Страница:
– Мало ли. Кстати, откуда ты черпаешь сведения?
– От охранников из «Дубравы». Они оба бывают у нас в пансионате. Один чаще, другой реже. Выпьют, язык-то и развязывается. Особенно у Лехи.
– Значит, одного зовут Алексеем, а второго?
– Тарасом.
– Кто из них обещал подвезти пропавших девушек?
– Ты об этом? – сообразил Орешкин. – Леха. Он тогда сидел у нас в кафе, заигрывал с девочками. Тарас – тот похитрее будет. Чувак себе на уме. К нему на рябой кобыле не подъедешь. Знаешь, что их объединяет? Запах. С некоторых пор от обоих разит каким-то жутким парфюмом. Хоть нос затыкай.
Лавров догадался, что администратор является личным осведомителем Туровского. Тот платит, а Славик «стучит». Он нарочно подпаивает охранников Прозорина, чтобы выудить у них информацию. Небось, прибавка к жалованью выходит существенная.
Ситуация постепенно прояснялась. Неплохо было бы посетить «Дубраву» и самому поглядеть на обитателей поместья. Свести знакомство с Федей-Франческо, с Лехой, Тарасом и прочими работниками Прозориных. Сколько их всего?
Он задал этот вопрос Орешкину и получил обстоятельный ответ.
– В «Дубраве», кроме хозяев, Федора и охранников, проживают кухарка, горничная и конюх.
– Никто из них в пансионат не наведывается?
– Кроме Тараса и Лехи, никто.
– Персонал набирали из местных?
– Только охранники из Вереи, остальные – приезжие, нанятые через фирму, которая этим занимается. Люди должны быть проверенные, с рекомендациями. Вероятно, так и есть.
– Прозорин на прислугу не жалуется?
– Если и жалуется, то не мне.
– Логично. У Прозорина была дача в Веселках. Она сгорела. Ты что-нибудь знаешь о причинах пожара?
– Мне никто не докладывал, – вздохнул Славик, обескураженный этим допросом. – А в чем дело?
– Просто интересно.
– Кто бы говорил! По официальной версии, деревянный дом загорелся от неисправной проводки.
– А по неофициальной?
– Я думаю, с пожаром не все чисто. Кто-то поджег дом. Сам посуди, могла ли замкнуть проводка при выключенном рубильнике? На тот момент в доме никого не было. Сторожиха приболела, хозяин находился в «Дубраве». Электричеством никто не пользовался.
– Стояла жара, сушь, – заметил Лавров. – Может, рубильник забыли выключить.
– Все может быть. Только дом был построен на совесть, наверняка по всем правилам пожарной безопасности. Прежний хозяин, говорят, очень им дорожил. Нынешний тоже не оставлял «родовое гнездо» без внимания. Да и сам по себе Терем радовал глаз. Фигурные ставни, резьба, всякие финтифлюшки.
– Мог кто-то из зависти поджечь дом?
– Веселки – деревенька захудалая, народец там гнилой. Пьющих много. Мужики без дела сидят, на весь свет злые. От них жди чего угодно. Терем стоял на отшибе, над рекой. В отдалении от соседей, в стороне от дороги. Кто угодно иди и поджигай. Пока пожарники из Вереи приедут, все будет кончено.
– Н-да…
Глава 9
Глава 10
– От охранников из «Дубравы». Они оба бывают у нас в пансионате. Один чаще, другой реже. Выпьют, язык-то и развязывается. Особенно у Лехи.
– Значит, одного зовут Алексеем, а второго?
– Тарасом.
– Кто из них обещал подвезти пропавших девушек?
– Ты об этом? – сообразил Орешкин. – Леха. Он тогда сидел у нас в кафе, заигрывал с девочками. Тарас – тот похитрее будет. Чувак себе на уме. К нему на рябой кобыле не подъедешь. Знаешь, что их объединяет? Запах. С некоторых пор от обоих разит каким-то жутким парфюмом. Хоть нос затыкай.
Лавров догадался, что администратор является личным осведомителем Туровского. Тот платит, а Славик «стучит». Он нарочно подпаивает охранников Прозорина, чтобы выудить у них информацию. Небось, прибавка к жалованью выходит существенная.
Ситуация постепенно прояснялась. Неплохо было бы посетить «Дубраву» и самому поглядеть на обитателей поместья. Свести знакомство с Федей-Франческо, с Лехой, Тарасом и прочими работниками Прозориных. Сколько их всего?
Он задал этот вопрос Орешкину и получил обстоятельный ответ.
– В «Дубраве», кроме хозяев, Федора и охранников, проживают кухарка, горничная и конюх.
– Никто из них в пансионат не наведывается?
– Кроме Тараса и Лехи, никто.
– Персонал набирали из местных?
– Только охранники из Вереи, остальные – приезжие, нанятые через фирму, которая этим занимается. Люди должны быть проверенные, с рекомендациями. Вероятно, так и есть.
– Прозорин на прислугу не жалуется?
– Если и жалуется, то не мне.
– Логично. У Прозорина была дача в Веселках. Она сгорела. Ты что-нибудь знаешь о причинах пожара?
– Мне никто не докладывал, – вздохнул Славик, обескураженный этим допросом. – А в чем дело?
– Просто интересно.
– Кто бы говорил! По официальной версии, деревянный дом загорелся от неисправной проводки.
– А по неофициальной?
– Я думаю, с пожаром не все чисто. Кто-то поджег дом. Сам посуди, могла ли замкнуть проводка при выключенном рубильнике? На тот момент в доме никого не было. Сторожиха приболела, хозяин находился в «Дубраве». Электричеством никто не пользовался.
– Стояла жара, сушь, – заметил Лавров. – Может, рубильник забыли выключить.
– Все может быть. Только дом был построен на совесть, наверняка по всем правилам пожарной безопасности. Прежний хозяин, говорят, очень им дорожил. Нынешний тоже не оставлял «родовое гнездо» без внимания. Да и сам по себе Терем радовал глаз. Фигурные ставни, резьба, всякие финтифлюшки.
– Мог кто-то из зависти поджечь дом?
– Веселки – деревенька захудалая, народец там гнилой. Пьющих много. Мужики без дела сидят, на весь свет злые. От них жди чего угодно. Терем стоял на отшибе, над рекой. В отдалении от соседей, в стороне от дороги. Кто угодно иди и поджигай. Пока пожарники из Вереи приедут, все будет кончено.
– Н-да…
Глава 9
Туровский вышел из сауны, нырнул в бассейн. Поплескался и вернулся в парную.
Из головы не шла Катя, ее неудавшийся брак. То, что зять лентяй и бездельник, еще полбеды. Чего Борис Евгеньевич не мог ему простить, так это пренебрежительного отношения к дочери. Она, дуреха, ничего не видит. Не хочет видеть. Свет клином сошелся на Сереже. Чуть слово против него скажешь – дочь в слезы, в истерику.
– Тебя мне Бог послал, – прошептал Туровский, вспоминая Лаврова.
Катя, кроме своего муженька, – чтоб ему пусто было! – ни с кем не встречалась. Ей не с кем сравнить Сергея, вот она и вообразила, что замужем за принцем. А принц-то негодяем оказался, не оправдал надежд.
После сауны Борис Евгеньевич заказал ужин себе в номер, долго разговаривал по телефону с Москвой, потом позвонил Кате. Та не брала трубку. Видно, рано уснула. Оно и к лучшему.
Он прогулялся по скрипучему снегу, обдумывая предстоящую беседу с Лавровым. Что необходимо сказать, о чем следует промолчать.
За легким ужином Туровский окончательно определился со своей позицией. Он будет предельно лаконичен. Пусть Лавров сам добывает информацию. Даром, что ли, деньги ему платить?
Когда он приступил к чаю, в дверь постучали.
– А, это ты? – обрадовался Туровский. – Входи, входи… присаживайся. Я уж заждался. Как тебе моя Катя?
– Красавица, – улыбнулся Роман.
– Ну-с, чем могу помочь?
– Хотелось бы чаще с ней видеться. Я не умею ухаживать на расстоянии.
– За чем же дело стало?
– Завтра утром Катя возвращается домой, в «Дубраву».
– Напросись в сопровождающие, – посоветовал Борис Евгеньевич, прихлебывая чай. – Мне тебя учить?
– Какой я могу использовать предлог, чтобы пожить пару дней в «Дубраве»?
– Молодец, – кивнул бизнесмен. – Сразу быка за рога. Я в тебе не ошибся.
«Догадываюсь, откуда у тебя сведения обо мне, – непринужденно улыбаясь, подумал Лавров. – Орешкин с три короба наплел. У него язык без костей, а мне отдувайся!»
– Вы замолвите за меня словечко?
– Куда деваться, – прищурился Туровский. – Мой зять вдруг заделался заядлым библиофилом. Дед оставил ему много редких книг. Ты любишь книги?
По лицу собеседника он понял, что тот увлекается совсем другими вещами, и усмехнулся.
– Жаль! А то назвался бы собирателем антикварных изданий.
– Я согласен, – решительно заявил Роман.
Отец Кати смерил его скептическим взглядом.
– Впросак с этой легендой не попадешь?
– Я назовусь начинающим собирателем. Попрошу консультации. Мне известно, как обращаться с коллекционерами. Думаю, мы поладим.
– Договорились, – кивнул Туровский. – Я попрошу Катю приютить тебя на день-два. Уложишься?
– Надеюсь.
– Тогда оставь меня наедине с моими мыслями. Хочу отдохнуть.
– У меня есть еще вопросы.
Борис Евгеньевич поднял на него тяжелый взгляд и вздохнул.
– Даю тебе пять минут, не больше.
В номере стоял полумрак. На тумбочке горела настольная лампа, пахло деревом, дорогой кожей и женскими духами с привкусом фиалок. Видимо, здесь побывала Катя.
– Моя задача ограничивается только флиртом с вашей дочерью?
– Это главное. Но если тебе удастся вывести на чистую воду моего зятя, я буду чрезвычайно признателен.
Он сделал ударение на двух последних словах и подкрепил их характерным жестом, обозначающим денежный эквивалент своей признательности.
– Мой гонорар и так достаточно высок.
– Ты не гонишься за выгодой? – недоверчиво произнес Туровский.
– Работа должна приносить не только деньги, но и удовольствие.
– Это как раз тот случай, – криво улыбнулся бизнесмен. – У тебя все?
– Нет. В чем вы подозреваете Прозорина?
Туровский помолчал и сделал рукой отрицательный жест. Чертами лица, повадками он отдаленно напоминал Катю. Вероятно, когда ей будет за пятьдесят, она обретет такую же стать и неторопливое достоинство.
– Пусть мои подозрения останутся при мне, – заявил он. – Ты составь собственное, непредвзятое мнение о Сергее. Я могу быть необъективным.
– Прозорин вам не нравится?
– Скажем так, он не достоин моей дочери. Он не сделал ее счастливой… и уже не сделает.
– Почему бы вам не объяснить это Кате?
– Она не станет меня слушать. Тем более, я сам инициировал ее брак с Прозориным. Вернее, согласился с предложением партнера по бизнесу. Тогда я поставил интересы дела выше чувств моей девочки и просчитался.
– Решили, что стерпится – слюбится? Но ведь Катя полюбила мужа.
– Я виноват перед ней, – признал Туровский. – И хочу исправить ошибку, не причиняя ей боли.
– Понимаю. И последнее. Когда я встретил Катю на дороге, она направлялась в пансионат со стороны Вереи. Почему не из «Дубравы»?
Борис Евгеньевич вздохнул, раздраженный дотошностью Лаврова.
– Какая тебе разница, откуда она ехала? Ладно, черт с тобой. Моя дочь иногда посещает церковь в Верее.
– Она верующая?
– Не то чтобы очень.
– Что же Катя делает в церкви?
– Вероятно, ищет утешения…
Катя вспомнила свою свадьбу с Прозориным. Она была тогда совсем юной и неопытной. Только-только со школьной скамьи. Подол ее белого платья из кружев несли два милых кудрявых ангелочка. Катя думала, что ангелы будут сопровождать ее всю жизнь, оберегая от невзгод.
Несмотря на деньги отца, ее воспитывали в строгости. Она вышла замуж невинной, далекой от порочных интересов своих сверстников. Двадцатилетний муж казался ей воплощением мечты каждой девушки – стройный красавец, умница, единственный наследник приличного состояния.
Катя полюбила его не с первого взгляда. Но – полюбила. Была весна, цвели тюльпаны, пахло зеленью и дождем. Ее сердце открылось для нового трепетного чувства.
Сергей обращался с ней робко и бережно. Им все было в диковинку, во вкус – и первый поцелуй, и обручальные кольца, и первая ночь, и наивные обещания, данные друг другу торопливым смущенным шепотом.
Каким-то чудом они не лишились нравственной чистоты, которая в нынешние времена стала редкостью. Молодая страсть подхватила супругов и понесла к неведомым берегам. Они были уверены, что – к счастью.
Студенческие годы пролетели, словно в угаре. Туровский хотел, чтобы дочь получала образование за границей, но дед Сергея неожиданно воспротивился. Его внук уже перешел на третий курс университета, а где муж, там и жене быть должно.
Катя была только рада этому. В Гарварде или Оксфорде диплом просто так не дадут, надо корпеть над книгами. Это в Москве можно бить баклуши и все равно стать «специалистом». Тяга к знаниям у Кати напрочь отсутствовала, зато она родилась в обеспеченной семье, и ей не грозила необходимость зарабатывать себе на хлеб.
Незаметно отшумела, отцвела Катина весна.
Она очнулась только в «Дубраве», когда впервые за несколько лет ощутила… скуку. То, что люди живут в трехмерном мире, оказалось не пустыми словами. Все имеет здесь три стороны: хорошую, плохую и третью, скрытую.
Такая завидная штука, как праздность, обернулась для Кати тоскливым унынием. Некуда себя деть, нечем заняться. Выяснилось, что усталость наступает не только от работы, но и от безделья. Кроме того, у праздности обнаружился еще и третий аспект. Не приложенная ни к чему жизненная энергия молодых супругов вдруг потекла в темное русло.
Этим объяснялась и жажда приключений, томившая Катю, и появление в «Дубраве» мрачной и зловещей личности – Федора-Франческо. Последний обосновался в подземелье хозяйского дома и увлек Прозорина некими сомнительными научными опытами. Что за опыты ставили мужчины в своей лаборатории, Катю не интересовало. Ее злила и оскорбляла лишь привязанность мужа к Федору, которая становилась все более двусмысленной.
Проявлением «третьего аспекта» являлся и ее флирт с новым знакомцем, Романом Лавровым.
Катя все еще любила мужа, но уже подспудно желала отомстить ему. Она созрела для новой страсти. Между нею и Лавровым пробежал необъяснимый флюид, способный воспламенить то, что стало невостребованным в браке. Некий психический ток вырвался за пределы Катиной орбиты, и его нельзя было вернуть назад, аннулировать. Так вспыхнувшая молния прочерчивает небо и вызывает грозовой ливень. Можно ли удержать его?
Этой ночью в гостиничном номере перед Катей прошла вся ее замужняя жизнь. Она убедилась, что любовь, которая казалась бесконечной, на самом деле – быстротечна. Что после самых сладких снов неизбежно наступает пробуждение. Что герой может обернуться врагом. Что самое святое и незыблемое порой рушится. И потерпевший крушение судорожно цепляется за оставшиеся обломки.
Утром Катя смутно помнила мысли, одолевающие ее в полусне. Она страдала, но страдания эти казались ей теперь, при свете солнца и блеске снега за окнами, надуманными и несерьезными.
За завтраком отец попросил ее взять с собой в «Дубраву» господина Лаврова. Тот-де интересуется книгами и наслышан о коллекции Прозорина.
– Да ради бога, – легко согласилась Катя. – Муж с удовольствием покажет ему свои сокровища.
Она восприняла это за предлог, изобретенный Лавровым для визита в поместье.
– Он не стеснит вас? – вскользь осведомился Туровский.
– У нас большой дом. Места хватит.
– Господин Лавров сможет пожить у вас пару дней?
– Хоть неделю.
Катя улыбнулась, представляя себе вытянутое лицо мужа. Вряд ли ему понравится гость. Зато ей будет весело.
– Кто он, этот Лавров? – спросила она, опустив глаза в тарелку с сырниками.
– Бизнесмен, коллекционер. Холостяк, между прочим. Вы ведь знакомы.
– Чисто случайно, как тебе известно, папа.
– Надеюсь, твой муж не станет ревновать…
Из головы не шла Катя, ее неудавшийся брак. То, что зять лентяй и бездельник, еще полбеды. Чего Борис Евгеньевич не мог ему простить, так это пренебрежительного отношения к дочери. Она, дуреха, ничего не видит. Не хочет видеть. Свет клином сошелся на Сереже. Чуть слово против него скажешь – дочь в слезы, в истерику.
– Тебя мне Бог послал, – прошептал Туровский, вспоминая Лаврова.
Катя, кроме своего муженька, – чтоб ему пусто было! – ни с кем не встречалась. Ей не с кем сравнить Сергея, вот она и вообразила, что замужем за принцем. А принц-то негодяем оказался, не оправдал надежд.
После сауны Борис Евгеньевич заказал ужин себе в номер, долго разговаривал по телефону с Москвой, потом позвонил Кате. Та не брала трубку. Видно, рано уснула. Оно и к лучшему.
Он прогулялся по скрипучему снегу, обдумывая предстоящую беседу с Лавровым. Что необходимо сказать, о чем следует промолчать.
За легким ужином Туровский окончательно определился со своей позицией. Он будет предельно лаконичен. Пусть Лавров сам добывает информацию. Даром, что ли, деньги ему платить?
Когда он приступил к чаю, в дверь постучали.
– А, это ты? – обрадовался Туровский. – Входи, входи… присаживайся. Я уж заждался. Как тебе моя Катя?
– Красавица, – улыбнулся Роман.
– Ну-с, чем могу помочь?
– Хотелось бы чаще с ней видеться. Я не умею ухаживать на расстоянии.
– За чем же дело стало?
– Завтра утром Катя возвращается домой, в «Дубраву».
– Напросись в сопровождающие, – посоветовал Борис Евгеньевич, прихлебывая чай. – Мне тебя учить?
– Какой я могу использовать предлог, чтобы пожить пару дней в «Дубраве»?
– Молодец, – кивнул бизнесмен. – Сразу быка за рога. Я в тебе не ошибся.
«Догадываюсь, откуда у тебя сведения обо мне, – непринужденно улыбаясь, подумал Лавров. – Орешкин с три короба наплел. У него язык без костей, а мне отдувайся!»
– Вы замолвите за меня словечко?
– Куда деваться, – прищурился Туровский. – Мой зять вдруг заделался заядлым библиофилом. Дед оставил ему много редких книг. Ты любишь книги?
По лицу собеседника он понял, что тот увлекается совсем другими вещами, и усмехнулся.
– Жаль! А то назвался бы собирателем антикварных изданий.
– Я согласен, – решительно заявил Роман.
Отец Кати смерил его скептическим взглядом.
– Впросак с этой легендой не попадешь?
– Я назовусь начинающим собирателем. Попрошу консультации. Мне известно, как обращаться с коллекционерами. Думаю, мы поладим.
– Договорились, – кивнул Туровский. – Я попрошу Катю приютить тебя на день-два. Уложишься?
– Надеюсь.
– Тогда оставь меня наедине с моими мыслями. Хочу отдохнуть.
– У меня есть еще вопросы.
Борис Евгеньевич поднял на него тяжелый взгляд и вздохнул.
– Даю тебе пять минут, не больше.
В номере стоял полумрак. На тумбочке горела настольная лампа, пахло деревом, дорогой кожей и женскими духами с привкусом фиалок. Видимо, здесь побывала Катя.
– Моя задача ограничивается только флиртом с вашей дочерью?
– Это главное. Но если тебе удастся вывести на чистую воду моего зятя, я буду чрезвычайно признателен.
Он сделал ударение на двух последних словах и подкрепил их характерным жестом, обозначающим денежный эквивалент своей признательности.
– Мой гонорар и так достаточно высок.
– Ты не гонишься за выгодой? – недоверчиво произнес Туровский.
– Работа должна приносить не только деньги, но и удовольствие.
– Это как раз тот случай, – криво улыбнулся бизнесмен. – У тебя все?
– Нет. В чем вы подозреваете Прозорина?
Туровский помолчал и сделал рукой отрицательный жест. Чертами лица, повадками он отдаленно напоминал Катю. Вероятно, когда ей будет за пятьдесят, она обретет такую же стать и неторопливое достоинство.
– Пусть мои подозрения останутся при мне, – заявил он. – Ты составь собственное, непредвзятое мнение о Сергее. Я могу быть необъективным.
– Прозорин вам не нравится?
– Скажем так, он не достоин моей дочери. Он не сделал ее счастливой… и уже не сделает.
– Почему бы вам не объяснить это Кате?
– Она не станет меня слушать. Тем более, я сам инициировал ее брак с Прозориным. Вернее, согласился с предложением партнера по бизнесу. Тогда я поставил интересы дела выше чувств моей девочки и просчитался.
– Решили, что стерпится – слюбится? Но ведь Катя полюбила мужа.
– Я виноват перед ней, – признал Туровский. – И хочу исправить ошибку, не причиняя ей боли.
– Понимаю. И последнее. Когда я встретил Катю на дороге, она направлялась в пансионат со стороны Вереи. Почему не из «Дубравы»?
Борис Евгеньевич вздохнул, раздраженный дотошностью Лаврова.
– Какая тебе разница, откуда она ехала? Ладно, черт с тобой. Моя дочь иногда посещает церковь в Верее.
– Она верующая?
– Не то чтобы очень.
– Что же Катя делает в церкви?
– Вероятно, ищет утешения…
* * *
Катя закрылась в номере, отключила телефон. Ей хотелось побыть одной в тишине и свете месяца, проникающего сквозь жалюзи в темноту спальни. Лунный серп казался ей пришельцем из иного мира, загадочного, как восточные сказки. Такой же сказкой когда-то стало для нее замужество.Катя вспомнила свою свадьбу с Прозориным. Она была тогда совсем юной и неопытной. Только-только со школьной скамьи. Подол ее белого платья из кружев несли два милых кудрявых ангелочка. Катя думала, что ангелы будут сопровождать ее всю жизнь, оберегая от невзгод.
Несмотря на деньги отца, ее воспитывали в строгости. Она вышла замуж невинной, далекой от порочных интересов своих сверстников. Двадцатилетний муж казался ей воплощением мечты каждой девушки – стройный красавец, умница, единственный наследник приличного состояния.
Катя полюбила его не с первого взгляда. Но – полюбила. Была весна, цвели тюльпаны, пахло зеленью и дождем. Ее сердце открылось для нового трепетного чувства.
Сергей обращался с ней робко и бережно. Им все было в диковинку, во вкус – и первый поцелуй, и обручальные кольца, и первая ночь, и наивные обещания, данные друг другу торопливым смущенным шепотом.
Каким-то чудом они не лишились нравственной чистоты, которая в нынешние времена стала редкостью. Молодая страсть подхватила супругов и понесла к неведомым берегам. Они были уверены, что – к счастью.
Студенческие годы пролетели, словно в угаре. Туровский хотел, чтобы дочь получала образование за границей, но дед Сергея неожиданно воспротивился. Его внук уже перешел на третий курс университета, а где муж, там и жене быть должно.
Катя была только рада этому. В Гарварде или Оксфорде диплом просто так не дадут, надо корпеть над книгами. Это в Москве можно бить баклуши и все равно стать «специалистом». Тяга к знаниям у Кати напрочь отсутствовала, зато она родилась в обеспеченной семье, и ей не грозила необходимость зарабатывать себе на хлеб.
Незаметно отшумела, отцвела Катина весна.
Она очнулась только в «Дубраве», когда впервые за несколько лет ощутила… скуку. То, что люди живут в трехмерном мире, оказалось не пустыми словами. Все имеет здесь три стороны: хорошую, плохую и третью, скрытую.
Такая завидная штука, как праздность, обернулась для Кати тоскливым унынием. Некуда себя деть, нечем заняться. Выяснилось, что усталость наступает не только от работы, но и от безделья. Кроме того, у праздности обнаружился еще и третий аспект. Не приложенная ни к чему жизненная энергия молодых супругов вдруг потекла в темное русло.
Этим объяснялась и жажда приключений, томившая Катю, и появление в «Дубраве» мрачной и зловещей личности – Федора-Франческо. Последний обосновался в подземелье хозяйского дома и увлек Прозорина некими сомнительными научными опытами. Что за опыты ставили мужчины в своей лаборатории, Катю не интересовало. Ее злила и оскорбляла лишь привязанность мужа к Федору, которая становилась все более двусмысленной.
Проявлением «третьего аспекта» являлся и ее флирт с новым знакомцем, Романом Лавровым.
Катя все еще любила мужа, но уже подспудно желала отомстить ему. Она созрела для новой страсти. Между нею и Лавровым пробежал необъяснимый флюид, способный воспламенить то, что стало невостребованным в браке. Некий психический ток вырвался за пределы Катиной орбиты, и его нельзя было вернуть назад, аннулировать. Так вспыхнувшая молния прочерчивает небо и вызывает грозовой ливень. Можно ли удержать его?
Этой ночью в гостиничном номере перед Катей прошла вся ее замужняя жизнь. Она убедилась, что любовь, которая казалась бесконечной, на самом деле – быстротечна. Что после самых сладких снов неизбежно наступает пробуждение. Что герой может обернуться врагом. Что самое святое и незыблемое порой рушится. И потерпевший крушение судорожно цепляется за оставшиеся обломки.
Утром Катя смутно помнила мысли, одолевающие ее в полусне. Она страдала, но страдания эти казались ей теперь, при свете солнца и блеске снега за окнами, надуманными и несерьезными.
За завтраком отец попросил ее взять с собой в «Дубраву» господина Лаврова. Тот-де интересуется книгами и наслышан о коллекции Прозорина.
– Да ради бога, – легко согласилась Катя. – Муж с удовольствием покажет ему свои сокровища.
Она восприняла это за предлог, изобретенный Лавровым для визита в поместье.
– Он не стеснит вас? – вскользь осведомился Туровский.
– У нас большой дом. Места хватит.
– Господин Лавров сможет пожить у вас пару дней?
– Хоть неделю.
Катя улыбнулась, представляя себе вытянутое лицо мужа. Вряд ли ему понравится гость. Зато ей будет весело.
– Кто он, этот Лавров? – спросила она, опустив глаза в тарелку с сырниками.
– Бизнесмен, коллекционер. Холостяк, между прочим. Вы ведь знакомы.
– Чисто случайно, как тебе известно, папа.
– Надеюсь, твой муж не станет ревновать…
Глава 10
Черный Лог
Глория вновь видела свой повторяющийся сон. Она шла по анфиладе комнат, открывая дверь за дверью… пока не очутилась в саду. Узкие тропинки смыкались и расходились в стороны. Между деревьями виднелись факелы. Они освещали путь.
Тропинка привела Глорию на поляну с высокой каменной башней. Сверху летели камни.
– Осторожно! – воскликнул летящий вслед за ними король. Он падал вниз головой, но корона странным образом держалась на его кудрях.
– Вы разобьетесь… – ахнула Глория.
– Поделом мне, – отозвался король.
Он как бы завис в воздухе, хотя ему давно пора было свалиться на землю.
Из маленьких бойниц-окошек башни вырывались языки пламени. Внутри бушевал пожар.
– Горим! Горим! – кричали невидимые обитатели башни.
Никто не спешил к ним на помощь. Король продолжал падать вниз. Глория не могла оторвать завороженного взгляда от этой картины. Ей невольно вспомнилось другое пламя: костер на площади и трое приговоренных к сожжению еретиков, один из которых – маршал Франции.
– Огонь играет главную роль в этой истории! – прошептала она, не отрываясь от горящих руин башни. – Некий великий замысел потерпел крушение. Некая великая мечта не сбылась. Некая большая любовь принесла лишь страдания и смерть.
Прозрение длилось всего секунду, но этого оказалось достаточно.
Глория молча повернулась и побрела прочь по аллее из апельсиновых деревьев. Никого не было рядом с ней – ни карлика, ни хозяина загадочного парка, ни дворецкого. Тихо шелестела листва, шуршал под ногами песок. Луна спряталась за облака, и все погрузилось во мрак…
Где-то вдали звучали голоса, бряцало оружие, ржали кони. Глория шла на звуки и скоро очутилась на поляне, среди странно одетых людей. Кажется, это были солдаты. Никто не обращал на нее внимания, зато она все видела и слышала.
На краю поляны у костра сидели два облаченных в латы человека, вели неторопливую беседу. Лицо одного из них было миловидным и безбородым. Второй, хотя тоже был молод, выглядел суровым воякой. Бородка и усы подчеркивали его мужественность.
– Ты родилась в Домреми? – спросил он, и Глория догадалась, что юный рыцарь – девушка.
– Да. Сама Святая Колетта побывала у моей колыбели и оставила мне в дар вот это, – она протянула собеседнику золотое кольцо. – На нем вырезаны три креста и надпись «Иисус, Мария». Я всегда ношу его с собой.
Воин с благоговением разглядывал кольцо.
– Ты в самом деле посланница?
– Верь мне, Жиль, – кивнула девушка. – Я говорю правду. Когда мне исполнилось тринадцать, я услышала голоса архангела Михаила, святой Екатерины и Маргариты. Потом они являлись мне и говорили со мной. Я узнала, что призвана снять осаду Орлеана, возвести дофина Карла на престол и освободить наше королевство от англичан. Могла ли я ослушаться их?
– Что же ты сделала, Жанна?
– Отправилась к капитану де Бодрикуру и объявила о своей миссии. Меня подняли на смех!
– Еще бы, – тряхнул головой Жиль.
– Мне пришлось вернуться в деревню. Но через год я снова встретилась с капитаном. Вероятно, его поразила моя настойчивость, потому что на сей раз он выслушал меня внимательно и потребовал подтверждения моей избранности. Я предсказала поражение французов в очередной битве под стенами Орлеана. Когда мои слова в точности сбылись, капитан призвал меня к себе, дал мужскую одежду и людей, которые должны были сопровождать меня в Шинон[4], к нашему королю.
– Я слышал, дофин устроил тебе испытание.
– Он скрылся от меня в толпе придворных, – улыбнулась Жанна. – А вместо себя посадил на трон другого. Я без труда узнала Карла и объявила ему: «Любезный сеньор, я прибыла к вам по воле Небес. Дайте мне войско, и я поведу его к победе!»
Глория обомлела. Молодые люди говорили по-французски, но она все понимала. Выходит, она оказалась в пятнадцатом веке и присутствует при разговоре Жанны д’Арк и ее верного сподвижника Жиля де Рэ.
– Дофин передал мне командование армией, – добавила девушка. – И я повела французов на Орлеан. Для меня изготовили доспехи и хоругвь. А меч я взяла в церкви Сент-Катрин-де-Фьербуа. Он принадлежал самому Карлу Великому[5].
Жиль с нежностью смотрел на ее профиль и волосы, в которых играли багряные отсветы костра. Жанна была невинна, по-девичьи мила. Не верилось, что она командует целым войском.
Измученные, уставшие от поражений французские солдаты и офицеры с воодушевлением подчинились божьей посланнице. После победы под Орлеаном Жанну прозвали Орлеанской Девой. Ей поклонялись, словно святой. Ее обожали и беспрекословно слушались. Она вернула вооруженным мужчинам храбрость, а соотечественникам – веру в благоприятный исход войны.
То, что Жанна была девственна, придавало ее образу особую прелесть. Жиль, приставленный к ней дофином, чтобы оберегать и наставлять ее, начал испытывать к юной воительнице нечто большее, чем преданность и восхищение. Он сам не подозревал, насколько глубоко его чувство. Он никогда не переживал ничего подобного.
Возможно, это была любовь, воспетая в рыцарских романах и прославляемая трубадурами.
– Ты именем Бога подтвердила законнорожденность Карла и его права на престол, в чем многие сомневались, – сказал он, подбрасывая хворост в огонь. – Скажи, откуда у тебя эта уверенность?
– Не знаю. Меня ведет незримая рука, которой я не в силах противиться.
Жиль вздохнул, глядя на костер.
– Как ты думаешь, мы сумеем взять приступом укрепленные англичанами замки на Луаре?
– Сначала падет Жаржо, потом мы возьмем Мен-сюр-Луар и Божанси, – просто сказала Жанна. – А в битве при Пате разгромим английскую армию. Карл будет миропомазан и коронован в Реймсе в моем присутствии. Я обещаю.
Жиль молчал, потрясенный ее словами и той непоколебимой верой, которую выказывала эта скромная деревенская девушка. Она и впрямь – посланница. Иначе как ей удается в короткие сроки решать самые невыполнимые задачи?
Жиль де Рэ вырос прилежным католиком. Его вера зиждилась более на традициях, нежели на убеждениях. Встреча с Жанной сделала его мистиком. Никогда прежде ему не доводилось воочию видеть святых. Плотское чувство, которое пробудила в нем Жанна, жгло ему душу. Он презирал и ненавидел себя за это.
С реки тянуло прохладой. Тихо плескалась вода. Солдаты поили лошадей, невнятно переговаривались. Над костром поднимались снопы искр. В какой-то момент Жилю показалось, что над головой Жанны появился сияющий нимб, а в предрассветном небе зазвенели трубы архангелов.
– Ты чего-нибудь боишься? – спросил он.
– Огня, – отрывисто вымолвила Жанна и содрогнулась. – Не люблю огонь.
– Не бойся! – воскликнул молодой человек, желая и не смея коснуться ее руки. – Я всегда буду рядом и приду тебе на выручку!
Она печально улыбнулась и сжала в ладони кольцо, подаренное Святой Колеттой. Жиль не мог вынести ее молчания. Он спросил:
– Кто научил тебя верховой езде и обращению с оружием?
– Всевышний.
– Ты поразила двор в Шиноне навыками игры в кольца и кентен, – продолжал Жиль, чтобы не думать о страшном. – Эти забавы распространены только среди знати.
– Нельзя раскрывать все тайны…
Сухое полено, брошенное в костер, треснуло и плюнуло раскаленными углями в сторону Глории. Она зажмурилась, а когда открыла глаза… то вместо поляны на берегу Луары оказалась в своей спальне.
– Боже! – прошептала она. Слова Жанны о тайне, которую нельзя раскрывать, все еще звучали у нее в ушах…
Сергей Прозорин изображал радушного хозяина, но Лавров чувствовал, что тот не очень-то рад свалившемуся на голову гостю.
Катя извинилась и ушла к себе, а ее супруг повел «начинающего коллекционера» в библиотеку на втором этаже дома. Это была просторная комната, обставленная мебелью из мореного дуба. На стенах между книжными шкафами висели портреты Данте Алигьери, Шекспира и Сервантеса.
Лавров притворно восторгался количеством книг, чем вызвал на лице Сергея саркастическую гримасу.
– Катерина Борисовна хвалилась, что вы владеете не только уникальными дореволюционными изданиями, но и древними манускриптами.
Прозорин не стал этого отрицать и подвел гостя к шкафу, который отличался от прочих массивными дверцами.
– Самое ценное я храню в сейфе, – сообщил он, открывая дверцы. – Впрочем, каждый определяет ценность той или иной вещи в соответствии с собственными суждениями.
За дверцами показался сейф. Хозяин загородил собою панель и набрал код. Лавров молча наблюдал за его действиями.
Металлическая дверка беззвучно распахнулась, и Прозорин достал из сейфа несколько потрепанных пожелтелых фолиантов.
– Что вас интересует? – обернулся он к Лаврову. – Эти раритеты собирал мой покойный дед. Он занимался фармацевтическим бизнесом. Тут народные рецепты славян, лекарственные средства, применяемые в восточной медицине. Есть даже справочник, составленный учениками Парацельса. Вы знаете латынь или арабский?
– Нет.
– К сожалению, я тоже.
– Неужели это подлинники? – удивился Роман.
– Вряд ли. Но книги очень старые. Мой дед долгие годы посвятил истории изготовления лекарств. Он был настоящим фанатом. Кроме того, он углубленно изучал нашу родословную и сам составил генеалогическое древо Прозориных.
– Я бы взглянул на ваше родовое древо.
– Нет ничего проще, – улыбнулся хозяин. – Я заказал большую схему на ватмане. Там все расчерчено и расписано. Не надо далеко ходить. Она висит в моем кабинете.
С этими словами он поманил гостя за собой.
Кабинет Прозорин обустроил в смежной с библиотекой комнате, только мебель здесь была более светлых тонов. Напротив письменного стола висела картина, написанная маслом. На ней был изображен стройный молодой мужчина в латах, с красивым благородным лицом.
– Это Жиль де Рэ, – пояснил хозяин, заметив интерес Лаврова к портрету. – Соратник и близкий друг Жанны д’Арк.
Рыцарь стоял, гордо выпрямившись; одна его рука упиралась в бок, а второй он держался за меч. Его железный шлем с забралом лежал рядом на камне.
– Идите сюда, – позвал гостя Прозорин. – Вы хотели взглянуть на древо.
Он шагнул к нише, завешенной куском бархата. Отдернув бархат, хозяин кабинета показал Лаврову схему – тщательно вычерченную, с каллиграфическими надписями и рисунками гербов и вензелей.
– Ого! – притворно восхитился гость.
Сергей просиял и, тыкая пальцем в кружочки и квадратики с фамилиями и титулами, пустился в пространные рассуждения о своих предках.
Роман с трудом сдерживал зевоту. Он пытался найти сходство между этим рослым молодым мужчиной и хромым графом де Пейраком из фильма, презентованным ему Туровским. Ничего общего.
Краем уха он успел уловить фамилию Монморанси и вклинился в монолог хозяина:
– Какие Монморанси? Неужели те самые?
– Знатный французский род, – расцвел Прозорин. – Через них мы фактически породнились с Жилем де Рэ.
– С тем рыцарем? – повернулся Лавров к портрету мужчины в латах.
– Жиль де Рэ! – с удовольствием повторил хозяин дома. – Национальный герой Франции… несправедливо осужденный и покрытый позором. Он был казнен и предан забвению. Его имущество растащили, архивы уничтожили. Каким-то чудом удалось спасти крохи…
На этом он запнулся и отвел глаза. Лавров обрадовался, что наконец сможет перевести разговор в нужное русло.
– Я слышал, ваш дедушка приобрел прижизненное издание сочинений Пушкина, – заметил он.
Прозорину не сразу удалось переключиться. Он витал мыслями где-то далеко от библиотеки и нежданного гостя. Но этикет и природная вежливость принуждали его поддерживать светскую беседу и развлекать Лаврова. Не так уж часто тесть обращался к нему с просьбами. Ему не хотелось показаться неблагодарным.
Мужчины вернулись в библиотеку и долго рассматривали и обсуждали книги. Обоим было скучно, но оба продолжали эту игру.
Глория вновь видела свой повторяющийся сон. Она шла по анфиладе комнат, открывая дверь за дверью… пока не очутилась в саду. Узкие тропинки смыкались и расходились в стороны. Между деревьями виднелись факелы. Они освещали путь.
Тропинка привела Глорию на поляну с высокой каменной башней. Сверху летели камни.
– Осторожно! – воскликнул летящий вслед за ними король. Он падал вниз головой, но корона странным образом держалась на его кудрях.
– Вы разобьетесь… – ахнула Глория.
– Поделом мне, – отозвался король.
Он как бы завис в воздухе, хотя ему давно пора было свалиться на землю.
Из маленьких бойниц-окошек башни вырывались языки пламени. Внутри бушевал пожар.
– Горим! Горим! – кричали невидимые обитатели башни.
Никто не спешил к ним на помощь. Король продолжал падать вниз. Глория не могла оторвать завороженного взгляда от этой картины. Ей невольно вспомнилось другое пламя: костер на площади и трое приговоренных к сожжению еретиков, один из которых – маршал Франции.
– Огонь играет главную роль в этой истории! – прошептала она, не отрываясь от горящих руин башни. – Некий великий замысел потерпел крушение. Некая великая мечта не сбылась. Некая большая любовь принесла лишь страдания и смерть.
Прозрение длилось всего секунду, но этого оказалось достаточно.
Глория молча повернулась и побрела прочь по аллее из апельсиновых деревьев. Никого не было рядом с ней – ни карлика, ни хозяина загадочного парка, ни дворецкого. Тихо шелестела листва, шуршал под ногами песок. Луна спряталась за облака, и все погрузилось во мрак…
Где-то вдали звучали голоса, бряцало оружие, ржали кони. Глория шла на звуки и скоро очутилась на поляне, среди странно одетых людей. Кажется, это были солдаты. Никто не обращал на нее внимания, зато она все видела и слышала.
На краю поляны у костра сидели два облаченных в латы человека, вели неторопливую беседу. Лицо одного из них было миловидным и безбородым. Второй, хотя тоже был молод, выглядел суровым воякой. Бородка и усы подчеркивали его мужественность.
– Ты родилась в Домреми? – спросил он, и Глория догадалась, что юный рыцарь – девушка.
– Да. Сама Святая Колетта побывала у моей колыбели и оставила мне в дар вот это, – она протянула собеседнику золотое кольцо. – На нем вырезаны три креста и надпись «Иисус, Мария». Я всегда ношу его с собой.
Воин с благоговением разглядывал кольцо.
– Ты в самом деле посланница?
– Верь мне, Жиль, – кивнула девушка. – Я говорю правду. Когда мне исполнилось тринадцать, я услышала голоса архангела Михаила, святой Екатерины и Маргариты. Потом они являлись мне и говорили со мной. Я узнала, что призвана снять осаду Орлеана, возвести дофина Карла на престол и освободить наше королевство от англичан. Могла ли я ослушаться их?
– Что же ты сделала, Жанна?
– Отправилась к капитану де Бодрикуру и объявила о своей миссии. Меня подняли на смех!
– Еще бы, – тряхнул головой Жиль.
– Мне пришлось вернуться в деревню. Но через год я снова встретилась с капитаном. Вероятно, его поразила моя настойчивость, потому что на сей раз он выслушал меня внимательно и потребовал подтверждения моей избранности. Я предсказала поражение французов в очередной битве под стенами Орлеана. Когда мои слова в точности сбылись, капитан призвал меня к себе, дал мужскую одежду и людей, которые должны были сопровождать меня в Шинон[4], к нашему королю.
– Я слышал, дофин устроил тебе испытание.
– Он скрылся от меня в толпе придворных, – улыбнулась Жанна. – А вместо себя посадил на трон другого. Я без труда узнала Карла и объявила ему: «Любезный сеньор, я прибыла к вам по воле Небес. Дайте мне войско, и я поведу его к победе!»
Глория обомлела. Молодые люди говорили по-французски, но она все понимала. Выходит, она оказалась в пятнадцатом веке и присутствует при разговоре Жанны д’Арк и ее верного сподвижника Жиля де Рэ.
– Дофин передал мне командование армией, – добавила девушка. – И я повела французов на Орлеан. Для меня изготовили доспехи и хоругвь. А меч я взяла в церкви Сент-Катрин-де-Фьербуа. Он принадлежал самому Карлу Великому[5].
Жиль с нежностью смотрел на ее профиль и волосы, в которых играли багряные отсветы костра. Жанна была невинна, по-девичьи мила. Не верилось, что она командует целым войском.
Измученные, уставшие от поражений французские солдаты и офицеры с воодушевлением подчинились божьей посланнице. После победы под Орлеаном Жанну прозвали Орлеанской Девой. Ей поклонялись, словно святой. Ее обожали и беспрекословно слушались. Она вернула вооруженным мужчинам храбрость, а соотечественникам – веру в благоприятный исход войны.
То, что Жанна была девственна, придавало ее образу особую прелесть. Жиль, приставленный к ней дофином, чтобы оберегать и наставлять ее, начал испытывать к юной воительнице нечто большее, чем преданность и восхищение. Он сам не подозревал, насколько глубоко его чувство. Он никогда не переживал ничего подобного.
Возможно, это была любовь, воспетая в рыцарских романах и прославляемая трубадурами.
– Ты именем Бога подтвердила законнорожденность Карла и его права на престол, в чем многие сомневались, – сказал он, подбрасывая хворост в огонь. – Скажи, откуда у тебя эта уверенность?
– Не знаю. Меня ведет незримая рука, которой я не в силах противиться.
Жиль вздохнул, глядя на костер.
– Как ты думаешь, мы сумеем взять приступом укрепленные англичанами замки на Луаре?
– Сначала падет Жаржо, потом мы возьмем Мен-сюр-Луар и Божанси, – просто сказала Жанна. – А в битве при Пате разгромим английскую армию. Карл будет миропомазан и коронован в Реймсе в моем присутствии. Я обещаю.
Жиль молчал, потрясенный ее словами и той непоколебимой верой, которую выказывала эта скромная деревенская девушка. Она и впрямь – посланница. Иначе как ей удается в короткие сроки решать самые невыполнимые задачи?
Жиль де Рэ вырос прилежным католиком. Его вера зиждилась более на традициях, нежели на убеждениях. Встреча с Жанной сделала его мистиком. Никогда прежде ему не доводилось воочию видеть святых. Плотское чувство, которое пробудила в нем Жанна, жгло ему душу. Он презирал и ненавидел себя за это.
С реки тянуло прохладой. Тихо плескалась вода. Солдаты поили лошадей, невнятно переговаривались. Над костром поднимались снопы искр. В какой-то момент Жилю показалось, что над головой Жанны появился сияющий нимб, а в предрассветном небе зазвенели трубы архангелов.
– Ты чего-нибудь боишься? – спросил он.
– Огня, – отрывисто вымолвила Жанна и содрогнулась. – Не люблю огонь.
– Не бойся! – воскликнул молодой человек, желая и не смея коснуться ее руки. – Я всегда буду рядом и приду тебе на выручку!
Она печально улыбнулась и сжала в ладони кольцо, подаренное Святой Колеттой. Жиль не мог вынести ее молчания. Он спросил:
– Кто научил тебя верховой езде и обращению с оружием?
– Всевышний.
– Ты поразила двор в Шиноне навыками игры в кольца и кентен, – продолжал Жиль, чтобы не думать о страшном. – Эти забавы распространены только среди знати.
– Нельзя раскрывать все тайны…
Сухое полено, брошенное в костер, треснуло и плюнуло раскаленными углями в сторону Глории. Она зажмурилась, а когда открыла глаза… то вместо поляны на берегу Луары оказалась в своей спальне.
– Боже! – прошептала она. Слова Жанны о тайне, которую нельзя раскрывать, все еще звучали у нее в ушах…
* * *
Поместье «Дубрава»Сергей Прозорин изображал радушного хозяина, но Лавров чувствовал, что тот не очень-то рад свалившемуся на голову гостю.
Катя извинилась и ушла к себе, а ее супруг повел «начинающего коллекционера» в библиотеку на втором этаже дома. Это была просторная комната, обставленная мебелью из мореного дуба. На стенах между книжными шкафами висели портреты Данте Алигьери, Шекспира и Сервантеса.
Лавров притворно восторгался количеством книг, чем вызвал на лице Сергея саркастическую гримасу.
– Катерина Борисовна хвалилась, что вы владеете не только уникальными дореволюционными изданиями, но и древними манускриптами.
Прозорин не стал этого отрицать и подвел гостя к шкафу, который отличался от прочих массивными дверцами.
– Самое ценное я храню в сейфе, – сообщил он, открывая дверцы. – Впрочем, каждый определяет ценность той или иной вещи в соответствии с собственными суждениями.
За дверцами показался сейф. Хозяин загородил собою панель и набрал код. Лавров молча наблюдал за его действиями.
Металлическая дверка беззвучно распахнулась, и Прозорин достал из сейфа несколько потрепанных пожелтелых фолиантов.
– Что вас интересует? – обернулся он к Лаврову. – Эти раритеты собирал мой покойный дед. Он занимался фармацевтическим бизнесом. Тут народные рецепты славян, лекарственные средства, применяемые в восточной медицине. Есть даже справочник, составленный учениками Парацельса. Вы знаете латынь или арабский?
– Нет.
– К сожалению, я тоже.
– Неужели это подлинники? – удивился Роман.
– Вряд ли. Но книги очень старые. Мой дед долгие годы посвятил истории изготовления лекарств. Он был настоящим фанатом. Кроме того, он углубленно изучал нашу родословную и сам составил генеалогическое древо Прозориных.
– Я бы взглянул на ваше родовое древо.
– Нет ничего проще, – улыбнулся хозяин. – Я заказал большую схему на ватмане. Там все расчерчено и расписано. Не надо далеко ходить. Она висит в моем кабинете.
С этими словами он поманил гостя за собой.
Кабинет Прозорин обустроил в смежной с библиотекой комнате, только мебель здесь была более светлых тонов. Напротив письменного стола висела картина, написанная маслом. На ней был изображен стройный молодой мужчина в латах, с красивым благородным лицом.
– Это Жиль де Рэ, – пояснил хозяин, заметив интерес Лаврова к портрету. – Соратник и близкий друг Жанны д’Арк.
Рыцарь стоял, гордо выпрямившись; одна его рука упиралась в бок, а второй он держался за меч. Его железный шлем с забралом лежал рядом на камне.
– Идите сюда, – позвал гостя Прозорин. – Вы хотели взглянуть на древо.
Он шагнул к нише, завешенной куском бархата. Отдернув бархат, хозяин кабинета показал Лаврову схему – тщательно вычерченную, с каллиграфическими надписями и рисунками гербов и вензелей.
– Ого! – притворно восхитился гость.
Сергей просиял и, тыкая пальцем в кружочки и квадратики с фамилиями и титулами, пустился в пространные рассуждения о своих предках.
Роман с трудом сдерживал зевоту. Он пытался найти сходство между этим рослым молодым мужчиной и хромым графом де Пейраком из фильма, презентованным ему Туровским. Ничего общего.
Краем уха он успел уловить фамилию Монморанси и вклинился в монолог хозяина:
– Какие Монморанси? Неужели те самые?
– Знатный французский род, – расцвел Прозорин. – Через них мы фактически породнились с Жилем де Рэ.
– С тем рыцарем? – повернулся Лавров к портрету мужчины в латах.
– Жиль де Рэ! – с удовольствием повторил хозяин дома. – Национальный герой Франции… несправедливо осужденный и покрытый позором. Он был казнен и предан забвению. Его имущество растащили, архивы уничтожили. Каким-то чудом удалось спасти крохи…
На этом он запнулся и отвел глаза. Лавров обрадовался, что наконец сможет перевести разговор в нужное русло.
– Я слышал, ваш дедушка приобрел прижизненное издание сочинений Пушкина, – заметил он.
Прозорину не сразу удалось переключиться. Он витал мыслями где-то далеко от библиотеки и нежданного гостя. Но этикет и природная вежливость принуждали его поддерживать светскую беседу и развлекать Лаврова. Не так уж часто тесть обращался к нему с просьбами. Ему не хотелось показаться неблагодарным.
Мужчины вернулись в библиотеку и долго рассматривали и обсуждали книги. Обоим было скучно, но оба продолжали эту игру.