В кафе мы были единственными посетителями. Давид заказал мясо с красным вином, я – масляное печенье, яичный ликер, кофе.
– Тебе тоже нужно нормально поесть. Возьми мясо или салат какой-нибудь.
– Я, знаешь ли, лакомлюсь: мой любимый пейзаж, мой любимый ликер.
– Гурманишь?
– Вот именно.
– Ну, так что, будешь водить машину?
– Попробую. Но что получится?
– Все хорошо получится.
– Ты уверен?
– У тебя все хорошо получается.
– Разве? – Я задумалась.
К террасе не спеша приближались двое: русский и кавказец. Русский прижимал к уху телефон.
Они сели за столик поодаль от нас, русский лицом в нашу сторону. Он еще долго слушал трубку, потом сказал что-то односложное (я заметила по губам) и отключился.
– Ахмет, – коротко сообщил он кавказцу. Ветер доносил обрывки фраз. Кавказец ответил что-то нечленораздельное.
– Бимер, – сказал русский. Кавказец оживился.
– Ты… – мрачно выругался русский. – У Ахмета два перелома, Эдик в реанимации!!! – Он вскочил, грохнув стулом, и, не в силах сдержаться, закричал, дурным голосом: – Нет, понимаешь, ничего нет! Ни тачки, ни ребят!!! – и побежал по пляжу.
Кавказец отправился за ним.
– Не может быть, чтоб это было совпадение! – воскликнула я, когда они ушли.
– Да может быть и совпадение. Будешь выяснять, мисс Марпл? – поддразнил Давид.
– Ну а серьезно?
– Серьезно? Этого араба я уже где-то видел.
– Это араб?
Однозначно. Но вот откуда я его знаю? Надо бы подумать… Ладно. Куда ты хочешь пойти сегодня вечером? Может, в Питер поедем?
Перспектива опять оказаться на ночном шоссе показалась мне настоящим кошмаром.
– Только не в Питер!
– Насколько я знаю, здесь один ночной ресторан – «Репино».
– И прекрасно.
Но мы не пошли в ресторан, утомленные ночным переездом и долгой прогулкой. Решили остаться в отеле. Давид купил в баре бутылку коньяка. Я надела черный вечерний костюм. Заметила: ему нравится. От морского ветра и коньяка горели щеки.
Мы сидели на диване у низкого столика. Темнело. Я вспомнила, что всего два месяца назад мы так же сидели у Аньки. С тех пор прошла целая жизнь.
– Завтра утром начнем, – сообщил Давид.
– Что?
– Водить машину. Поедем в Комарове на могилу Ахматовой. Ты ведь хочешь на могилу Ахматовой?
– Ну, допустим. А как туда ехать?
– По Приморскому шоссе. Я посмотрел по карте – километра четыре.
– По этому узкому, петляющему?
– Но надо же учиться!
– Научусь – а куда ездить?
– А куда ты ездишь?
– На работу.
И тут у него зазвонил мобильный.
– Как? Аль Хабиб?
Господи, чего на свете не бывает! Зачем это Давиду понадобилась наша Галина Васильевна – прекрасная дама?
– Выехали уже? – продолжал таинственную беседу Давид. – Зачем торопиться?
– Кто это Аль Хабиб? – спросила я, когда он отключился.
– Ты что, его знаешь?
– Это не он, а она. Моя директриса!
– А откуда у нее арабская фамилия?
– От мужа.
– Значит, этот Аль Хабиб ее муж. Или его однофамилец.
– Какой этот?
– Которого мы сегодня утром видели в кафе.
– Как ты узнал его имя?
– Мне сообщили только что. У него бизнес в Петербурге: торговля подержанными автомобилями.
– Ты что же, хочешь с ним разобраться? – заподозрила я.
– Я не говорил этого. Но такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
– Значит, его убьют?
– Что ты! Существует масса цивилизованных способов вразумить человека. И между прочим, к его же благу.
– Выходит, ты заботишься о благе Аль Хабиба?
Давид усмехнулся:
– Тут наши интересы совпадают. А вообще, ты замечала: в жизни случается что-то ужасное. Кажется, как и жить-то после этого. А проходит время, и понимаешь, что это были перемены к лучшему.
Да, пожалуй, так. Муж уехал – я чуть с ума не сошла. А был бы муж – не узнала бы Давида. Как выражается Иза, свою главную любовь.
– Скажи, а у тебя было так? – Мне хотелось выведать какие-нибудь подробности его жизни.
– Было, – ответил он односложно.
– Не расскажешь?
– Но ведь и ты не расскажешь.
– Какая проницательность! – Я рассмеялась.
– Иди ко мне. Мне так долго не хватало тебя!
Утром я сидела за рулем пресловутого «БМВ».
– Поехали. – Давид улыбнулся.
– Как?!
– Включаешь зажигание, – он показал, – нажимаешь на газ…
Я поставила ногу на педаль – автомобиль рванулся с места.
– Можно чуть-чуть полегче. Здесь направо. Руль поверни!
– Нет, Давид! Не могу. Страшно!
– Ты же едешь на могилу Ахматовой. К цели, Марина, к цели!
Собрав все силы, я выехала из парка на шоссе. Дальше повел Давид.
День был солнечный, ветреный. Сквозь сосновый перелесок виднелось тревожное море. Я вспомнила, что Ахматова жила здесь в последние годы, и ее стихи:
Сюда принесла я высокую память
Последней невстречи с тобой.
Холодное, легкое, чистое пламя
Победы моей над судьбой.
Судьбу нельзя обмануть, тем более у нее ничего не вымолишь. Каждый должен прожить свою жизнь. Но как, прожив такую жизнь, выйти победителем? Сохранить достоинство. И талант. И чувство. Ахматова – великая женщина.
– Попробуй еще повести. Здесь неплохая дорога.
Я пересела на водительское место, продолжая думать о своем.
Страх, малодушие, погоня за сиюминутным счастьем – .такого полно в каждой жизни. А холодное, легкое, чистое – это для избранных. Я вдруг ощутила странное спокойствие, словно была причастна.
– Смотри, ты совсем не боишься, руля! – подбадривал меня Давид.
На обратном пути я несколько раз пробовала вести и убедилась, что научиться – задача выполнимая.
– В городе, конечно, совсем другое. Но поездим – привыкнешь.
У отеля, выйдя из машины, я столкнулась… с Галиной Васильевной. Директриса, как всегда разряженная в красное, внимательно посмотрела на меня, потом на «БМВ». Выражение лица у нее было как у глухонемой.
– Здравствуйте, – поздоровалась я.
Она еще раз пристально взглянула и неестественно быстро двинулась в глубь парка.
– Кто это? – спросил Давид.
– Аль Хабиб.
Глава 15
Глава 16
Глава 17
– Тебе тоже нужно нормально поесть. Возьми мясо или салат какой-нибудь.
– Я, знаешь ли, лакомлюсь: мой любимый пейзаж, мой любимый ликер.
– Гурманишь?
– Вот именно.
– Ну, так что, будешь водить машину?
– Попробую. Но что получится?
– Все хорошо получится.
– Ты уверен?
– У тебя все хорошо получается.
– Разве? – Я задумалась.
К террасе не спеша приближались двое: русский и кавказец. Русский прижимал к уху телефон.
Они сели за столик поодаль от нас, русский лицом в нашу сторону. Он еще долго слушал трубку, потом сказал что-то односложное (я заметила по губам) и отключился.
– Ахмет, – коротко сообщил он кавказцу. Ветер доносил обрывки фраз. Кавказец ответил что-то нечленораздельное.
– Бимер, – сказал русский. Кавказец оживился.
– Ты… – мрачно выругался русский. – У Ахмета два перелома, Эдик в реанимации!!! – Он вскочил, грохнув стулом, и, не в силах сдержаться, закричал, дурным голосом: – Нет, понимаешь, ничего нет! Ни тачки, ни ребят!!! – и побежал по пляжу.
Кавказец отправился за ним.
– Не может быть, чтоб это было совпадение! – воскликнула я, когда они ушли.
– Да может быть и совпадение. Будешь выяснять, мисс Марпл? – поддразнил Давид.
– Ну а серьезно?
– Серьезно? Этого араба я уже где-то видел.
– Это араб?
Однозначно. Но вот откуда я его знаю? Надо бы подумать… Ладно. Куда ты хочешь пойти сегодня вечером? Может, в Питер поедем?
Перспектива опять оказаться на ночном шоссе показалась мне настоящим кошмаром.
– Только не в Питер!
– Насколько я знаю, здесь один ночной ресторан – «Репино».
– И прекрасно.
Но мы не пошли в ресторан, утомленные ночным переездом и долгой прогулкой. Решили остаться в отеле. Давид купил в баре бутылку коньяка. Я надела черный вечерний костюм. Заметила: ему нравится. От морского ветра и коньяка горели щеки.
Мы сидели на диване у низкого столика. Темнело. Я вспомнила, что всего два месяца назад мы так же сидели у Аньки. С тех пор прошла целая жизнь.
– Завтра утром начнем, – сообщил Давид.
– Что?
– Водить машину. Поедем в Комарове на могилу Ахматовой. Ты ведь хочешь на могилу Ахматовой?
– Ну, допустим. А как туда ехать?
– По Приморскому шоссе. Я посмотрел по карте – километра четыре.
– По этому узкому, петляющему?
– Но надо же учиться!
– Научусь – а куда ездить?
– А куда ты ездишь?
– На работу.
И тут у него зазвонил мобильный.
– Как? Аль Хабиб?
Господи, чего на свете не бывает! Зачем это Давиду понадобилась наша Галина Васильевна – прекрасная дама?
– Выехали уже? – продолжал таинственную беседу Давид. – Зачем торопиться?
– Кто это Аль Хабиб? – спросила я, когда он отключился.
– Ты что, его знаешь?
– Это не он, а она. Моя директриса!
– А откуда у нее арабская фамилия?
– От мужа.
– Значит, этот Аль Хабиб ее муж. Или его однофамилец.
– Какой этот?
– Которого мы сегодня утром видели в кафе.
– Как ты узнал его имя?
– Мне сообщили только что. У него бизнес в Петербурге: торговля подержанными автомобилями.
– Ты что же, хочешь с ним разобраться? – заподозрила я.
– Я не говорил этого. Но такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
– Значит, его убьют?
– Что ты! Существует масса цивилизованных способов вразумить человека. И между прочим, к его же благу.
– Выходит, ты заботишься о благе Аль Хабиба?
Давид усмехнулся:
– Тут наши интересы совпадают. А вообще, ты замечала: в жизни случается что-то ужасное. Кажется, как и жить-то после этого. А проходит время, и понимаешь, что это были перемены к лучшему.
Да, пожалуй, так. Муж уехал – я чуть с ума не сошла. А был бы муж – не узнала бы Давида. Как выражается Иза, свою главную любовь.
– Скажи, а у тебя было так? – Мне хотелось выведать какие-нибудь подробности его жизни.
– Было, – ответил он односложно.
– Не расскажешь?
– Но ведь и ты не расскажешь.
– Какая проницательность! – Я рассмеялась.
– Иди ко мне. Мне так долго не хватало тебя!
Утром я сидела за рулем пресловутого «БМВ».
– Поехали. – Давид улыбнулся.
– Как?!
– Включаешь зажигание, – он показал, – нажимаешь на газ…
Я поставила ногу на педаль – автомобиль рванулся с места.
– Можно чуть-чуть полегче. Здесь направо. Руль поверни!
– Нет, Давид! Не могу. Страшно!
– Ты же едешь на могилу Ахматовой. К цели, Марина, к цели!
Собрав все силы, я выехала из парка на шоссе. Дальше повел Давид.
День был солнечный, ветреный. Сквозь сосновый перелесок виднелось тревожное море. Я вспомнила, что Ахматова жила здесь в последние годы, и ее стихи:
Сюда принесла я высокую память
Последней невстречи с тобой.
Холодное, легкое, чистое пламя
Победы моей над судьбой.
Судьбу нельзя обмануть, тем более у нее ничего не вымолишь. Каждый должен прожить свою жизнь. Но как, прожив такую жизнь, выйти победителем? Сохранить достоинство. И талант. И чувство. Ахматова – великая женщина.
– Попробуй еще повести. Здесь неплохая дорога.
Я пересела на водительское место, продолжая думать о своем.
Страх, малодушие, погоня за сиюминутным счастьем – .такого полно в каждой жизни. А холодное, легкое, чистое – это для избранных. Я вдруг ощутила странное спокойствие, словно была причастна.
– Смотри, ты совсем не боишься, руля! – подбадривал меня Давид.
На обратном пути я несколько раз пробовала вести и убедилась, что научиться – задача выполнимая.
– В городе, конечно, совсем другое. Но поездим – привыкнешь.
У отеля, выйдя из машины, я столкнулась… с Галиной Васильевной. Директриса, как всегда разряженная в красное, внимательно посмотрела на меня, потом на «БМВ». Выражение лица у нее было как у глухонемой.
– Здравствуйте, – поздоровалась я.
Она еще раз пристально взглянула и неестественно быстро двинулась в глубь парка.
– Кто это? – спросил Давид.
– Аль Хабиб.
Глава 15
Какое это было чудесное путешествие! Сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю: лучшие минуты жизни. И даже история с Аль Хабиб не омрачала их.
После Комарова мы отправились в Петербург и там долго катались по каналам, совершенно одни на маленьком катере. Побродили по Летнему саду, обедали в русском ресторане, где (Давид сказал, это единственное место) нам подавали запеченное мясо медведя. От шампанского на меня напал беспричинный смех, и я все норовила опять усесться за руль.
– Ну что, не можешь остановиться? – Давид растрепал мне волосы – видно ему тоже было весело.
А как хорошо после всех развлечений прийти в номер и остаться вдвоем!
Но все в этом мире имеет свойство кончаться. Первый раз в жизни мне не хотелось возвращаться домой. Правда, грела перспектива порулить.
В Москве лил дождь. Давид сразу уткнулся в какие-то бумаги, и я была даже рада возможности встать к плите. Вечером шофер привез сыновей, и мне вдруг показалось, что мы вообще никуда не ездили.
Через неделю меня пригласили в кабинет директрисы. Вежливо улыбаясь, она поинтересовалась моими успехами. Я поблагодарила.
– Сегодня отвезу в журнал вторую статью – «Опыт успеха на уроках развития речи».
– Я рада за вас, Марина. Вы творческий учитель, человек новой формации. Тем более мне грустно прощаться с вами.
– Прощаться? – не поняла я.
– В этом году вы выпускаете класс. А новый набрать не получается. Идут дети девяносто пятого, девяносто шестого годов. Кто тогда рожал?
– Что ж, в школе не будет первых классов?
– К сожалению, только один. Но работать в нем будет Валентина Петровна. О.на отличник просвещения, в школе сорок лет! Поймите, Марина, вы молодая, вам легче найти работу. У Валентины Петровны тяжелая ситуация в семье…
Прекрасная дама старательно подбирала слова. Видимо, люди Давида заодно вразумили и ее.
После уроков я поехала в «Школьную психологию». Редакция занимала две комнаты на втором этаже неприглядного здания довоенной постройки. Одна комната была заперта, а в другой сидела за компьютером бело-розовая Ольга Мальченко.
– Привезли статью? На дискете? Отлично! – Она приветливо улыбнулась. – А вас тут гонорар дожидается.
– Спасибо. – Я спрятала деньги в сумку. В прошлой жизни на них можно было бы устроить чаепитие и пригласить Изу – сумма была против ожиданий вполне приличной.
– Что вы так долго не приезжали? – спросила Ольга.
– В школе много дел. У меня ведь четвертый класс – выпускной.
– Вы с работы? Давайте кофе попьем. Как там у вас в школе? Какие новые веяния?
– Галина Васильевича рвется сотрудничать с лабораторией Рыдзинского. Мечтает превратить школу в экспериментальную площадку.
– Это, передайте, бесполезно. Борис Григорьевич пообщался с ней и говорит: «Сюда я больше не ездок!»
– Да я тоже там последние дни дорабатываю.
– Нашли что-то получше?
– Да нет. Ничего конкретного.
– А к нам не хотите?
– В лабораторию?
– В редакцию. Дел полно, а работаю я фактически одна. У Бориса Григорьевича руки не доходят.
– А что я должна буду делать?
– Редактировать. Пишут нам все, кому не лень! Иногда просто какие-то глупости. Иногда дельные вещи, но таким языком. Вот только что читала, какая-то тетка из Перми предлагает обратиться к ученикам с вопросом: что у мыша на заду?
– Хвост что ли?
– Мягкий знак! Ну что, хотите попробовать?
– Попробовать-то можно…
– Ну и отлично! – Она протянула дискету. – Вот вам статейка на пробу. Я переговорю с Борисом Григорьевичем и позвоню завтра-послезавтра.
Позвонила она в тот же день.
– Марина, Борис Григорьевич согласен. И больше, скажу вам, – обрадовался. Говорит, раз сама пишет грамотно, значит, и редактировать нормально будет. Вы посмотрели материл?.
– Еще нет.
– Давайте по возможности быстрее. А заявление напишете завтрашним числом.
– Так я еще из школы не уволилась.
– Все равно. Вы уже сотрудник редакции. Отредактируете статью – звоните сразу. Ну, всего доброго.
– Уволила тебя Аль Хабиб? – Давид невесело усмехнулся. – Надо бы разобраться.
– А зачем? Мне уже предложили работу в «Школьной психологии».
– И как же ты будешь писать в журнале, лишившись практики?
– Школ в Москве много. И в моей старой не было ничего особенного. Разве что Аль Хабиб…
У меня все не хватало времени прочитать статью. То проверка итоговых контрольных, то возня с документами и психологическими характеристиками учеников, то пробные экзамены в художественной школе у Илюшки. Но настал момент, я поняла, что дальше тянуть будет неприлично.
Статья была написана лозунгами, напоминавшими старое доброе советское время: развивать, повышать, улучшать. Зато какое значение имели примеры – по сути, фрагменты талантливых уроков! Как только до таких простых вещей я не додумалась раньше! Да это необходимо каждому учителю! Я попыталась набросать вступление к статье, стараясь как можно точнее сформулировать главные мысли автора.
Потом от компьютера заболели глаза – я распечатала свой текст, перечитала. Нет, все-таки чего-то не хватает…
Приближалась полночь, дети спали, Давид еще не вернулся с работы. Прихватив листки со статьей, я устроилась в кресле в столовой и только тут почувствовала, до чего устала.
Решила: ладно, статья не убежит. Выключила свет и стала думать о Давиде. Я любила просто думать о нем. В последнее время "мы так мало видимся – приходит поздно, не ужиная, ложится спать. А в июле вообще уедет на целый месяц! Как я буду без него?.. Жила же ты раньше без него!.. Неужели жила?!
Мне вспомнилось, как мы в первый раз целовались в прихожей моей квартиры на Чистопрудном. Какое это было оглушительное счастье!
Я закрыла глаза и попробовала представить ту сцену. Но почему-то увидела Ленку Власову, стоявшую в дверном проеме и скептически кивавшую: «Не надо разрушать чужие семьи!» Я крепче обняла Давида и тут откуда-то сверху услышала голос Дениса. От неожиданности я вскочила – листочки со статьей разлетелись по комнате.
– Ты что, нарочно спряталась?!
В комнате пылала люстра. Денис и Давид, встревоженные, стояли на пороге.
– Иди спать. – Давид ласково подтолкнул сына и, едва за ним захлопнулась дверь, подхватил меня на руки. – Марина!
Казалось, сон продолжается наяву. Я обвила руками его шею, прильнула щекой к щеке.
Не произнося ни слова, он понес меня в спальню…
– Что случилось? – спросила я, когда все было кончено.
– Я тебя потерял.
– Меня?!! Иголку в стоге сена!
– Я пришел – в квартире темно, тихо. Решил, что ты спишь, вхожу в спальню – кровать пустая…
– Ну, и ты подумал…
– Я разбудил Дениса. Он говорит: когда уходил спать, мама за компьютером сидела. Мы кинулись искать тебя…
– Давид, ты сумасшедший! Куда я, по-твоему, могла деться? Я даже думать боюсь, что буду без тебя! Вот ты уедешь в свой Стокгольм…
– Кстати о поездках: двадцатого июня летим в Грецию.
– И Денис?
– Почему же только Денис?
Значит, ко всем прочим проблемам добавятся проблемы с загранпаспортами.
В начале июня Илюшка сдавал экзамены в художественную школу и был принят в третий класс.
– Имейте в виду, – строго сказала мне завуч, – дети находятся у нас с понедельника по пятницу круглосуточно. Сами судите: с утра у них обычные уроки, после обеда – рисование до шести. А надо еще успеть домашние задания сделать! Вы же не хотите, чтоб у ребенка от переутомления был нервный стресс?!
– Ты не будешь скучать без нас? – спросила я сына.
– Я же не маленький!
По-хорошему за успешно сданные экзамены Илье полагался подарок. Но я спешила: с редактированием чужих статей совсем забросила свои собственные, а до отъезда в Грецию обязательно следовало сдать третий материал цикла.
Дома сразу уселась за компьютер. Но мысли не шли.
Дети в столовой смотрели боевик по видео. Я невольно прислушивалась к каждому крику, неизвестно зачем пытаясь догадаться, в чем там дело. Неожиданно среди звуков стрельбы различила голос Олега:
– Мам, к телефону.
Надо же, так увлеклась боевиком, что даже звонок не услышала!
– Маришка! – В голосе Аньки звучали не свойственные ей грустные нотки.
– Аня! Ты чем-то расстроена?
– Только что отвезла свою Астру в гостиницу для животных! Какие глаза у нее были!
– Ты уезжаешь?
– Как и собиралась. К маме в Кельн.
– А Макс?
– Едет с женой на Ривьеру. А вы куда-нибудь надумали?
– Да, в Грецию. В конце июня…
– Что не слишком шикарно! Дод мог бы и раскошелиться!
– Представь, он везет в Грецию моих сыновей.
– Все равно ерунда! Ну ладно. Слушай, давай завтра по магазинам прокатимся. Тебе ведь тоже надо что-нибудь купить.
Утром Анька ждала меня у подъезда.
– Сначала едем пить кофе, – скомандовала она.
– Ты что, не завтракала?
– Скучно одной! Обычно мы вдвоем с Астрой. Позовешь ее, она быстро все съедает, потом прыг на табуретку рядом со мной, в глаза смотрит, мурлыкает, только не разговаривает.
– Ну что Астра! Завтра маму увидишь… Но Анька уже не слушала.
– Представляешь, каков Макс? Едет отдыхать с женой, а мне устраивает сцены ревности.
– Ревнует – значит любит!
– А ты никогда не задумывалась о значении этого слова – «ревновать»?
– Нет вообще-то.
– Так вот, «ревновать» – древнее русское слово, которое означает «беспокоиться». Boт они и беспокоятся… о своем достоинстве. Чтобы ты им рога не наставила! А на твое достоинство им еще как плевать! А тебя Дод ревнует?
Я задумалась.
– Ну, как сказать… Может и ревнует. Но как-то не совсем обычно…
– Сразу видно, что ты в него влюблена! – засмеялась Анька, быстро забыв свои невеселые выводы. – Он даже ревнует, видите ли, необычно! Влюблена ведь?
Я пожала плечами.
– Подумать только. У вас такое высокое чувство, а я присутствовала при его зарождении! – Анька интригующе улыбнулась. – Буду всем рассказывать.
Мы потащились по новоиспеченным торговым центрам, где за баснословные деньги предлагалось приобрести какие-то невразумительные тряпочки: майки, топики, шорты.
– Вещей на отдыхе должно быть много, – наставляла Анька.
Но я купила только рыжие льняные брюки и белый сарафан на шнуровке – единственную интересную вещь.
– Может, пообедаешь у меня? – пригласила я.
– Пообедаю. Ты, значит, все готовишь? Ну, понятно, он любит такое. А я, честно сказать, и забыла, когда кулинарила.
– Тебе разве не хочется иногда накормить Макса обедом?
– Вот еще! У него есть жена! Да и ему это не надо.
После обеда мы недолго посидели в гостиной. Загадочно улыбаясь, Анька стала прощаться:
– Знаешь, в последнее время меня не покидает предчувствие счастливых перемен!
– В смысле Макса?
– И не только!..
Мы расцеловались, условившись созвониться сразу по возвращении в Москву.
После Комарова мы отправились в Петербург и там долго катались по каналам, совершенно одни на маленьком катере. Побродили по Летнему саду, обедали в русском ресторане, где (Давид сказал, это единственное место) нам подавали запеченное мясо медведя. От шампанского на меня напал беспричинный смех, и я все норовила опять усесться за руль.
– Ну что, не можешь остановиться? – Давид растрепал мне волосы – видно ему тоже было весело.
А как хорошо после всех развлечений прийти в номер и остаться вдвоем!
Но все в этом мире имеет свойство кончаться. Первый раз в жизни мне не хотелось возвращаться домой. Правда, грела перспектива порулить.
В Москве лил дождь. Давид сразу уткнулся в какие-то бумаги, и я была даже рада возможности встать к плите. Вечером шофер привез сыновей, и мне вдруг показалось, что мы вообще никуда не ездили.
Через неделю меня пригласили в кабинет директрисы. Вежливо улыбаясь, она поинтересовалась моими успехами. Я поблагодарила.
– Сегодня отвезу в журнал вторую статью – «Опыт успеха на уроках развития речи».
– Я рада за вас, Марина. Вы творческий учитель, человек новой формации. Тем более мне грустно прощаться с вами.
– Прощаться? – не поняла я.
– В этом году вы выпускаете класс. А новый набрать не получается. Идут дети девяносто пятого, девяносто шестого годов. Кто тогда рожал?
– Что ж, в школе не будет первых классов?
– К сожалению, только один. Но работать в нем будет Валентина Петровна. О.на отличник просвещения, в школе сорок лет! Поймите, Марина, вы молодая, вам легче найти работу. У Валентины Петровны тяжелая ситуация в семье…
Прекрасная дама старательно подбирала слова. Видимо, люди Давида заодно вразумили и ее.
После уроков я поехала в «Школьную психологию». Редакция занимала две комнаты на втором этаже неприглядного здания довоенной постройки. Одна комната была заперта, а в другой сидела за компьютером бело-розовая Ольга Мальченко.
– Привезли статью? На дискете? Отлично! – Она приветливо улыбнулась. – А вас тут гонорар дожидается.
– Спасибо. – Я спрятала деньги в сумку. В прошлой жизни на них можно было бы устроить чаепитие и пригласить Изу – сумма была против ожиданий вполне приличной.
– Что вы так долго не приезжали? – спросила Ольга.
– В школе много дел. У меня ведь четвертый класс – выпускной.
– Вы с работы? Давайте кофе попьем. Как там у вас в школе? Какие новые веяния?
– Галина Васильевича рвется сотрудничать с лабораторией Рыдзинского. Мечтает превратить школу в экспериментальную площадку.
– Это, передайте, бесполезно. Борис Григорьевич пообщался с ней и говорит: «Сюда я больше не ездок!»
– Да я тоже там последние дни дорабатываю.
– Нашли что-то получше?
– Да нет. Ничего конкретного.
– А к нам не хотите?
– В лабораторию?
– В редакцию. Дел полно, а работаю я фактически одна. У Бориса Григорьевича руки не доходят.
– А что я должна буду делать?
– Редактировать. Пишут нам все, кому не лень! Иногда просто какие-то глупости. Иногда дельные вещи, но таким языком. Вот только что читала, какая-то тетка из Перми предлагает обратиться к ученикам с вопросом: что у мыша на заду?
– Хвост что ли?
– Мягкий знак! Ну что, хотите попробовать?
– Попробовать-то можно…
– Ну и отлично! – Она протянула дискету. – Вот вам статейка на пробу. Я переговорю с Борисом Григорьевичем и позвоню завтра-послезавтра.
Позвонила она в тот же день.
– Марина, Борис Григорьевич согласен. И больше, скажу вам, – обрадовался. Говорит, раз сама пишет грамотно, значит, и редактировать нормально будет. Вы посмотрели материл?.
– Еще нет.
– Давайте по возможности быстрее. А заявление напишете завтрашним числом.
– Так я еще из школы не уволилась.
– Все равно. Вы уже сотрудник редакции. Отредактируете статью – звоните сразу. Ну, всего доброго.
– Уволила тебя Аль Хабиб? – Давид невесело усмехнулся. – Надо бы разобраться.
– А зачем? Мне уже предложили работу в «Школьной психологии».
– И как же ты будешь писать в журнале, лишившись практики?
– Школ в Москве много. И в моей старой не было ничего особенного. Разве что Аль Хабиб…
У меня все не хватало времени прочитать статью. То проверка итоговых контрольных, то возня с документами и психологическими характеристиками учеников, то пробные экзамены в художественной школе у Илюшки. Но настал момент, я поняла, что дальше тянуть будет неприлично.
Статья была написана лозунгами, напоминавшими старое доброе советское время: развивать, повышать, улучшать. Зато какое значение имели примеры – по сути, фрагменты талантливых уроков! Как только до таких простых вещей я не додумалась раньше! Да это необходимо каждому учителю! Я попыталась набросать вступление к статье, стараясь как можно точнее сформулировать главные мысли автора.
Потом от компьютера заболели глаза – я распечатала свой текст, перечитала. Нет, все-таки чего-то не хватает…
Приближалась полночь, дети спали, Давид еще не вернулся с работы. Прихватив листки со статьей, я устроилась в кресле в столовой и только тут почувствовала, до чего устала.
Решила: ладно, статья не убежит. Выключила свет и стала думать о Давиде. Я любила просто думать о нем. В последнее время "мы так мало видимся – приходит поздно, не ужиная, ложится спать. А в июле вообще уедет на целый месяц! Как я буду без него?.. Жила же ты раньше без него!.. Неужели жила?!
Мне вспомнилось, как мы в первый раз целовались в прихожей моей квартиры на Чистопрудном. Какое это было оглушительное счастье!
Я закрыла глаза и попробовала представить ту сцену. Но почему-то увидела Ленку Власову, стоявшую в дверном проеме и скептически кивавшую: «Не надо разрушать чужие семьи!» Я крепче обняла Давида и тут откуда-то сверху услышала голос Дениса. От неожиданности я вскочила – листочки со статьей разлетелись по комнате.
– Ты что, нарочно спряталась?!
В комнате пылала люстра. Денис и Давид, встревоженные, стояли на пороге.
– Иди спать. – Давид ласково подтолкнул сына и, едва за ним захлопнулась дверь, подхватил меня на руки. – Марина!
Казалось, сон продолжается наяву. Я обвила руками его шею, прильнула щекой к щеке.
Не произнося ни слова, он понес меня в спальню…
– Что случилось? – спросила я, когда все было кончено.
– Я тебя потерял.
– Меня?!! Иголку в стоге сена!
– Я пришел – в квартире темно, тихо. Решил, что ты спишь, вхожу в спальню – кровать пустая…
– Ну, и ты подумал…
– Я разбудил Дениса. Он говорит: когда уходил спать, мама за компьютером сидела. Мы кинулись искать тебя…
– Давид, ты сумасшедший! Куда я, по-твоему, могла деться? Я даже думать боюсь, что буду без тебя! Вот ты уедешь в свой Стокгольм…
– Кстати о поездках: двадцатого июня летим в Грецию.
– И Денис?
– Почему же только Денис?
Значит, ко всем прочим проблемам добавятся проблемы с загранпаспортами.
В начале июня Илюшка сдавал экзамены в художественную школу и был принят в третий класс.
– Имейте в виду, – строго сказала мне завуч, – дети находятся у нас с понедельника по пятницу круглосуточно. Сами судите: с утра у них обычные уроки, после обеда – рисование до шести. А надо еще успеть домашние задания сделать! Вы же не хотите, чтоб у ребенка от переутомления был нервный стресс?!
– Ты не будешь скучать без нас? – спросила я сына.
– Я же не маленький!
По-хорошему за успешно сданные экзамены Илье полагался подарок. Но я спешила: с редактированием чужих статей совсем забросила свои собственные, а до отъезда в Грецию обязательно следовало сдать третий материал цикла.
Дома сразу уселась за компьютер. Но мысли не шли.
Дети в столовой смотрели боевик по видео. Я невольно прислушивалась к каждому крику, неизвестно зачем пытаясь догадаться, в чем там дело. Неожиданно среди звуков стрельбы различила голос Олега:
– Мам, к телефону.
Надо же, так увлеклась боевиком, что даже звонок не услышала!
– Маришка! – В голосе Аньки звучали не свойственные ей грустные нотки.
– Аня! Ты чем-то расстроена?
– Только что отвезла свою Астру в гостиницу для животных! Какие глаза у нее были!
– Ты уезжаешь?
– Как и собиралась. К маме в Кельн.
– А Макс?
– Едет с женой на Ривьеру. А вы куда-нибудь надумали?
– Да, в Грецию. В конце июня…
– Что не слишком шикарно! Дод мог бы и раскошелиться!
– Представь, он везет в Грецию моих сыновей.
– Все равно ерунда! Ну ладно. Слушай, давай завтра по магазинам прокатимся. Тебе ведь тоже надо что-нибудь купить.
Утром Анька ждала меня у подъезда.
– Сначала едем пить кофе, – скомандовала она.
– Ты что, не завтракала?
– Скучно одной! Обычно мы вдвоем с Астрой. Позовешь ее, она быстро все съедает, потом прыг на табуретку рядом со мной, в глаза смотрит, мурлыкает, только не разговаривает.
– Ну что Астра! Завтра маму увидишь… Но Анька уже не слушала.
– Представляешь, каков Макс? Едет отдыхать с женой, а мне устраивает сцены ревности.
– Ревнует – значит любит!
– А ты никогда не задумывалась о значении этого слова – «ревновать»?
– Нет вообще-то.
– Так вот, «ревновать» – древнее русское слово, которое означает «беспокоиться». Boт они и беспокоятся… о своем достоинстве. Чтобы ты им рога не наставила! А на твое достоинство им еще как плевать! А тебя Дод ревнует?
Я задумалась.
– Ну, как сказать… Может и ревнует. Но как-то не совсем обычно…
– Сразу видно, что ты в него влюблена! – засмеялась Анька, быстро забыв свои невеселые выводы. – Он даже ревнует, видите ли, необычно! Влюблена ведь?
Я пожала плечами.
– Подумать только. У вас такое высокое чувство, а я присутствовала при его зарождении! – Анька интригующе улыбнулась. – Буду всем рассказывать.
Мы потащились по новоиспеченным торговым центрам, где за баснословные деньги предлагалось приобрести какие-то невразумительные тряпочки: майки, топики, шорты.
– Вещей на отдыхе должно быть много, – наставляла Анька.
Но я купила только рыжие льняные брюки и белый сарафан на шнуровке – единственную интересную вещь.
– Может, пообедаешь у меня? – пригласила я.
– Пообедаю. Ты, значит, все готовишь? Ну, понятно, он любит такое. А я, честно сказать, и забыла, когда кулинарила.
– Тебе разве не хочется иногда накормить Макса обедом?
– Вот еще! У него есть жена! Да и ему это не надо.
После обеда мы недолго посидели в гостиной. Загадочно улыбаясь, Анька стала прощаться:
– Знаешь, в последнее время меня не покидает предчувствие счастливых перемен!
– В смысле Макса?
– И не только!..
Мы расцеловались, условившись созвониться сразу по возвращении в Москву.
Глава 16
Греция запомнилась дорогами. Давид взял машину напрокат и возил нас по городам и весям. Он оказался страстным путешественником.
Обедали в придорожных ресторанчиках, урывками купались в море. Сыновья были в восторге. Они без конца фотографировали друг друга и окрестности. Давид учил Дениса пользоваться видеокамерой.
Каждое утро я надеялась, что сегодня мы останемся в отеле. Не тут-то было! Правда, однажды мне все-таки вышло послабление. Мужская компания решила поехать на Святую гору Афон, куда, как известно, женщин не пускают.
Они выехали на рассвете. Проспав до десяти, я позавтракала в отеле и недолго думая пошла к морю.
Нельзя сказать, чтоб я была поклонницей пляжных удовольствий, но лежать на берегу гораздо приятней, чем нестись на дикой скорости по извилистому шоссе, непрестанно видя перед собой однообразную полоску голубого неба. После горячей гальки хорошо войти в море, поплыть сначала медленно, лениво, потом азартно, выбрать себе соперника среди купающихся, нырять, вспоминая детство, – когда-то я серьезно занималась плаванием.
В половине первого жара стала невыносимой – я перебралась в парк. Кругом благоухали экзотические растения, но все равно Греция казалась мне каменистым, выжженным краем. Скорее бы в Москву! А с другой стороны, через два дня после возвращения Давид улетит в Стокгольм. Чем ближе становилась разлука, тем больнее сжималось сердце. Особенно здесь, в Греции. Никогда еще мы так не любили друг друга! Недаром, прощаясь, Иза профессионально напутствовала:
– Смотри не расслабляйся! В жарком климате все обостряется!
И правда, обострилось до предела. Сильнее уже быть не может! Любая вещь в жизни имеет оборотную сторону. Любовь – это счастье. Но и несвобода.
Обедать я не пошла. Купила фруктовый лед и ела, устроившись на скамейке. В обеденный час парк опустел, лишь по соседней аллее прогуливалась пожилая пара – высокий, статный старик галантно поддерживал под локоть нарядную спутницу. Не исключено, что они познакомились только здесь, на отдыхе.
– Давид! – пронеслось вдруг по парку. Розовощекий, в светлых локонах карапуз стремительно несся по дорожке прямо на меня. За ним на мысочках, чтобы не потерять красные сабо, летела юная мамаша. Я вздрогнула.
– Давид! – Она поймала сына в полуметре от моей скамейки. – Как не стыдно! Смотри, тетю напугал. Помаши ей, и скорее пойдем обедать! Папа будет ругаться. – Она еще что-то тараторила, уговаривая ребенка. – Пойдем, пойдем, Додик!
Мальчик нехотя зашлепал за ней.
Я грустно смотрел им вслед… Маленький Давид! Никогда я не думала о нем! А, между тем, какой смысл в нашей любви? Какое у нее будущее?
Я живо представила кудрявого темноволосого мальчика, невозмутимого, слегка медлительного, серьезного. Такой не побежал бы в никуда, навстречу чужой тетке. Маленький, желанный, тебе не суждено родиться!..
Гонимая грустными мыслями, я поднялась и медленно пошла по направлению к отелю. По дороге, чтобы отвлечься, купила иллюстрированный журнал.
К вечеру я уже скучала, на следующий день – не находила места. Мужчины вернулись поздним вечером, рассказывали, перебивая друг друга, жонглируя незнакомыми словами:
– Фондарик, дохиар, дафни, трапезная, всенощная!..
Потом первая волна впечатлений схлынула – обессиленный, Илюшка задремал в кресле. Я пошла укладывать его, а когда вернулась, Давид уже спал. Устал, конечно: ночная служба в монастыре, путешествие по морю, потом целый день за рулем.
Я легла рядом и опять подумала про маленького Давида. Он будет похожим на отца, и звать его будут так же. Неожиданно для себя я догадалась: к мечте о ребенке примешивается желание заглянуть в прошлое, которое Давид так тщательно скрывает.
Как все это непросто! Сплошные табу – темы, которых мы не касаемся по молчаливой договоренности… Давид обнял меня во сне – я ощутила нежность и желание. Спросила тихо, одними губами:
– Ты хочешь ребенка? Но он не услышал.
Через три дня прилетели в Москву. Георгий Николаевич отвез детей на дачу к Ирине – мама очень скучала по ним. Давид тоже собирался.
– Чем ты будешь заниматься без меня? – спросил он. – Поедешь на дачу?
– Работать буду. Ольга мне новых дискет надавала. Придется у компьютера сидеть.
– Занимаешься ерундой, Марина. Лето, жара, зачем мучиться в городе?!
Я понимала: ему будет спокойней знать что я на даче, под присмотром мамы и Ирины. На ум пришли Анькины рассуждения о мужской ревности. У всех, в общем, одно и то же… Захотелось сказать:
– Возьми меня в Стокгольм! Накануне отъезда обедали в ресторане, а вечером, уютно устроившись в гостиной, пили коньяк.
– Завтра за тобой заедет Георгий Николаевич, – сообщил Давид, верный своей манере.
– Я не собираюсь никуда ехать.
– Пожалуйста, поживи на даче.
– Давид, не придумывай, там нет компьютера.
– Я купил тебе ноутбук. – Он кивнул на журнальный столик.
Только сейчас я заметила серую плоскую коробку. Такой ноутбук продавался в «М-Видео» на Лубянке – мы с Анькой зачем-то заглянули и туда тоже. Стоил он, даже по моим теперешним понятиям, безумных денег.
– Ты делаешь мне слишком дорогие подарки, Додик!
– Додик?! Давненько меня так не называли! – Он развеселился.
– Додик… – Я обняла его и закрыла глаза – ревность, эгоизм, табу – все показалось вдруг такой ерундой перед лицом нависшей, как мрачная туча, разлуки. – Додик, мой Додик!..
– Я тебе буду писать по мылу, хочешь?
– А звонить?
– И звонить.
– Каждый день?
– По два раза!
– И звонить, и писать – и все равно мало! Я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда!
– Не все от нас зависит – сама понимаешь.
– Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?
– Совсем – нет. Разве что ездить пореже…
Обедали в придорожных ресторанчиках, урывками купались в море. Сыновья были в восторге. Они без конца фотографировали друг друга и окрестности. Давид учил Дениса пользоваться видеокамерой.
Каждое утро я надеялась, что сегодня мы останемся в отеле. Не тут-то было! Правда, однажды мне все-таки вышло послабление. Мужская компания решила поехать на Святую гору Афон, куда, как известно, женщин не пускают.
Они выехали на рассвете. Проспав до десяти, я позавтракала в отеле и недолго думая пошла к морю.
Нельзя сказать, чтоб я была поклонницей пляжных удовольствий, но лежать на берегу гораздо приятней, чем нестись на дикой скорости по извилистому шоссе, непрестанно видя перед собой однообразную полоску голубого неба. После горячей гальки хорошо войти в море, поплыть сначала медленно, лениво, потом азартно, выбрать себе соперника среди купающихся, нырять, вспоминая детство, – когда-то я серьезно занималась плаванием.
В половине первого жара стала невыносимой – я перебралась в парк. Кругом благоухали экзотические растения, но все равно Греция казалась мне каменистым, выжженным краем. Скорее бы в Москву! А с другой стороны, через два дня после возвращения Давид улетит в Стокгольм. Чем ближе становилась разлука, тем больнее сжималось сердце. Особенно здесь, в Греции. Никогда еще мы так не любили друг друга! Недаром, прощаясь, Иза профессионально напутствовала:
– Смотри не расслабляйся! В жарком климате все обостряется!
И правда, обострилось до предела. Сильнее уже быть не может! Любая вещь в жизни имеет оборотную сторону. Любовь – это счастье. Но и несвобода.
Обедать я не пошла. Купила фруктовый лед и ела, устроившись на скамейке. В обеденный час парк опустел, лишь по соседней аллее прогуливалась пожилая пара – высокий, статный старик галантно поддерживал под локоть нарядную спутницу. Не исключено, что они познакомились только здесь, на отдыхе.
– Давид! – пронеслось вдруг по парку. Розовощекий, в светлых локонах карапуз стремительно несся по дорожке прямо на меня. За ним на мысочках, чтобы не потерять красные сабо, летела юная мамаша. Я вздрогнула.
– Давид! – Она поймала сына в полуметре от моей скамейки. – Как не стыдно! Смотри, тетю напугал. Помаши ей, и скорее пойдем обедать! Папа будет ругаться. – Она еще что-то тараторила, уговаривая ребенка. – Пойдем, пойдем, Додик!
Мальчик нехотя зашлепал за ней.
Я грустно смотрел им вслед… Маленький Давид! Никогда я не думала о нем! А, между тем, какой смысл в нашей любви? Какое у нее будущее?
Я живо представила кудрявого темноволосого мальчика, невозмутимого, слегка медлительного, серьезного. Такой не побежал бы в никуда, навстречу чужой тетке. Маленький, желанный, тебе не суждено родиться!..
Гонимая грустными мыслями, я поднялась и медленно пошла по направлению к отелю. По дороге, чтобы отвлечься, купила иллюстрированный журнал.
К вечеру я уже скучала, на следующий день – не находила места. Мужчины вернулись поздним вечером, рассказывали, перебивая друг друга, жонглируя незнакомыми словами:
– Фондарик, дохиар, дафни, трапезная, всенощная!..
Потом первая волна впечатлений схлынула – обессиленный, Илюшка задремал в кресле. Я пошла укладывать его, а когда вернулась, Давид уже спал. Устал, конечно: ночная служба в монастыре, путешествие по морю, потом целый день за рулем.
Я легла рядом и опять подумала про маленького Давида. Он будет похожим на отца, и звать его будут так же. Неожиданно для себя я догадалась: к мечте о ребенке примешивается желание заглянуть в прошлое, которое Давид так тщательно скрывает.
Как все это непросто! Сплошные табу – темы, которых мы не касаемся по молчаливой договоренности… Давид обнял меня во сне – я ощутила нежность и желание. Спросила тихо, одними губами:
– Ты хочешь ребенка? Но он не услышал.
Через три дня прилетели в Москву. Георгий Николаевич отвез детей на дачу к Ирине – мама очень скучала по ним. Давид тоже собирался.
– Чем ты будешь заниматься без меня? – спросил он. – Поедешь на дачу?
– Работать буду. Ольга мне новых дискет надавала. Придется у компьютера сидеть.
– Занимаешься ерундой, Марина. Лето, жара, зачем мучиться в городе?!
Я понимала: ему будет спокойней знать что я на даче, под присмотром мамы и Ирины. На ум пришли Анькины рассуждения о мужской ревности. У всех, в общем, одно и то же… Захотелось сказать:
– Возьми меня в Стокгольм! Накануне отъезда обедали в ресторане, а вечером, уютно устроившись в гостиной, пили коньяк.
– Завтра за тобой заедет Георгий Николаевич, – сообщил Давид, верный своей манере.
– Я не собираюсь никуда ехать.
– Пожалуйста, поживи на даче.
– Давид, не придумывай, там нет компьютера.
– Я купил тебе ноутбук. – Он кивнул на журнальный столик.
Только сейчас я заметила серую плоскую коробку. Такой ноутбук продавался в «М-Видео» на Лубянке – мы с Анькой зачем-то заглянули и туда тоже. Стоил он, даже по моим теперешним понятиям, безумных денег.
– Ты делаешь мне слишком дорогие подарки, Додик!
– Додик?! Давненько меня так не называли! – Он развеселился.
– Додик… – Я обняла его и закрыла глаза – ревность, эгоизм, табу – все показалось вдруг такой ерундой перед лицом нависшей, как мрачная туча, разлуки. – Додик, мой Додик!..
– Я тебе буду писать по мылу, хочешь?
– А звонить?
– И звонить.
– Каждый день?
– По два раза!
– И звонить, и писать – и все равно мало! Я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда!
– Не все от нас зависит – сама понимаешь.
– Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?
– Совсем – нет. Разве что ездить пореже…
Глава 17
На следующий день я поднималась на крыльцо Ирининой дачи. Поселок был довоенный, участки громадные, дома добротные.
Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.
– Маруська! – Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. – До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!
Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:
– Все здешнее, угощайтесь!
– Вкусите дачных радостей! – Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.
После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.
– Чей же это ухажер? – поинтересовалась я. Мама расхохоталась:
– Какие могут быть сомнения?!
– Вам смех… – оправдывалась Ирина. – А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…
Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.
– Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!
– Чем хвастаться-то? Он уехал, – шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.
– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?
Мать суеверно покачала головой:
– Сплюнь ты, ради бога!
К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.
Денис кинулся изучать привезенное.
– Ма, купила ноутбук?
– Купила! Скажешь тоже.
– Давид Михайлович?
– Конечно!
– Супереки.
После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».
– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.
Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.
– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.
– Жалко рвать. Они же живые!
– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…
С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?
– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.
– А Борис?
– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.
Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.
– Маруська! – Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. – До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!
Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:
– Все здешнее, угощайтесь!
– Вкусите дачных радостей! – Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.
После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.
– Чей же это ухажер? – поинтересовалась я. Мама расхохоталась:
– Какие могут быть сомнения?!
– Вам смех… – оправдывалась Ирина. – А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…
Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.
– Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!
– Чем хвастаться-то? Он уехал, – шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.
– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?
Мать суеверно покачала головой:
– Сплюнь ты, ради бога!
К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.
Денис кинулся изучать привезенное.
– Ма, купила ноутбук?
– Купила! Скажешь тоже.
– Давид Михайлович?
– Конечно!
– Супереки.
После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».
– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.
Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.
– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.
– Жалко рвать. Они же живые!
– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…
С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?
– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.
– А Борис?
– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.