Страница:
замысле, довольно слаб в художественном отношении.
Если в современной жизни поэт видит только или скуку, или ужас, то едва
ли найдет он что-нибудь хорошее в истории. Гр. Кутузов нашел в ней для
своего творчества только один сюжет - смерть Святополка Окаянного. Это -
интересная попытка представить в художественной форме психологию
преступника, показать, как совершенное злодеяние объективируется, становится
внешнею силою, которая толкает к новым преступлениям. Тем не менее мне
кажется непозволительным приписывать историческому лицу, хотя бы даже
91
окаянному, такие преступления, каких он не совершал, особенно же если
их и вовсе невозможно было совершить. Гр. Кутузов в своей драматической
сцене заставляет Святополка убивать схимонаха Варфоломея, причем выводится
также старец Иринарх, строитель скита пустынножителей. Все это принадлежит,
очевидно, к монашеству греко-восточному. Между тем действие происходит в
1019 г. в пограничной местности между Польшей и Богемией, т. е. в Силезии
или в Моравии, а в этих странах восточное монашество, если бы и успело
появиться со всеми своими особенностями в краткое время епископства св.
Мефодия (в IX-м веке), то во всяком случае к началу XI века давным-давно
исчезло {17}.
Это, конечно, мелочь. Любопытно не то, что автор произвольно и неудачно
усугубил окаянство своего героя, а то, что он во всей истории
заинтересовался только одним этим окаянным. Такой выбор мрачного злодея в
качестве единственного исторического сюжета кажется мне не случайным: он
находится в связи - вероятно, невольной и несознанной - с господствующим
миросозерцанием нашего поэта и с его взглядом на историю. Признавая жизнь
бессмыслицей, он в историческом движении человечества видит не только "чужой
шум", "лести звук пустой" и "праздных слов игру", но даже какое-то
злодеяние. Основной мотив исторического прогресса есть покорение дикой
природы человеческим духом. Но именно это кажется поэту чем-то греховным,
заслуживающим кары и получающим ее. Такая идея, согласная с общим
пессимизмом гр. Кутузова, вдохновила его поэтическую сказку "Лес",
содержание которой он нашел в прозе А. Додэ, но взял по праву как свое и
претворил в прекрасные стихи {18}.
Есть берег чудесный - морская волна,
К нему подбегая, смолкает;
Там силы дремучей и тени полна,
Кругом вековая царит тишина,
Там лес-богатырь почивает.
Он дремлет, и грезит, и шепчет сквозь сон.
Волшебен и странен тот шепот,
Как темная молвь стародавних времен,
Как дального веча торжественный звон,
Как моря безбрежного ропот.
В это дремучее царство дикой природы пришли люди, после упорной борьбы
с лесом одолели его, выжгли себе место и построили город.
92
То было уж поздней осенней порой,
И лес их оставил в покое.
Гордилися люди победой такой
И славили мудрость свою... но весной
Вновь горе постигло их злое.
Лес ожил, набрался дикой силы и задавил человеческую культуру.
И скоро не стало дворцов, площадей,
Проездов и улиц широких.
Все скрылось во мраке мохнатых ветвей,
Лишь крики, проклятья и стоны людей
Носилися в дебрях глубоких!
Все реже и глуше звучали они,
Деревья сплетались все гуще;
В вершинах, как _в добрые старые дни_,
Пернатые хором запели в тени,
А лес разрастался все пуще!
Свершилось! - В живых ни единой души
На месте борьбы не осталось,
И вновь все заснуло средь мертвой тиши;
Людей появленье в чудесной глуши
Как сон мимолетный промчалось!
И ныне, как прежде, морская волна
Близ тех берегов умолкает,
Где, силы дремучей и тени полна,
Кругом вековая царит тишина,
Где лес-богатырь почивает.
Сочувствие поэта диким силам природы, беспощадно истребляющим не только
дела человеческие, но и самих людей,- довольно характерно. Пускай это
сказка; но ведь было действительно время, когда не только тот неведомый
берег, но и весь земной шар был покрыт сплошными дремучими лесами. Для
появления и развития человеческой жизни необходимо было восстание и борьба
против этого дикого царства, т. е. преступление de lese - nature* - с точки
зрения нашего поэта, который, чтоб быть последовательным, должен желать и
этому всемирно-историческому преступлению такой же кары и такого же конца,
какие описаны в его сказке.
X
Склонный субъективно к отрицательному буддийскому взгляду на мир и
жизнь, поэт, естественно, и в предметах своего творчества находит и
представляет только подтвер-
____________
* Оскорбление природы (фр.).- Ред.
93
ждение этого взгляда. Все существующее действует на него особенно своею
отрицательною стороною. Жизнь есть бессмысленная тоска, от которой чуждая
нам Европа находит развлечение в ненужном шуме так называемых вопросов, а
более близкая Азия - в гашише; в самой России царит ничем неодолимая, лишь
мгновенно прерываемая ужасами войны скука - скука сытая в столичном
обществе, скука голодная - у деревенского люда; такова современность; - поэт
с отвращением отводит от нее взор, устремляет его в глубь времен и
усматривает там... Святополка Окаянного. Положение поистине безвыходное,
напоминающее старинную прибаутку: в воде черти, в земле черви, во бору
сучки, на Москве крючки.
Как хорошо, что художественное творчество, даже у поэтов не чуждых
размышления, как гр. Кутузов, не определяется, однако, всецело общим складом
их мысли или их основным настроением,- как хорошо, что поэты
непоследовательны. Если бы гр. Кутузов был всегда и во всем верен своему
буддийскому взгляду, то его стихи служили бы только к наглядному доведению
до абсурда известного ложного жизнепонимания. К счастию, он, по крайней мере
в молодые годы, писал нередко в силу непосредственного вдохновения
элементарными жизненными мотивами и впечатлениями, откуда вышло много
прекрасных лирических и описательных мест в его поэме и несколько отдельных
стихотворений несомненного достоинства.
Основные мотивы чистой лирики - любовь и природа. В этой области
современному русскому поэту приходится соперничать с Тютчевым и Фетом. Но не
останавливаясь на таких предрешающих сравнениях, мы можем отметить у гр.
Кутузова несколько очень милых стихотворений, более или менее оригинально
варьирующих две вековечные лирические темы {19}. Вот, например:
Прошумели весенние воды,
Загремели веселые грозы,
В одеяньях воскресшей природы
Расцвели гиацинты и розы.
Пронеслись от далеких поморий
Перелетные певчие птицы;
В небесах светлоокие зори
Во всю ночь не смыкают зеницы.
Но и в бледной тиши их сияний
Внятен жизни таинственный лепет,
Внятны звуки незримых лобзаний
И любви торжествующий трепет.
94
Две заключительные строфы я пропускаю, что мог бы с успехом сделать и
сам автор. Вообще в лирическом стихотворении если есть возможность
остановиться на третьей строфе, то непременно нужно этим пользоваться, как
это и сделал наш поэт, например, в стихотворении "Снилось мне утро лазурное,
чистое". Я думаю, что и лучшее стихотворение гр. Кутузова в этом роде: "Не
смолкай, говори" только выиграло бы, если бы из пяти строф оставить
следующие три:
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей,
В беззаветном веселье свиданья,
Принесла мне с собою ты свежесть полей
И цветов благовонных лобзанья.
.................................
Ни движенья, ни звука вокруг, ни души!
Беспредметная даль пред очами,
Мы с тобою вдвоем в полутьме и тиши,
Под лазурью, луной и звездами.
...............................
В беспредельном молчанье теней и лучей
Шепчешь ты про любовь и участье...
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей
Мне звучит беспредельное счастье.
Поэзиею Фета навеяны следующие стихи, посвященные этому поэту:
Словно говор листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Все внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Все впивал бы листов и цветов аромат,
Все молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ.
При отрицательном взгляде гр. Кутузова на жизнь как на бессмыслицу и на
исторический прогресс как на злодеяние, нельзя ожидать найти в его поэзии
так называемых гражданских мотивов. По счастливой непоследовательности, в
его сборник попало, однако, одно прекрасное стихотворение, посвященное
свободе слова:
Для битвы честной и суровой
С неправдой, злобою и тьмой
Мне бог дал мысль, мне бог дал слово,
Свой мощный стяг, свой меч святой.
Я их принял из божьей длани,
Как жизни дар, как солнца свет -
И пусть в пылу на поле брани
95
Нарушу я любви завет,
Пусть, правый путь во тьме теряя,
Я грех свершу, как блудный сын,-
Господен суд не упреждая,
Да не коснется власть земная
Того, в чем властен бог един!
Да,- наложить на разум цепи
И слово может умертвить
Лишь тот, кто властен вихрю в степи
И грому в небе запретить!
Это стихотворение и по мысли, и по тону, и по фактуре весьма напоминает
некоторые лирические пьесы гр. А. Толстого, а также одно место в его поэме
"Иоанн Дамаскин", которое начинается стихами:
Над вольной мыслью богу не угодны
Насилие и гнет,
Она - в душе рожденная свободно -
В оковах не умрет...{20}
Прямое ли это подражание или невольное совпадение, оно нисколько не
уменьшает внутреннего достоинства этих стихов гр. Кутузова.
Кажется, я указал в сборнике нашего поэта все, что ограничивает мое
суждение об основном характере его поэзии, но должен признаться, что и в
мелких лирических стихотворениях его гораздо больше таких, которые
_подтверждают_ это мое суждение, т. е. выражают то самое буддийское
настроение, последнее слово которого сказано в поэме "Рассвет". Вот уже с
самого начала:
Тайный полет за мгновеньем мгновенья,
Взор неподвижный на счастье далекое,
Много сомнения, много терпения,-
_Вот она, ночь моя, ночь одинокая_!
В стихотворении "Поэту", автор, перечисливши все, чем красна
человеческая жизнь, заключает так:
Но сон тот мчится прочь, сверкнув во тьме улыбкой,
_И я прощаюся с мгновенною ошибкой_,
Вновь одиночеством и холодом объят.
Я знаю, не прервет _бесстрастного_ раздумья
Ни лепет в тишине бегущего ручья,
Ни радостный порыв счастливого безумья,
Ни поцелуй любви, ни песня соловья.
Автор постоянно возвращается к этому мотиву безнадежного разочарования:
96
...любуясь красотой,
По сторонам бесстрастно взор блуждает,
И счастлив он окрестной пустотой,
И ничего от тьмы не ожидает.
Безлюдье, тишь, спокойствие и лень,
Таинственный полет полночной птицы,
Вдали сквозь туч безгромные зарницы,
В природе и в душе ночная тень.
Разочаровавшись в красоте внешней и внутренней, автор, естественно,
теряет веру и в свое собственное поэтическое призвание:
Отчего ж ты обманула, буря,
Обернулась в _серое ненастье_,
И стою я, голову понуря,
О мелькнувшем поминая счастье.
Что ты, ветер, плачешь и гуляешь,
Словно пьяный в божье воскресенье,
Не по мне ль поминки ты справляешь,
Не мое ль хоронишь вдохновенье!
При миросозерцании автора для вдохновения нет предмета:
Зачем кипит в груди негодованье,
Зачем глаза горючих слез полны,
Когда уста на мертвое молчанье,
Когда мечты на смерть обречены!
Зачем в крови струится жизни сила,
Когда вовек ей не стяжать побед,
Зачем ладья, когда в ней нет ветрила,
Зачем вопрос, когда ответа нет!..
Во внешней природе гр. Кутузов вдохновляется главным образом теми
сторонами, которые отвечают его общему мрачному настроению. В этой области
он в особенности певец ночи, как в мире человеческом он воспевает смерть.
Вот одно из многих ночных стихотворений гр. Кутузова:
Глаз бессонных не смыкая,
Я внимал, как сердце ныло,
Как, всю ночь не умолкая,
Вьюги стон звучал уныло,
Как с тревогою участья
Ночь в окно ко мне стучалась,
Как душа с обманом счастья
И боролась, и прощалась.
Временная ночь привлекательна для нашего поэта, потому что она
напоминает ему вечную ночь могилы:
Гаснет дух, слабеют силы,
Жизнь ненастья холодней,-
Уж не краше ль ночь могилы
Этих мрака полных дней?
97
Прямому культу смерти, кроме "Рассвета", посвящено и несколько
лирических стихотворений, из которых приведу одно - "Встреча Нового года":
Вином наполнены бокалы,
Смолкают речи, полночь бьет,
И вот как с пальмы лист увялый
Отпал прожитый, старый год.
На миг перед живым участьем
Смирилась власть враждебной тьмы,
И с новым годом, с новым счастьем
Поздравили друг друга мы.
Но мне какой-то голос странный
Вдруг прошептал привет иной,
Привет таинственный, нежданный,
Неслыханный дотоле мной.
И я взглянул:- в красе бесстрастной,
Сверкая вечной белизной,
Издалека, с улыбкой ясной,
Мне Смерть кивала головой.
Поклоняясь смерти, гр. Кутузов иногда по старой памяти христианских
слов говорит о ней, как о переходе к иной, высшей форме бытия, но большею
частью, верный своему общему буддийскому миросозерцанию, он видит в ней
безусловный конец всякого бытия, сон без сновидений и без пробужденья:
Надо мной раскинешь ты свой полог,-
Полог тот, как ночь, широк и чуден,-
Я усну, и будет сон мой долог.
Будет долог, тих и непробуден.
Придя к обоготворению смерти, почему же, однако, гр. Кутузов продолжает
жить?
Единственно только по малодушию,- отвечает он сам в стихотворении:
"Свиданье со смертью", весьма напоминающем известную басню: "Крестьянин и
смерть" {21}:
Она ко мне пришла и постучалась в дверь,
И я узнал тот стук, но с холодом испуга -
"О, знаю,- я сказал,- я звал тебя, как друга,
И не страшусь тебя - приди, но не теперь".
Смерть оказывается очень покладистой:
...и дверь приотворив,
Она кивнула мне с упреком головою,
И было много так печали и любви
В слетевшем с уст ее участливом: "Живи!"
98
XI
Если не ошибаюсь, стихотворения гр. Кутузова, несмотря на заслуженную
известность автора, не подвергались еще обстоятельной критике; а потому я
считаю не лишним дополнить свой разбор несколькими замечаниями касательно
формы и внешней технической стороны. Стих нашего поэта, вообще ясный и
простой, свободный и изящный, лишен большею частью сжатой, сосредоточенной
силы и широкого размаха. Это, конечно, недостаток едва ли устранимый, да в
настоящую эпоху, пожалуй, приходится считать его достоинством. Во всяком
случае самое слабое и расплывчатое стихотворение нашего автора имеет гораздо
более общего с истинною поэзиею, нежели такое, например, размашистое
произведение новейшего декадентства:
Как ужасно воют черные собаки
На дворе сегодня! Как ненастна ночь!
............................
Как тревожна ночь и как ужасна мука!
Но безмолвен я, лишь ропщет темнота
И, окаменевши, не рождает звука,-
От рыданий грудь, от жалобы уста.
Догорая, гаснут трепетные свечи...
Ночь повита крепом, _мысль как ночь темна_..{22}
........................
Хотя, кроме последнего, совершенно справедливого заявления, все прочее
здесь представляет лишь продукт смешения двух различных понятий: поэзии и
чепухи, с заменой первого вторым,- однако такое стихотворение не есть ныне
что-нибудь исключительное, а представляет целый _род_ литературы, который
все более и более становится господствующим у нас, как и во Франции. Гр.
Кутузов совершенно уберегся от указанного смешения понятий, что составляет
его несомненную заслугу. Но если лирическое одушевление, чтобы оставаться в
пределах поэзии, никогда не должно переходить в бессвязный бред, то, с
другой стороны, трезвость и ясность мысли никак не должна доходить у поэта
до прозаизмов. В этот грех случается иногда впадать нашему автору. Так,
напр., он сообщает нам (в стихотворении на открытие памятника Пушкину), что
русский народ вспомнил,-
Что у него великий есть поэт,
И захотел он вновь перед собою
Его могучий образ воскресить,
99
Почтить певца бессмертною хвалою,
Его вознесть высоко над толпою
_И памятник ему соорудить_.
Последнее сведение было бы лишним даже в прозе, а в стихах и подавно.
Тут же говорится, что -
_Красы, добра и правды идеалы_
Блеснули вновь, как утра чистый свет.
Такая полнота отвлеченных подлежащих допустима только в прозе.
Чистейшею прозою начинается послание к А. Н. Майкову по случаю получения им
пушкинской премии:
Учитель дорогой! С сердечною отрадой
Тебя приветствую.- Ко мне примчалась весть:
"Два мира" почтены достойною наградой,
И славный их певец принял хвалу и честь.
Другого рода прозаичностью поражают следующие стихи, касающиеся
русско-турецкой войны:
И ночь тиха была, и месяц, _беспристрастно_
На праведных и злых взирая с высоты,-
"_Не полно ль убивать друг друга вам напрасно?_"
Шептал с _улыбкою добра и красоты_.
Беспристрастие месяца к воюющим сторонам есть вообще антропоморфизм
довольно прозаичный, а в настоящем случае и неуместный; ибо если уж дело
пошло на олицетворения, то месяц, очевидно, должен быть пристрастным к
туркам. Прозаичны и самые слова, которые поэт заставляет его "шептать", и
особым комичным прозаизмом отличается последний стих вследствие нескладного
и ничем не оправданного соединения таких широких отвлеченных понятий, как
добро и красота, с таким тесным представлением, как улыбка, да еще на лице
месяца. Лунная улыбка "добра и красоты" - здесь даже странным образом
прозаическая сухость граничит с декадентскою нелепостью. Напрасно автор
напечатал это стихотворение, которое есть лишь весьма неудачное подражание
заключительным стихам лермонтовского "Валерика".
Такой же прозаизм представляет следующая строфа в стихотворении
"Последним заревом горит закат багряный":
И ничего кругом на мысль ту не ответит,
И будет одинок тот луч в окрестном сне,
Звезда небесная, быть может, лишь заметит
И _прослезится_ в вышине.
100
Конечно, поэт имеет неотъемлемое право заставлять плакать кого и что
угодно,- однако под непременным условием показать нам эти слезы. Если он,
например, назовет падучие звезды огненными слезами неба, то мы видим, о чем
он говорит; но если он ограничится голословным утверждением мнимого факта,
будто звезда или какая-нибудь другая вещь прослезилась, то мы, во-первых,
ему не поверим, а во-вторых, удивимся, зачем ему понадобилась такая совсем
не интересная и нисколько не поэтичная напраслина.
Попадаются у нашего автора и технические промахи, вследствие которых
стих в чтении производит впечатление прозы, как, например:
Вы, светлых глаз безумные творцы,
_Откинувшие бранные одежды_...
Последний стих есть проза, точно так же как и последний из следующих
трех:
Замкнулися уста, погасли очи,
Горевшие впотьмах духовной ночи,
_Как мысли путеводные огни_.
Далее:
Его красе нетленной поклониться,
_Как свету возвратившейся весны_ -
подчеркнутый стих прозрачен и по бледности образа, и по самой
структуре. Еще худший грех случился в "Рассвете", где автор забыл
непреложный закон о цезуре при шестистопном ямбе, вследствие чего явился
такой невозможный стих:
_Когда к потерянному чувству нет возврата_...
Едва ли кто станет спорить против того, что славянские формы: _злато_,
_вран_ и т. д., вместо: золото, ворон - должны быть изгнаны из современного
стиха. Особенно неуместны они вблизи слов вульгарных, пример чего находим у
гр. Кутузова. Сказавши, что смерть -
_Приплясывает_ с радости, смеется
И хищников сзывает на обед,
он продолжает:
И стаями отвсюду мчатся _враны_.
101
Эти _враны_ необходимы только затем, чтобы рифмовать с _Балканы_ -
рифма хотя недурная, но и не настолько богатая, чтобы для нее стоило
чем-нибудь жертвовать. Рифмы вообще составляют слабую сторону в стихах
нашего поэта. Действительно богатых, неожиданных нет почти вовсе; избитых и
слабых, вроде: _любовь - кровь_, _ясен - прекрасен_ - очень много, а немало
и совсем предосудительных. _Иногда - никогда_, _кров - покров_, _пришла -
прошла_, _томной - темной_ - после таких рифм остается рифмовать: _смелый -
не смелый_, _фунта - полфунта_; сюда же принадлежит излюбленная гр.
Кутузовым рифма _счастья - участья_; раз согрешить такою жалкою рифмою еще
можно, но повторять ее многократно - не годится. Нельзя одобрить: _смерть -
твердь_, _мощь - дождь_, _язык - миг_; _сознал я - залился_ есть рифма
мнимая, ибо слог _ся_ произносится в действительности как _са_; наконец,
_ободрясь_ и _тарантас_ почти так же мало похоже на рифму, как
_перекрестясь_ и _Стасов_.
Я знаю, что нет у нас поэта безгрешного по части рифм, но если бы такой
факт и составлял право, то во всяком случае гр. Кутузов злоупотребляет этим
правом; я насчитал у него более трехсот пар неправильных рифм,- для двух
маленьких томов это слишком много! И тем более это странно, что в своих
критических отзывах о некоторых поэтах он ставит безупречность рифмы как
неизбежное условие для достоинства стихотворения. Я не совсем разделяю такую
строгость в смысле эстетическом, но зато с точки зрения этической не
подлежит никакому сомнению, что писатель непременно должен исполнять сам те
требования, которые он предъявляет своим собратьям: _имже бо судом
судите_...
XII
Разобрав так подробно сочинения гр. Кутузова и приведя - наряду с
несколькими плохими - так много истинно прекрасных стихов, я хотел, между
прочим, показать и оправдать высокое мнение, которое я имею о поэтическом
таланте этого писателя. Этим объясняется и резкость моей критики: кому много
дано, с того много и взыщется. Обличение стихотворцев бездарных,- если кому
есть охота этим заниматься,- имеет в виду только благо читателей,-
предохранение их от неприятного чтения. Такой филантропической цели не может
быть при указании недостатков
102
и промахов поэта столь талантливого, как гр. Кутузов. Но здесь зато
критика может иметь отчасти в виду пользу самого критикуемого автора.
Бездарного стихоплета исправит только могила, но талантливый поэт может до
некоторой степени быть исправлен и критикою,- разумеется, если он свободен
от мелкого самолюбия и тупого самодовольства. Почтенный автор "Рассвета",
конечно, выше такой ограниченности. Как бы, впрочем, он ни отнесся к тем или
другим моим замечаниям - одного он во всяком случае не может отвергнуть, так
как оно не есть мое мнение или вывод, а прямое указание на факт его
собственного опыта - разумею тот факт, что основное настроение,
вдохновлявшее его поэзию, достигнув своего крайнего выражения в апофеозе
смерти, тем самым исчерпало все свое содержание, перестало быть источником
новых вдохновений, и муза его преждевременно, в самом цветущем возрасте
захирела, и вот уже двенадцать лет напоминает о себе лишь редкими отзвуками
былого. Поэт не может отрицать той очевидной истины, что в прежнем
направлении, на почве настроения, породившего "Рассвет", ему больше сказать
нечего. Если бы он тем не менее продолжал как ни в чем не бывало сочинять в
изобилии искусственные стихи, лишенные искренности и вдохновения, то нам
пришлось бы признать дело его безнадежным. Но к чести для себя и к утешению
для нас, гр. Кутузов не насилует, вообще говоря, своего таланта и не кривит
душою. Высказав с убеждением, что "прекрасен жизни бред", но что
действительно хороша только смерть,- взгляд, после которого остается только
умереть, а отнюдь не писать стихи, наш поэт хотя, слава богу, не решается на
первое, однако воздерживается и от второго. Так как ему нечего больше
сказать, то он молчит. Такое положение достойно, симпатично и позволяет
надеяться, что для поэта есть еще будущее, что творческий дар его еще может
возродиться. Из собственного многолетнего опыта поэт должен сделать вывод,
что его прежнее настроение, будучи бесплодным, не может быть истинным. А
отсюда для него должна явиться нравственная необходимость перейти от
отрицательного языческого взгляда к положительному, христианскому - принять
мыслию, чувством и делом ту истину, которую _на словах_ ему уже случалось
изредка исповедовать. Для искренней перемены в этом смысле есть, конечно,
огромное препятствие, поскольку господствующее настроение писателя связано с
самою его натурой. Однако человек вообще, а человек духовно одаренный тем
более не есть только продукт натуры, но также разум, определяющий-
103
ся силою истины. К тому же эта истина не исключает никакого
естественного настроения, а лишь вводит каждое в его законные пределы. В
частности, пессимизм, как я раньше сказал, имеет, при правильном применении,
свою относительную истину; лишь бы только он не претендовал быть последним,
решающим словом, лишь бы только он не переходил в культ смерти и в проповедь
бездушия.
Я не хочу допустить, чтобы внушения эгоистического безучастия и мертвой
косности действительно заглушили в душе нашего поэта голос лучшего сознания,
говорящий о солидарности всех и о том, что жизнь имеет положительный смысл в
свободном движении к совершенной правде, с верою в ее окончательное
торжество. Наш поэт не решится противоречить этому лучшему сознанию на
словах,- отчего же он не проникнется им на деле? Я не теряю надежды, что
последние двенадцать лет были для него пустыми и бесплодными лишь в смысле
видимых обнаружений творчества, но что они не прошли напрасно для его
внутренней душевной работы и что он перейдет, наконец, от религии смерти к
религии воскресения; это было бы началом воскресения и для его поэтической
деятельности.
104
КОММЕНТАРИИ: БУДДИЙСКОЕ НАСТРОЕНИЕ В ПОЭЗИИ
Впервые напечатана в "Вестнике Европы", 1894, No 5, с. 329-346; No 6,
с. 687-708.
Статья как бы начинает цикл литературно-критических работ о русских
поэтах, над которым Вл. Соловьев работал до конца жизни. Творчество графа А.
А. Голенищева-Кутузова было интересно для критика возможностью проследить те
изменения, что, при внешнем следовании пушкинской традиции, происходили в
русской поэзии конца XIX в. и, как полагал Соловьев, означали отход от
основных принципов христианской морали. Соловьев хорошо знал
Голенищева-Кутузова, но их отношения не отли-
389
чались ровностью. В июле 1893 г. он сообщал брату Михаилу: "Я
возобновил дружеские отношения с Кутузовым, которые были прерваны четыре
года тому назад" (Письма, 4, 127). Мировоззрение Голенищева-Кутузова,
эпигона дворянской усадебной культуры, едва ли имело ту цельность, которую
находил в нем Соловьев. Главный мотив его поэзии - тоска по
идеализированному дворянскому прошлому. Достаточно распространенные в
русской культуре пореформенного времени, эти настроения никак не могут быть
отнесены к нехристианским. Как поэта Соловьев ставил Голенищева-Кутузова
достаточно высоко и не без доли иронии признавал его превосходство над
собою: "...мне приходит в голову: философично ли я поступаю, предлагая
публике свои стихотворные бусы, когда существуют у нас: алмазы Пушкина,
жемчуг Тютчева... бирюза Голенищева-Кутузова" (Письма, 1, 226). Следует
отметить, что литературно-эстетические требования, предъявляемые критиком к
поэзии Голенищева-Кутузова, превышали творческие возможности поэта,
второстепенного и не пользовавшегося известностью у читающей публики.
Последнее обстоятельство отчасти объясняет пространные выписки, которые
делал Соловьев.
{1} Употребляя слово "буддизм" и придавая ему несколько
сниженно-ироническое звучание, Соловьев имеет в виду лишь один из аспектов
буддийского мировоззрения: стремление к смерти как к торжеству над жизнью.
Для Соловьева "буддийское настроение" противоположно христианскому началу.
{2} Соловьев рецензирует и цитирует издание 1894 г. Предыдущие издания:
Стихотворения графа А. А. Голенищева-Кутузова. СПб., 1884. 256 с.:
Стихотворения графа А. А. Голенищева-Кутузова. 1880-1890. 76 с. Б. м. и г.
(Отд. отт. из журнала "Русский вестник", 1891, No 4).
{3} Из стихотворения А. С. Пушкина "Перед гробницею святой..." (1831),
посвященного памяти полководца М. И. Кутузова (правильнее -
Голенищева-Кутузова). У Пушкина:
...сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
Соловьев обыгрывает принадлежность поэта к знаменитому роду.
{4} А. С. Пушкин, Евгений Онегин, гл. вторая, строфа I.
{5} _Шакъямуни_ - одно из имен основателя буддизма, индийского царевича
Гаутамы, который в поисках истины стал Буддой - Просветленным.
{6} Здесь и далее Соловьев цитирует поэму А. А. Голенищева-Кутузова
"Старые речи" (1879).
{7} А. С. Пушкин, Евгений Онегин, глава восьмая, строфа XLVII. Неточная
цитата.
{8} А. А. Голенищев-Кутузов, Сказка ночи (1880).
{9} Здесь и далее Соловьев цитирует поэму "Дед простил" (1881).
{10} Поэма "Рассвет", разбираемая ниже, была написана в 1882 г.
390
{11} _Моисей_ - библейский пророк и законодатель, составитель
"Пятикнижия". Десять заповедей (Десятословие) Моисея, сказанные им
израильскому народу у горы Синай (Исх. 20, 1 -17), легли в основу
христианской нравственности.
{12} Авторская датировка поэмы "В тумане" -1883 г.
{13} Стихотворение "Гашиш" написано в 1875 г.
{14} Небольшая поэма "Старики" была написана в конце 1877 г.
{15} _Афанасий Иванович_ и _Пульхерия Ивановна_ - герои повести Н. В.
Гоголя "Старосветские помещики" (1835).
{16} Турецкая крепость Плевна была взята русскими войсками 28 ноября
(10 декабря) 1877 г.
{17} Баллада "Смерть Святополка" написана в 1878 г. Ее герой, князь
киевский и туровский Святополк Окаянный (ок. 980-1019), совершил, согласно
летописному преданию, страшные злодеяния (убийство братьев, измена,
клятвопреступления). Сомнения Соловьева неосновательны: в начале XI в. в
Моравии вполне мог действовать монах греко-восточной (православной) церкви.
{18} Сказка "Лес" является поэтическим переложением одноименной новеллы
А. Доде.
{19} Стихотворения "Прошумели весенние воды...", "Снилось мне утро
лазурное, чистое...", "Не смолкай, говори...", "Для битвы честной и
суровой..." и др., цитируемые далее Соловьевым, в Собрании сочинений
Голе-нищева-Кутузова не датируются.
{20} А. К. Толстой, "Иоанн Дамаскин" (1858). Здесь, как и во многих
других случаях, Вл. Соловьев пренебрегает авторской пунктуацией. В
дальнейшем подобные моменты специально не оговариваются.
{21} Басня И. А. Крылова "Крестьянин и смерть" (1808).
{22} Из стихотворения К. М. Фофанова "В тяжелую ночь".
391
Если в современной жизни поэт видит только или скуку, или ужас, то едва
ли найдет он что-нибудь хорошее в истории. Гр. Кутузов нашел в ней для
своего творчества только один сюжет - смерть Святополка Окаянного. Это -
интересная попытка представить в художественной форме психологию
преступника, показать, как совершенное злодеяние объективируется, становится
внешнею силою, которая толкает к новым преступлениям. Тем не менее мне
кажется непозволительным приписывать историческому лицу, хотя бы даже
91
окаянному, такие преступления, каких он не совершал, особенно же если
их и вовсе невозможно было совершить. Гр. Кутузов в своей драматической
сцене заставляет Святополка убивать схимонаха Варфоломея, причем выводится
также старец Иринарх, строитель скита пустынножителей. Все это принадлежит,
очевидно, к монашеству греко-восточному. Между тем действие происходит в
1019 г. в пограничной местности между Польшей и Богемией, т. е. в Силезии
или в Моравии, а в этих странах восточное монашество, если бы и успело
появиться со всеми своими особенностями в краткое время епископства св.
Мефодия (в IX-м веке), то во всяком случае к началу XI века давным-давно
исчезло {17}.
Это, конечно, мелочь. Любопытно не то, что автор произвольно и неудачно
усугубил окаянство своего героя, а то, что он во всей истории
заинтересовался только одним этим окаянным. Такой выбор мрачного злодея в
качестве единственного исторического сюжета кажется мне не случайным: он
находится в связи - вероятно, невольной и несознанной - с господствующим
миросозерцанием нашего поэта и с его взглядом на историю. Признавая жизнь
бессмыслицей, он в историческом движении человечества видит не только "чужой
шум", "лести звук пустой" и "праздных слов игру", но даже какое-то
злодеяние. Основной мотив исторического прогресса есть покорение дикой
природы человеческим духом. Но именно это кажется поэту чем-то греховным,
заслуживающим кары и получающим ее. Такая идея, согласная с общим
пессимизмом гр. Кутузова, вдохновила его поэтическую сказку "Лес",
содержание которой он нашел в прозе А. Додэ, но взял по праву как свое и
претворил в прекрасные стихи {18}.
Есть берег чудесный - морская волна,
К нему подбегая, смолкает;
Там силы дремучей и тени полна,
Кругом вековая царит тишина,
Там лес-богатырь почивает.
Он дремлет, и грезит, и шепчет сквозь сон.
Волшебен и странен тот шепот,
Как темная молвь стародавних времен,
Как дального веча торжественный звон,
Как моря безбрежного ропот.
В это дремучее царство дикой природы пришли люди, после упорной борьбы
с лесом одолели его, выжгли себе место и построили город.
92
То было уж поздней осенней порой,
И лес их оставил в покое.
Гордилися люди победой такой
И славили мудрость свою... но весной
Вновь горе постигло их злое.
Лес ожил, набрался дикой силы и задавил человеческую культуру.
И скоро не стало дворцов, площадей,
Проездов и улиц широких.
Все скрылось во мраке мохнатых ветвей,
Лишь крики, проклятья и стоны людей
Носилися в дебрях глубоких!
Все реже и глуше звучали они,
Деревья сплетались все гуще;
В вершинах, как _в добрые старые дни_,
Пернатые хором запели в тени,
А лес разрастался все пуще!
Свершилось! - В живых ни единой души
На месте борьбы не осталось,
И вновь все заснуло средь мертвой тиши;
Людей появленье в чудесной глуши
Как сон мимолетный промчалось!
И ныне, как прежде, морская волна
Близ тех берегов умолкает,
Где, силы дремучей и тени полна,
Кругом вековая царит тишина,
Где лес-богатырь почивает.
Сочувствие поэта диким силам природы, беспощадно истребляющим не только
дела человеческие, но и самих людей,- довольно характерно. Пускай это
сказка; но ведь было действительно время, когда не только тот неведомый
берег, но и весь земной шар был покрыт сплошными дремучими лесами. Для
появления и развития человеческой жизни необходимо было восстание и борьба
против этого дикого царства, т. е. преступление de lese - nature* - с точки
зрения нашего поэта, который, чтоб быть последовательным, должен желать и
этому всемирно-историческому преступлению такой же кары и такого же конца,
какие описаны в его сказке.
X
Склонный субъективно к отрицательному буддийскому взгляду на мир и
жизнь, поэт, естественно, и в предметах своего творчества находит и
представляет только подтвер-
____________
* Оскорбление природы (фр.).- Ред.
93
ждение этого взгляда. Все существующее действует на него особенно своею
отрицательною стороною. Жизнь есть бессмысленная тоска, от которой чуждая
нам Европа находит развлечение в ненужном шуме так называемых вопросов, а
более близкая Азия - в гашише; в самой России царит ничем неодолимая, лишь
мгновенно прерываемая ужасами войны скука - скука сытая в столичном
обществе, скука голодная - у деревенского люда; такова современность; - поэт
с отвращением отводит от нее взор, устремляет его в глубь времен и
усматривает там... Святополка Окаянного. Положение поистине безвыходное,
напоминающее старинную прибаутку: в воде черти, в земле черви, во бору
сучки, на Москве крючки.
Как хорошо, что художественное творчество, даже у поэтов не чуждых
размышления, как гр. Кутузов, не определяется, однако, всецело общим складом
их мысли или их основным настроением,- как хорошо, что поэты
непоследовательны. Если бы гр. Кутузов был всегда и во всем верен своему
буддийскому взгляду, то его стихи служили бы только к наглядному доведению
до абсурда известного ложного жизнепонимания. К счастию, он, по крайней мере
в молодые годы, писал нередко в силу непосредственного вдохновения
элементарными жизненными мотивами и впечатлениями, откуда вышло много
прекрасных лирических и описательных мест в его поэме и несколько отдельных
стихотворений несомненного достоинства.
Основные мотивы чистой лирики - любовь и природа. В этой области
современному русскому поэту приходится соперничать с Тютчевым и Фетом. Но не
останавливаясь на таких предрешающих сравнениях, мы можем отметить у гр.
Кутузова несколько очень милых стихотворений, более или менее оригинально
варьирующих две вековечные лирические темы {19}. Вот, например:
Прошумели весенние воды,
Загремели веселые грозы,
В одеяньях воскресшей природы
Расцвели гиацинты и розы.
Пронеслись от далеких поморий
Перелетные певчие птицы;
В небесах светлоокие зори
Во всю ночь не смыкают зеницы.
Но и в бледной тиши их сияний
Внятен жизни таинственный лепет,
Внятны звуки незримых лобзаний
И любви торжествующий трепет.
94
Две заключительные строфы я пропускаю, что мог бы с успехом сделать и
сам автор. Вообще в лирическом стихотворении если есть возможность
остановиться на третьей строфе, то непременно нужно этим пользоваться, как
это и сделал наш поэт, например, в стихотворении "Снилось мне утро лазурное,
чистое". Я думаю, что и лучшее стихотворение гр. Кутузова в этом роде: "Не
смолкай, говори" только выиграло бы, если бы из пяти строф оставить
следующие три:
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей,
В беззаветном веселье свиданья,
Принесла мне с собою ты свежесть полей
И цветов благовонных лобзанья.
.................................
Ни движенья, ни звука вокруг, ни души!
Беспредметная даль пред очами,
Мы с тобою вдвоем в полутьме и тиши,
Под лазурью, луной и звездами.
...............................
В беспредельном молчанье теней и лучей
Шепчешь ты про любовь и участье...
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей
Мне звучит беспредельное счастье.
Поэзиею Фета навеяны следующие стихи, посвященные этому поэту:
Словно говор листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Все внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Все впивал бы листов и цветов аромат,
Все молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ.
При отрицательном взгляде гр. Кутузова на жизнь как на бессмыслицу и на
исторический прогресс как на злодеяние, нельзя ожидать найти в его поэзии
так называемых гражданских мотивов. По счастливой непоследовательности, в
его сборник попало, однако, одно прекрасное стихотворение, посвященное
свободе слова:
Для битвы честной и суровой
С неправдой, злобою и тьмой
Мне бог дал мысль, мне бог дал слово,
Свой мощный стяг, свой меч святой.
Я их принял из божьей длани,
Как жизни дар, как солнца свет -
И пусть в пылу на поле брани
95
Нарушу я любви завет,
Пусть, правый путь во тьме теряя,
Я грех свершу, как блудный сын,-
Господен суд не упреждая,
Да не коснется власть земная
Того, в чем властен бог един!
Да,- наложить на разум цепи
И слово может умертвить
Лишь тот, кто властен вихрю в степи
И грому в небе запретить!
Это стихотворение и по мысли, и по тону, и по фактуре весьма напоминает
некоторые лирические пьесы гр. А. Толстого, а также одно место в его поэме
"Иоанн Дамаскин", которое начинается стихами:
Над вольной мыслью богу не угодны
Насилие и гнет,
Она - в душе рожденная свободно -
В оковах не умрет...{20}
Прямое ли это подражание или невольное совпадение, оно нисколько не
уменьшает внутреннего достоинства этих стихов гр. Кутузова.
Кажется, я указал в сборнике нашего поэта все, что ограничивает мое
суждение об основном характере его поэзии, но должен признаться, что и в
мелких лирических стихотворениях его гораздо больше таких, которые
_подтверждают_ это мое суждение, т. е. выражают то самое буддийское
настроение, последнее слово которого сказано в поэме "Рассвет". Вот уже с
самого начала:
Тайный полет за мгновеньем мгновенья,
Взор неподвижный на счастье далекое,
Много сомнения, много терпения,-
_Вот она, ночь моя, ночь одинокая_!
В стихотворении "Поэту", автор, перечисливши все, чем красна
человеческая жизнь, заключает так:
Но сон тот мчится прочь, сверкнув во тьме улыбкой,
_И я прощаюся с мгновенною ошибкой_,
Вновь одиночеством и холодом объят.
Я знаю, не прервет _бесстрастного_ раздумья
Ни лепет в тишине бегущего ручья,
Ни радостный порыв счастливого безумья,
Ни поцелуй любви, ни песня соловья.
Автор постоянно возвращается к этому мотиву безнадежного разочарования:
96
...любуясь красотой,
По сторонам бесстрастно взор блуждает,
И счастлив он окрестной пустотой,
И ничего от тьмы не ожидает.
Безлюдье, тишь, спокойствие и лень,
Таинственный полет полночной птицы,
Вдали сквозь туч безгромные зарницы,
В природе и в душе ночная тень.
Разочаровавшись в красоте внешней и внутренней, автор, естественно,
теряет веру и в свое собственное поэтическое призвание:
Отчего ж ты обманула, буря,
Обернулась в _серое ненастье_,
И стою я, голову понуря,
О мелькнувшем поминая счастье.
Что ты, ветер, плачешь и гуляешь,
Словно пьяный в божье воскресенье,
Не по мне ль поминки ты справляешь,
Не мое ль хоронишь вдохновенье!
При миросозерцании автора для вдохновения нет предмета:
Зачем кипит в груди негодованье,
Зачем глаза горючих слез полны,
Когда уста на мертвое молчанье,
Когда мечты на смерть обречены!
Зачем в крови струится жизни сила,
Когда вовек ей не стяжать побед,
Зачем ладья, когда в ней нет ветрила,
Зачем вопрос, когда ответа нет!..
Во внешней природе гр. Кутузов вдохновляется главным образом теми
сторонами, которые отвечают его общему мрачному настроению. В этой области
он в особенности певец ночи, как в мире человеческом он воспевает смерть.
Вот одно из многих ночных стихотворений гр. Кутузова:
Глаз бессонных не смыкая,
Я внимал, как сердце ныло,
Как, всю ночь не умолкая,
Вьюги стон звучал уныло,
Как с тревогою участья
Ночь в окно ко мне стучалась,
Как душа с обманом счастья
И боролась, и прощалась.
Временная ночь привлекательна для нашего поэта, потому что она
напоминает ему вечную ночь могилы:
Гаснет дух, слабеют силы,
Жизнь ненастья холодней,-
Уж не краше ль ночь могилы
Этих мрака полных дней?
97
Прямому культу смерти, кроме "Рассвета", посвящено и несколько
лирических стихотворений, из которых приведу одно - "Встреча Нового года":
Вином наполнены бокалы,
Смолкают речи, полночь бьет,
И вот как с пальмы лист увялый
Отпал прожитый, старый год.
На миг перед живым участьем
Смирилась власть враждебной тьмы,
И с новым годом, с новым счастьем
Поздравили друг друга мы.
Но мне какой-то голос странный
Вдруг прошептал привет иной,
Привет таинственный, нежданный,
Неслыханный дотоле мной.
И я взглянул:- в красе бесстрастной,
Сверкая вечной белизной,
Издалека, с улыбкой ясной,
Мне Смерть кивала головой.
Поклоняясь смерти, гр. Кутузов иногда по старой памяти христианских
слов говорит о ней, как о переходе к иной, высшей форме бытия, но большею
частью, верный своему общему буддийскому миросозерцанию, он видит в ней
безусловный конец всякого бытия, сон без сновидений и без пробужденья:
Надо мной раскинешь ты свой полог,-
Полог тот, как ночь, широк и чуден,-
Я усну, и будет сон мой долог.
Будет долог, тих и непробуден.
Придя к обоготворению смерти, почему же, однако, гр. Кутузов продолжает
жить?
Единственно только по малодушию,- отвечает он сам в стихотворении:
"Свиданье со смертью", весьма напоминающем известную басню: "Крестьянин и
смерть" {21}:
Она ко мне пришла и постучалась в дверь,
И я узнал тот стук, но с холодом испуга -
"О, знаю,- я сказал,- я звал тебя, как друга,
И не страшусь тебя - приди, но не теперь".
Смерть оказывается очень покладистой:
...и дверь приотворив,
Она кивнула мне с упреком головою,
И было много так печали и любви
В слетевшем с уст ее участливом: "Живи!"
98
XI
Если не ошибаюсь, стихотворения гр. Кутузова, несмотря на заслуженную
известность автора, не подвергались еще обстоятельной критике; а потому я
считаю не лишним дополнить свой разбор несколькими замечаниями касательно
формы и внешней технической стороны. Стих нашего поэта, вообще ясный и
простой, свободный и изящный, лишен большею частью сжатой, сосредоточенной
силы и широкого размаха. Это, конечно, недостаток едва ли устранимый, да в
настоящую эпоху, пожалуй, приходится считать его достоинством. Во всяком
случае самое слабое и расплывчатое стихотворение нашего автора имеет гораздо
более общего с истинною поэзиею, нежели такое, например, размашистое
произведение новейшего декадентства:
Как ужасно воют черные собаки
На дворе сегодня! Как ненастна ночь!
............................
Как тревожна ночь и как ужасна мука!
Но безмолвен я, лишь ропщет темнота
И, окаменевши, не рождает звука,-
От рыданий грудь, от жалобы уста.
Догорая, гаснут трепетные свечи...
Ночь повита крепом, _мысль как ночь темна_..{22}
........................
Хотя, кроме последнего, совершенно справедливого заявления, все прочее
здесь представляет лишь продукт смешения двух различных понятий: поэзии и
чепухи, с заменой первого вторым,- однако такое стихотворение не есть ныне
что-нибудь исключительное, а представляет целый _род_ литературы, который
все более и более становится господствующим у нас, как и во Франции. Гр.
Кутузов совершенно уберегся от указанного смешения понятий, что составляет
его несомненную заслугу. Но если лирическое одушевление, чтобы оставаться в
пределах поэзии, никогда не должно переходить в бессвязный бред, то, с
другой стороны, трезвость и ясность мысли никак не должна доходить у поэта
до прозаизмов. В этот грех случается иногда впадать нашему автору. Так,
напр., он сообщает нам (в стихотворении на открытие памятника Пушкину), что
русский народ вспомнил,-
Что у него великий есть поэт,
И захотел он вновь перед собою
Его могучий образ воскресить,
99
Почтить певца бессмертною хвалою,
Его вознесть высоко над толпою
_И памятник ему соорудить_.
Последнее сведение было бы лишним даже в прозе, а в стихах и подавно.
Тут же говорится, что -
_Красы, добра и правды идеалы_
Блеснули вновь, как утра чистый свет.
Такая полнота отвлеченных подлежащих допустима только в прозе.
Чистейшею прозою начинается послание к А. Н. Майкову по случаю получения им
пушкинской премии:
Учитель дорогой! С сердечною отрадой
Тебя приветствую.- Ко мне примчалась весть:
"Два мира" почтены достойною наградой,
И славный их певец принял хвалу и честь.
Другого рода прозаичностью поражают следующие стихи, касающиеся
русско-турецкой войны:
И ночь тиха была, и месяц, _беспристрастно_
На праведных и злых взирая с высоты,-
"_Не полно ль убивать друг друга вам напрасно?_"
Шептал с _улыбкою добра и красоты_.
Беспристрастие месяца к воюющим сторонам есть вообще антропоморфизм
довольно прозаичный, а в настоящем случае и неуместный; ибо если уж дело
пошло на олицетворения, то месяц, очевидно, должен быть пристрастным к
туркам. Прозаичны и самые слова, которые поэт заставляет его "шептать", и
особым комичным прозаизмом отличается последний стих вследствие нескладного
и ничем не оправданного соединения таких широких отвлеченных понятий, как
добро и красота, с таким тесным представлением, как улыбка, да еще на лице
месяца. Лунная улыбка "добра и красоты" - здесь даже странным образом
прозаическая сухость граничит с декадентскою нелепостью. Напрасно автор
напечатал это стихотворение, которое есть лишь весьма неудачное подражание
заключительным стихам лермонтовского "Валерика".
Такой же прозаизм представляет следующая строфа в стихотворении
"Последним заревом горит закат багряный":
И ничего кругом на мысль ту не ответит,
И будет одинок тот луч в окрестном сне,
Звезда небесная, быть может, лишь заметит
И _прослезится_ в вышине.
100
Конечно, поэт имеет неотъемлемое право заставлять плакать кого и что
угодно,- однако под непременным условием показать нам эти слезы. Если он,
например, назовет падучие звезды огненными слезами неба, то мы видим, о чем
он говорит; но если он ограничится голословным утверждением мнимого факта,
будто звезда или какая-нибудь другая вещь прослезилась, то мы, во-первых,
ему не поверим, а во-вторых, удивимся, зачем ему понадобилась такая совсем
не интересная и нисколько не поэтичная напраслина.
Попадаются у нашего автора и технические промахи, вследствие которых
стих в чтении производит впечатление прозы, как, например:
Вы, светлых глаз безумные творцы,
_Откинувшие бранные одежды_...
Последний стих есть проза, точно так же как и последний из следующих
трех:
Замкнулися уста, погасли очи,
Горевшие впотьмах духовной ночи,
_Как мысли путеводные огни_.
Далее:
Его красе нетленной поклониться,
_Как свету возвратившейся весны_ -
подчеркнутый стих прозрачен и по бледности образа, и по самой
структуре. Еще худший грех случился в "Рассвете", где автор забыл
непреложный закон о цезуре при шестистопном ямбе, вследствие чего явился
такой невозможный стих:
_Когда к потерянному чувству нет возврата_...
Едва ли кто станет спорить против того, что славянские формы: _злато_,
_вран_ и т. д., вместо: золото, ворон - должны быть изгнаны из современного
стиха. Особенно неуместны они вблизи слов вульгарных, пример чего находим у
гр. Кутузова. Сказавши, что смерть -
_Приплясывает_ с радости, смеется
И хищников сзывает на обед,
он продолжает:
И стаями отвсюду мчатся _враны_.
101
Эти _враны_ необходимы только затем, чтобы рифмовать с _Балканы_ -
рифма хотя недурная, но и не настолько богатая, чтобы для нее стоило
чем-нибудь жертвовать. Рифмы вообще составляют слабую сторону в стихах
нашего поэта. Действительно богатых, неожиданных нет почти вовсе; избитых и
слабых, вроде: _любовь - кровь_, _ясен - прекрасен_ - очень много, а немало
и совсем предосудительных. _Иногда - никогда_, _кров - покров_, _пришла -
прошла_, _томной - темной_ - после таких рифм остается рифмовать: _смелый -
не смелый_, _фунта - полфунта_; сюда же принадлежит излюбленная гр.
Кутузовым рифма _счастья - участья_; раз согрешить такою жалкою рифмою еще
можно, но повторять ее многократно - не годится. Нельзя одобрить: _смерть -
твердь_, _мощь - дождь_, _язык - миг_; _сознал я - залился_ есть рифма
мнимая, ибо слог _ся_ произносится в действительности как _са_; наконец,
_ободрясь_ и _тарантас_ почти так же мало похоже на рифму, как
_перекрестясь_ и _Стасов_.
Я знаю, что нет у нас поэта безгрешного по части рифм, но если бы такой
факт и составлял право, то во всяком случае гр. Кутузов злоупотребляет этим
правом; я насчитал у него более трехсот пар неправильных рифм,- для двух
маленьких томов это слишком много! И тем более это странно, что в своих
критических отзывах о некоторых поэтах он ставит безупречность рифмы как
неизбежное условие для достоинства стихотворения. Я не совсем разделяю такую
строгость в смысле эстетическом, но зато с точки зрения этической не
подлежит никакому сомнению, что писатель непременно должен исполнять сам те
требования, которые он предъявляет своим собратьям: _имже бо судом
судите_...
XII
Разобрав так подробно сочинения гр. Кутузова и приведя - наряду с
несколькими плохими - так много истинно прекрасных стихов, я хотел, между
прочим, показать и оправдать высокое мнение, которое я имею о поэтическом
таланте этого писателя. Этим объясняется и резкость моей критики: кому много
дано, с того много и взыщется. Обличение стихотворцев бездарных,- если кому
есть охота этим заниматься,- имеет в виду только благо читателей,-
предохранение их от неприятного чтения. Такой филантропической цели не может
быть при указании недостатков
102
и промахов поэта столь талантливого, как гр. Кутузов. Но здесь зато
критика может иметь отчасти в виду пользу самого критикуемого автора.
Бездарного стихоплета исправит только могила, но талантливый поэт может до
некоторой степени быть исправлен и критикою,- разумеется, если он свободен
от мелкого самолюбия и тупого самодовольства. Почтенный автор "Рассвета",
конечно, выше такой ограниченности. Как бы, впрочем, он ни отнесся к тем или
другим моим замечаниям - одного он во всяком случае не может отвергнуть, так
как оно не есть мое мнение или вывод, а прямое указание на факт его
собственного опыта - разумею тот факт, что основное настроение,
вдохновлявшее его поэзию, достигнув своего крайнего выражения в апофеозе
смерти, тем самым исчерпало все свое содержание, перестало быть источником
новых вдохновений, и муза его преждевременно, в самом цветущем возрасте
захирела, и вот уже двенадцать лет напоминает о себе лишь редкими отзвуками
былого. Поэт не может отрицать той очевидной истины, что в прежнем
направлении, на почве настроения, породившего "Рассвет", ему больше сказать
нечего. Если бы он тем не менее продолжал как ни в чем не бывало сочинять в
изобилии искусственные стихи, лишенные искренности и вдохновения, то нам
пришлось бы признать дело его безнадежным. Но к чести для себя и к утешению
для нас, гр. Кутузов не насилует, вообще говоря, своего таланта и не кривит
душою. Высказав с убеждением, что "прекрасен жизни бред", но что
действительно хороша только смерть,- взгляд, после которого остается только
умереть, а отнюдь не писать стихи, наш поэт хотя, слава богу, не решается на
первое, однако воздерживается и от второго. Так как ему нечего больше
сказать, то он молчит. Такое положение достойно, симпатично и позволяет
надеяться, что для поэта есть еще будущее, что творческий дар его еще может
возродиться. Из собственного многолетнего опыта поэт должен сделать вывод,
что его прежнее настроение, будучи бесплодным, не может быть истинным. А
отсюда для него должна явиться нравственная необходимость перейти от
отрицательного языческого взгляда к положительному, христианскому - принять
мыслию, чувством и делом ту истину, которую _на словах_ ему уже случалось
изредка исповедовать. Для искренней перемены в этом смысле есть, конечно,
огромное препятствие, поскольку господствующее настроение писателя связано с
самою его натурой. Однако человек вообще, а человек духовно одаренный тем
более не есть только продукт натуры, но также разум, определяющий-
103
ся силою истины. К тому же эта истина не исключает никакого
естественного настроения, а лишь вводит каждое в его законные пределы. В
частности, пессимизм, как я раньше сказал, имеет, при правильном применении,
свою относительную истину; лишь бы только он не претендовал быть последним,
решающим словом, лишь бы только он не переходил в культ смерти и в проповедь
бездушия.
Я не хочу допустить, чтобы внушения эгоистического безучастия и мертвой
косности действительно заглушили в душе нашего поэта голос лучшего сознания,
говорящий о солидарности всех и о том, что жизнь имеет положительный смысл в
свободном движении к совершенной правде, с верою в ее окончательное
торжество. Наш поэт не решится противоречить этому лучшему сознанию на
словах,- отчего же он не проникнется им на деле? Я не теряю надежды, что
последние двенадцать лет были для него пустыми и бесплодными лишь в смысле
видимых обнаружений творчества, но что они не прошли напрасно для его
внутренней душевной работы и что он перейдет, наконец, от религии смерти к
религии воскресения; это было бы началом воскресения и для его поэтической
деятельности.
104
КОММЕНТАРИИ: БУДДИЙСКОЕ НАСТРОЕНИЕ В ПОЭЗИИ
Впервые напечатана в "Вестнике Европы", 1894, No 5, с. 329-346; No 6,
с. 687-708.
Статья как бы начинает цикл литературно-критических работ о русских
поэтах, над которым Вл. Соловьев работал до конца жизни. Творчество графа А.
А. Голенищева-Кутузова было интересно для критика возможностью проследить те
изменения, что, при внешнем следовании пушкинской традиции, происходили в
русской поэзии конца XIX в. и, как полагал Соловьев, означали отход от
основных принципов христианской морали. Соловьев хорошо знал
Голенищева-Кутузова, но их отношения не отли-
389
чались ровностью. В июле 1893 г. он сообщал брату Михаилу: "Я
возобновил дружеские отношения с Кутузовым, которые были прерваны четыре
года тому назад" (Письма, 4, 127). Мировоззрение Голенищева-Кутузова,
эпигона дворянской усадебной культуры, едва ли имело ту цельность, которую
находил в нем Соловьев. Главный мотив его поэзии - тоска по
идеализированному дворянскому прошлому. Достаточно распространенные в
русской культуре пореформенного времени, эти настроения никак не могут быть
отнесены к нехристианским. Как поэта Соловьев ставил Голенищева-Кутузова
достаточно высоко и не без доли иронии признавал его превосходство над
собою: "...мне приходит в голову: философично ли я поступаю, предлагая
публике свои стихотворные бусы, когда существуют у нас: алмазы Пушкина,
жемчуг Тютчева... бирюза Голенищева-Кутузова" (Письма, 1, 226). Следует
отметить, что литературно-эстетические требования, предъявляемые критиком к
поэзии Голенищева-Кутузова, превышали творческие возможности поэта,
второстепенного и не пользовавшегося известностью у читающей публики.
Последнее обстоятельство отчасти объясняет пространные выписки, которые
делал Соловьев.
{1} Употребляя слово "буддизм" и придавая ему несколько
сниженно-ироническое звучание, Соловьев имеет в виду лишь один из аспектов
буддийского мировоззрения: стремление к смерти как к торжеству над жизнью.
Для Соловьева "буддийское настроение" противоположно христианскому началу.
{2} Соловьев рецензирует и цитирует издание 1894 г. Предыдущие издания:
Стихотворения графа А. А. Голенищева-Кутузова. СПб., 1884. 256 с.:
Стихотворения графа А. А. Голенищева-Кутузова. 1880-1890. 76 с. Б. м. и г.
(Отд. отт. из журнала "Русский вестник", 1891, No 4).
{3} Из стихотворения А. С. Пушкина "Перед гробницею святой..." (1831),
посвященного памяти полководца М. И. Кутузова (правильнее -
Голенищева-Кутузова). У Пушкина:
...сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
Соловьев обыгрывает принадлежность поэта к знаменитому роду.
{4} А. С. Пушкин, Евгений Онегин, гл. вторая, строфа I.
{5} _Шакъямуни_ - одно из имен основателя буддизма, индийского царевича
Гаутамы, который в поисках истины стал Буддой - Просветленным.
{6} Здесь и далее Соловьев цитирует поэму А. А. Голенищева-Кутузова
"Старые речи" (1879).
{7} А. С. Пушкин, Евгений Онегин, глава восьмая, строфа XLVII. Неточная
цитата.
{8} А. А. Голенищев-Кутузов, Сказка ночи (1880).
{9} Здесь и далее Соловьев цитирует поэму "Дед простил" (1881).
{10} Поэма "Рассвет", разбираемая ниже, была написана в 1882 г.
390
{11} _Моисей_ - библейский пророк и законодатель, составитель
"Пятикнижия". Десять заповедей (Десятословие) Моисея, сказанные им
израильскому народу у горы Синай (Исх. 20, 1 -17), легли в основу
христианской нравственности.
{12} Авторская датировка поэмы "В тумане" -1883 г.
{13} Стихотворение "Гашиш" написано в 1875 г.
{14} Небольшая поэма "Старики" была написана в конце 1877 г.
{15} _Афанасий Иванович_ и _Пульхерия Ивановна_ - герои повести Н. В.
Гоголя "Старосветские помещики" (1835).
{16} Турецкая крепость Плевна была взята русскими войсками 28 ноября
(10 декабря) 1877 г.
{17} Баллада "Смерть Святополка" написана в 1878 г. Ее герой, князь
киевский и туровский Святополк Окаянный (ок. 980-1019), совершил, согласно
летописному преданию, страшные злодеяния (убийство братьев, измена,
клятвопреступления). Сомнения Соловьева неосновательны: в начале XI в. в
Моравии вполне мог действовать монах греко-восточной (православной) церкви.
{18} Сказка "Лес" является поэтическим переложением одноименной новеллы
А. Доде.
{19} Стихотворения "Прошумели весенние воды...", "Снилось мне утро
лазурное, чистое...", "Не смолкай, говори...", "Для битвы честной и
суровой..." и др., цитируемые далее Соловьевым, в Собрании сочинений
Голе-нищева-Кутузова не датируются.
{20} А. К. Толстой, "Иоанн Дамаскин" (1858). Здесь, как и во многих
других случаях, Вл. Соловьев пренебрегает авторской пунктуацией. В
дальнейшем подобные моменты специально не оговариваются.
{21} Басня И. А. Крылова "Крестьянин и смерть" (1808).
{22} Из стихотворения К. М. Фофанова "В тяжелую ночь".
391