Соломко Наталья. 'Если бы я был учителем'

   - Потому! - говорит она и целует меня... И бежит вверх по лесенке...
   А я остаюсь один в темноте. Я - дурак!
   - Погоди!
   Но она не останавливается.
   Я бегу вслед, прыгаю через три ступеньки и больше всего боюсь не поспеть: вдруг она добежит и сразу позвонит!.. А мне ужасно много надо ей сказать!
   Я догоняю ее у самой двери.
   - Я люблю тебя! - говорю я ей.
   - С ума сошел, тише!
   - Я люблю тебя! Я...
   Она зажимает мне рот теплой ладошкой, сердится:
   - Тише! Сейчас из квартир начнут выглядывать...
   Но из квартир никто не выглядывает.
   - Я люблю тебя... - повторяю я шепотом.
   "Здравствуй, мама! Прости, что так долго не писал..." - я сижу у окна, пишу письмо домой. В общежитии пусто. Городские живут дома, а те, что, как я, из поселков и деревень, разъехались. А я остался. Сначала из-за рыжей, а потом деньги кончились... На билет не хватило. Проживу как-нибудь на эту пятерку до сентября, а там в колхоз, сказали, поедем...
   Домой очень хочется, к маме, к Ленке, к Николе Цыбулько... У Николы день рождения скоро, меня ждут. А я не еду. Так охота пройти по нашей улице - мимо клуба, мимо школы, вниз, в луга... Попрощаться со всеми.
   Можно, конечно, уехать зайцем. Но со дня на день должно прийти письмо от рыжей... Как она там? Я бы и сам ей написал, да адреса не знаю...
   Тоска в этом городе - никого знакомого, а сам он такой большой... Я заблудился уже дважды. Пока экзамены сдавали, я выучил три дороги от общежития: в училище, на пруд и к рыжей. А теперь хожу по городу, ищу те улицы, где мы с ней ходили, а найти не могу. Вечером хожу к ее дому. У всех окна горят, а у нее темно. Книжки взял в библиотеке, а читать не могу: прочитаю несколько строчек и начинаю думать. Главное - обо всем сразу: об училище, о море, о рыжей, о маме, о Полуночном, о школе, о рыжей, о рыжей...
   - А ну попрыгай! - сердито требуют внизу, во дворе. - Звенит! А говорил - нету!
   Это во дворе, у гаражей, парень моих лет разговаривает с пацаном.
   - Ну, давай живо!
   Пацан испуганно пятится.
   - Меня в магазин послали за молоком... - бормочет он. - Попадет дома...
   Гаражи надежно скрывают этот маленький грабеж от старушек, сидящих на скамеечке у подъезда. Зато мне с третьего этажа отлично все видно. И слышимость хорошая.
   Я высовываюсь из окна.
   - Эй! - кричу я. - А ну отзынь на три лаптя!
   Парень задирает голову, ищет, кто кричал. Мы смотрим друг на друга.
   - Как-как? - с ухмылкой спрашивает он. - Не совсем вас понял...
   - Отзынь! - повторяю я.
   Он вытряхивает у пацана деньги, смотрит на меня и улыбается.
   - Может, выйдешь? - интересуется он. - Только, думаю, ждать долго придется...
   Пацан уныло смотрит то на него, то на меня.
   Я выхожу.
   - Ты смотри, какой отчаянный! - ухмыляется парень. - И правда вышел... Ну а дальше чего?
   - Отдай ему деньги! - говорю я.
   - Правда? - спрашивает он. - А может, и тебе чего-нибудь дать?
   - Отдай по-хорошему.
   - Да что ты говоришь!..
   Драться, честно говоря, мне не хочется. Я не люблю. Но, конечно, умею.
   - Ну?! - говорю я ему.
   - Что, драться, что ли, будем, бамбино? - ухмыляется он, состроив мне из пальцев "козу". - Смотри, забодаю...
   ("Смотри, забодаю" он говорит уже лежа. Упал он так неожиданно для себя, что еще не сообразил, что тут лучше промолчать...)
   - Отдай ему деньги! - говорю я.
   Он вскакивает, замахивается, снова падает...
   - Отдай!
   - ........! - говорит он, сузив глаза.
   - ........! - отвечаю я.
   - Убью! - обещает он и снова замахивается. - Гадом буду - убью!
   - Будешь, будешь! - успокаиваю я, выворачивая ему руку. Это очень больно - мне выворачивали. Поэтому я стараюсь держать некрепко, так, чтоб не вырвался только, но он орет и брыкает ногами.
   - Пусти! Ой-я!
   - Отдашь?
   - Пусти, отдам!
   Я отпускаю. Парень вскакивает и отбегает к гаражам.
   - Ты! - говорит он оттуда шипящим голосом. - Я тебя запомнил! Жди! и убегает.
   Пацан понуро стоит в стороне.
   - Да ладно, - говорю я. - Чего ты...
   - Дома попадет...
   - Сколько у тебя там было?
   - Два пятнадчика...
   Я лезу в карман пиджака. Но кармана нет, потому что, выбегая, пиджак я не надел.
   - Пошли, - говорю я. - В общаге пиджак.
   - Да ладно... - вздыхает он.
   - Пошли, пошли.
   На вахте сидит очень строгая женщина, ее задача, как я понял, никого не пускать. Ни за что!
   - Куда? - спрашивает она строго.
   - Домой! - решительно отвечаю я.
   - А кто это с тобой? Посторонних не пускаем! - говорит она еще строже.
   - Я пойду?.. - говорит пацан.
   - Никуда ты не пойдешь, - говорю я. - Это не посторонний, это мой брат.
   - А-а... - понимающе говорит женщина. - То-то, я гляжу, похож вроде... Ну, тогда ладно. Погоди, фамилию запишу... - И она пишет, бормоча: - Комната во-семь-де-сят семь... брат... Как брата звать?
   Я смотрю на мальчишку.
   - Митька...
   - Ми-тюш-кин Ми-тя... - записывает женщина. - Ишь ты... Идите-идите...
   Мы идем.
   - Чай будешь пить? - спрашиваю я.
   - Не... Меня дома ждут...
   Я достаю из кармана мелочь.
   - Спасибо...
   - Заходи, - говорю я.
   - Ладно... - соглашается он не очень уверенно.
   - Нет, правда... Приходи, поиграем как-нибудь...
   Пацан смотрит удивленно.
   - Да я один тут торчу... - объясняю я. - В целом доме. И знакомых у меня в городе - никого...
   - Завтра приду... - говорит пацан и уходит. А потом свистит под окном.
   Я выглядываю.
   - А тебя... А вас как зовут?.. - спрашивает он.
   - Андрей.
   - Вы не ходите один вечером... С Тобиком лучше не связываться!..
   - С каким Тобиком?
   - Ну с этим... которому ты дал...
   - Ладно, - говорю я. - Спасибо.
   Пацан убегает. Снова вокруг тихо и пусто. И еще целая неделя до возвращения рыжей...
   - Вот бы ты был учителем у нас! - говорит Василь.
   - Не, он не успеет... - говорит Митька. - Нам еще семь лет учиться, да? А ему четыре в училище да пять в институте...
   - Я сразу после училища пойду, я буду у малышей учителем, - говорю я.
   Митька считает, зажмурив один глаз.
   - Все равно не выходит... - вздыхает он. - Мы тогда уже в восьмой перейдем...
   - Жалко! - говорит Василь. - А у нас учителка такая злющая в первом классе была! Чуть чего - ка-ак закричит! У нас один даже заикаться от нее начал, во!..
   Теперь мы везде ходим втроем. Митька, Василь и я. Митька и Василь всегда вместе. Это Митька так сказал, когда пришел на следующий день.
   - Заходи! - я ему обрадовался, хоть и не знал совсем.
   - Только я не один... - нерешительно предупредил Митька.
   - Ну заходи не один...
   И сначала в комнату вошел круглоголовый улыбчивый Митькин друг, а потом сам Митька.
   - Как это вы прорвались вдвоем? - удивился я.
   - Я же брат... - напомнил Митька. - А Василь через окно в туалете...
   - Ну даете! - сказал я им. Мне смешно было смотреть на их серьезные, решительные лица. Но был, правда, рад им. - Хорошо, что пришли, а то я тут почти помер от тоски...
   - Мы тоже... - вздохнул Митька.
   - Нас в городской пионерский лагерь отдали, - сообщил Василь.
   - Ну?
   - Так мы сбежали, - улыбнулся Митька. - Я сказал, что брат приехал... Ну и отпустили... Пойдем на пруд!
   И мы стали путешествовать: то на пруд, то в зоопарк. Или просто ехали в центр и бродили по улицам. Я уже не боялся заблудиться.
   Нам хорошо было втроем. Но вчетвером было бы лучше. А рыжая все не возвращалась. Ее не было уже сто лет и не будет еще тысячу. И три дня.
   Они поймали меня утром, на берегу, когда Митька и Василь скакали и брызгались, еще не решаясь прыгнуть в воду.
   - Ну что, гад, попался? - белозубо улыбнулся мне парень.
   Тобик. Он был не один, Митька точно мне тогда сказал. С ним было еще пятеро. Тобик улыбался, а они стояли чуть позади и смотрели без улыбки.
   Я уже разделся, рубашка и брюки лежали на песке. Я наклонился, чтобы поднять их - мне как-то сразу захотелось одеться, но Тобик наступил на одежду.
   - Ничего, - сказал он. - И так сойдет.
   Эти, что стояли за ним, промолчали.
   Я, в общем, не испугался. Пугаться было бесполезно. Страшно ведь, когда ждешь и неясно, что будет. А тут все, в общем, ясно. Я однажды видал такую драку. В поселке, у клуба, вечером. Их было много, они свалили его и стали пинать. Я до сих пор помню, хоть это давно было. А тот, кого пинали, кричал что-то, пытался обнять их за колени...
   Ни за что!.. Нужно убежать! Или прыгнуть в воду и уплыть, фиг с ней, с одеждой, у меня еще есть брюки и рубашка...
   Я начал потихоньку отходить к воде. Они не мешали мне, стояли и смотрели. Видно, не ждали от меня такой подлости, думали, что я благородно позволю попинать себя всласть...
   Конечно, так было бы красивее: драться одному против шестерых. Во всяком случае, пока стоишь на ногах... А потом? Когда они меня свалят и ногами им будет удобнее?..
   Надо сматываться, это точно! Я сделал еще шаг назад... Нет, я не боялся их, я их ненавидел! Я думал о них раньше. Ну, не об этих именно, а вообще о таких, я их много видел... Мне они никогда не нравились, но когда они никого не пинали ногами, а просто бродили в одиночку по улицам и глаза у них были тоскливые, как у людей, мне было их жалко. Я думал: так получилось, что они - не люди... Это их несчастье. Я жалел их потому, что ничего у них не было в этой их дурацкой и злой жизни и ничего им было не надо... Есть... Пить... Ходить толпой, чтоб все расступались и боялись их... А зачем нужно, чтоб их боялись, они ведь и сами не знают... Мне это странно было: ведь все мы родились похожими, и все - людьми... Как же они стали такими? Разве они не знают, что если пнуть человека ногой, то ему больно? Или знают и им это нравится? Почему? Может быть, их не учили быть людьми? Но тогда кто-то ведь виноват в этом?.. Кто-то должен был их научить?.. Я поэтому решил стать учителем... Потому что я и сам мог быть таким, только мне пнуть было трудно... Мне жалко было... Но я же помню... Живешь-живешь, и всякий над тобой хозяин, всякий командует как хочет. Потому что он - сильный. Или он - старше. А ты - маленький, ты делай что велят. А обиды копятся, просто нет сил пока ответить... И все думаешь: вот вырасту, тогда я вам!.. Я вам всем!..
   Я ведь и учителем сначала решил стать, чтоб отомстить... Анне Михайловне хотя бы... Я потом только понял, что не мстить надо, а заступаться, потому что иначе что получится? Как вы мне, так и я вам, да?..
   А эти стояли и смотрели. У них и злости-то в глазах не было. Одна деловитость. Значит, у меня время есть: надо еще обменяться ухмылками и словами, которые подхлестнут, так просто они начинать не умеют...
   Я сделал еще шаг. Драться глупо, то есть просто совершенно глупо дать им себя измолотить... Я уплыву. В одежде они ведь не полезут в воду! Да и не догонят - я плаваю хорошо!
   Еще шаг... Я ступил в воду и вздохнул с облегчением: все нормально, теперь им не успеть!
   - Не убежать... - тихо сказали рядом. Я вздрогнул.
   - Не убежать... - повторил Митька.
   Вот и все... Я забыл о них. Значит, все-таки испугался, раз забыл о пацанах... Я пятился потихоньку, а они стояли у кромки воды у меня за спиной и смотрели... Я сделал четыре шага и оказался между ними, теперь мы стояли втроем, в ряд... И Митька сказал:
   - Не убежать...
   А плавать он не умел.
   Вот и все.
   - Ты глядикася... - заржал Тобик. - У него защитники есть! Целых две штуки!
   - Берегись, мальчики, убьют! - отозвались весело остальные.
   - Ничего! - сказал я, у меня голос какой-то стал тонкий, противный. Кто отойдет в сторонку, останется в живых...
   Те, на берегу, захохотали. С чувством юмора, видно, у них было все в порядке.
   - Остроумец! - мотнул головой Тобик. - Ты даже на собственных похоронах острить будешь...
   Я ему не ответил, у меня чувство юмора кончилось, делать мне было нечего, убежать я не мог. Я мог только надеяться, что когда все это начнется, у Митьки и Василя хватит сообразительности и сил вырваться, убежать, спрятаться... Им-то за что?..
   - Эй, - хмыкнул Тобик. - Шкеты! Бредите сюда за пенделями! А потом полюбуетесь, что мы с вашим братцем сотворим. - И он опять улыбнулся. У него хорошая улыбка была, не злая, а веселая и открытая. Странно это было.
   Ну ладно, подумал я, чего время-то тянуть, чему быть, того не миновать... Я с разбега врезался в Тобика. Тобик от меня такого не ожидал и даже не успел ударить, охнул и упал.
   Я хотел крикнуть Митьке, чтоб они убегали, но на меня сразу навалились - с криком, с яростью, потому что мой поступок их возмутил.
   Тобик катался по песку, остальные устроили свалку. Но их было слишком много на одного, и сначала-то мне было ничего - они больше суетились и только мешали друг другу, а я время не терял. Я вообще сразу успокоился, как только это началось.
   Они уронили меня, прижали к земле, но достать не могли, как это чаще всего бывает в свалке. А потом мне удалось вырваться и подняться, пока они еще барахтались, и я снова полез в самую свалку, принимал удары, отвечал, увертывался и все ждал, когда, ну когда же эти обормоты убегут! Тогда можно будет ни о чем не беспокоиться и сматываться самому. Это нетрудно: три прыжка до пруда и в воду!..
   Но они все торчали тут, не уходили! Боковым зрением я все время видел оранжевое пятно - футболка Василя. Она маячила в стороне, не исчезала.
   - Да убирайтесь вы к черту! - заорал я. - Ну!
   Оранжевое пятно метнулось, пропало. Митьку я не видел, но сразу успокоился: ведь они всегда были вместе, значит, все в порядке, значит, пора и мне!
   - Отойди, дай-ка... - крикнул Тобик.
   Но его не слушали, самим хотелось. Меня снова сшибли с ног и навалились. Я почти задохнулся под ними, кто-то достал меня, пнул и попал в лицо. И завопил радостно:
   - Конец котенку!
   "Только бы вытерпеть! - подумал я. - Вытерпеть, вырваться и в воду..."
   Мне удалось подняться, выдраться из толпы, добежать до воды и прыгнуть... В первое мгновение стало легко и прохладно, но кто-то сразу ухватил меня за волосы и потянул вниз. Я снова вырвался, вынырнул, вдохнул воздух, увидал мокрые белые лица рядом - они прыгнули в воду прямо в одежде... Да и прыгать-то было не слишком далеко - мы были у самого берега, воды по колено...
   - Держи, уйдет! - крикнул с берега Тобик.
   - Куда он денется!..
   Драться я уже не мог: звенело в ушах и виделось все как сквозь туман...
   Я замахнулся, но меня ударили в лицо, и опять стало легко и прохладно, только дышать было нечем...
   Я хотел крикнуть, чтобы они меня отпустили, но не смог...
   Листья шуршат под ногами. Сегодня первое сентября.
   Мы идем по улице, нас трое. Мы идем из больницы, четыре дня меня там продержали, ну и видик сейчас у меня...
   Василь тараторит без умолку, а Митька шагает молча и о чем-то думает. Митька - мой брат. Спаситель... Он и не думал убегать. Он остался, но что он мог? Ничего. Но он так не считал, оказывается. Он врезался в воду, цеплялся, плакал и кричал:
   - Отпустите! Отпустите, гады, я отцу скажу! Отпустите брата!..
   И Тобик, видно, испугался... Или опомнился: они выволокли меня на берег... Но я этого не помню. Первой в больницу прибежала председательница приемной комиссии. Она прибежала, чтобы объявить мне выговор. Я не должен был драться, так она сказала.
   - А что я должен был делать? - спросил я.
   Я должен был, ответила она, объяснить этим мальчикам, что драться нехорошо. Я же - будущий педагог! Что же, я и в дальнейшем намерен воспитывать при помощи кулака?
   Я засмеялся от этих ее слов, а она заплакала.
   - Дурень! - сказала она. - А если бы насмерть?..
   Ладно, хорошо, что не выгнали...
   Мы идем по улице, под синим, еще совсем летним небом.
   - А в кино пойдем? - спрашивает Василь.
   - Не сейчас, - говорю я. - Мне надо зайти к одному человеку...
   - Ну! - недовольно вздыхает Василь. - Завтра зайдешь!
   - Не могу. Я очень долго его не видел...
   Митька молчит.
   - Вот! - говорит Василь. - Всегда так!
   И вдруг он подпрыгивает, строит кому-то рожу и кричит во все горло:
   - Рыжая-рыжая, рыжая-бесстыжая! У-у!
   - Где? - спрашиваю я, почему-то вздрогнув.
   - Да вон же! - Василь восторженно тычет пальцем. - По той стороне идет, смотри! У, какая!
   Я смотрю. По той стороне улицы идет моя рыжая! Она хохочет...
   Рядом с ней идет парень. Высокий, серьезный, очки блестят. Рассказывает ей что-то.
   Наверно, они идут из школы - они с портфелями...
   - Пошли! - говорю я пацанам и выхожу на дорогу.
   - Тут перехода нет!
   - Ерунда! - мы перебегаем улицу, хотя я, как будущий педагог, конечно, не должен позволять себе такие поступки. Тем более в присутствии детей.
   - Рыжая! - хохочет Василь.
   - Перестань! - говорю я.
   - Почему? - удивляется он.
   - Потому! - говорю я ему.
   - Здравствуй... - говорю я ей.
   - Здравствуй, - отвечает моя рыжая и смотрит вопросительно.
   Я молчу. Жду, когда она мне обрадуется.
   Парень стоит рядом, разглядывает меня, чуть склонив голову и щурясь от большого, еще похожего на летнее солнца.
   - Как твои дела, Андрей? - наконец спрашивает она. - Как там у вас в училище?
   - Не знаю, - говорю я. - Я там еще не был.
   - А-а... - говорит рыжая и не спрашивает почему. А ведь сегодня первое, я же должен там быть... Вот и сама она идет из школы... Но она не спрашивает...
   Парень смотрит на часы.
   - Сейчас, - говорит ему рыжая. - Андрей, мы опаздываем... Извини...
   - А ты куда? - глупо спрашиваю я, будто не замечаю, что она не одна.
   - Мы в кино, - отвечает рыжая.
   - А-а... - говорю я, будто это все объясняет. - Ну, ладно... - И какая-то ржавая пружина начинает медленно закручиваться во мне.
   - Ты заходи как-нибудь в гости... - говорит мне рыжая. - Ладно?
   - Ладно... - говорю я.
   Они уходят. Я стою. Смотрю вслед. Секунду. Десять. Год. Сто лет я стою на солнечной, совсем еще летней улице...
   Люди идут мимо - прохожие, а во мне медленно и больно закручивается непонятная пружина...
   Рыжая идет сквозь солнечный осенний день и смеется... Вон она, я еще вижу ее... Почему? Так не бывает! Не может так быть! Пружина во мне вдруг лопается со звоном, темный огонь изнутри бьет в глаза, ничего не видно, тьма, и только больно, больно, больно!.. Так не бывает! Кто-то берет меня за руку... Я открываю глаза. Это Митька. Он смотрит снизу вверх.
   - Ты чего? - дергает меня за рукав Василь. - Влюбился, что ли?
   Я перевожу дыхание.
   - В рыжих не влюбляюсь! - говорит кто-то за меня чужим насмешливым голосом. - Пошли!
   И мы идем.
   Мы идем, а мне хочется бежать. Я все убыстряю шаг, никого, никого не хочу... Видеть никого не хочу! Хочу один!..
   Но Митька бежит рядом, вцепившись в мою ладонь.
   - Подождите! - кричит где-то Василь. - Вы куда?
   - Никуда! - отвечаю я и иду все быстрее, быстрее. Бегу. Рядом мчится Митька. Мы скачем по желтым листьям, мы почти летим, и город, чужой, каменный, размывается встречным ветром, становится серой полосой, города нет, нет прохожих, нет листьев и осени... И лета не было никогда... Было, да кончилось! И меня нет... Я исчез вместе с городом, вместе с летом, которое кончилось... И не надо. Пусть ничего не будет, и меня пусть не будет, я не хочу!
   Но кто-то молча несется рядом, кто-то держится за руку, я пытаюсь вырваться, а он не пускает...
   Это он, Митька. Это мой младший брат бежит рядом, задыхается, но не отстает ни на шаг, опровергая всеобщее отсутствие... Пусть худо, пусть лето кончилось, пусть нет никого и ничего - он, наперекор всему, рядом и крепко держится за руку...
   Я останавливаюсь. Митька стоит рядом и дышит тяжело, а мир потихоньку возвращается в свои пределы.
   Вот улица. Вот дома. Вот люди. Их много. Они идут по улице. Под ногами у них - листья. Это лето кончилось...
   Ничего. От этого не умирают, я читал. И я не умру, видно. Буду жить дальше...
   Все идут, идут, спешат куда-то по своим делам.
   - Пошли, - говорю я.
   У меня ведь тоже есть свое дело.