— Мертвые, — оборвал его Тимми, — в отличие от живых могут и подождать. У них все-таки больше терпения.
   В тишине раздался дикий вопль пастора.
   — Плохо положил трубку, — сказал Пи-Джей. — Мы уже выезжаем, — крикнул он в трубку. — Еще малость продержишься?
   — Конечно, — ответил ему Дамиан, — ровно столько, сколько продержится пряжка под дверью.
   — Мы уже едем.
   — Только сперва выпьем кофе, — сказал Тимми.
   — Кофе? Мне послышалось, вы там кофе собрались пить... — возмутился Дамиан Питерc.
   — Ты его тоже пойми, — терпеливо проговорил Пи-Джей. — Для него это все — новое... всякий там изменяющийся метаболизм, постоянные колебания уровня гормонов... это не его прихоть, ему просто нужно принимать стимуляторы и успокаивающие...
   — Да, да! Только поторопитесь!
   — Не стоит брать лимузин, — сказал Тимми, — он слишком заметный...
   — Но там зато есть кофеварка, — ответил Пи-Джей.
   — А, ну тогда все в порядке.

Наплыв

   Мы летели сквозь ночь, к мотелю. Пи-Джей сел за руль, а я вливал в себя кофе чашку за чашкой, стараясь привыкнуть к тому, как скачет мое настроение, как течет во мне темная жидкость — кофе, как алкоголь у меня в крови старается выбить меня из вечности бытия к этому чувству безысходности — к наплыву ощущений, к тому, что теперь я простой человек — я живой. Это очень непросто: жить, быть живым... и самое сложное — это осознавать, как проходит время, как пролетают минуты, пылинки в дымном безбрежном пространстве вечности. Время — это не кусок желе, дрожащий в холодной ладони, а чистый и быстрый поток, несущийся мимо, и то, что прошло, не вернется уже никогда. Вот что мне нравится больше всего — что, когда ты живой, ты понимаешь, что время проходит.
   Приехали, Тимми.
   Ага. Думаю, пары колов нам хватит. Их даже прятать не надо — так пронесем. Никто и не заметит. Это же Лос-Анджелес.
   А почему никого нет за конторкой портье?
   Не знаю.
   Мое сердце бьется. Так странно... Раньше я слышал только чужие сердца. Мое сердце не билось; оно просто было внутри, как тяжелый кусок свинца. А теперь, послушай, оно бьется.
   Лифт.
   Удалось. Нас никто не заметил.
   Шестой этаж.
   Дверь в 666-й номер была слегка приоткрыта. Пи-Джей и Тимми остановились и прислушались. Мир вокруг словно замер. Время от времени Тимми казалось, что он что-то слышит... как раньше... как струйка пота стекает по шее Пи-Джея... как в стенах ползают тараканы... как ревет поток крови... горячей человеческой крови...
   Вот оно. Дамиан Питерc. Я слышал, как шумит его кровь. Да, он и вправду был страшно напуган — так сильно, что я даже сумел услышать, как течет его кровь. Женщины были там, в номере. Я слышал и их кровь тоже — она была вялой, тягучей. Но я ее слышал... это было как звон пустоты. Как воздух в пустом кармане — неподвижный, холодный.
   Их две.
   Ага.
   Они должны были услышать меня! Как глупо я себя чувствовал... если бы я мог просочиться под дверью вместе со сквозняком... но теперь я уже ничего не могу, ничего.
   Ну что, заходим?
   Ага.
   Они даже не шелохнулись.
   Пока за дверью не раздался истошный крик.
   Они ворвались в номер, распахнув дверь пинком. Да, две вампирши. Две женщины, даже скорее девочки, подумал Тимми. Одна — жгучая брюнетка, другая — рыжая, как огонь. Обе одеты во все черное, в неоготическом стиле. Темные, пустые глаза. На кровати лежал портье, которого Тимми с Пи-Джеем не встретили за конторкой внизу и еще удивились, куда подевался администратор. Это был молодой мужчина в изодранной форменной куртке. Все было залито кровью. Они искусали его всего, на изгрызенном теле не осталось живого места. Они кружили вокруг распростертого тела, шипели, набрасывались на него... разбрызгивали кровь... трубка телефона, стоявшего рядом с кроватью, была снята, а рядом с самим аппаратом лежали глаза того молодого мужчины, прямо на Библии. Рыжая принялась вытягивать кишки из глубокой раны на животе мертвеца.
   А потом они обе обернулись в их сторону.
   Мы пришли, чтобы вас убить.
   Я тебя знаю?
   Нет.
   Но я знаю. Мы обе знаем, кто ты. Ты тот, который поет. Я как-то слышала тебя, когда лежала в гробу. Какой-то парень бродил по кладбищу с плейером. Солнце только зашло. Это наша музыка. Дети ночи...
   Они музыканты.
   А кто твой друг?
   Мы пришли вас убить.
   Убить? Зачем тебе нас убивать? Ты нас сделал!
   ...нет, это не я. Я бы запомнил. Но я не помню.
   Хотя теперь я простой человек, а человеческий мозг просто не в состоянии запомнить события и образы двух тысяч лет, он не рассчитан на тысячелетия, может быть, это я их создал, этих девочек-вампиров, может быть...
   Если я вас создал, я же вас и убью.
   Так, теперь быстро. Облить их святой водой. Кожа на лицах девушек вмиг почернела — в тех местах, куда попала вода, — и стала отваливаться лоскутами. Потекла кровь. Мертвая кровь, свернувшаяся, застоявшаяся — багряная, как закат в мутном тумане.
   Зачем ты так с нами, зачем?! Ты разве не помнишь, кто ты?
   Нет, сказал Тимми.
   Врешь.
   Быстрее, Тимми. Пока они не пришли в себя.
   Они набросились на девочек, пока те еще корчились в муках. По колу — в сердце. Святая вода смешалась с водой, брызнувшей из двух дыр в пробитом матрасе... девочки бились в страшных судорогах, вода обжигала их, для них вода стала пламенем... как интересно и странно... соприкасаясь с освященной водой, простая вода принимала ее свойства... надо будет иметь в виду... кожа лопалась на лицах девочек, открывая взору то, что пряталось под толстым слоем румян и готического макияжа... слишком много румян, и все для того, чтобы создать видимость подлинной жизни... а мертвый портье тем временем медленно опускался в это бурлящее месиво из теплой воды и холодной плоти...
   Девочки замерли неподвижно.
   Не хочешь выйти, Дамиан?
   Дверь ванной комнаты медленно приоткрылась. Злоебучая срань господня, прошу прощения за мой французский. Я там весь обделался! Вы уверены, что они мертвы?
   Они мертвы, Дамиан.
   Господи, вы посмотрите на них. Да, это была изначально дурацкая мысль. Мне надо было остаться дома. У меня дома в стенах замурованы серебряные слитки, над каждым дверным и оконным проемом висит распятие... и не говорите, что я параноик. В служение Богатству тоже есть свои опасные стороны, но это служение хотя бы не так лицемерно, как служение Богу. Посмотрите на них! Они еще не совсем мертвы, одна до сих пор дрожит, как вишневое желе в чашке, хотя вы и пронзили ее колом. Это точно была западня. Для меня и тебя, Пи-Джей, потому что мы боремся с ними... не знаю, как насчет тебя, Тимми, но, может быть, они видят в тебе перебежчика и теперь будут преследовать тебя с утроенным рвением, как того парня, Салмана Рушди с его «Сатанинскими стихами». Но все равно большое спасибо, что вы приехали. Раньше я зажигал сердца миллионов, и во мне тоже горел огонь... да, меня слушали миллионы... а теперь я уже ничего не могу, ничего. Когда-то во мне была Божья искра, да, Божья искра... А теперь — все. Никакой, к черту, харизмы. Никакой Божьей искры. Не могу даже сняться в паршивой эпизодической роли — проповедника во второсортной картине. Видели сценарий? Чистой воды плагиат с «Истории Тимми Валентайна». Твоим адвокатам стоит его посмотреть, я даже не сомневаюсь, там есть за что зацепиться. Вы посмотрите на ее кожу! Сползла с руки, как кожура с гнилого банана. А плоть под кожей вся какая-то твердая и желтушная. А запах... как будто холодильник испортился... вот блядь, ебня господня. Думаю, надо отсюда валить.
   Дамиан...
   Я уже говорил Пи-Джею, по телефону... Мы, трое, теперь потеряли наши магические способности. Это наш крест. Наша расплата за то, что мы стали такими, какие мы есть... теперь... Пи-Джей разрывался, будучи одновременно и мужчиной, и женщиной, я погряз в безграничной продажности, а взамен имел власть над людьми... а ты, Тимми, ты был вампиром. А теперь мы все это утратили. Господи, где мой «Джим Бим»? Была же бутылка...
   Она пустая.
   Я знал: все, что он говорит, — это чистая правда. Я был порождением Тьмы, но там, в царстве ночи, я был настоящим. Эйнджел Тодд отнял у меня все это. Он забрал все, даже музыку. Они все правы насчет моего последнего альбома. В нем нет ни крови, ни трепетной плоти. Плоть, кровь, кишки — теперь все это во мне, и поэтому мне не нужна больше магия, чтобы оно просто было. Я отказался от своей силы — и ради чего? Ради тени, которую отбрасывает тень. Почему я считал, что мне надо стать человеком? Вот теперь я человек... и что в этом хорошего, что?!
   Мы забыли свою истинную природу, сказал проповедник, ставший актером. Нам надо вернуться к истокам. Ну, я не знаю... уехать в леса... колотить там в барабаны... главное, вновь обрести наши дикие корни.
   Я и так дикий, сказал Пи-Джей. Может, я и поменял свои кожаные штаны на костюм от Армани, но в душе я остался все тем же дремучим индейцем. А ты, если хочешь шаманить в лесах, сагитируй с собой Тимми. С его деньгами вы даже сможете пригласить самого Роберта Блая, чтобы он возглавил ваш бойскаутский мини-отряд.
   Тела вампирш медленно растворялись в святой воде. А они смеялись, все трое. Но этот смех не облегчил их боли.
   Он где-то здесь, рядом, подумал Тимми. Застывший между бессмертием и не-жизнью. Он высосал из меня бессмертие, и, может быть, мне уже поздно жить и наслаждаться тем, что теперь я живой... потому что я слишком много знаю, пусть даже все, что я знаю, уходит... как будто с каждым прожитым, по-настоящему прожитым днем я забываю один год из тех двух тысяч... почему? Что со мной? Может, все дело в половом созревании? Но как я могу стать мужчиной, когда у меня нет яиц? Да, сегодня столько всего случилось... и Руди... он был рядом почти полвека и всегда говорил мне правду... а теперь он покончил с собой... это так тяжело, когда ты теряешь друзей... да, я отказался от вечной не-жизни... и, может быть, основная причина кроется именно в самом отказе?
   Тимми, Тимми.
   Я...
   У тебя такой вид... ты как будто не здесь.
   Так и есть.
   Я как раз рассказывал Дамиану про Филера и «Stupendous»: что они отправляют тебя в этот тур, чтобы поправить свое пошатнувшееся положение. Я сказал ему, что еду с тобой, что я — твоя новая няня. Думаю, он тоже захочет поехать с нами. Кстати, дельная мысль насчет Роберта Блая. Мы забыли свою истинную природу. Нам надо вернуться к истокам. Вновь встать на путь духовного поиска... в общем, все очень пафосно и красиво. Публика это любит. А самый прикол, что нам действительно нужно вновь обрести свою истинную природу. Снова встретиться лицом к лицу со своими тенями. И вернуть себе прежнюю магию. Каждому — свою. Я все правильно говорю, преподобный Дамиан?
   Очень правильно. Тимми, почему ты плачешь?
   В последнее время я часто плачу. Знаете, когда ты плачешь — это по-настоящему больно. Раньше я не мог плакать. Я не плакал с 79-го года. В этом действительно что-то есть... слезы, боль, тайна...
   Да, ты и вправду становишься человеком. С каждым днем все больше и больше.
   Он где-то здесь, то есть не то чтобы прямо здесь... я имею в виду, где-то в мире живых. Моя тень. И он хочет, чтобы я нашел его. Мое будущее толкает меня навстречу прошлому.
   Плачь, мальчик, плачь. Плачь навзрыд. Плакать — это не так уж и плохо. Даже наоборот — хорошо. Вот только что мы будем делать со всеми этими трупами?
   Как-нибудь разберемся. Я все устрою.

6
Там, где смерть и любовь едины

Колдун

   Ему сообщили, что образец его спермы совпал с тем, что нашли на месте преступления. Тем не менее МакКендлза не взяли под арест и даже не стали предъявлять ему обвинения — не только потому, что он был таким известным художником и иностранцем, но еще и потому, что он имел влиятельных покровителей и друзей среди местной аристократии. Однако за ним следовало установить наблюдение, чтобы исключить возможность побега. Таким образом, Лоран МакКендлз стал невольным гостем родового имения леди Премхитры: вроде как «неофициальным» пленником — единственным обитателем павильона на самом краю мангового сада. При нем находился охранник, однако вел он себя вежливо и ненавязчиво. МакКендлз мог свободно перемещаться по городу, но при одном условии — только вместе с охранником.
   Тем не менее все это его изматывало и бесило. Даже эти ночные приемы с высокопоставленными гостями и изысканными закусками, достойными одобрения даже самого разборчивого гурмана, надоели ему уже через неделю. А еще леди Хит постоянно отбирала у него наркотики. Она хотела, чтобы его разум был чист и светел — чтобы он мог рисовать. Иногда она вела себя так же, как все эти чертовы благодетели человечества.
   Но сегодня вечером случилось некое отклонение от заведенного распорядка — пришел колдун.
   Его привел Пит Сингхасри, так что Лоран сразу понял истинную причину визита шамана: он должен был разобраться со всеми этими загадочными убийствами и с самим Лораном, главным подозреваемым. Но сначала надо было пережить очередной вечерний прием.
   Сегодня все было организовано в восточном павильоне, в здании из тика и сандалового дерева, выходившего одной стороной на бывший канал, который теперь осушили, чтобы построить скоростную дорогу. Сегодня вечером гостей было не так много, но зато собрались самые сливки: посол, кардинал, несколько человек из Голливуда (инкогнито, в поисках извращенных эротических приключений) — и, конечно, он, Лоран, был «гвоздем программы», главным развлечением сегодняшнего вечера. Впрочем, все гости были людьми тактичными и не упоминали тот факт, что его обвиняют в совершении самых тяжких убийств после Си Уи — серийного убийцы, педофила и каннибала, наводившего ужас на весь Бангкок в шестидесятых годах.
   Но время от времени все-таки...
   Вот взять, например, мать леди Хит, которая, как ледокол, пробивалась к нему сквозь толпу.
   — Ах, мистер МакКендлз, — проговорила она на благородном британском английском, потому что только такой акцент воспринимается благосклонно правящим классом в этой стране, — попробуйте эти чудесные канапе; удивительно, как подешевела икра после развала Советского Союза.
   — Я не очень большой любитель рыбьих яиц, — ответил ей Лоран.
   — Почему-то я так и думала. Но я только что вернулась из России. Знаете, у меня там пропало несколько камней из моего изумрудного гарнитура, это все гадкие слуги, а вы понимаете, это самое лучшее место, где можно купить изумруды, и там было так замечательно, разве что за одним исключением: все эти жуткие разговоры об этом ужасном убийце... который детей убивал, ну, вы, наверное, слышали... он их насиловал, вырывал им глаза... ой, я что-то не то сказала? — Все это время она внимательно изучала Лорана, как будто он должен выдать себя неосторожным подрагиванием щеки или нервным движением кадыка.
   Но Лоран просто ответил:
   — Нет, что вы, — и развернулся, чтобы взять сигарету с марихуаной у одетого в форму слуги, который с невозмутимым видом держал в руках целый поднос уже скрученных косяков. Матери леди Хит быстро наскучило играть в проницательного детектива, она отошла от Лорана и растворилась в толпе.
   Все началось с того мгновения, когда Пит Сингхасри привлек внимание собравшихся к приведенному им колдуну. Он привел самого лучшего. Лоран уже видел его в «Si Thum Square», самом популярном ток-шоу в Таиланде. Его звали Сонтайя, но все обращались к нему ajarn — профессор, с благоговением в голосе. Лоран заметил, с каким почтением относились к нему собравшиеся: они расступались, пропуская старого человека в моторизованном инвалидном кресле и в темных очках. Ajarn отмахнулся от предложенных ему подносов с канапе и сразу направился в сторону предполагаемого серийного убийцы, размахивая тростью с золотым набалдашником и что-то бормоча, пока Пит пытался пробиться к ним сквозь толпу. Несмотря на то что все гости были людьми тактичными и воспитанными и, разумеется, не таращились на Лорана во все глаза, он мог бы поклясться, что именно он был сейчас центром внимания.
   — С тобой хорошо обращаются?
   — Вроде да.
   — Мне пришлось подключить все свои связи. Ты понимаешь, что, если бы не я, ты бы сейчас сидел в камере? Так много всего, столько улик, и все — против тебя. Но если сегодня ты все сделаешь правильно, то, может быть, сможешь уже отправляться домой. — Инспектор Сингхасри смотрел в пол.
   — Думаешь... они примут к сведению показания какого-то колдуна, если он скажет, что я не убивал этих женщин?
   Ajarn прочистил горло. У него был высокий, детский голос. Лоран даже подумал, что он, наверное, скопец. Настоящий скопец, хотя, может, и не настоящий.
   — Я не «какой-то колдун». И меня не обманешь, — заявил он. — Я вижу сквозь плоть, как другие видят сквозь стекло. Я могу рассмотреть твое сердце. Ты ничего от меня не утаишь. — Он медленно снял свои темные очки. Под ними не было глаз. — Ха! Удивлен?! — сказал колдун. — На телевидении я никогда не снимаю очков. Люди не настолько мудры. В деревнях меня, может, и вовсе считают каким-то чудовищем, выродком. Подожди.
   Он сунул руку в карман, потом на мгновение прикрыл ею глаза; когда он убрал руку, на Лорана смотрели глаза, радужки которых переливались, как обсидиан.
   — Не пугайся, — сказал ajarn. — У меня большая коллекция стеклянных глаз. Хочешь посмотреть?
   — Ну, на самом деле я...
   — Доставь старику удовольствие. — Из уст ajarn Сонтайя вдруг вырвался смешок — совсем детский, явно несоответствующий его почтенному возрасту. Он залез в пластиковый пакет из Центрального универмага, что лежал у него на коленях, снова прикрыл глаза рукой и резко убрал ее. Теперь у него были другие глаза, голубые. — Эти я заказал из Швейцарии. Радужки — отполированные аквамарины. Мило, правда?
   — Отдает какой-то мертвечиной, прошу прощения.
   — Ага! То, как вы это произнесли... прямо «сказала кастрюля чайнику». — Ajarn, теперь снова безглазый, оскалился в улыбке, отчего его сморщенное лицо стало похоже на череп. — Однако, мистер МакКендлз, я один из самых больших почитателей ваших работ. У меня очень большая коллекция — нет, не оригиналов, конечно... я вырезаю их из музейных каталогов. Моя дочь сделала несколько футболок с отпечатками ваших картин. Продает их на уличном рынке. Может быть, мне и не стоило говорить вам об этом...
   — Ой, да что вы, — остановил его Лоран. — Если вы об авторском праве... Среди друзей о таких пустяках даже не говорят.
   Пит и ajarn искренне рассмеялись, но Лоран не последовал их примеру.
   — Давайте начнем, — сказал Пит. — Здесь есть отдельная комната?
   — Погоди, а я думал, что это будет такое большое шоу. Для почтеннейшей публики, — сказал Лоран.
   — Да нет, конечно. Я тут видел ребят из «Bangkok Post». А я не могу допустить, чтобы завтра все это появилось в газетах.

Наплыв: тени

   Когда леди Хит увидела трех мужчин, направлявшихся в сторону лабиринта из розовых кустов, окружавшего один из печально известных «садов наслаждения» ее деда, она решила, что нужно пойти за ними. Она поставила бокал с шампанским на поднос в руках проходившего мимо слуги и пошла следом за удалявшейся троицей. Она была уверена в том, что ее мама сама управится с гостями и сможет пресечь всякое нежелательное вмешательство, если кому-то вдруг станет слишком любопытно.
   Она знала этот лабиринт лучше, чем эти трое, — она часто играла здесь в прятки, еще когда училась в школе для девочек при монастыре урсулинок. Она пошла коротким путем: мимо заброшенного колодца, мимо беседки, в которой как-то давала представление труппа обнаженных альбиносов; она настигла их на ступеньках павильона, где в свое время проходили встречи оккультного общества «Боги Хаоса», организованного ее дедом, которое начиналось как дурачество молодых тогда еще студентов Кембриджского университета, а закончилось кровавой трагедией для всех его членов.
   — Пит, у тебя такой виноватый вид, — сказала она. — Что ты задумал? Я тебе ничего не позволю сделать с моим любимым художником, слышишь? Если ты только посмеешь, то, как только вернется мой муж...
   — Мы просто хотим, чтобы ajarn вошел в транс, — сказал Пит, — и покопался у него в памяти. Почему бы тебе не вернуться к гостям? Для неискушенного наблюдателя это будет малоприятное зрелище.
   — Но ведь Лоран МакКендлз невиновен, — сказала леди Хит, — он не знает, кто убил этих женщин.
   — Откуда такая уверенность? Может быть, это ты их убила?
   Вокруг сгущались сумерки. Слышалось жужжание москитов. Запах выхлопных газов, доносившийся с дороги, пролегавшей прямо за стеной имения, забивал аромат цветущего жасмина.
   — Я просто знаю, — сказала Хит. — Я училась рисованию.
   — И ты думаешь, что картины могут тут что-то прояснить? — спросил Пит.
   — Да, я так думаю. Но Лоран с этим не согласен.
   — Якобы он — проводник, некое сверхъестественное зеркало, отражающее некую демоническую сущность...
   — Возможно. Послушай, я разное повидала. Такое видела, что ты и представить себе не можешь. Как мой собственный дед, превратившийся после смерти в фи красу с кишками, волочащимися вслед за отрубленной головой...
   Пит попытался изобразить скептическую ухмылку, но у него получилось плохо. Хотя он учился в Америке и считал себя человеком современным, он не утратил связи с миром духов, которого боится и вместе с тем почитает каждый таец.
   — Ты это видела?
   — Ладно, сейчас речь не о том, — отрезала она. — У меня ключи от павильона. Если вы собираетесь заниматься этим снаружи, москиты вас просто сожрут.
   Во время этого разговора Сонтайя, уже надевший свои темные очки, спокойно сидел в инвалидном кресле, сложив вместе ладони. Он даже ни разу не пошевелился. Возможно, он уже был готов к тому, чтобы войти в состояние самадхи и исследовать все потаенные уголки сознания Лорана.
   Из-за всех изменений, произошедших в его жизни в последнее время, Лоран был как-то странно молчалив и рассеян. Его все больше и больше тянуло исчезнуть в какой-нибудь альтернативной вселенной, в которой, наверное, больше реальности, чем в «настоящем» реальном мире; а Хит спрятала от него все наркотики.
   — Пойдемте, — сказал Хит.
   Она провела их вверх по ступенькам из отполированного тикового дерева. Пит и Лоран несли старика прямо в кресле. Павильон был очень старый. Хит даже не знала, откуда он взялся; она знала только, что ее дед привез его сюда в разобранном виде и здесь его снова собрали, в этом тайном саду наслаждений. Дверь оказалась не заперта, и это встревожило Хит. Она почему-то была уверена, что павильон стоял запертым со времен смерти принца. Дверь открылась легко, словно петли недавно смазали маслом; в прихожей виднелись отблески света, как будто где-то в глубине дома горела керосиновая лампа.
   Осмотревшись, леди Хит увидела настенную роспись, которая так пугала ее еще в те времена, когда она была девочкой: изображения буддистского ада, куда на века попадают люди с плохой кармой. Страшные видения, наподобие творений Босха, и такие же неестественно двухмерные: мужчины, с которых живьем сдирают кожу, женщины, у которых клещами вырывают груди, дети с горящими языками, а в самом центре — Будда в позе лотоса, с ладонями, обращенными вверх. Смотрит на весь этот ужас с состраданием в глазах. Инспектор Сингхасри что-то прошептал; может быть, это была namodasa — одна из тайских молитв, которая как раз подходит при столкновении со сверхъестественным. Что-то здесь было на самом деле. Может быть, дух самого принца Пратны, темная аура зла, сочившегося из промасленного дерева, пропитавшая все кислым запахом разложения? — подумала Премхитра. Преследуя стрекозу, по лицу Будды пробежала маленькая ящерка. Должно быть, ящерка заметила Премхитру, потому что испуганно шмыгнула прочь. Это ее рассмешило. Я уже большая девочка, сказала себе леди Хит. Я окончила колледж, ради всего святого! И я видела вещи и пострашней этих картин.
   На стене полыхал огненный демон... многорукий якшас пронзал кричащего человека трезубцем... и вдруг свет пламени замерцал. Дрожь отпустила ее, как только она сумела загнать свой ужас в самую глубь сознания. Я не испугаюсь, сказала она себе.
   Лоран МакКендлз не выказывал вообще никаких эмоций.
   — Здесь должна быть еще одна комната, — сказала леди Хит, — внутри. Может быть, там осталась какая-то мебель, кушетки, стулья. Там вам будет гораздо удобнее, чем на улице. Если хотите, я скажу там, на кухне, чтобы вам принесли чаю со льдом.
   Ей никто не ответил, и она вдруг поняла, что больше не может здесь оставаться. Леди Хит развернулась и побежала, не в силах справиться со своим страхом. Она пробежала через коридор из бамбука. Остановилась на мгновение. Здесь было что-то еще. Тяжелое дыхание — где-то там, в глубине. Или это всего лишь стебли бамбука, шуршавшие в тишине? Там что-то двигалось... тень... мерцание пламени...
   Глаза.
   Леди Хит закричала.
   Но это были всего лишь дети, два маленьких мальчика. Слуги. И они уже мчались от нее со всех ног.
   — Возьми себя в руки, — тихо проговорила она и крикнула вслед убегающим мальчикам: — Эй, вы двое, а ну-ка вернитесь назад!
   Они вернулись, ползком, глядя под ноги, как подобает слугам в присутствии кого-нибудь из хозяев.
   — Простите нас, khunying, — пробормотали они.
   — Сюда нельзя заходить никому. Вы что, не боитесь призрака принца? Вы разве не знаете, что после смерти он приходит сюда, чтобы бороться с чудовищами?