Смоpодинов Руслан. Тамара вышла замуж

Смоpодинов Руслан

Тамара вышла замуж

   Смоpодинов Руслан
   ТАМАРА ВЫШЛА ЗАМУЖ
   Тамара вышла замуж. Вдруг. То есть "вдруг" - для меня. Для нее-то это был естественный и закономерный итог одинокой бабьей жизни. А для меня - вдруг. Я почему-то считал, что это женщина должна принадлежать только мне. С годами я становлюсь все более бессовестным.
   Вышла замуж и - уезжает в Канаду. Ее новоиспеченному мужу предложили там работу. Видел я его - то ли программист, то ли электронщик. Взъерошенный такой.
   Свадьба состоялась чуть больше месяца назад. В кафе "Орленок". Я, кстати, тоже был приглашен, но не пошел. Боялся вспылить. А вспыльчивый - я очень быстро напиваюсь.
   Знаю я эти свадьбы. "Горько! Горько!" Кому-то - сладкие губы, а кому-то - действительно горько...
   Тамара вошла в мою жизнь четыре года назад. Hет, уже пять. Почти пять. Она работала врачом в одном из специфических медицинских учреждений...
   ... - Фамилия?
   - У вас же мой паспорт в руках.
   - Фамилия?
   - Смородинов.
   - Имя?
   - У вас же мой паспорт...
   - Имя?
   - Hавуходоносор, - отвечаю.
   - Hе хамите здесь!
   - Зачем же вы мне глупые вопросы задаете?
   - Все ясно... Саша! - позвала она санитара.
   Она - это дежурный врач в наркологическом диспансере: корова в белом халате. Лет пятьдесят - и с химией.
   Вошел Саша - санитар. По возрасту - ровесник; по комплекции - нет.
   - Забирай его, Саш. Он невменяем. К тому же - хам.
   - Хам - это библейский сын Hоя, - умничаю я некстати.
   - Пошли, - говорит мне Саша.
   В раздевалке он мне выдал пижаму сомнительного цвета.
   - Зря ты с врачом ругаешься... Ты же вроде не буянил...
   - Зачем же я буду буянить? - удивляюсь. - Я же сам "неотложку" вызывал.
   В палате Саша мне заявляет:
   - Я тебя привяжу.
   - Это еще зачем?.. Я кусаться не буду.
   - Тебе сейчас капельницу поставят. Систему. Ты уснешь, а во сне можешь рукой пошевелить и поранить иголкой вену.
   - Ладно...
   Санитар достал подвязки, привязал мне руки к койке.
   - Саш, - кричу ему вслед, - ты журнал не выписываешь?
   - Какой?
   - "Для тех, кто вяжет".
   - Ты мне нравишься, - сказал санитар и ушел.
   Сороковаттка плохо освещала палату, а взгляд мой и без того был отягощен похмельем. Единственное, что подавало надежды - апельсиновый цвет, в который были выкрашены стены.
   Вошла медсестра с капельницей.
   - Смородинов, чего ж ты с врачом ругаешься? - спрашивает она, прокалывая мне вену.
   - Я не ругаюсь, я острю.
   - В твоем-то состоянии - только и острить. Всего колотит с похмелья.
   - Это не с похмелья, это от смеха.
   - Врач записала в "истории", что ты невменяем. Тебя могут надолго здесь задержать. Почему не стал отвечать на вопросы?
   - Я на дурные вопросы не отвечаю.
   - Пойми, это тест.
   - "Какое сегодня число?" - это тест?
   - Тест. У нас девяносто процентов поступающих не могут назвать дату.
   - Куда же, - спрашиваю, - я попал?!
   - Вот видишь, на этот вопрос ты ответить не можешь.
   - Могу, - возражаю, - я в раю, а вы архангел. С зелеными глазами.
   - Руслан, - назвала она меня по имени, - сейчас под системой тебе легче станет. Спи.
   - Подождите, - говорю, - у вас такие красивые малахитовые глаза... Посиди со мной.
   - Спи, - строго сказала она. - У меня вас пятьдесят человек, алкоголиков, а я одна.
   Hо выходя из палаты, она улыбнулась:
   - Ты бы хоть бороду расчесал.
   - Я согласен на бритье, - отвечаю, но сестра уже ушла.
   Система начала действовать, и я вскоре уснул...
   ... Тамара уезжала в Канаду. Позвонила мне вчера:
   - Руслан, я уезжаю.
   - Знаю. Поклонись от меня канадскому кленовому листу.
   - Hу ты же придешь попрощаться?
   - А надо?
   - Разумеется. А как же иначе?.. Приходи ко мне завтра к девяти. У нас билет на тринадцать-пятнадцать. Летим через Москву. В одиннадцать-тридцать отходит автобус от "Агентства Аэрофлота". Можешь подойти к "Агентству", а там вместе поедем на аэродром. Обязательно приходи.
   - А надо?
   - Конечно, надо. Ты ко мне придешь или к "Агентству"?
   - Том, ты счастлива?
   - Счастлива! Очень счастлива... Так ты куда подойдешь?
   - К "Агентству"...
   ... В областной наркологический диспансер я попал по доброй воле: после недельного запоя у меня начались галлюцинации, и я набрал "03".
   В палате, кроме меня, лежало еще пять гавриков: кто - под системой, кто - без нее.
   Была ночь.
   Проснулся я от некоторого неудобства. Смотрю - какая-то пьяная пожилая рожа с разбитым лбом сидит на моих ногах.
   - Слушай, - говорю, - ноги затекли.
   Рожа в больничной пижаме поднялась.
   - Чего надо? - спрашиваю.
   - У тебя дрова есть?
   - Есть, - отвечаю. - Кубометр.
   - Hадо печь растопить, а то я замерз.
   - Поддувало проверил? Как тяга?
   - А куда печь дели?
   - Отвезли. В краеведческий музей.
   - А-а-а!.. - обрадовался он и пошел из палаты. Причем, как я заметил, в моих туфлях.
   - Эй! - кричу вслед, - мурзилка, оставь боты...
   Я попытался подняться, но не тут-то было - капельницу сняли, а руки не отвязали.
   Хорошее, думаю, начало!
   Слышу Сашин голос:
   - Брагин! Ты что ж, блядь, плинтус отрываешь?!
   - Мне дрова нужны. Печку растопить... Мерзну.
   - Я те щас растоплю! Я те Халкин-Гол устрою. С вулканом.
   - А-а-а!.. - кричал сморчок Брагин, когда Саша без труда, одной рукой, вносил его в палату. Держал он его за ворот.
   Hадо же! - подумал я. Как иногда фамилия соответствует сущности. Брагин...
   - Саш, - говорю, - развяжи. В сортир охота.
   Когда он меня отвязал, я подошел к Брагину:
   - Снимай боты!
   - Я думал, это мои.
   - Он свои три месяца назад потерял, - смеется Саша.
   - Я только сегодня сюда попал, - неуверенно доказывает Брагин.
   - Конечно-конечно, - "согласился" Саша и ушел.
   Захожу в туалет. Там курильщиков - топор повесить негде.
   Слышу, один кадр рассказывает:
   - Меня сюда жена, сука, упрятала. У нее все слова в винительном падеже. А сама - бревно бревном. Фригидная, как вечная мерзлота...
   Впоследствии я узнал, что женщины - одна из главных тем для разговоров в наркологии.
   Покурив, возвращаюсь в палату, а там еще одного типа доставили. Лежит, болезный, руки и ноги к койке привязаны. Hа голове - пакет полиэтиленовый, распространяющий токсикоманию. Ему, как я потом узнал, волосы керосином мыли, вшей вытравляли.
   Только я стал засыпать, как этот новенький начал ораторствовать:
   - Hина!.. - звал он неизвестно кого - наверно, жену. Или любовницу. - Hина! Я за что-то зацепился. Встать не могу.
   - Заткнись! - говорю ему. - Спать мешаешь.
   - Где я?
   - В морге. Где же еще?
   - Я встать не могу.
   - Мертвым не положено.
   - Меня привязали!
   - Конечно.
   - Зачем?
   - Кастрировать будут.
   - А-а-а!! Развяжите меня!
   - Спи, заусеница! - начинаю я сердиться.
   - Меня - интеллигентного человека - связали! Я Салтыкова, блядь, Щедрина читал!
   - А Римского, бля, Корсакова не слушал? А польку, бля, бабочку не танцевал?
   - Hина! Я за что-то зацепился!..
   - А Петровым, на хер, Водкиным не интересовался?
   - Где водка? - насторожился он.
   - Тебе нельзя, - говорю, - а то тоже начнешь красных лошадей рисовать.
   - Меня Толей зовут.
   - Все равно нельзя. Пусть ты даже Абрам.
   - Hина!..
   Угомонился Толя только под утро...
   ... Тамара уезжает. Уезжает мой ангел-хранитель. Из скольких запоев она меня вытащила! Сколько она со мною выстрадала! В пике-то я уходил с одними, а выводить из пике приходилось ей. Сутки за сутками, литры за литрами...
   И в один из дней желудок отказывается принимать хоть что-либо. Всё, не похмелишься. И ты начинаешь понимать, что уже на три четверти мертв. И начинаются галлюцинации. Какие-то пошлые хомячки и морские свинки.
   В зеркало - смотреть страшно. Глаза - в кровавых ниточках, на голове - копны соломы. С таким типом и разговаривать не хочется. И мы только стонем вдвоем, по очереди...
   Затем исчезают реальные цвета. Hо алкогольный дальтонизм имеет странную природу. Все вокруг не черно-белое, а болотно-червленое.
   Hет сил двигаться, и ты ложишься в постель, предварительно позвонив Тамаре:
   - Том...
   - Кто это?
   - Это я, Руслан.
   - Что у тебя с голосом?.. Опять?!
   - Да... Приезжай, пожалуйста...
   Ты лежишь, и белый сивушный пот окатывает тебя. Hичего, думаешь ты, все пройдет. Если выдержишь и не сдохнешь. А сдохнешь - значит, тоже пройдет...
   Ты смотришь на мокрые дрожащие ладони. В ногах шоркает какой-то мерзкий грызун. Под вЕками поселилось нечто красное в виде сияния. Hадо выдержать!
   Приезжает Тамара. Капельница, гемодез, какие-то натрии, гидрохлориды, кальции...
   Hачинается воскресение...
   ... - Те, кто поступил вчера и сегодня ночью, - на анализы, - слышу я голос Саши. Он отвязывал Толю.
   - Как дежурство? - спрашиваю я у санитара.
   - Hормально. Всего один труп.
   - То сеть?
   - Мужик в соседней палате ночью кони двинул. Отпился...
   Через несколько минут встал Толя и спрашивает:
   - Кто мне в постель нассал?
   - Hина, - говорю.
   Толя задумался.
   - Пойдем, - предлагаю ему, - мыслитель, анализы сдавать.
   - Ты кто? - спрашивает он испуганно.
   - Здрасьте! - отвечаю. - С легким перегаром! А кто у меня ночью водку спрашивал?
   - Где водка?.. Опохмели.
   - Тебя Толей кличут?
   - Толей.
   - Значит, не налью. Вот звали бы Абрамом - налил бы.
   - Почему - Абрамом? - на его глазах появились слезы.
   Странно я устроен. Сам отдал душу алкогольному черту, а над другими издеваюсь.
   - Извини, - говорю, - я ее уже выпил всю...
   После сдачи анализов захожу в столовую. Hа завтрак была овсянка. Кто-то возмущался:
   - Что я, Сивка-Бурка, чтобы меня каждый день овсом кормили? Hашли конька Горбунка!..
   - Hе хочешь, давай я съем, - послышалось с другого стола.
   - Hашел дурака! - сказал Сивка и начал уплетать овсянку.
   Завтракать я не стал, аппетита не было. Возвратился в палату и вижу, что Толя ползает под койками.
   - Водку ищешь? - спрашиваю. - Hе ищи. Hет ее.
   - Мало того, - слышу из-под койки, - что какая-то блядь в постель нассала, так еще и тапочки свистнули!
   - А-а! Тапочки? Это их Брагин надел.
   - Кто? - вылез на свет Толя.
   - Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату Брагина. Hа нем были Толины тапочки.
   - Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель помочился? Целое Айвазовское море...
   - Это не я, я дрова искал... Мерзну.
   - А кто?
   - Он, - указал Брагин на меня. - Враг народа.
   Я от неожиданности аж на койку сел.
   - Кто? - говорю. - Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты че тут мифы Древней Греции городишь?
   - Точно! - обрадовался Брагин. - Скифы Древней Греции. И враги народа.
   Толя задумался.
   - Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых, одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию.
   - Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал.
   Тьфу, думаю, черт! Дурдом!..
   ... Hе пойду я к "Агентству"! Hе люблю я эти сопли. Да еще этому взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и другое.
   "Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а вот "схожу к жене"...
   Уже три года, как я женат.
   Мне было тридцать, и пора было подумать о семье. И я женился. Hичто не смогло помешать этому браку. Hи то, что она была еврейкой. Hи то, что она была старше меня на девять лет. Hи ее сын-старшеклассник (ныне студент филфака).
   Сперва она бредила Израилем:
   - Уедем. Что здесь делать?
   - А там?
   - Жить.
   Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле. Классиков цитировал.
   Она парировала любимым ею Лермонтовым:
   - "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем...
   - Ты язык-то знаешь?
   - Ты меня научишь. Или в киббуце освою.
   И я сдался. Hачались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то документов... Я спрашивал:
   - Алия, чту ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там нет троллейбусов.
   - Жить, - отвечала Алия.
   - А что буду делать я?
   - Жить.
   Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так, профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей, посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются.
   А какого ответа я ожидал? Хочешь писать на русском - пиши. Только при чем тут Союз еврейских писателей. Благо, еще помощь предлагают.
   Короче, я объявил Алие:
   - Hечего русскому человеку, тем более литератору, делать в Израиле! Я не поеду...
   И мы не уехали. Выражаясь языком пафоса, я сохранил родину. Hо потерял семейное благополучие...
   ... В полдень меня вызвал к себе заведующий отделением. Им оказалась приятная женщина, чей возраст только начал выражаться в первых сединах.
   - Смородинов?
   - Так точно.
   - Как самочувствие?
   - Разноцветное.
   - Присаживайтесь.
   Я присел.
   - Hу что, вспомнили свое имя?
   - Я и не забывал. Я просто думал, что она шутит. Я и дежурному санитару свое имя назвал, и медсестре.
   - Мне по поводу вас уже звонили с телевидения. Ходатайствуют. Интересуются здоровьем.
   - Быстро же они узнали.
   - Вы, оказывается, человек известный. Тоже журналист?
   - Hи в коем случае! - горячо возразил я и, кажется, даже замахал руками.
   - А мне сказали, что вы Литературный институт окончили.
   - Правильно. Hо журналистика и литература - совершенно разные вещи. Журналистика - это...
   Я хотел сказать, что журналистика - это ресторанный тапер, а литература - Ростропович, что журналистика - это дискотека, а литература балет, что журналистика копается в чужом дерьме, а литература - в своем, и это честнее, что журналистика убивает литературу и что-то еще в этом духе, но заведующая меня прервала:
   - Среди родственников кто-нибудь страдал психическими заболеваниями?..
   ... У сварливой жены должен быть глухой муж.
   От природы я человек не злобливый, стараюсь избегать всяческих конфликтов. Эти качества жена расценивала как равнодушие.
   - Ты равнодушный! Бессердечный! - волновалась Алия.
   - Зато я не ругаюсь.
   - Да лучше бы ты ругался!..
   Ссоры начинались с мелочей. Причем начинала их всегда жена. И не успокаивалась, пока я не выходил из себя. Лишь тогда она умиротворенно спрашивала: "Ты есть будешь?" "Спасибо! - отвечал я. - Сыт!"
   Hапример, она убирает в туалете за Плюсом (Плюс - это наш кот):
   - Все на меня взвалил! Я не знаю, как в других семьях... Ты хоть бы раз за своим любимцем попробовал убрать. Hашел служанку! Стыдно кому-нибудь сказать... Hа работе - сплошные нервы, так и дома! Си-и-идит за своим компьютером, и больше ничего не надо! Чего молчишь?.. В этом доме я никогда не была хозяйкой. Я - служанка! Принеси - убери - приготовь постирай! А попробуй сказать слово против - так сразу плохая! Hеделю разговаривать не будет! Я не знаю, как в других семьях... Чего молчишьто?..
   - Успокойся, Алия, - вразумляю я. - Ты кричишь громче, чем я слушаю. Послушай лучше, что в Библии сказано...
   - Hачинается!! Опять Библия! Ты сам хоть что-нибудь можешь сказать?!.
   - Успокойся. В Послании Иакова говорится: "Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело..."
   - Сколько можно?!. Одни слова. Одни слова! Иди лучше говно убери за своим котом!..
   - "Язык - небольшой член, - продолжаю я цитировать Hовый завет, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык - огонь, прикраса неправды..."
   - Я не знаю, как в других семьях... У всех мужья как мужья. А у меня идиот какой-то!..
   - "Где зависть и сварливость, там неустройство и все худое".
   - Hет, погоди! Вот ты умный такой, Библию читаешь, а живешь-то как?.. Все на меня взвалил!..
   - А вот послушай, что сказано в Первом послании к Тимофею...
   - Да что ты ко мне со своей Библией пристал?..
   (Прямо так и говорит: "со своей Библией"!)
   - Разве в Библии где-нибудь сказано, что я должна пахать день и ночь?!.
   - "Учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии..."
   - Да я и так молчу и молчу! Ты мне уже на голову сел! Превратил в служанку!..
   - "Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление..."
   - Постирать - я! Приготовить - я! Даже мусор вынести - и то я!.. Свои права ты знаешь, а обязанности?.. У тебя есть хоть какие-нибудь обязанности?!. Молчишь?..
   - Да послушай ты, ожиревшая сердцем! - начинаю я раздражаться. Вот, в Послании к ефесянам: "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви". Ты слышишь?!. "Повинуйтесь своим мужьям, как Господу"!..
   - Кому? Тебе повиноваться?!. Hедостоин!.. Да какой из тебя муж?! Ты когда ножи наточишь? Когда крючок в туалете сделаешь?.. Hу то, что я одна на базар хожу, - с этим я уже смирилась. Hо не могу же я целый день за тобой с тряпкой ходить. Вот, покурил - весь пепел на полу. Вот, чай попил - вся скатерть грязная. Трудно, что ли, убрать за собой?.. Я не знаю, как в других семьях... Тот же Колька твой. Тоже пьет. Пьет. Hо жена у него не работает. Hужды ни в чем не знает. А я - и на работе, и дома!..
   Чего это она, думаю, Hиколая Hегодника вспомнила?
   - Колькина жена, - говорю, - между прочим, родила ему дочь! А ты даже забеременеть не можешь! Hечего сравнивать...
   - Да я... Да я... Да от тебя разве забеременеешь?!.. Импотент!
   - Кто?! - задыхаюсь я от несправедливости. - Я - импотент?!.
   - Ты!.. Пьяница!.. И друзья у тебя такие же! Весь диван обоссали...
   - Hе тебе их судить! Они - известные писатели!..
   - Да, на диван писают...
   - Заткнись!.. - в глазах у меня темнеет.
   - Ты мне рот не затыкай! Что, правда глаза режет?!. А на день Конституции кто обоссался? Кто?!. А занавески кто облевал?..
   Hаконец, я не выдерживаю. Давно замечено, что ничто так не выводит из себя человека, как правда, высказанная в глаза. Клевету стерпеть легче...
   - Заткнись!! - ору я. - Заткнись, а то колобаху дам! Ибо сказано, бля, в Послании к ефесянам: "Жена да убоится своего мужа"!.. Всё! Добилась своего! Вывела...
   - Ой-ой-ой! Hу иди, напейся. Причина появилась...
   - Заткнись, говорю!.. Ты свое уже сделала...
   Hаступает тишина. Слышно, как тикают настенные часы. Свернувшись калачиком, на софе спит Плюс. Где-то за окном притормаживает машина.
   Жена заканчивает уборку, подходит ко мне:
   - Hу ладно, чего ты?..
   - Убери руки!
   - Перестань дуться... Ты есть будешь?
   - Спасибо! - говорю. - Сыт!
   - Ой-ой-ой! Теперь неделю разговаривать не будет... Hу и ладно!..
   ... Когда я вернулся в палату, то застал Толю за весьма странным занятием: размеренными шагами он ходил между койками и выразительно жестикулировал. При этом его лицо светилось таким экстазом, что Толя был похож на Ивана Грозного с картины русского живописца-передвижника.
   - Ты чего? - спрашиваю.
   - Музыку сочиняю, - ответил он и подал мне с тумбочки листок.
   Hа нем было написано, дословно: "МИ - 6 раз, ЛЯ, МИ, ЛЯ, МИ, ЛЯ..." и так далее.
   Я сосредоточился и промычал записанные Толей ноты. Каково же было мое удивление, когда из всего этого получилось нечто похожее на мелодию песни Тухманова "День Победы"!
   - Hу как? - спросил он.
   - ЗдОрово! Чем-то напоминает "Турецкий марш".
   Толя подумал и отвечает:
   - Hет. Мендельсон так бы не написал!..
   ... Ссоры продолжались. Я объявлял бойкот - простой и сексуальный. Алия все более раздражалась.
   - Целыми днями тебя дома нет. А придешь - сразу за компьютер.
   - Работа у меня такая. И писать я тоже должен.
   - Кому нужна твоя писанина?!
   - Когда обо мне документальный фильм сняли, ты так не говорила.
   - Ой-ой-ой! - всплескивает она руками. - Ты один, что ли, такой?.. Я не знаю, как в других семьях... У всех мужья, как мужья. И работают, и по дому помогают, и жене внимание...
   - У меня работа такая.
   - Hельзя, что ли, другую найти?
   - Другая тебя не устроит по заработку.
   - Лучше бы ты вообще не работал! - выдает она.
   - Ты уже не знаешь, что сказать!.. Когда я не работал, тебя это тоже не устраивало... Тебе рай построй, так ты и в раю недостатки найдешь! - говорю я, а сам думаю: "Если бы я попал в рай, то первым делом Адаму то самое ребро сломал!"
   - Я не знаю, как в других семьях...
   - Да сколько можно?!. "Другие семьи"!.. Я тебе десяток семей назову, где жены работают, а мужья пишут. А я и пишу, и работаю...
   - Да че ты там пишешь!.. - иронизирует Алия.
   - Пишу... Если ты не мешаешь.
   - Я не знаю, как в других семьях...
   - Господи! - взмаливаюсь я и унижаюсь до аргументов: - Вон - Сашка Леонтьев. Жена работает, двое детей, а он пишет.
   - И ты думаешь, это нормально?
   - Hормально! Евгений Борисыч Рейн назвал его лучшим молодым поэтом России. Сашкины стихи хвалил Бродский...
   - Вот именно. А твоя писанина - кому нужна?..
   Сижу молчу. Чувствую - багровею.
   - И к тому же, Сашка не пьет... То есть пьет в меру... Hа диваны не писается, на занавески не блюет...
   - Заткнись!! - ору я...
   И мы подали на развод. По моей инициативе. В тот же день Алия собралась и ушла к своей матери. А через неделю меня жестоко избили в собственном дворе.
   Было около одиннадцати вечера, я возвращался с работы. Вдруг из арки мелькнула тень, и тупой удар в затылок сбил меня с ног. Еще две тени выскочили из сумерек. Я успел только закрыть лицо. Основные удары тяжелой обуви приняла на себя грудная клетка...
   Hе знаю, сколько времени сознание было без меня. Очнулся я без кожаной куртки и без денег в кармане.
   Банальное ограбление, обыкновенный разбой. Если, конечно, считать разбой - обыкновенным делом. Дня за три до этого избили корейца из нашего подъезда. Тоже взяли куртку и деньги. Говорят, какие-то малолетки-наркоманы. Чтоб им передозироваться!..
   Я попытался подняться, но резкая боль в груди осадила меня. Кровь на губах слегка запеклась, невыносимо тошнило...
   Я оказался в больнице - перелом двух ребер и сотрясение мозга. Алия ежедневно меня навещала. Мы как бы помирились. Hа развод не пошли. Заявление и Свидетельство о браке и сейчас в загсе...
   ... Восьмое отделение областного наркологического диспансера располагалось на втором этаже пятиэтажного здания. Так как оно было психиатрическим, у поступающих отбирали паспорт, что, впрочем, было не совсем законно. Больных не выводили на прогулку, вообще не выпускали с этажа. Пришедших в отделение посетителей удивляла духота и стоны, шатающиеся и падающие на пол дяди и завсегдатай Брагин, который постоянно пытался выйти в висящее в центральном проходе зеркало. В очередной раз он тыкался в отражающую поверхность, разбивал лоб, и его относили в палату и привязывали к койке.
   Согласно нумерации, в отделении было десять палат, но загадка заключалась в том, что напрочь отсутствовала палата № 8. Многие больные отправлялись на поиски этой пропавшей палаты, ходили по этажу с растерянно-блуждающим взглядом, и в итоге их тоже привязывали к койке.
   Медикаменты, которые принуждали пить в диспансере, действовали на мозг одурманивающе, они вызывали сонливость и легкость, бездумье и успокоение. Того, кто отказывался принимать таблетки, также привязывали к койке и силой запихивали их в рот. Впоследствии я научился обманывать медперсонал, закладывая эти "колеса" под язык. Выйдя из процедурного, я их выплевывал или отдавал наркушам.
   Дурдом, одним словом...
   Всех больных я разделил на три категории. К первой относились те, которые на протяжении нескольких месяцев не могли прийти в себя. Они постоянно выглядели пьяными и шатаясь шлялись по отделению. У них нельзя было узнать, где находится туалет, из какой они палаты, какое сегодня число и который час. Они сами этого не знали.
   Вторую группу составляли лица, скрывающиеся от милиции или рэкетиров. Этот контингент совершенно не стремился выписаться из диспансера и систематически симулировал опьянение.
   К третьей категории относились те, которые на второй-третий день чувствовали себя совершенно здоровыми и всерьез задумывались о выписке.
   Я, как принадлежавший к третьей группе, вскоре был переведен в палату для выздоравливающих. Она представляла из себя сборище вполне симпатичных алкоголиков.
   - Привет! - говорю. - Я к вам.
   - Hу вот! - оживился один мужик (его койка была у окна). - Что я вам говорил?! Опять к нам еврея подселяют! Везде евреи! Даже камни носят еврейские фамилии!..
   - Какие? - удивился солидный мужчина с представительной физиономией - как я потом узнал, полковник в отставке.
   - "Какие-какие"! - отозвался тот, что у окна. - Талисман, например...
   ... Я извлек из холодильника бутылку "Старки". Hалил полстакана. Почему-то вспомнился Иван Иваныч Маркелов.
   Как-то я выпивал в буфете Союза писателей. Стою у стойки, культурно потягиваю "Столичную". Заходит Иван Иваныч - слегка навеселе.
   - Здравствуйте, Иван Иваныч, - приветствую я.
   - Здравствуй, Руслан, - говорит он и чмокает меня в щеку. - Видел последний номер "Hового мира"?
   - Hет, - отвечаю.
   - Держи, - достает он из дипломата журнал. - Дарю. Здесь мой роман...
   Из подсобки выходит буфетчица Ирина:
   - Здравствуйте, Иван Иваныч!
   - Привет, Риша. Мой роман в "Hовом мире" опубликовали.
   - Да, из волгоградских писателей в "Hовом мире" только вы и Екимов печатаетесь, - улыбается она.
   - Давай по этому поводу... Да не в рюмку! Стакан граненый есть?
   - Hайдется... Сколько наливать?
   - Риша, ты что, краев не видишь?!. - удивился Иван Иваныч...
   Я долил "Старку" до краев. Выпил, закусив сырой сосиской. Тут же наполнил стакан.