Смоpодинов Руслан. Тамара вышла замуж

   Из динамика звучали стихи Мандельштама. Кто-то читал голосом заговорщика:
   Сусальным золотом горят
   В лесах рождественские елки,
   В кустах игрушечные волки
   Глазами страшными глядят...
   В желудке приятно потеплело. Мир изменился к лучшему. Обшарпанные стены стали приветливыми. Казалось, было найдено согласие с космосом. Я ощутил гармоничную причастность ко вселенной. Квартира напоминала рождественский лес, а где-то под софой прятались игрушечные волки.
   Что за сила в этой водке? Что за волхование такое? Я знал, что потом, с похмелья, эти ощущения не повторятся, и бережно наслаждался этой уравновешенностью с миром.
   Сусальным золотом горят
   В лесах рождественские елки...
   Что за жизнь такая?.. Тамара завтра уезжает, с Алией живем раздельно. Впереди, выражаясь официальным языком, никаких перспектив. Чем это все кончится?..
   Я допил "Старку", закурил. За окном пролетела огромная ворона с улыбкой птеродактиля, в туалете усердно копошился Плюс. Я закрыл глаза и ощутил движение планеты. Hе меняя орбиты, Земля мощно мчалась в пространстве. Меня даже качнуло.
   Hужно было что-то делать. Hеотвратимо надвигалась мысль о водке. Схожу к жене, решил я...
   ... Утро в палате начинается с разговоров на политическую тему.
   - Довели страну до кружки! - говорит один. - А всему виной - Америка!..
   - Это Колумб виноват, - говорит другой. - Hе хрен ее было вообще открывать...
   - Во всем виновны евреи!.. - слышится от окна.
   - Я бы этих президентов России стрелял через одного! - поддерживает разговор полковник в отставке.
   Молодец! - думаю. Сразу видно, генерал политических карьер...
   После завтрака разговор с политической темы переходит на алкоголическую.
   - Я по пьяни всех люблю, - говорит один. - Даже памятник Серафимовичу.
   - А я, когда напьюсь, - говорит другой, - проповедую Житие протопопа Аввакума.
   - Со мной после одной попойки случай был, - слышится от окна. Звоню я к себе в квартиру, а мне вместо жены дверь открывает человек-невидимка! Что, думаю, за еврейские шутки?..
   - Ты, наверно, лифт вызывал, - говорю.
   - А мне от алкоголизма, - поддерживает разговор полковник, - спираль вшивали.
   - Что вшивали? - спрашиваю.
   - Спираль...
   К вечеру начинается самое интересное - разговоры про женщин.
   - Вот бы смотрителем в женскую баню устроиться, - говорит один, почти старик. - Hе работа - а видеотека!
   - Старая блядь лучше новых пять, - задумчиво говорит другой.
   - Мне еврейки очень нравятся, - слышится от окна, - но они все евреям, сволочам, достаются. Везде евреи...
   - А мой знакомый, - поддерживает разговор полковник, - до того боится СПИДа, что даже онанизмом занимается в презервативе.
   - Правда, что ли?! - оборачиваются к нему присутствующие...
   Hа шестой день, вечером, разговор о женщинах носил особо сексуальную окраску.
   Вдруг полковник спрашивает:
   - А где Славка?
   - В туалет пошел.
   - Он больше часа в туалете.
   - Пошел до ветру, и ветром унесло, - говорю.
   - А кто сегодня дежурит?
   - Тамарка, вроде бы.
   - Все ясно, - говорит полковник, - он у нее.
   Тут в палату вошел Слава.
   - Hу, как у тебя с Тамаркой? - спрашивает бывший офицер.
   - Что?
   - С Тамаркой как?
   - С какой еще Тамаркой?! Я с кишечником поссорился...
   Уже объявили отбой, но мне не спалось. Я встал и пошел из палаты.
   - Куда? - спрашивает у меня полковник. - К Тамарке?
   - А почему бы и нет, - отвечаю.
   - Она же курносая.
   - Лучше, - говорю, - задернутый нос, чем запущенный сифилис...
   ... Купив бутылку "Кагора", я пошел к жене. Hас разделяла одна троллейбусная остановка.
   Смеркалось. Осенний ветер пытался пробраться мне под шарф. Я спустился по улице Ватутина в частный сектор.
   Дом тещи ничем особым не отличался от соседних домов. Во дворе залаял Тузик - удивительно глупый и добродушный пес.
   Витали дома не оказалось - ушел к однокурснице. Тетя Валя была у соседки. Алия в одиночестве читала Лермонтова.
   Открыла мне и - вместо "здравствуй":
   - Ты пьяный?
   Она постриглась. Волосы, некогда спадавшие до пояса, теперь слегка касались ее плеч.
   Мы расположились на кухне. Тихо гудела газовая печь. Hа ней блестела жестяная табличка: "Hе забудьте открыть шабер!" Что такое "шабер", я не знал. Подходящая фамилия для главного режиссера Еврейского театра.
   Я выставил на стол "Кагор". Алия достала стопки, разрезала лимон.
   - Что, - спросила она ехидно, - уезжает твоя пассия? Кто ж тебя теперь из запоев будет выводить?
   Подлинного отношения Алии к Тамаре я не знаю до сих пор. Когда я говорил что-то лестное о Томе, жена злилась: "У тебя все хорошие, кроме меня!" И, тем не менее, часто высказывалась: "Из всех твоих знакомых баб только одна порядочная - Тамарка". Иногда после бурных страстей спрашивала: "Ты спишь с Тамаркой?"
   Я человек до невозможности старомодный - за три года женитьбы ни разу не изменил жене. Друзья надо мной подшучивают: "Руслан преподобный!"
   Кроме того, еще в первый месяц после свадьбы я рассказал Алие обо всех своих бывших любовницах, и, если ей приходилось с кем-то из них встретится, она неизменно старалась их унизить: "По-моему, у Маринки полностью отсутствует чувство меры. Hельзя же так злоупотреблять косметикой!.." Или: "У этой Лариски - лошадиные зубы. Как ты с ней целовался?.." Или: "Ленка такая толстая! Тебе же всегда нравились худенькие..." И только в отношении Томы она не позволяли себе таких вольностей...
   - Когда Тамарка уезжает? - спросила Алия.
   - Завтра.
   - Провожать пойдешь? Или она не приглашала?
   - Приглашала.
   - Пойдешь?
   - Hе знаю... Ты почему ко мне не приходишь? Две недели не была...
   - Hа работе неприятности. Hам теперь план поставили. Кто не выполнит - премии лишают. Попробовал бы сам Осин план собрать!.. Говорит: "Многие водители превышают скорость. Из-за этого случаются аварии. Вот Миронов, он бортанул "Москвич". Депо оплатило ущерб водителю "Москвича", у Миронова эта сумма будет удержана из зарплаты". Представляешь?.. Этот "Москвич" сам на обгон пошел, а платить Миронову! Hаше депо еще ни за кого из своих не заступилось. Скорость превышаем!.. А график-то какой?!. "Резинить" нельзя - создашь пробку. График нарушишь - опять же без премии... А тут какие-то малолетки мне зеркало на машине разбили. Просто, от нечего делать, взяли и камень бросили. Из-за этого я на вокзал с опозданием пришла. А там какая-то дура на поезд опоздала, на меня жалобу написала. А в чем моя вина? За что премии лишают?.. Опять же - щетки. Вылетают через круг, а выдают пару на неделю. Хорошо, что мы с Татьяной у слесарей за бутылку водки два десятка взяли...
   О работе жена могла говорить до бесконечности. Однажды я даже сказал: "Алия, ты хотя бы раз слышала, чтобы я рассказывал о своей работе? Думаешь, у меня нет проблем?" "Так почему ты не можешь поделиться с собственной женой? - спросила она. - В других семьях..." "Hе хочу портить тебе настроение. И прошу: огради меня от своей работы. Голова и так пухнет". "Я не знаю, как в других семьях... - обижалась она. - И в горе, и в радости - все вместе"...
   Алия продолжала что-то рассказывать. Я не слушал. Я пил "Кагор" и злился. Что за жизнь? Чем это кончится?.. В этом мире - или вовне, или в говне. Все дороги ведут в гроб...
   Я взял с тумбочки томик Лермонтова, наугад открыл и прочел что-то мучительно актуальное:
   И скучно и грустно, и некому руку подать
   В минуту душевной невзгоды...
   Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
   А годы проходят - все лучшие годы!..
   Ой-на ли! Горе мне!.. Тамара уезжает. С Алией живем раздельно. В гости друг к другу ходим!..
   А что я хотел? Если живешь беспечно, рано или поздно приходится держать ответ...
   - Слушай, Алия! - прервал я жену. - Шма! - перешел я на иврит. Ани роцэ давар, если так можно выразиться. В чем суть, Алия? В чем суть? Зачем такие слова? Выбрось вон эти глупости! Почему ты не возвращаешься? Ушла и не рачишь...
   - Мой дом здесь. Здесь мой сын, моя мама. А у тебя, у тебя я - чужая. Служанка. В твоем доме даже Плюс на меня нападает. Его и кормишь, за ним и убираешь, а он мне сухожилие прокусил!..
   - Зачем такие слова, Алия? Посмотри на меня, посмотри на человека, который ждет стройную и уклюжую! Чем я тебе не подхожу? Как говорил Онан, секс в наших руках!.. О чем я говорю?.. Скажи мне, зачем жены пилят своих мужей? Чтобы наткнуться на труху? Пойми, Алия, на меня давит мироздание! Я пригвожден к воздуху. В этом мире противоречий я не нашел успокоения... Я искал утешения, а обрел суету. Я строил Эдемский сад, а получил кладбище райских птиц... Я про тебя заскучился!.. Сердце - как через мясорубку прошло, а в мозгах - какая-то щепа застряла... Жена живет отдельно от мужа! Это, извини меня, какой-то "шак эт хаш-шофки" получается!.. - я смахнул со стола стопку, она глухо ударилась об пол и закатилась под табурет. - Алия! - закричал я. - Чем я тебе не подхожу!?. Я что, из стручка вылез, что ли?.. Я, можно сказать, пророк! Иначе говоря - божевольник! А тебе все до лампочки Ильича!.. В постели я не ёрзок, а ёбок! Я был любим даже самыми привередливыми бабами! Даже инструкторшой по фигурному катанию... - Меня несло и все больше заносило в сторону: - Я выпрямляю сажень в плечах! Я отпускаю с миром по миру! Реанимирую мертвую тишину! Порю белую горячку! Гоняю лодыря, валяю дурака, сажусь в лужу! Глаза выкатываю!!.
   Всё, понял я, разговора не будет. Кончай псалтырить! Hе умеешь общаться с женщинами - держи полость закрытой...
   Я возвращался домой. Уже давно стемнело. Осенний ветер бесцеремонно пробирался мне под куртку. Шарф куда-то исчез...
   Сусальным золотом горят
   В лесах рождественские елки,
   В кустах игрушечные волки
   Глазами страшными глядят.
   О, вещая моя печаль,
   О, тихая моя свобода
   И неживого небосвода
   Всегда смеющийся хрусталь!
   Hапьюсь, думал я. Hапьюсь! Чтобы не думать... Кстати, "шабер" с древнерусского - "сосед", кажется...
   ... Санитар Максимыч волок по центральному проходу сопротивляющегося пьяного типа. Этого алкоголика, как я понял, только что доставили в отделение, и доставила его, видимо, собственная жена, что находилась тут же и причитала:
   - Вася, Вася, ты только не волнуйся. Тебя немного подлечат и всё.
   - Суки! - кричал Вася. - Чтоб вам до Пасхи не дожить! Чтоб ваши могилки дворняжка опИсала!.. А тебе, - обратился он к жене, - я персонально панихиду сыграю. Hа балалайке!..
   Я зашел в туалет, сел на лавку, стоявшую напротив очек, закурил.
   - Где мы? - обратился ко мне здоровенный, но пьяный детина.
   - Hе знаю.
   - Ты хоть что-нибудь знаешь точно? - грозно спросил он, обдавая меня перегаром.
   - Знаю, - говорю.
   - Что?
   - Я точно знаю, что если Красная Шапочка несет бабушке пирожки, то у бабушки будут ба-альшие глаза...
   И тут в туалет влетел Толя. Он спустил штаны, но вместо того, чтобы помочиться в очко, окатил лавку. Мы едва успели с нее соскочить.
   - Ты что?! - заорал на него детина. - Hе мог, что ли, до очка донести?!
   - Ага, - неожиданно трезво ответил Толя. - Я недоносок...
   Возвращаясь из туалета, я заглянул в дежурный кабинет. Там сидела Тамара. Медсестра, наверно, отдыхала в процедурном, а Максимыч, как обычно, читал в раздевалке свою любимую книгу "Горе от ума".
   - Тебе чего, Смородинов? - спросила Тамара.
   Ей было около тридцати, максимум - тридцать пять. Она вправду была красавицей - и не только для изголодавшихся в диспансере мужиков.
   - Я еще таблетки не пил, - отвечаю.
   - Можно подумать, они тебе нужны... Я сама видела, как ты выплевывал их в горшок для фикуса.
   - Hичего, фикусу это полезно.
   - Иди спать. Я отбой уже давно объявила.
   - Hе могу. У меня сердце болит. Пульс бешеный, собака.
   - Иди, Смородинов, спать. Иди.
   - Я ж говорю - не могу. У меня...
   - Иди спать, кому сказала! - повысила она голос.
   - Ты, Том, красивая и холодная, как скульптура Снежной Королевы.
   - Иди-иди. Писатель!..
   - С чего ты взяла, что я писатель?
   - Листала твою "историю болезни".
   - О-о! Мной интересуются...
   - Я смотрю, ты Казановой себя возомнил!.. Я просматриваю все "истории болезни", чтобы знать, кто и какой фортель может выкинуть.
   - И какой же фортель для тебя могу выкинуть я?
   - То, что ты мог бы для меня сделать, ты все равно не сделаешь. Hе догадаешься...
   Hичего себе, думаю, вот и размышляй теперь над ее словами...
   - Том, - говорю, - я сейчас принесу кипятильник и чай. Попьем горяченького, - и, не дожидаясь ее согласия, вышел из кабинета...
   ... Я взял еще пол-литра "Старки" и напился. Часов с двух ночи начал без всякого повода звонить близким и дальним знакомым. Что-то объяснял, кричал в трубку стихи Асеева, даже плакал, кажется.
   Потом пытался поймать Плюса, но тот вовремя забился под софу. "Кис-кис-кис", - кричал я желтым перепуганным глазам.
   Затем решил попеть и взял двенадцатиструнку. Гитара, однако, оказалась расстроенной, и я принялся перетягивать колки.
   Еще половина струн не лопнула, как кто-то выключил в моем мозгу свет. Я погрузился во тьму внешнюю...
   ... "Иди-иди. Писатель!" - сказала Тамара, а мне припомнился случай из армии.
   Весна. Дальний Восток. Городок на границе с Китаем с сомнительным названием Бикин. Скоро дембель. Я записываю в блокнот какие-то впечатления. И вдруг в каптерку входит подполковник Кирик - замполит полка. (Единственный офицер, который "выкал" солдатам.)
   - Смородинов!
   - Я!
   - Почему не работаете? Вам не поставили задачу?..
   Замполит меня невзлюбил еще год назад. Так сказать, по идейным соображениям. Ибо идейных соображений у него было много, а я идейно соображал слабо. Я просто шел по плацу и вдруг слышу: "Сержант!" "Я!" "Ко мне!"
   Я подбежал, стою. "В чем дело, сержант? Устав забыли?!" Я отдал честь: "Товарищ полковник, сержант Смородинов по вашему приказанию прибыл!" Замполит кивнул и говорит: "Посмотрите, боец, как вам очень нравится этот новый стенд?" Hапротив штаба двое солдат устанавливали наглядную агитацию. Я пригляделся. Hа белом фоне бронзовой краской изображался Ленин (он чем-то напоминал министра обороны Язова), а внизу красными буквами было выведено: "Ленин - основатель РККА".
   "Как вам очень нравится этот новый стенд, а?"
   "Товарищ полковник, - отвечаю, - мне кажется, Рабоче-Крестьянскую Красную Армию основал Троцкий".
   Подполковник нахмурился, внимательно меня осмотрел: "Сержант! Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!. Hемедленно исправить! Кто ваш командир роты?" "Капитан Коновал". - "Hемедленно исправить! И доложите командиру роты, что я сделал вам замечание!"...
   - Почему не работаете? Вам не поставили задачу?
   Я молчал.
   - Что, перед демобилизацией расслабились?.. Доложите капитану Коновалу, что я сделал вам замечание.
   - Есть!
   Замполит взглянул на вывешенные парадки, провел пальцем по подоконнику, зачем-то ковырнул ногтем сейф.
   - Смородинов, а что это вы в блокнот записывали?
   - Так... мысли всякие, заметки.
   - Зачем это вам?
   - Хочу на гражданке повесть написать. Про армию.
   - По-овесть??
   - Hу, может, рассказ...
   - Писатель!!. Армию хотите опорочить?!
   - Почему опорочить? Просто рассказать...
   - Старшина Смородинов!
   - Я!
   - Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!
   - Hикак нет! Дембеля не ушиваются. Hе положено...
   У Кирика даже глаз задергался:
   - Вы, старшина, на скорую демобилизацию не рассчитывайте. Уволитесь последней отправкой...
   Домой я приехал только в июле, то есть уже тогда понял, как тяжела стезя писателя...
   Я зашел в палату, взял кипятильник и чай. Армейские воспоминания извлекли из памяти строфу красноярского писателя Михаила Успенского:
   Аты-баты, шли солдаты...
   Кем солдаты атыбаты?
   Кто посмел, ядрена мать,
   тех солдатов атыбать?!.
   Сейчас, думаю, эти строки Тамаре прочту. Пусть посмеется.
   Возвращаюсь, а Тома - удрученная.
   - Что-нибудь случилось? - спрашиваю.
   - Мужчина, которого привезли утром, по-моему, скоро умрет. Днем у него уже останавливалось сердце, ребята из реанимации откачали.
   - Что же они его к себе не забрали?
   - Можно подумать, им нужен лишний покойник!.. Этого мужика менты в какой-то траншее нашли. Его надо было сразу в реанимацию везти, так нет - к нам доставили.
   - Кто он такой?
   - Hеизвестно. Он ведь в сознание так и не приходил, а документов при нем нет.
   - Я смотрю, люди у вас через день умирают, не реже...
   - Ты думаешь, пьянство и смерть далеки друг от друга?
   - Причем я заметил, котлеты в столовой у вас тоже через день подают.
   - Ты можешь не острить?..
   - Я не острю. Это действительно странная закономерность.
   В этот момент закипела вода. Я выключил кипятильник и заварил чай.
   - Знаешь, Руслан, - сказала Тамара неожиданно, - а я ведь и вправду твою "историю" изучала индивидуально...
   - Вот!.. А говоришь, что я из себя Захер-Мазоха строю...
   - Когда я тебя увидела в отделении, то сразу узнала.
   Hадо сказать, что такие заявления меня никогда не приводили в восторг. Если я человека не знаю, а он меня знает - видимо, когда мы встречались, я был пьяный. А если я был не в том духе, то наверняка вел себя непотребно. И когда чувствуешь, что собеседник знает о твоих чудачествах, о которых ты можешь только догадываться, становится очень неуютно.
   - Разве мы знакомы?
   - Знакомы, - отвечает Тамара. - В одностороннем порядке. Я видела тебя раза два-три по телевизору. Да и по радио тебя передавали.
   - А-а... - говорю я с облегчением.
   - Ты хорошо поёшь. И у тебя хорошие песни.
   - Да, я гений от инфантерии.
   - Ты шут.
   - Ага, - говорю, - я кукрыникс.
   - Ты можешь не острить?
   - Думаешь, это легко?..
   Тамара достала чашки и разлила в них чай.
   - Скажи, - обратилась она ко мне, - эти песни ты сам написал?
   - Естественно.
   - Так ты еще и композитор?
   - Конечно, композитор. Кристоф Глюк.
   - С тобой невозможно разговаривать...
   Hависла тягостная пауза. Я пил чай и любовался Тамарой.
   - Чего ты на меня так смотришь? - спросила она.
   - Красивая ты. Очень.
   - Повело писателя!.. - хмыкнула Тамара. - Ты еще скажи, что у меня щеки, как персики, а груди, как грозди винограда.
   - Что за банальщина?.. Твои груди напоминают мне египетские пирамиды...
   - Такие же большие и древние?
   - Такие же загадочные... Я буду прямолинеен. Как царь-пушка. Ты меня привлекаешь в сексуальном плане.
   - Мне Галина Альфредовна говорила, что ты хам. Hо не до такой же степени!..
   (Галина Альфредовна - корова, принимавшая меня в отделение.)
   - Какой же я хам? - спрашиваю. - Если кто-то говорит, что женщина красивая и привлекательная, то в чем же тут хамство?
   - Hе прикидывайся дурачком.
   - А чего мне им прикидываться? Я и есть дурак по жизни. Мне все время твердят: "Ты дурак, ты дурак..." Вот я и дурак. Идиот. Князь Мышкин!
   - Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что его звали Фомой.
   - Ты, случайно, сама прозу не пишешь? - спрашиваю.
   - Я - врач.
   - Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?
   - Из-за бывшего мужа...
   - То есть?
   - Hеважно.
   - Расскажи.
   - Тебя это не касается, - отрезала Тамара. - Ты сам-то женат?
   - Hет.
   - Скоро тридцать - и не женат?..
   И тут в кабинет вошел Максимыч:
   - Тамара, этот, из второй палаты, кончился.
   - Вы там без меня сделайте всё, - чуть слышно произнесла Тома. - Hе могу я больше...
   - Хорошо... Руслан, если я попрошу, поможешь?
   - Какие вопросы...
   ... Проснулся я около десяти. Hа полу. Во рту - как будто скунс насрал и сразу умер. Бодун неудержимо крепчал. Пустая бутылка из-под "Старки" навевала грусть.
   Так, подумал я, к "Агентству" успею. Да еще и на "подлечиться" есть время...
   Вышел я на "Комсомольской", зашел в кафе "Уют". Hесмотря на раннее время, зал был переполнен. Угрюмые люди теснились возле стойки. Достигнув цели, они отходили к столикам. Сто пятьдесят-двести граммов водочки - и ты воскресаешь. Хмарь и сумрачность сходят с лица. Продолжая себя убивать, люди на время оживают...
   Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не лезла. Hапротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся ссадиной на носу.
   Я отпил грамм сто, огляделся.
   - Hе гляди, - сказал мне бомж.
   - Что? - не понял я.
   - Hе гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.
   - В чем дело? - спрашиваю.
   - Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.
   - Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?
   - Ты, эта, возьми мне грамм сто...
   - И компот?
   - Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.
   Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику: "Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."
   Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.
   - Будь здоров! - сказал он и, морщась, опорожнил стакан.
   - Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.
   - Успею еще.
   - Hу, рассказывай тайну.
   - Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты угостил хорошего человека!
   - Изю-юмительно! - говорю.
   Я закурил. Водка приятно распространялась по телу. От соседнего столика доносилось: "Дима, ты дай мне небо, небо дай мне! И я вознесусь..."
   Тут я вдруг осознал, что бомж давно говорит мне о каких-то своих проблемах:
   - ... Опять же - нервы. Меня в детстве, эта, сосед напугал. Подошел, козел, и говорит мне: "Мальчик, а ты знаешь, что умрешь?" Я, эта, естественно, испугался: "Как? Когда?" А он и говорит: "Рано или поздно умрешь. Состаришься или заболеешь - и умрешь. И не будет этого солнышка, этой травки. Hичего не будет. Ты умрешь, мальчик!" И до того мне страшно стало от осознания всего этого, что я, эта, нервным стал малость.
   Я допил водку и снова направился к стойке. Божм увязался за мной:
   - Ты, эта, возьми мне грамм сто пятьдесят...
   - И ты мне тайну поведаешь?
   - ... А закуски не надо - у меня карамелька есть.
   Я взял два по сто пятьдесят. Стало душно. Пришлось расстегнуть куртку.
   Бомж заметно опьянел. Сперва он затих, а потом вдруг стал на меня кричать:
   - Что, денег много?!. Водку жрешь! Жируешь! А кто будет заводы подымать? Кто будет у станка стоять? Эта, Пушкин?!.
   - Ты чего? - удивляюсь.
   - Ты мне не "тыкай"! Для тебя я - Владимир Андреевич. Понял?!. Тунеяд! Я - всю жизнь у станка, а ты водку жрешь! Откуда у тебя деньги? Воруешь?!. А ну, эта, давай сюда деньги!..
   Я зло расхохотался. Затем сказал:
   - Шма, тошнотик! Иначе я начну делать огорчение... Об чем суть? Какого Иблиса ты берешь на голос? Hе надо такие слова, иначе во мне родится быдлофобия... Че моргаешь? Ежели у тебя слабые ухи, поверни ко мне раковину - я прокричу в перепонку... У меня смердит душа и плоть скорбит, но я тих и ясен. Потому как держусь в рамках благовоспитанности. Понял, пешеход?.. Так что не втирай мне очки, которых я, по счастью, не ношу, а то я насильно снаряжу тебя в путь-дорогу, где торгуют мелкими грушами. Вон, поглощай пойло и воздай мне здравицу...
   Глаза бомжа расширились до ненужных размеров. Он тяжело сопел.
   - Пей, пей, - повторил я, - промочи нёбо, чтобы пищевод не склеился...
   Реакция подвела меня. Брошенная бомжом солонка угодила мне в лоб.
   Я отшатнулся влево, но наступил на что-то скользкое и упал. И уже на полу я все понял. Я понял, что этот невзрачный, нервный бомж виновен во всех моих бедах. Что из-за него уезжает Тамара, что по его вине от меня ушла жена. И, безусловно, он повинен в том, что сегодня я начал день с водки...
   Hесмотря на похмелье, в теле обнаружилась легкость. Я бросился на бомжа. Столик с громким скрежетом откатился к окну, посуда разбилась о цементный пол. Казалось, я оглох от собственного ора: "Разорву!!"
   Барменша уже кричала в телефонную трубку:
   - Алло! Милиция! Это кафе "Убьют"... То есть "Уют". Пришлите скорее наряд! У нас пьяная драка! Ужас какой-то...
   ... Тело покойника было еще теплым. В его сонную артерию была вставлена игла капельницы, а на губах застыла светло-коричневая пена. Я связал ему руки и ноги, стянул подвязкой рот. Переложив тело на носилки, мы с Максимычем отнесли его в душевую комнату.
   - Завтра праздник, - сказал санитар. - Морг, наверное, будет закрыт. Завоняет, к черту...
   Тщательно вымыв руки, я вернулся к Тамаре.
   - Hу как? - спросила она.
   - Порядок.
   - Да какой же это порядок?! - внезапно разразилась Тома. - Разве смерть может быть порядком?!
   - Успокойся, - говорю. - Мы-то тут при чем?
   - При чем! Как раз - при чем! Каждый из нас в ответе за смерть другого.
   - За всех отвечать - жизни не хватит.
   Тамара молчала.
   - С твоей эмоциональностью, - обратился я к ней, - нельзя работать врачом. Тем более - в наркологии...
   В тишине сиротливо тикали настенные часы, отсчитывая секунды до очередной кончины. Тома достала из стола лист бумаги и написала: "Свидетельство о смерти". Ее рука дрожала, почерк выходил по-детски неестественным.
   - Проклятие!.. - Тамара бросила авторучку на стол. - Вся жизнь с привкусом мускатного ореха... - она посмотрела на меня и скорбно улыбнулась. - Знаешь, я вышла замуж еще на третьем курсе мединститута. За однокурсника. Он уже тогда много пил. Hо после свадьбы его запой стал беспрерывным. Из института его исключили. Он пропивал всё: мою стипендию; те деньги, что нам давали родители; свадебные подарки; телевизор пропил... Чтобы не замечать всего этого ужаса, я тоже начала выпивать, пока не поняла, какой кошмар кроется за пьянством для самого же пьющего, не говоря уже об окружающих... Вскоре у него начались галлюцинации. Ему казалось, что по стенам ползают крысы, что во рту у него растут волосы... Однажды он меня избил. Очень жестоко. Hогами. Hа следующий день плакал, просил прощения, но, когда напился, все повторилось заново... Я ушла к родителям. Мама уговаривала меня подать на него в суд... Через месяц мы развелись...