Страница:
— Все это я знаю сама, — прервала Мария. — К чему ты клонишь? Ты сказал, что обдумываешь план спасения Баха. Пока я вижу, что надёжного плана не существует.
— Нет, план есть — и вполне надёжный! И выполнишь его сама, Мария. Миша когда-то сказал, что ты схожа обликом с валькириями, девами-воительницами северных мифов. Пришёл час проверить, только ли внешностью напоминаешь ты валькирию. Те девы отважно сражались на поле боя и вызволяли своих воинов из беды. Ты прибудешь к рангунам и выручишь Мишу. Но чтобы подготовиться, нужно время — то самое время, которого в запасе нет. Понятна идея плана?
— Конечно, нет! — сказала Мария. — Можешь не сомневаться, я согласна на все, что ты велишь. Но в чем она, эта подготовка? Где и как ты будешь добывать то время, которого в запасе нет?
— Совместим дальнейшее объяснение с освоением аппаратуры.
В долинке, где Кнудсен укрыл хронолет, ничто не показывало, что рангуны обнаружили корабль. Кнудсен ввёл планетолёт в трюм.
— Пройдём в хроногенераторную, Мария.
Итак, нужно время, чтобы подготовиться к вторжению в царство Ватуты, а времени нет, говорил Кнудсен, передвигаясь между хроногенераторами. Вещий Старец посоветовал затормозить бег времени, будучи твёрдо убеждён, что нет в мире сил, способных остановить течение времени. Но такие силы есть. Вот они — в недрах этих механизмов!
Его план таков. Он переводит хронолет поближе к убежищам рангунов, запускает хроногенераторы на полную мощность — и замедляет бег внешнего времени. Больше чем вдвое время не затормозить — пройдёт реально около двух суток там, где рангунам покажется, что они прожили всего одни. Выигрыша в сутки хватит для оснащения Марии в поход. Ещё одно: почему Мария, а не он?
— Об этом не спрашиваю! Я горжусь, что ты доверил мне освобождение Миши, независимо от того, какие мотивы…
Кнудсен спокойно остановил её. Им командуют не мотивы, а причины. Он должен их высказать. Форсирование генераторов произведут автоматы, но присутствие капитана при этом необходимо. Такова строгая инструкция, он сам её составлял — и не разрешит себе её нарушить. И последнее: они пока идут на выручку Баха, а не Аркадия, потому что положение Миши серьёзней. Аркадию грозят новые хроновороты, но не расправа хавронов, — а от хроноворотов он укрыт в пещере. После спасения археолога настанет черёд вызволять Аркадия с Асмодеем и Ланной.
— Готовь меня в поход, — нетерпеливо сказала Мария.
4
5
— Нет, план есть — и вполне надёжный! И выполнишь его сама, Мария. Миша когда-то сказал, что ты схожа обликом с валькириями, девами-воительницами северных мифов. Пришёл час проверить, только ли внешностью напоминаешь ты валькирию. Те девы отважно сражались на поле боя и вызволяли своих воинов из беды. Ты прибудешь к рангунам и выручишь Мишу. Но чтобы подготовиться, нужно время — то самое время, которого в запасе нет. Понятна идея плана?
— Конечно, нет! — сказала Мария. — Можешь не сомневаться, я согласна на все, что ты велишь. Но в чем она, эта подготовка? Где и как ты будешь добывать то время, которого в запасе нет?
— Совместим дальнейшее объяснение с освоением аппаратуры.
В долинке, где Кнудсен укрыл хронолет, ничто не показывало, что рангуны обнаружили корабль. Кнудсен ввёл планетолёт в трюм.
— Пройдём в хроногенераторную, Мария.
Итак, нужно время, чтобы подготовиться к вторжению в царство Ватуты, а времени нет, говорил Кнудсен, передвигаясь между хроногенераторами. Вещий Старец посоветовал затормозить бег времени, будучи твёрдо убеждён, что нет в мире сил, способных остановить течение времени. Но такие силы есть. Вот они — в недрах этих механизмов!
Его план таков. Он переводит хронолет поближе к убежищам рангунов, запускает хроногенераторы на полную мощность — и замедляет бег внешнего времени. Больше чем вдвое время не затормозить — пройдёт реально около двух суток там, где рангунам покажется, что они прожили всего одни. Выигрыша в сутки хватит для оснащения Марии в поход. Ещё одно: почему Мария, а не он?
— Об этом не спрашиваю! Я горжусь, что ты доверил мне освобождение Миши, независимо от того, какие мотивы…
Кнудсен спокойно остановил её. Им командуют не мотивы, а причины. Он должен их высказать. Форсирование генераторов произведут автоматы, но присутствие капитана при этом необходимо. Такова строгая инструкция, он сам её составлял — и не разрешит себе её нарушить. И последнее: они пока идут на выручку Баха, а не Аркадия, потому что положение Миши серьёзней. Аркадию грозят новые хроновороты, но не расправа хавронов, — а от хроноворотов он укрыт в пещере. После спасения археолога настанет черёд вызволять Аркадия с Асмодеем и Ланной.
— Готовь меня в поход, — нетерпеливо сказала Мария.
4
Кнудсен высмотрел потайное местечко неподалёку от пещеры, куда Бессмертные укрывались на отдых. Приближалась ночь, когда он запустил хроногенераторы. Дежурные хавроны и пленные дилоны не засекли хронолета и не подняли тревоги, а ночь была как ночь: обе Гаруны ушли чуть-чуть за горизонт, север неба светился кровавым пятном. Торможение времени сперва шло слабо, потом все сильней и сильней. Когда одна минута за бортом хронолета сравнилась с двумя на корабле, Кнудсен остановил дальнейшее растяжение внешнего времени и пошёл проведать, как Мария осваивает боевую экипировку.
— До полного дня по нашим часам остались целые сутки, — поделился он успехом. — Рангуны и не подозревают, что спят уже не по своему естественному времени, а по тому, какое мы им диктуем. Демонстрируй теперь свою подготовку.
Мария успела облачиться в форму десантника, выходящего на задание высшей сложности — разведку, диверсию, боевые действия, если без них не обойтись. В училищах астронавтов снаряжение и методы такой операции завершали курс — и всегда считались тем орешком, который трудно разгрызть. Мария начала с боевой аппаратуры: бластеров, стреляющих крохотными шаровыми молниями и лазерными лучами; гранат, создающих при взрыве кратковременные потери сознания; ручных парализаторов, лишающих воли к сопротивлению; и резонаторов, вызывающих — последняя крайность сражения — распад живой ткани. Мария раскраснелась, глаза горячо блестели — ей нравилось превращение учёного геноконструктора, творца новых форм жизни, в воительницу, сражающую противников.
Кнудсен не одобрил увлечённости Марии.
— Нет! Нет, Мария! Это не для хронавтов — ослепить, ослабить, обезоружить, а при большом отпоре и уничтожить. Примитивная война наших предков.
— Захват и казнь пленных тоже весьма примитивны. Одно стоит другого. Не понимаю твоего недовольства.
Она должна понять: он и не подумал бы тормозить внешнее время, если бы планировал победу в прямом сражении. Для этого не нужно длительной подготовки. Умение сражаться заложено в природе человека, за каждым из нас
— опыт предков; бессмысленно опорочивать силу этого генетического наследства.
Хоть ситуация не располагала к веселью, Мария рассмеялась.
— Генетическое наследство, ты сказал? В двадцатом веке один учёный псих уверял, что существуют особые гены храбрости и трусости, гомосексуализма и платонизма, религиозного экстаза и атеизма, щедрости и скупости. Я всю жизнь экспериментирую с генами, создавая новые формы животных. Но ни разу не открывала и сама не создавала ни одного из генов, описанных тем учёным — моим однофамильцем Чарльзом Вильсоном.
Кнудсен понял, что перехватил.
— Не хочу знать древних Вильсонов! Пусть не генетическое, а социальное наследство. Покажи, как ты справляешься с хроноэкраном? Как тайно проскользнёшь в пещеру к рангунам?
Мария думала, что и эту часть операции хорошо усвоила. Она должна пробраться в пещеру не в том времени, в котором пребывают находящиеся там Бессмертные. Она проникнет в пещеру из близкого грядущего. Её индивидуальные хрономоторчики обеспечивают выход из грядущего в настоящее так же свободно, как из прошлого в настоящее — она промелькнёт мимо всех встречных невидимкой, в крайнем случае — как привидение, и материализуется именно там и именно тогда, где и когда нужно.
Тревога Кнудсена не была, однако, развеяна.
— Делаем хронобросок. Я засекаю время на уход в будущее и возврат в настоящее. Даю на две эти операции одну минуту.
Но Марии понадобилась минута только на то, чтобы исчезнуть. И исчезла она не сразу, а постепенно — сперва расплывались очертания, тело превращалось в силуэт, силуэт становился призраком, призрак тускнел и стирался. Ещё медленней совершилось возвращение из будущего — сперва такой же призрак, после силуэт и лишь потом полная материализация.
— Нет, нет и ещё раз нет, Мария! Тебя успеют трижды убить, прежде чем ты выполнишь один хронобросок.
— Если я дам по себе стрелять! Я ведь могу и защищаться.
— Сейчас я покажу тебе, что защита неэффективна. Берём демонстрационные пистолеты. Исчезай!
До того, как Мария полностью ушла в близкое будущее, Кнудсен пять раз разрядил в неё пистолет. От двух выстрелов она увернулась, три попадания были удачны. Сама она, стираясь в невещественность, два раза поразила Кнудсена. Последний удачный выстрел был произведён из пистолета, которого Кнудсен уже не увидел, лишь лёгкая полоска тумана качнулась перед ним, когда вылетела демонстрационная пуля.
При обратном витке хроноброска повторилась та же картина: Кнудсен пять раз успел выстрелить, три пули угодили в Марию. И сама она дважды поражала капитана корабля.
— Плохо, даже очень плохо, — невесело констатировал Кнудсен. — Ты была шесть раз убита. Хронобросок не удался.
— Но и я ровно четыре раза тебя убивала!
— Да, четверых ты убьёшь. А если их будет семь? Или семнадцать? Или тысяча? Твоя боевая операция будет удачной в одном случае: если обойдётся без боя! Надо победить искусством повыше первобытного умения убивать. Повторим хронобросок ещё раз.
И вторая, и третья репетиции не развеяли недовольства Кнудсена. Мария по-прежнему растворялась в будущем слишком медленно. Она оправдывалась:
— Ты настаиваешь: уход только в близкое будущее. Но если я слишком быстро дематериализуюсь в настоящем, я слишком далеко унесусь в будущее. Разве это хорошо?
— Нехорошо. Но все же лучше медленного исчезновения. В будущем тебе не грозят сражения с реальными врагами. Будем повторять хроноброски, пока не отработаешь мгновенности.
Только на третьем десятке повторений Кнудсен расщедрился на похвалу, но продолжал репетиции с прежней настойчивостью.
— Мария, — сказал он на пятидесятой репетиции, — ты выдающийся геноинженер. Но если бы ты ушла в хронавты, то и тут не осталась бы в середнячках. Ещё два-три десятка хронобросков — и можно выпускать тебя без больших опасений.
Настал момент, когда он объявил:
— Хватит! Технику исчезновения и материализации ты освоила. Воздействие на противника отработала. Датчики, посланные мной ещё до репетиций с хронобросками, проникли в пещеру рангунов и показывают, что суд над Мишей начался. Больше нельзя терять ни минуты!
Она упрекнула его:
— Ты ничего не говорил о датчиках! Что они собой представляют и когда ты их выслал?
— Не хотел говорить, чтобы ты не нервничала, узнав, что судилище уже идёт. А датчики по виду — обыкновенные камни, каких множество в пещере. Вряд ли кто определит их истинное назначение.
Мария подумала.
— Ты не можешь превратить их в боевые средства?
— Могу. Но что толку, если мы выведем из строя какое-то количество рангунов? Все равно надо проникать в пещеру, чтобы вывести Баха. Теперь исчезай!
Она пропала столь стремительно, что он не успел махнуть рукой на прощанье. Кнудсен подсел к экрану и включил датчики, высланные в пещеру. Один показал вход и хавронов, замерших на страже, — этот датчик лежал на земле. Один из хавронов, проходя мимо, задел его ногой — картина лишь незначительно переменила угол зрения. Второй валялся в туннеле: он показывал тускло освещённый лаз, то одного, то другого проходящего хаврона. Третий высвечивал саму пещеру — Кнудсен сосредоточился на нем.
В пещере творилась странная процедура: она мало напоминала суд, каким он представлялся Кнудсену. Ему вообразилось, что он присутствует на философском диспуте о природе добра и зла. Бах профессорским голосом излагал концепции добра на разных стадиях развития человечества; вероятно, так же размеренно он объяснял с кафедры азбучные истины археологии своим студентам. Ватута, зло выкривливая на лице улыбку, устанавливал, что в основе добра лежит — от вечной нужды — потребность в пользе, а им, Бессмертным, польза ни к чему, они ни в чем не нуждаются. И, стало быть, добро — понятие чисто человеческое, рангуны же вне добра и зла — и поэтому он не видит препятствий к тому, чтобы казнить пришельца по имени Бах, по природе человека, по званию академика, самой почётной казнью, которую тот сам пожелает, — и это будет знаком высокого уважения рангунов к пришельцу из космоса.
Теоретические споры всегда были вне интересов Кнудсена, если только не затрагивали основы хронистики. В этой созданной Чарльзом Гриценко и разрабатываемой самим Кнудсеном молодой науке ещё много было необъяснённого и непонятного. И быстро утратив интерес к предмету препирательств человека и рангуна, Кнудсен стал осматривать пещеру. Датчик угнездился в углублении под потолком и хорошо высвечивал два валуна — на одном сидел Бах, на другом стоял немолодой смиренный дилон — и разбросанные вокруг камни, на которых разместились Бессмертные. Впереди, особо, — Ватута, позади, беспорядочной кучкой, — остальные. Охрану Кнудсен видел отчётливей, чем Бессмертных. Охрану несли хавроны — рослые обезьяны с могучими мышцами и свирепыми мордами, каждый сжимал в мохнатых лапах резонатор. Кнудсен всматривался в них и уверялся, что от таких ни пощады, ни раздумий не ждать: Властитель кивнёт — и мигом вся вооружённая орава ринется хватать, вязать, впиваться когтями, рвать клыками. Кнудсен передёрнул плечами — стало нехорошо от лицезрения лохматых палачей. Пора бы уже Марии появиться! Времени прошло достаточно для хроноброска в близкое будущее и возвращения в настоящее. На репетиции уход и возврат совершались быстрей.
Теоретический диспут в пещере вдруг превратился в битву. На Баха набросились хавроны. Он поразбросал их отчаянными ударами. Кнудсен с волнением и гордостью за Баха глядел, как коротенький полный человечек отражает натиск лохматых гигантов. Баха повалили, один хаврон наступил ему ногой на грудь, другие вязали руки. «Где Мария? — думал Кнудсен. — Почему она задерживается? Нет, почему она задерживается?»
В пещерном сражении возник нежданный поворот. Пленный дилон, долгое время одиноко горбившийся на валуне рядом с Бахом, — уродливая фигурка, до того смиренная и жалкая, что один взгляд на неё вызывал у Кнудсена смутное недоброжелательство — вдруг разразился диким визгом и кинулся к сражающимся. Кнудсен увидел, как дилон выхватил из кармана упавшего Баха резонатор и резко повернул его на хавронов. Один из нападавших сразу распался надвое, другой рухнул, густо залившись кровью, остальные в страхе попятились, хотя каждый был вооружён. «Боятся применять оружие, чтобы не угодить во Властителя, — этот чёртов Ватута слишком близко к сражающимся,
— думал Кнудсен. — Что с Марией? Она опаздывает недопустимо!»
В это время возмутившийся дилон с радостным визгом направил резонатор на Ватуту. Властитель Бессмертных пытался отбежать, он — Кнудсен хорошо видел это — весь затрясся. Но Ватуту заслонил своим телом какой-то хаврон; резонатор полоснул по нему, хаврон рухнул, уже разваливаясь и все ещё вопя запоздавшим воплем, а на дилона набросился со спины один из Бессмертных — единственный, кто в этой кучке жалко потерявшихся рангунов нашёл в себе смелость вмешаться в сражение. Марии все не было, Мария непоправимо запаздывала!
Схватка взбунтовавшегося дилона и Бессмертного закончилась быстро — рангун был много массивней. Сражённый бунтарь рухнул, на Баха снова набросились и стали вязать. К человеку подошёл Ватута. Ярость и жажда мщения искажали львиное лицо Властителя Бессмертных. А Марии все не было, Мария затерялась где-то в просторах грядущего — она, наверно, не сумела найти пути для быстрого возвращения из какого-то слишком далёкого «потом» в это так нуждавшееся в ней «сейчас». Кнудсен остро пожалел, что растянул внешнее время только вдвое. Нужно было притормозить бег времени не вдвое, а втрое; ему не удалось надёжно подготовить Марию к спасательной операции. Кнудсен положил руку на пульт, нащупал две крайние кнопки — особые кнопки
— последнее средство спасения Баха. «Ultima ratio regis», последний аргумент короля — так назвали бы эту новую операцию древние. Он ничего не говорил о ней Марии, ей не следовало знать, что есть и ещё один способ спасения товарища — способ был чрезмерно жесток. Но если она так и не появится, в момент, когда слуги Ватуты кинутся убивать Баха, один из датчиков — тот, что обычным камешком валяется сейчас в углублении на стене
— вырвется наружу взрывом пламени и ядерных частиц. И верная гибель поразит все живое, кроме человека, защищённого, как все хронавты, от излучения распавшихся ядер. Это ещё не будет спасением — связанный пленник сам не выберется наружу, но и немедленной гибели не произойдёт.
Ватута грозно заговорил, отклоняясь от лежащего Баха:
— За это тебе!..
И Кнудсен понял, что, когда Властитель Бессмертных закончит свою фразу, наступит миг лихорадочно выстукивать на обеих кнопках шифр взрыва.
Ватута не закончил приговора. Ватута в ужасе окаменел. В сумрачной пещере вдруг вспыхнул факел. И с радостным удивлением Кнудсен увидел, что в погасающем факеле материализуются не одна, а две фигуры. С Марией был Асмодей — жалкий, оборванный, светящийся сквозь дыры одежды не розоватым подобием человеческой кожи, а металлическими скрепками и пластмассовыми пластинками, но, как всегда, быстрый и исполнительный. Всего мог ожидать Кнудсен, когда выяснилось, что Мария сильно опаздывает, но что она отыщет киборга и явится с ним — и отдалённо не мог вообразить.
Мария быстро поворачивалась, из её руки вырывался конус фиолетового света — все, на кого падало сияние, замирали. Асмодей поспешно развязывал Баха, помогал ему встать на ноги. До Кнудсена донеслось громкое предупреждение Марии: все в пещере облучены, малейшее сопротивление равносильно гибели! Ватута покорно склонил большую голову, он не сопротивлялся. Мария подошла к Баху, перекинулась с ним несколькими словами. Только после этого она обернулась к выходу из пещеры — она знала, что капитан хронолета в эту минуту взволнованно наблюдает за ними, и, сам невидимый, наблюдает, вероятно, именно с этой стороны.
— Анатолий, высылай планетолёт!
— До полного дня по нашим часам остались целые сутки, — поделился он успехом. — Рангуны и не подозревают, что спят уже не по своему естественному времени, а по тому, какое мы им диктуем. Демонстрируй теперь свою подготовку.
Мария успела облачиться в форму десантника, выходящего на задание высшей сложности — разведку, диверсию, боевые действия, если без них не обойтись. В училищах астронавтов снаряжение и методы такой операции завершали курс — и всегда считались тем орешком, который трудно разгрызть. Мария начала с боевой аппаратуры: бластеров, стреляющих крохотными шаровыми молниями и лазерными лучами; гранат, создающих при взрыве кратковременные потери сознания; ручных парализаторов, лишающих воли к сопротивлению; и резонаторов, вызывающих — последняя крайность сражения — распад живой ткани. Мария раскраснелась, глаза горячо блестели — ей нравилось превращение учёного геноконструктора, творца новых форм жизни, в воительницу, сражающую противников.
Кнудсен не одобрил увлечённости Марии.
— Нет! Нет, Мария! Это не для хронавтов — ослепить, ослабить, обезоружить, а при большом отпоре и уничтожить. Примитивная война наших предков.
— Захват и казнь пленных тоже весьма примитивны. Одно стоит другого. Не понимаю твоего недовольства.
Она должна понять: он и не подумал бы тормозить внешнее время, если бы планировал победу в прямом сражении. Для этого не нужно длительной подготовки. Умение сражаться заложено в природе человека, за каждым из нас
— опыт предков; бессмысленно опорочивать силу этого генетического наследства.
Хоть ситуация не располагала к веселью, Мария рассмеялась.
— Генетическое наследство, ты сказал? В двадцатом веке один учёный псих уверял, что существуют особые гены храбрости и трусости, гомосексуализма и платонизма, религиозного экстаза и атеизма, щедрости и скупости. Я всю жизнь экспериментирую с генами, создавая новые формы животных. Но ни разу не открывала и сама не создавала ни одного из генов, описанных тем учёным — моим однофамильцем Чарльзом Вильсоном.
Кнудсен понял, что перехватил.
— Не хочу знать древних Вильсонов! Пусть не генетическое, а социальное наследство. Покажи, как ты справляешься с хроноэкраном? Как тайно проскользнёшь в пещеру к рангунам?
Мария думала, что и эту часть операции хорошо усвоила. Она должна пробраться в пещеру не в том времени, в котором пребывают находящиеся там Бессмертные. Она проникнет в пещеру из близкого грядущего. Её индивидуальные хрономоторчики обеспечивают выход из грядущего в настоящее так же свободно, как из прошлого в настоящее — она промелькнёт мимо всех встречных невидимкой, в крайнем случае — как привидение, и материализуется именно там и именно тогда, где и когда нужно.
Тревога Кнудсена не была, однако, развеяна.
— Делаем хронобросок. Я засекаю время на уход в будущее и возврат в настоящее. Даю на две эти операции одну минуту.
Но Марии понадобилась минута только на то, чтобы исчезнуть. И исчезла она не сразу, а постепенно — сперва расплывались очертания, тело превращалось в силуэт, силуэт становился призраком, призрак тускнел и стирался. Ещё медленней совершилось возвращение из будущего — сперва такой же призрак, после силуэт и лишь потом полная материализация.
— Нет, нет и ещё раз нет, Мария! Тебя успеют трижды убить, прежде чем ты выполнишь один хронобросок.
— Если я дам по себе стрелять! Я ведь могу и защищаться.
— Сейчас я покажу тебе, что защита неэффективна. Берём демонстрационные пистолеты. Исчезай!
До того, как Мария полностью ушла в близкое будущее, Кнудсен пять раз разрядил в неё пистолет. От двух выстрелов она увернулась, три попадания были удачны. Сама она, стираясь в невещественность, два раза поразила Кнудсена. Последний удачный выстрел был произведён из пистолета, которого Кнудсен уже не увидел, лишь лёгкая полоска тумана качнулась перед ним, когда вылетела демонстрационная пуля.
При обратном витке хроноброска повторилась та же картина: Кнудсен пять раз успел выстрелить, три пули угодили в Марию. И сама она дважды поражала капитана корабля.
— Плохо, даже очень плохо, — невесело констатировал Кнудсен. — Ты была шесть раз убита. Хронобросок не удался.
— Но и я ровно четыре раза тебя убивала!
— Да, четверых ты убьёшь. А если их будет семь? Или семнадцать? Или тысяча? Твоя боевая операция будет удачной в одном случае: если обойдётся без боя! Надо победить искусством повыше первобытного умения убивать. Повторим хронобросок ещё раз.
И вторая, и третья репетиции не развеяли недовольства Кнудсена. Мария по-прежнему растворялась в будущем слишком медленно. Она оправдывалась:
— Ты настаиваешь: уход только в близкое будущее. Но если я слишком быстро дематериализуюсь в настоящем, я слишком далеко унесусь в будущее. Разве это хорошо?
— Нехорошо. Но все же лучше медленного исчезновения. В будущем тебе не грозят сражения с реальными врагами. Будем повторять хроноброски, пока не отработаешь мгновенности.
Только на третьем десятке повторений Кнудсен расщедрился на похвалу, но продолжал репетиции с прежней настойчивостью.
— Мария, — сказал он на пятидесятой репетиции, — ты выдающийся геноинженер. Но если бы ты ушла в хронавты, то и тут не осталась бы в середнячках. Ещё два-три десятка хронобросков — и можно выпускать тебя без больших опасений.
Настал момент, когда он объявил:
— Хватит! Технику исчезновения и материализации ты освоила. Воздействие на противника отработала. Датчики, посланные мной ещё до репетиций с хронобросками, проникли в пещеру рангунов и показывают, что суд над Мишей начался. Больше нельзя терять ни минуты!
Она упрекнула его:
— Ты ничего не говорил о датчиках! Что они собой представляют и когда ты их выслал?
— Не хотел говорить, чтобы ты не нервничала, узнав, что судилище уже идёт. А датчики по виду — обыкновенные камни, каких множество в пещере. Вряд ли кто определит их истинное назначение.
Мария подумала.
— Ты не можешь превратить их в боевые средства?
— Могу. Но что толку, если мы выведем из строя какое-то количество рангунов? Все равно надо проникать в пещеру, чтобы вывести Баха. Теперь исчезай!
Она пропала столь стремительно, что он не успел махнуть рукой на прощанье. Кнудсен подсел к экрану и включил датчики, высланные в пещеру. Один показал вход и хавронов, замерших на страже, — этот датчик лежал на земле. Один из хавронов, проходя мимо, задел его ногой — картина лишь незначительно переменила угол зрения. Второй валялся в туннеле: он показывал тускло освещённый лаз, то одного, то другого проходящего хаврона. Третий высвечивал саму пещеру — Кнудсен сосредоточился на нем.
В пещере творилась странная процедура: она мало напоминала суд, каким он представлялся Кнудсену. Ему вообразилось, что он присутствует на философском диспуте о природе добра и зла. Бах профессорским голосом излагал концепции добра на разных стадиях развития человечества; вероятно, так же размеренно он объяснял с кафедры азбучные истины археологии своим студентам. Ватута, зло выкривливая на лице улыбку, устанавливал, что в основе добра лежит — от вечной нужды — потребность в пользе, а им, Бессмертным, польза ни к чему, они ни в чем не нуждаются. И, стало быть, добро — понятие чисто человеческое, рангуны же вне добра и зла — и поэтому он не видит препятствий к тому, чтобы казнить пришельца по имени Бах, по природе человека, по званию академика, самой почётной казнью, которую тот сам пожелает, — и это будет знаком высокого уважения рангунов к пришельцу из космоса.
Теоретические споры всегда были вне интересов Кнудсена, если только не затрагивали основы хронистики. В этой созданной Чарльзом Гриценко и разрабатываемой самим Кнудсеном молодой науке ещё много было необъяснённого и непонятного. И быстро утратив интерес к предмету препирательств человека и рангуна, Кнудсен стал осматривать пещеру. Датчик угнездился в углублении под потолком и хорошо высвечивал два валуна — на одном сидел Бах, на другом стоял немолодой смиренный дилон — и разбросанные вокруг камни, на которых разместились Бессмертные. Впереди, особо, — Ватута, позади, беспорядочной кучкой, — остальные. Охрану Кнудсен видел отчётливей, чем Бессмертных. Охрану несли хавроны — рослые обезьяны с могучими мышцами и свирепыми мордами, каждый сжимал в мохнатых лапах резонатор. Кнудсен всматривался в них и уверялся, что от таких ни пощады, ни раздумий не ждать: Властитель кивнёт — и мигом вся вооружённая орава ринется хватать, вязать, впиваться когтями, рвать клыками. Кнудсен передёрнул плечами — стало нехорошо от лицезрения лохматых палачей. Пора бы уже Марии появиться! Времени прошло достаточно для хроноброска в близкое будущее и возвращения в настоящее. На репетиции уход и возврат совершались быстрей.
Теоретический диспут в пещере вдруг превратился в битву. На Баха набросились хавроны. Он поразбросал их отчаянными ударами. Кнудсен с волнением и гордостью за Баха глядел, как коротенький полный человечек отражает натиск лохматых гигантов. Баха повалили, один хаврон наступил ему ногой на грудь, другие вязали руки. «Где Мария? — думал Кнудсен. — Почему она задерживается? Нет, почему она задерживается?»
В пещерном сражении возник нежданный поворот. Пленный дилон, долгое время одиноко горбившийся на валуне рядом с Бахом, — уродливая фигурка, до того смиренная и жалкая, что один взгляд на неё вызывал у Кнудсена смутное недоброжелательство — вдруг разразился диким визгом и кинулся к сражающимся. Кнудсен увидел, как дилон выхватил из кармана упавшего Баха резонатор и резко повернул его на хавронов. Один из нападавших сразу распался надвое, другой рухнул, густо залившись кровью, остальные в страхе попятились, хотя каждый был вооружён. «Боятся применять оружие, чтобы не угодить во Властителя, — этот чёртов Ватута слишком близко к сражающимся,
— думал Кнудсен. — Что с Марией? Она опаздывает недопустимо!»
В это время возмутившийся дилон с радостным визгом направил резонатор на Ватуту. Властитель Бессмертных пытался отбежать, он — Кнудсен хорошо видел это — весь затрясся. Но Ватуту заслонил своим телом какой-то хаврон; резонатор полоснул по нему, хаврон рухнул, уже разваливаясь и все ещё вопя запоздавшим воплем, а на дилона набросился со спины один из Бессмертных — единственный, кто в этой кучке жалко потерявшихся рангунов нашёл в себе смелость вмешаться в сражение. Марии все не было, Мария непоправимо запаздывала!
Схватка взбунтовавшегося дилона и Бессмертного закончилась быстро — рангун был много массивней. Сражённый бунтарь рухнул, на Баха снова набросились и стали вязать. К человеку подошёл Ватута. Ярость и жажда мщения искажали львиное лицо Властителя Бессмертных. А Марии все не было, Мария затерялась где-то в просторах грядущего — она, наверно, не сумела найти пути для быстрого возвращения из какого-то слишком далёкого «потом» в это так нуждавшееся в ней «сейчас». Кнудсен остро пожалел, что растянул внешнее время только вдвое. Нужно было притормозить бег времени не вдвое, а втрое; ему не удалось надёжно подготовить Марию к спасательной операции. Кнудсен положил руку на пульт, нащупал две крайние кнопки — особые кнопки
— последнее средство спасения Баха. «Ultima ratio regis», последний аргумент короля — так назвали бы эту новую операцию древние. Он ничего не говорил о ней Марии, ей не следовало знать, что есть и ещё один способ спасения товарища — способ был чрезмерно жесток. Но если она так и не появится, в момент, когда слуги Ватуты кинутся убивать Баха, один из датчиков — тот, что обычным камешком валяется сейчас в углублении на стене
— вырвется наружу взрывом пламени и ядерных частиц. И верная гибель поразит все живое, кроме человека, защищённого, как все хронавты, от излучения распавшихся ядер. Это ещё не будет спасением — связанный пленник сам не выберется наружу, но и немедленной гибели не произойдёт.
Ватута грозно заговорил, отклоняясь от лежащего Баха:
— За это тебе!..
И Кнудсен понял, что, когда Властитель Бессмертных закончит свою фразу, наступит миг лихорадочно выстукивать на обеих кнопках шифр взрыва.
Ватута не закончил приговора. Ватута в ужасе окаменел. В сумрачной пещере вдруг вспыхнул факел. И с радостным удивлением Кнудсен увидел, что в погасающем факеле материализуются не одна, а две фигуры. С Марией был Асмодей — жалкий, оборванный, светящийся сквозь дыры одежды не розоватым подобием человеческой кожи, а металлическими скрепками и пластмассовыми пластинками, но, как всегда, быстрый и исполнительный. Всего мог ожидать Кнудсен, когда выяснилось, что Мария сильно опаздывает, но что она отыщет киборга и явится с ним — и отдалённо не мог вообразить.
Мария быстро поворачивалась, из её руки вырывался конус фиолетового света — все, на кого падало сияние, замирали. Асмодей поспешно развязывал Баха, помогал ему встать на ноги. До Кнудсена донеслось громкое предупреждение Марии: все в пещере облучены, малейшее сопротивление равносильно гибели! Ватута покорно склонил большую голову, он не сопротивлялся. Мария подошла к Баху, перекинулась с ним несколькими словами. Только после этого она обернулась к выходу из пещеры — она знала, что капитан хронолета в эту минуту взволнованно наблюдает за ними, и, сам невидимый, наблюдает, вероятно, именно с этой стороны.
— Анатолий, высылай планетолёт!
5
Бах кинулся в объятия Кнудсена. У сдержанного капитана хронолета дрожали губы и влажно сияли глаза. Он сказал:
— Знаешь, я сегодня узнал, что всего горестней! — Бах с улыбкой смотрел на друга, догадываясь, что речь пойдёт о том, как страшились за него. Но Кнудсен сказал по-иному, чем ожидал Бах: — Самое горестное, когда видишь, как гибнет близкий человек, и знаешь, что можешь спасти его, но ценой гибели тех, кого вовсе не хочешь уничтожать.
— Погибли один Кун Канна и трое хавронов, правда, ребята хорошие, я успел к ним привязаться, — с сокрушением сказал Бах.
— Упрёк в их гибели адресован мне? — спросила Мария.
— Тебе, — ответил Кнудсен, — и не только в гибели четверых. Если бы ты задержалась ещё на минуту, погибли бы все, кто находился в пещере, — кроме Миши, естественно.
— Ты сам виноват, что я запоздала, — сказала Мария. — Ты снабдил меня хронодетектором. Благодаря ему я нашла Асмодея. Поставь мне в заслугу хоть это.
И она рассказала, что уже собиралась выбираться назад из скачка в будущее, когда хронодетектор обнаружил какой-то непорядок в близком времени. Неподалёку свивался небольшой хроноворот, в кольце замкнувшегося на себя времени металось материальное тело. Она догадалась, что естественные хроновороты так далеко от полюсов не возникают — он мог быть только искусственным. И когда ударом из своего хроногенератора разорвала хронокольцо, из него вывалился Асмодей. Подробности он расскажет сам.
— Это произошло, когда Аркадий с двумя дилонами бежали в мёртвый лес, которого страшно боятся все хавроны, а я остался прикрывать их бегство, — рассказывал Асмодей. — Я был в личине No 3, вы её ещё не видели — настоящий стереозавр с полным набором зубов, к тому же огнедышащий. Подлинное страшило, вы в этом сами убедитесь, когда подремонтируюсь. Хавроны стали меня одолевать. Хронотрансформатор был на издыхании, но вынес меня в иновремя, зато отказал при возвращении. И я запутался в новом времени, только не знаю каком, все так повторялось, что звенели все контакты в мозгу. Если бы не Мария, мне бы крышка, хотя никакой крышки над собой я не видел — и не совсем понимаю, почему вы, люди, так любите это словечко. Но главное не во мне, главное в том, что я увидел в будущем — я такое увидел! Не поверить! Сейчас я вам все расскажу…
— Ты расскажешь потом. Аркадий, значит, спасся в каком-то лесу? — спросил Кнудсен.
— Он побежал в обезумевший лес, так его называют хавроны, они его ужасно боятся. Они его не преследовали, да и я бы не пустил. А что с ним теперь — не знаю.
Кнудсен распорядился:
— Будем отыскивать Аркадия и его спутников. Мария, поручаю это тебе. Возьми Асмодея.
— Одного Асмодея может не хватить. Разреши взять в помощники десяток хавронов и двух-трех Бессмертных. Что они будут вести себя смирно, уверена.
— Бери кого хочешь, хоть в смирении рангунов я не уверен.
Мария повторила, что убеждена в покорности Бессмертных, но какая-то капля сомнения оставалась и у неё. Вспоминались древние книги о покорении одних народов другими: в них ярко живописались восстания против покорителей и угнетателей. Что хронавты не угнетатели, рангуны убедятся быстро, но покорителями они остаются в любом случае. И, направляясь из салона в трюм, где разместили Бессмертных, Мария тихо твердила про себя строчку из романа о приключениях астронавтов на прекрасной планете, населённой высокоразвитыми гуманоидами. Ни планеты столь прекрасной, ни совершённых гуманоидов реальные астронавты за двести лет после выхода романа в свет так и не обнаружили — ни в ближнем, ни в дальнем космосе. «Мы покорители сердец, мы завоеватели душ!»— говорил герой романа жителям удивительной планеты, и добросердечные аборигены — волей автора романа — немедленно раскрыли души и отдали сердца покорившим их людям. Мария утешила себя ещё одной древней цитатой из кодекса завоевателей и покорителей — она звучала не так красиво, зато внушительно: «Пусть не любят, лишь бы вели себя смирно».
Пленные рангуны вели себя смирно. Предоставленный им пустой трюм был достаточно обширен, чтобы вместить пленников и побольше. При появлении Марии все рангуны поспешно выстроились как на параде. Ватута церемонно наклонил голову и чуть отвёл назад руки. Асмодей, вошедший вместе с Марией, немедля повторил приветствие Ватуты, ему понравилась красивая поза: наклонённая голова, отброшенные назад руки — и уважение, и непринуждённость, отлично подойдёт к личине No 17. Мария ограничилась тем, что впервые внимательно присмотрелась к Ватуте — в пылу вторжения в пещеру было не до любования ошеломлённым противником. Властитель Бессмертных был импозантен — рослый, крупноголовый, с цилиндрическим туловищем, лишённым бочкообразности, отличавшей почти всех рангунов, с пропорциональными туловищу ногами. Он вполне годился быть статуей самого себя, на такую статую и на Земле ребята взирали бы без смеха — в отличие от бочек на журавлиных ногах-рычагах, какими скульптор должен был бы изобразить остальных Бессмертных.
— Ватута, попрошу тебя об одной услуге, — дипломатично начала Мария.
Он явно не поддавался на дипломатические приёмы.
— Твоё дело повелевать, моё — исполнять, — промолвил он на приличном человеческом языке — общение с Бахом дало плоды.
Мария решила, что ещё не время перевоспитывать Бессмертных. Хорошо: повеление, а не просьба. Надо спасать хронавта Аркадия Никитина и двух его спутников-дилонов, бежавших от хавронов в какой-то мёртвый лес. Она хочет, чтобы Ватута сопровождал её в спасательном отряде со своими помощниками, которых сам отберёт.
Асмодей не преминул поспешно объявить:
— Я поведу отряд. Я хорошо помню пещеру, где задержал хавронов, когда они хотели помешать нашему бегству.
Ватута снова наклонил голову — на этот раз такой жест можно было истолковать как знак согласия.
— Пусть ведёт блистательный Асмодей, он отважно сражался против моих солдат. Удивляюсь только, что он остался в живых; в последнем донесении Клаппы сообщалось, что Асмодей погиб в битве, а трое других беглецов несомненно погибнут, ибо скрылись в безумных лесах, где все противодействует жизни. Даже мы, Бессмертные, избегаем их. Впрочем, я пойду в любое место, куда поведёшь, Повелительница!
— Ты уверен, что наши друзья погибли? — спросила Мария, обеспокоенная лёгкой иронией в ответе Ватуты.
Он выразительно показал на киборга.
— Я был уверен в его гибели, а он жив. Вы умело творите чудеса. Не буду поражён, если в гуще леса повстречаем твоих друзей, весёлых и здоровых. После того как ты, внезапно появившись из небытия, взяла нас всех в плен, о чем бестолковые дилоны даже подумать не осмеливались… В общем, я теперь допускаю и недопустимое!
Мария отметила, что общение с Бахом принесло и ещё один результат — Властитель Бессмертных не только хорошо объяснялся по-человечески, но и приобрёл навыки земного оратора. В данной ситуации он мог бы разглагольствовать и не так напыщенно — и Мария постаралась показать, что лучше бы ему держаться по-иному.
— Три минуты на сборы! Все, кто не в поход, перемещаются из планетолёта в другие помещения корабля. Асмодей, быстро!
Планетолёт с пассажирами стартовал на север. В рубке у пульта села Мария, рядом разместился Асмодей, позади обоих — невозмутимый Ватута. Сперва потянулись дремучие леса, такие же, как в Дилонии, только гуще — исполинские голубые деревья с пышными кронами. В глаза сверкала Гаруна Белая, был её час на небосклоне. Сбоку сияла Гаруна Голубая. По мере углубления на север Белая звезда смещалась вбок, прямо по курсу легла Голубая. Густые леса разрежались: деревья теряли свою высоту и яркость, чаща перебивалась кустарниковыми зарослями, появлялись пустоши, их становилось все больше.
Пейзаж все сильней омертвлялся — сухие деревья, голые холмы, тускло поблёскивающие озерки… Ватута, молчавший всю первую половину полёта, подал голос:
— Повелительница, веди корабль осторожней. Впереди пещера, где хавроны держат нашу последнюю заставу.
Мария посадила планетолёт у озерка против горки, где неширокий лаз вёл в пещеру. Площадка перед пещерой хранила следы недавней битвы — валялись трупы хавронов, оружие, остатки боевой личины Асмодея. Киборг поднял обломки зубастой головы.
— Все поломано, Мария. А какой был зверь! Нет, какой зверь! Глаза — факелы, рот — пылающее горнило, каждый зуб — раскалённый металл! А шерсть? Не шерстинки — электрические разряды. Ты бы посмотрела, Мария, как шарахнулись от меня хавроны.
Мария велела идти в пещеру. Асмодей ручным фонарём осветил картину побоища. Всюду лежали мёртвые тела — перекорёженные, раздроблённые, расчленённые; труп возле трупа, труп на трупе. Тяжкое безмолвие нависло над могилой. Асмодей прислушался — и его обострённый слух не уловил ни вздоха, ни стона.
— Мой храбрый Клаппа, — спокойно проговорил Ватута, показывая на растянувшегося во весь рост хаврона. — Лучший солдат моей армии. Его одного хроноворот не разорвал на части.
— Знаешь, я сегодня узнал, что всего горестней! — Бах с улыбкой смотрел на друга, догадываясь, что речь пойдёт о том, как страшились за него. Но Кнудсен сказал по-иному, чем ожидал Бах: — Самое горестное, когда видишь, как гибнет близкий человек, и знаешь, что можешь спасти его, но ценой гибели тех, кого вовсе не хочешь уничтожать.
— Погибли один Кун Канна и трое хавронов, правда, ребята хорошие, я успел к ним привязаться, — с сокрушением сказал Бах.
— Упрёк в их гибели адресован мне? — спросила Мария.
— Тебе, — ответил Кнудсен, — и не только в гибели четверых. Если бы ты задержалась ещё на минуту, погибли бы все, кто находился в пещере, — кроме Миши, естественно.
— Ты сам виноват, что я запоздала, — сказала Мария. — Ты снабдил меня хронодетектором. Благодаря ему я нашла Асмодея. Поставь мне в заслугу хоть это.
И она рассказала, что уже собиралась выбираться назад из скачка в будущее, когда хронодетектор обнаружил какой-то непорядок в близком времени. Неподалёку свивался небольшой хроноворот, в кольце замкнувшегося на себя времени металось материальное тело. Она догадалась, что естественные хроновороты так далеко от полюсов не возникают — он мог быть только искусственным. И когда ударом из своего хроногенератора разорвала хронокольцо, из него вывалился Асмодей. Подробности он расскажет сам.
— Это произошло, когда Аркадий с двумя дилонами бежали в мёртвый лес, которого страшно боятся все хавроны, а я остался прикрывать их бегство, — рассказывал Асмодей. — Я был в личине No 3, вы её ещё не видели — настоящий стереозавр с полным набором зубов, к тому же огнедышащий. Подлинное страшило, вы в этом сами убедитесь, когда подремонтируюсь. Хавроны стали меня одолевать. Хронотрансформатор был на издыхании, но вынес меня в иновремя, зато отказал при возвращении. И я запутался в новом времени, только не знаю каком, все так повторялось, что звенели все контакты в мозгу. Если бы не Мария, мне бы крышка, хотя никакой крышки над собой я не видел — и не совсем понимаю, почему вы, люди, так любите это словечко. Но главное не во мне, главное в том, что я увидел в будущем — я такое увидел! Не поверить! Сейчас я вам все расскажу…
— Ты расскажешь потом. Аркадий, значит, спасся в каком-то лесу? — спросил Кнудсен.
— Он побежал в обезумевший лес, так его называют хавроны, они его ужасно боятся. Они его не преследовали, да и я бы не пустил. А что с ним теперь — не знаю.
Кнудсен распорядился:
— Будем отыскивать Аркадия и его спутников. Мария, поручаю это тебе. Возьми Асмодея.
— Одного Асмодея может не хватить. Разреши взять в помощники десяток хавронов и двух-трех Бессмертных. Что они будут вести себя смирно, уверена.
— Бери кого хочешь, хоть в смирении рангунов я не уверен.
Мария повторила, что убеждена в покорности Бессмертных, но какая-то капля сомнения оставалась и у неё. Вспоминались древние книги о покорении одних народов другими: в них ярко живописались восстания против покорителей и угнетателей. Что хронавты не угнетатели, рангуны убедятся быстро, но покорителями они остаются в любом случае. И, направляясь из салона в трюм, где разместили Бессмертных, Мария тихо твердила про себя строчку из романа о приключениях астронавтов на прекрасной планете, населённой высокоразвитыми гуманоидами. Ни планеты столь прекрасной, ни совершённых гуманоидов реальные астронавты за двести лет после выхода романа в свет так и не обнаружили — ни в ближнем, ни в дальнем космосе. «Мы покорители сердец, мы завоеватели душ!»— говорил герой романа жителям удивительной планеты, и добросердечные аборигены — волей автора романа — немедленно раскрыли души и отдали сердца покорившим их людям. Мария утешила себя ещё одной древней цитатой из кодекса завоевателей и покорителей — она звучала не так красиво, зато внушительно: «Пусть не любят, лишь бы вели себя смирно».
Пленные рангуны вели себя смирно. Предоставленный им пустой трюм был достаточно обширен, чтобы вместить пленников и побольше. При появлении Марии все рангуны поспешно выстроились как на параде. Ватута церемонно наклонил голову и чуть отвёл назад руки. Асмодей, вошедший вместе с Марией, немедля повторил приветствие Ватуты, ему понравилась красивая поза: наклонённая голова, отброшенные назад руки — и уважение, и непринуждённость, отлично подойдёт к личине No 17. Мария ограничилась тем, что впервые внимательно присмотрелась к Ватуте — в пылу вторжения в пещеру было не до любования ошеломлённым противником. Властитель Бессмертных был импозантен — рослый, крупноголовый, с цилиндрическим туловищем, лишённым бочкообразности, отличавшей почти всех рангунов, с пропорциональными туловищу ногами. Он вполне годился быть статуей самого себя, на такую статую и на Земле ребята взирали бы без смеха — в отличие от бочек на журавлиных ногах-рычагах, какими скульптор должен был бы изобразить остальных Бессмертных.
— Ватута, попрошу тебя об одной услуге, — дипломатично начала Мария.
Он явно не поддавался на дипломатические приёмы.
— Твоё дело повелевать, моё — исполнять, — промолвил он на приличном человеческом языке — общение с Бахом дало плоды.
Мария решила, что ещё не время перевоспитывать Бессмертных. Хорошо: повеление, а не просьба. Надо спасать хронавта Аркадия Никитина и двух его спутников-дилонов, бежавших от хавронов в какой-то мёртвый лес. Она хочет, чтобы Ватута сопровождал её в спасательном отряде со своими помощниками, которых сам отберёт.
Асмодей не преминул поспешно объявить:
— Я поведу отряд. Я хорошо помню пещеру, где задержал хавронов, когда они хотели помешать нашему бегству.
Ватута снова наклонил голову — на этот раз такой жест можно было истолковать как знак согласия.
— Пусть ведёт блистательный Асмодей, он отважно сражался против моих солдат. Удивляюсь только, что он остался в живых; в последнем донесении Клаппы сообщалось, что Асмодей погиб в битве, а трое других беглецов несомненно погибнут, ибо скрылись в безумных лесах, где все противодействует жизни. Даже мы, Бессмертные, избегаем их. Впрочем, я пойду в любое место, куда поведёшь, Повелительница!
— Ты уверен, что наши друзья погибли? — спросила Мария, обеспокоенная лёгкой иронией в ответе Ватуты.
Он выразительно показал на киборга.
— Я был уверен в его гибели, а он жив. Вы умело творите чудеса. Не буду поражён, если в гуще леса повстречаем твоих друзей, весёлых и здоровых. После того как ты, внезапно появившись из небытия, взяла нас всех в плен, о чем бестолковые дилоны даже подумать не осмеливались… В общем, я теперь допускаю и недопустимое!
Мария отметила, что общение с Бахом принесло и ещё один результат — Властитель Бессмертных не только хорошо объяснялся по-человечески, но и приобрёл навыки земного оратора. В данной ситуации он мог бы разглагольствовать и не так напыщенно — и Мария постаралась показать, что лучше бы ему держаться по-иному.
— Три минуты на сборы! Все, кто не в поход, перемещаются из планетолёта в другие помещения корабля. Асмодей, быстро!
Планетолёт с пассажирами стартовал на север. В рубке у пульта села Мария, рядом разместился Асмодей, позади обоих — невозмутимый Ватута. Сперва потянулись дремучие леса, такие же, как в Дилонии, только гуще — исполинские голубые деревья с пышными кронами. В глаза сверкала Гаруна Белая, был её час на небосклоне. Сбоку сияла Гаруна Голубая. По мере углубления на север Белая звезда смещалась вбок, прямо по курсу легла Голубая. Густые леса разрежались: деревья теряли свою высоту и яркость, чаща перебивалась кустарниковыми зарослями, появлялись пустоши, их становилось все больше.
Пейзаж все сильней омертвлялся — сухие деревья, голые холмы, тускло поблёскивающие озерки… Ватута, молчавший всю первую половину полёта, подал голос:
— Повелительница, веди корабль осторожней. Впереди пещера, где хавроны держат нашу последнюю заставу.
Мария посадила планетолёт у озерка против горки, где неширокий лаз вёл в пещеру. Площадка перед пещерой хранила следы недавней битвы — валялись трупы хавронов, оружие, остатки боевой личины Асмодея. Киборг поднял обломки зубастой головы.
— Все поломано, Мария. А какой был зверь! Нет, какой зверь! Глаза — факелы, рот — пылающее горнило, каждый зуб — раскалённый металл! А шерсть? Не шерстинки — электрические разряды. Ты бы посмотрела, Мария, как шарахнулись от меня хавроны.
Мария велела идти в пещеру. Асмодей ручным фонарём осветил картину побоища. Всюду лежали мёртвые тела — перекорёженные, раздроблённые, расчленённые; труп возле трупа, труп на трупе. Тяжкое безмолвие нависло над могилой. Асмодей прислушался — и его обострённый слух не уловил ни вздоха, ни стона.
— Мой храбрый Клаппа, — спокойно проговорил Ватута, показывая на растянувшегося во весь рост хаврона. — Лучший солдат моей армии. Его одного хроноворот не разорвал на части.