Страница:
— Но ведь та великая целесообразность… — попробовал вставить слово Аркадий.
Мария оборвала его властным жестом. Она спорила по-иному, чем Бах. Тот наслаждался вывязыванием аргументов, мог восхититься искусством противника доказывать идеи, с которыми он не соглашался. Для этой женщины, так похожей на древнюю полубогиню-воительницу, красота слов и стройность фраз значения не имела, у неё был один божок — истинность факта. Спор с Бахом закончился на нулях — и это удовлетворило обоих, они предоставили решение грядущему опыту. Здесь решение вырисовывалось ясно — и оно опрокидывало концепции Аркадия.
Она продолжала:
— Вот что такое целесообразность природы! Целесообразность казалась успешной, пока человек не проверил её собственным экспериментальным искусством. Разработка новых геноструктур утвердила тебя, Аркадий, в мысли, что в животворчестве природы есть разумное начало, а должна была утвердить в обратном — что нет разума в миллиардолетнем творении жизни на Земле, только игра слепых сил. Ведь в своей геноструктурной работе мы стремимся прежде всего избежать недоработок природы, мы поправляем её, выискиваем оптимальные решения. И только теперь, только с высоты наших успехов, только на фоне нашей геноструктурной работы мы начали доказательно понимать, как далеко от разумного поиска шла природа. Метод проб и ошибок, выхватывание удачного случая — вот её труд.
Аркадий попытался ещё возразить:
— Но автоматизм жизненных функций — разве он не свидетельство искусственного конструирования?
Широким движением руки Мария словно отогнала подлетевшую пушинку. Нет, тысячекратно — нет! Автоматизм — продукт слепой эволюции, а не творение разума. Мыслящий творец все же добавил бы сознания и воли в жизненные функции. Для этого ему нужно бы построить их на оптимальном варианте — природа таких вариантов не нашла или, скажем так, до них не дошла. В этих условиях только автоматизм может обеспечить жизнеспособность жизни. Дай сознанию и воле, обычным атрибутам разума, командовать всеми функциями организма, такая бы разыгралась дикая вакханалия, что в ней погибла бы сама жизнь.
— Итак, друг Мария, ты отрицаешь разум в жизнетворчестве?
— Сомневаюсь в нем. Я сегодня могу конструировать организмы совершеннее природных. И мне для этого не требуются миллионы лет. А ведь я не представитель Высшего Разума, а только человек.
Аркадий не удержался от укора:
— Хотел бы я посмотреть, как геноструктурщики превзошли природу. У тебя тоже гипотезы — насчёт надёжности, резервов, лучших решений жизненных функций.
— Не только гипотезы! — Она повернулась к Асмодею. — Продемонстрируй себя, друг.
Асмодей вскочил, снял пиджак, бросил его в кресло, туда же полетела сорочка, обнажив волосатую грудь. Нарочито медленным движением руки Асмодей провёл от горла до живота — и грудь отверзлась. В её глубине раскрылось переплетение проводов и механизмов.
— Объясняй! — приказала Мария.
— Прежде всего — питание, — заговорил Асмодей. — Если я в человеческом облике, как сейчас, то могу и питаться как человек: еда утилизуется в желудке. Но основная жизненная энергия — от ядерных аккумуляторов, отличные аппараты последней модели! Их хватает на два года, это время могу прожить без пищи. Конструкторы не лишили меня и дыхания, но вместо лёгких — пластины, адсорбирующие кислород. Могу без воздуха прожить восемь месяцев, передам часть своего кислорода задыхающемуся человеку. Обычное дыхание тоже есть, но идёт лишь на пополнение запасов. Конструкторы ввели в меня генератор крови и насосик типа сердца. При драке могу истечь кровью, но не погибну, только обману противника. Запускаю кровогенератор и для того, чтобы снабдить кровью человека. Что до мозга, то это компьютер. Мозг работает от желудка… в смысле — от ядерных аккумуляторов. Конструкция моя — комбинация органических тканей и искусственных приспособлений. Типичный облик — человек. Но способен модифицироваться в иные облики — всего их двадцать. Имею набор человеческих чувств, кроме шестого — любви к существу другого пола, ибо сам бесполый. Способен на дружбу и преданность. Имею дар гипноза, генерирую электромагнитные и гравитационные поля. Могу стрельнуть взглядом, как пулей. Список моих умений и возможностей описан в паспорте «Кибернетический организм на живых тканях и механизмах», к которому вас отсылаю. Все. Одеваюсь.
Асмодей захлопнул грудь, надел сорочку и пиджак. Конструкторы не лишили его и такого человеческого чувства, как самолюбование. Он завершил объяснение гулким, не совсем человеческим смехом.
Бах с восхищением сказал:
— Друг Мария, поздравляю! Какое инженерное умение, какое изящество проекта! Конечно, это не тот киборг или кибер, которых так размусоливали древние фантасты. В Асмодее превалирует искусственное, а не естественное начало — электроника, ядерные реакции, полупроводники, генераторы различных полей. Однако, дорогой друг, твой ответ Аркадию не совсем корректен.
— Ты тоже считаешь, что в творениях природы виден Высший Разум? — с удивлением спросила Мария. — Но ведь ты доказывал другое.
— Я не доказывал ничего другого, я только проверял прочность аргументов нашего молодого друга. Опровергала их ты — и лично меня убедила. Но разве этот восхитительный молодец, этот очаровательный парень с сатанинским именем Асмодей, разве он может быть доказательным аргументом? Ты обвинила Аркадия в софистике, но сама же софистически противопоставила живому организму внежизненную модель. Именно внежизненную, а не безжизненную! И если в лабораторной модели найдены самые оптимальные решения, то это ещё не порочит долгий труд природы.
Приунывший было Аркадий воспрянул духом.
— И не доказывает, что в природе нет разума, — продолжал Бах. — Твои геноконструкторы талантливы, но почему считать всех остальных геноконструкторов глупцами? Доверим решение спора нашему хронопоходу.
Мария засмеялась.
— Доверим, доверим!.. Теперь скажите, друзья, принимаете Асмодея?
— Принимаем, — сказал Кнудсен.
— Принимаем, — эхом отозвались Бах и Аркадий.
— Как видите, мои предварительные условия необременительны, — весело продолжала Мария. — Надеюсь, вы не будете возражать ещё против одного. И я, и наш теперь общий друг Асмодей берёмся выполнять любые обязанности. Но у меня есть свои проблемы. Хочу брать генопробы всех форм иновременной жизни. И если познакомимся с представителями Высшего Разума, — она лукаво поглядела на покрасневшего Аркадия, — то постараюсь разжиться генофондом высшей разумности. А на Урании разберёмся, насколько разумность Высшего Разума уступает разумности обычного человеческого, в чем я заранее уверена.
Аркадий молча пожал плечами.
7
8
9
Мария оборвала его властным жестом. Она спорила по-иному, чем Бах. Тот наслаждался вывязыванием аргументов, мог восхититься искусством противника доказывать идеи, с которыми он не соглашался. Для этой женщины, так похожей на древнюю полубогиню-воительницу, красота слов и стройность фраз значения не имела, у неё был один божок — истинность факта. Спор с Бахом закончился на нулях — и это удовлетворило обоих, они предоставили решение грядущему опыту. Здесь решение вырисовывалось ясно — и оно опрокидывало концепции Аркадия.
Она продолжала:
— Вот что такое целесообразность природы! Целесообразность казалась успешной, пока человек не проверил её собственным экспериментальным искусством. Разработка новых геноструктур утвердила тебя, Аркадий, в мысли, что в животворчестве природы есть разумное начало, а должна была утвердить в обратном — что нет разума в миллиардолетнем творении жизни на Земле, только игра слепых сил. Ведь в своей геноструктурной работе мы стремимся прежде всего избежать недоработок природы, мы поправляем её, выискиваем оптимальные решения. И только теперь, только с высоты наших успехов, только на фоне нашей геноструктурной работы мы начали доказательно понимать, как далеко от разумного поиска шла природа. Метод проб и ошибок, выхватывание удачного случая — вот её труд.
Аркадий попытался ещё возразить:
— Но автоматизм жизненных функций — разве он не свидетельство искусственного конструирования?
Широким движением руки Мария словно отогнала подлетевшую пушинку. Нет, тысячекратно — нет! Автоматизм — продукт слепой эволюции, а не творение разума. Мыслящий творец все же добавил бы сознания и воли в жизненные функции. Для этого ему нужно бы построить их на оптимальном варианте — природа таких вариантов не нашла или, скажем так, до них не дошла. В этих условиях только автоматизм может обеспечить жизнеспособность жизни. Дай сознанию и воле, обычным атрибутам разума, командовать всеми функциями организма, такая бы разыгралась дикая вакханалия, что в ней погибла бы сама жизнь.
— Итак, друг Мария, ты отрицаешь разум в жизнетворчестве?
— Сомневаюсь в нем. Я сегодня могу конструировать организмы совершеннее природных. И мне для этого не требуются миллионы лет. А ведь я не представитель Высшего Разума, а только человек.
Аркадий не удержался от укора:
— Хотел бы я посмотреть, как геноструктурщики превзошли природу. У тебя тоже гипотезы — насчёт надёжности, резервов, лучших решений жизненных функций.
— Не только гипотезы! — Она повернулась к Асмодею. — Продемонстрируй себя, друг.
Асмодей вскочил, снял пиджак, бросил его в кресло, туда же полетела сорочка, обнажив волосатую грудь. Нарочито медленным движением руки Асмодей провёл от горла до живота — и грудь отверзлась. В её глубине раскрылось переплетение проводов и механизмов.
— Объясняй! — приказала Мария.
— Прежде всего — питание, — заговорил Асмодей. — Если я в человеческом облике, как сейчас, то могу и питаться как человек: еда утилизуется в желудке. Но основная жизненная энергия — от ядерных аккумуляторов, отличные аппараты последней модели! Их хватает на два года, это время могу прожить без пищи. Конструкторы не лишили меня и дыхания, но вместо лёгких — пластины, адсорбирующие кислород. Могу без воздуха прожить восемь месяцев, передам часть своего кислорода задыхающемуся человеку. Обычное дыхание тоже есть, но идёт лишь на пополнение запасов. Конструкторы ввели в меня генератор крови и насосик типа сердца. При драке могу истечь кровью, но не погибну, только обману противника. Запускаю кровогенератор и для того, чтобы снабдить кровью человека. Что до мозга, то это компьютер. Мозг работает от желудка… в смысле — от ядерных аккумуляторов. Конструкция моя — комбинация органических тканей и искусственных приспособлений. Типичный облик — человек. Но способен модифицироваться в иные облики — всего их двадцать. Имею набор человеческих чувств, кроме шестого — любви к существу другого пола, ибо сам бесполый. Способен на дружбу и преданность. Имею дар гипноза, генерирую электромагнитные и гравитационные поля. Могу стрельнуть взглядом, как пулей. Список моих умений и возможностей описан в паспорте «Кибернетический организм на живых тканях и механизмах», к которому вас отсылаю. Все. Одеваюсь.
Асмодей захлопнул грудь, надел сорочку и пиджак. Конструкторы не лишили его и такого человеческого чувства, как самолюбование. Он завершил объяснение гулким, не совсем человеческим смехом.
Бах с восхищением сказал:
— Друг Мария, поздравляю! Какое инженерное умение, какое изящество проекта! Конечно, это не тот киборг или кибер, которых так размусоливали древние фантасты. В Асмодее превалирует искусственное, а не естественное начало — электроника, ядерные реакции, полупроводники, генераторы различных полей. Однако, дорогой друг, твой ответ Аркадию не совсем корректен.
— Ты тоже считаешь, что в творениях природы виден Высший Разум? — с удивлением спросила Мария. — Но ведь ты доказывал другое.
— Я не доказывал ничего другого, я только проверял прочность аргументов нашего молодого друга. Опровергала их ты — и лично меня убедила. Но разве этот восхитительный молодец, этот очаровательный парень с сатанинским именем Асмодей, разве он может быть доказательным аргументом? Ты обвинила Аркадия в софистике, но сама же софистически противопоставила живому организму внежизненную модель. Именно внежизненную, а не безжизненную! И если в лабораторной модели найдены самые оптимальные решения, то это ещё не порочит долгий труд природы.
Приунывший было Аркадий воспрянул духом.
— И не доказывает, что в природе нет разума, — продолжал Бах. — Твои геноконструкторы талантливы, но почему считать всех остальных геноконструкторов глупцами? Доверим решение спора нашему хронопоходу.
Мария засмеялась.
— Доверим, доверим!.. Теперь скажите, друзья, принимаете Асмодея?
— Принимаем, — сказал Кнудсен.
— Принимаем, — эхом отозвались Бах и Аркадий.
— Как видите, мои предварительные условия необременительны, — весело продолжала Мария. — Надеюсь, вы не будете возражать ещё против одного. И я, и наш теперь общий друг Асмодей берёмся выполнять любые обязанности. Но у меня есть свои проблемы. Хочу брать генопробы всех форм иновременной жизни. И если познакомимся с представителями Высшего Разума, — она лукаво поглядела на покрасневшего Аркадия, — то постараюсь разжиться генофондом высшей разумности. А на Урании разберёмся, насколько разумность Высшего Разума уступает разумности обычного человеческого, в чем я заранее уверена.
Аркадий молча пожал плечами.
7
— Хватит! — Ватута снова по-человечески, с подвыванием, зевнул. — Скучные вы, люди. Все разговариваете, все разговариваете…
— Не только разговариваем, — возразил Бах. — Ещё построили трансмировой корабль «Гермес», прилетели на Дилону.
— На Рангуну, — поправил Властитель. — Но в твоих воспоминаниях больше разговоров, чем дела.
— Ты просто не перевёл на экран другие воспоминания. А если я запомнил прочней наши споры, чем наши дела, то это значит, что наши мысли шире и глубже наших дел, а великие дела — обыденность.
Властитель опять зевнул. Другие Бессмертные тоже раззевались — зевота вдруг стала всеобщей. Отзевавшись, Ватута сообщил:
— Люди как дилоны, те тоже обожают думать. Все смертные размышляют. Мы Бессмертные, нам незачем размышлять. Мне нравится тот парень — Асмодей. Он сейчас мчится на самодельном автолете в разнотык времён. Если уцелеет в хроновороте, его перехватят мои хавроны. Я сделаю его главным министром. Твою судьбу, человек, решим позже. Кагула, обеспечь охрану пленника.
Ватута встал. Бессмертные задвигались. Ватута пошёл к выходу, за ним потянулись рангуны, Бессмертный No 29 подозвал троих хавронов.
— Хаврон. Бедла, — преданно сказал первый и стал во фрунт.
— Хаврон. Кадла, — почтительно сказал второй и тоже вытянулся.
— Хаврон. Рудла! — восторженно выплюнул третий и от усердия стал выше на целую голову.
— Слушайте меня, Бедла, Кадла и Рудла, слушайте меня, — Кагула говорил на человеческом языке — очевидно, чтобы пленник знал его распоряжения. И Бах с уважением отметил, что Кагула говорит много лучше, чем при встрече за городом, даже скрипы в голосе почти не слышались — так быстро он перенял произношение и интонации, когда ожили на экране воспоминания Баха. — Будете охранять пришельца по имени Академик, по возрасту — археолог, по рангу — Бах.
Бах хотел было поправить рангуна, тот все же путал смысл хорошо выговариваемых слов, но удержался.
— Ваши три головы отвечают за его одну, ваши головы… Понятно?
— Понятно, Бессмертный! — одинаково лихо отрапортовали хавроны.
Кагула, удаляясь, дружески помахал Баху рукой — наверно, и этот жест он заимствовал из воспоминаний.
Бах расположился в кресле, похожем на древний трон, и не без внутренней усмешки подумал, что спать на троне древние властители не умели
— на тронах только красовались, а он найдёт трону новое применение. Но, бросив взгляд на Кун Канну, Бах выпрямился. Министр Прогнозов и Ведовства, весь сеанс воспоминаний смиренно просидевший за пультом, теперь, преображённый, стоял лицом к хавронам — важный, хмурый, на груди его сияла изумрудная звезда — видимо, знак министерского сана. Он мысленно заговорил со стражей, телепатируя Баху свои слова:
— Видите, кто я? — Министр показал когтистой десятипалой лапой на сановный знак. — Вам ясно моё значение?
Трое хавронов склонили головы, что-то мысленно ответили. Кун Канна продолжал — даже в визге, сопровождавшем, как у всех дилонов, его мысли, слышалась повелительность:
— Мне нужно провести тайный допрос пленника. Выйдите из зала и охраняйте дверь. Никого не пускать, кроме Бессмертных. Идите!
Было ясно, что приказ министра Прогнозов и Ведовства показался охране странным. Трое хавронов переглядывались. Визги в голосе министра зазвучали ещё повелительней — он повторил приказ.
Бедла повернулся к Баху, с колебанием произнёс:
— Хаврон. Бедла, — и первый пошёл к двери — так медленно, словно его толкали в спину и только потому он двигался.
— Хаврон. Кадла, — покорно сказал второй и последовал за Бедлой.
— Хаврон. Рудла, — угодливо воскликнул третий и поспешил за товарищами.
Кун Канна сделал знак Баху, во всех мирах имеющий одно значение: «молчи!»— и неслышно подобрался к двери. Там он постоял, потом воротился и четырьмя рядами зубов улыбнулся Баху. Бах показал на дверь.
— Что там происходит?
— Телепатня, — непринуждённо ответил пленный министр.
— Телепатня?
— Ну, болтовня, говорня, трепотня — так на вашем языке? Я боялся, что они поднимут тревогу. Но они не осмелились нарушить покой Бессмертных. И убеждают один другого, что, вероятно, допрос раскроет большие тайны, раз я не разрешил им присутствовать. Впрочем, в данном случае они не ошиблись, иновременник.
— Так меня называл погибший Рина Ронна, твой земляк, — грустно сказал Бах.
— Я видел его в твоих последних воспоминаниях, которые не подал на экран, когда ты говорил с презренным Ватутой.
— Ты сказал?.. Я не ослышался?
— Ты правильно услышал. Презренный Ватута, Верховный Злодей Рангунии. Впрочем, он гордится своим мерзким прозвищем. Ватута собирается тебя казнить.
— Кагула говорил, что меня обрекут казни, если коллегия Бессмертных захочет этого.
— Бессмертные захотят всего, чего захочет Ватута.
— А зачем Ватуте казнить меня?
— Незачем.
— Но если незачем…
— Пришелец, ты рассуждаешь слишком по-человечески. У вас для всего должны быть причины. Нет причины для действия, нет и действия — вот ваше понимание.
— Сколько знаю, у дилонов понимание такое же.
— Нет, иное. Чтобы проверить силу причины, мы противопоставляем ей первопричину. И только если причина выдержит опровержение, мы действуем согласно ей.
— Знаю, вы пытаетесь опровергать даже законы природы.
— И опровергаем! Вы мыслите точно, мы мыслим широко, рангуны не мыслят. У них позыв к действию, а не к пониманию. И они не любят действия по воле причин. Любая обоснованность им кажется принуждением. Беспричинные поступки для них — единственно приятные.
— Ватута разъяснял, что ему хочется делать бесполезное, а не полезное. А я доказал, что моя казнь ему будет полезна и потому он не должен меня казнить.
— Я слышал твой ответ. Ты нашёл отличный способ избежать смерти, я порадовался за тебя. Но обстановка переменилась. Я составил прогноз его поведения. Прогноз нехороший. Вы, люди, к чему-то стремитесь, вам всегда чего-то не хватает, вы ставите себе цели, вы меняете все вокруг ради исполнения цели. Это опасно. Вы можете внести полезную цель в бесцельное бессмертие рангунов. Это смертный приговор тебе.
— Какая странная логика в их бессмертии!
— Бессмертие и логика несовместимы. Бессмертие алогично. Завтра тебе предстоит доказать, что информация из твоих воспоминаний абсолютно бесполезна рангунам. Но тебя опровергнут. Твой план защиты развалится, как дом на песке.
— Кто меня опровергнет? Ты сам говоришь, что логика рангунам не дарована.
— Опровержение Ватута поручит мне, — сумрачно сказал дилон. — Я докажу, что в твоих воспоминаниях много полезного для Бессмертных.
— Значит, выхода нет? — Бах побледнел. В разговоре с Кагулой и Ватутой угроза казни воображалась чуть ли не шуткой, он не мог воспринять её серьёзно — игра слов, причуды обращения. Мрачный прогноз министра Прогнозов и Ведовства рисовал иную перспективу.
— Выход есть. Он опасен, но не более опасен, чем грозящая тебе смерть. И если удастся — реальное спасение. Много надо пережить мук, пока вырвешься на свободу.
— Смерть — единственное, чего не смогу пережить, — невесело пошутил Бах. — Все остальное — трудности. Трудности переживу. В чем выход?
— Защищайся оружием, а не словами.
— У меня нет оружия, Кун Канна.
— Я даю его тебе.
Пленный министр Прогнозов и Ведовства извлёк из кармана приборчик, похожий на пистолет. Бах с удивлением смотрел на дилона. Кун Канна стал выше ростом, уверенность заменила бывшее смирение, визг, сопровождавший мысли, стал громче и резче, — но ещё сильней переменились глаза. Пылают, сказал себе Бах. Из глубоко посаженных тёмных глаз лился красный свет — воодушевление и ярость.
— Бери, бери! — требовал Кун Канна, всовывая в руку Баха оружие. — Этот резонатор безотказен. Рангуны бессмертны, ибо их жизнь точно совпала с фазами двух светил. Но они разрушаемы. Удар извне может для каждого стать гибельным. Порази Ватуту!
— Ты уверен, что это гарантирует мне жизнь и свободу?
— Гарантии не дам, но возможность есть. Ватута испугается, когда увидит резонатор. А если ты убьёшь его, перепугаются все Бессмертные.
Бах долго смотрел на возбуждённого дилона.
— Кун Канна, почему ты стараешься мне помочь? Ведь это опасно и для тебя: Бессмертные допытаются, кто дал мне оружие…
— Не допытаются, если не скажешь. Я пленный. У пленных резонаторов быть не может.
— Ты украл этот резонатор?
— Я изготовил его. В их пустые головы не придёт, что я могу это сделать. Они решат, что ты украл оружие у хавронов.
— Ты не ответил, Кун Канна, почему помогаешь мне.
— Ненавижу рангунов, разве не ясно? — Визг в голосе дилона стал ещё резче и громче. — Посмотри на меня, пришелец. Неужели тебя не удивило, что министр Властителя такой униженный, такой покорный, такой угодливый? Разве ваши министры тоже так жалки?
— Твой внешний облик и твой ранг плохо вяжутся…
— Вот-вот, не вяжутся! Оскорбление и издевательство! Мой высокий ранг
— это моя голова, мои знания, моё постижение событий. Рангуны кичатся, что их бессмертие ни в чем не испытывает нужды. Но я им нужен — за это они ненавидят меня. На пленнике легко выместить ненависть!
— Значит, это они предписывают тебе покорность и угодливость?
— Я сам предписал себе быть таким. Иным я бы не выжил. Уже не один дилон попадал к ним в плен — где они? Не хочу увеличивать список погибших.
— У тебя нет надежды на освобождение, Кун Канна?
— Какая надежда? Уж кого-кого, а меня Ватута не выпустит. Он знает: среди своих я значил побольше, чем министр у рангунов! В моем нынешнем жалком облике ты не разглядишь того, кем я был в своей стране, — сперва самого выдающегося из Различников, потом самым глубокого из Стирателей. Я получил ранг Отца Стирателя Различий, когда по возрасту ещё во Внуки не годился. Великий Гуннар Гунна объявил, что передаст мне звание Старейшины Старейшин, вот каким я был! Подлые хавроны похитили меня сразу после его заявления. Ватута знал, что на таком посту я не потерпел бы их вечных нападений. Он презирает пользу, но опасается вреда — помни об этом!
— Никакой надежды на освобождение!..
— Никакой! Вечный пленник.
— Тяжело тебе жить, Кун Канна!
— Зато у меня есть одно животворящее чувство, одна одушевляющая мысль. Ненавижу рангунов! Ненавижу их бессмысленное бессмертие! Ненавижу их бездельную хлопотню! Ненавижу за отсутствие целей, желаний, просто мыслей, наконец! И особо ненавижу за то, что они заставили меня творить зло моей стране. Сколько бед я причинил собратьям! Сколько несчастий и бед!
Он помолчал, взволнованный. Помолчал и Бах, потом спросил:
— Ты считаешь их всех глупцами?
— О нет! Они не глупцы! Но их ум — пустота! Мысль ничего не стремится постичь. Воля не жаждет свершений. Страсть не требует удовлетворения. Да и нет у них страсти — ни к чему, ни к кому! Какое пустое существование! Какая чудовищная кража бытия у тех, кому так не хватает жизни!
Бах сказал задумчиво:
— У людей слово и дело, чувство и поступок неразделимы. А у вас? Почему при такой ненависти к рангунам ты верно служишь им? Разве ты не мог бы сам воспользоваться резонатором? У тебя, ты сказал, нет надежды, но есть ненависть. Но если ненависть не порождает поступков, она бесцельна. Твоя живая ненависть столь же пуста, как неживое бессмертие рангунов.
Министр Прогнозов и Ведовства опустил голову. Визги звучали надрывно.
— Иновременник, я боюсь хавронов. Я никогда не подниму руку на моих мучителей. Я боюсь!
— Не только разговариваем, — возразил Бах. — Ещё построили трансмировой корабль «Гермес», прилетели на Дилону.
— На Рангуну, — поправил Властитель. — Но в твоих воспоминаниях больше разговоров, чем дела.
— Ты просто не перевёл на экран другие воспоминания. А если я запомнил прочней наши споры, чем наши дела, то это значит, что наши мысли шире и глубже наших дел, а великие дела — обыденность.
Властитель опять зевнул. Другие Бессмертные тоже раззевались — зевота вдруг стала всеобщей. Отзевавшись, Ватута сообщил:
— Люди как дилоны, те тоже обожают думать. Все смертные размышляют. Мы Бессмертные, нам незачем размышлять. Мне нравится тот парень — Асмодей. Он сейчас мчится на самодельном автолете в разнотык времён. Если уцелеет в хроновороте, его перехватят мои хавроны. Я сделаю его главным министром. Твою судьбу, человек, решим позже. Кагула, обеспечь охрану пленника.
Ватута встал. Бессмертные задвигались. Ватута пошёл к выходу, за ним потянулись рангуны, Бессмертный No 29 подозвал троих хавронов.
— Хаврон. Бедла, — преданно сказал первый и стал во фрунт.
— Хаврон. Кадла, — почтительно сказал второй и тоже вытянулся.
— Хаврон. Рудла! — восторженно выплюнул третий и от усердия стал выше на целую голову.
— Слушайте меня, Бедла, Кадла и Рудла, слушайте меня, — Кагула говорил на человеческом языке — очевидно, чтобы пленник знал его распоряжения. И Бах с уважением отметил, что Кагула говорит много лучше, чем при встрече за городом, даже скрипы в голосе почти не слышались — так быстро он перенял произношение и интонации, когда ожили на экране воспоминания Баха. — Будете охранять пришельца по имени Академик, по возрасту — археолог, по рангу — Бах.
Бах хотел было поправить рангуна, тот все же путал смысл хорошо выговариваемых слов, но удержался.
— Ваши три головы отвечают за его одну, ваши головы… Понятно?
— Понятно, Бессмертный! — одинаково лихо отрапортовали хавроны.
Кагула, удаляясь, дружески помахал Баху рукой — наверно, и этот жест он заимствовал из воспоминаний.
Бах расположился в кресле, похожем на древний трон, и не без внутренней усмешки подумал, что спать на троне древние властители не умели
— на тронах только красовались, а он найдёт трону новое применение. Но, бросив взгляд на Кун Канну, Бах выпрямился. Министр Прогнозов и Ведовства, весь сеанс воспоминаний смиренно просидевший за пультом, теперь, преображённый, стоял лицом к хавронам — важный, хмурый, на груди его сияла изумрудная звезда — видимо, знак министерского сана. Он мысленно заговорил со стражей, телепатируя Баху свои слова:
— Видите, кто я? — Министр показал когтистой десятипалой лапой на сановный знак. — Вам ясно моё значение?
Трое хавронов склонили головы, что-то мысленно ответили. Кун Канна продолжал — даже в визге, сопровождавшем, как у всех дилонов, его мысли, слышалась повелительность:
— Мне нужно провести тайный допрос пленника. Выйдите из зала и охраняйте дверь. Никого не пускать, кроме Бессмертных. Идите!
Было ясно, что приказ министра Прогнозов и Ведовства показался охране странным. Трое хавронов переглядывались. Визги в голосе министра зазвучали ещё повелительней — он повторил приказ.
Бедла повернулся к Баху, с колебанием произнёс:
— Хаврон. Бедла, — и первый пошёл к двери — так медленно, словно его толкали в спину и только потому он двигался.
— Хаврон. Кадла, — покорно сказал второй и последовал за Бедлой.
— Хаврон. Рудла, — угодливо воскликнул третий и поспешил за товарищами.
Кун Канна сделал знак Баху, во всех мирах имеющий одно значение: «молчи!»— и неслышно подобрался к двери. Там он постоял, потом воротился и четырьмя рядами зубов улыбнулся Баху. Бах показал на дверь.
— Что там происходит?
— Телепатня, — непринуждённо ответил пленный министр.
— Телепатня?
— Ну, болтовня, говорня, трепотня — так на вашем языке? Я боялся, что они поднимут тревогу. Но они не осмелились нарушить покой Бессмертных. И убеждают один другого, что, вероятно, допрос раскроет большие тайны, раз я не разрешил им присутствовать. Впрочем, в данном случае они не ошиблись, иновременник.
— Так меня называл погибший Рина Ронна, твой земляк, — грустно сказал Бах.
— Я видел его в твоих последних воспоминаниях, которые не подал на экран, когда ты говорил с презренным Ватутой.
— Ты сказал?.. Я не ослышался?
— Ты правильно услышал. Презренный Ватута, Верховный Злодей Рангунии. Впрочем, он гордится своим мерзким прозвищем. Ватута собирается тебя казнить.
— Кагула говорил, что меня обрекут казни, если коллегия Бессмертных захочет этого.
— Бессмертные захотят всего, чего захочет Ватута.
— А зачем Ватуте казнить меня?
— Незачем.
— Но если незачем…
— Пришелец, ты рассуждаешь слишком по-человечески. У вас для всего должны быть причины. Нет причины для действия, нет и действия — вот ваше понимание.
— Сколько знаю, у дилонов понимание такое же.
— Нет, иное. Чтобы проверить силу причины, мы противопоставляем ей первопричину. И только если причина выдержит опровержение, мы действуем согласно ей.
— Знаю, вы пытаетесь опровергать даже законы природы.
— И опровергаем! Вы мыслите точно, мы мыслим широко, рангуны не мыслят. У них позыв к действию, а не к пониманию. И они не любят действия по воле причин. Любая обоснованность им кажется принуждением. Беспричинные поступки для них — единственно приятные.
— Ватута разъяснял, что ему хочется делать бесполезное, а не полезное. А я доказал, что моя казнь ему будет полезна и потому он не должен меня казнить.
— Я слышал твой ответ. Ты нашёл отличный способ избежать смерти, я порадовался за тебя. Но обстановка переменилась. Я составил прогноз его поведения. Прогноз нехороший. Вы, люди, к чему-то стремитесь, вам всегда чего-то не хватает, вы ставите себе цели, вы меняете все вокруг ради исполнения цели. Это опасно. Вы можете внести полезную цель в бесцельное бессмертие рангунов. Это смертный приговор тебе.
— Какая странная логика в их бессмертии!
— Бессмертие и логика несовместимы. Бессмертие алогично. Завтра тебе предстоит доказать, что информация из твоих воспоминаний абсолютно бесполезна рангунам. Но тебя опровергнут. Твой план защиты развалится, как дом на песке.
— Кто меня опровергнет? Ты сам говоришь, что логика рангунам не дарована.
— Опровержение Ватута поручит мне, — сумрачно сказал дилон. — Я докажу, что в твоих воспоминаниях много полезного для Бессмертных.
— Значит, выхода нет? — Бах побледнел. В разговоре с Кагулой и Ватутой угроза казни воображалась чуть ли не шуткой, он не мог воспринять её серьёзно — игра слов, причуды обращения. Мрачный прогноз министра Прогнозов и Ведовства рисовал иную перспективу.
— Выход есть. Он опасен, но не более опасен, чем грозящая тебе смерть. И если удастся — реальное спасение. Много надо пережить мук, пока вырвешься на свободу.
— Смерть — единственное, чего не смогу пережить, — невесело пошутил Бах. — Все остальное — трудности. Трудности переживу. В чем выход?
— Защищайся оружием, а не словами.
— У меня нет оружия, Кун Канна.
— Я даю его тебе.
Пленный министр Прогнозов и Ведовства извлёк из кармана приборчик, похожий на пистолет. Бах с удивлением смотрел на дилона. Кун Канна стал выше ростом, уверенность заменила бывшее смирение, визг, сопровождавший мысли, стал громче и резче, — но ещё сильней переменились глаза. Пылают, сказал себе Бах. Из глубоко посаженных тёмных глаз лился красный свет — воодушевление и ярость.
— Бери, бери! — требовал Кун Канна, всовывая в руку Баха оружие. — Этот резонатор безотказен. Рангуны бессмертны, ибо их жизнь точно совпала с фазами двух светил. Но они разрушаемы. Удар извне может для каждого стать гибельным. Порази Ватуту!
— Ты уверен, что это гарантирует мне жизнь и свободу?
— Гарантии не дам, но возможность есть. Ватута испугается, когда увидит резонатор. А если ты убьёшь его, перепугаются все Бессмертные.
Бах долго смотрел на возбуждённого дилона.
— Кун Канна, почему ты стараешься мне помочь? Ведь это опасно и для тебя: Бессмертные допытаются, кто дал мне оружие…
— Не допытаются, если не скажешь. Я пленный. У пленных резонаторов быть не может.
— Ты украл этот резонатор?
— Я изготовил его. В их пустые головы не придёт, что я могу это сделать. Они решат, что ты украл оружие у хавронов.
— Ты не ответил, Кун Канна, почему помогаешь мне.
— Ненавижу рангунов, разве не ясно? — Визг в голосе дилона стал ещё резче и громче. — Посмотри на меня, пришелец. Неужели тебя не удивило, что министр Властителя такой униженный, такой покорный, такой угодливый? Разве ваши министры тоже так жалки?
— Твой внешний облик и твой ранг плохо вяжутся…
— Вот-вот, не вяжутся! Оскорбление и издевательство! Мой высокий ранг
— это моя голова, мои знания, моё постижение событий. Рангуны кичатся, что их бессмертие ни в чем не испытывает нужды. Но я им нужен — за это они ненавидят меня. На пленнике легко выместить ненависть!
— Значит, это они предписывают тебе покорность и угодливость?
— Я сам предписал себе быть таким. Иным я бы не выжил. Уже не один дилон попадал к ним в плен — где они? Не хочу увеличивать список погибших.
— У тебя нет надежды на освобождение, Кун Канна?
— Какая надежда? Уж кого-кого, а меня Ватута не выпустит. Он знает: среди своих я значил побольше, чем министр у рангунов! В моем нынешнем жалком облике ты не разглядишь того, кем я был в своей стране, — сперва самого выдающегося из Различников, потом самым глубокого из Стирателей. Я получил ранг Отца Стирателя Различий, когда по возрасту ещё во Внуки не годился. Великий Гуннар Гунна объявил, что передаст мне звание Старейшины Старейшин, вот каким я был! Подлые хавроны похитили меня сразу после его заявления. Ватута знал, что на таком посту я не потерпел бы их вечных нападений. Он презирает пользу, но опасается вреда — помни об этом!
— Никакой надежды на освобождение!..
— Никакой! Вечный пленник.
— Тяжело тебе жить, Кун Канна!
— Зато у меня есть одно животворящее чувство, одна одушевляющая мысль. Ненавижу рангунов! Ненавижу их бессмысленное бессмертие! Ненавижу их бездельную хлопотню! Ненавижу за отсутствие целей, желаний, просто мыслей, наконец! И особо ненавижу за то, что они заставили меня творить зло моей стране. Сколько бед я причинил собратьям! Сколько несчастий и бед!
Он помолчал, взволнованный. Помолчал и Бах, потом спросил:
— Ты считаешь их всех глупцами?
— О нет! Они не глупцы! Но их ум — пустота! Мысль ничего не стремится постичь. Воля не жаждет свершений. Страсть не требует удовлетворения. Да и нет у них страсти — ни к чему, ни к кому! Какое пустое существование! Какая чудовищная кража бытия у тех, кому так не хватает жизни!
Бах сказал задумчиво:
— У людей слово и дело, чувство и поступок неразделимы. А у вас? Почему при такой ненависти к рангунам ты верно служишь им? Разве ты не мог бы сам воспользоваться резонатором? У тебя, ты сказал, нет надежды, но есть ненависть. Но если ненависть не порождает поступков, она бесцельна. Твоя живая ненависть столь же пуста, как неживое бессмертие рангунов.
Министр Прогнозов и Ведовства опустил голову. Визги звучали надрывно.
— Иновременник, я боюсь хавронов. Я никогда не подниму руку на моих мучителей. Я боюсь!
8
Кун Канна удалился, и тотчас вошли трое стражей. Они стояли у двери — высокие, лохматые, молчаливые. Бах обошёл вдоль стены все помещение, присмотрелся к красочным камням на пьедесталах, приблизился к хавронам — они не шевелились, только не спускали с него глаз. Бах нерадостно засмеялся, ему вдруг вообразилось, что он пытается вырваться наружу. Что они будут говорить? В нормальном мире беглецов ругают, грозят: убью, разорву на куски, не смей убегать! А эти, хватая шерстистыми лапами, наверно, вежливо отрекомендуются: Бедла! Кадла! Рудла! Вышколили лакеев!
Соблазн испытать вежливость охраны был велик, но Бах не стал искушать судьбу. Погрузившись в похожее на трон кресло, он задумался. Оружие у него теперь есть, это хорошо, но зачем ему оружие? Уничтожать других, чтобы вызволить себя, — нет, это не путь! Разве для того они впятером пустились в иные миры, чтобы размахивать оружием? Познавать, а не завоёвывать — вот их задача. Учёные, а не конкистадоры! Миссия познания не отменяется, даже если наталкивается на вооружённый отпор. Но и умирать не хотелось.
И Бах стал думать — далека ли цель великого познания? Продвинулись ли они к ней? Что важного узнали? Не густо, с грустью думал Бах. Углубились в миры с другим течением времени, услышали о хронобоях и хроноворотах — астрофизики обрадуются, им будет интересно. Познакомились с сообществом мыслителей-дилонов — странных мыслителей, радующихся мысли просто как мысли, а не как средству добыть что-то практическое. С каким воодушевлением несчастный Рина Ронна доказывал, что познание природы состоит из двух стадий: сперва открыть закон природы, потом опровергнуть его. Размышление о природе, а не овладение ей — в эту сторону направлена глубокая мысль дилонов. Переплетение противоборствующих рассуждений, ожесточённые бури на интеллектуальном мелководье — где Высший Разум, открытие которого запрограммировано в рейсовом задании хронолета «Гермес»? А ведь дилоны считают себя воплотителями Высшего Разума! Интеллектуальная мельтешня — вот что такое, вот их Высший Разум! Разум грызёт сам себя, он самоедствует, у него отныне одна задача — возиться с собой, как иные возились с писаными торбами. Какое жалкое зрелище!
Но, может, дилонов превзошли их вечные враги рангуны? Черта с два, а то — и с три! Один важный признак чего-то высшего у рангунов, правда, есть
— биологическое бессмертие. Но какое оно бессмысленное и уродливое! И оно не полное, оно одностороннее. Не умирают по внутренней потребности организма, либо, скажем так, по внутренней необходимости. Их организм так же разрушаем, как и любой другой, но только под напором внешних сил — смерть всегда грозит им извне. Стало быть, они, приобретя бессмертие, внесмертия не приобрели. Они не только просто смертны, как мы, они смертны хуже нас, смертны трагично, вот формула их бессмертия. Ведь вдуматься! Для смертного смерть — это неизбежность самой жизни. Её можно отдалить, но нельзя отринуть. А для бессмертного рангуна смерть — чудовищная случайность, роковая неудача. Нет, как же они должны страшиться смерти, эти Бессмертные! «И не от этого ли бессмысленность их бессмертной жизни? — размышлял Бах. — Они восхваляют одно бесполезное, никакой пользы нам не нужно, надменно провозглашает Ватута. Я было подумал — словоблудие, глупое хвастовство. Нет, Ватута прав — все полезное им не только не нужно, оно опасно. Ибо что такое польза? Приобретение того, чего нет, но что нужно. Польза, без нужды в ней, — не польза. Но если что-то нужно — значит, чего-то не хватает, значит, нет полноты существования. А неполнота требует восполнения — выход дальше первичного бытия. Но всякий выход из границ закосневшего бессмертия грозит случайностями, случайности грозят бессмертию. Внесмертия нет, любое углубление во „вне“ опасно — а что новое не лежит во „вне“?»
А жажда действия — величайшее свойство живого — остаётся. И у бессмертного, освобождённого от «подножного корма, от морды, опущенной вниз», эта жажда стократ усилена. Так возникает энергичное переливание из пустого в порожнее, недаром эта хлёсткая формулировочка так восхитила Ватуту. Строить — чтобы тут же разрушать; разрушать — чтобы тут же строить. Воевать с дилонами, ни в коей мере не стремясь к победе, ибо победа создаёт новую ситуацию, а новизна опасна. И войну не прекращать, ибо война — деятельность, а без деятельности не пробессмертствовать все бытие. Война без желания победить, бесполезная война — как раз то, что нужно! Ах черт, опять парадокс — нужно то, что не нужно. Не выбраться из железного круга понятий и дел, очерченных великим настоянием: надо!
— Что же делать? — вслух спросил себя Бах. — Каким волшебным доказательством пронять их души, чтобы не умертвили моё тело?
Трое сторожей, услышав голос, пошли к Баху. Он понял, что сейчас они будут кланяться и отрекомендовываться.
— Кыш! Я вас не звал! — Бах с досадой замахал на них.
Сообразив, что они не нужны, хавроны, пятясь спинами, воротились к двери. Но церемонии избежать не удалось.
— Хаврон. Бедла, — доверительно сообщил один, низко кланяясь.
— Хаврон. Рудла, — радушно добавил второй и склонился ещё ниже.
— Хаврон. Кадла, — угодливо проговорил третий и, опустив голову в поклоне, не поднял её, пока не упёрся спиной в запертую дверь.
Баху явилась новая мысль — и показалась спасительной. Он не будет беседовать с рангунами на языке физических понятий и социальных категорий. Строй их жизни не изменить, психологию не переделать. Он поговорит с Ватутой на языке морали, самом общепонятном языке всех народов Вселенной. Не может же того быть, чтобы рангунам были вовсе чужды концепции добра и зла!
Соблазн испытать вежливость охраны был велик, но Бах не стал искушать судьбу. Погрузившись в похожее на трон кресло, он задумался. Оружие у него теперь есть, это хорошо, но зачем ему оружие? Уничтожать других, чтобы вызволить себя, — нет, это не путь! Разве для того они впятером пустились в иные миры, чтобы размахивать оружием? Познавать, а не завоёвывать — вот их задача. Учёные, а не конкистадоры! Миссия познания не отменяется, даже если наталкивается на вооружённый отпор. Но и умирать не хотелось.
И Бах стал думать — далека ли цель великого познания? Продвинулись ли они к ней? Что важного узнали? Не густо, с грустью думал Бах. Углубились в миры с другим течением времени, услышали о хронобоях и хроноворотах — астрофизики обрадуются, им будет интересно. Познакомились с сообществом мыслителей-дилонов — странных мыслителей, радующихся мысли просто как мысли, а не как средству добыть что-то практическое. С каким воодушевлением несчастный Рина Ронна доказывал, что познание природы состоит из двух стадий: сперва открыть закон природы, потом опровергнуть его. Размышление о природе, а не овладение ей — в эту сторону направлена глубокая мысль дилонов. Переплетение противоборствующих рассуждений, ожесточённые бури на интеллектуальном мелководье — где Высший Разум, открытие которого запрограммировано в рейсовом задании хронолета «Гермес»? А ведь дилоны считают себя воплотителями Высшего Разума! Интеллектуальная мельтешня — вот что такое, вот их Высший Разум! Разум грызёт сам себя, он самоедствует, у него отныне одна задача — возиться с собой, как иные возились с писаными торбами. Какое жалкое зрелище!
Но, может, дилонов превзошли их вечные враги рангуны? Черта с два, а то — и с три! Один важный признак чего-то высшего у рангунов, правда, есть
— биологическое бессмертие. Но какое оно бессмысленное и уродливое! И оно не полное, оно одностороннее. Не умирают по внутренней потребности организма, либо, скажем так, по внутренней необходимости. Их организм так же разрушаем, как и любой другой, но только под напором внешних сил — смерть всегда грозит им извне. Стало быть, они, приобретя бессмертие, внесмертия не приобрели. Они не только просто смертны, как мы, они смертны хуже нас, смертны трагично, вот формула их бессмертия. Ведь вдуматься! Для смертного смерть — это неизбежность самой жизни. Её можно отдалить, но нельзя отринуть. А для бессмертного рангуна смерть — чудовищная случайность, роковая неудача. Нет, как же они должны страшиться смерти, эти Бессмертные! «И не от этого ли бессмысленность их бессмертной жизни? — размышлял Бах. — Они восхваляют одно бесполезное, никакой пользы нам не нужно, надменно провозглашает Ватута. Я было подумал — словоблудие, глупое хвастовство. Нет, Ватута прав — все полезное им не только не нужно, оно опасно. Ибо что такое польза? Приобретение того, чего нет, но что нужно. Польза, без нужды в ней, — не польза. Но если что-то нужно — значит, чего-то не хватает, значит, нет полноты существования. А неполнота требует восполнения — выход дальше первичного бытия. Но всякий выход из границ закосневшего бессмертия грозит случайностями, случайности грозят бессмертию. Внесмертия нет, любое углубление во „вне“ опасно — а что новое не лежит во „вне“?»
А жажда действия — величайшее свойство живого — остаётся. И у бессмертного, освобождённого от «подножного корма, от морды, опущенной вниз», эта жажда стократ усилена. Так возникает энергичное переливание из пустого в порожнее, недаром эта хлёсткая формулировочка так восхитила Ватуту. Строить — чтобы тут же разрушать; разрушать — чтобы тут же строить. Воевать с дилонами, ни в коей мере не стремясь к победе, ибо победа создаёт новую ситуацию, а новизна опасна. И войну не прекращать, ибо война — деятельность, а без деятельности не пробессмертствовать все бытие. Война без желания победить, бесполезная война — как раз то, что нужно! Ах черт, опять парадокс — нужно то, что не нужно. Не выбраться из железного круга понятий и дел, очерченных великим настоянием: надо!
— Что же делать? — вслух спросил себя Бах. — Каким волшебным доказательством пронять их души, чтобы не умертвили моё тело?
Трое сторожей, услышав голос, пошли к Баху. Он понял, что сейчас они будут кланяться и отрекомендовываться.
— Кыш! Я вас не звал! — Бах с досадой замахал на них.
Сообразив, что они не нужны, хавроны, пятясь спинами, воротились к двери. Но церемонии избежать не удалось.
— Хаврон. Бедла, — доверительно сообщил один, низко кланяясь.
— Хаврон. Рудла, — радушно добавил второй и склонился ещё ниже.
— Хаврон. Кадла, — угодливо проговорил третий и, опустив голову в поклоне, не поднял её, пока не упёрся спиной в запертую дверь.
Баху явилась новая мысль — и показалась спасительной. Он не будет беседовать с рангунами на языке физических понятий и социальных категорий. Строй их жизни не изменить, психологию не переделать. Он поговорит с Ватутой на языке морали, самом общепонятном языке всех народов Вселенной. Не может же того быть, чтобы рангунам были вовсе чужды концепции добра и зла!
9
Баха разбудил весёлый призыв Бессмертного No 29.
— Археолог по имени Академик, чина Бах, по учёной степени человек, — вставай, нас ждут. Ужасно вы, Бахи и человеки, медлительны. Рангуны не переносят медлительных, не переносят…
Кагула так забавно путал имена и звания, что Бах не удержался от смеха, хотя ситуация не веселила. В зале, кроме Баха, Кагулы и трех хавронов, истово вытянувшихся у двери, никого не было. Радостный Кагула разъяснил, что все уже в Главной пещере, только их двоих не хватает, чтобы приступить к восхитительной операции приговора. Он так и сказал: «восхитительной операции». Бах сердито заметил, что для приговоров, какие бы они ни были, люди применяют совсем иные оценки, чем восхищение, и вообще — чем собирается восхищаться Кагула? Бессмертный No 29 сперва вытаращил шарообразные глаза, потом, подумав, сказал:
— Археолог по имени Академик, чина Бах, по учёной степени человек, — вставай, нас ждут. Ужасно вы, Бахи и человеки, медлительны. Рангуны не переносят медлительных, не переносят…
Кагула так забавно путал имена и звания, что Бах не удержался от смеха, хотя ситуация не веселила. В зале, кроме Баха, Кагулы и трех хавронов, истово вытянувшихся у двери, никого не было. Радостный Кагула разъяснил, что все уже в Главной пещере, только их двоих не хватает, чтобы приступить к восхитительной операции приговора. Он так и сказал: «восхитительной операции». Бах сердито заметил, что для приговоров, какие бы они ни были, люди применяют совсем иные оценки, чем восхищение, и вообще — чем собирается восхищаться Кагула? Бессмертный No 29 сперва вытаращил шарообразные глаза, потом, подумав, сказал: