Соловьев А.. Сан Мариона

   - Отец послал меня к тебе...
   - Он хотел, чтобы я поговорил с тобой?
   - Да.
   - Тогда я спрошу тебя, а ты не удивляйся вопросу, каким бы странным он тебе не показался. - Эа говорил тихим голосом, опустив голову, вычерчивая палочкой в пыли волнистую линию. - Я хочу спросить тебя: был ли ты хоть раз на полянке, что находится в зарослях возле дороги, ведущей к морю? Там тоже есть родник и много цветов... Об этой поляне мало кто знает. Даже мальчишки - слишком неприступны заросли. Так был ли ты на той полянке?
   - Если ты имеешь в виду место, где растут дикие мальвы, то был. Кажется, два раза.
   - Как ты попал туда в первый раз?
   - Случайно.
   - А второй?
   - Тоже случайно... И больше я там не был. Правда, однажды я возвращался домой после купания и свернул на тропинку, что ведет к той поляне... Но я вернулся.
   - На ту поляну не ведет тропинка, Геро, - медленно сказал Эа, не поднимая головы.
   - Тогда как я попал туда два раза? - Геро напрягся: уж не заподозрил ли Эа его во лжи? Впрочем, что можно ждать от сумасшедшего? Хоть отец и говорил об этом ессее хорошие слова, но разве нормальный человек станет спрашивать о какой-то забытой всеми поляне, где растут дикие мальвы? Да, Геро был на той поляне. Но и в первый и во второй раз он напился ледяной воды и тотчас убежал. Ему там показалось скучно и одиноко. Разве это плохо? Когда Геро выбрался из зарослей и, отбежав, оглянулся, он действительно не обнаружил тропинку, по которой ушел с поляны: везде стеной стояли колючие заросли, оплетенные ежевикой и еще какой-то дрянью, название которой он забыл. Может, этот странный ессей и прав, что туда нет тропинки. О, Уркацилла, сегодня какой-то непонятный и путаный день! Но отчего так печален Эа?
   Эа зябко закутался в плащ, голос его донесся как бы из отдаления:
   - Туда, Геро, тебя вела память души. Ее или хранят или утрачивают... В каждом ребенке две искры, вспыхнувшие от могучих светильников!.. Два пути перед каждым, два пути! Но желания плоти рождаются и умирают с плотью. Желания разума рождены вселенной и стремятся к вселенной. Потому бесконечны. Великое совершенство ожидает человека на втором пути, ибо только здесь он обнаружит в себе бога! - Эа вначале говорил медленно, неохотно, но потом речь его стала быстрее, возбужденнее. Он поднял голову, в глазах сверкнул огонь. Ессей глядел поверх головы Геро и продолжал как бы в забытьи: - Поколения будут сменять поколения... И брат пойдет против брата, сказавшего: "Это мое и это мое!" - ибо не захочет уступить! Ибо каждый скажет: "Я лучший из вас! И мой дом, и дети мои, и скот мой, и все, что именуется жизнью моей, - все лучшее!" - Великого могущества достигнет человек на пути соперничества, создаст орудия, сокрушающие материки, иссушающие моря! Будут вздыбливаться горы и проваливаться земля от ветра безумия, ибо люди впадут в отчаяние, перестав верить в разум свой, и необузданность станет мерилом ценности, а сила не найдет узду! Надежда возрождается лишь в детях... - Эа-Шеми замолчал и вновь опустил голову.
   Прошло время. Эа, задумавшись, чертил палочкой знаки: кружочки, прямые и волнистые линии. Густая пыль медленно засыпала их. Геро, решив, что ессей забыл о нем, напился воды, поднялся. Эа сказал:
   - Скоро я уйду из Дербента...
   - Если отец спросит куда, что ему сказать?
   - Я пойду берегом моря... Впрочем, перед уходом я увижусь с ним... Прощай, сын Мариона! Мы еще встретимся... Правда, это случится не скоро. И передай отцу: понять - значит простить.
   Как разобраться в ворохе разноцветных дневных впечатлений уму, не привычному и не искушенному в поисках сходства в разных внешне вещах и отличий - в сходных? Геро понял, что отец задал ему трудную задачу, посылая в город смотреть и слушать, явно не для развлечений, а чтобы в чем-то убедить. Но в чем? Понять - значит простить - что это означает? Эа говорил: измените жизнь, и греховность исчезнет. Ессеи живут безгреховно. Геро не хочет такой жизни. Если бы ему сейчас сказали: "Будь таким, как все, не превозноси себя перед другими, не пользуйся большим, чем другие, и ты обретешь счастье!" - он с возмущением отверг бы это предложение. Но к тому, к чему стремился Геро, стремятся многие, равно как другие к богатству, и только время покажет, чье желание исполнится. Это понять можно. Даже можно и простить. Но не уступить!
   12. ВСТРЕТИТЬ БЫ ТОГО ХАЗАРИНА
   Самые дорогие воспоминания, которые хранит и лелеет человек на чужбине, - воспоминания детства. Поэтому Микаэль всегда с удовольствием рассказывал Геро о своей юности. Однажды, когда сын Мариона был еще мальчиком, он поведал, как на родине, подражая взрослым, он и другие подростки делали из камышинок трубочки и сидели под водой, дыша через полую камышинку. Марион, слушавший друга, воскликнул:
   - Да ведь это военная хитрость! Геро, запомни ее, она может пригодиться: неизвестно в каких краях придется тебе побывать. А тебя, Микаэль, прошу: покажи сыну, как это делается... Жаль, поблизости нет озера или реки...
   - Но зато есть море, - возразил Микаэль. - А тростник растет в ущелье по ту сторону Южной горы. Пусть Геро срежет охапку, и я непременно испытаю мальчика...
   На следующий день Геро принес несколько трубок. Выдолбил их он на площадке, где позже убил волка, и две штуки на всякий случай припрятал в расселине скалы. В тот же день Микаэль и Геро отправились на берег моря. Через несколько дней Геро мог уже плавать под водой, лежа на спине и высунув из воды лишь кончик камышинки. Воистину пути судьбы неисповедимы: разве мог славянин Микаэль в юности предположить, что пройдет время - и он будет обучать албанского юношу славянской хитрости. Да и сам Геро, спустя годы, не раз поблагодарит благосклонного Уркациллу, давшему ему в наставники чужестранца. Впрочем, славянская хитрость пригодилась ему гораздо раньше.
   Купив Микаэля за большие деньги, прежний филаншах дальновидно не превратил Микаэля в раба, понимая, что раба хоть и можно заставить работать и даже изготовить то же количество изделий, что способен изготовить свободный, но никогда господин не сможет заставить раба сделать добротную, а тем более прекрасную вещь, ибо рабство и вдохновение несовместимы. Оставив славянина свободным, прежний филаншах проявлял к нему всяческое благоволение и даже приказал шихвану оружейников построить для славянина дом в Верхнем городе, намереваясь женить его. Но вскоре филаншах погиб на охоте. Микаэль так и остался жить в пристройке к мастерской и теперь уже сам не захотел жениться, объяснив однажды Мариону, что не следует заводить семью, когда не знаешь, что ждет тебя завтра (он тогда еще не был христианином). Его уважали за ум. Геро а разговоре с отцом о Бусснаре, сказав, что у него не два языка, лишь повторил фразу Микаэля, ставшую поговоркой в Дербенте. Однажды славянин заметил Обадию: "У тебя во рту два языка: один для бога, другой для ближнего". Его ценили за мастерство, так как не было в Дербенте мужчины, который бы собственную безопасность не ставил в зависимость от прочности кольчуг и крепости мечей. Случалось, на торговой площади устраивались даже перекупные торги на оружие Микаэля, когда приобрести его желали многие. Доходы от продажи оружия шли в казну и филаншаху, а потому за торгами следил преданный филаншаху осведомитель Урсуф. Иногда Микаэлю платили за услуги, которые он оказывал горожанам в ремонте изделий из железа, эти деньги Микаэль тратил на гостинцы детям Мариона, к семье которого он успел привязаться.
   Геро обрадовался, когда на второй день, идя в город, случайно встретил Микаэля возле ковроткацкой мастерской. Микаэль был чем-то озабочен и шел стремительно. Он бы не заметил юношу, если бы тот не окликнул:
   - Мира и благополучия, домисто! Куда направляешься?
   Под легким навесом мастерской стояло несколько вертикально укрепленных станов с натянутыми на каждом основами из разноцветных нитей. По две женщины возле каждого стана проворно вплетали челноками в основу толстые шерстяные нити.
   - Кузнец Оскар прислал ко мне сына - мол, изготовил повозку, приходи посмотреть, - объяснил Микаэль, когда они от ковроткацкой мастерской свернули направо и дорога пошла мимо длинного ряда серых глинобитных гончарен. Возле ближней несколько рабов месили голыми ногами глину, с трудом двигаясь в вязком тесте.
   Геро повозки не интересовали, но он отправился вместе с Микаэлем, печальный вид которого несколько встревожил юношу. Не решаясь сразу заговорить о том, что его обеспокоило, Геро спросил:
   - Домисто, почему ты стал христианином? Почему ты не выбрал покровителем нашего Уркациллу, ведь тебе к этому не было бы препятствий...
   - Лучшего бы я и не желал, - вздохнул Микаэль, - но Уркацилла, пусть будет он чтим вами во веки веков, покровительствует только тому, чьи предки захоронены на этой земле...
   - Ах, да... Я не подумал об этом... Но почему ты не стал огнепоклонником?
   - Разве я не рассказывал тебе, что у меня на родине есть обычай сжигать трупы умерших и погибших [в "Повести временных лет" сохранилось описание вятичного погребального обряда, распространенного у восточнославянских племен: "...и аще кто умряше, творяху тризну над ним, и посемь творяху краду великую и вьзложахуть й на краду, мертвеца сожьжаху, и посемь собраше кости, вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех..."]. И мне неприятна даже мысль, что когда я умру...
   - Живи, пока светят солнце и луна! - привычно произнес Геро пожелание долголетия.
   - Благодарю тебя, так вот, я не хочу, чтобы мой труп после смерти бросили в "башню молчания" как падаль...
   - Но ведь христиане зарывают умерших в землю.
   - Я не договорил, Геро...
   - Прости, домисто! - юноша ласково коснулся натруженной руки Микаэля. - Я хотел спросить - отчего ты сейчас печален? Прости и на этот раз, если любопытство мое неприятно тебе...
   Мастер некоторое время шел молча, погруженный в свои мысли. Молчал и Геро, боясь показаться назойливым. Когда они вошли в переулок, ведущий к кузнице, славянин задумчиво проговорил:
   - Сегодня я увидел сон, Геро, который давно уже не посещал меня. Как будто я вернулся к себе на родину. Отнесла меня туда птица Самург и опустила возле избушки на поляне в ельнике. Эту избушку я поставил, когда на болотах собирал железную руду. И вот смотрю - в домике свет горит... Захожу, а там мой покойный отец на лавочке меня поджидает, в белой рубахе, седой... И говорит мне: долго же ты не возвращался! Я вот все жду, когда ты по мне тризну справишь! - Голос славянина дрогнул. - Я виноват перед родителем, Геро!.. Он остался непогребенным...
   - Но ведь тебя захватили в плен!
   - Да, в плен!.. Но душа родителя, видно, тоскует, ждет...
   - Домисто! Тебе надо вернуться на родину!
   - У меня нет большего желания, Геро, но...
   - Я отправлюсь с тобой!
   - Какими бы мы ни были богатырями, но пройти через земли хазар, буртасов, алан, торков...
   - Мы наймемся в охрану торгового каравана!
   Микаэль только тяжело вздохнул. Геро остановился, придержал Микаэля и, глядя на разгорающееся солнце, воскликнул:
   - Клянусь Уркациллой всевидящим и его супругой Весшной, я отправлюсь с тобой на твою родину!
   В это время славянина окликнули:
   - Микаэль! Микаэль!
   Выбежав из-под столбчатого черепичного навеса, кузнец махал им рукой. Он был бритоголов, чумаз, в прожженном во многих местах дерюжном фартуке.
   - Мира и благополучия вам! Вон моя повозка! - Аскар указал под навес, где толпились люди. - Я только что закончил и выволок на обозрение. Повозку одобрили, Микаэль!
   Простодушное бахвальство прозвучало в его голосе, и Аскар, чтобы скрыть детскую радость, осветившую его выпачканное сажей лицо, провел по нему широкой ладонью, запачкав еще больше.
   - Это моя двадцать пятая! Вон на том столбе я всегда делаю зарубку после очередной, но эта - особенная!
   Он радовался как мальчишка, чуть не приплясывал. А ведь год назад у него умерла жена, а вскоре и сын, и кузнец едва не умер с горя. Эа-Шеми однажды сказал: "Станут люди как дети! И велика будет у них радость, а обиды легки!"
   Толпившиеся под навесом уважительно расступились перед мастером. Повозка действительно оказалась особенной, такой в Дербенте еще не изготавливали.
   Повозки в Дербенте были грубы и прочны: рамы и оси вытесаны из тонкомерных бревен, короба сколочены из толстых досок, огромные колеса выпилены из дерева - сплошной деревянный круг, окованный для прочности железным обручем. Чем прочней, тем надежней. А прочность - в массивности. Ведь недаром и среди людей самые массивные - самые сильные.
   Эта же до умопомрачения хрупка. Это была даже не повозка, а что-то новое, чему на первый взгляд нельзя было подобрать сравнения. Она напоминала тонкую осу, если прежние сравнить с неуклюжим жуком. Колеса были похожи на кольца и впору были бы на палец какому-нибудь одноглазому великану. По окружности колес - тонкие железные спицы, одним концом упирающиеся в желобочный обод, другим - в барабан ступицы. Верх повозки напоминал длинное кресло со спинкой в виде двух поднятых крыл. Впереди кресла - круглое сиденье для возницы, обтянутое светло-желтой кожей. Обычная повозка - пять локтей ширины, не менее десяти длиной. А у хазар, говорят, еще громаднее. Эта же была гораздо уже и вдвое короче. Словом, игрушка. Люди, ожидая, что скажет Микаэль, негромко переговаривались:
   - Хороша, но бесполезна.
   - Зато легка.
   - Но прочна ли?
   - Для груза не годится. Баловство.
   - Почему непременно для груза? А если в гости?
   - В гости - и на лошади... или пешком.
   - А с детьми? С женой?
   - Те пусть дома сидят! Это баловство - жен и детей к легкой жизни приучать!
   - А если болен?
   - Ха-ха! Еще скажи - без ноги!..
   - И скажу! Мой сосед Шаруд без ноги. Сын его на себе, если куда надо, носит...
   - Так они разве смогут купить такую повозку? Она же, наверное, не меньше динара будет стоить!
   - Такую в верхнем городе сразу купят! Чтоб похвастаться: ни у кого нет, а у нас - есть!
   - Да вы о чем? Разве не видите - баловство... Для нее ж дорога нужна! Как она по ухабам поедет?
   - Вот бы до Семендера дорогу построить! Да хороших лошадей! Два дня и там! Неслыханно!
   - Аскар! Аскар! - выкрикнул кто-то. - А если верх кожаный сделать, как навес? Чтоб от солнца...
   - Почему только от солнца? От дождя.
   - Шатер поставить, как у хазар...
   - Зачем шатер? Он тяжелый... Каркас сделать и кожей обтянуть...
   - А вот здесь - подножку! Чтоб влезать удобнее!
   Удивительно, но каждый из этих людей и прежде много раз видел повозки, но ни у кого даже мысли не возникло, чтобы улучшить ее, но вот поразило их нечто новое, оценили они полезность его - и появилось у многих желание выдумать свое, улучшить. И не останется изобретение втуне, заговорят о нем, распространятся слухи окрест, дойдут и до других земель, как волны от брошенного камня.
   Микаэль медленно обошел сооружение вокруг, осмотрел, велел Геро сесть на сиденье, тот лихо, в два прыжка взлетел в кресло, повозка мягко качнулась, как бы вжалась, но тут же выпрямилась. Кто-то восторженно ахнул.
   - Аскар, вот эти пластины зачем? - Микаэль, присев, показал на изогнутые вверх железные пластины, закрепленные на оси.
   - А почему, как ты думаешь, повозка выпрямилась? - вопросом на вопрос ответил кузнец.
   - Неужели от них? - Микаэль посидел, что-то прикидывая в уме, обернулся к кузнецу: - Аскар, сам придумал?
   - Нет, Микаэль, мне подсказал один человек. Ты его не знаешь. Звать Хармас. Еще когда мы были молодыми, он исчез из города. А теперь объявился. Зашел ко мне в кузню. Долго смотрел на работу, потом спросил: "Зачем ты делаешь такие огромные колеса?" Я ответил, что делаю, как делали до меня. Тогда он сказал: "Смотри, что я сейчас нарисую!" И начертил на земле повозку, которую вы сейчас видите, и спрашивает: "Сможешь изготовить такую?" Я ответил: "Конечно! Только она слаба будет". Он говорит: "Поверх оси закрепи пластины..." Объяснил все и добавил, мол, сделай, за прочность ее я ручаюсь. И купят у тебя ее непременно и еще закажут такие же. Красивая вещь льстит тщеславию...
   - Где сейчас Хармас? - поднимаясь, спросил Микаэль.
   - А он к тебе не заходил? Перед уходом сказал, что зайдет к оружейнику, чтобы показать, как изготовить лук, дальнобойность которого не будет зависеть от силы лучника...
   - Такого - не может быть! - быстро сказал Геро. Раздались нерешительные голоса:
   - Конечно, разве стрела летит не от натяжения?
   - А натяжение - от мощи стрелка... Это же ясно!
   - Кузнец пошутил!
   - Кто пошутил? Я пошутил? - обиделся Аскар. - Вы сначала дослушайте!.. Хармас сказал, что лук нужно плашмя укрепить на деревянном ложе и устроить натяжной механизм с рычагом... А в рычаге-то и сила!..
   - Оп! - от изумления кто-то громко захлопнул рот.
   - А ведь просто!
   - А я говорю: баловство это! Если луки будут сами стрелять, мечи сами рубить...
   - А щиты сами закрывать...
   - Зачем тогда воины? Зачем их тогда и обучать?
   - Вот и хорошо! Тогда любой может сравняться с богатырем! Ты сильнее меня, а я тебя саморубным мечом р-рраз!..
   - О-о-о! - озарило вдруг кузнеца. - Тогда, может, и войны кончатся! Если все станут равны, кто будет победителем? А?..
   - Аскар, где сейчас Хармас? - опять спросил Микаэль, забыв, что об этом уже спрашивал.
   - Я сам его вчера искал, хотел повозку показать, да не нашел. Может, на торговой площади? Или опять ушел: он как ребенок себя ведет...
   Микаэль, не дослушав, торопливо вышел из-под навеса, Геро заспешил следом. Они направились к караван-сараю.
   - У него большой лоб и очень светлый взгляд! - кричал вслед им кузнец. - Ты узнаешь его по лбу-у!..
   Если Хармас и бродил в этот день на торговой площади, то обнаружить его в многолюдстве и толчее базара было равносильно - как говорили леги во множестве летящих в тебя стрел успеть увидеть зеленую. На всякий случай Микаэль и Геро обошли мастерские, спрашивая, не заходил ли к ним человек с большим лбом и светлым взглядом. И никто не удивлялся тому, что они пытаются найти человека по таким скупым приметам, а, подумав, отвечали, что такого у них не было - нет, не было, иначе запомнили б. Взгляды бывают разные, но светлых мало.
   - Ах, Геро, - с горечью сказал Микаэль, когда они возвращались обратно, - будь я на месте филаншаха и узнай о появлении в городе Хармаса, я бы приказал немедленно разыскать его и...
   Геро, на которого ни повозка, ни новость о луке не произвели особого впечатления - первое его совершенно не интересовало, а второе обидело тем, что уравнивало со слабыми, - сердито и ревниво перебил Микаэля:
   - Чем этот Хармас лучше тебя, как уста, что тебя так сильно поразило в нем?
   Микаэль остановился, испытующе глянул на юношу, спросил:
   - Ты догадываешься, зачем отец посылал тебя в город?
   - Нет, - признался Геро. - Отец хотел, чтобы я увидел как можно больше...
   - Попробую тебе объяснить, почему, будь я филаншахом, приказал бы оказать содействие Хармасу. Дело в том, Геро, что, сколько помню, я всегда ковал оружие... И даже в тот день, когда на наше селище напали хазары, не оставил начатой работы. Огонь в горне пылал так сильно!.. И отец не покинул меня... Брось я меч, беды бы не случилось!
   - Какой меч, домисто? Ты не рассказывал об этом!
   - Неприятно вспоминать о собственной глупости, Геро, но как-нибудь расскажу... Я люблю свою работу и старюсь ее хорошо выполнять. Но мои знания, Геро, перешли ко мне от отца или других людей. Если я и придумывал что-либо, то самое незначительное... И мне никогда не приходило в голову, что лук можно, оказывается, укрепить на ложе! Человек, способный увидеть в обыкновенном необыкновенное - великий мудрец! Бусснар как-то рассказывал о греке Архимеде, прославившем город Сиракузы. Хармас мог бы стать славой Дербента! Таких людей очень и очень мало... Много ли ты видел в городе людей, придумавших нечто новое? Но я вижу, тебе скучно слушать это?
   - Да, скучно, ты прав, домисто, лучше расскажи о своей родине и какая с вами случилась беда. Ты ни разу не говорил, сколько до вас дней пути и по каким землям придется проезжать. - Мысль выполнить обещание, данное утром Микаэлю, крепко засела в голове Геро, не давала покоя.
   Микаэль почему-то вздохнул, как после трудной работы, сказал:
   - Вседержитель посылает таких как Хармас на землю в особенное время, но, боюсь, Хармаса здесь встретит равнодушие. Сядем-ка вот на эту скамеечку. - И, когда они уселись, он продолжил: - Тебе, Геро, надо непременно научиться понимать рисунки, на которых изображены пути, особенно знать расстояния, помнить дороги, реки, переправы через них, где какая местность, где хорошие травостои...
   - Мне об этом говорил отец, - согласно кивнул юноша и оживился: это было то, чем он займется с удовольствием в любое время. - Он мне уже рассказывал о дорогах на юг! Теперь твоя очередь поведать о путях на север! Но меня уже не интересуют великаны, льды, небесные костры...
   - Ты быстро взрослеешь, Геро, - улыбнулся в бороду Микаэля. - Тогда смотри, - он сапогом расчистил перед собой место, обнажив черноту земли, острием палочки провел извилистую черту, длиной в локоть, изогнув ее вверху, - это берег нашего моря. Дербент находится здесь, - он ткнул палочкой в середину черты. - Пеший дневной переход равен примерно пяти фарсахам, конный - восьми... От Дербента до этого места, - Микаэль показал на вершину черты, - примерно одиннадцать - двенадцать конных дневных переходов. Дальше берег уходит вправо, противу солнца, то есть на восток. В месте изгиба в море впадает огромная река, которую тюрки именуют Итиль, она течет с севера... Семендер - столица хазар - в двух конных переходах от Дербента, - Микаэль отметил, где Семендер. - А после трех дней пути на север горы уходят влево, образуя долину, она плоская, как стол. Вот здесь обильные травостои, и я слыхал, в этих местах можно все лето кормить сотни тысяч коней. По долине течет река, которую хазары зовут Те-ре-це [Терек], она быстра и мутна, но переправиться через нее не трудно... Это все земли хазарских племен... - Микаэль чертил, показывал, Геро слушал, затаив дыхание. - Слева от хазар, в предгорьях, живут аланы - народ, чуждый хазарам, - многочисленный, воинственный. Аланы не знают ничьей власти, кроме власти своих князей, у них много хороших оружейников, они тоже пасут стада. Этот народ постоянно воюет с хазарами и ко всем, кроме хазар, настроен дружелюбно. Я у них жил два года и не испытывал обид... На заход солнца за аланами обитают черные булгары, которые пришли в эти места вместе с хазарами, когда те были хуннами... Если от Семендера ехать на север, оставляя по правую руку Итиль, то в четырех переходах от Те-ре-це начинаются песчаные холмы. Здесь часты ветры, поднимающие тучи песка, гибельные для животных. Песчаные холмы надо проходить как можно быстрей, дав коням хороший отдых перед переходом, и обязательно нужно иметь запас свежей воды - там если и встречается вода, то соленая, гибельная для людей и животных. За песчаными холмами начинается обширная степь, где растет седая трава [ковыль], такая высокая - всадник скрывается с головой... Идти нужно по степи двадцать переходов. Земли тут хороши для передвижений, но плохи для выпаса: часты засухи, дуют горячие ветры, но случаются хорошие лета, когда выпадает много дождей, тогда здесь задерживаются на длительные кочевки степные племена. Их здесь, я слышал от купцов, перебывало очень много: скифы, сарматы, хунны, авары, мадьяры... Сейчас, говорят, туда пришли гузы и торки - родичи хазар, но им не подвластные... Эти племена не знают письменности, у них нет городов, поклоняются они своим богам от предков. Любой, кто живет не по обычаю степи, для них враг!.. Эти места самые опасные для караванов. Чтобы пройти их, нужно сильное войско. Здешние кочевники, хоть и полудики, но придумали много полезных вещей: седла, стремена, саблю. Я до сиз пор не могу узнать, из какой стали сабли изготавливаются. От тех мест до моей родины еще двенадцать полных конных переходов. Там уже начинаются леса, и большим стадам мало простора. Мое селище находилось в трех днях пути от начала леса. У нас много озер, рек, полных рыбы, болот с железными рудами... Ах, как хорошо на родине! О Иисусе милостивый, пожить бы хоть перед смертью в избе, подышать ее запахами!.. Столб бы отцовский увидеть, на котором отец каждый день зарубки делал!.. Мне часто этот столб снится, будто ранним утром выхожу из избы и вижу его, - Микаэль замолчал, руки его бессильно повисли.
   Чтобы отвлечь друга отца от грустных воспоминаний, Геро спросил:
   - Домисто, а что такое ис-ба? И зачем делались зарубки на столбе?
   - Изба - это жилье с печью. А зарубки - чтобы время знать: в какой день пахать, в какой - сеять, в какой - зимы ждать или праздник проводить. В самую светлую летнюю ночь у нас праздник был... Девушки венки плели, по реке их пускали - гадали! А в день, когда зиму встречать, парни и девушки вечерами по избам ходили, песни пели, плясали, а им за это пироги, дичину выносили... А как зиму провожали! Хозяйки блины пекут, молодежь на санках с горы катается! Масленица!.. Эх, я мало веселился, Геро, - печально вздохнул Микаэль, - больше по болотам бродил, руду искал. Мечтал такую руду найти, из которой бы можно было необычный меч выковать! Который бы любую броню пробивал! Однажды мне и покажись, что я такую руду нашел. Домой принес, молотом измельчил, большой костер развел - чтобы из руды примеси выжечь. А отец, как сейчас помню, подошел ко мне и говорит: "Не успеешь, сыно!" Я спросил: "Почему?" А он и говорит: "Посмотри, небо-то какое..." Я глянул, небо черное, и день кажется вечером, хоть солнце еще не село. Отец и объяснил - он ведун был, будущее мог предсказывать - это степь горит от засухи великой. Я удивился: до степи-то эвон сколько! А отец сказал: "Увлечен ты слишком своим мечом, ничего вокруг не замечаешь, степь-то уже пятнадцать дней горит, я пятнадцать зарубок сделал после того как небо дымной тучей заволокло! Боюсь, нагрянут к нам нежданные гости!" К нам вороги-то степные и раньше приходили, но редко и осенью, непременно, когда урожай собран, рыба засолена, дичина и мед припасены, кожи выдублены, а скот жир нагулял. Я и возрази - если и объявятся, какая им сейчас прибыль, ведь весна на дворе. Отец грустно так сказал: "Одна беда порождает другую, сыно!.. Если новые степняки пришли в предлесье, им обязательно разведать нужно, где наши грады стоят... Так что не успеешь, сыно, чует мое сердце, ноет, как перед непогодой". Какое там не успеешь! Я упрямый был. Руду обжег, крицу вытопил, поковку добрую сделал. За несколько дней управился. Начал меч ковать... всю ночь, помню, ковал. Изготовил, закалил меч, начал над ним наговор читать... А тут и степняки объявились. Родитель-то прав был, я ничего вокруг не замечал. Он родичей предупредил, чтобы из селища ушли, а сам остался, не захотел меня покинуть. Видно, уж знал: чему быть, того не миновать. Ворвались хазары в селище, начали по избам шарить. А то, что это хазары были, то я теперь точно знаю. Видно, племя у них отбилось от орды. Я с Рогаем разговаривал, он мне и объяснил: мол, берсилы в тех краях оставались зим тридцать назад, несколько лет кочевали, а потом пожар случился, они к своим ушли. Рогай говорил, что теперь племя берсилов большую власть в каганате взяло и каган ихний Турксанф из рода берсилов - Ашины называются. А часть этого племени сейчас возле реки Озень кочует... Может, те самые, что к нам приходили? Эх, встретить бы того хазарина! Предводителя ихнего! Отец мой добрую зарубку на его лице оставил! Теперь кровник он мой: смерть отца на нем!..