно. Я потом, может быть, вернусь на родину, мало ли, как судьба сложится, и мы с ней будем жить в моей квартире. Но не распишемся, не-е-ет, мы обвенчаемся». Мысли Саши, расторможенные виньяком в гостинице «Москва» и водкой в каком-то темном ресторане у Никитских, текли плавно, мягко огибая житейские трудности и тут же находя им библейски простые решения — «он вошел к ней, и она приняла его в лоно свое».
— Оля, — проникновенно сказал Саша, стараясь выудить из кармана ключи от своей квартиры, чтобы вручить ей.
— Тсс, — приложила Оля палец к губам и приникла ухом к двери, обратившись в слух.
«Иван Сергеевич Тургенев на тетеревином току в окрестностях Спасского-Лутовинова», — с умилением подумал Саша, глядя на сосредоточенное лицо Оли, на ее руки, сжимающие ручки сумки, как цевье охотничьего ружья.
— Оля, возьми, — протянул Саша ключи.
Но в это время Ольга тихо приоткрыла дверь и, как рысь, неслышными прыжками скрылась в глубине квартиры. Откуда тут же раздался пронзительный женский крик, перешедший в хриплый стон, что-то с грохотом упало на пол и долго каталось с металлическим звоном.
Друзья решительно зашли в квартиру, предположив, что на Ольгу напал ее муж, и с готовностью дать отпор распоясавшемуся хулигану открыли дверь в комнату. Разведенный муж Ольги в это время ставил на диск радиолы большую виниловую пластинку. Он оглянулся на вошедших и кивком предложил им сесть за стол в углу большой полупустой квадратной комнаты. Мягкий квадрафонический звук заглушил взвизги, доносившиеся из смежной комнаты.
— Валентин, — протянул хозяин руку Лене.
— Леонид, очень приятно, — сказал Леня. — Это мой друг Саша, — представил он Валентину Сашу, который, казалось, весь превратился в слух, настолько его захватила мелодия.
— Что это за вещь? — спросил Саша, с трудом приходя в себя.
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник». Ансамбль «Питер, Пол, и Мэри», — объявил Валентин, довольный произведенным эффектом.
— Никогда не слышал об этой группе, — мужественно признался Саша, чем окончательно завоевал сердце Валентина.
— Эта музыка на любителя, — произнес он, разливая по разнокалиберным рюмкам остатки водки.
Из соседней комнаты с визгом выскочила полуодетая девушка, но, увидев незнакомых мужчин, ойкнула и, стараясь прикрыть сразу все места, опять скрылась за дверью, где кровожадная Ольга продолжила экзекуцию.
— Мы школьные друзья Ольги, — объяснил Леня их появление в квартире.
Валентин равнодушно кивнул, прислушиваясь то ли к песне, то ли к крикам из соседней комнаты, и выпил. Песня закончилась.
— Можно еще раз ее поставить? — спросил Саша, направляясь к радиоле.
— Я сам, — сказал Валентин, предупреждая Сашу, чтобы он не дай Бог что-нибудь тронул. — Эта машина не любит чужих рук.
Радиола представляла собой сооружение из трех блоков, накрытых большими прозрачными колпаками, под которыми виднелись вакуумные лампы усилителя с бронзовыми охлаждающими радиаторами; причудливая архитектура движущихся колесиков, тяг и переключателей проигрывателя напоминала шедевры восемнадцатого века — золотого века механики. Валентин произвел сложную манипуляцию, и в комнате снова зазвучала полюбившаяся Саше мелодия.
— Как называется эта вещь? — спросил он Валентина.
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник», — терпеливо пояснил Валентин.
Леня в это время попытался передвинуть стол, за которым они пили, на середину комнаты.
— Не трогай его! — крикнул Валентин, и Леня испуганно замер, держась за стол, как будто тот собирался улететь. — У него три ноги, он поэтому и стоит в углу.
Леня заглянул под стол и убедился, что Валентин не солгал: четвертый угол стола опирался на стопку книг, составлявших идеологический, теоретический и духовный фундамент советской власти: трехтомник Ленина, серый кирпич «Истории КПСС», антологию «Молодость моя — комсомол», труды Циолковского, Мичурина и учебник физики Перышкина и Крауклиса.
Из-за двери опять появилась девушка. Вид ее был ужасен: растрепанные волосы не могли скрыть набухающий синяк под глазом, правый рукав платья был почти оторван и едва держался на трех нитках. Она с трудом сдерживала рыдания.
— Раиса, — с холодной вежливостью произнес Валентин, — разве ты не видишь, у меня гости. Тебе, по-моему, уже пора домой.
— Она трусы спрятала, сука-а-а, — заревела в голос Раиса.
— Может, нам уйти? — спросил Леня, разливая меж тем водку.
— Ольга, — чуть повысил голос Валентин, — отдай ей трусы. Это уже пошло, — заметил он, апеллируя к гостям. Те в знак согласия кивнули.
— Где она их оставила, пусть там и возьмет. Не хватало, чтобы я ей еще и трусы помогала надевать. Хватит с меня других забот. Ишь приспособилась: только я на работу, а она тут как тут. Паску-уда! — бросилась Ольга на Раю, но та успела спрятаться за Валентина, который стоял, как статуя Командора, с рюмкой в руке.
Он загородил рукой рюмку и примирительно сказал:
— Оля, сейчас не время выяснять ваши отношения. У тебя, конечно, могут быть претензии к Раисе, но постарайся быть выше этого. Ну что тебе, действительно трудно, что ли, отдать ей трусы?
— А вот это она видела?! — крикнула Ольга с побелевшим от ярости лицом и показала такой неприличный жест, что Леня от смущения тут же наполнил рюмки и женщинам.
— Извини, — тихо сказал Саша Валентину, — а можно поставить ту песню?
— Какую?
— Ну, ту, которую сначала слушали?
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник»?
— Во, точно, эту, — обрадовался Саша, услышав знакомое название.
— Чего ты к ней привязался? — искренне удивился Валентин. — У меня таких вещей знаешь сколько?
С этими словами он открыт буфет; тот вместо посуды был под завязку набит виниловыми пластинками.
— Полторы тысячи без малого, — гордо сказал Валентин. — Хочешь «Лед Зегшелин», «Кровь, пот и слезы», «Роллинг Стоунз», «Доре», Далида, Джонни Холидей, Элвис? Здесь все, что душа пожелает.
— Вот ту, что сначала слушали, как ее?
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник»! — теряя терпение, процедил хозяин. — Он что, действительно мудак или притворяется?
— У него был сегодня тяжелый день, — извинился Леня. — День принятия решения.
— Пойдем домой. Завтра рано вставать, — сказал Саша Лене шепотом.
— Куда я пойду? Ты слышал, Рая сказала, что на ней нет трусов, — горячим шепотом ответил Леня.
— Может, врет? — с надеждой спросил Саша.
— Девушки этим не шутят, — веско возразил ему Леня, и Саша согласно кивнул. — Ну, с отъездом, — сказал Леня, и все выпили.
Начались танцы.
Саша увлеченно копался в пластиках: все они были в идеальном состоянии, в двойных полиэтиленовых пакетах. Некоторые пластинки, перед тем как поставить их на диск, Валентин покрывал специальным составом, чтобы снять пыль. Саша попробовал встать с пола, но оказалось, что без посторонней помощи сделать это трудно: пол за вечер очень сильно раскачался, и Саша с него все время соскальзывал.
Валентин довел пьяного Сашу до туалета и, прислонив его к двери, ушел обратно к столу.
Дверь в туалет оказалась закрытой изнутри.
Саша постучал.
— Кто там? — спросил Леня из-за двери.
— Это я, твой лучший друг Саша, — ответил Саша.
— Чего надо? — спросил Леня.
Саша попытался жестом объяснить двери, что емунадо.
— Не понял, — сказал Леня из-за двери.
— Писать хочу. Пусти.
— Извини, друг, я с дамой.
— Писаете? — изумился Саша.
В туалете, оклеенном обложками и разворотами журналов «Пентхаус» и «Плейбой» вперемежку с винными этикетками, Леня темпераментно трахался с Раисой, Саша же своими вопросами мешал, отвлекая от дела.
— Лень, вы скоро там? — спросил Саша из-за двери.
— Ну, затрахал совсем, — сказал Леня девушке, ища сочувствия. — Писать, писать. Маньяк какой-то.
Девушка что-то неразборчиво простонала и нечаянно зацепила проржавевший проволочный спуск унитаза. Тот заурчал, спуская воду.
Потом Саша увидел себя в магазине. Там стояла длинная очередь за пластинками. Из очереди его окликнули. Это был Игорь. «Очередь всех уравнивает, — подумал Саша. — Вот Игорь, например, замминистра, большой человек. А убили его — и стоит в очереди как миленький».
— Саша! Леня!
— Это еще кто? — проворчал Саша, которому разговаривать с женщиной сейчас хотелось в последнюю очередь — после выпить, покурить и еще шестидесяти двух процессов эстетической, интеллектуальной и физиологической природы.
Но обернувшись, он узнал свою одноклассницу, которая в свое время считалась, как сейчас сказали бы, секс-символом школы (хотя о каком сексе в то время могла идти речь, когда умы и души были поражены духовностью и диссидентством?).
— Оля! — не скрывая слез радости, закричали друзья.
«А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом..» — вспомнилось Саше то время. Вспомнилось, как он вымолил у Оли Пономаревой (или Пономаренко? «Вот те раз, — подумал Саша, — что с мозгами делается?») клятву, что она дождется его из армии. А она, такая умница, клятву дать дала, но не сдержала. Саша ей потом сто раз был благодарен, что она его не дождалась. Правда, он жил с тихой ноющей болью в душе, но эта боль чудесным образом не позволяла его чувствам закоснеть в череде сексуальных связей, отличавшихся исключительной бездуховностью.
— Ты как? — спросил Саша с искренним участием.
— Нормально, — ответила Оля.
— Как Валентин? — в последний момент успел вспомнить Саша имя ее мужа.
— Не знаю, — равнодушно ответила Оля. — Мы ведь с ним разведены. Уже пять лет.
— Так ты теперь одна? — спросил Леня.
— Сейчас, — горько усмехнулась Оля, — развестись-то мы развелись, а разъехаться не можем.
— Так и живете вместе? — ужаснулся Саша.
— Так и живем, — вздохнула Оля и сделала вместе с очередью еще один шаг к кассе. — Вам что-нибудь взять? — вполголоса спросила она.
— Водки и закуски какой-нибудь, мы ведь завтра уезжаем, — сказал Саша трагически, выгреб из кармана горсть денег и, не считая, отдал их Ольге.
— Куда? — испугалась Оля, женским сердцем почувствовав, что речь идет о серьезном, жизненно важном шаге человека, которого она любила.
— Далеко и надолго, — ответил Саша заодно сразу и на следующий вопрос.
— …Ачего вы развелись? Если не секрет, — спросил Леня, когда они вышли из магазина. Он чувствовал, что Оле просто не терпится на что-нибудь пожаловаться — на жизнь, на бывшего мужа.
— Тварь он, скотина и негодяй, — как-то привычно и обыденно сказала Оля.
— Непонятно. — Леня даже остановился. — Так можно про каждого из нас сказать. Это ничего не объясняет. Что ты ему конкретно инкриминировала?
«Действительно, — подумал Саша, — каждый из нас обязательно когда-нибудь что-нибудь наверняка сделал такое, за что его любимая женщина может так назвать. Запереть, например, квартиру и запилиться пить пиво со случайными знакомыми, забыв, что она оставила ключи дома. Или, например…» Но про плохое сейчас не думалось, и Саша оставил эту безнадежную затею.
— Бабник он, — с отстоявшейся безнадежностью сказала Оля, как говорят о тяжело, неизлечимо больных людях.
— Может быть, это только твои подозрения, — попытался Леня воскресить в Оле былые чувства к Валентину. — Какие-то неясные догадки, слухи.
— Слухи, — горько повторила Оля, — догадки… Я прихожу домой, а он там трахается с какой-нибудь.
— С одной или с разными? — уточнил Леня.
— С разными, — с безразличной усталостью сказала Оля.
— Это хорошо, — обрадовался Леня.
Саша и Оля удивленно на него посмотрели.
— Да, — заявил Леня. — Если с разными, значит, это просто секс. В хорошем смысле этого слова, — пояснил он Оле. — А если с одной, то это любовь. Это уже сфера чувств, это все другое. — Он махнул рукой, с омерзением отметая сферу чувств с их пути.
— Слушайте, мальчики, пойдемте ко мне, посидим, — предложила Оля.
— А этот, твой бывший, как же? — спросил Леня, которому, как человеку совестливому, всегда было тягостно общаться с мужьями своих знакомых женщин.
— Да ну его, — в сердцах сказала Оля, — что я, в свою квартиру гостей, что ли, привести не могу?
— А он приводит гостей? — осторожно поинтересовался Леня.
— Конечно, только я уже к этому привыкла и не обращаю никакого внимания, мы же теперь чужие люди. Осторожно, здесь ступенька, — предупредила она, открыв дверь в мрачный темный подъезд.
Единственная лампочка горела на третьем этаже, и в ее призрачном свете Оля казалась Саше загадочной, как Агузарова.
«Милая, — думал он, — как же тебе, наверное, плохо жить с нелюбимым мужем, терпеть его ежедневное хамство. Наверное, плачешь ночами. Что я могу сделать для тебя? Я отдам тебе ключи от моей квартиры, пока ее не продал риелтор. А риелтору я позвоню из-за границы и запрещу продавать квартиру вообще, пусть Оля живет там все время, сколько захочет, хоть вечно. Я потом, может быть, вернусь на родину, мало ли, как судьба сложится, и мы с ней будем жить в моей квартире. Но не распишемся, не-е-ет, мы обвенчаемся». Мысли Саши, расторможенные виньяком в гостинице «Москва» и водкой в каком-то темном ресторане у Никитских, текли плавно, мягко огибая житейские трудности и тут же находя им библейски простые решения — «он вошел к ней, и она приняла его в лоно свое».
— Оля, — проникновенно сказал Саша, стараясь выудить из кармана ключи от своей квартиры, чтобы вручить ей.
— Тсс, — приложила Оля палец к губам и приникла ухом к двери, обратившись в слух.
«Иван Сергеевич Тургенев на тетеревином току в окрестностях Спасского-Лутовинова», — с умилением подумал Саша, глядя на сосредоточенное лицо Оли, на ее руки, сжимающие ручки сумки, как цевье охотничьего ружья.
— Оля, возьми, — протянул Саша ключи.
Но в это время Ольга тихо приоткрыла дверь и, как рысь, неслышными прыжками скрылась в глубине квартиры. Откуда тут же раздался пронзительный женский крик, перешедший в хриплый стон, что-то с грохотом упало на пол и долго каталось с металлическим звоном.
Друзья решительно зашли в квартиру, предположив, что на Ольгу напал ее муж, и с готовностью дать отпор распоясавшемуся хулигану открыли дверь в комнату. Разведенный муж Ольги в это время ставил на диск радиолы большую виниловую пластинку. Он оглянулся на вошедших и кивком предложил им сесть за стол в углу большой полупустой квадратной комнаты. Мягкий квадрафонический звук заглушил взвизги, доносившиеся из смежной комнаты.
— Валентин, — протянул хозяин руку Лене.
— Леонид, очень приятно, — сказал Леня. — Это мой друг Саша, — представил он Валентину Сашу, который, казалось, весь превратился в слух, настолько его захватила мелодия.
— Что это за вещь? — спросил Саша, с трудом приходя в себя.
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник». Ансамбль «Питер, Пол, и Мэри», — объявил Валентин, довольный произведенным эффектом.
— Никогда не слышал об этой группе, — мужественно признался Саша, чем окончательно завоевал сердце Валентина.
— Эта музыка на любителя, — произнес он, разливая по разнокалиберным рюмкам остатки водки.
Из соседней комнаты с визгом выскочила полуодетая девушка, но, увидев незнакомых мужчин, ойкнула и, стараясь прикрыть сразу все места, опять скрылась за дверью, где кровожадная Ольга продолжила экзекуцию.
— Мы школьные друзья Ольги, — объяснил Леня их появление в квартире.
Валентин равнодушно кивнул, прислушиваясь то ли к песне, то ли к крикам из соседней комнаты, и выпил. Песня закончилась.
— Можно еще раз ее поставить? — спросил Саша, направляясь к радиоле.
— Я сам, — сказал Валентин, предупреждая Сашу, чтобы он не дай Бог что-нибудь тронул. — Эта машина не любит чужих рук.
Радиола представляла собой сооружение из трех блоков, накрытых большими прозрачными колпаками, под которыми виднелись вакуумные лампы усилителя с бронзовыми охлаждающими радиаторами; причудливая архитектура движущихся колесиков, тяг и переключателей проигрывателя напоминала шедевры восемнадцатого века — золотого века механики. Валентин произвел сложную манипуляцию, и в комнате снова зазвучала полюбившаяся Саше мелодия.
— Как называется эта вещь? — спросил он Валентина.
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник», — терпеливо пояснил Валентин.
Леня в это время попытался передвинуть стол, за которым они пили, на середину комнаты.
— Не трогай его! — крикнул Валентин, и Леня испуганно замер, держась за стол, как будто тот собирался улететь. — У него три ноги, он поэтому и стоит в углу.
Леня заглянул под стол и убедился, что Валентин не солгал: четвертый угол стола опирался на стопку книг, составлявших идеологический, теоретический и духовный фундамент советской власти: трехтомник Ленина, серый кирпич «Истории КПСС», антологию «Молодость моя — комсомол», труды Циолковского, Мичурина и учебник физики Перышкина и Крауклиса.
Из-за двери опять появилась девушка. Вид ее был ужасен: растрепанные волосы не могли скрыть набухающий синяк под глазом, правый рукав платья был почти оторван и едва держался на трех нитках. Она с трудом сдерживала рыдания.
— Раиса, — с холодной вежливостью произнес Валентин, — разве ты не видишь, у меня гости. Тебе, по-моему, уже пора домой.
— Она трусы спрятала, сука-а-а, — заревела в голос Раиса.
— Может, нам уйти? — спросил Леня, разливая меж тем водку.
— Ольга, — чуть повысил голос Валентин, — отдай ей трусы. Это уже пошло, — заметил он, апеллируя к гостям. Те в знак согласия кивнули.
— Где она их оставила, пусть там и возьмет. Не хватало, чтобы я ей еще и трусы помогала надевать. Хватит с меня других забот. Ишь приспособилась: только я на работу, а она тут как тут. Паску-уда! — бросилась Ольга на Раю, но та успела спрятаться за Валентина, который стоял, как статуя Командора, с рюмкой в руке.
Он загородил рукой рюмку и примирительно сказал:
— Оля, сейчас не время выяснять ваши отношения. У тебя, конечно, могут быть претензии к Раисе, но постарайся быть выше этого. Ну что тебе, действительно трудно, что ли, отдать ей трусы?
— А вот это она видела?! — крикнула Ольга с побелевшим от ярости лицом и показала такой неприличный жест, что Леня от смущения тут же наполнил рюмки и женщинам.
— Извини, — тихо сказал Саша Валентину, — а можно поставить ту песню?
— Какую?
— Ну, ту, которую сначала слушали?
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник»?
— Во, точно, эту, — обрадовался Саша, услышав знакомое название.
— Чего ты к ней привязался? — искренне удивился Валентин. — У меня таких вещей знаешь сколько?
С этими словами он открыт буфет; тот вместо посуды был под завязку набит виниловыми пластинками.
— Полторы тысячи без малого, — гордо сказал Валентин. — Хочешь «Лед Зегшелин», «Кровь, пот и слезы», «Роллинг Стоунз», «Доре», Далида, Джонни Холидей, Элвис? Здесь все, что душа пожелает.
— Вот ту, что сначала слушали, как ее?
— «Я выхожу замуж в следующий понедельник»! — теряя терпение, процедил хозяин. — Он что, действительно мудак или притворяется?
— У него был сегодня тяжелый день, — извинился Леня. — День принятия решения.
— Пойдем домой. Завтра рано вставать, — сказал Саша Лене шепотом.
— Куда я пойду? Ты слышал, Рая сказала, что на ней нет трусов, — горячим шепотом ответил Леня.
— Может, врет? — с надеждой спросил Саша.
— Девушки этим не шутят, — веско возразил ему Леня, и Саша согласно кивнул. — Ну, с отъездом, — сказал Леня, и все выпили.
Начались танцы.
Саша увлеченно копался в пластиках: все они были в идеальном состоянии, в двойных полиэтиленовых пакетах. Некоторые пластинки, перед тем как поставить их на диск, Валентин покрывал специальным составом, чтобы снять пыль. Саша попробовал встать с пола, но оказалось, что без посторонней помощи сделать это трудно: пол за вечер очень сильно раскачался, и Саша с него все время соскальзывал.
Валентин довел пьяного Сашу до туалета и, прислонив его к двери, ушел обратно к столу.
Дверь в туалет оказалась закрытой изнутри.
Саша постучал.
— Кто там? — спросил Леня из-за двери.
— Это я, твой лучший друг Саша, — ответил Саша.
— Чего надо? — спросил Леня.
Саша попытался жестом объяснить двери, что емунадо.
— Не понял, — сказал Леня из-за двери.
— Писать хочу. Пусти.
— Извини, друг, я с дамой.
— Писаете? — изумился Саша.
В туалете, оклеенном обложками и разворотами журналов «Пентхаус» и «Плейбой» вперемежку с винными этикетками, Леня темпераментно трахался с Раисой, Саша же своими вопросами мешал, отвлекая от дела.
— Лень, вы скоро там? — спросил Саша из-за двери.
— Ну, затрахал совсем, — сказал Леня девушке, ища сочувствия. — Писать, писать. Маньяк какой-то.
Девушка что-то неразборчиво простонала и нечаянно зацепила проржавевший проволочный спуск унитаза. Тот заурчал, спуская воду.
Потом Саша увидел себя в магазине. Там стояла длинная очередь за пластинками. Из очереди его окликнули. Это был Игорь. «Очередь всех уравнивает, — подумал Саша. — Вот Игорь, например, замминистра, большой человек. А убили его — и стоит в очереди как миленький».