Страница:
– Ладно, на рафтинг и дайвинг я съезжу сам, не хочешь – не надо. Но, может, тебе понравится хотя бы эта экскурсия? – сказал он ей, протягивая билеты.
– Вадим, чего ты злишься? Я не понимаю! Нам что, должны нравиться одинаковые вещи?
– Ну, раньше было так, правда? Ладно, давай не будем начинать все сначала.
Но шаткий мир продержался только до позднего вечера.
В начале первого они встретились в холле отеля с новыми знакомыми – Светой и ее подругой Ирой, и вместе пошли на дискотеку. Вадим принес всем из бара по джин-тонику, и компания устроилась на широком угловом диване, с которого открывался хороший вид на танцпол. Там уже крутились в ленивом танце аниматоры – высокий лысый Дизель, Славик, Аня, турок, который пел вечером у бассейна, и еще несколько пока безымянных для Оксаны ребят. Выпив, Вадим взбодрился, перестал зевать и после нескольких дополнительных порций джина-тоника даже решил потанцевать с женой.
– Все, хватит курить! – заявил он, выхва тывая сигарету из ее руки. – Потанцуй с му жем! – И потащил Оксану в центр танцпола, к колонне, обклеенной мелкими зеркальными осколками.
Закинув голову вверх, Оксана увлеченно задвигалась в толпе, в бликах, бросаемых на нее разноцветными лампами. Она то замедляла, то убыстряла движения тела со сменой ритма и музыки, едва замечая Вадима, монотонно покачивающегося рядом с ней. А потом, когда опять зазвучал уже полюбившийся ей Таркан, она уплыла в игривом танце от мужа в образованный аниматорами круг, и турок певец стал одобрительно хлопать ладонями, приближаясь к ней. Спустя несколько секунд она заметила боковым зрением, как Вадим пробирается к ней, отодвигая в сторону аниматоров.
– Пойдем отсюда! Хватит! – крикнул он ей в ухо, плотно обхватив пальцами ее локоть.
– Мы же только пришли…
– Хочешь остаться? Давай танцуй! Всем нравится!
– Вадим, не бесись! Ты напился.
– Ты, кажется, тоже. Пошли в номер!
И он повернулся, уверенный, что Оксана пойдет за ним. Она пошла, помахав за его спиной Свете с Ирой и натянуто улыбнувшись аниматорам.
Их перебранка продолжилась на улице, а в номере превратилась в безобразную склоку. Тыкая в сторону Оксаны указательным пальцем, Вадим обвинял ее в том, что она его позорит, крутит задницей перед турками и ведет себя так, как будто у нее вообще нет мужа. Оксана же огрызалась и все твердила, что он напился до состояния паранойи и опять достает ее своей ревностью, а потом попыталась запустить в него пультом от телевизора, но пульт оказался прицепленным к спинке кровати пружинным кабелем и до Вадима не долетел. Этот неудачный бросок окончательно вывел его из себя, он схватил купленные днем билеты на дискотеку, судорожно разорвал их на мелкие клочки и кинул в нее со словами: «Вот тебе, твою мать, танцы!» Поскольку Вадим забрызгал ее слюной, Оксана брезгливо поморщилась, вытерла щеку ладонью и, обозвав Вадима козлом ревнивым, заперлась в ванной.
Вышла она оттуда только спустя полчаса, когда вдоволь наплакалась. Муж к тому времени уже заснул, широко раскинувшись на кровати. Она с трудом подвинула его отяжелевшее от пьяного сна тело и легла на отвоеванный краешек. Но потом еще долго не могла заснуть: жалела себя, надеялась, что утром муж попросит у нее прощения, иначе отдых превратится в сущее наказание. Как бывало и раньше.
После душа Оксана надела купальник и короткий льняной сарафан, тихо собрала и сложила в сумку крем, очки, телефон и подошла к двери. Она вытащила карточку-ключ из щели в стене, но, помешкав, ткнула ее обратно, чтобы не оставить мужа без электричества – а на самом деле, конечно, не дать ему еще одного повода для ругани.
На улице ее на миг ослепило солнце, она нащупала в сумке очки и, надев их, пошла по дорожке легко и безмятежно. Попавшийся ей навстречу мужчина с интересом скользнул взглядом по ее ногам, она в ответ вздернула подбородок и снисходительно усмехнулась.
Из ресторана доносились гул голосов и позвякивание тарелок, на улице перед входом повара готовили омлеты, ловко подбрасывая их над сковородками. Улыбаясь, позабыв о дурацких придирках мужа, Оксана вошла в зал и огляделась по сторонам в поисках свободного стола. Возле подносов с выпечкой она увидела заспанную Свету – та придирчиво разглядывала усеянные черными семенами маленькие пирожки, прихватывая то один, то другой длинными металлическими щипцами. Оксана подошла к ней:
– Света, привет! Как вы вчера догуляли?
Света повернулась, пирожок выскользнул из щипцов.
– Ой, привет! Да мы хорошо. А вы чего так рано ушли? Про тебя потом Бекир спрашивал.
– Кто?
– Бекир, ну ты рядом с ним танцевала. Турок.
– А! Мужчина, который поет! – улыбнулась Оксана. – И что он спрашивал?
– Куда ты делась и с кем ты приехала. Ты уже завтракала или только идешь?
Света показала рукой в сторону бара:
– Вон там. Мы с Иркой. А где твой муж?
Оксана отмахнулась:
– Да ну его, он вечно спит. С вами можно сесть?
– Ну конечно!
Вадим уже давно не спал. Он слышал и как шумела вода в душе, и как тихо оделась и ушла жена, легким щелчком закрыв за собой дверь номера. Приподнявшись на локте, Вадим оглядел комнату – раскрывший пасть чемодан на тумбе и его содержимое, разложенное на столе, креслах, рассеянные по полу клочки бело-зеленой бумаги. «Какой же хреновый джин делают турки, – подумал он, морщась от тукающей в левом виске боли. – Даже когда пьешь, все хреново, а утром еще хуже». Он вспомнил вчерашнюю дискотеку – хриплый (опять курила!) смех Оксаны, хищный взгляд того турчонка, развязные танцы новых знакомых, Светы и Иры, последовавший за всем этим «разговор» с женой в номере. Он поднялся с кровати и, баюкая голову в ладонях, подошел к балконной двери. Отодвинув штору, он уставился вниз. Отель проснулся уже давно, и люди были повсюду. В мелком бассейне под самыми окнами пузатые дети, подбадриваемые женщиной в огромной соломенной шляпе, шлепали о воду большим надувным мячом, со стороны ресторана доносилось «давай-давай», выкрикиваемое турком, на лужайке два садовника обсуждали что-то гортанно и один все показывал другому зажатый в руке наконечник поливочного шланга. Вадим задернул штору, закрывая доступ солнечным лучам, и упал в кресло. Он подумал с досадой, что ожидания его не оправдаются и зря он надеялся, что эта поездка поможет им с Оксаной склеить треснувшие отношения и освежить супружескую постель, увядшую за три года их брака.
Ему вспомнилась первая жена. Да, развелись они плохо, она даже не хочет, чтобы он встречался с дочкой, но свои первые три года они жили хорошо. И не сравнить… Бедно, голодно, конечно, зато с полной душой, открыто и честно. Такой открытости у него с Оксаной не было и в первый год. Что же мешает? Почти двадцатилетняя разница в возрасте? Его работа? Ее подруги?
– Хреновый, хреновый у вас, турки, джин.
Он резко выдохнул, провел рукой по коротким седоватым волосам и взял со стола телефон:
– Игорь, как у вас там без меня дела? Что с кредитом у нас?
– Здравствуй, Тамара.
– Доброе утро.
– Ne var, ne yok? Что нового?
Я сажусь рядом с Инной, гидом из Алании, и протягиваю руку к лежащим на столе очкам. Солнечные очки для нас чуть ли не рабочий инструмент, и я всегда и везде обращаю на них внимание. Эти мне нравятся.
– В дьюти фри взяла? – спрашиваю я, раскрывая дужки и подставляя очки под луч солнца. – Хороший цвет у стекол.
– Ага. В самолете купила. Слышала уже новость? Завтра Айдын приезжает.
– Нет, не слышала. Что-то он зачастил к нам. Собрание будет?
Инна пожимает плечами:
– Наверняка. Опять натянет форменную майку на свой мамон и будет нам лепить про хороший сервис и любовь к его детищу. Ну, чья бы корова мычала! У нас уже замены начались.
– Браво, Айдынбейк! – смеюсь я. – Хоро шим же он был в свое время гидом! Помнишь, как он торжественно обещал, мамой, блин, клялся в прошлый приезд, что замены отелей в этом сезоне не будет? Я ему поверила, пред ставляешь?
Инна вздыхает:
– А меня братки какие-то уже зарезать обещали, когда я в Москве буду. Ты же знаешь, какие придурки к нам в Аланию едут.
– Что, так все круто?
– А ладно, не хочу опять об этом! – Она взмахивает рукой. – В «Мигрос» пойдем? Я педикюр хочу сделать.
– А ты записывалась?
– Да, Тома, обязательно! Получила программу в одиннадцать вечера и сразу давай звонить педикюрше. Пойдем попробуем без записи.
– Ну, давай. Я постричься тогда попробую.
Мы поднимаемся от турникетов на стоянку, отдаем своим водителям карточки на обед и выходим на обочину оживленной дороги, по другую сторону которой дыбится оранжевой громадой «Мигрос».
Инне тридцать четыре года, она из Магадана, ее мужа убили бандиты, и она работает второй сезон. Это, пожалуй, все, что я знаю о ней. Думаю, и она обо мне знает не больше. Мы не скрытничаем намеренно, просто не видим смысла в открытом общении и дружбе сейчас, зная, что все временно, сезонно, пока мы здесь, а потом окажемся в другом месте, с другими людьми. Единственное, что имеет значение сейчас, деньги. Какой бы ни была история каждого из нас, что бы ни привело нас на турецкое побережье, мы здесь лишь для того, чтобы получать вознаграждение за работу, которую считаем очень трудной, мы просто хотим денег за ежедневную ложь, увиливание и цинизм. Впрочем, тема денег в разговорах гидов, не связанных çanak, то есть общим котлом, табу. Можно только жаловаться на то, как их мало и как трудно их зарабатывать. Не называя конечно же сумм, процентов и цифр, чтобы не выдать ненароком секретных источников заработка. Поэтому наш главный, и самый безопасный предмет разговора и обсуждений – туристы, люди, которые появляются в нашей жизни на неделю-другую и исчезают из нее, оставляя, в лучшем случае лишь след из нескольких долларов комиссионных.
Мы заходим в бурлящий покупателями и зеваками «Мигрос» через рамку металлоискателя и поднимаемся по эскалатору на третий этаж. Построенный в прошлом году, этот большой торговый центр стал для местных жителей весьма популярным местом отдыха и прогулок. Они гуляют здесь целыми компаниями и семьями: испуганные сельские турчанки в платках и широких глухих платьях робеют перед эскалаторами, прижимая к коленям своих детей; школьницы в клетчатых юбках и белых рубашках сидят на скамейках, поедая купленную в «Бургер Кинге» жареную картошку и с интересом поглядывая по сторонам; студенты из расположенного неподалеку университета шумно обсуждают футбол и цены на телефоны у плаката, обещающего оранжевыми буквами отличные условия кредита. Толпа разбавлена немецкими, русскими и польскими туристами в шортах и майках, которые кажутся здесь, среди турок, слишком откровенными.
Молодая, улыбчивая женщина усаживает меня перед зеркалом, а Инна устраивается за моей спиной в высоком кресле и опасливо опускает ноги в горячую воду, покрытую мыльной шапкой.
Объяснив, как меня надо стричь, я спрашиваю Инну:
– А кто тебе сказал о приезде Айдына?
– Жена Метина.
– А, тогда информация достоверная. Может, собрания все-таки не будет?
– Да какая разница. Знаешь, мне уже все равно, от кого выслушивать – от туристов или от Айдына…
– А что у вас там в Алании происходит?
– Да то же самое, что у вас, только хуже. У нас же туристы трехкопеечные. – Отражение Инны в моем зеркале слабо взмахивает рукой. – Какая-то психбольница, а не отель. На днях приехал мужик, тихий такой, ничего и не подумаешь. И вот он нашел на улице пистолет…
– Ого! А что, это так просто – найти на улице пистолет?
– Ну, мне пока не попадался. К сожалению. Но в Алании всякого отребья хватает, так что все возможно. Ты же работала там в прошлом году, да?
– Угу.
– Так вот, этот мужик подумал, что ему лично пистолет не то чтобы очень нужен, но не пропадать же добру! И пошел предлагать его за триста долларов всем подряд. Сначала в отеле, но там желающих не нашлось, потом на улице. Знаешь, как это выглядело? Он подходил к людям, доставал пистолет и говорил: «Фри хандред доларз!» Двусмысленная ситуация, а? В общем, бизнес у него не сложился – кто-то конечно же скоренько заявил в полицию, что по улице шляется русский псих с пистолетом. Полиция примчалась в отель – за пистолетом и за мужиком. Я Метину позвонила, он приехал, кое-как отмазал этого придурка, пообещал полиции отправить его домой первым же самолетом. Я даже не знаю, как он договорился с ними. Представляешь, если этот пистолет засвечен где-нибудь? А менеджер отеля мне потом выговаривал: мол, у «Арейона» не туристы, а дебилы сплошные. А я-то тут при чем? Знаешь, мне кажется, что Айдын выходит на какой-нибудь Черкизовский рынок в Москве – или какой там есть самый дешевый? – и кричит: «А кому Алания по три рубля! Налетай!». Вот они и налетают сюда, идиоты эти непуганые. Еще баба одна ходит, жалуется каждый день, что полячки в ресторане топлес ходят, а у нее от этого аппетит пропадает. Мол, сидят такие нарядные, сиськи в суп – вот ей и противно. И что теперь? Мне стоять на входе в ресторан и раздавать им тряпочки срам прикрыть? На дверях нарисовано и написано, на польском в том числе, что в ресторан нельзя входить даже в купальниках, куда уж без! Детский сад, блин! Куда, интересно, они девают свои мозги, когда летят сюда?
Инна глубоко и шумно вздыхает и замолкает, поджав губы.
– А кто у вас там польский гид? – интересуюсь я, вспоминая свой прошлый сезон, когда я тесно общалась с поляками.
– Сильвия. Загорает, пьет, спит с турками. Без комплексов девица. Анечка, напарница моя, кстати, тоже почувствовала вкус к жизни… понесло. Набрали в этом году детей каких-то долбанутых! Еще и делись с ними комиссионными!
– Это та самая пухлая девочка, которая приехала с термосом и чемоданом стирального порошка?
– Ага. Только она уже давно не пухлая. Трахается, как заводная игрушка, блин. И с кем! Боже мой, с официантами! О-о-о, господи, быстрей бы уже в Москву… Отдохнуть хоть в Шереметьево.
– А у тебя виза когда заканчивается?
– Четвертого. У тебя?
– Девятого, кажется. Надо посмотреть.
Педикюрша вежливо прерывает наш разговор и предлагает Инне выбрать лак. Инна выбирает бесцветный.
Мы продолжаем разговор о работе, жалуемся на продажи, не называя конечно же реальных сумм, сданных вчера менеджеру, и смеемся, вспомнив прошлогоднюю историю с заменой отеля.
Тогда Дима, трансферный гид, должен был отвезти три пары туристов, купивших неделю отдыха в отеле «Санрайз», в отель «Фиеста», а три пары, купивших неделю отдыха в отеле «Фиеста» – в отель «Санрайз». Так, по крайней мере, у него было написано в трансфер-листе, составленном нашим офисом. Дима удивился, потому что с такой нелепой заменой он раньше не сталкивался, но все же решил следовать указаниям, не вдаваясь в подробности. Проблема была только в том, что все эти пары ехали в одном автобусе и разъяснять им смысл такой замены было бы сложно. Но Дима все же нашел решение. На его удачу, отели «Санрайз» и «Фиеста», оба трехзвездочные, располагались рядом, и Дима, ничего не объясняя туристам и воспользовавшись сгущающимися сумерками, остановил автобус у «Фиесты» и объявил:
– Отель «Санрайз»! Пожалуйста, не забы вайте свои вещи в автобусе. Отельный гид ждет вас на ресепшене. Хорошего отдыха! До свидания!
Потом он проделал такой же трюк у отеля «Санрайз», назвав его отелем «Фиеста». Туристы, конечно, подлый обман раскрыли достаточно быстро, но, так как отели отличались друг от друга только названиями и цветом пляжных полотенец, шуметь они не стали, а просто провели неделю в том отеле, куда их привез нерадивый гид. «Надо же было так ошибиться!» – сначала возмущались, а потом посмеивались они. Спохватившиеся же менеджеры нашего офиса тихо уладили с отелями бумажные формальности. Дима хранил этот трансфер-лист весь сезон и показывал его нам в аэропорту, чтобы поднять настроение и боевой дух перед грядущей заменой, часто куда более неравноценной и сложно осуществимой.
– Вообще, замены – это, конечно, дурдом, – вздыхает Инна, отсмеявшись. – Дети рыдают, бабы орут, мужики матерятся, водила рядом ноет: «Абла, абла, мне ехать надо». Я их вроде и понимаю, людей этих, и сукой себя чувствую, но в то же время задушить всех на хрен хочется! А ты бы, Тома, что делала, если бы тебя вместо пяти звезд повезли на какую-то помойку на второй линии и пообещали за это в лучшем случае поездку в «Акваленд»?
– Не знаю, просто не представляю. – Я усмехаюсь. – Но я бы точно не стала звонить в московское турагенство. Помнишь, кто-то рассказывал, как у него мужик в автобусе звонил в свое турагентство? «Девушка, мы Потаповы! Вот мы сейчас в Анталии, и нам тут меняют отель. Ало-ало, девушка, девушка!»
Ну, он еще несколько раз так пробовал дозвониться, с разных телефонов даже, пока не врубился, что это не со связью проблемы. Инна смеется, прикрывая рот ладонью:
– Какая отзывчивая девушка! Вот бы ее запустить в этот автобус минут на пять. Да-а-а… Черта с два я буду когда-нибудь отдыхать через все эти конторы!
– Это точно. Ну что, пойдем? У тебя лак высох?
Расплатившись, мы выходим из салона, и я предлагаю Инне пройтись до кинозалов, а потом выпить кофе.
– Хочу посмотреть, какие фильмы идут, – говорю я. – Хоть так причаститься к культурной жизни, а то чувствую себя какой-то совсем одичавшей.
– Ой, не говори! Я иногда прошу у туристов дать что-нибудь почитать, да у них у всех детективчики эти дрянные, лучше уж вообще ничего не читать, чем такое. А вы в Анталию не ездите вечерами – вам же недалеко…
– Когда, Инна? У нас полный отель туристов. Раз в месяц если вырвешься, то хорошо.
Тут я, конечно, лукавлю, но Инне вовсе не обязательно знать, как мы проводим свободное время и как много у нас его бывает. Вот и сейчас я хочу посмотреть, идет ли какой-нибудь стоящий фильм, ради которого можно взять машину напрокат и приехать сюда вечером. Но программа не сильно изменилась с нашего последнего с Ильхамом посещения – два турецких фильма (для просмотра которых мне не хватит знания языка), итальянский (отпадает, по-итальянски я умею только ругаться), мультфильм и два голливудских, которые меня совсем не привлекают. Жаль.
Мы идем в темный бар, где неторопливо пьем кофе и курим, разглядывая окружающих нас турок. Нравы в Анталии царят достаточно свободные, по сравнению, например, с Коньей, но все же чувствуется, что здесь каждый знает свое место и ведет себя соответственно своему положению. Мне нравится сидеть здесь и наблюдать за людьми, связанными с туристическим бизнесом лишь косвенно. И мне нравится видеть другую жизнь и представлять, как я окунусь в нее осенью, когда улетит последний турист и мне станет нечего делать на этом побережье. Я уже представляю, как поеду в Стамбул, возьму напрокат машину и буду путешествовать по Турции, делая остановки там, где мне захочется. А потом я буду гулять одна по огромному, незнакомому городу, наслаждаться тем, что я никому не нужна, и размышлять, чем еще я хочу заняться.
Инна ставит пустую чашку на блюдце и смотрит на часы:
– Ну что, вернемся к нашим баранам?
– Да, через сорок минут можно уже и в отель ехать.
Я подзываю официанта.
Отель встречает меня сонным затишьем, какое обычно бывает перед ужином, а Ильхам с Бебеком, которых я нахожу на нашем постоянном месте в лобби-баре, – известием о большом завтрашнем приезде. Я беру в баре кофе и сажусь за стол, усыпанный списками отдыхающих.
– А в отель сейчас влезет сто двадцать три человека? – спрашиваю я Ильхама и тянусь к бумагам. – У нас выезжает… семьдесят два. Немцев с турками здесь раз-два и обчелся, так? Даже если и они уедут, это погоды не сделает, как я понимаю.
– Замена, – отвечает он. – Почти полный автобус в «Жасмин Резорт» на три дня.
– Блин!
– Даже хуже, – усмехается он. – Тебя туристка искала.
– Всего одна? Какой хороший день. Чего хотела?
– Денег. Хочет отказаться от трех экскурсий.
– Не очень хороший день. – Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди. – А что за туристка?
– А помнишь, пухлая такая, все время в шляпе соломенной ходит? – говорит Бебек. – Мы посмотрели, ты продавала ей Демре, рафтинг, обзорку и «Акваленд».
– Да помню такую. На обзорную она точно съездила, я ее видела в автобусе. Блин, и теперь она хочет отказаться от остальных? Она же, кажется, с мужем и сыном. – Я быстро прикидываю сумму, пощипывая пальцами нижнюю губу. – Триста пятнадцать долларов! Не отдам. Вы ей что сказали?
– Что ты будешь вечером, – отвечает Бебек.
– А то, что деньги за экскурсии не возвращаются, не сказали?
– Сказали. Она ноет.
– А пятьдесят процентов?
– Ну, попробуй поговори с ней. Она к семи подойдет, – вставляет Ильхам.
– Не хочу я с ней говорить. Достал, твою мать, этот детский сад! То они обгорели, то заболели, то объелись, то напились! – Я растекаюсь по столу и кладу голову на сгиб локтя. – Слышали? Айдын приезжает.
– К нам едет ревизор, – бормочет Ильхам, закуривая.
– Хуже. – Я вдруг вспоминаю про нестираную форму и резко выпрямляюсь: – Ильхам, ты шмотки отвез в прачечную?
– Да, уже можно забирать.
– Давай сходим? Бебек, посидишь?
– А ты что, одна не можешь сходить? Чего я тут за всех должен пахать?
– Леш, почему ты постоянно ноешь? – Я бросаю на него взгляд, который должен показаться ему презрительно-укоризненным, и встаю. – Пойдем, Ильхам?
Мы выходим из отеля и сворачиваем на улицу, усеянную пансионами и виллами разной степени обветшалости. Сюда редко забредают туристы-иностранцы, и поэтому чувствуется, что улица живет своей жизнью, мало подчиненной коммерческим законам. На крыльце недавно отремонтированного дома, еще заставленном ведрами с краской, женщина лущит фасоль. Ее цветастый платок сполз с головы, обнажив черные с седыми нитями волосы. Она тихонько напевает. За домом открывается приземистое здание начальной школы – его белят раздетые до пояса мужчины, черные от загара. Воздух неподвижен и пропитан тишиной, трудно даже представить, что на соседней улице сейчас идет борьба за каждого туриста. Торговцы там назойливы, спешат продать и заработать, чтобы перезимовать, не влезая в долги. Перед магазинами кружат ханутчики – зазывалы, работающие за комиссионные. Владельцы лавок тем временем пьют у дверей чай из маленьких пузатых стаканчиков, цепко оглядывая каждого в пестрой полуголой толпе. Такое пристальное внимание очень утомительно. Я стараюсь избегать его всеми способами – например, оказываясь в Кемере, там, где торговцы не знают, что я гид, я покупаю на автостанции газету «Sabah» или «Hürriyet» и сворачиваю ее так, чтобы еще издалека каждому было понятно, что газета турецкая. Тогда меня не зазывают, хотя и вздергивают брови недоуменно, потому что чуют, что я не турчанка, и не совсем понятно кто.
– Ильхам, что мы будем делать с рыбным рестораном? – спрашиваю я, наклоняясь, чтобы сорвать высокую тонкую травинку. Я прикусываю ее стебель.
– Я уже сказал некоторым туристам. Захотят подойдут к тебе или ко мне. Потом возьмем автобус у Заура и отвезем их. Комиссионные сразу – десять процентов.
– А Заур водителя дает? А то будет очень красиво, если тебя Метин застукает за рулем какого-то левого микроавтобуса.
– Ага, в форме. Красивый такой. Качу. Сзади туристы «Арейона» сидят. – Ильхам смеется. – Надо бы еще фуражку себе сделать. Кстати, может, съездим туда сегодня?
– Так ты же договорился насчет комиссионных, чего ехать?
– А просто поужинать не хочешь?
– Форельки съела бы, да. Машину найдешь?
– Уже.
Ильхам достает из кармана ключи.
– А чего мы тогда пешком идем?! – возмущаюсь я.
– Прогуляться. Посмотри, как здесь хорошо. Тихо.
Он срывает с молодого деревца на обочине персик, крупный, желтый с одного бока, бордовый – с другого, и протягивает его мне. Я кусаю его, сок течет по пальцам, капает в бархатистую пыль под нашими ногами.
Завидев нас издалека, хозяйка прачечной отставляет в сторону утюг и выходит на порог, крутобедрая, распаренная, улыбающаяся. Она спрашивает, как у нас дела и работа, начинает проворно раскладывать наши вещи по пакетам. Покачивая головой в такт словам Ильхама, она надевает на тонкие металлические вешалки наши рубашки с вышитым зеленым логотипом на воротнике и кармане, осторожно встряхивает их и расправляет складки. Отдает их нам и напоминает о том, чтобы мы не забыли принести вешалки обратно. Мы ее постоянные клиенты, но я уверена, что не в этом причина ее доброго отношения и обращенной к нам улыбки. Она не притворяется. Жизнелюбие и приветливость у нее врожденные, южные, от солнца и фруктов.
Мы расплачиваемся и, сердечно попрощавшись, возвращаемся на ту же дорогу. Ильхам несет пакеты, я – вешалки с рубашками.
Прежде чем свернуть к отелю, мы подходим к Зауру, сидящему на обочине за колченогим столом. Стол окружают деревянные треноги с большими, блестящими фотографиями местных достопримечательностей. Так работает уличное экскурсионное агентство.
– Привет, Заур! – Ильхам протягивает руку для приветствия и бросает взгляд на лежащую на столе тетрадь: – Много наших записали?
С уличными агентствами, работающими рядом с нашим отелем, мы не враждуем. Таких конкурентов нам все равно не побить. Поэтому мы с ними втихую сотрудничаем – берем машины со скидкой и получаем полезную для работы информацию.
– Вадим, чего ты злишься? Я не понимаю! Нам что, должны нравиться одинаковые вещи?
– Ну, раньше было так, правда? Ладно, давай не будем начинать все сначала.
Но шаткий мир продержался только до позднего вечера.
В начале первого они встретились в холле отеля с новыми знакомыми – Светой и ее подругой Ирой, и вместе пошли на дискотеку. Вадим принес всем из бара по джин-тонику, и компания устроилась на широком угловом диване, с которого открывался хороший вид на танцпол. Там уже крутились в ленивом танце аниматоры – высокий лысый Дизель, Славик, Аня, турок, который пел вечером у бассейна, и еще несколько пока безымянных для Оксаны ребят. Выпив, Вадим взбодрился, перестал зевать и после нескольких дополнительных порций джина-тоника даже решил потанцевать с женой.
– Все, хватит курить! – заявил он, выхва тывая сигарету из ее руки. – Потанцуй с му жем! – И потащил Оксану в центр танцпола, к колонне, обклеенной мелкими зеркальными осколками.
Закинув голову вверх, Оксана увлеченно задвигалась в толпе, в бликах, бросаемых на нее разноцветными лампами. Она то замедляла, то убыстряла движения тела со сменой ритма и музыки, едва замечая Вадима, монотонно покачивающегося рядом с ней. А потом, когда опять зазвучал уже полюбившийся ей Таркан, она уплыла в игривом танце от мужа в образованный аниматорами круг, и турок певец стал одобрительно хлопать ладонями, приближаясь к ней. Спустя несколько секунд она заметила боковым зрением, как Вадим пробирается к ней, отодвигая в сторону аниматоров.
– Пойдем отсюда! Хватит! – крикнул он ей в ухо, плотно обхватив пальцами ее локоть.
– Мы же только пришли…
– Хочешь остаться? Давай танцуй! Всем нравится!
– Вадим, не бесись! Ты напился.
– Ты, кажется, тоже. Пошли в номер!
И он повернулся, уверенный, что Оксана пойдет за ним. Она пошла, помахав за его спиной Свете с Ирой и натянуто улыбнувшись аниматорам.
Их перебранка продолжилась на улице, а в номере превратилась в безобразную склоку. Тыкая в сторону Оксаны указательным пальцем, Вадим обвинял ее в том, что она его позорит, крутит задницей перед турками и ведет себя так, как будто у нее вообще нет мужа. Оксана же огрызалась и все твердила, что он напился до состояния паранойи и опять достает ее своей ревностью, а потом попыталась запустить в него пультом от телевизора, но пульт оказался прицепленным к спинке кровати пружинным кабелем и до Вадима не долетел. Этот неудачный бросок окончательно вывел его из себя, он схватил купленные днем билеты на дискотеку, судорожно разорвал их на мелкие клочки и кинул в нее со словами: «Вот тебе, твою мать, танцы!» Поскольку Вадим забрызгал ее слюной, Оксана брезгливо поморщилась, вытерла щеку ладонью и, обозвав Вадима козлом ревнивым, заперлась в ванной.
Вышла она оттуда только спустя полчаса, когда вдоволь наплакалась. Муж к тому времени уже заснул, широко раскинувшись на кровати. Она с трудом подвинула его отяжелевшее от пьяного сна тело и легла на отвоеванный краешек. Но потом еще долго не могла заснуть: жалела себя, надеялась, что утром муж попросит у нее прощения, иначе отдых превратится в сущее наказание. Как бывало и раньше.
После душа Оксана надела купальник и короткий льняной сарафан, тихо собрала и сложила в сумку крем, очки, телефон и подошла к двери. Она вытащила карточку-ключ из щели в стене, но, помешкав, ткнула ее обратно, чтобы не оставить мужа без электричества – а на самом деле, конечно, не дать ему еще одного повода для ругани.
На улице ее на миг ослепило солнце, она нащупала в сумке очки и, надев их, пошла по дорожке легко и безмятежно. Попавшийся ей навстречу мужчина с интересом скользнул взглядом по ее ногам, она в ответ вздернула подбородок и снисходительно усмехнулась.
Из ресторана доносились гул голосов и позвякивание тарелок, на улице перед входом повара готовили омлеты, ловко подбрасывая их над сковородками. Улыбаясь, позабыв о дурацких придирках мужа, Оксана вошла в зал и огляделась по сторонам в поисках свободного стола. Возле подносов с выпечкой она увидела заспанную Свету – та придирчиво разглядывала усеянные черными семенами маленькие пирожки, прихватывая то один, то другой длинными металлическими щипцами. Оксана подошла к ней:
– Света, привет! Как вы вчера догуляли?
Света повернулась, пирожок выскользнул из щипцов.
– Ой, привет! Да мы хорошо. А вы чего так рано ушли? Про тебя потом Бекир спрашивал.
– Кто?
– Бекир, ну ты рядом с ним танцевала. Турок.
– А! Мужчина, который поет! – улыбнулась Оксана. – И что он спрашивал?
– Куда ты делась и с кем ты приехала. Ты уже завтракала или только идешь?
Света показала рукой в сторону бара:
– Вон там. Мы с Иркой. А где твой муж?
Оксана отмахнулась:
– Да ну его, он вечно спит. С вами можно сесть?
– Ну конечно!
Вадим уже давно не спал. Он слышал и как шумела вода в душе, и как тихо оделась и ушла жена, легким щелчком закрыв за собой дверь номера. Приподнявшись на локте, Вадим оглядел комнату – раскрывший пасть чемодан на тумбе и его содержимое, разложенное на столе, креслах, рассеянные по полу клочки бело-зеленой бумаги. «Какой же хреновый джин делают турки, – подумал он, морщась от тукающей в левом виске боли. – Даже когда пьешь, все хреново, а утром еще хуже». Он вспомнил вчерашнюю дискотеку – хриплый (опять курила!) смех Оксаны, хищный взгляд того турчонка, развязные танцы новых знакомых, Светы и Иры, последовавший за всем этим «разговор» с женой в номере. Он поднялся с кровати и, баюкая голову в ладонях, подошел к балконной двери. Отодвинув штору, он уставился вниз. Отель проснулся уже давно, и люди были повсюду. В мелком бассейне под самыми окнами пузатые дети, подбадриваемые женщиной в огромной соломенной шляпе, шлепали о воду большим надувным мячом, со стороны ресторана доносилось «давай-давай», выкрикиваемое турком, на лужайке два садовника обсуждали что-то гортанно и один все показывал другому зажатый в руке наконечник поливочного шланга. Вадим задернул штору, закрывая доступ солнечным лучам, и упал в кресло. Он подумал с досадой, что ожидания его не оправдаются и зря он надеялся, что эта поездка поможет им с Оксаной склеить треснувшие отношения и освежить супружескую постель, увядшую за три года их брака.
Ему вспомнилась первая жена. Да, развелись они плохо, она даже не хочет, чтобы он встречался с дочкой, но свои первые три года они жили хорошо. И не сравнить… Бедно, голодно, конечно, зато с полной душой, открыто и честно. Такой открытости у него с Оксаной не было и в первый год. Что же мешает? Почти двадцатилетняя разница в возрасте? Его работа? Ее подруги?
– Хреновый, хреновый у вас, турки, джин.
Он резко выдохнул, провел рукой по коротким седоватым волосам и взял со стола телефон:
– Игорь, как у вас там без меня дела? Что с кредитом у нас?
* * *
– Привет.– Здравствуй, Тамара.
– Доброе утро.
– Ne var, ne yok? Что нового?
Я сажусь рядом с Инной, гидом из Алании, и протягиваю руку к лежащим на столе очкам. Солнечные очки для нас чуть ли не рабочий инструмент, и я всегда и везде обращаю на них внимание. Эти мне нравятся.
– В дьюти фри взяла? – спрашиваю я, раскрывая дужки и подставляя очки под луч солнца. – Хороший цвет у стекол.
– Ага. В самолете купила. Слышала уже новость? Завтра Айдын приезжает.
– Нет, не слышала. Что-то он зачастил к нам. Собрание будет?
Инна пожимает плечами:
– Наверняка. Опять натянет форменную майку на свой мамон и будет нам лепить про хороший сервис и любовь к его детищу. Ну, чья бы корова мычала! У нас уже замены начались.
– Браво, Айдынбейк! – смеюсь я. – Хоро шим же он был в свое время гидом! Помнишь, как он торжественно обещал, мамой, блин, клялся в прошлый приезд, что замены отелей в этом сезоне не будет? Я ему поверила, пред ставляешь?
Инна вздыхает:
– А меня братки какие-то уже зарезать обещали, когда я в Москве буду. Ты же знаешь, какие придурки к нам в Аланию едут.
– Что, так все круто?
– А ладно, не хочу опять об этом! – Она взмахивает рукой. – В «Мигрос» пойдем? Я педикюр хочу сделать.
– А ты записывалась?
– Да, Тома, обязательно! Получила программу в одиннадцать вечера и сразу давай звонить педикюрше. Пойдем попробуем без записи.
– Ну, давай. Я постричься тогда попробую.
Мы поднимаемся от турникетов на стоянку, отдаем своим водителям карточки на обед и выходим на обочину оживленной дороги, по другую сторону которой дыбится оранжевой громадой «Мигрос».
Инне тридцать четыре года, она из Магадана, ее мужа убили бандиты, и она работает второй сезон. Это, пожалуй, все, что я знаю о ней. Думаю, и она обо мне знает не больше. Мы не скрытничаем намеренно, просто не видим смысла в открытом общении и дружбе сейчас, зная, что все временно, сезонно, пока мы здесь, а потом окажемся в другом месте, с другими людьми. Единственное, что имеет значение сейчас, деньги. Какой бы ни была история каждого из нас, что бы ни привело нас на турецкое побережье, мы здесь лишь для того, чтобы получать вознаграждение за работу, которую считаем очень трудной, мы просто хотим денег за ежедневную ложь, увиливание и цинизм. Впрочем, тема денег в разговорах гидов, не связанных çanak, то есть общим котлом, табу. Можно только жаловаться на то, как их мало и как трудно их зарабатывать. Не называя конечно же сумм, процентов и цифр, чтобы не выдать ненароком секретных источников заработка. Поэтому наш главный, и самый безопасный предмет разговора и обсуждений – туристы, люди, которые появляются в нашей жизни на неделю-другую и исчезают из нее, оставляя, в лучшем случае лишь след из нескольких долларов комиссионных.
Мы заходим в бурлящий покупателями и зеваками «Мигрос» через рамку металлоискателя и поднимаемся по эскалатору на третий этаж. Построенный в прошлом году, этот большой торговый центр стал для местных жителей весьма популярным местом отдыха и прогулок. Они гуляют здесь целыми компаниями и семьями: испуганные сельские турчанки в платках и широких глухих платьях робеют перед эскалаторами, прижимая к коленям своих детей; школьницы в клетчатых юбках и белых рубашках сидят на скамейках, поедая купленную в «Бургер Кинге» жареную картошку и с интересом поглядывая по сторонам; студенты из расположенного неподалеку университета шумно обсуждают футбол и цены на телефоны у плаката, обещающего оранжевыми буквами отличные условия кредита. Толпа разбавлена немецкими, русскими и польскими туристами в шортах и майках, которые кажутся здесь, среди турок, слишком откровенными.
Молодая, улыбчивая женщина усаживает меня перед зеркалом, а Инна устраивается за моей спиной в высоком кресле и опасливо опускает ноги в горячую воду, покрытую мыльной шапкой.
Объяснив, как меня надо стричь, я спрашиваю Инну:
– А кто тебе сказал о приезде Айдына?
– Жена Метина.
– А, тогда информация достоверная. Может, собрания все-таки не будет?
– Да какая разница. Знаешь, мне уже все равно, от кого выслушивать – от туристов или от Айдына…
– А что у вас там в Алании происходит?
– Да то же самое, что у вас, только хуже. У нас же туристы трехкопеечные. – Отражение Инны в моем зеркале слабо взмахивает рукой. – Какая-то психбольница, а не отель. На днях приехал мужик, тихий такой, ничего и не подумаешь. И вот он нашел на улице пистолет…
– Ого! А что, это так просто – найти на улице пистолет?
– Ну, мне пока не попадался. К сожалению. Но в Алании всякого отребья хватает, так что все возможно. Ты же работала там в прошлом году, да?
– Угу.
– Так вот, этот мужик подумал, что ему лично пистолет не то чтобы очень нужен, но не пропадать же добру! И пошел предлагать его за триста долларов всем подряд. Сначала в отеле, но там желающих не нашлось, потом на улице. Знаешь, как это выглядело? Он подходил к людям, доставал пистолет и говорил: «Фри хандред доларз!» Двусмысленная ситуация, а? В общем, бизнес у него не сложился – кто-то конечно же скоренько заявил в полицию, что по улице шляется русский псих с пистолетом. Полиция примчалась в отель – за пистолетом и за мужиком. Я Метину позвонила, он приехал, кое-как отмазал этого придурка, пообещал полиции отправить его домой первым же самолетом. Я даже не знаю, как он договорился с ними. Представляешь, если этот пистолет засвечен где-нибудь? А менеджер отеля мне потом выговаривал: мол, у «Арейона» не туристы, а дебилы сплошные. А я-то тут при чем? Знаешь, мне кажется, что Айдын выходит на какой-нибудь Черкизовский рынок в Москве – или какой там есть самый дешевый? – и кричит: «А кому Алания по три рубля! Налетай!». Вот они и налетают сюда, идиоты эти непуганые. Еще баба одна ходит, жалуется каждый день, что полячки в ресторане топлес ходят, а у нее от этого аппетит пропадает. Мол, сидят такие нарядные, сиськи в суп – вот ей и противно. И что теперь? Мне стоять на входе в ресторан и раздавать им тряпочки срам прикрыть? На дверях нарисовано и написано, на польском в том числе, что в ресторан нельзя входить даже в купальниках, куда уж без! Детский сад, блин! Куда, интересно, они девают свои мозги, когда летят сюда?
Инна глубоко и шумно вздыхает и замолкает, поджав губы.
– А кто у вас там польский гид? – интересуюсь я, вспоминая свой прошлый сезон, когда я тесно общалась с поляками.
– Сильвия. Загорает, пьет, спит с турками. Без комплексов девица. Анечка, напарница моя, кстати, тоже почувствовала вкус к жизни… понесло. Набрали в этом году детей каких-то долбанутых! Еще и делись с ними комиссионными!
– Это та самая пухлая девочка, которая приехала с термосом и чемоданом стирального порошка?
– Ага. Только она уже давно не пухлая. Трахается, как заводная игрушка, блин. И с кем! Боже мой, с официантами! О-о-о, господи, быстрей бы уже в Москву… Отдохнуть хоть в Шереметьево.
– А у тебя виза когда заканчивается?
– Четвертого. У тебя?
– Девятого, кажется. Надо посмотреть.
Педикюрша вежливо прерывает наш разговор и предлагает Инне выбрать лак. Инна выбирает бесцветный.
Мы продолжаем разговор о работе, жалуемся на продажи, не называя конечно же реальных сумм, сданных вчера менеджеру, и смеемся, вспомнив прошлогоднюю историю с заменой отеля.
Тогда Дима, трансферный гид, должен был отвезти три пары туристов, купивших неделю отдыха в отеле «Санрайз», в отель «Фиеста», а три пары, купивших неделю отдыха в отеле «Фиеста» – в отель «Санрайз». Так, по крайней мере, у него было написано в трансфер-листе, составленном нашим офисом. Дима удивился, потому что с такой нелепой заменой он раньше не сталкивался, но все же решил следовать указаниям, не вдаваясь в подробности. Проблема была только в том, что все эти пары ехали в одном автобусе и разъяснять им смысл такой замены было бы сложно. Но Дима все же нашел решение. На его удачу, отели «Санрайз» и «Фиеста», оба трехзвездочные, располагались рядом, и Дима, ничего не объясняя туристам и воспользовавшись сгущающимися сумерками, остановил автобус у «Фиесты» и объявил:
– Отель «Санрайз»! Пожалуйста, не забы вайте свои вещи в автобусе. Отельный гид ждет вас на ресепшене. Хорошего отдыха! До свидания!
Потом он проделал такой же трюк у отеля «Санрайз», назвав его отелем «Фиеста». Туристы, конечно, подлый обман раскрыли достаточно быстро, но, так как отели отличались друг от друга только названиями и цветом пляжных полотенец, шуметь они не стали, а просто провели неделю в том отеле, куда их привез нерадивый гид. «Надо же было так ошибиться!» – сначала возмущались, а потом посмеивались они. Спохватившиеся же менеджеры нашего офиса тихо уладили с отелями бумажные формальности. Дима хранил этот трансфер-лист весь сезон и показывал его нам в аэропорту, чтобы поднять настроение и боевой дух перед грядущей заменой, часто куда более неравноценной и сложно осуществимой.
– Вообще, замены – это, конечно, дурдом, – вздыхает Инна, отсмеявшись. – Дети рыдают, бабы орут, мужики матерятся, водила рядом ноет: «Абла, абла, мне ехать надо». Я их вроде и понимаю, людей этих, и сукой себя чувствую, но в то же время задушить всех на хрен хочется! А ты бы, Тома, что делала, если бы тебя вместо пяти звезд повезли на какую-то помойку на второй линии и пообещали за это в лучшем случае поездку в «Акваленд»?
– Не знаю, просто не представляю. – Я усмехаюсь. – Но я бы точно не стала звонить в московское турагенство. Помнишь, кто-то рассказывал, как у него мужик в автобусе звонил в свое турагентство? «Девушка, мы Потаповы! Вот мы сейчас в Анталии, и нам тут меняют отель. Ало-ало, девушка, девушка!»
Ну, он еще несколько раз так пробовал дозвониться, с разных телефонов даже, пока не врубился, что это не со связью проблемы. Инна смеется, прикрывая рот ладонью:
– Какая отзывчивая девушка! Вот бы ее запустить в этот автобус минут на пять. Да-а-а… Черта с два я буду когда-нибудь отдыхать через все эти конторы!
– Это точно. Ну что, пойдем? У тебя лак высох?
Расплатившись, мы выходим из салона, и я предлагаю Инне пройтись до кинозалов, а потом выпить кофе.
– Хочу посмотреть, какие фильмы идут, – говорю я. – Хоть так причаститься к культурной жизни, а то чувствую себя какой-то совсем одичавшей.
– Ой, не говори! Я иногда прошу у туристов дать что-нибудь почитать, да у них у всех детективчики эти дрянные, лучше уж вообще ничего не читать, чем такое. А вы в Анталию не ездите вечерами – вам же недалеко…
– Когда, Инна? У нас полный отель туристов. Раз в месяц если вырвешься, то хорошо.
Тут я, конечно, лукавлю, но Инне вовсе не обязательно знать, как мы проводим свободное время и как много у нас его бывает. Вот и сейчас я хочу посмотреть, идет ли какой-нибудь стоящий фильм, ради которого можно взять машину напрокат и приехать сюда вечером. Но программа не сильно изменилась с нашего последнего с Ильхамом посещения – два турецких фильма (для просмотра которых мне не хватит знания языка), итальянский (отпадает, по-итальянски я умею только ругаться), мультфильм и два голливудских, которые меня совсем не привлекают. Жаль.
Мы идем в темный бар, где неторопливо пьем кофе и курим, разглядывая окружающих нас турок. Нравы в Анталии царят достаточно свободные, по сравнению, например, с Коньей, но все же чувствуется, что здесь каждый знает свое место и ведет себя соответственно своему положению. Мне нравится сидеть здесь и наблюдать за людьми, связанными с туристическим бизнесом лишь косвенно. И мне нравится видеть другую жизнь и представлять, как я окунусь в нее осенью, когда улетит последний турист и мне станет нечего делать на этом побережье. Я уже представляю, как поеду в Стамбул, возьму напрокат машину и буду путешествовать по Турции, делая остановки там, где мне захочется. А потом я буду гулять одна по огромному, незнакомому городу, наслаждаться тем, что я никому не нужна, и размышлять, чем еще я хочу заняться.
Инна ставит пустую чашку на блюдце и смотрит на часы:
– Ну что, вернемся к нашим баранам?
– Да, через сорок минут можно уже и в отель ехать.
Я подзываю официанта.
Отель встречает меня сонным затишьем, какое обычно бывает перед ужином, а Ильхам с Бебеком, которых я нахожу на нашем постоянном месте в лобби-баре, – известием о большом завтрашнем приезде. Я беру в баре кофе и сажусь за стол, усыпанный списками отдыхающих.
– А в отель сейчас влезет сто двадцать три человека? – спрашиваю я Ильхама и тянусь к бумагам. – У нас выезжает… семьдесят два. Немцев с турками здесь раз-два и обчелся, так? Даже если и они уедут, это погоды не сделает, как я понимаю.
– Замена, – отвечает он. – Почти полный автобус в «Жасмин Резорт» на три дня.
– Блин!
– Даже хуже, – усмехается он. – Тебя туристка искала.
– Всего одна? Какой хороший день. Чего хотела?
– Денег. Хочет отказаться от трех экскурсий.
– Не очень хороший день. – Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди. – А что за туристка?
– А помнишь, пухлая такая, все время в шляпе соломенной ходит? – говорит Бебек. – Мы посмотрели, ты продавала ей Демре, рафтинг, обзорку и «Акваленд».
– Да помню такую. На обзорную она точно съездила, я ее видела в автобусе. Блин, и теперь она хочет отказаться от остальных? Она же, кажется, с мужем и сыном. – Я быстро прикидываю сумму, пощипывая пальцами нижнюю губу. – Триста пятнадцать долларов! Не отдам. Вы ей что сказали?
– Что ты будешь вечером, – отвечает Бебек.
– А то, что деньги за экскурсии не возвращаются, не сказали?
– Сказали. Она ноет.
– А пятьдесят процентов?
– Ну, попробуй поговори с ней. Она к семи подойдет, – вставляет Ильхам.
– Не хочу я с ней говорить. Достал, твою мать, этот детский сад! То они обгорели, то заболели, то объелись, то напились! – Я растекаюсь по столу и кладу голову на сгиб локтя. – Слышали? Айдын приезжает.
– К нам едет ревизор, – бормочет Ильхам, закуривая.
– Хуже. – Я вдруг вспоминаю про нестираную форму и резко выпрямляюсь: – Ильхам, ты шмотки отвез в прачечную?
– Да, уже можно забирать.
– Давай сходим? Бебек, посидишь?
– А ты что, одна не можешь сходить? Чего я тут за всех должен пахать?
– Леш, почему ты постоянно ноешь? – Я бросаю на него взгляд, который должен показаться ему презрительно-укоризненным, и встаю. – Пойдем, Ильхам?
Мы выходим из отеля и сворачиваем на улицу, усеянную пансионами и виллами разной степени обветшалости. Сюда редко забредают туристы-иностранцы, и поэтому чувствуется, что улица живет своей жизнью, мало подчиненной коммерческим законам. На крыльце недавно отремонтированного дома, еще заставленном ведрами с краской, женщина лущит фасоль. Ее цветастый платок сполз с головы, обнажив черные с седыми нитями волосы. Она тихонько напевает. За домом открывается приземистое здание начальной школы – его белят раздетые до пояса мужчины, черные от загара. Воздух неподвижен и пропитан тишиной, трудно даже представить, что на соседней улице сейчас идет борьба за каждого туриста. Торговцы там назойливы, спешат продать и заработать, чтобы перезимовать, не влезая в долги. Перед магазинами кружат ханутчики – зазывалы, работающие за комиссионные. Владельцы лавок тем временем пьют у дверей чай из маленьких пузатых стаканчиков, цепко оглядывая каждого в пестрой полуголой толпе. Такое пристальное внимание очень утомительно. Я стараюсь избегать его всеми способами – например, оказываясь в Кемере, там, где торговцы не знают, что я гид, я покупаю на автостанции газету «Sabah» или «Hürriyet» и сворачиваю ее так, чтобы еще издалека каждому было понятно, что газета турецкая. Тогда меня не зазывают, хотя и вздергивают брови недоуменно, потому что чуют, что я не турчанка, и не совсем понятно кто.
– Ильхам, что мы будем делать с рыбным рестораном? – спрашиваю я, наклоняясь, чтобы сорвать высокую тонкую травинку. Я прикусываю ее стебель.
– Я уже сказал некоторым туристам. Захотят подойдут к тебе или ко мне. Потом возьмем автобус у Заура и отвезем их. Комиссионные сразу – десять процентов.
– А Заур водителя дает? А то будет очень красиво, если тебя Метин застукает за рулем какого-то левого микроавтобуса.
– Ага, в форме. Красивый такой. Качу. Сзади туристы «Арейона» сидят. – Ильхам смеется. – Надо бы еще фуражку себе сделать. Кстати, может, съездим туда сегодня?
– Так ты же договорился насчет комиссионных, чего ехать?
– А просто поужинать не хочешь?
– Форельки съела бы, да. Машину найдешь?
– Уже.
Ильхам достает из кармана ключи.
– А чего мы тогда пешком идем?! – возмущаюсь я.
– Прогуляться. Посмотри, как здесь хорошо. Тихо.
Он срывает с молодого деревца на обочине персик, крупный, желтый с одного бока, бордовый – с другого, и протягивает его мне. Я кусаю его, сок течет по пальцам, капает в бархатистую пыль под нашими ногами.
Завидев нас издалека, хозяйка прачечной отставляет в сторону утюг и выходит на порог, крутобедрая, распаренная, улыбающаяся. Она спрашивает, как у нас дела и работа, начинает проворно раскладывать наши вещи по пакетам. Покачивая головой в такт словам Ильхама, она надевает на тонкие металлические вешалки наши рубашки с вышитым зеленым логотипом на воротнике и кармане, осторожно встряхивает их и расправляет складки. Отдает их нам и напоминает о том, чтобы мы не забыли принести вешалки обратно. Мы ее постоянные клиенты, но я уверена, что не в этом причина ее доброго отношения и обращенной к нам улыбки. Она не притворяется. Жизнелюбие и приветливость у нее врожденные, южные, от солнца и фруктов.
Мы расплачиваемся и, сердечно попрощавшись, возвращаемся на ту же дорогу. Ильхам несет пакеты, я – вешалки с рубашками.
Прежде чем свернуть к отелю, мы подходим к Зауру, сидящему на обочине за колченогим столом. Стол окружают деревянные треноги с большими, блестящими фотографиями местных достопримечательностей. Так работает уличное экскурсионное агентство.
– Привет, Заур! – Ильхам протягивает руку для приветствия и бросает взгляд на лежащую на столе тетрадь: – Много наших записали?
С уличными агентствами, работающими рядом с нашим отелем, мы не враждуем. Таких конкурентов нам все равно не побить. Поэтому мы с ними втихую сотрудничаем – берем машины со скидкой и получаем полезную для работы информацию.