Соловьев Сергей Михайлович. Меньшее из зол

Соловьев Сергей Владимирович
Меньшее из зол

1

   - Вы сходите? - возмущенно спросили за плечом Скобелева. Он не сразу понял, что вопрос относится к нему. Потом спохватился и торопливо выбрался из скрипучего автобуса, под завязку набитого пенсионерами. Докатился - экономить на маршрутках.
   По заснеженной улице спешили люди. От морозного воздуха он почти проснулся. Успел проскочить через проходную, прежде чем начали отмечать опоздавших, поднялся на лифте и долго шел по коридору, от тепла и равномерного мелькания окон снова все глубже погружаясь в сон - этот странный сон с открытыми глазами. Не то, чтобы это был настоящий сон - только ощущение, которое с нечеткостью мозговой опухоли фокусировалось где-то между глазами и затылком.
   До сих пор его хождения по врачам, исправно съедавшие почти весь бюджет старшего научного сотрудника, ничего не дали. Никаких резких изменений в его поведении не было, только мелочи, хотя, возможно, в них-то и крылось самое главное. А может, просто врачи никуда не годились, став великими диагностами только в одном - оценке финасовых возможностей пациента. Он тщетно пытался сам анализировать симптомы - если это были симптомы, а не голая мнительность. Сегодня он решил испробовать еще один шанс. Могут же на что-то сгодиться друзья детства?
   Заранее чертыхаясь, Скобелев снял трубку. Телефон был спаренный. Линия, однако, оказалась свободна - в соседней лаборатории устали разговаривать, или, наконец, в достаточном количестве обзавелись мобильниками. "Входящие бесплатно!" Он торопливо набрал номер.
   -- Снегирева, пожалуйста.
   -- А кто его спрашивает?
   Скобелев назвал себя. Соединили сразу.
   -- Здравствуй, Виталик. Это Скобелев.
   -- Привет, Андрюша.
   -- Знаешь, Виталик, я бы хотел с тобой посоветоваться. Дело, в общем, по твоей части. Видишь ли... Я не знаю, как сформулировать. Короче, у меня нарушения сна.
   -- Бессоница?
   -- Нет, скорее наоборот.
   -- Необычная сонливость? Ты можешь яснее?
   -- Могу, но я звоню с работы.
   -- Понятно. Я задам несколько вопросов, ты отвечай только да или нет. Ты то и дело засыпаешь или спишь необычно долго?
   -- Нет...
   -- Может быть, тебе все время хочетсяспать?
   -- Да нет...
   -- Ты чувствуешь, что в тебе что-то спит, но ты не знаешь, что?
   -- Да...
   -- Так. Менингитом, энцефалитом ты не болел?
   -- Ты же знаешь, что нет...
   -- Провалов памяти у тебя не было?
   -- Пожалуй, нет...
   -- Ладно. Ты можешь подъехать ко мне завтра к одиннадцати?
   Сегодня понедельник, завтра вторник. Во вторник с 10 до 12 у Скобелева был семинар. При том до идиотизма драконовском режиме который ввел на работе Кузьма Витальевич, когда его сделали директором и выбрали членкором, Андрей с трудом добился на работе разрешения участвовать в нем, зато пользовался в этот день относительной свободой.
   -- Да. Только объясни, пожалуйста, как ехать...
   -- На общественном транспорте? - в голосе Виталия Скобелеву послышался добродушный сарказм. Поводы раньше были другими, но интонацию эту он хорошо знал с детства.
 
   --- * ---
 
   Полупустой холодный троллейбус полз по безлюдным улицам. Слева и справа проплывали бетонные заборы, из-за которых местами виднелись асфальтовые крыши складов, параллелепипеды административных зданий, ангарные закругления цехов. Если вглядеться повнимательнее, везде заметны признаки упадка - пробоины в кровле, заделанные металлическим листом, разбитые стекла или напрочь высаженные окна. На таком не вызывающем оптимизма фоне странно смотрелся недавно отреставрированный розоватый особняк конца позапрошлого века.
   Почти треть первого этажа занимал просторный холл. Скобелев сдал пальто в окно гардероба, втиснутое между массивных колонн. По светлой мраморной лестнице поднялся на второй этаж, пересек пространство, почти дословно повторявшее холл внизу, и завернув в короткий коридор сбоку, нашел кабинет Снегирева.
   Кабинет был невелик. Большую часть занимал массивный письменный стол. Рядом - два старинных кожанных кресла. Снегирев - с другой стороны, у окна. Тяжеловесная, немодная, слегка потертая мебель каким-то образом смягчала проблему пациент-врач, волновавшую Скобелева всю дорогу.
   Стены кабинета украшали очень качественные, не отличишь от подлинника, репродукции югославских примитивистов в темных рамах.
   Снегирев был одет неброско, но, если присмотреться, очень тщательно. Лицо его выражало доброту, твердость и профессиональное простодушие. Каким-то образом отчетливо чувствовалось, что кабинет этот он уже перерос.
   Скобелев ждал каких-то предисловий, расспросов, но Снегирев немедленно протянул ему скоросшиватель, который, похоже, держал наготове.
   -- На, погляди.
   -- Это что?
   -- Отчет по сонной болезни.
   Согласно отчету, первые случаи были отмечены меньше года назад. Скобелев увидел таблицу заболеваемости по кварталам года, за ней - карту области и всего Северо-Западного административного округа, обе, как сыпью, покрытые точками. Диаграммы распределения по социальным группам и профессиям.
   -- Это отчет по Северо-Западу, - заметил Снегирев, - здесь почти все, чем мы располагаем.
   -- Неужели случаев так много?
   -- Симптоматика достаточно безобидная, будь их меньше, болезнь могли бы и не заметить. А так - случалось помногу обращений к врачам с похожими жалобами. Постепенно забеспокоились - вдруг у нас какая-нибудь эпидемия...
   -- Почему так мало пенсионеров?
   -- А черт их знает. Может, деньги экономят. А может, просто за болезнь не считают. Погляди на описание симптомов. Оно составлено в основном со слов больных. Объективная диагностика - наша проблема. Но очень беспокоит массовость жалоб.
   -- У меня похоже, - сказал Скобелев, прочтя описание симптомов. - Главное, ощущение, что какая-то часть мозга безнадежно спит. Кстати, почему ты спрашивал о провалах памяти?
   -- Так, на всякий пожарный. Было несколько подозрительных случаев, но у всех нашлась предшествующая патология, новые симптомы просто наложились на старые.
   -- Почему в отчете ничего не сказано о течении?
   -- Я же говорил, у нас страшно неполная информация. В Москве, в Екатеринбурге, в Новосибирске спохватились, но позже, чем у нас. Сейчас, наконец, решено создать правительственную комиссию, а по округам и крупным городам рабочие группы. Здесь такую группу буду возглавлять я.
   -- А по братским республикам?
   -- Слухи доходят... Между прочим, не только с Украйны или там Белоруссии. C Запада, с Востока и с Юга тоже. На работе у тебя без подвижек? - перевел разговор Снегирев.
   -- Без, если не считать смены руководства. С начальством кранты.
   -- Свободного расписания ... нет?
   -- Куда там! Как под фараонами, азиатский способ производства. Отмечают на проходной. Это в академическом институте. Заметь, за почти те же деньги, что и раньше. Не понимаю, как народ терпит.
   -- Необычное поведение.
   -- Исключение, которое подтверждает правило. Что делает чаще всего начальство? Гребет под себя, а на тех сотрудников, с кого нечего взять, внимания не обращает.
   -- Вариант довольно распространенный.
   -- А Кузьма Витальевич - другой. В советское время ему командовать не давали, директором он стал недавно, а командовать, как выяснилось, любит. Больше, чем деньги.
   -- Отчет с собой дашь?
   -- Бери.
   -- Ты, случайно, не хочешь привлечь меня к работе?
   -- А ты бы согласился?
   -- Если прикроешь от дирекции.
   -- Для контролирующих денежные потоки нет ничего невозможного. Даже если у вас директор - бессеребреник. Придется подождать немного, пока будет организована рабочая группа.
   -- А какая работа? Статистика, программирование?
   -- Какая у нас еще может быть работа для математика!
   Около особняка стояло несколько иномарок. Одна из них, должно быть, принадлежала Снегиреву. Маршрутки в этих малонаселенных краях, по всей вероятности, не ходили, хотя Скобелев, чувствуя легкий приступ оптимизма, пожалуй, раскошелился бы в счет будущих достижений. Увы, минут двадцать спустя он снова трясся в холодном троллейбусе. В портфеле лежал отчет. Очаг сна в мозгу по-прежнему чувствовался, хотя теперь он меньше пугал Андрея. Снегирев, конечно, мудро сделал, что не задал ни одного врачебного вопроса. Сотрудничество - лучший способ исследования. Недаром один из опросников, которые шутки ради на работе заполнял Скобелев, определил в качестве основной черты его личности интеллектуальное любопытство.
 
   --- *---
 
   Спустя несколько дней Скобелев заехал домой к Снегиреву, чтобы вернуть отчет. Снегирев жил один, но квартира не выглядела холостяцкой. Разумеется, сплошной евроремонт. Все аккуратно, продуманно, даже одежда хозяина, встречавшего гостя в мягкой домашней куртке, но при галстуке. На стенах здесь также висели пейзажи примитивистов, только более мрачные, чем в рабочем кабинете, где, наверное, следовало заботиться о душевном равновесии пациентов.
   Скобелев чувствовал себя куда более непринужденно, чем в прошлый раз, и позволил себе пару слов по поводу высокого качества репродукций.
   Снегирев засмеялся.
   -- С чего ты взял, что это репродукции?
   -- А где ты их достал?!
   -- Где... Ездил позапрошлым летом в Черногорию. Сейчас она начинает входить в моду, но тогда все было совсем недорого. Вот я и купил - надо же помогать братьям-славянам. Да и вообще, у нашего с тобой поколения к ним слабость.
   Скобелев, чтобы скрыть смущение, прошелся по мягкому ковру. Во всем чувствовалось такое единство стиля. Он немного завидовал, но в большей степени восхищался - сама легкость, с которой умел устраиваться Виталий, вызывала у него симпатию. Даже если обстановку подбирал дизайнер, надо обладать хорошим вкусом, чтобы потом ничего не испортить.
   В середине стенки из темного дерева - книжный шкаф. За стеклом справочники, словари, несколько альбомов репродукций, подборки Корсаковского журнала, а на одной из полок тома в коричневых коленкоровых переплетах, явно не типографского издания.
   -- Можно посмотреть?
   -- Конечно.
   Скобелев взял один из томов. Под обложкой скрывался старый машинописный текст, насколько можно понять, переводы каких-то статей или книг. Что удивило Андрея, так это язык. Чего стоила хотя бы "глубоко желанная самоидентификация личности".
   -- Довольно странные переводы.
   -- Храню, как память. Труды наших пациентов. Не всем же клеить коробки! Среди них встречаются и интеллектуалы. Кстати, сейчас большинство этих переводов изданы...
   Чуть погодя, Снегирев предложил Скобелеву несколько психологических тестов. Утопая в уютном кожаном кресле, Андрей заполнил одну за другой дюжину маленьких анкет. Дело, видимо, было не в отдельных тестах, а в их последовательности. Он рисовал, что придет в голову, на пустом квадратном поле, затем принимался искать пропущенное слово в списке, подбирал цвета в порядке предпочтения...Заполненные листки Снегирев бегло просмотрел и отложил в сторону.
   -- Ну что ж, спрашивай, - Скобелеву не удалось скрыть нервозности.
   -- Спрашивать? Ты думаешь, так мы что-нибудь узнаем? Впрочем, как хочешь. Давай попробуем. Не думай только, что мне все о тебе известно, так что не удивляйся банальным вопросам.
   -- Ты не женат?
   -- В разводе.
   -- Детей нет?
   -- Нет.
   -- Живешь отдельно?
   -- Да... После развода -- в коммуналке.
   -- Наукой занимаешься?
   -- После того, как началось это, я вообще больше работаю.
   -- По службе, или какие-то свои задачи?
   -- В основном свои. Я участвую в семинаре, кроме того, остались старые темы. Пишу статейки.
   -- А семинар?
   -- По теории игр и матэкономике. У меня диссертация была по эти делам. Но занимаюсь не только этим. По нескольким направлениям - вплоть до лингвистики.
   Упомянув о лингвистике, Скобелев сообразил, что надо бы позвонить Тане Поповой, но тут же снова забыл о этом. Охотнее всего болезнь проглатывала имена и обязательства.
   Возможность выговориться перед Снегиревым привлекала его. Взаимосвязи между болезнью и работой его по-настоящему интересовали, насколько вообще интересовало что-то.
   -- Живется тебе бедно. Но матэкономика - это ведь вроде модная тема?
   -- Ты путаешь с финансовой математикой. Туда не пробиться. Кроме того, там чаще всего платят за подгонку под заказ, а не за настоящее исследование. "Покупайте краткосрочные гособлигации!"
   -- Но ты все равно трудишься в поте лица.
   -- Да... Иногда мне кажется, что отключились какие-то сдерживающие центры, иногда, что я просто пытаюсь забыться.
   -- Что собой сейчас представляет ваш институт?
   -- Полу-ящик. Одно время казалось, они исчезнут, но они опять начали размножаться.
   -- Допуск?
   -- Нет, но пришлось потрудиться, чтобы его не получить.
   -- А чем он тебе мог помешать?
   -- Переписка, публикации... Еще под монастырь подвели бы - ты же знаешь, как сейчас. Встал не с той ноги и обвинили в шпионаже.
   -- Ты говоришь, взаимоотношения с начальством не очень?
   -- Меня терпят. Я все-таки универсальный консультант.
   -- Деньги?
   -- Базовая зарплата.
   Скобелеву надоело это, как ему казалось, хождение вокруг да около.
   -- Может, ближе к делу?
   -- Если ты настаиваешь, - нехотя согласился Снегирев. - Скажи мне тогда вот что. Как и когда, по-твоему, это у тебя началось?
   Как и для всего, что не относится к сиюминутным событиям, или не случилось давным-давно, до болезни, от Скобелева потребовалось немалое усилие, чтобы вспомнить. Наконец всплыло требуемое воспоминание.
   Болезнь началась неожиданно, года полтора назад. В детстве у него бывали головокружения, которые возникали утром, после особенно сладкого сна, и продолжались обычно до обеда, после чего проходили также внезапно, как и начались. Начало болезни напоминало начало такого головокружения. Впрочем, похоже оно было и на внезапный приход математической идеи - настолько слабой выглядела телесная составляющая недомогания.
   - Болезнь началась неожиданно, утром, примерно полтора года назад, - сказал Скобелев.
   Внезапно он почувствовал утомление. Похоже, его вызвал сам процесс вспоминания - он ведь почти ничего не сказал. Какая нелепость!
   -- У тебя никогда не был травм черепа, нейроинфекций?
   -- Насколько знаю, нет. Я, кстати, ходил по врачам. Мне даже сделали томограмму, на предмет опухоли. Ничего не нашли.
   Снегирев задал еще несколько мелких вопросов, но скоро заметил внезапную усталость Скобелева. Попытка поговорить о болезни увядала на корню. Снегирев улыбнулся.
   -- Может, чаю?
 
   Чистая, уютная кухня была обставлена шведской мебелью из некрашеного дерева. Снегирев разлил по чашкам отличный, вишневого цвета чай. Все-то он заранее приготовил: чашки стояли наготове на столе, чайник с кипятком чуть слышно вздыхал на индукционной плите, в тот момент, когда круг под ним наливался темным огнем. Сводный брат его заварочный томился под шелковым стеганым колпачком, напоминая об отечественных ценностях и одновременно о добрых отношениях с Китаем. К чаю, как во времена далекого школьного детства, Снегирев подал три сорта варенья.
   -- Как мама, как отец? - спросил Скобелев.
   -- Отлично. Папа говорит, что для хирурга у него сейчас идеальный возраст. Оперирует почти каждый день, да еще волочит на себе несколько комиссий.
   -- Все еще полковник?
   -- Нет, недавно дали генерала.
   -- А мама?
   -- Мама? Склероз, ничего не поделаешь. Боится инфаркта, хотя обследования говорят, что сердце у нее крепче, чем у тебя и у меня. А твои как?
   -- Нормально...
 
   --- * ---
 
   Снова был вторник. В этот раз семинар снова пришлось прогулять...
   Снегирев поручил коренастому санитару проводить Скобелева в отделение - заполнить лист по технике безопасности.
   Открыл тяжелую дверь он специальным ключом - толстой отмычкой, сделанной из стального прута. Сразу за ней была круглая комната, где вдоль стен стояли потертые кожаные диваны, и непереносимо пахло тушеной капустой.
   -- Это уже отделение? - спросил Андрей.
   -- Зал свиданий, - без улыбки ответил саниар.
   За следующей дверью, в палате, стоял странный шум: смесь лопотания, негромких вскриков, приглушенного хихиканья, хотя трудно было понять, кто же именно из больных производит подобные звуки. Некоторые больные сидели, некоторые лежали, иные, казалось, что-то рассказывали или объясняли друг другу. Внимание Скобелева привлек юноша с красивым, похожим на маску лицом, сидевший на койке и торопливо строчивший огрызком карандаша в школьной тетради без скрепок. Из-под грифеля разбегались огромные уродливые буквы.
   Санитар проводил его в боковушку. Оказывается, от Скобелева требовалась только подпись в журнале. Снегирев говорил, что лист по технике безопасности пригодится, наряду с другими документами, чтобы произвести впечатление на Кузьму Витальевича, но Андрей задавал себе вопрос, зачем Виталику могла на самом деле понадобиться эта комедия. Уж скорее, чтобы произвести впечатление на меня самого. Все равно ведь за консультации он будет расплачиваться наличкой в конверте, а не оформлять зарплату санитара.
   Когда Скобелев снова оказался в кабинете Снегирева, тот подписывал очередную порцию бумаг. Рыжеватая, похожая на одетую по моде Боттичелиевскую Венеру, секретарша стояла навытяжку, ожидая, пока он закончит. Тут, в "лицевой" части клиники, на взгляд Скобелева, было слишком много красивых девушек, которые не носят белых халатов и внимательно следят за итальянскими журналами.
   Едва секретарша ушла, Скобелев, стараясь сохрянять непринужденную интонацию, заговорил об отделении, где только что побывал.
   ... - Не хотел бы я оказаться в такой толпе.
   -- А чего ты ждал? Клиника у нас лучше многих.
   Скобелев рассказал про поразившего его юношу. Снегирев его не помнил.
   -- Думаю, поступил недавно. Почерк? Это, наверное, из-за лекарств. Судя по лицу, он, наверное, шизофреник...
   -- Да, чуть не забыл, - добавил Снегирев. - У нас будет новый адрес.
   Он протянул Скобелеву карточку, на которой красивой дугой уходил вдаль морской берег. На обороте красивым шрифтом были напечатаны адрес, телефон, и фраза, приглашающая к психологу-консультанту.
   -- Мы рассылаем такие всем, кто обращался с жалобами. Нам открыли финансирование. Группа будет работать по тому же адресу, что и консультационный центр. Приходи в понедельник. Я буду до вечера, поглядим, чем тебе заняться.
   -- А Кузьма Витальевич?
   -- Все будет улажено.
   Снегирев, однако, сам позвонил Андрею в воскресенье.
   -- Андрей! Тут срочное поручение. Командировку мы тебе сделаем... На службе у тебя проблем не будет, с Кузьмой твоим мы уже договорились.
   -- Как тебе удалось?
   -- Даже если ему не нужны деньги для себя, они ему могут понадобиться для чего-то другого. И потом, кое-кого он искренне уважает...
 
   --- * ---
 
   Cкобелев не понимал, зачем его сюда послали. Клочья бетона, повисшие на арматуре, бороздчатое, как толстые губы, вывернутое железо бывшего цеха, желто-серый километровый след на белом снегу под бегущими с запада низкими тучами. На пути ядовитого облака - безлюдная деревня. Жалкие домики, гнилые заборы, несколько трупов овец, собак, кошек; человеческие, если они там и были, какая-нибудь баба Маня с дядей Петей, давно увезены. Лишних подробностей о жервах "среди населения" экспертам по сонной болезни не сообщалось. От них требовалось определить, не было ли у операторов небольшого химкомбината сонной болезни.
   Психолог беседовал с уцелевшими работниками, медики вчитывались в данные предшествующих катастофе врачебных осмотров - довольно многословные, однако весьма бедные информацией (видно, платили построчно, заметил один из экспертов), а Скобелев, как программист и математик, пытался разобраться в склеротической памяти компьютеров, предназначенных для управления технологическим процессом.
   Две машины из четырех уцелевших оказались заражены "вирусами" и в момент авариии не использовались. Не мудрено - операторы тоже люди, хочется бесплатно поиграть, сходить в Интернет. Молодой оператор с ярко-розовым шрамом на лбу в ответ на расспросы Андрея с раздражением заметил, что для управления процессом достаточно и одной машины. Две из четырех - это просто статистика, возразил Андрей. Мы не знаем, каким было состояние машин, которые не сохранились.
   -- Вы лучше хозяина расспросите! Технологию он купил, а софт не захотел. Набрал молодежь - наслушался где-то про хакеров. До города - два часа езды. Здесь ни игровой комнаты, ни кафе. А он считал - раз в цеху емкости из нержавейки, так и коррозия им не грозит. Как же - от наших-то продуктов! Только теперь хозяина этого еще найти надо.
   В процессе расследования Скобелева поразила еще одна фраза. Слава Богу, у нас не Чернобыль. Большинство уцелевших считало то, что случилось, меньшим из возможных зол. Другие цеха продолжали дымить, экспертов туда не пускали.
   К концу недолгой поездки чувство недоумения, с которым Скобелев примерял на себя роль эксперта, только усилилось.
 

2

 
   Усилием воли Скобелев выбросил себя из сна. Граница между сном и явью оказалась достаточно прочной. Он перевел дух. На этот раз он хорошо помнил, что видел...
   Таня тихо посапывала, уткнувшись носом в подушку. Он встал, подошел к окну. На дальнем перекрестке нервно мигал желтый огонь светофора.
   Спиной к комнате было как-то не по себе. Он обернулся.
   Свет уличного фонаря наискось падал вглубь, выхватывая постель, пухлые плечи Тани, недвижные складки одеяла, напоминающие позеленевший от времени мрамор. Буфет, полки, стол от этого еще глубже прятались в темноту. Дверь. Ее верхняя половина была ярко освещена, а за нею пустая комната. Танина мать, властная старуха, отдыхала в санатории, иначе бы его не было здесь в подобное время. Удивительно, что эти бывшие партийцы до сих пор сохраняют какие-то возможности, связи, получают материальную помощь, если только сами не в бизнесе, но в ее возрасте это, разумеется, было бы трудно, туда ринулся комсомол...
   Во сне Скобелева тоже была дверь, ничуть, правда, не похожая на эту, однако закрытая дверь, за которой лежит безлюдная комната, усиливала нервное напряжение.
   Во сне Скобелева была башня. Напоминающая телевизионную. Собственно, на окраинах его сновидений почти всегда присутствовала башня, как присутствовал город, похожий на Петербург, дождливый, печальный, с его ленинградскими окраинами. Обыкновенно сны - то, что он в них помнил - настолько были похожи на дневную серую реальность, что не хотелось даже о них думать. Что за радость - закрывать глаза, для того только, чтобы снова участвовать в долгих скучных разговорах, унижаться, перезжать с места на место, делать доклады, есть, читать, и чуть ли даже не спать. Но нынешний сон коснулся каких-то более темных глубин его личности - или, возможно, на этот раз он так резко заставил себя пробудиться, что не успел забыть о сердцевине, всегда присутствующей в сновидениях, только притворяющихся бесцветными.
   Сегодня Скобелев долго карабкался вверх по решетчатым фермам и, уже очень высоко над землей, достиг двери. За нею находилось то, что он искал. Скобелев увидел стол, его глаза торопливо обшарили пластмассовую гладь и вот что он увидел - маковое зернышко.
   Оно оказалось тяжелым... нет, не просто тяжелым. Едва зернышка коснулось тепло ладони, оно начало расти. Коме того, оно стало быстро увеличиваться в размерах.
   Видно было, что поверхность его не ровная и не гладкая, а бешено клубится. Скобелев стряхнул, вернее, оттолкнул его - так сильно оно выросло - и бросился к выходу.
   Секунда - и оно уже занимало всю комнату, вытолкнуло его за дверь, сбросило с башни, и он полетел вниз, опережая стремительно надвигающися края тучи. Наконец он почувствовал спиной удар о твердый, чуть выпуклый асфальт шоссе, но не разбился, а просто лежал, глядя на рушащуюся сверху бархатную тучу. В этот момент он и катапультировался из сна, оставив кошмар за стенкой, отделяющей сон от яви. Сонное ядро... или мина замедленного действия... или смерть. Быть может, именно это его бодрствующее "я" ощущало днем, как спящую область... Он смутно помнил, что подобные сны у него уже бывали раньше, так что вряд ли содержание навеяно взрывом на химкомбинате.
   -- Ты спишь? - пробормотала сквозь сон Таня.
   -- Сплю, сплю, я сейчас, - Скобелев на ватных ногах пошел через пустую комнату на кухню. Взял с мойки чашку и напился холодной воды из-под крана.
   До самого утра он так и не смог заснуть. Только солнечный свет, нехитрый завтрак, приготовленный Таней - глазунья и кофе - возвратили ему в известной мере душевное равновесие.
 
   --- * ---
 
   После того, как, ночуя у Тани, Скобелев увидел "маковое зернышко", этот мотив словно перестал прятаться и часто повторялся. Андрей знал теперь, чтопроисходит, если попасть внутрь расширяющегося облака. Оказывается, ничего особенного. Еще секунду назад на него неслась бешено клубящаяся туча, затем - мгновенный удар, резкий, но не слишком сильный, будто граница тучи - это тонкая и не особенно прочная оболочка; и вот уже он лежит на шоссе - по другую сторону границы, внутри такой страшной на вид тучи. На обочине - те же серые кусты, вверху - водянистое небо, вдали - тускло-серые или стеклянные, отражающие небо, здания. Мир сделался немного более темным, но даже здесь, внутри, иногда кажется, что может выглянуть солнце.
   Что касается Снегиревской группы... Снегиреву действительно ничего не стоило договориться с Кузьмой (наедине с Андреем он никого не называл по имени-отчеству), так что Скобелев большую часть рабочего времени проводил здесь, если только не отсиживался дома, пользуясь тем, что Снегирев не требовал от своего главного математика строгого соблюдения трудовой дисциплины. И все-таки Андрей скучал.